Во имя закона

Во имя закона

Вступление

Не знаю, кем должен был стать человек с такой благозвучной фамилией, как Воронов. Быть может знаменитым композитором, архитектором или режиссером, но я – ее обладатель, выбрал путь милиционера, представителя правопорядка. И пусть я сам частенько отвечаю на вопрос о своей профессии коротко – мент, а невежды нередко и вовсе способны выкидывать обидное слово «мусор», но для меня моя работа – не просто желание побольше заработать, пользуясь своими полномочиями перед простыми гражданами Украины, для меня это нечто большее… Призвание? Это слишком громкое слово. Дело моей жизни – уже ближе. Так или иначе, я милиционер двадцать первого века, и пусть я и сам не отличаюсь ангельской святостью, но одно я знаю точно – я стал на эту стезю, чтобы внести свою лепту в создание какого-никакого, но все же мирного общества. Чтобы мои дети ходили по городским улицам и чувствовали себя спокойно и безопасно, и не только по причине того, что их папа сотрудник органов и не даст их в обиду, но и потому, что общество действительно стало цивилизованней.
 
Я не таю иллюзий в отношении того, что преступники и просто уличный необразованный сброд когда-нибудь переведется, но вода камень точит, и мне хотелось бы чувствовать себя той каплей, которая время от времени падает на этот камень, чтобы однажды привести его к расколу… Меня зовут Александр Воронов, и это моя история, которую я хочу вам рассказать для того, чтобы вы увидели все радости и невзгоды милицейской жизни, ее реальную правду и абсолютную ложь. Лгунов, перевирающих факты и считающих нас чуть ли не зверьем, уж развелось полным-полно. Иногда по-человечески просто неприятно…
   
Все имена, которые будут упоминаться в этой книге – вымышленные, дабы сохранить конфиденциальность между действительно существующими лицами.

Ментом я стал далеко не сразу. Сначала была армия. Когда моя мама однажды утром разбудила меня и произнесла «Пора в армию, сынок», я даже всплакнул. Нет, это не было неожиданностью, повестка уже давно лежала в коридорной тумбочке, но все-таки немного защемило… Приведя эмоции в порядок и собрав необходимые вещи, я вышел из дома навстречу новой жизни и новым ощущениям, уже бодрый и уверенный в себе. Мне было восемнадцать лет.

Я приехал в областной военкомат города Харькова и получил назначение в свою воинскую часть, куда и не преминул незамедлительно явиться. Служить меня оставили в Харькове, несмотря на то, что я был настроен на отправку в другой регион. Каждую минуту того дня я готов в точности пересказать, так уж сильно врезался в мою память первый день в армии. Но из экономии бумаги сообщу лишь об основных моментах. Оркестр торжественно отыграл для нас традиционный марш "Прощание славянки", провожая в добрый путь, затем пришлось часа два с половиной отстоять в строю с другими, такими же, как я, призывниками. Когда же к нам вышел холеный полковник и весьма нелицеприятными словами поздравил нас со вступлением в славные ряды украинской армии, не позабыв напомнить о нашем «нижеплинтусном положении», я воспринял это нормально и даже заулыбался, вспоминая голливудские фильмы об американской армии и их сержантах, которые чуть ли не плевали в рот призывникам, прививая им таким способом уважение к себе и заставляя беспрекословно подчиняться приказам. Наблюдать за этим в кино было смешно, но теперь нужно было понять, что я попал в реальную жизнь.

После напутственного слова полковника нас отправили мыться в баню, выдали по паре берцев и развели по казармам. Окрик «Рота отбой!» мгновенно заставил мои веки сомкнуться, и я с чувством выполненного долга вырубился до утреннего громогласного возгласа «Рота подъем», который теперь ежедневно звучал для меня в шесть часов утра. Раньше терпеть не мог рано вставать, но раньше в моей жизни не было многого из того, что ожидало меня в армии.
      
Армия

С первых дней пребывания в армейской части в качестве рядового солдата украинского ратного воинства я вкусил все «прелести» своей новой жизни. Приходилось частенько драить полы или быть дневальным туалета. И если, работая уборщиком в гостинице или кафе, можно было бы и откровенно «пофилонить», то здесь этот номер не проходил – туалет должен был содержаться в идеальной чистоте, как будто бы с минуту на минуту сюда должен был прийти отлить  президент со своей свитой. Хотя, что уж говорить, дисциплина закаляет и формирует личность. Сам себя никогда не заставишь достигать совершенства в мелочах, а здравый пинок под зад этому благотворным образом способствует…

Меня определили в роту обеспечения жизнедеятельности Академии внутренних войск, иными словами, я должен был стать на срок своей службы горничной, лакеем и, если повезет, в будущем даже камердинером, если сравнивать эти звания с жизнью в доме какого-нибудь барина.

Как я уже сказал, день в армии начинался с шести утра. В 6:10 следовало построение, быстро перетекающее в кросс. Бежали по-простому: штаны, берцы и голый торс. Ноги в первое время отказывались «работать» в соавторстве с мозгом, часто натирались мозоли от непривычной обуви. Хотя это была больше благородная ленца, которая спустя некоторое время поняла, что бороться бессмысленно – в армейской жизни места ей больше нет. В 7:30 мы завтракали. Еда, как, наверное, и во всех армиях мира, была, мягко говоря, малосъедобной. Но тут уж каждый решал сам, насколько он голоден. Одно можно сказать точно: с ностальгией мечтать о том, что мама на днях принесет твой любимый бульон или «пюрешку» с зажаристой курочкой, было глупо. Но, забегая наперед, скажу, что впоследствии, когда я окончательно освоился в армии, я стал питаться, как следует, получив доступ к офицерской кухне. После завтрака нас распределяли по обязанностям на день, которые мы и отправлялись ответственно выполнять. Ну, или почти ответственно…

Вряд ли найдется хоть один служивый парень, который бы скажет, что он был счастлив стоять «на тумбочке», то есть на посту. Суть этого наряда предполагает полное информирование запрашиваемых лиц на положение дел в роте. Солдат должен знать все и обо всех. Ты не имеешь права забыть, где сейчас находится тот или иной командир, или в нужное время не прокричать «Рота подъем!» или «Дежурный на выход!». Кроме того, дневальный обеспечивает порядок в казарме и охрану спящих солдат. Обычно в такой наряд заступают три человека: младший сержант и два рядовых. Если сержант дельный, то он руководит рядовыми: по его приказам моют и убирают помещения и выполняют другую полезную работу. Если сержант ни рыба, ни мясо, то рядовой ночью спит, а сержант стоит на тумбочке, а днем рядовой гордо несет пост, а сержант занимается уборкой. Впрочем, такое случалось крайне редко.

Однако самым неприятным нарядом в армии были ночные разгрузочные работы. И разгрузка по факту – дело плевое, но ситуация усугублялась тогда, когда приходилось разгружать вагоны или фуры с продуктами, цементом, а то и углем зимой и преимущественно ночью – в то время, когда не работают гражданские. Приходилось долбить такое, безусловно, полезное, но замерзшее ископаемое, как уголь, тупыми ломами, обмораживая руки, и его выгребать лопатами. Бывало, что не успевали к завтраку. Кто пытался есть его холодным (хотя удовольствия мало и от горячего), кто просто заваливался на пару часов спать, чтобы хоть немного восстановить силы и потом снова разбежаться по новым обязанностям.

Мой друг Артем Плотницкий

Один месяц у меня длился курс молодого бойца, и без лишнего преувеличения можно сказать, что драли нас за это время как сидоровых коз. Непривычная дисциплина сопровождалась бесконечными драками с «дедами». Лично я никогда не отличался агрессивным характером, но вот мой верный товарищ Артем Плотницкий, с которым я познакомился в первые дни службы, – дело другое. Не желая подчиняться и лебезить перед «дедами», он, еще будучи типичным «духом», открыто выразил свое мнение относительно неправомерности действий вышестоящих по положению солдат, о чем и сообщил им лично, используя для этого грубую ненормативную лексику. Очевидно, что тем самым Артем вызвал на себя праведный огонь негодования «дедов».

По ночам его не раз стаскивали с постели и вели разбираться. Ну а так как я уже порядком привязался к этому добродушному в душе человеку, то просто не мог оставаться в стороне, поэтому тоже покидал свое спальное место и выходил вместе с Артемом. Говорить, что били мы, а не нас, было бы нечестно с моей стороны. Случалось, что победу в схватке одерживали мы, бывало и наоборот. Мне кажется, что не в этом суть, а в том, что мы поддерживали друг друга и не теряли лица. Несмотря на синяки и иногда шатающиеся зубы, я считал, что веду себя как мужчина. Как бы там ни было, носки и трусы «дедов» мы с Артемом не стирали.

Стычки с «дедами» у нас происходили часто. По нескольку раз в неделю дрались точно: то они караулили нас в неприметных местах, то не менее дерзким образом отвечали мы. Однажды Артем бросил пару нелицеприятных слов проходящему мимо солдату из числа наших врагов за то, что накануне численно превосходящая компания «дедов» с его участием пыталась образумить наше нежелание подчиняться их унизительным приказам. На полученное оскорбление глаза парня вспыхнули неистовым гневом, заставляя его стремглав ворваться к нам в подсобку. Один хлесткий удар в челюсть остудил пыл солдата, а сам солдат без сознания был с должным почтением помещен нами в место среди мокрых тряпок, швабр и ведер подсобки…

С течением времени наш неразлучный и несломленный тандем был вознагражден привилегиями полномочий, и, наверное, с того момента я почувствовал себя в расположении своей воинской части, как дома. Драки стали случаться все реже, «деды» постепенно демобилизировались, дневной распорядок был выучен назубок, тело окрепло в постоянном труде и физических нагрузках. Да и просто я уже привык находиться в армии.

Стрельбы

Примечательный случай, о котором стоило бы упомянуть, произошел в один из наших выездов на стрельбы. Было нас около ста человек. Поставив нас в отдалении от мишеней и вручив в руки автоматы АК 74 калибра 5,45 мм, нам отдали приказ стрелять. Перед выстрелом за моей спиной как назло остановился толстый майор с густым басом и так назидательно молвил:

– Ну, сейчас посмотрим, как ты стреляешь, солдатик.

После этих слов меня накрыло волнение, потому что из всех стрелявших до меня солдат ни один, как ни странно, не попал в мишень. Отбросив в сторону ненужные мысли, я вдохнул, прицелился и пустил короткую очередь. Не знаю, была ли это удача или в тот день открылись мои снайперские способности, но попал я в «яблочко», за что и получил после проверки высшую оценку. Мне хочется думать, что повлияли оба фактора… Из всех ста человек я один сделал столь точный выстрел, за что и был награжден отгулом, в ходу которого не преминул навестить своих родителей.

