Аннотация
История в четырёх частях о жизни московской студентки, об её открытиях и ошибках на пути поиска истины. В чём-то реальная, в чём-то домысленная автором, в чём-то немного мистическая. История, берущая своё начало в 2015 году, а заканчивающаяся... Но об этом - в заключительной, четвёртой её части.
Часть 1. Поиск истины.
Тук… тук…, - мерный стук болью отдавался в опухшем от зубрёжки мозгу. Затёкшая шея тупо ныла, а щека чувствовала шероховатость смятой страницы. Валя открыла глаза. Комнату наполнял вязкий, лилово-тягучий сумрак, и лишь за окном яркими пятнами вспыхивали окна домов.
Тук… тук…
Круглая жёлтая луна любопытно глянула из-за раздвинутых штор. Рядом, среди еле заметных на фоне городских огней звёзд, виднелось прозрачное облако, отдалённо напоминающее человеческий силуэт.
Тук… тук…
Подняв голову со стола, Валя откинулась в кресле. Из усталого подсознания вырвалась заученная фраза:
- Звёздное небо надо мной и моральный закон…
Облако сгустилось, наполнившись беловатым туманом, и неожиданно приобрело черты Петьки Ветрова из параллельного класса.
- Звёздное небо… - пробормотала Валя, изо всех сил пытаясь удержать отяжелевшие веки. – Опять эти глюки… проснуться…
Зелёные цифры мигнули на чёрном табло будильника. Час тридцать. Осталась половина Канта, две трети Фихте, четверть Гегеля и ещё с десяток вопросов. Валя нехотя встала с кресла, направилась к окну, стараясь не глядеть на покачивающееся перед ней видение, и повернула ручку. Свежий апрельский ветер, взметнув занавеску, дохнул в лицо запахом прелой земли. Валя перегнулась через подоконник. Маленькие, словно игрушечные, машины резво катились по расцвеченному огнями проспекту. В голове прояснялось. Ещё одна чашка кофе, и можно снова за книги.
- Спасибо, - насмешливый Петькин голос раздался прямо над ухом. Валя оглянулась. Легко скользнув в окно, облако повисло под потолком, с каждой минутой становясь всё более похожим на настоящего Петьку. Затем, совершив кульбит, перевернулось и медленно осело на диван. Валя тупо уставилась на ночного гостя. Странно. И ещё более странно, что она ничуть не удивлена его появлению в комнате. Наверное, это просто сон. Сон, который исчезнет после чашки крепкого кофе. Десятой за сегодняшнюю ночь.
Отойдя от окна, Валя обошла стол и медленно опустилась в кресло. Облако покачивалось прямо перед ней, постепенно обретая твёрдость человеческой плоти, упакованной в белую с полоской рубашку, шерстяную жилетку и джинсы.
- Привет, зубрила! – произнёсло оно Петькиным голосом.
На столе стояла чашка. Большая, с нарисованным на ней Микки-маусом. Валя протянула руку, ощутив холодную гладь фарфора – твёрдую, реальную. Глоток остывшего кофе освежил разум, но облако по-прежнему сидело перед ней, мигая карими Петькиными глазами.
- Эй, - рассмеялось оно и помахало Вале рукой. – А где же «привет»?
- Привет, - равнодушно отозвалась она. - Ты откуда?
Истошный женский взвизг за дверью взорвал тишину. Мгновение, и будто снежная лавина ринулась с гор, рассыпаясь звоном битой посуды и отзываясь низкими мужскими нотками, то басящими, то переходящими в хрипящий фальцет. В мозгу сгустился болезненный пульсирующий комок. Валя закрыла уши, стараясь не слышать доносящиеся до неё крики.
- Опять ругаются? – сочувственно произнесло облако.
Валя кивнула. Стыд обжёг изнутри и вспыхнул на щеках горячим кипятком. Пусть Петька и глюк, но втягивать его в семейные дрязги ей не хотелось.
- Папа уходит, - тихо ответила она.
- У него кто-то есть?
- Наверное… Но я понимаю его – так дальше нельзя.
- Не переживай…
- Да ладно…
Облако улыбнулось Петькиной доброй улыбкой, затем, положив ногу на ногу, принялось рассматривать разбросанные на диване книги.
«А вообще-то это круто», - подумала Валя. Фрэнд, бегавший за ней в восьмом классе, вдруг запросто вваливается в окно на двадцать пятом этаже. Девчонки в группе точно бы обзавидовались. Вот только Петька – не реальный парень, а глюк. И он рассеется, как только она сумеет сбросить оковы продолжающегося наяву сна.
