Из-за врожденного дальтонизма Саймон не знал, какого цвета подвязка у проститутки. Приятное сопротивление - и вот кусочек ткани на липучке у него в руках. Он отстегнул чулки, приподнял груди из лифчика и присосался к ним. Какая же она вся приятная - молодая и упругая, с безупречно гладкой кожей. Он перевернул ее на живот, приподнял за бедра и начал тереться. Ему нравилось чувствовать, как груди заполняют его ладони.
- Что это? - пальцы нащупали бугор чуть ниже правой груди.
- Ничего, - она отряхнулась от прикосновения.
Проститутка с каким-то бугром нужна Саймону меньше всего. Его отменный стояк начал увядать.
- Ерунда, - проскулила девушка, но он не дал ей пошевелиться. За пару лет до выявленного дальтонизма он ходил в медицинскую школу, но с его зрением - он различал только черный и белые цвета - ему предложили выбрать другую профессию. В ветеринарном училище у него не возникло никаких проблем, но жажда к анатомии человека и медицине осталась неудовлетворенной.
Кто бы знал, как ему хотелось жить обычной жизнью, заниматься обычным сексом с обычной девушкой. Но нет. Он должен платить за секс. Так было и будет всегда. И к чему это привело? К каким-то буграм.
При прикосновении бугорок напрягся.
Девушка брыкалась под ним, пытаясь оттолкнуть.
- Да отвали же!
Он сильнее сжал ее, с ухмылкой отметив, что эрекция возвращается. Аномалия тому причина или борьба? Он сжал бугор - тот увеличился и стал тверже.
- Сосок, - прошептал Саймон, и его член запульсировал.
Он проскользнул в нее, двигаясь медленно, одна рука ласкает грудь, другая играет со странным соском.
Он отстранился, осматривая девушку сверху вниз в неясном свете спальни. Капельки пота выступили на ее верхней губе, пряди волос прилипли ко лбу и вискам. Раньше он и не думал, что способен возбудить женщину.
Ее соски стояли. Он нежно сжал третий и заметил выступившую капельку.
По ощущениям эрекция увеличилась раза в два.
Он потерся членом о ее ногу и взял маленький сосок в рот. Знакомый с детства вкус, но что это может быть? Смакуя,он сел и попытался вспомнить.
Она дотронулась до его руки, он посмотрел на ее молодое лицо и светящиеся глаза. Взглянул на геометический узор постельного белья, с которым произошли некоторые изменения. Все стало другим, более четким, словно внезапно открылся новый уровень восприятия.
Цвета! Он видит в цвете! Как герой мультика, который не может поверить в увиденное, он потер глаза, но цвета никуда не делись. Они повсюду!
Эрекция спала, страсть забылась, он выпрыгнул из кровати и включил свет. Схватил халат, теперь являвший собой образец красоты.
- Какой это цвет?
- Зеленовато-голубой.
- Зеленовато-голубой, - повторил он, взял в руки книгу. - А это?
- Красный, - она улыбнулась.
- А это?
- Коричневый.
- Это?
- Зеленый.
- И это тоже зеленый?
Кивок.
- А это?
- Ближе к желтому.
- Желтому?
Оглядевшись, она заметила висящую на крючке в открытом шкафу рубашку и указала на нее пальцем.
- Желтый.
- Желтый, - выдохнул он с благоговением, доставая рубашку из шкафа. Это самая красивая вещь, которую он когда-либо видел. Надев ее, он прошел в ванну.
- Ха! У меня зеленые глаза. Ванна - синяя. Полотенца... - он принес их в комнату.
- Оранжевые.
- Оранжевые!Ха! - он ходил по комнате, прикасаясь к вещам, которые тысячи раз видел черно-белыми. Ему ни разу в жизни не доводилось видеть цвета. Его ошеломило их изобилие и утонченность, он смотрел на пропитанный маслом барный стул целых пять минут. Открыл каждый шкафчик, поражаясь цветным упаковкам. А эти фотографии, картины на стенах...
Наконец он вспомнил о девушке в другой комнате. Она сидела и курила сигарету. Ее лифчик и подвязка - красные.