За весь период времяпровождения в армии я не выпил ни одной капли спиртного, хотя, как и любой подросток в школе и после ее окончания был не прочь «накатить» с друзьями пива или вина. И дело не в том, что в армии «как отрезало», я и прежде-то не слишком увлекался этой привычкой, просто для меня за стенами своей части была другая жизнь, другие заботы, цели и увлечения.   

Под конец своей службы я получил назначение заместителя командира взвода и был этому горд, потому как видел результат своего труда и ответственности. Из армии я вышел в полной растерянности, как будто бы попал в другой мир. Все в нем мне казалось непривычным и чуждым, настолько я привык к армейским устоям и правилам. Поначалу очень сильно раздражала неаккуратность окружающего мира. В армии постель нужно было заправлять идеально ровно «под нитку», не дай бог стоять на посту с расстегнутой пуговицей или несвежим воротничком, а в гражданской жизни этого делать было вовсе не обязательно. В ней много чего делать не обязательно, что в армии было железным законом, оттого я и чувствовал себя откровенно не в своей тарелке и даже на некоторое время впал в меланхолию. 

Работа на складе

Через некоторое время после дембеля я получил приглашение на работу в Орджоникидзевский райотдел милиции города Харькова, где мне предлагали вступить в должность помощника «опера» в отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. К тому времени я имел звание младшего сержанта, и эта работа могла пойти мне на пользу во многих смыслах, но в моей голове еще не было сформированного мнения относительно будущей деятельности. Да и потом, я просто не желал погружаться в «уставщину», пронизанную бессмертной коррупцией украинского общества. В армии тоже был устав, по которому жили солдаты, но не стоит грести под одну гребенку уклад воинской части и уклад милиции, где все гораздо беспринципнее, жестче и циничнее.

Возможно, в то время я еще не был готов к службе милиционера, но, наверное, это было предрешено для меня судьбой. Так или иначе, после армии я отринул предложение стать ментом, выбрав для себя взамен ординарную деятельность работника склада в одном из торговых магазинов, расположенных у станции метро «Маршала Жукова». Без лишней скромности скажу, что к любой работе, за которую я брался, я старался относиться ответственно. Быть может, поэтому я вскоре был отмечен расположением к себе начальника склада, который стал оставлять мне ключи от складских помещений.

Параллельно я поступил в Харьковский авиационный институт им. Жуковского (ХАИ) на заочный факультет отделения менеджмента организаций. Я решил выбрать классическое направление всего образовательного "ассортимента". Многие юристы, медики, культуроведы, специалисты по туризму и психологи сидели со своими якобы востребованными специальностями без работы, и, трепетно храня диплом о высшем образовании на одной из пыльник книжных полок, сами занимались, чем придется: кто торговал в супермаркете, кто занимался полузаконными или совсем незаконными делами, кто был грузчиком, кто мелким фарцовщиком китайских товаров, а менее предприимчивые и вовсе сидели дома на шее у родителей. Вот вам и высшее образование. И вроде как без него ни один работодатель не станет с тобой сотрудничать, но с другой стороны отсутствие блата делает этот диплом лишь пустышкой. "Кто? Выпускник вуза? Без опыта работы? Нет, вы нам не подходите!" – примерно такие слова слышали многие мои знакомые, которые были постарше меня, окончившие университеты Харькова. И вроде бы и диплом вуза нужен, но и без опыта не берут, но даже если он и есть, то хорошо бы, чтоб и рекомендация надежная была, а лучше чтоб в этой "рекомендации" еще и пару сотен долларов лежало... Вот такая система. Поэтому я выбрал менеджмент организаций как наиболее нейтральную специальность – "корочка", дающая возможность работать и в рекламе, и на производстве, и в торговом офисе может однажды пригодиться, думал я. 

 Когда я освоился на складе, то заметил, что он регулярно пополняется огромным количеством полиэтиленовых мешков, которые просто лежат без дела, что, естественно, не могло не вызвать во мне торгового интереса. Наверное, желание всегда где-то «промутить» вне зависимости от своего достатка и состояния в крови у людей со славянскими корнями. По крайней мере, у харьковчан этого точно не отнять. И я, как коренной харьковчанин, придумал нехитрый план. С разрешения своего начальника я стал брать ненужные никому мешки якобы на стройку своей дачи. Ночью, подогнав свою «девятку» (подарок отца), я открывал имеющимся ключом помещение с мешками, как следует забивал ими багажник, и в выходной день продавал их по хорошей цене торговцам на рынке. Такой неплохой дополнительный заработок был мне только на руку.

 Когда же, по прошествии примерно девяти месяцев моей деятельности работником склада супермаркета и по совместительству «мешочным магнатом», к нам наведалось вышестоящее начальство, они были удивлены, куда делось огромное количество мешков, которые вдруг понадобились для вывоза строительного мусора. М-да, мешков заметно поубавилось, ведь за одну только неделю я вывозил в общей сложности около тысячи штук. На вопрос, где мешки, я отвечал, что получил разрешение на их «заем в постоянное пользование» от руководителя, и мне тоже они нужны для вывоза своего мусора. Ситуация не была серьезной, в конце концов, камнем преткновения были всего-навсего какие-то мешки, а не драгоценности алмазного фонда России… Конфликт по этому поводу был небольшой, ограничившийся для меня строгим выговором и предупреждением о лишении зарплаты.

Работа на автомойке

Вскоре работа на складе стала мне наскучивать. Я снова начал «закисать» и понял, что мне нужна смена деятельности. Пораскинув мозгами, я решил, что разумная альтернатива складской работе – автомобильная мойка. Конечно, это не было верхом моих мечтаний, я понимал, что придется снова работать руками, но, честно говоря, становиться офисной крысой, кем я мог стать через родительский блат, тоже не хотелось. Я считал, что для меня будет гораздо больше толку, если я буду работать на динамичной работе. Отталкиваясь от этой мысли, я пообщался на эту тему с приятелями и родственниками, и через короткое время по знакомству перевелся работать на автомойку.

Там я обзавелся новым другом – Валерой Харченко, который помог мне овладеть навыком качественного мытья машин. Я влился в новый коллектив, имевший вольные нравы и позиции. Мы общались без обиняков и рангов. Работники мойки часто собирались вместе, посещали бани, снимали девочек, выпивали – в общем, вели веселый молодецкий образ жизни. Я, правда, на тот период времени был, возможно, чрезмерно сдержан в нравственном плане, мое присутствие в залихватских компаниях было нечастым, а если я и участвовал в совместных разгульных мероприятиях, то проявлял себя не слишком активно. Я думаю, тогда во мне еще не выветрилась армейская закалка, сдержанность и дисциплина.

Наверное, каждый здоровый морально и физически мужчина переживает в жизни этот этап безудержного веселья. Кто-то раньше, кто-то позже. Правда, к сожалению, многие спустя время забывают остановиться, продолжая видеть жизнь беспечным взглядом двадцатилетнего парня. Хотя, смотря правде в глаза, баня, алкоголь и женщины имеют место быть в любом возрасте, и в пятьдесят хочется жить ровно так же, как этого хотелось в двадцать. Главное, умело расставить приоритеты, не то можно легко потерять нить жизни и забыть, что кроме тебя одного вокруг есть еще и люди, за которых ты несешь ответственность.

Работая на мойке, я вновь снискал уважение начальника. Я никогда не боялся «черной» работы и по примеру своего отца всегда старался развивать в себе трудолюбие. Возможно, ориентируясь на эти мои качества, мой начальник Дим-Димыч и поручил мне контролировать и следить за кассой мойки в период его отпускного отъезда. Во время его отсутствия я работал ровно тридцать один день без выходных, складывая всю выручку в трехлитровую банку. Для себя я брал лишь 10 гривен в день на еду и сигареты. По приезду Дим-Димыча я вручил ему банку, полную денег. Он был приятно удивлен моей честностью и нерасточительностью, и это позволило мне начать с его подачи зарабатывать неплохие деньги – за месяц я выручал от тысячи до полторы тысячи гривен. На тот период при курсе доллара к гривне примерно "5,5" это было немало, более чем в два раза выше средней зарплаты.

Отдельно стоит рассказать о Валере Харченко, с которым мы долгое время были напарниками. Человек он был хороший, но только жуткий тусовщик и гуляка. Он, как и я, держался за работу мойщика машин, но иногда мог так загулять, что и вовсе потерять счет времени и не выйти на работу. За это он естественно «выхватывал» от начальства по полной программе. Больше всего от этого страдал его кошелек, который недополучал положенной зарплаты по очевидным причинам. Несмотря на такие выходки, ему удавалось договориться с Дим-Димычем о том, чтобы продолжать работу, и Дим-Димыч его оставлял. Иногда гораздо проще сделать сотруднику хорошую взбучку, нежели выгнать взашей, чтобы после этого взять на работу новичка, которому еще предстоит много учиться. Не стоит считать, что вымыть автомобиль идеально и к тому же быстро – раз плюнуть. Я не скажу, что этот труд сродни написанию Леонардо да Винчи его «Тайной вечери», но все же свои нюансы имеются.

На автомойке я работал два года, и за это время завел много знакомств. Оно ведь как: если водитель доволен состоянием своей машины после мойки и ему приемлема стоимость услуг, он закрепится на этом месте и будет ездить часто. Ну а так как мы с Валерой мыли автомобили качественно, то и клиентов у нас было много. За то время, пока мы там работали, приток клиентов возрос втрое. Хотя Дим-Димыч при всех его добродетелях был все же человеком двуличным, что нередко заставляло меня задумываться об очередной смене рабочего места.

Дим-Димыч имел дополнительный доход от перепродаж автомобилей. Как правило, он покупал машину у одного клиента мойки и находил покупателя среди других. К продаже машину готовили, конечно, мы с Валерой, за что частенько не получали должных благодарностей, а это обижало. Когда делаешь работу сверхурочно, и делаешь ее ответственно, как ни крути, хочешь, чтобы ее оценили. Пусть ни морально (бизнес есть бизнес), но уж точно материально.