- Завтра экзамен? – Глюк, похоже, не собирался никуда исчезать. Раскрыв один том, пролистал его и тотчас презрительно отбросил в сторону.
- Ага, - ответила Валя скорей внутренним голосом, нежели напряжением голосовых связок. - Немецкая классика.
- То-то и видно.
Окончательно обретшая земные формы тень сухо хохотнула.
- Мы диалектику учили не по Гегелю, не так ли?
Раздражение волной ударило в мозг. Да что он знает о Гегеле, этот безбашенный фрэнд-призрак, который из-за любовных похождений едва не завалил ЕГЭ и с трудом прошёл по конкурсу в питерский «кулёк».
- А ты читал его? Хотя бы раз, для интереса?
- Да успокойся, - примирительно произнёс фрэнд. – Это я так. Вспомнил классика. Ты была у наших?
- Нет, - Валя резко тряхнула головой. – Я больше не дочь Перуна.
- Я тоже, - задумчиво произнёс Петька. – Отстой это язычество. Муть.
Валя задумалась. А почему бы не рассказать ему всё? Ведь он – лишь сон, и никто никогда не узнает… А она, кажется, нашла истину. Или ещё нет? Нет, пока не время. Не время говорить о том, что ещё не улеглось в её душе. То, о чём она пока лишь размышляет в часы, когда ночь тенью сгущается в комнате.
- А ты теперь с кем? – осторожно поинтересовалась она.
- С норманнами. Знаешь, кто это?
- Не желаю знать. Ненавижу нациков. Кофе будешь?
- Только без коньяка. Бутербродов тоже не надо.
Валя встала, сунула ноги в тапки и выскользнула из комнаты. Родители уже успокоились и переселились в спальню, решая свои проблемы за плотно закрытой дверью. Включив кофеварку, долго смотрела, как чёрная струя льётся, наполняя чашки горячей жидкостью. Затем поставила чашки на поднос и направилась в комнату. Петька по-прежнему сидел на диване, пролистывая книги. Только лицо его расплылось и стало фиолетово-жёлтым.
- Знаешь, а у нас ещё могло бы всё получиться, - задумчиво произнёс он, и фиолетовый цвет сменился голубоватым. - Особенно теперь, когда мы оба завязали с язычеством. Как ты думаешь?
Валя несколько мгновений всматривалась в игру призрачного цвета. Нет. Это не то. Совсем не то. Чёлка, упав на лицо, закрыла глаза, мешая видеть.
- Нет, - поправляя волосы.
- Но почему?
- Отстой. Как и всё остальное. Череда дней, одинаковых, словно клоны. Бессмысленная суета. И мы, словно зомби, медленно тонем, погружаясь в вязкую рутину быта. Смотрел «День сурка»?
- Отцовский любимый.
- А я его ненавижу. Как представлю, что жизнь протащится нудной тягомотиной, как навязшая в зубах жвачка. Только выплюнуть нельзя. И жуёшь - до тошноты, до полного изнеможения. И так до самой смерти. Аж страшно.
- Ты прям Печорин, Валюха
- Мне всё равно кто. Не хочу так жить. Не хочу и всё.
- А как хочешь?
- В жизни должен быть смысл. Я ищу его. В философии, религии, науке. Во всём, что несёт в себе печать высшего знания. И кажется…
- Романтичная красотка в поисках идеала, - присвистнул Петька и тотчас же оказался прямо под потолком, приклеившись ногами к зеркальному глянцу пластика. Растрёпанные вихры свесились вниз, подобно ирокезу.
- Звучит неплохо, - продолжил он, с высоты рассматривая письменный стол и полку для книг, с которой свешивался серебряный нательный крест. - Твой?
- Да. Но я не ношу его…
Слова вновь свернулись комком в горле. Ей так хотелось ему всё рассказать – и про семинары в универе, и про случайно открытую ею истину. Точнее нет, не случайно. Именно этот путь был предначертан ей ещё давно. Ещё до её рождения – с того самого момента, когда высохло перо, что записало книгу людских судеб.
- Знаешь, и я, - неожиданно тихо произнёс Петька. – Кстати, ведь ты так и не узнала, что значит норманны. Может…
В груди Вали шевельнулось мягкое тепло. На мгновение ей показалось, что они с Петькой связаны чем-то необыкновенно сильным и не поддающимся объяснению. Ей вновь захотелось раскрыться, рассказать ему о найденной ею истине. Но осторожность оказалась сильней.
