Если бы не привела проклятого Алексея? Если бы не видел взрослеющий Николай того, что происходило в доме. Он лишь теперь понимает, что и сестра, и родители уже побаивались этого человека. Раскусив своего избранника, билась Анна, как птичка в силках. Но вздумай она дать ему от ворот поворот - не простил бы он этого…. Хитрый, нашёл с какой стороны подъехать. Великодушием да щедростью волчьи зубы прикрывал. А уж потом….
Вороша, как слежавшийся стог сена, своё прошлое, Николай мысленно обнажал узловые моменты пережитой им драмы. Вспомнил впечатление, которое произвёл на него будущий зять. У них лохмотья, а на нём костюм с иголочки. Обернётся как фокусник - на столе и гостинцы, и выпивка. Мать у печки мышью возится, отец, аж захлёбывается, беседой гостя занимает.
А восхищённый Колька, затаив дыхание, наблюдает. Удивительный он этот Алексей. Денег уйма, гостинцы носит, а тут…. Латаная одежда вызывает у него тяжёлый вздох: нищета! Тут невольная зависть шевельнулась: Аньке опять новое платье справил. Везёт же дуре!
Загадочным героем стал для него Алексей. Влюблённым взглядом следил Колька за каждым его шагом, а сестре ревновал. Хотелось даже постарше выглядеть, чтобы заметили его, внимания удостоили. Не знал парень, что Алексей давно уже на него глаз положил, ждал только случая удобного, чтобы взнуздать его, как глупого жеребёнка, и потом, править им по своему усмотрению. И вот однажды, разговорились. Воскресным днём столкнулись возле клуба. Настроение у Николая паршивое, под глазом темнел синяк. Он только что подрался с бывшим своим одноклассником, который обозвал его шпаной.
Холодные глаза Алексея щурила одобрительная улыбка:
- Видел я, как ты пассажира этого разделал. Класс! Из – за девки, небось?
Польщённый услышанным, Николай растерянно молчал. Потом неожиданно для самого себя, с глубокой болью и обидой выдохнул:
- Они давно на меня взъелись…. Когда в пионеры не пошёл, жизни не было. Потому и школу бросил. Подонком обзывают. Гады! - гневно швырнул ногой подвернувшийся камешек. Впервые за последнее время доверчиво открылась уязвлённая душа замкнувшегося в себе парня. Добрые и злые чувства копошились там живой трепетной плотью. Не хотел Колька, чтобы подонком его называли, всем существом восставал против этого. Как видно, не прижились ещё в нём привычки и вкусы отпетого двоечника, тянулся он к чему - то другому, книжки очень любил. Если бы не Алексей, если бы не он оказался в ту минуту рядом с ним! Ведь расплавилась Колькина душонка, размякла, точно кусок глины, лепи из неё что хочешь.
Крепко, как настоящего мужика, Алексей толкнул Николая в плечо:
- Ну чего раскис? В пионерах не был…. Нашел, о чём печалится! А сморчки эти…. Что они тебе? Друга иметь хочешь? Понимаю. Так вот он я, располагай.
Увидел Колька широкую мужскую ладонь, раскрытую для мужского пожатия, и дух перехватило.
А что же было дальше? Многое можно вспомнить из тех четырёх лет, когда зятёк безраздельно властвовал в их семье. Первым делом, Алексей одел Кольку с иголочки, для виду и на работу пристроил, а потом…. Потом пришлось отрабатывать за новый костюм, за сигареты с фильтром, за дружеские рукопожатия. Это началось, когда Алексей стал брать его с собой в «гастрольные» поездки. Сутками катались они в шикарном поезде Одесса – Новосибирск. Тут – то и понял Колька, очень многое понял. Всё, что они делали, вызывало у него страх и отвращение. Жалко было доверчивых и беспечных людей, которых они обворовывали. Но о том, чтобы перечить Алексею, не могло быть и речи. Да и поздно: у самого рыло в пуху. Не зря зятёк всё чаще напоминал верёвочку, которой они оба теперь повязаны. А если Колька по живости характера начинал егозить, Алексей, как бы по привычке доставал свой нож и осторожно пробовал пальцем лезвие…. По всему было видно, как легко ему пустить эту штуку в дело.
Отвращение и страх. Ничего иного не оставалось в душе от той беспутной жизни. Взрослому уже парню, хотелось чего – то, совсем другого, а не того, что было ему противно. Отвратительными были попойки, с мучительным похмельем. Отвратительным остался в памяти тот вечер, когда его, семнадцатилетнего оставили наедине с красивой подвыпившей женщиной. Теперь это представлялось как надругательство над всем тем лучшим, что в нём было тогда - чистым, неиспорченным юношей. Алексея он боялся, боялся его жестокой грубой силы. Но, не желая быть растоптанным, осмеянным, Николай таил свою почти физическую гадливость ко всему, чем они занимались.