 Иногда раздражала быстрая смена настроений Дим-Димыча. Он мог вразвалочку расхаживать по мойке, травить анекдоты, вести с нами дружеские беседы, стараясь показать, что он с нами на одной «волне», но уже через пять минут обматерить и указать нам то место, куда он рекомендует нам отправиться, если та или иная работа по перекупным машинам не будет выполнена в срок. Для меня лично армия уже осталась в прошлом, поэтому намеки Дим-Димыча на то, что он чуть ли не наш кормилец, были откровенно неприятны и, как я уже сказал, вызывали во мне желание покинуть мойку. Если говорить еще честнее, то в этой работе я попросту не видел перспектив, а мои амбиции к тому времени начали требовать нечто большего, нежели освоить навык мойки чужих автомобилей. Я понимал, что склад и мойка – это переходные этапы, которые нужны мне, чтобы определиться в жизни.
 
 Неоднократно слышал фразу, что если чего-то очень сильно хочешь, это обязательно сбудется. Не знаю, насколько это объективно в целом, но в моем случае это сработало. Я начал искать новую возможность заработка и знал, что однажды день перемен настанет. Совсем скоро так и произошло – знакомство с одним человеком круто изменило мою жизнь и открыло двери в правоохранительные органы. Но незадолго до этого произошла еще одна не менее интересная встреча…

Femme Fatale

Эту девушку я встретил в одном ночном клубе, куда меня пригласили с собой провести время мои приятели с мойки. Она работала аниматором танцпола, в современном сленге – "пи джей", являясь одной из тех, кто страстно и эффектно танцует на отдельных платформах в клубе, своими движениями заводят публику и держат настроение толпы. Пиджейкой она была отменной, с ее выходом большинство мужчин становились похожими на волка из мультика «Классная Красная Шапочка», который, сидя за столиком в ресторане, свистел с выпученными глазами выступающей на сцене Красной Шапочке… Да, девушка она была красивая и умела эффектно преподать себя, но на этом мои впечатления оканчивались. Для меня это была просто клубная танцовщица, а я для нее был просто одним из многочисленных посетителей клуба. Если бы наша случайная встреча не произошла спустя несколько дней, то уже через месяц я бы успел позабыть об этой девушке.

В один из своих выходных я отправился на рынок Барабашова прикупить себе осенние кроссовки. После успешной покупки я доехал на метро до станции Площадь Восстания, где возле ДК ХЭМЗ встретился со своим знакомым, который должен был вернуть мне взятую видеокассету с фильмом "Криминальное чтиво". Встреча была короткой: перекинувшись несколькими словами, мой приятель сказал, что торопится, и ушел по своим делам, а я в свою очередь повернул назад к метро. Хоть осень уже и наступила, день был на удивление очень жарким, и я решил по дороге освежиться квасом, которым торговали у входа в подземный переход. Купив стакан холодного кваску, я прошел в сквер и присел отдохнуть на скамейку. На такой же скамейке напротив меня сидела барышня в светлом сарафане. Это была миловидная худенькая брюнетка с длинными ногами и заманчиво выступающим, хоть и не открытым бюстом. Волосы девушки были распущены и с небрежной обаятельностью спадали по плечам. Она ела мороженое и читала какую-то книгу.

Несколько минут я сидел и думал, какой придумать повод, чтобы подойти к ней и познакомиться. Так ничего путного не сообразив, я решил полагаться на спонтанное остроумие и встал со скамейки. В конце концов, я давненько не пытал счастья в случайных знакомствах, и мой запас искрометного юмора, разбавленного галантностью, был полон. «Если она ждет своего кавалера, – подумал я, – отправлюсь по своим делам дальше». Подойдя прогулочным шагом к девушке и взглянув на ее книгу, я сказал серьезным тоном:

– Если вы читаете Харуки Мураками, то я разворачиваюсь и ухожу. Эрих Мария Ремарк тоже не подойдет.

Девушка непонимающе подняла на меня глаза.

– Нет, это Акунин, «Азазель», – не менее серьезно ответила она.

Вот тут я ее и узнал. Да, это была она – PJ из клуба. Наверно я слегка смутился, и она это заметила.

– Что-то не так?
– Нет, все нормально, – собрался я. – Это вы танцуете в клубе «Эскамильо»? – в лоб спросил я.
Она и бровью не повела.
– Я.
– Я присяду?
– Зачем? Спросить меня, о чем книга или когда я заступаю на смену?

Я понял, что вопрос о работе был лишним. Было очевидно, что этой темой ее уже успели достать до меня. Я решил выкручиваться.

– О чем книга, я знаю. О заговоре с целью мирового господства под предводительством безобидной леди Эстер, который раскрывает мужественный слуга полицейского управления Фандорин. Ой! Или я раскрыл вам развязку?...

На ее лице я проступила чувство досады. Видимо таки раскрыл.
 
– Завидуете? – даже зло сказала она.
– Наоборот! – улыбнулся я и присел рядом. – А насчет вашей смены – она меня не интересует. Мне лично больше по душе, когда девушка танцует для меня лично. А в ваш клуб я попал по случаю.
– Я не помню, чтобы разрешала вам сесть, – она продолжала злиться.
– Хорошо, встаю. Вы любите квас?
– Нет.
– Ладно. Тогда пойду себе куплю. Я сейчас вернусь.

Не люблю долгих прощаний и долгих знакомств. Я пошел за вторым стаканчиком кваса, не оборачиваясь. Если не понравился, встанет и уйдет, а если все же заинтересовал… Когда я вернулся, девушка продолжала сидеть и читать книгу. Я всегда знал, что читать книги – это полезно…

– Александр! – протянул я руку.
– Виктория, – натянуто ответила она и позволила пожать ее тонкие аккуратные пальцы.

Поначалу на разговор моя новая знакомая поддавалась неохотно. У меня складывалось такое чувство, что она колеблется – согласиться ли ей на мои ухаживания или дать от ворот поворот. Несколько раз она даже допускала на своем лице скромную улыбку, но тут же прятала ее, продолжая вести свою линию неопределенности. Мало-помалу она начала таять, по крайней мере, мне так стало казаться, и тогда я предложил ей пройтись. Она не отказалась. Деньги у меня были, поэтому я решил, что гораздо целесообразнее продолжать всяческие разговоры за бокалом вина на летней площадке какого-нибудь кафе. Но вблизи станции метро Площади Восстания я не знал ни единого места, где можно было бы уютно отдохнуть. 

– Странно получается, – сказал я. – Я с удовольствием бы поболтал с тобой о жизни в ресторанчике и узнал бы твое мнение о борьбе патрициев и плебеев Древнего Рима, но я не очень хорошо знаю этот район на предмет заведений, поэтому выбор за тобой.
– Я не знаю, чем окончилась борьба патрициев и плебеев Древнего Рима, – улыбнулась она, наконец, широкой завораживающей улыбкой, – но ресторанчик предложить могу. Правда, до него придется ехать. Бульвар Юрьева знаешь? Заведение «Чосон». Там хорошо.

Кафе-ресторан-отель «Чосон» я знал. Он действительно находилось на бульваре Юрьева неподалеку от Дворца спорта. Вот только я не понял, с чего ей вдруг взбрело в голову ехать в «Чосон», если, по ее словам, она жила неподалеку от стадиона «Металлист», от которого мы были в десяти минутах ходьбы, а до «Чосона» нужно было добираться. Казалось бы, разумнее было бы предложить мне вариант поблизости, но я рассудил, что, возможно, ей просто нравится кафе на бульваре, поэтому спорить не стал. Это ведь женщины! Сентиментальность у них в крови…

Это было мое первое глубокое заблуждение насчет этой красавицы. Вторым заблуждением было мое мнение по поводу того, что ее согласие ехать со мной – целиком моя заслуга, настолько я крутой и обаятельный ловелас.

Сюрприз

Я вызвал такси, и через полчаса мы уже удобно устроились на летней площадке второго этажа "Чосона" на бульваре Юрьева. Виктория явно повеселела и даже беззастенчиво принялась со мной кокетничать, из чего я вывел, что грядущую ночь могу провести не один. Мы сидели напротив друг друга, и теперь я мог хорошо разглядеть ее лицо. Вика не была чересчур смазливой, но в ее внешности прослеживалась та эффектность, называемая внутренним женским шармом. Внимание привлекали ее чувственные губы. В этом отношении не Анжелина Джоли, но легкая схожесть имелась. Смущало то, что ее взгляд темно-зеленых глаз иногда был чрезмерно серьезен и глубок, это навевало таинственность, хотя вернее было бы сказать – недосказанность. С таким взглядом очей кружить головы мужикам – раз плюнуть. И это с одной стороны привлекает, а с другой – настораживает. На вид ей было около двадцати, может быть чуть больше, но вела себя она как полностью сформировавшаяся характером взрослая женщина.

Мы заказали закусок, Вике вина, мне – пива. Часа полтора мы общались, по большей степени ни о чем. Я начинал спрашивать ее о том, чем она увлекается и тому подобное, но она предложила в этот вечер не узнавать друг друга «поближе» и не выяснять, кто чем живет, а просто «потрепаться» о пространственных вещах.

–  Очень часто человека проще понять не по тому, где он работает, где учился и чего добился в жизни, а по его отношению к мелочам, когда ведешь беседу без умысла, а просто так, – говорила она.

Все, что я узнал об этой загадочной девушке, так это то, что учиться она в Харьковском педагогическом университете на кафедре политологии, социологии и культурологии.

Вика отлучилась в уборную, после чего попросила меня проводить ее. Я расплатился, мы вышли на бульвар и направились в сторону Дворца спорта, где я планировал поймать такси и невзначай пригласить Вику к себе на квартиру, которую я снял в районе Ботанического Сада на Алексеевке и куда недавно вселился. Как я уже говорил, на мойке я зарабатывал неплохо, поэтому решил перестать жить с родителями, чтобы была возможность более продуктивно наладить свою личную жизнь.

Вика попросила меня повременить с такси.

– Ты не против на минутку зайти со мной к моей подруге, она здесь рядом живет – по улице Межлаука? Мне нужно ей кое-что передать, – сказала она, а затем, подтянувшись к моему уху, шепнула: – И после этого я в твоем распоряжении.

Конечно, мое сердце после этих слов забилось сильнее, а повысившаяся самооценка заставила расправить плечи и, подобно актеру Олегу Меньшикову, аристократично вскинуть голову.

Ее подруга действительно жила в пяти минутах от бульвара. Мы вошли в подъезд и позвонили в квартиру на первом этаже. Вместо подруги нам открыл парень с суетливым взглядом.

– О, привет, дорогая, – доброжелательно поздоровался он.
– Привет. Алиса дома?
– Вышла в магазин. Сейчас должна вернуться, – сказал парень уже серьезным голосом.
– Мы подождем, ты не возражаешь?
– Конечно, заходите, – пригласил он нас, и голос снова стал приветливым. – А вообще останьтесь здесь на минуту, я сейчас, – бросил он и скрылся за дверью.