- Да ну тебя…
Петькины ноги отклеились от потолка, и он, кувырнувшись в воздухе, медленно опустился на диван. Цвет лица обрёл прежний бледно-жёлтый оттенок, а голос вновь стал насмешливым.
- А знаешь, у вас там на философском все немного того, - смущённо пробормотал он. – Вроде Надьки Толоконниковой. Так что не попадись…
- А ты не суди их, - неожиданно резко произнесла Валя. Она много слышала о девчонках, называемых в универе просто пуськами, и размышляла о том, что двигало ими в тот момент, когда они пели свои песни в храме. Осуждала, оправдывала и вновь осуждала. И неожиданно поняла – несмотря на кощунственность поступка, в их душах не было ненависти – ни к вере, ни к Богу.
- Я говорила с теми, кто их знал, - задумчиво произнесла она, вертя в руке опустевшую чашку. – Они верили. И в распятого Христа, и в Марию, и в судный день. Но не в толстяков в рясах, твердящих о геенне огненной и пьющих коньяк на палубе дорогих яхт. Им тошно было видеть подсвечников, выстаивающих службы лишь для того, чтобы их заметило начальство. Им надоела ложь.
- Ты слышала о маламати? – робко поинтересовался Петька.
- Люди упрёка, - эхом откликнулась Валя. - Как Хайям, который писал о вине, а сам ни разу не выпил и капли.
Петька стал совсем прозрачным. Настолько, что она смогла видеть спинку и дивана за его спиной, и переливы цвета – от тёмно-синего до белого, с зеленоватыми проблесками. Он наполнял собой всю комнату, и ей казалось, что он – часть её души. А может, наоборот?
- А ты сама веришь? – Петькино видение вновь обрело форму, а в карих глазах светились радость и понимание. Вале вдруг стало страшно. Страшно перейти барьер, необратимо раскрыв душу другому. Пусть даже и призраку.
- В кого? – невольно отозвалась она скорее на собственные мысли, чем на Петькин вопрос. - И что значит верить? Кто прав – Тертуллиан с «верую, потому что нелепо» или Аль-Газали с его словами об Ибн Сине «он знает то, что я вижу».
- А ты как думаешь?
Шаг вперёд. Ещё один, и они станут невозможно близки. И уже нельзя будет ни отступить, ни забыть об этом разговоре, пусть даже и произошедшем в иной, странной реальности. И тогда и былая любовь, и последующие приятельские отношения вдруг станут ничем по сравнению с этой близостью. А новые интернет-фрэнды отступят назад, уступая место призраку, завоевавшему её жизненное пространство.
- Верую, потому что знаю, - шепнула она. - Потому что вижу и чувствую, что Он есть, и Он – со мною.
- Значит, веришь. И чувствуешь…
В глазах расплывались слёзы, облекая всё вокруг белесоватым туманом и размывая очертания её и без того то и дело обретающего прозрачность друга. Истина рвалась наружу. Ещё немного, и она сломит преграды, и они станут… А может, он уже и так всё понял?
- Знаешь, в детстве у меня было ощущение, что я - …
- Что?
- Маленькая, ничтожная пылинка, лечу среди бескрайней черноты и знаю – я в чьих-то надёжных руках. Он не бросит меня, не предаст, не забудет...
- У меня тоже такое было. Года в четыре-пять, а потом ушло. И вернулось совсем недавно, когда…
- А я всегда просила, чтобы Он помог мне на экзаменах. Однажды я знала всего лишь один билет, и не поверишь – вытащила именно его.
- Ты особенная…
Сердце стучало в висках. Высказать… Всё, о чём болела её душа вот уже почти три года. Об её исканиях. О миссии… Лишь бы он понял. Не рассмеялся, как сделал бы любой другой. Даже папа и мама. Даже лучшие её друзья – и в школе, и в универе. Именно поэтому она молчит. Пока.
- Мне кажется, - еле слышно шепнула она. – Наверное, у меня есть миссия. Особенная и очень важная. Миссия изменить мир или погибнуть, спасая его от охватившего его порока.
- Как Жанна дАрк? - Петька даже не улыбнулся. Взгляд его был необычайно серьёзен, а сам он спокойно сидел на диване, всем обликом скорее напоминая человека, нежели призрак.
- А что? – откликнулась Валя. - В её жизни был смысл. И было ради чего умереть. Она прошла свой путь. Смело, не сомневаясь и не раздумывая. И приняла конец – таким, каким он был. Пусть даже и на костре.