В поисках, хоть какой – то отдушины, Николай уходил вечерами в конец улицы, где вечерами собиралась молодёжь, по выходным дням пропадал на речке, удил рыбу. Алексею же, очень не нравилось, что от него стараются улизнуть. Кое о чем, догадываясь, начинал подтрунивать:
- А твоя опять на бережку сидит. Роман читает. А она ничего, хоть и хроменькая. Ну, это не беда: такая, поди, и гордиться не станет.
Николай почувствовал, как запылало лицо. «Пусть только посмеет назвать её, - мелькнула злобная мысль. - Горло перегрызу!»
Но Алексей не унимался:
- Хочешь дельный совет?
- Да пошёл ты! - с уничтожающей небрежностью оборвал его Николай. Однако, встретив, острый, как бритва взгляд Алексея, осёкся.
- Поаккуратней, детка! - процедил тот. - А то укорочу я тебе язычок. И чтоб вечером был дома.
Возникла угрюмая тишина, Алексей понял, что Колька, ничуть не испугавшись, остался при своём мнении.
А Николай про себя решил: «Всё, хватит! Пусть в другом месте «шестёрку» поищет. Какой мне навар? Шмотки ворованные сам сплавляет, так пусть они на нём и весят. А моё дело телячье….»
Он бродил по улице. Час был поздний, а домой идти не хотелось. Но как назло, никто из ребят ему не встретился, а широкая лавочка в конце улицы, где обычно собиралась молодёжь, была пуста. От этого, настроение совсем испортилось. Рассеянно глядя по сторонам, он увидел соседскую девчонку Людку и, на ходу приняв решение, подошёл к ней:
- А подружку где потеряла?
Людка оглянулась и сразу сообразила:
- Таню, да?
- Ну, её. Поговорить надо.
Людка досадливо мотнула головой:
- Опоздал. Её в санаторий повезли. Утром.
Опоздал. Слово это неприятно кольнуло его. При мысли, что Тани нет дома, что она теперь где – то очень далеко, шевельнулась в груди его незнакомая щемящая боль. Точно и впрямь непоправимое стряслось и теперь уж ничего не изменишь. Николай с неохотой поплёлся домой, то и дело, оглядываясь на тёмные Танины окна.
Едва успел открыть у себя калитку, как из темноты послышался приглушённый насмешливый голос Алексея:
- Гуляешь, туз бубновый?
Николай вызывающе хмыкнул:
- Что мне, холостому - неженатому!
- Ну-ну, согласился Алексей и, поощряя Колькину строптивость, засмеялся. - Гуляй, пока гуляется. А то ведь времечка у нас с тобой немного. Так что догуливай до ручки….
У Николая похолодело в груди, и он тут же выдал своё смятение вопросом:
- А что?
- Дружка нашего Мишу, менты взяли - вот что! К бабе одной с товаром сунулся, купи, мол…. А у той недавно, велосипед со двора увели. Вот она со зла и заложила его, все вы, мол, жулики проклятые одинаковы…. Сосунок вонючий! Говорил же ему: пережди да сбывай поаккуратнее. Так не терпится, шлюхи подарков ждут, погудеть охота. Эх, связался с мокроносыми! Нет бы, одному работать.
Николай судорожно сглотнул слюну. Вот так новость!
- Как же теперь?
- А так! - Яростно чиркнув спичкой, Алексей раскурил погасшую папиросу. - Я, пока ты прохлаждался, яму в огороде вырыл. Чемоданы туда снесём…. Мишка, он жидкий. Прижмут менты к стенке - заложит.
Николай плохо соображал. И, как во сне повиновался своему властелину, принимая от него ворованные вещи. Их надо было надёжно спрятать. Это чудилось ему спасением, и он понемногу успокаивался. Убеждал себя в том, что такого хищника, как Алексей, взять не просто. В этом, надо сказать, он не ошибался. Наивность Николая сказывалась в другом: о самом себе не подумал. Ему казалось: Алексей спасётся, значит, и с ним ничего не случится. Не взял в расчёт даже ту трещину, которая возникла в их отношениях. Не успел.
Зато Алексей действовал чётко и продуманно. В его планы входил, и поздний ужин, когда он, открыв бутылку водки, незаметно подсыпал в рюмку Николая сильнодействующий снотворный порошок. Чемоданы, спрятанные в огороде, были нужны ему лишь как улика против своего незадачливого напарника. Сам он был налегке, с туго набитым кошельком в кармане. Дорога его была дальней. Хотя никто об этом и не догадывался.
…. Николай, же, не помнил, как уснул. Такого с ним ещё не было, тяжёлое забытье держало его, как в омуте, несколько часов.
Отяжелевшая голова гудела, перед глазами мелькала густая сетка, когда, придя в себя, услышал он глухие всхлипывания сестры. Потом как колокол раздался гневный голос матери:
- Вставай, окаянный, милиция приехала, барахло ваше нашла.
Отца дома не было. Ещё за неделю перед этим его в больницу увезли. Совсем плох, стал, всё за сердце хватался. А когда сказали ему, что Кольку судить будут, помер. Алексей же пропал, с концами. Никто по сей день не знает, куда он делся.