«Странный тип, – сразу подумалось мне.

Через минуту он появился снова.

– Прошу, – с широкой улыбкой пригласил он.

Нас провели через кухню на застекленный балкон-террасу с диваном и столиком. Эти помещения квартиры выглядели вполне ничего – хорошо обставленные и с аккуратным ремонтом. 

– Кофе будете? – спросил парень.
– Саша, ты будешь? – посмотрела на меня Вика.
– Не откажусь.

Пока на кухне готовился кофе, Вика извинилась и вышла. Парень принес мне кофе и тоже вышел. Через пять минут их отсутствия я прошел в кухню и позвал свою знакомую. На мой повторный окрик явился хозяин квартиры и сказал, что Вика общается с Алисой и просила меня подождать. Я вернулся на балкон, выкурил сигарету, отпил немного кофе и услышал, как позвонили в дверь. Через минуту на балкон вошли трое парней вместе с тем, который проживал здесь. К слову сказать, комплекцию эта троица имела вполне атлетическую…

– Старина, слушай внимательно, – обратился ко мне парень, который готовил кофе. – Мне нужны от тебя контакты человека из твоей компании, который обидел мою сестру, когда они ездили отдыхать на природу.

Я не понял ничего из того, что он мне сказал, уж слишком быстро сменилась обстановка.
 
– А где Вика?
– Тебя это больше не касается, – ответил он мне, и я обратил внимание на то, что он зачем-то надел на ноги кроссовки взамен домашних тапочек, в которых был ранее. – Даешь сейчас контакты, оставляешь здесь кошелек – это будет как урок – и можешь идти дальше.
– Какие контакты? – я решительно не понимал, чего он от меня хочет.
– Ты что, туго соображаешь, или решил дурачком прикинуться?
– Ребят, по-моему, вы меня просто с кем-то перепутали.
– Да не вопрос, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.
– Понятно. – Для меня все стало на свои места, и я логично заключил, что просто попал в банальный переплет с девочкой, которая поставляет своим знакомым мальчикам вот таких перспективных и молодых личностей, как я, с незатейливой целью легкой наживы.

Я прекрасно понимал, что при своем агрессивном ответе вряд ли смогу выйти из создаваемого конфликта победителем, гораздо спокойнее для нервов и целее для зубов будет отдать свои ценности этим милым джентльменам, которые своими тупыми физиономиями напоминали мне бульдога из мультика про Тома и Джерри, но мне стало просто по-человечески обидно. Такая красивая девушка, а такая сука! Развела, как лоха. Наверное, именно эта досада и подтолкнула меня к тому, что я невзначай сказал парням:

– Да пошли вы на хер! Подходим по одному…

В армии соотношение один против троих было часто, поэтому в этом плане я не был обескуражен. Плохо было то, что балкон был недостаточно широк, чтобы можно было показать товарищам чудеса боевых искусств. Хотя в этой ситуации на руку мне было то, что я был выше всех этих негостеприимных подонков, которые вдруг решили, что имеют право экспроприировать мое добро. В общем, при росте метр восемьдесят три, весе в восемьдесят килограммов и храбростью Александра Македонского я решил, что вполне смогу достойно заявить о себе в бою.

Именно так я и сделал, когда с ходу молниеносно залепил ногой в нос самому предприимчивому рэкетиру, который позволил себе вальяжно ко мне подойти. Иногда добыть для себя честь нанести удар первым – очень важно, это дает право взять ситуацию в свои руки. Как говорится, сначала бей, потом разбирайся, кто прав. В крайнем случае, если человек не планировал тебя оскорблять и, тем более, драться, всегда можно тактично извиниться…

 Медлить было нельзя, поэтому чашка с недопитым кофе через секунду после того, как рухнул мой первый обидчик, полетела в лицо следующего верзилы. Бросок был удачным – я успешно рассек ему бровь. Добить его дерзким правым хуком мне не позволил тип в голубой куртке, этот гад рывком прыгнул ко мне, ударил меня головой в нос, и мы вместе рухнули на пол. Начинался спарринг. Я пытался сбросить с себя своего соперника, но тот был удивительно гибким и собранным. Пока мы возились, на меня набросился второй и, по-моему, съездил мне по физиономии ногой в недавно обутом кроссовке. Мне хватило ума понять, что решать нужно быстро, потому что мое положение в углу балкона, куда меня загнали трое настойчивых ребят, ничего хорошего мне не сулит – меня сейчас просто замесят в тесто. Улучив момент, когда меня уже метелили со всей щедростью украинской души, я пошел ва-банк, резко обхватил руками первого попавшего парня, приподнял его и изо всех сил швырнул в окно.

От такого поворота событий двое его помощников просто опешили. Пока они соображали, что к чему, я с проворством олимпийского прыгуна выскочил в разбитое окно, правда, в некотором волнении не заметил, что спрыгнул прямо на только что выкинутого человека. От души стукнув его вдобавок по ребрам, я пустился бежать. Продолжение кулачного конфликта больше не имело смысла. Через несколько минут я растворился во дворах пятиэтажек, а через час уже входил в дверь своей квартиры. Настроение было в край испорчено, поэтому я принял душ, налепил на разбитый нос лейкопластырь и лег спать. Вот и доверяй после этого женщинам!

Попытка восстановить справедливость

С утра бока, конечно, болели, а нос основательно распух. Возмущен я был до предела, и я начал вынашивать план, как проучить эту молодую особу, которая стала организатором такой циничной попытки меня ограбить. В ближайшее время я решил еще раз посетить ночной клуб, в котором работала танцовщица Вика, и расставить точки над i. Меня поражала та наглость, с которой эта девица решила меня использовать в своих коварных целях, и мириться с этой ситуацией я не собирался.

Не знаю, что двигало мной тогда, но в милицию я обращаться не думал. Казалось бы, это абсурдно, ведь я получил телесные повреждения, которые мог зафиксировать при помощи судебно-медицинской экспертизы. Я знал адрес, где произошел конфликт, я знал место работы главного инициатора этого, без сомнений, преступления. Уделив этому время, можно было бы спровоцировать возбуждение уголовного дела, которое имело все основания окончиться в мою пользу. Но многое в этой истории мне было непонятно. Все как-то не складывалось в логичную цепочку.

Я рассуждал так. Если это систематическая ловушка, в которую попал не только я, то все организовано уж слишком легкомысленно. Девушка приводит в назначенное место «клиента», которого обдирают до нитки, а, возможно, и доводят до потери сознания, после чего отвозят ночевать куда-нибудь на окружную дорогу города. Но «клиент» рано или поздно придет в себя, обратиться в милицию, укажет адрес и, в конце концов, банду накроют. Если же предположить, что такие вот жертвы аферы, как я, живыми квартиру не покидали, то очень странно, что убийцы устраивают расправу под эгидой шумного кулачного боя. Ведь есть более тихие методы! А еще я никак не мог понять, был ли здравый смысл в том, что они требовали от меня какие-то контакты знакомого мне человека, или это был просто повод создать точку конфликта?

Чтобы найти ответы на свои вопросы, я решил для начала еще раз отправиться в гостеприимную квартиру возле бульвара Юрьева, только на этот раз я заручился поддержкой двоих своих приятелей, одним из которых был мой напарник с мойки Валера Харченко, а другим – его друг – любитель скандалов и кабацких драк Антон Еремьев. Ребята с радостью поддержали мой праведный пыл быть отмщенным, после того как я рассказал им о том, что со мной приключились, и не отказали в поддержке. Эту затею мы осуществили вечером через два дня после происшествия. Я специально решил выждать время, чтобы не спугнуть «рыбку». Да, видеокассету с моим любимым фильмом мне пришлось оставить на месте происшествия, и у меня было твердое желание поскорее вернуть ее в свое пользование.

 Валера заранее нашел какого-то тринадцатилетнего парнишку со двора, возле которого он проживал, и, пообещав ему десять гривен за помощь, попросил зайти в подъезд такого-то дома и позвонить в такую-то квартиру. Дождавшись, пока дверь откроется, он мог быть свободен и с чувством выполненного долга отправляться тратить заработанные деньги. Таков был план, чтобы заставить дверь квартиры открыться. По бокам двери, естественно, должны были расположиться мы.

Когда парнишка позвонил в двери, открыли не сразу. Было слышно, что за дверью кто-то копошиться и старательно пытается разглядеть в глазок гостя. Наконец, женский голос из-за двери спросил:

– Кто там?
– Извините, – отозвался ребенок тонким еще не сломавшимся голосом. – Я живу на третьем этаже в этом подъезде. Я пришел из школы, а у меня не получается открыть дверь. Дома никого нет. Вы мне не поможете? Пожалуйста, – жалобно протянул парнишка, согласно нашим инструкциям, – а то мне никто из соседей двери не открывает.

Просьбам детей редко кто отказывает, а особенно женщины, хотя мы надеялись, что за дверью будет хотя бы один из тех подонков, которые пытались меня обчистить. После некоторой паузы замок в двери щелкнул, и наш агент по отмашке тут же бросился из подъезда наутек. Мне хватило и маленькой создавшейся щели, чтобы распахнуть двери настежь. Минуя ошарашенную девушку, наша троица уверенно ворвалась внутрь. Дверь мы немедленно закрыли.

– Кто вы такие? – закричала девушка.
– Спокойно, подруга, – ответил я и аккуратно начал осматривать квартиру на предмет присутствия других лиц.

 Я проверил кухню и балкон, на котором выбитое стекло пока что заменили простым картонным листом, прикрепленным на скотч. Антон прошелся внутрь квартиры, оглядев еще две комнаты. Дома больше никого не было. Я подошел к девушке, зло посмотрел ей в глаза и грубо спросил:

– Где те люди, которые недавно пытались меня отправить на больничную койку?
– Мой брат на работе. Я здесь одна, – перепугано отвечала она.
– Когда вернется?
– Я не… Скоро… Не трогайте его, – пролепетала девица.
– Мы подождем, – подвел я черту. – А ты вместе с нами. Кричать не нужно, к тебе у меня претензий нет. Пока что, – для серьезности добавил я. – Тебя зовут Алиса?
– Да.

«Получается, в этом Вика меня не обманула», – подумалось мне. – «В чем же тогда был смысл меня грабить, если здесь действительно живет ее подруга?..» 

Я уж было решил расположиться поудобней и дождаться одного из своих обидчиков, как вдруг произошло неожиданное.

– Антон, ты? – вдруг произнесла девушка.

 Я посмотрел на Антона, который явно опешил и даже смутился.

– Вот это встречка! – глупо хихикнул он и обратился ко мне: – Так, Саня, дальше ты как-нибудь без меня.