- Ты хочешь того же?
- А что ждёт меня сейчас? Работать в посольстве? Стать женой дипломата? Один папин звонок, и я получу всё, что хочется. Но нужно ли это мне? От звонка до звонка мутотень и ничего больше. Где смысл? Где идея, ради которой можно пойти на костёр?
- Но ведь другие живут. И рады тому, что имеют.
- Может быть. Но только не я. Не могу лгать. Не хочу быть очередной Катасоновой.
- Да уж… - хмыкнул Петька. – По полной выпендривается. И это при связях её папаши. Но ты сама-то чего хочешь?
- Знаешь, я любила читать бабушкины книги. Как вспомню – мурашки по коже. «Нас водила молодость в сабельный поход…». Вот это - настоящая жизнь. А не прозябание, как у нас…
- Постой, - перебил её Петька, переливаясь от желтоватого к голубому. - Значит, за идеал обязательно с саблей? И рубить врагов в капусту?
Ярость вскипела горячим кипятком, словно цунами, захлестнув мирок её бытия и
превратив в руины все Петькины аргументы. Нет, она понимала, что в его словах есть доля истины, но остановиться было выше её сил.
- В универе нам говорили, что мы - поколение Зет. Серьёзные прагматики, нацеленные на жизненный успех. Успех любой ценой, и ничего больше. Но это не так. Мы – странники в лабиринте кривых зеркал. Запутавшиеся среди бессмысленных хохм и легковесных сентенций. Без веры и надежды. Без будущего. Без идеалов. Но я не такая. И что теперь?
Петькино лицо вспыхнуло жемчужно-розовым светом. Расширившиеся глаза ошарашено глядели на неё. Он попытался было ответить, но Валя перебила его.
- Не передёргивай. Меня всё достало. Пойми, что делать, если ты серьёзна? Если видишь, что в этом мире у тебя нет будущего? Когда предки не грызутся и не бьют посуду, слушают Окуджаву - «… вот скоро вспыхнет бой кругом…». А что есть у меня?
Вновь превратившийся в самого себя Петька сидел на диване и наблюдал за своей бывшей подругой. Помолчав немного, он медленно произнёс:
- Так ты хотела бы в совдепию? На БАМ, на комсомольские стройки? Ты была бы счастлива в то время?
Валя на мгновение задумалась.
- Нет. По одной лишь причине. Никогда не смогла бы быть атеисткой. Ни за что. Это будет предательство.
Петькин взгляд неожиданно стал серьёзным и строгим.
- Значит, ты нашла Бога? – еле слышно спросил он. – Нашла…
Петькин голос затих, растворившись в подступающей тишине, а силуэт вновь стал белесо-прозрачным.
- Да… да… - еле слышно шепнула Валя то ли ему, то ли самой себе и вновь рухнула в чёрную пучину забытья…
Часть 2. Раванда
… Тук… тук…
Отяжелевшие от бессонницы веки приоткрылись с трудом. В густом маренговом небе тонули звёзды. Огромные и ярко-жёлтые, как глаза пантеры, они молчаливо созерцали окутанные ночной свежестью камни Раванды. Древнего оплота крестоносцев, которому отныне суждено стать началом новой эры. Эры истинного джихада. Её джихада. И её хиджры - подобно той, что совершили первые сподвижники Пророка, покинув захваченную язычниками Мекку.
- Бисмилляхи-ррахмани-ррахим…
Снова ей приснился тот сон. С Петькой-призраком. Сон времён джахилии, когда она на ощупь блуждала в поисках истины, а потом пряталась от родных, скрывая отношение к вере. Но теперь всё кончено. Она – на верном пути. Её ждёт великая миссия. Так предначертано в книге судеб. Она знает это. Она чувствует…
- Бисмилляхи… - вновь прошептала Валя, пытаясь задавить шевельнувшееся внутри сомнение.
Действительно ли она знает, или просто убедила себя? Ведь Бог молчит. Молчит и не подаёт знаки, открывающие её истинное предназначение. А Он открывался всем, кого посылал к людям. И Мусе, и Исе-Иисусу, и Мохаммеду. Нет, не может быть. Она не могла так ошибиться…
- Господи, укажи путь! Ихди-на-с-сираталь-мустакима…
Снова безмолвие. Лишь чернота неба да вечное перемигивание звёзд. Да окаменелые развалины, напоминающие о тщетности людского величия пред лицом всемогущего и всезнающего Бога. На часах – два десять. Ин ша Аллах, до фаджр-намаза ещё четыре часа.