- Не могу поверить, я же никогда не различал цветов. Никогда. Фантастика.
- Так значит, ты тот самый.
- Тот самый?
- Тот, о ком мама говорила, - она потушила сигарету и покачала головой. - Невероятно. Просто, блять, не верится.
Саймон в нетерпении посмотрел на нее.
- Ты о чем?
- Забей, - она надела подвязку, подтянула сползшие чулки. - Оставлю тебя наедине с цветами.
Скользнула в платье и вытянула ладонь.
- Двадцать.
Он пошарил в карманах брюк и вытащил две банкноты.
- Такие красивые.
- Ага, - она затолкала купюры в сумочку и достала помаду.
- Нравится красный цвет?
- Да.
- Отлично.
Она написала свой номер на зеркале.
Саймону с тудом верилось в такое разнообразие природы. Он чуть не разбил машину (белая, салон коричневый) по пути на работу. Мир такой зеленый. Он поразился своей секретарше (рыжая, темно-зеленые тени, розовая помада), своей приемной ( зеленые стены, зеленый пол, зеленые растения, зеленые занавески, коричневые стулья), расцветке лекарств и их бирок, изумился всему, что видел каждый день на протяжении многих лет. Но больше всего он поражался животным, переступавших порог его кабинета.
Он не мог сдержать поток восторженных слов по поводу первого пациента - черно-белого кота с желтыми пятнами и пронзительными желто-зелеными глазами. Поначалу хозяйка была польщена, но стоило Саймону начать ласкать кота, вглядываясь в глаза, как она стала заслонять питомца. В итоге хозяйка покровительственно взяла любимца на руки и с подозрением посмотрела на Саймона. Он понял, что следует быть осмотрительнее.
Следующим оказался веймаранер, и Саймон затруднялся с определением его цвета. Когда хозяин с собакой ушли, он позвонил с этим вопросом секретарше.
- Думаю, цвета печени, - ответила она и внезапно Саймону захотелось сделать операцию, чтобы посмотреть, какие еще цвета спрятаны в этих тварях.
Первый надез скальпелем - и вид насыщенно-красной крови вывернул его желудок наизнанку. Его изумили цвета внутри собаки, которую стерелизовал. Он бы ковырялся в ней весь день, рассматривая легкие, сердце и мозги.
Какой чудесный день.
Только неделю спустя он задумался, с чего бы вдруг ему открылся цветной мир. Почти неделю он относился к этому, как к должному.
Неделя. Столько же, сколько продлилась новая способность.
Поначалу серой стала кровь.
Затем все кошки стали серыми.
Посерела желтая рубашка.
У него началась гипервентиляция, а когда он вернулся с прогулки, весь мир стал серым.
Единственная компания, которую он заслуживает- купленная по пути домой черно-белая бутылка вина.
Он наполнил бокал серой жидкостью, сел на серый стул в серой гостиной. Через открытую дверь спальни виднелось зеркало с написанным черным номером телефона.
Саймон пил, пока не заболел желудок, затем лег на кровать и забылся беспокойным сном.
Ему снились цветные сны. Невероятные кричащие образы часами проносились в его сознанииЕго разрывал калейдоскоп образов.
Когда он проснулся, на языке был вкус ее эликсира. Ему нужно еще.
Воодушевившись, он позвонил секретарше и попросил отменить все записи на сегодня. Ему нужно время подумать. Нужен план.
Он мерил шагами комнату, телефонный номер проститутки выжигал деформированную сетчатку. Нужно позвонить ей, она нужна ему.
Он ненавидел свою потребность в ней. Словно он какой-то наркоман.
Она может шантажировать и использовать его. Подумать страшно, какую цену может назначить недобросовестная шлюха за такой редкий наркотик. Он готов заплатить любую цену. Но станет ли? И вообще, почти сорок лет он жил, не различая цветов, а теперь, спустя неделю, готов продать за это душу?
Бред.
Нет, конечно, не бред. Все просто - впервые в жизни он со всеми на равных и чувствует себя нормальным. Конечно, так и не скажешь, что с ним что-то не в порядке, но он-то знает. Он знает. Когда он различал цвета, то не считал себя ниже остальных.