Сказав это, он чуть ли не бегом направился к выходу. Вот тут и я как-то растерялся. Складывалась весьма глупая ситуация.

– Ух ты? –.озадаченно посмотрел Валера в глаза девушки. – Мир тесен.
– Представь себе! – даже дерзко ответила она.
– Сань, нам и правда лучше уйти, – сказал он мне и, взяв за руку, потащил меня за дверь.

Промолчал я с трудом, но перечить не стал. Выйдя из подъезда, мы догнали шустро семенящего прочь Антона. В уличной разборке этого человека было сложно чем-то напугать, а сейчас при виде хрупкой девицы он поджал хвост и драпал, как перепуганная собака. Да и Валера был парень не промах, а тут…

Неприятное открытие

– Может, вы объясните, что к чему?! – психанул я. 

Я чувствовал себя полным идиотом. Теперь уже на нас можно было заявление в милицию подавать за незаконное проникновение в квартиру с целью учинения разбоя. И мало того, что результата – ноль, так еще и дураками себя выставили. Мне ну очень хотелось услышать объяснения от этих псевдопомощников.

– Короче, Саня, – начал Антон, когда мы отошли от злополучного дома, – эта девка – у меня с ней были шуры-муры, которые не очень хорошо окончились. Светиться лишний раз я не хочу. Это ж надо – прийти четко в ее квартиру! Как же я не подумал о том, что они хотели взять у тебя мои данные.
– Твои данные?! Давай подробней! – настойчиво гаркнул я. – Мне здесь чуть башку не отбили, а вы бежите от какой-то девицы из-за того, что ты с ней шашни крутил?!
– Да не все так просто, – остановил меня Валера. – Тоха, расскажи ему!
– В общем, дело было так, – начал Антон. – Пару месяцев назад я с этой Алисой познакомился в клубе. Ну, повстречались недолго, я пригласил ее на вылазку. Поехали нашей компанией, Валера тоже был. А ты еще тогда отказался, помнишь?
– Помню, давай дальше.
– С нами был один мой знакомый, который пожаловался мне тогда по пьянке, что, мол, у него давно женщины не было. Ну а я тоже пьяный был, к тому же мы с этой Алисой уже успели время приятно провести, вот я разрешил ему тоже с ней развлечься. На утро она обиженная вызвала такси и уехала в город. Я понимал, что зря так, наверное, с ней поступил, вроде как некрасиво, но поезд уже ушел. А сейчас не захотел опять старое ворошить, откуда я знаю, может она ментам на меня тогда заявила, мы с ней после этого не виделись. Да и сам теперь понимаешь, что ищут меня. Береженого бог бережет, не надо лезть на рожон.

– И что, этого типа на вылазке никто не остановил? Валера? – спросил я.

Мой друг явно стушевался.

– Да все в курсе были, что произошло, но свели ситуацию на нет. Решили не поднимать бучу.
– А что эта Алиса?
– А что она? Убежала сначала в лес, побродила себе, порыдала, потом вернулась, закрылась в палатке и рано утром уехала.
– Ну ты и гнида, Антошка, – злобно улыбнулся я.
– А ты у нас, значит, праведник, да?!
– Нет, не праведник. Например, тебе бы с чистой совестью зубы повыбивал. Счастливо, парни. Спасибо за «помощь»!

Я развернулся и пошел в другую сторону. У меня всегда начинает в груди клокотать, когда я слышу истории о том, как женщин берут силой. После этого ниже падать уже некуда. Это настоящее скотство, которое я никогда не понимал и понимать не хочу. Люди бывают скверными существами: они лгут, предают, крадут, но это можно оправдать жаждой наживы, завистью или другой меркантильностью. Насильника оправдать нельзя, недаром в местах не столь отдаленных с ними поступают соответствующим образом…

Для меня все становилось на свои места. Получается, Вика знала в лицо Антона, а может быть, и других членов нашей компании. Возможно, с того дня на вылазке остались фотографии или что-нибудь в этом духе. И значит, она запомнила меня в тот день, когда мы все вместе отдыхали в ее клубе. Выходит, когда я познакомился с ней в сквере, она просто спланировала дальнейшие события. Этим и объяснялось ее желание поехать в «Чосон», ей просто нужно было меня привести в квартиру к Алисе, чтобы выведать сведения об Антоне. Пусть так, но все равно у меня оставалось много вопросов. Мои выводы мне казались слишком сумбурными, и пробелов в них было больше, чем ясности.

Я с некоторым облегчением понял, что моя недавняя история не была частью сформированной преступной системы, я просто попал под горячую руку. Что ж, мне нужны были более подробные объяснения, за которыми я и отправился к Вике в «Эскамильо». Через охранника я выведал, что она будет работать с пятницы, и нужно было ждать еще несколько дней. Несмотря на то, что я не был доволен прошедшим днем, и еще больше не был доволен тем, что узнал о скверной истории, которая произошла в кругу моих приятелей, я с облегчением шел домой. Во-первых, в голове наступила пусть неполная, но ясность, а, во-вторых, мне было приятно снова изменить свое мнение о Виктории, которая наверняка не желала мне зла, а просто решила помочь подруге отомстить за свою утраченную честь. При таком понимании и синяки на теле стали болеть меньше… 

В поисках правды

В назначенный день я двинулся в клуб «Эскамильо». К счастью, Вика была на работе. Может быть, она меня и заметила, пока выступала, но вида не подала. И я стал думать, как мне добиться с ней встречи. Я пытался «подмазать» охранника, чтобы он проводил меня к ней, но результата это не принесло. Он сказал, что клиентов к танцовщицам не пускают. Принципиально запрещено в виду того, что уже были прецеденты скандалов по этому поводу. Караулить ее на улице – было делом неоднозначным. Она могла выйти через черный ход, и вообще я не знал, когда именно оканчивается ее рабочая смена. Поэтому я не придумал ничего лучшего, как выскочить к метро и купить цветы, а после этого вернуться и перехватить на выходе из зала клуба другую танцовщицу, которая отправлялась на перерыв.

– Прошу извинить, девушка! – позвал я. – Ты Вику, свою коллегу, знаешь?
– Да, – беззастенчиво ответила она.
– Помоги, пожалуйста. Тут такое дело… – Я оглядел пространство клуба в поисках Вики, но она видимо тоже сейчас была на перерыве.
– Влюбился, паренек? – ухмыльнулась она. – Цветы передать?
– Да нет, хотелось бы лично вручить. Мы с ней уже знакомы, я не залетный ухажер. Проведи меня к ней так, чтоб охрана не увидела.
– Нет, я не могу. Этого нельзя.
– Ну очень надо. Пожалуйста, – сказал я и достал из кармана пятидесятигривенную купюру.

Купюра подействовала на девушку волшебным образом, и она, для виду посомневавшись, огляделась по сторонам и спрятала ее в лифчик.

– Пойдем. Только быстро.

Она провела меня через зал, и мы вошли в служебную дверь. Пройдя по коридору, она велела ждать у окна, а сама прошла, как я понял, в помещение типа гримерной или раздевалки. Я услышал, как она сказала:

– Вика, там к тебе мальчик симпатичный с цветами. Он так просился, что я согласилась его провести сюда.
– Какой мальчик? – послышалось в ответ.
– Ну выйди, сама посмотри. Он за дверью. Сказал, что вы знакомы. 

Если быть откровенным, то я не знаю, что именно было для меня важнее: добиться правды в произошедшей неприятности или просто увидеть и поговорить с девушкой, которая своей бесшабашностью явно пришлась мне по душе. Не знаю, что думала по этому поводу сама Вика, но выйдя ко мне в коридор, она неподдельно удивилась моему появлению и, по-моему, в ее глазах я даже увидел страх. Я молчал и просто смотрел на нее, и мне казалось, что ее вновь раздирают сомнения: с одной стороны ей хотелось поскорее уйти отсюда, а с другой – ей было попросту интересно. С минуту мы смотрели друг на друга, и она явно не знала как себя вести. Я за это время успел оценить ее красивое сексуальное тело, которое закрывала лишь коротенькая воздушная юбка-плиссе белого цвета и вставки из черной кожи на груди, закрывающие бюст. Наконец, она сказала:

–  Ты же говорил, что предпочитаешь, чтобы женщины танцевали лично для тебя. Зачем тогда пришел?

Я намеренно ничего не ответил, продолжая спокойно смотреть ей в глаза. Признаюсь, тайком мне хотелось, чтобы она почувствовала волнение и страх, предположив, что я пришел ответить ей за ее подлость. Видимо, я добился своего, потому что она, глубоко вздохнув, потерла вспотевшие ладошки и сказала как будто бы извиняющимся тоном:

– Через пять минут мой выход.
– Ничего, успеешь, – я решил окончить этот спектакль, может быть, слегка бесцеремонно взял ее за предплечье и провел к окну. – Когда-нибудь ты станцуешь лично для меня, – серьезно сказал я, – но сейчас я пришел просто поговорить. Не бойся и тем более не кричи. Тебе не о чем волноваться, потому что в целом я в курсе ситуации, которая заставила тебя со мной так поступить.

Она слушала молча, изредка моргая большими накрашенными глазами.