…Тук…тук…
Во мраке узкой бойницы мелькнуло белое облачко. Заклубившись, оно просочилось через щель и окутало башню прозрачной пеленой. В сгущающемся тумане отчётливо проступали Петькины черты.
- Привет!
Ласковый воздух дыхнул в лицо, окутав плечи тёплым уютом. Петька… дом… её комната… мама с папой… её жизнь… Ещё мгновение, и ужас обжёг изнутри адским огнём. Судорога пробежала по телу, а на спине выступили холодные капли.
- Бисмилляхи… - шепнула она, внезапно осознав вновь нахлынувшее на неё безумье джахилии. Нет, она не сдастся. Ни в коем случае. Бог испытывает её на верность, и она ни за что не заговорит с призраком. Ведь он – посланник джаханнама, явившийся к ней, чтобы сбить с истинного пути.
- Бисмилляхи-ррахмани-ррахим, - Петькин голос отчётливо произнёс слова басмалы. – Ля иляха илля-Ллахи… Не бойся. Я тоже муслим.
Валя вперила в облако окаменевший взор. Сознание сбоило, ввергая в ступор. Злой дух никогда бы не смог выговорить эти слова, доступные лишь истинным рабам Божьим. Но отчего тогда Петька появляется из воздуха?
- Почему ты… - она с трудом подбирая слова. – И почему ты не сказал мне тогда?
- О чём?
Всё ещё призрачный Петька медленно оторвался от башни и поплыл вперёд, к стене, возле которой сидела Валя.
- О своей вере.
- А ты? Я хотел рассказать тебе, но побоялся. Я принял ислам за три месяца до нашей последней встречи. В твоей квартире, помнишь?
Обрывки воспоминаний кружились в мозгу, подобно воронам. Не может быть, ведь он, кажется, говорил о норманнах. Но это – наци? Или нет? Где-то внизу тихо стрекотали цикады. На жёлтом диске луны светились таинственные письмена. Жемчужно-белое облако висело прямо перед ней, и в нём всё более явственно просматривались и Петькино лицо – округлое, с солнечными брызгами веснушек и задиристым песочного цвета хохлком, и руки - прозрачные, открытые до локтей, и пока неотчётливые, но уже обретающие форму ноги в широких джинсах.
- Ты говорил, что ты – с норманнами, - тихо пробормотала она. – Разве не так?
В Петькиных глазах мелькнула едва заметная улыбка.
- А ты не знаешь? – деланная насмешливость не смогла скрыть дрожь в голосе. - Норманы, сакалиба – так называли когда-то русских мусульман. Сейчас это имя вернулось. И я – один из них.
Валя прислонилась к стене. Сквозь шерстяную абайю холодило промозглой сыростью. Нет, она не поверит. Не поверит ему, пока…
- Докажи
Обретший плоть, но всё ещё прозрачный Петька закатал рукава.
- Где у вас вода?
Валя указала на стоявший у стены кувшин. Приблизившись к нему, Петька взял его и полил на руки. Вода едва заметно заискрилась звёздным светом.
Омыл лицо, стопы и совершил два раката намаза на Валином коврике.
- Теперь веришь?
- Приходится.
- Но как ты оказалась здесь?
- Это – моя миссия. Мой джихад. Мой смысл жизни.
Петька вновь заклубился, взвился вверх тонкой струйкой и белесоватой рассеялся среди небесной черноты. Вот только звёзды отчего-то исчезли, будто их скрылись за невидимой пеленой. Стало холодно и неуютно. Поёжившись, Валя плотнее укуталась в шерстяную абайю. Вязкая тишина наползала со всех сторон, поглощая и шелест травы, и тихое сопение спящих за полуразрушенной стеною женщин, и негромкие голоса охраняющих стоянку мужчин, сидящих где-то неподалёку.
Её миссия… Странно, но она ни разу не говорила об этом ни с предводителем Ахадом, ни с теми, кто шёл вместе с ней по горным тропам. Она просто верила, что Бог откроет ей истину. Откроет, как только она окажется на благословленной земле ислама. И тогда об этом узнают все. Как когда-то о Жанне д Арк. Но вот она здесь, а Бог всё молчит… И в сердце её всё чаще заползает сомнение.