Он жил, чувствуя себя низким, скользким, недостойным, раз за разом Саймон напоминал себе, какой же он червяк, и верил в это.
Ему необходимо вернуть то, с чем он чувствует себя нормальным.
Поднял трубку. Положил. Для начала нужен план. Необходимо знать точную цену.
Воодушевленный, он вышел в ночь.
Позвонил в офис, попросил отменить записи на ближайшие два дня.
Идея, зародившаяся в нем, которой он не позволял развиться, ржавым покрывалом накрыла сознание.
Не станет он ничего ей платить. Он будет владеть ею, держать у себя. Будет контолировать ситуацию. Хватит идти у всех на поводу. Сначала родители, потом кретины в медицинской школе. Ветеринарство. Клиенты. Словно он не мужик.
Теперь, впервые в жизни, главным будет он.
Он зашел в клинику за парочкой вещей, вставший член тыкался в штаны.
Набрал ее номер.
Едва она вошла, он повалил ее на пол, разрывая одежду. Это так на него непохоже, но он так нетерпелив, так встревожен, так отчаян.
Ей это понравилось. И еще как.
Охх. Флюид масляной пленкой покрыл язык, а когда он закончил упиваться странным вкусом, его глазам открылись захватвающие цвета.
Он схватил ее за руку и повел в спальню.
Когда все закончилось, она курила, а он пытался запомнить нюанс каждого цвета, тени, оттенка и тона в поле зрения.
- Как тебя зовут?
- Александрия.
- Ты выйдешь за меня?
Она фыркнула и поднялась с постели, собирая вещи.
Он невозмутимо следил за ее движениями. Она мрачно посмотрела на него и показала порванный шов на блузке, оторванную пуговицу на юбке и сломанную молнию. Подошла к его стороне постели и отшагнула, стоило ему дотянуться до ее длинных гладких ног.
- Двадцать. Плюс еще двадцать за одежду.
- Александрия, выходи за меня.
- Ни за что.
- Пожалуйста.
- Зачем?
- Ты нужна мне.
- У тебя есть мой номер.
- Этого мало.
- Достаточно. Дай мои деньги.
- Умоляю тебя.
- Саймон, - ее глаза ревностно блеснули, - ты не из-за меня видишь цвета.
Он открыл тумбочку у изголовья кровати и достал шприц. Пока она не успела среагировать, он схватил ее и вогнал иглу в ягодицу. Надавил на поршень и выпустил в кровь дозу животного транквилизатора. Она споткнулась, пытаясь добраться из гостиной к входной двери, он ее поймал и отнес обратно в спальню.
На то, чтобы снять с нее вещи, ушел час. Он вглядывался в выцветшую джинсовую мини-юбку снаружи и изнутри, изучил все детали трусиков, блузки и бюстгальтера на косточках.
Он исследовал ее с покрытых розовым лаком ногтей на ногах, поднимаясь к рыжеватым лобковым волосам, красивым грудям, к веснушкам на грудной клетке, совсем таким же, как на носу, к остаткам красной губной помады, к золотисто -русым волосам на голове.
Он дотронулся до соска и тот сжался, как актинии в аквариуме. Тронул два других - такая ж реакция.
На маленьком странном соске не выступило никакой жидкости. Пососал - по-прежнему ничего. Он накрыл девушку одеялом и стал ждать пробуждения.
Она проспала два дня.
С растущим ужасом он высматривал признаки жизни. К концу первых суток он был уверен, что убил ее - ввел в необратимую кому.
Идиот, - сказал он себе. - Червяк. Дно.
Наконец она застонала и перевернулась, веки затрепетали.
От облегчения он заплакал.
Одел ее в свой банный халат и приготовил суп. Когда она поела и головная боль немного утихла, он провел ее по квартире, пока ей не стало легче. Он бесконечно извинялся, но, казалось, она совершенно не помнит, почему до сих по здесь. Ухватившись за это, он заверил, что она внезапно потеряла сознание, а он ее выходил.
- И долго я тут?
- Два дня.
- Два дня! Мне нужно позвонить маме.