– Я правильно понимаю, ты узнала меня в парке и подумала, что я могу стать источником информации, как выйти на того человека, который очень плохо поступил с твоей подругой Алисой?
– Да, – твердо ответила она.
– Как ты меня запомнила? Я был здесь до сегодняшнего дня всего один раз.
– У меня хорошая память на лица. Когда вы были здесь с компанией, людей было не много.
– Я не был в курсе того, что произошло тогда, – признался я. – Меня там не было.
– Да мне наплевать, был ты там или не был! – вдруг вспылила она. – Вы просто быдло, все, вместе взятые. Алиса мне рассказала, что вы пару дней назад ворвались к ней домой.
– А у кого мне было искать объяснений?! – тоже не выдержал я. – Ты приводишь меня в квартиру, где трое быков пытаются вышибить мне мозги. Отличное времяпровождение! И это с учетом того, что я ни сном, ни духом, чего от меня хотят.
– Я знаю, что поступила нехорошо, но я делала это ради подруги, которой твои друзья воспользовались, как тряпкой. Ты вообще понимаешь, что после такого девушке очень сложно восстановить моральное состояние. Что она может просто закрыться в себе, что у нее может больше не быть личных отношений.
– Я тебя понимаю. Но расскажи мне все до конца, как было дело в тот день, когда мы с тобой познакомились.
– А что рассказывать? Когда мы были еще в «Чосоне», я отлучилась и позвонила брату Алисы. Сказала ему, что могу привести человека, который может знать о том, как выйти на людей, обидевших Алису. Сказала, что добровольного признания может не получиться, чтоб были готовы применить силу. Ну вот он и позвонил своим друзьям.
– А ты, значит, сразу сбежала?
– Нет. Я закрылась с Алисой в комнате. Она была тогда дома, ее брат специально сказал нам, что она вышла в магазин, не хотел, чтобы ты ее видел.
– А что было после того, как я покинул это «гостеприимное» логово? – не без интереса поинтересовался я.
– Была глобальная уборка и вызов скорой.
– Для кого?
– Для того, кто выпал из окна благодаря тебе.
– Ну, я вообще-то спасал свою жизнь, – развел руками я. – Короче. Ваши дальнейшие действия?
– Брат Алисы собирается разыскать вас, особенно после того, как вы побывали в их доме. И, честно говоря, – добавила она, – я им в этом помогу. Эти люди должны понести наказание.
– А я? – я пронзил ее прямолинейным взглядом, и она вдруг отвела глаза.
– Ты можешь помочь нам.
– Сдать своих? Шутишь, что ли? – ухмыльнулся я. – Да послушай меня, – я остановил ее за руку, когда она попыталась в негодовании уйти, – я с тобой согласен, что оставлять все, как есть, нельзя. Это действительно преступление – поступать так, как поступили с Алисой. Но я не могу вам предоставить сведения об Антоне, несмотря даже на то, что он мне всего лишь знакомый, и я знаю его сравнительно недавно. И хоть этому человеку я теперь и руки не пожму, но выдать его не могу. Вот такая странная логика, понимай, как хочешь. Единственное, что я могу тебе предложить, так это то, чтобы ты дала мне номер телефона брата Алисы. Я заставлю Антона позвонить ему, а дальше они разберутся сами.
– Ну давай хотя бы так, благородный ты наш. Хочешь и справедливости добиться, и чистеньким остаться… Записывай мой номер, потому что на память номер Артема – так зовут ее брата – я не знаю. Позвони мне завтра, я тогда продиктую тебе его телефон.

Когда я записал номер, она сказала:
–  Нам пора разбегаться. Мне действительно нужно выходить на площадку. Пока. – Она развернулась и направилась к двери.

Может, и не стоило так делать, но я снова остановил ее.

– Я не скажу, что я весь из себя такой порядочный, но твою Алису я точно не обижал. Может быть, повторим встречу? Только не здесь и не в «Чосоне», а где-нибудь на нейтральной территории. И только хочется, чтобы ее финиш был более спокойным, чем в прошлый раз.
– А ничего, что тебе из-за меня нос сломали? – слегка улыбнулась она, глядя на мое еще не зажившее лицо.
– До свадьбы заживет. Кстати, это тебе, – я протянул ей букет с лилиями.
– И что, не боишься второй подставы? – взяв в руки цветы и понюхав один из них, спросила она.
– А надо?
– У тебя есть мой номер, – сказала она и закрыла за собой дверь.

   А позвонить Антона брату Алисы я действительно вынудил. Это опять спровоцировало конфликт между нами, да и Валера Харченко тоже не оценил моей инициативы, но я был непреклонен. И не потому, что пообещал это сделать Вике, к ней я испытывал всего лишь интерес, хоть и не без толики уважения, а потому что убежденно считал, что Антон действительно должен ответить за свой поступок.

Как я узнал позже, между вражескими лагерями таки состоялась встреча, в результате которой Антон публично принес извинения Алисе, а потом еще и заплатил названную ему сумму денег в качестве моральной компенсации. Хоть парень он был и горячий, и не в его правилах было так унижаться, но к «стенке» его припер тот факт, что Алиса и вправду обращалась в милицию, и дело еще не было закрыто. Когда происходило это неофициальное разбирательство между ними, на мойке меня уже не было. А причиной тому были следующие события.   

Я – милиционер!

 В один из дней на мойке у меня состоялся разговор с человеком по имени Иван Андреевич Рудько, который состоял в должности заместителя командира батальона милиции по кадровому обеспечению.

Этот человек часто обслуживался у нас, он знал меня, как хорошего мойщика. В один из своих визитов к нам он вдруг сказал мне:

– Тебе не надоело здесь прозябать? Нет, конечно, это дело личное, где работать, но, по-моему, ты бы сгодился для более порядочной деятельности.
– Что вы имеете в виду? – спросил я настороженно.
– Я имею в виду, что ты неплохой парень, как я посмотрю, и нам бы такие кадры вполне пригодились.
– Вам – это кому?
– Внутренним органам государства! – ответил он с усмешкой.

Зная мой армейский опыт, Иван Андреевич предложил мне должность инспектора патрульной службы по обслуживанию метрополитена. Для меня наступило время раздумий.

Несмотря на то, что я немало думал о том, чтобы сменить работу и неоднократно возмущался поведением своего начальника по отношению ко мне, после сделанного мне предложения я все-таки почувствовал ступор. Во-первых, я отметил тот факт, что меня уже как второй раз зовут в милицейские лавы, хотя сам я к этому вовсе не стремлюсь. И это меня настораживало. А, во-вторых, два года на мойке все же сделали во мне привычку: я знал свои обязанности «от» и «до», осознавал стабильность заработка, да и просто прижился на этом месте. К тому же надо понимать, что два года в старости – это лишь миг, а два года в молодости – целая вечность, и эту вечность мне предложили разрушить, и начать все заново.

Но где-то глубоко в душе тихий голос подсказывал мне, что я могу горько пожалеть, если откажусь от предложения Ивана Андреевича. Этот голос спрашивал меня: не я ли так желал всего месяц назад перемен в жизни, не я ли шел домой в отвратительном настроении от понимания того, что вынужден заниматься не слишком презентабельной работой, хотя мог бы добиться лучшего? Эти мысли давали мне основания взглянуть на ситуацию трезво. Хотя и обзавелся на мойке большим числом знакомых, хоть мне и хватает денег на проживание, это все же далеко не предел моих мечтаний, более того, не предел моих способностей, которые я бы с удовольствием проявил, лишь бы представилась возможность.

И тогда я понял, что иногда нужно уметь рубить концы – без страха, без сожаления, без сомнений. Порой это не так просто дается, ведь мы живем в мире материальном, и заработок не является последним делом. Если нет денег, остается только чувство собственного достоинства, но на него хлеба не купишь и семью не обеспечишь. Поэтому возникают колебания: а будь ли все хорошо в будущем, если ты сожжешь мосты, или не факт?.. Этих коварных мыслей я не избежал, но характер взял верх. Будет еще лучше! – сказал я себе. Или я не Александр Воронов?!

Решившись на этот шаг, я дал согласие Ивану Андреевичу занять новую должность и твердым тоном сообщил Дим-Димычу о своем увольнении. И если первый поздравил меня с моим смелым решением, то второй даже обозлился, что еще раз подтвердило мое мнение о том, что я сделал правильный выбор.      

Далее последовал довольно продолжительный период сбора различных справок и подготовки документации. Измучившись бесконечными очередями в походах по различным инстанциям и вездесущей бюрократией, я, наконец, собрал необходимый пакет документов и тридцать первого декабря, накануне нового года, вступил в должность.

В мой первый рабочий день мне было назначено приехать для получения инструкций в отдел милиции метро Героев Труда. Там меня встретил некий товарищ прапорщик, который начал объяснять мне мои первые обязанности. Через какое-то время в помещение вошел здоровый мужик в форме с погонами старшего сержанта. Мужик имел весьма довольный вид, и свою веселость он подтвердил тем, что на моих глазах проделал ловкий финт с затворной задержкой своего пистолета, при помощи которой ловко открыл принесенную с собой бутылку пива. Оказывается, в этот день старший тоже сержант получил звание прапорщика, этим и было обусловлено его хорошее настроение. У новоиспеченного прапора была забавная фамилия Синицын, которая как нельзя лучше подходила к его новому званию.

– А это что за чудо в кепке? – обращаясь к своему коллеге, спросил он обо мне.
– Новичок. Первый день на службе.
– Новичок? Ну что ж, научим. Да, парень? – он хлопнул меня по плечу и глотнул пива.

Любимое занятие этого человека было проверять лиц кавказской национальности на предмет регистрации места жительства. Это был матерый мент, от которого было очень непросто отвязаться, поэтому встреча с ним представителей другой державы, которые не имели с собой документа, удостоверяющего личность, не предвещала ничего хорошего. То есть Синицын был очень даже в плюсе, когда в его карман попадали купюры как откуп за отсутствие паспорта, чего нельзя было сказать об армянах, азербайджанцах, чеченцах, дагестанцах и прочих, которым эти купюры приходилось отдавать. Бывало даже так, что иногда кавказцы при виде уже знакомого им прапорщика, порывшись в карманах и не обнаружив там документа, сокрушенно разворачивались и либо возвращались за паспортами, либо находили другой вариант транспортного средства, чтобы добраться на учебу или работу.

Этот человек, несмотря на его внешнюю грубость и чрезмерную развязность, мне понравился. Уже тогда я знал, что довольно часто внешняя «обертка» человека – лишь ширма, за которой он прячет настоящего себя. Все мы очень часто защищаемся от окружающего мира такими кулисами, не желая пускать всех и всякого к себе в душу. И можно было бы пустить, да вот только частенько попадаются желающие туда смачно плюнуть, что вовсе не способствует хорошему настроению и вдохновенным порывам. Уж лучше сокровенное держать взаперти…

Практическую сторону милицейской жизни в метро я осваивал недолго, почти сразу после моего оформления на новую работу меня по распределению направили в учебку, чтобы я мог постичь все правила и законы своей новой деятельности.

Если бы меня тогда спросили, что побудило меня все-таки примкнуть к лавам правоохранителей, я бы не дал точного ответа. Как я уже сказал, это решение далось мне нелегко. Я думаю, что для меня просто пришло время выбирать свою дорогу, и в предложенном пути я увидел свою реализацию. Когда я отверг подобное предложение после армии, я аргументировал это тем, что мне еще нужно подумать, еще есть на это время. Теперь же, проанализировав свою жизнь, я рассудил, что уже прошло время моей учебы, и пришло время начинать раскрывать свои таланты и применять в жизнь полученные знания и навыки. Я честно прошел путь простого работяги, доказал сам себе, что в случае чего, не пропаду. Там, где бросят, там и прорасту. И теперь я вправе самостоятельно выбирать, куда направить свои силы.