Нервный стук падающих камней заставил вздрогнуть. Валя оглянулась. Отчего-то стало не по себе. А что, если Ахад или кто-нибудь из её спутников услышит, как она говорит с мужчиной? Тем более с призраком. Тогда ей точно не придётся говорить о миссии. Скорее оправдываться за совершённый грех. Но грех ли это перед Всевышним? Наверное, нет, ведь Петька только что произнёс шахаду и совершил намаз…
Тук… тук…
Валя подняла голову. Исчезнувший было Петька сидел на самой кромке полуразрушенной стены, разделявшей открытую площадку, где сидела она, и увенчанную ещё сохранившимся сводом комнату, где спали остальные женщины. На этот раз Петька был в длинной рубахе и шароварах. На прозрачных стопах болтались лёгкие сандалии.
- Нас никто не услышит, - быстро произнёс он по-арабски и тут же добавил:
- А ты уверена в том, что именно это – твоя миссия? Ты была в мечети?
Валя пожала плечами. Незнакомые фразы легко ложились в сознание. Она понимала его. Но не язык, знания которого едва хватало для простой беседы. Она явственно, даже болезненно ощущала сквозившую в его словах мысль. И эта мысль будоражила её, порождая протест и сомнения.
- А что мечеть? – резко произнесла она. – Там жирные пофигисты. Ничем не лучше попов.
- Ты ни разу не была в мечети? – удивлённо заметил Петька. Поднявшись, он поплыл вниз, и вновь оказался прямо перед ней, в накинутой на рубаху песочно-золотой джеллабе, как у имама.
- Зачем мне ходить к мунафикам? - отрезала Валя. Внешний вид друга на этот раз не вызывал ничего, кроме раздражения. Неужели он защищает их? Этих пловных мулл, от имени веры награждающих отъявленных исламофобов. - Ты разве не знаешь, что они продались кафирам?
Им нужно лишь бабло, и ничего больше.
Петька недоверчиво улыбнулся.
- Так было раньше. И то не везде. Но что те, что с тобой - разве они другие? Ты уверена?
Латунный диск луны выскользнул из-за облаков, высветив усталую желтизну рассыпавшихся от времени камней. Отсвечивающие мутным серебром Петькины пальцы мелькнули из-под широкого рукава и доверчиво потянулись к ней. Валя отпрянула. Она не должна касаться руки мужчины. Пусть даже призрака и бывшего друга.
- Не бойся, - тихим эхом отозвалось в мозгу. – Я не дотронусь до тебя, и нас никто не увидит. Пойдём наверх.
Лёгкий ветерок прошелестел в жухлой степной траве, разбудив тишину. Где-то далеко внизу, в деревне, прокукарекал перепутавший время петух. Валя медленно поднялась с земли. У ног её лежали растрескавшиеся камни. Осторожно ступив на один из них, она невольно вздрогнула, услышав звук ломающейся породы.
- Не бойся. Ты не упадёшь, пока я рядом.
- Я ничего не боюсь.
Шаг, ещё один. Петька легко взмыл вверх и поплыл вдоль стены, увлекая её за собой. Неужели он думает, что она боится идти? У неё давно уже нет страха. Ни перед чем и ни перед кем, кроме Всевышнего, указавшего ей истинный путь джихада.
Ещё шаг… Длинный подол путался под ногами, мешая держать равновесие, но что-то рядом поддерживало её, не давая упасть. Она почти не видела Петьку, лишь ощущала рядом мягкое, уютное тепло. Душа тонула в бесконечности, погружаясь в черноту обнимающего холм неба и отзываясь звёздными вспышками. Ещё шаг… Она почти наверху. Под ней – странный, обнимающий душу покой. Молчание, нарушаемое лишь шелестом травы и тихим треском цикад. Огоньки в окнах домов. И она – на развалинах древней крепости, в преддверии великой миссии…
Мгновение, и небосвод закружился в звёздном хороводе. Скользнув по краю, нога потеряла опору. Валя взмахнула руками, пытаясь удержаться над пропастью, но вдруг почувствовала, как тёплый поток воздуха вернул её на место.
- Видишь? - воздух откликнулся привычным Петькиным голосом. – Прямой путь узок. С него легко свернуть, поддавшись собственным иллюзиям. Но ты иди. Иди вперёд, и ничего не бойся.
