В 1976 году после окончания пединститута, меня, потенциального учителя русского языка и литературы, взяли корреспондентом в многотиражку завода имени Володарского «Рабочая правда». Тогда это, наверное, была самая крупная в Ульяновске заводская газета – выходила три раза в неделю на четырёх полосах. Журналистов было всего четверо (не считая главного редактора и ответственного секретаря) и приходилось писать практически на все темы и во всех жанрах, а также исправлять тексты рабкоров. Вообще это была хорошая школа, которая потом помогла мне и в работе на радио, на телевидении и, например, уже в такой «большой» газете, как «Аргументы и факты».
Редактору газеты Фаине Матвеевне Гаврилиной удалось создать творческий коллектив – здесь входили в профессию и оттачивали своё мастерство многие ставшие потом известными в городе журналисты, и не только. Достаточно назвать несколько имен: Вера Матвеева теперь редактор «АиФ», Тамара Еперина – корреспондент «Радио России» по Ульяновской области, Юрий Коган – работает в штабе ЛДПР в Москве.
Но творчество наше не замыкалось на журналистике. Юрий Коган, например, возглавлял известную в городе дискотеку «Все свои». Владислав Ястребов, который начал сотрудничать с газетой ещё будучи студентом электромеханического техникума и пришёл после его окончания на завод не технологом, а корреспондентом радио, открыл первый в городе рок-клуб, знаменитый впоследствии «Автограф». Почти все остальные сотрудники «Рабочей правды» и заводского радио пробовали себя в литературе, публикуясь на страницах той же многотиражки. Могу, как очевидец рассказать, как это всё начиналось.
Первый выпуск «Литературной страницы» газеты «Рабочая правда» вышел 31 декабря 1976 года. Вот он сейчас лежит передо мной на столе. Страница сразу получила название «Стрежень», которое придумал Виталий Андреевич Масюков, ставший её составителем и редактором. А от журналистов ответственной за подготовку страницы назначили меня. Не помню точно, как я попала в эту компанию… Наверняка, похвасталась, что пишу стихи. Хотя к тому времени уже закончился «второй период» моего поэтического творчества. Первый, кстати, завершился в десять лет написанием в пионерском лагере всего одного стихотворения:
Я тихо у окна лежу.
На воробьев смешных гляжу
И мне бы к ним туда сейчас…
Но надо спать раз «сонный» час.
Второй – пришёлся на старшие классы школы и пединститут. Надо сказать, что филологические факультеты пединститутов были в те годы «кузницей кадров» не только для школ, но и, например, для СМИ. Журналистских факультетов на весь Советский Союз буквально по пальцам можно было перечесть, а газет, «включая многотиражные» – десятки в каждой области. Поэтому на филфаки пединститутов шли и потенциальные журналисты, и будущие поэты, прозаики, критики, литературоведы и прочие, прочие.
В семидесятые параллельно со мной в Ульяновском пединституте учились: Анатолий Чесноков, Владимир Янушевский, Михаил Матлин, Станислав Рассадин, Владимир Мартышкин, Владимир Миронов.
Вся пишущая братия крутилась возле Петра Сергеевича Бейсова, сурового преподавателя литературы, но при этом бесконечно внимательного и бережно относящегося ко всем, в ком он видел проблески таланта. Он и студентов хотел «заразить» своим восторгом творческими личностями. И однажды вместо лекции по литературе устроил нам, первокурсникам, встречу с бывшим выпускником пединститута поэтом Владимиром Пырковым. «На разогрев» поставили пишущих стихи студентов Анатолия Чеснокова и, кажется, Владимира Мартышкина.
Толя был тогда институтской знаменитостью. Внешне он походил на молодого Блока (на том, хрестоматийном, портрете) – у него была такая же копна чёрных волос и отстранённая мечтательность во взгляде. Он и одевался также – почти во всё чёрное. И носил шляпу. Фамилию свою он тогда писал с буквой «т» посредине, утверждая, что она произошла от слова «честь», а не «чеснок».
Не помню, что он тогда читал, но в памяти крутится более позднее стихотворение, посвящённое послевузовскому распределению:
Ну, что тебе надо ещё от меня?
Барыш и Кулатка, в запасе – Цильна, –
Сказал мне декан, предо мной не темня, –
Я знаю, ты справишься – парень что надо!
Ну, что тебе надо ещё от меня…
Или ещё одно стихотворение, которое Чесноков прочитал на факультетском вечере, посвящённом Восьмому Марта:
В том доме женщина жила.