Она достала телефон и бледными пальцами набрала номр.
- Мам, привет. Это Александрия. Перезвоню позже, - она завершила вызов. - Автоответчик.
Она рассудительна, - подумал Саймон, - Уверен, мне под силу ее усмирить.
- Александрия, нам надо поговорить.
- О чем? - к этому моменту выглядеть она стала получше.
- Ты нужна мне. Нужна всегда.
- Типа жить вместе?
- Да.
- Это навряд ли.
- Почему?
- Я тебя даже не знаю.
Он встал на колени и взял ее руки в свои.
- Слушай, благодаря тебе я обрел жизнь. Стал целым. Без тебя я ничто. Ты мне нужна.
Она потуже запахнула халат.
- Ты меня пугаешь. Лучше я пойду домой.
- Нет, пожалуйста, не уходи. Останься. Умоляю тебя.
Она встала и он вновь вогнал в нее иглу, на этот раз с правильно рассчитанной дозировкой.
Он поставил капельницу, чтобы поддерживать ее в бессознательном состоянии. Привязал к кровати, затем принял душ, побрился и пошел на работу.
Когда он вернулся, все было без изменений. Смотря на ее полузакрытые глаза, он снова начал возбуждаться. Вспомнил, как мечтал стать доктором. С ней он может этого добиться. Сможет венуться в медицинскую школу. Тогда он не просто будет наравне со всеми, он станет лучшим.
Он подошел к ней. Увидел темные круги под глазами, влажные уголки губ. Сосок по-прежнему сухой.
Следующие несколько дней он держал ее в кататоническом ступоре, но реальность такова: эликсир Александрии - продукт возбуждения, а в седативном состоянии производить божественный нектар она не способна.
Признав поражение и наблюдая за тем, как цвета переходят в полутона, он извлек систему из ее запястья, наложил повязку на синяк. Теперь, когда эксперимент провалился, он чувствовал себя еще хуже. Как долго он сможет держать ее здесь?
Недели? Месяцы? Года? О чем он вообще думал? Его действия криминальны и ужасны. Он не человек, а мешок дерьма. Пристрелить мало. Он ее не заслуживает. Не заслуживает ее молодости, ее тела, ее привязанности. Ее эликсира.
Он развязал ее и лег рядом. Она обвила его тяжелой рукой, и он придвинул ее ближе, рыдая в волосы, пристыженный до глубины души своими поступками.
Однако его самобичевание не подавило возбуждения. Едва она начала отвечать на прикосновения, он уже был без штанов и, войдя в нее, играл рукой со странным соском. В полусознательном возбуждении он сочился и сочился, и Саймон сосал его, как щенок.
Встречаться раз в неделю - это все, на что она согласилась.
Каждый понедельник в восемь вечера. Каждый понедельник он ждал ее, и страх сковывал внутренности. Что, если за эту неделю ее убьют? Или она влюбится в кого-нибудь, уедет в Мемфис или еще чего?
Но каждый понедельник в восемь она появлялась. Взвизгивала, когда он захватывал ее в медвежьи объятия, и, закружив, уводил в спальню, где дразнил и ласкал сладкую железу до появления сока, а потом они занимались любовью. На его предложения пожениться она смеялась, одним вечером он попросил выносить его ребенка, и смех стал другим. Она оделась и ушла, а Саймон лежал на новом покрывале кричащей расцветки и думал. Он понимал, что ее можно уговорить, и это навсегда их свяжет. Нужно все продумать.
На следующей неделе они лежали в постели после полового акта, одного из лучших в жизни Саймона. Она курила, смотря в потолок, он игрался с ее изящным ухом.
- Предлагаю сделку, - произнесла она.
- М?
- Я выношу твоего ребенка на одном условии.
Он ждал продолжения.
- Если у него будет этот дар, ты отдаешь ребенка мне, и мы с мамой его воспитываем.
- Дар?
- Ты понял, о чем я.
Да, он понял. Сосок. Эликсир. Грудь из самого Рая. Об этом он не подумал. Что, если у ребенка будет эта способность? Разве это не идеальный пожизненный источник?