Ещё несколько шагов, и она оказалась на верхней точке стены. Над поверженной крепостью, над холмом, над спрятавшейся в зелени деревней. Среди обволакивающей бездонности неба и молчаливой беседы звёзд. Преодолев страх, оглянулась и взглянула вниз. Там, у самой стены, спали женщины, завернувшись в свои абайи. Чуть поодаль, отделённые каменной преградой – мужчины. Эти люди шли с ней. Шли во имя истины. Или…
- Помнишь, - прервал её мысли голос Петьки. – Из суры «Фуссылат» - «и мы украсили… небо светильниками» Лишь Аллах знает, сколько на небе звёзд, и в этом – великая тайна.
Валя недвижно стояла над каменным обрывом. Небо молчаливо глядело ей в душу, а тишина понимающе ждала её ответа.
- Всё, что случится, уже записано в Книге, - шепнула она, скорее себе, чем мерцающему рядом Петьке. - Аллах знает всё… И это Он…
На мгновение она замолчала. Где-то глубоко в душе шевельнулось сомнение. Сомнение в том, что именно Бог направил её сюда.
Звёздным светом вспыхнули Петькины глаза. В них светилось понимание. Понимание мысли, что зародилась в её сознании. Мысли, от которой в груди образовалась странная, болезненная пустота.
- Ты сомневаешься? – еле слышно откликнулся он
- Не знаю. Раньше я была уверена. А теперь…
- В чём уверена?
- В том, что джихад – мой путь, и что он начнётся именно здесь. Что Аллах объявит мне свою волю.
- И что теперь?
- Он молчит. А я всё чаще думаю, что лишь…
- Твои мысли, а не Его воля?
Пустота в груди отозвалась болезненным, противным холодом. Валя молча кивнула. Ей страшно было произнести эти слова. Нет, даже просто осознать, что всё то, чем она дышала в последние три месяца - лишь плод её воображения. Нет. Этого просто не может быть.
- Не может этого быть, - резко произнесла она, пытаясь отогнать будоражащее её чувство. – Аллах знает мой путь. Именно Он внушил мне мысль о джихаде. И о моей миссии.
- Знаешь, сколько людей живут в этой деревне? – неожиданно сменил тему Петька. От его взгляда в душе у Вали вдруг засвербило. Неприятно, до подступающей к горлу тошноты.
- Почему ты спрашиваешь об этом?
- Они могут убить многих, - глухо произнёс Петька. – В этой деревне, например. Она совсем рядом с границей. Если они придут сюда, здесь начнётся война. Вспомни «Аль-Маида»: «Кто убил кого-либо не ради воздаяния или не за творимые на земле нечестия, тот будто бы убил всех людей». Понимаешь? Убийство одного мусульманина равно убийству всей уммы.
В мозгу мелькнула спасительная мысль. Вцепившись в неё, словно в соломинку, Валя с трудом преодолевала нарастающее в ней чувство… Это чувство всё более овладевало ей, и всё, что раньше казалось бесспорным и предопределённым свыше, вдруг виделось сомнительным и эфемерным, словно мираж в пустыне…
- Но они неверные, - выдавила она из себя последний аргумент. - Творят нечестия, склоняясь перед властью америкосов. Распутничают и пьют, погрязнув в грехе риба и майсира... Они нарушили предписания и заслужили…
- Все, кто живут здесь? – перебил её Петька. – Разве ты не знаешь, что они читают намаз и произносят шахаду. И делают это каждый день, вот уже много лет. Разве нам с тобой дано право называть их неверными?
- Но сахабы тоже были язычниками до прихода Пророка. Так и мы с тобой – последовали за истиной вместо тех, кто обладал ей и отверг её.
- Согласен. Но вспомни - ведь сам Пророк предпочёл договориться с отвергнувшими его курайшитами, а не брать Мекку штурмом, проливая кровь на земле предков. И это несмотря на то, что они не раз предавали его и хотели убить.
- Что ты хочешь сказать?
- Побеждать надо словом. Именно это – путь истины.
- Тебе не изменить то, что предначертано свыше. Даже не думай.
- Но разве Аллах сказал тебе о том, что именно это тебе предначертано? Разве ты имеешь право думать, что знаешь больше, чем сам Пророк? Что твой путь – прямей и ясней, чем его?
Валя задумалась. Да, наверное в этом он прав… Набежавшая туча вновь скрыла луну. Небо подёрнулось промозглой сыростью. По телу пробежал озноб. Осторожно оступившись на корточки, она свесила ноги вниз. Мерцающий золотистый Петька клубился рядом .
- Скажи, почему ты пришла к ним? Почему выбрала этот путь?
Валя задумалась. Воспоминания всплывали, словно спутанные в клубок сети. Книги, Инет, затем опять книги… Мысли о миссии и поиск. Поиск тех, кто поможет ей её осуществить. А потом случайная встреча в чате с Ахадом.