Худые плечики дрожали.
Её соседи уважали.
Я помню, что она была.
В том доме женщина жила.
Смеясь, кому-то угождала,
Детей до сада провожала,
По вечерам с работы шла.
В том доме женщина всегда
По выходным протяжно пела.
Мне знать её – какое дело!
Я сам мальчишкой был тогда.
В том доме женщина жила.
И вот она ушла навеки.
У дома, словно у калеки,
Цветы украли со стола.
В том доме женщина жила…
Володя Мартышкин, другой факультетский поэт, друживший с Чесноковым и даже снимавшим с ним одну на двоих комнату в частном секторе, учился на нашем курсе, то есть на два года позже Анатолия. Он тоже в то время активно писал, но после него не осталось ни книг, ни даже крупных публикаций – всё отсекла нелепая и трагическая смерть в конце семидесятых…
Из его стихов я вообще помню только одно:
Дверей не запираю,
Что же ты молчишь, так серьёзно?
Или, думаешь, не признаю,
Облетевшая моя берёза.
Вымученной улыбкой меня не мучь.
Ни к чему обижаться и каяться.
Я по-прежнему прост и горюч…
Только это теперь не считается.
И тебе было ветрено –
Не скрываешь отметин…
Разделённые километрами,
Снова встретились…
Стихи Чеснокова и Мартышкина были приняты «на ура». А потом начал читать Пырков. И всё НЕ ТО и НЕ ТАК: какие-то цветочки-лепесточки. Не то, чтобы мы его освистали, или демонстративно встали и вышли, но слушали явно невнимательно. Пётр Сергеевич не вмешивался, но когда проводил гостя и вернулся, он сказал нам всего одну фразу, тихо и ласково, как говорят неразумным детям или тяжело больным: «Зря вы так! Он Поэт, НАСТОЯЩИЙ поэт».
Ещё одной точкой притяжения для всех «пишущих» в пединституте была редакция газеты «Призвание», которой в то время руководила Жанна Евгеньевна Тихонова. На страницах студенческой многотиражки мы и публиковали свои первые произведения. Жанна Евгеньевна отобрала для печати и мои стихи.
К сожалению, эти публикации у меня не сохранились, но, как я уже сказала, остался самый первый номер литературной страницы «Стрежень» со стихами институтского периода. Надо сказать, что потом много позже, когда я начала писать «по-настоящему», первые стихи я начисто «забыла» и, конечно же, не включала ни в какие свои книжки. Не то чтобы я их стыдилась – просто это был уже не тот уровень. А вот Виталий Андреевич не выбросил их в мусор. Теперь я понимаю, что он почувствовал в них потенциал и поддержал его. Хотя эта литературная страница заводской многотиражки, которая позже стала выходить приложением к газете, никогда не была прибежищем графоманов. Если Масюков взял чьё-то произведение в печать, то это уже означало, что есть в данном тексте некоторая литературная ценность.
Теперь я думаю, что не случайно Виталий Андреевич назвал нашу литературную страницу «Стрежень» (самая быстрая и глубокая часть реки), как бы отсекая и мелководье-мелкотемье, и затягивающее болото графомании.
Уже в 1977 году вокруг литературной страницы образовалось литобъединение «Стрежень», которое возглавил Виталий Андреевич Масюков. Сначала мы собирались в нашей, тогда еще старой и тесной редакции, занимающей три комнатки по соседству с радиоузлом и редакцией заводского радио. Но скоро нам было выделено «своё» помещение в ДК имени 1 Мая. И в него сразу стали ходить не только заводчане.
Наши встречи в «Стрежне» были не похожи на занятия в Лито: теория – практика. Слишком разный был у нас уровень – и образовательный, и творческий. Да и возраст, и жизненный опыт был у всех разный. Но для каждого Виталий Андреевич был (если говорить языком современным) гуру. Тогда этого слова большинство из нас не знали, но шли сюда за своей порцией знания и откровения.
Обычно, на занятия приходили человека по два-три – те, кто написал что-то новое. Но вот передо мной фотография, на которой восемь «стреженцев», в том числе и я. Снимались весной 1997 года, на Пасху, судя по крашеному яйцу, лежащему перед нами на столе. Помнится, накануне мне позвонил Масюков и сказал, что в честь юбилея (литобъединению исполнялось двадцать лет!), в заводском музее попросили сделать снимок «для истории». А без «матери-основательницы» (так он меня называл) получится «историческая несправедливость».