Почему милиция? Наблюдая тот беспредел, который я видел на улице, еще испытывая неприятные чувства от ситуации, в которую я попал накануне, я вдруг захотел стать человеком, у которого будут полномочия защитить тех, над кем творится несправедливый суд. Ну не то, чтобы так пафосно, но суть такова… Я рассудил, что для такой работы у меня имеются все предпосылки: я физически здоров, крепок, дисциплинирован, амбициозен и главное – у меня не все так плохо с совестью. Чем не славный милиционер!

Учебка

Учебку я проходил в Харькове, поэтому мне не нужно было снова селиться в части, я мог преспокойно ездить туда ежедневно как на работу. В общем-то, это уже и так была работа, только, скажем, ее подготовительный этап, и оклад милиционера я получал согласно штатному предписанию. В учебке я провел пять месяцев, и за это время вновь обзавелся немалым кругом знакомых, что очень помогло мне в будущем.

Поначалу меня очень удивлял тот факт, что практически все преподаватели, которые обучали нас, состояли в званиях подполковников и полковников и занимали серьезные рабочие посты. Кто работал в отделе по борьбе с экономическими преступлениями (ОБЭП), кто был следователем, кто "убоповцем" (Управление по борьбе с организованной преступностью). Позже я понял, что это очевидно, ведь новичок не может научить новичка, для этого необходим человек знающий, с богатым опытом работы.

Получать свой первый милицейский опыт в учебной части мне нравилось. Предметы нам преподавали совершенно разные, каждый из которых имел свое значение для нас как для будущих хранителей порядка в городе. Мы изучали тактику специального назначения, куда входили правила составления рапортов, основы патрулирования улиц, порядок проверки удостоверяющих личность документов у граждан. Большой упор делался на огневую подготовку. Мы изучали тактику и технические характеристики оружия, состоящего на вооружении милиции: Форт 12, Макаров, АКМ-47. Эти знания об особенностях оружия настолько крепко засели в моей голове, что даже сейчас, разбуди меня ночью, я без труда отвечу на все вопросы.    

В какой-то степени учебка напомнила мне армию. Нас также отправляли в наряды, мы выполняли разные обязанности по курсу, меня нередко ставили быть курсовым дежурным, но все это уже было мне знакомо, поэтому к этим вещам я был готов и степенно переносил некоторые трудности своего милицейского обучения. Как ни крути, хороших впечатлений у меня в тот период было больше, чем плохих. К тому же через три месяца жизнь в учебке наладилась, потому что основной этап нашего становления как будущих ментов был окончен, что и позволило мне начать вести более расслабленный образ жизни.

Примерно с этого времени я и начал вливаться в милицейскую тусовку, когда знакомства с коллегами закреплялись в кафе-ресторанах. Как раз в это время я познакомился с Дэном Красовским, который был из другой бригады, но это вовсе не помешало нам иметь хорошие дружеские отношения. Дэн был немного старше меня, мне было двадцать два, а ему двадцать шесть лет. В дальнейшем этот человек сыграл немаловажную роль в моей жизни, но все по порядку… Фамилия очень подходила Дэну, он был чистый Аполлон: красивый, статный, всегда в стильной одежде и с хорошим чувством юмора. Женщины от него просто таяли, и не напрасно, он действительно был обаятельный сукин сын!

О себе скажу, что я тоже не считал себя неудачником среди женского пола, к тому же в моем телефоне бережно сохранялся номер Виктории. Я позвонил ей не сразу после нашего расставания в коридоре ночного клуба, если не считать того раза, когда она продиктовала мне номер телефона брата Алисы. В некоторой степени причиной этому было то, что я от души увлекся своим обучением, но, если честно, я намеренно решил повременить со звонком. «Пусть понервничает, – думал я. – Теперь моя очередь крутить ситуацию по-своему». Хотя такой подход давался мне очень нелегко. Иногда мне не терпелось покончить с этой паузой и набрать номер Вики, но я был стоек. Всему свое время, ведь девушка как фрукт – если сорвать его с дерева несозревшим, никакой пользы не будет.

Наконец, я позвонил, и она сняла трубку. Ее реакцию на мой звонок я предугадал заранее.

– Саша? Какой Саша? – говорила она. – Вы, наверное, номером ошиблись… А, это тот самый Саша голубых благородных кровей! – саркастически иронизировала девушка. – Я сейчас не могу говорить. Когда смогу? Не знаю. Я постоянно занята. Попробуй позвонить завтра. А может быть и послезавтра.

Я понял, что она ловко включила ответку за мою холодную реакцию на ее намек о возможной встрече. Но я в себе не сомневался.

– Послушай, Вика. Я уволился с одной работы, перешел на другую, и пока все устаканилось, была большая суета. Судя по твоему удивлению, ты не сохранила мой номер телефона, когда я звонил тебе по делу Алисы, а, значит, и звонка не ждала. Но все же мне приятно слышать твой голос, и я по-прежнему надеюсь, что ты согласишься встретиться со мной еще раз.
– С чего это вдруг? Саша, давай по-честному: не обижайся, но ты мне был нужен исключительно для того, чтобы помочь моей подруге восстановить справедливость. Ничего личного! Пока.

Но трубку в ту же секунду она не повесила, а немного подождала, чем я и воспользовался.

– Ладно. Дело твое, но я все равно закажу столик в ресторане «Старе мисто» в центре возле Органного зала назавтра на шесть вечера. Я буду ждать тебя.

В разговоре возникла пауза. Она задумалась.

– Не вижу смысла. Только выкинешь деньги. У меня есть другие дела.
– Мои деньги – куда хочу, туда и бросаю. Мы договорились?
– Нет.
– Ну, значит, схожу сам. Мне говорили, там уютно.
– Хорошо провести время!
– Верю и надеюсь, что я сделаю это не один…
– Надежды мало, Саша, пока.

Вот теперь она положила трубку. Я не знал, придет она или нет, но в том, что это предложение ей понравилось, я ни капли не сомневался. Немедленно заказав столик в ресторане "Старе мисто", я отпустил эту ситуацию до завтра. Не хотелось раньше времени переживать, да и были более важные дела. Я же милиционер!

Встреча в ресторане

Поволноваться эта девица меня все-таки заставила. Да, она пришла, но опоздала на целый час! Конечно, это время я успешно скоротал за двумя бокалами пива, но все же нельзя так легкомысленно играть чужими чувствами!

Выглядела Виктория по праву сногсшибательно. Она была одета в легкое платье молочного цвета с соблазнительным вырезом на ноге. Ее плечи были открыты, но декольте было не слишком глубоким, я бы даже сказал, чисто символическим. Наверное, платье было выполнено так, чтобы девушка не выглядела в нем чрезмерно откровенно или вульгарно, якобы и на ноге выреза хватит, но как по мне бы, так почему бы и нет! На ее ногах были надеты черные туфли на высоком каблуке с аккуратной тонкой застежкой. В общем, Вика предстала передо мной изящной нимфой, чему я был несказанно рад. Но вида, естественно, не подал.

Когда я встретил ее, подал руку и помог присесть, она сказала:

– Спросишь, почему я пришла?
– Нет, не спрошу, – ответил я.
– Не интересно?
– Нет. Я есть хочу. Ты опоздала.
– А вы, батенька, хамло! – подняла брови Вика. – Ладно, мужик, давай уже заказывай что-нибудь.

Я и заказал. Вика положилась на мой вкус, и сначала мы оценили недурственно приготовленный суп из белых грибов с гречкой, затем с аппетитом отведали фондю с креветками и мидиями, отваренными в белом вине, под не менее белое вино «Резерв де Лёб блан», а после не преминули выступить по десерту – пирожным из миндальных орехов, взбитых с ореховым тестом. В процессе ужина у нас состоялась беседа.

– Я рад тебя видеть, – сказал я, улыбнувшись, чтобы скрыть свою намеренную грубость.
– Я что-то этого не заметила.
– Это так. Я умею прятать свои эмоции.
– Что ж, зачем ты меня позвал?
– Просто поговорить. Ты осталась довольна исходом ситуации с Алисой?
– Не вполне, но это хоть что-то. Ты считаешь, что я должна сказать тебе спасибо?
– Нет, это твое дело.
– И все же спасибо. Ты мог повести себя и по-другому.
– Расскажи мне о себе, – перевел я разговор на другую тему.
– Зачем тебе что-то знать обо мне?
– Странный вопрос. Я, конечно, помню, что ты не сторонник задушевных разговоров, но все же гораздо интереснее общаться с уже знакомым тебе человеком, когда ты знаешь о нем что-то. Так создаются новые темы, завязываются общие интересы.
– А с чего ты взял, что я хочу завязывать с тобой общие интересы?
– Послушай, – немного занервничал я, – так дело не пойдет. Каждый мой вопрос ты воспринимаешь в штыки. Если хочешь, давай просто поедим, поговорим о новинках кинематографа или новостях шоу-бизнеса, я вызову тебе такси и разбежимся, чтобы навсегда забыть о наших нескольких нелепых встречах.
– Ладно, извини, – она вдруг накрыла своей ладонью мою руку. – Я не хотела тебя обидеть. Ты хочешь знать обо мне больше? Пожалуйста. – Сделав глоток вина, она посмотрела мне в глаза и начала:  – Я родилась в пригороде Харькова, в поселке городского типа Пересечное, Дергачевского района. Там ходила в школу, а после девятого класса поступила в Харьковский техникум и устроилась на работу официанткой в кафе. Сначала жила в общежитии, а потом мы с подругами сняли небольшую квартиру. Сам понимаешь, жизнь в общежитии в наше время редко когда бывает радужной… После окончания техникума я поступила в университет, в котором сейчас учусь на заочном отделении на пятом курсе. Ну, об этом ты уже знаешь. Возможно, тебе интересно, сколько мне лет. Так вот мне двадцать три, и я уже была замужем. Есть ребенок – сын, ему два года, но живет он сейчас пока у моей мамы в Пересечном. Мой брак с мужем был счастливым, даже очень. Мы любили друг друга. Он был старше меня на пять лет. Мы жили в квартире его родителей, пока он не попал в автомобильную аварию и не погиб через несколько месяцев после того, как у нас родился ребенок. Сына я забрала и уехала домой к маме. Но в пригороде особо не заработаешь, а на мамину зарплату преподавателя в школе втроем не проживешь. Отца у нас нет. Он умер от рака, когда мне было двенадцать лет. Поэтому, чтобы обеспечивать ребенка, я и устроилась по знакомству в клуб, где хотя бы платят более-менее. Мне повезло с тем, что все детство я занималась танцами, так что подготовка была.

Она тяжело вздохнула.