- Я искала тех, кто поймёт меня. Искала в сети. И нашла. Я спросила, как принять участие в джихаде.
- И что они сказали тебе?
- Что я могу ехать сюда.
- Но разве ты не видела их видео? То, как они убивают людей?
Пустота в груди вновь болезненно заныла. Она несколько раз открывала эти ролики, но каждый раз с отвращением выходила из видео, считая их специально подготовленным западными спецслужбами компроматом. А теперь… Права она была, или всё же…
- Америкосская ложь, - возразила она то ли Петьке, то ли собственному сомнению. - Подлог, информационный вброс. Это снимали враги ислама, чтобы опорочить истинную веру. Разве ты не видел, что их лица закрыты?
- Ты уверена, что это вброс?
- Да.
- А если я скажу тебе, что это правда? Что они – против истинной веры, и ты скоро сможешь в этом убедиться.
- Откуда ты знаешь?
- Пока не могу сказать…
- Почему?
- Не могу. Но поверь, они лгут. И ты ещё очень пожалеешь, что связалась с ними.
- Нет. Я не предам свою миссию. Никогда… Пусть случится то, что должно произойти. Ин ша Аллах…
Ярко вспыхнув, звезда скатилась вниз, к подножию холма. Тёмное облако наползло на лунный диск, погружая в предутренний мрак. Ин ша Аллах…
Часть 3 (тюрьма) – пока не написана. Самая сложная.
Эпилог (чисто моя фантазия, к реальным событиям отношения не имеет)
2035 год.
Вот уже месяц мне снятся старые сны. Земля, отец и всё, что случилось в тот год. Отчего? Наверное, потому, что я всё время гляжу на звёзды. Они совсем близко - за круглым окном иллюминатора. Среди окутавшего нас чёрного молчания. Мигающие серебристые вспышки и близость Бога. Его пристальный взгляд в распахнутую душу. Не утаишь, не скроешься. Иман говорит, что так чувствуют себя все, кто хотя бы раз побывал в космосе. Ей лучше знать. Она здесь не в первый раз …
Отчего-то щемит в груди. Странно щемит. Тоска?
Хочется видеть отца. Не на экране, живого. Уткнуться лицом в плечо, расплакаться, как тогда, в самолёте. Рассказать обо всём. А ещё попросить прощения. За то, что доставила ему столько проблем. Ведь это он отправил меня на «Шамс». Подальше от прессы, от назойливо-любопытных расспросов. От лжи, лицемерия, фальши. Здесь нет нужды юлить и прогибаться перед людьми верховного. Изменять убеждениям ради того, чтобы не подвести отца и маму. «Мы рады, что ваша дочь исправилась»… «Надеюсь, мы скоро увидим её на банкете»… Лишь на «Шамс», я могу быть собой. Потому что здесь мы только вдвоём - я и Иман. Дочь дубайского шейха – партнёра отца по проекту.
Вот только миссия… Оказалось, её просто нет, и от этого ещё грустней. Я – одна из многих. Не Жанна д Арк. Не избранница, не спасительница истинной веры. Такая, как все. Точнее, ещё хуже.
Там, на земле, страдают. Вместе со страной, вдруг оказавшейся зажатой в крепкие стальные тиски. Одни молча покоряются судьбе, другие пытаются бороться. Изменить себя и систему, шаг за шагом приближая свободу. А кто я? Обычная беглянка. Эмигрантка, сбежавшая в космос вместо земного забугорья. Так проще. И мне, и отцу, и маме. Отцу – сохранить лицо и карьеру, маме – не краснеть перед друзьями за дочь, изрядно начудившую в жизни. Вот только что я скажу Богу? Чем отвечу на этот взгляд, знающий истинные причины моей космической одиссеи?
Жаль, Иман не поможет. Для неё жизнь бесхитростна и проста, а все проблемы – лишь в том, чтобы сохранить оставшегося на земле мужа. Вот если бы Петька… Отец почти не говорит о нём, но я знаю – он не предаст. Ни себя, ни веру, ни безнадёжно больную страну. Но я больше не увижу его. Он не станет призраком, ведь та авария осталась в прошлом. Он здоров. У него семья, дети. Своя жизнь, где он борется за право идти путём истины. Соблюдать установления веры и моральный закон. Не скрываясь, не сбегая от реальности в искусственную чистоту космической станции.
Отчего-то щемит в груди. Странно щемит. Тоска?