В то время я уже не работала на заводе, да и жила в другом районе. Приезжала нечасто и, как и большинство, с чем-то новеньким – будь то одно стихотворение или целая книжка, которую готовила к изданию. Виталий Андреевич был для меня не только главным советчиком, но им были написаны предисловия к моей последней книге стихов и первой книге прозы.
Обычно, общение не ограничивалось тесной комнаткой в Доме культуры, а выплёскивалось на улицу. Виталий Андреевич шёл нас провожать до автобусной и троллейбусной остановки, откуда мы разъезжались по своим районам. Или мы шли провожать его до дома на Пионерской улице возле стадиона «Волга». И по дороге, и на остановках всё продолжались наши разговоры…
Однажды была я одна, и Виталий Андреевич пошёл провожать меня на конечную остановку седьмого автобуса, с которой я уезжала в свой центр города. Он, видимо, в то время только что написал стихотворение «Воспоминания о литерном «А» и спросил меня, сколько я могу придумать рифм к слову «литерный».
«Поллитра, – сразу сказала я. Уж не знаю, почему мне, тогда ещё юной и совершенно не пьющей особе пришло на ум именно это слово… Но больше ничего придумать я так и не сумела. И тогда Виталий Андреевич прочитал своё стихотворение. «Литерный» рифмовался в нём восемь (!) раз.
Масюков находился для нас на почти недостижимой высоте творчества. Стихи, проза, драма – всё, чтобы он ни писал было интересно и ново. Особенно на фоне того, что тогда издавалось ульяновской писательской организацией. Мы никак не могли понять, почему у НИХ есть книги, а у Масюкова нет.
Однажды Виталий Андреевич рассказал мне, как чуть-чуть ни была издана его первая книга. Он тогда учился в литинституте. Написано к тому времени было столько, что уже пора было выходить «к широкому читателю». И он сделал свой выбор: оставил институт и занялся подготовкой книги. И подготовил! И её приняли в ульяновское книжное издательство. И поставили в план. И даже, вроде, набрали. Но тут… подоспела реорганизация книжных издательств. Ульяновское, Саратовское и Пензенское издательства были объединены в одно – Приволжское, которое разместилось в Саратове. А в нём был уже свой план, свой издательский репертуар.
В результате возможность напечатать книжку осталась только у членов Союза писателей. Ну, а чтобы вступить в Союз тогда было нужно две-три изданных книги. Получался замкнутый круг. Многие из нас его прошли!
Вернусь к «Стрежню». В апреле 1986 года в Ульяновске состоялась первая областная конференция литобъединений. Приняли в ней участие и мы.
Помню, когда собственно совещание уже закончилось и общение перешло в кулуары, я случайно услышала разговор Масюкова с Благовым. Виталий Андреевич просил мэтра взять меня под покровительство. Николай Николаевич стал говорить, что самому Масюкову давно пора издать книгу, Виталий Андреевич только отмахнулся: «лучше ей помогите». Он как бы пропускал меня вперед.
Масюков никогда не говорил мне об этом, не предназначенном для моих ушей разговоре (его как бы и не было). Но я слышала! И видела, как Благов кивал. Но вскоре после этого совещания он взял под своё покровительство не меня, а Александра Шестопалова.
Помнится, я немного расстроилась. Хотя к тому времени я писала-то «по-настоящему» всего два года. И не было у меня стихов на книгу – мнение Виталия Андреевича обо мне, как о поэте, было «авансовым».
Что писал Шестопалов, я в то время вообще не знала. Но когда в 1989 году с помощью и с предисловием Николая Благова, вышла его первая книжка, тоненькая, в кассете ещё с двумя молодыми авторами, но всё же НАСТОЯЩАЯ книга, я прочитала её с изумлением и радостью.
В Союзе писателей эту книгу «не заметили». Уж не знаю, что тому причиной: неумение увидеть настоящие стихи, или элементарная ревность и зависть. Но ни то, ни другое, ни третье как-то не красит «профессиональных писателей». Ну, да бог с ними!
Моя же первая книжка вышла в Приволжском книжном издательстве в 1992 году, тоже в кассете, в которую также вошли и книжки ульяновских поэтов Александра Андрюхина и Елены Яговкиной.
А первая книга Виталия Андреевича Масюкова лишь в 1997 году…
Эссе опубликовано в литературно-художественном журнале "Симбирскъ" (№1 2015 год)