Извращенец, - сказал он себе. - Змея. Станешь сосать грудь собственного ребенка?
Он испытал отвращение к себе. Знал, что станет.
- Останешься у меня во время беременности?
- Да.
- А после?
- Посмотрим.
- А если у ребенка не будет дара?
- Посмотрим.
- Хорошо.
На этом разговор был окончен.
Она въехала на следующий день. Когда Саймон пришел с работы, она ждала его в спальне. Схватила за галстук, потянула к постели. Ее жаждущие губы накрыли его рот, руки ловко расстегнули ремень и ширинку, стянули штаны к коленям.
С неистовством, которого он никогда раньше в ней не наблюдал, она толкнула его на кровать и оседлала, опускаясь медленно, осторожно, горячо, восхитительно.
Он зажмурился от невыносимого удовольствия.
Сконцентрировавшись, она закрыла глаза. Прозрачная капелька призывно блеснула на кончике соска, маня, дразня. Он дотронулся до него, облизал палец. Боже, невероятно.
Она начала раскачиваться, ее внутренние мускулы трепетали, как крылья бабочки, как летучие мыши, а затем расслабились, словно чрево распахнуло губы и через трубочку втянуло сперму. Он кончил одним мучительным рывком, так бурно и быстро, что не успел посмаковать ощущения.
Она положила обе руки себе на живот и улыбнулась тихой скрытной улыбкой. Кивнула.
- Готово, - прошептала она, скатившись с него и проваливаясь в глубокий сон, одна нога осталась лежать на смятых штанах.
На следующий день сосок высох и стал лишь бесцветным бугром на грудной клетке.
Александрия беременна.
Он уходил на работу, а по возвращению его ждал горячий ужин. Похоже, ей все это нравилось не меньше, чем ему, а потом его мир вновь стал черно-белым, вызывая раздражительность и негодование.
Она расцветала и округлялась, на щеках выступил здоровый румянец, и хорошее настроение ей не изменяло.
Он считал дни, тянувшиеся невыносими медленно. Девять месяцев в режиме черно-белой съемки. Он снова чувствовал себя инвалидом. Отщепенцем. Ненужным. Бесполезным.
Она этим пользовалась, тратила все его деньги на детские вещи. Предпочтение отдавала розовому, обращаясь к малышу исключительно как "она". Когда он спросил об этом, ответила, что мама назвала ребенка "той самой".
- Той самой?
- Совершенством.
Девочка. Первая радостная новость с тех пор, как он решил не отдавать своего ребенка проститутке и ее странной матери.
Ранним утром, после беспокойной ночи, в которую живот Александрии уплотнился, раздулся и на нем выступили прожилки, в дверь квартиры постучали. Саймон закутался в халат и пошел открывать.
Похожая на ястреба маленькая женщина пронеслась мимо, кинув сырое пальто и влажный зонтик на новый красно-желтый диван, который с момента доставки был для Саймона серым.
- Прошу прощения?
- Сделай чай, - женщина направилась в спальню, он пошел за ней.
- Мама? - Александрия нахмурилась.
- Твоя мама?
Немыслимо - как это милое нежное создание может быть продуктом грузного морщинистого нечто с зубами грызуна и блестящими глазками?
- Чай, - повторила она, требовательно сложив руки на груди.
Саймон вернулся с тремя чашками травяного чая.
- Может, вызвать врача? Или в больницу?
- Никаких врачей. Никаких больниц. Мы справимся со всем здесь, - женщина посмотрела на наручные часы. - Скоро начнется, - она достала из сумки бутылку и налила черную густую жидкость в чай Александрии, - Выпей.
Повернулась к Саймону.
- Уйди.
- Уйти? Ни за что. Это мой ребенок, я останусь до конца.
- Это не твой ребенок, идиотина. Она наша. Проваливай.
Александрия, ловя ртом воздух, согнулась от боли.
Саймон ненавидел, когда кому-то больно, особенно Александрии. Его желудок сжался.
- Принести обезболивающее?
- Нет.
- Я не тебя спрашиваю, - Саймон чувствовал накатывающую волнми озлобленность. Если придется, он выкинет старуху в окно и отвезет Александрию в больницу.
Женщина стояла с ним лицом к лицу.
- Повторяю - нам виднее,как с этим справиться. Лекарств не нужно. Теперь уходи.
- Поторяю - это мой дом, мой ребенок, и я могу вызвать полицию.
- Ты не знаешь, что говоришь. Не знаешь.
- У меня есть медицинские навыки.
- Ты считаешь себя никчемным, и ты прав. Ты подвергаешь опасности жизнь малышки.
Александрия завыла. Женщина взбила простыни и Саймон увидел темечко между ног.
- Принеси полотенца, - прошипела старуха. - Много полотенец.
- Мама...
-Она выходит, - женщина подтолкнула Саймона к двери.
Он вернулся как раз когда вылезла головка. Темные пухлые щечки. Очень темные.
- Тужься!
Из Александрии вырвался душераздирающий хрип и старуха вытянула малыша за ручку.
- Девочка.
Саймон выронил полотенца.
- Ну что, у нее есть? - спросил он. - Дай посмотреть.
- Не дышит, - женщина подняла ребенка за ногу.
- Заставь ее дышать, мама, - умоляла Александрия.
- Есть? Дай, дай посмотреть.
- Убирайся, - женщина засунула два пальца ребенку в рот и вытащила что-то вязкое. Шлепнула по попе, но ничего не произошло.
- Ну дай же, - Саймон горел от нетерпения, переживания и неизвестность сводили его с ума.
Женщина накрыла губами рот ребенка и вдувала воздух в маленькие легкие. Слушала грудную клетку, а в глазах стояла печль.
- В ней нет жизни, - она выпрямилась и выглядела теперь еще старее.
Александия села, воя, протягивая руки к мертвому дитя, до сих пор связанному с ней пуповиной.
Саймон взял на руки теплое и скользкое тельце. У правого соска торчал еще один. Он нежно надавил на него большим пальцем. Жидкость.
Он поцеловал ребенка в лоб, в толстую маленькую щечку, затем сомкнул губы на соске и начал сосать.
- Нет! - одновременно закричали женщины.
Горькая жидкость излилась в рот и заполнила горло. Он сглотнул прежде чем успел отреагировать. Похоже на черный гной, подумал он, поморщившись. Сплюнул и сунул остывающего ребенка его матери.
Александрия со старухой наблюдали за ним.
Он вытер язык о полотенце, но маслянистый вкус никуда не делся.
Влажными вонючими ладонями женщина ударила Саймона по глазам.
- И да узришь ты себя, - прошипела она.
- Червяк, - прошептала Александрия.
Саймон знал, что они его презирают, перед глазами все потемнело.
Когда он очнулся, он не мог понять, какое время суток. Дома было совершенно тихо.
Он чувствовал свои веки. Глаза открыты, но он ничего не видит. Смотря в пустоту, думал о произошедшем. Вероятно, он потерял сознание.
Краем правого глаза он заметил мецающее движение. Сел в постели и повернул голову направо. Перед глазами что-то промельнуло. Что-то белое? Что-то в доме?
Он лежал испуганный, удивленный, с гулко бьющимся сердцем и широко раскрытыми невидящими глазами.
Наконец увидел что-то прямо перед собой, значит, он не полностью ослеп. Попытался сфокусироваться, но объект находился слишком близко. Помахал рукой перед лицом - пустота. Что же это?
Он лег, головой скинул подушку на пол, но это не помогло. Все еще слишком близко.
И внезапно до него дошло.
Черный лоснящийся туннель. Влажный. Сырой. Землянистый. Он чувствовал его запах. Чувствовал вкус.
Что за ерунда?
Когда белая личинка протащила мимо него кусок зеленого листа, все стало понятно. Его жизнь до встречи с Александрией была бесцветной, и он не заслуживал нового зрения. Он вел себя жалко, греховно, совершенно неподобающе, но лучше бы она просто его ослепила.
"И да узришь ты себя" - сказала старуха.
Он всегда был червяком, навсегда им и останется. Теперь он знает, каков на вкус лист. Острый. Свежий. Как эликсир Александрии.