– Что еще тебе рассказать? Личная жизнь меня сейчас не интересует, розовые замки в облаках уже успели обрушиться, и все, что мне сейчас надо, так это чтобы мой сын был сыт и одет. А пришла я к тебе не для того, чтобы вскружить голову, а потому что просто благодарна за участие в том деле, и чувствую вину за то, что тебе из-за меня досталось. Ты хотел, чтоб было честно? Я была с тобой предельно честна.

Да, ковырнуть вот так себе душу не каждый может, особенно для того, чтобы утолить дебильный интерес практически незнакомого человека. Внешне она выглядела спокойно, но легкая дрожь в ее руках говорила о том что эта исповедь далась ей нелегко. Конечно, в ответ я не ляпнул «Знаешь, а у меня в жизни не все так плохо!», но и не нашелся, что сказать. Она это сделала за меня:

– Ты говорил, что поменял работу. Что за работа?
– Теперь я милиционер, а раньше мыл машины.
– Ого, значит, теперь я могу считать, что у меня есть «свой» человек в органах?
– Если хочешь, то можешь так считать. Я не против.

Больше мы не касались неприятных тем, я благоразумно старался обходить острые углы в разговоре. Когда я сказал, что служил в армии, Вика уцепилась за эту тему и оставшееся время все расспрашивала меня об этом. Я увидел, что эта девушка тоже прекрасно владеет своими эмоциями, поскольку и тени грусти на ее лице после рассказанного мне я больше не видел – она была разговорчива и весела.

Когда я сказал, что вызову ей такси, она вдруг вновь взяла мою руку в свою и сказала:

– Сегодняшнюю ночь я хочу провести с тобой.

Не скажу, что на тот момент я мог похвастаться количественными достижениями Джакомо Казановы и большим опытом в интимных делах, своих завоеванных ранее женщин я мог пересчитать по пальцам рук, но все же было в Вике то, чего не было в других. Эта была не столько страсть, сколько душевный пожар, который дурманил меня и бросал в сети ее поцелуев и ласк. Было такое чувство, будто Виктория проявляла такие эмоции в последний раз, и делала это во всю силу своей искренности. Она дарила себя мне без остатка, она покорялась и была готова исполнить все, что я пожелаю, но при этом оставалась девственно чистой и по-королевски великой. Такие чувства посетили меня в ту ночь, которая протекла для меня словно в пелене, настолько это было нереально и сказочно.

По утрам я привык вставать рано, но Вика встала еще раньше. Я только-только ощущал тепло ее тела на своей груди, но, открыв глаза, сразу понял, что ее больше нет. В память о себе она оставила лишь тонкий запах своих духов и записку на тумбочке. Она написала всего несколько слов: «Спасибо тебе за все. Не ищи встреч со мной больше. Прощай навсегда».

И если еще пару часов назад мое сердце ликовало от счастья, то сейчас оно вмиг опустело, как будто бы я потерял нечто такое, для чего все эти годы жил и к чему стремился…

Работа в батальоне

 Я продолжал ходить в учебку, ежедневно мучимый желанием позвонить Вике. Но сдерживало меня это сделать вовсе не ее коротенькая записка. Меня поражало то, с какой откровенностью она подошла к нашей встрече, выложив передо мной на блюдечке всю свою душу, и я не мог не проявить уважение к этому человеку. Если она попрощалась со мной, значит, имела на это свои причины. И я не хотел вдруг предстать перед ней тупым назойливым ухажером, которому хочется продолжения их искрометных во всех смыслах, но коротких отношений.

Прийти к такой мысли мне было нелегко, и чтобы заглушить навязчивое чувство едкой тоски, я с головой окунулся в работу. Я впитывал информацию, преподаваемую в учебке, как губка, что в будущем позволило мне быть компетентным в своем деле и принимать решения самостоятельно, отталкиваясь от полученных знаний, а не спрашивая советы у коллег о теоретических нюансах.

После окончания учебки по распределению я попал в батальон патрульно-постовой службы Харьковского метро, куда входили две роты и четыре взвода. Мой рабочий график был «день-ночь-сорок восемь». Я попал в подчинение старшего сержанта Ивана Покружного, которого в коллективе ловко именовали «Полкружки». Работать с ним мне было интересно, в первую очередь потому, что вел себя он частенько крайне эксцентрично. «Полкружки» был мужиком лет тридцати крепкого телосложения, хотя дородным его назвать было нельзя. Он весьма забавно шепелявил, что нередко вызывало улыбки у задержанных, однако они сразу же сползали с их лиц, когда он вдруг объявлял о своем решении отправить человека в райотдел для более подробного изучения обстоятельств.

С пьяными господами «Полкружки» связываться не любил, потому что не любил ярких конфликтов. А в этих случаях они непременно были, потому что, как правило, у типов, обпившихся «огненной» воды, уровень смелости и нездоровой борзости непомерно зашкаливал в отличие от людей с отсутствием алкоголя в крови, и доказывать что-либо было проблематично. В порядке вещей были мелкие потасовки, которые, хоть и оканчивались в нашу пользу, но все-таки настроения не поднимали. Да и конечный результат от таких разборок был невелик.

Гораздо интереснее ему было работать с иностранцами, так же, как и некогда прапорщику Синицину. У старшего сержанта при досмотре задержанного или предъявлении ему того или иного обвинения были свои методы работы. Например, у него в порядке вещей было непомерно закурить сигаретами виновного, чтобы тот побыстрее дал соответствующие показания. Способ, конечно, банальный, но довольно часто, как ни странно, он приводил к желаемому результату.

С первых дней я получил доступ в комнату милиции метро Госпром. «Полкружки» предоставил в мое пользование ключи, и я, когда хотел, мог беспрепятственно туда проникать. Это было удобно во всех отношениях: эту комнату можно было использовать и в качестве «курилки», и в качестве столового помещения, и, конечно же, в качестве места для досмотра и проверки задержанных.

В целом работа была непыльная, крупных инцидентов не происходило, я выполнял свои обязанности со степенной монотонностью. Говоря о заработке «мимо кассы», отмечу, что кроме выплат неофициальных штрафов от людей с незначительными правонарушениями, не требовавшими серьезного разбирательства, мы выступали «крышей» лоточных и ларьковых торговцев в метро, за что и получали фиксированную оплату. Ну, может быть, слово «крыша» в традиционном понимании здесь и не совсем подходит, ведь торговля шла на территории, контролируемой нами, и попытаться изменить это положение дел никто не мог априори, но можно сказать так, что платили они нам местовые взносы, как это происходит на большинстве рынков.

Чтобы читателю было удобнее понять, по какому принципу велась работа в батальоне, считаю нужным немного остановиться на его структуре. Батальон милиции по обслуживанию метрополитена имел свое отдельное месторасположение неподалеку от завода имени Малышева, и по факту это был некий штаб-офис, откуда исходили все поручения, нами выполняемые. Батальон включал в себя дежурную часть, в ее состав входил дежурный, два помощника дежурного – «помдежи», старший инспектор дежурной части и просто инспектор дежурной части, которого сокращенно было принято называть аббревиатурой «ИДЧ». Основная задача дежурной части заключалась в том, чтобы отвечать на звонки и принимать заявления от звонящих лиц. На плечи дежурного, который эти звонки принимал, ложились обязанности по принятию целесообразных решений относительно того или иного вопроса, поступающего на рассмотрение.

В каждой дежурной части милиции есть так называемая база Армор, то есть база данных Министерства внутренних дел. Туда попадает информация различного характера по каждому гражданину государства. Утеря и восстановления паспорта или водительских прав, смена места жительства, штрафы ГАИ, факты о причастности человека к административным надзорам или уголовным делам – все это фиксируется в этой базе, благодаря которой дежурный имеет возможность получить более полноценные сведения по конкретным личностям.

На первый взгляд может показаться, что дежурный части – должность не престижная, однако в момент отсутствия на месте командира батальона дежурный негласно становится его заместителем и полностью отвечает за все происходящее в батальоне. По факту, дежурный – это руководитель над всеми нарядами и всеми командирами. Хоть такая работа и предполагает большую ответственность, общая система обязанностей самого дежурного и других сотрудников налажена в батальоне хорошо, чего не скажешь о большинстве райотделов милиции. В них дежурный должен обладать не только феноменальными способностями памяти, но и иметь сто рук, несколько пар глаз и ушей для того, чтобы полностью контролировать ситуацию.

В момент отсутствия на месте дежурного его обязанности принимает на себя инспектор дежурной части. Помощники дежурного – «помдежи», помимо ведения журнала регистрации, занимаются тем, что один из них работает, как говорится, на подхвате, а другой выступает «вратарем», открывая-закрывая ворота батальона для въезда-выезда служебного транспорта. 

В батальоне имеется свой штаб, где ведется статистический учет выполняемой подразделениями деятельности. Есть группа по кадровому обеспечению, она занимается рассмотрением личных дел, вынесением решений по присвоению званий, организацией стрельб и т.д. Группа административной практики занимается работой с протоколами, выпиской штрафов, к примеру, за незаконную торговлю, и всеми поточными документальными задачами, связанными с нарушением законного порядка в городе.


Соответствие стандартам

Работа по задержанию и досмотру лиц в метрополитене велась в следующем порядке. Существует три основных правила, на основании которых представитель правоохранительных органов может обратиться к человеку с расспросами или досмотром. Сюда относится подозрение в административном нарушении, подозрение в криминальном нарушении и факт присутствия на человеке явных следов преступлений, например, выраженные повреждения на теле: синяки на лице, сбитые кулаки и прочее. Также претензии к подозрительной личности могут выражаться милиционером в случае проведения специальных операций, которые подписываются руководителями милицейского управления. В пример можно привести такие операции, как «розыск», «оружие-взрывчатка», «иностранец». В этих случаях целенаправленно ведется работа по поимке конкретного преступника или группы лиц, поиске оружия, находящемся в незаконном владении, обнаружении лиц другого государства, которые стали замешаны в каких-либо преступлениях.

На основании этого милиционер имеет право задержать человека, по внешним признакам соответствующего преступнику. При задержании хранитель порядка обязан мотивировать свое решение досмотреть человека или инкриминировать ему то или иное правонарушение. В случае с проведением непосредственно спецопераций милиционер должен подтвердить досмотр соответствующим приказом. Не стану лукавить, нами осуществлялись проверки на ношение запрещенных предметов и тех лиц, которые визуально не были похожи на преступников, однако нередко бывало так, что и у таких «добропорядочных» граждан в карманах или сумках отыскивалась марихуана, ножи без маркировки, кастеты и телескопические дубинки. В процессе составления протоколов нами, безусловно, указывался тот факт, что обвиняемый привлекал к себе внимание излишней нервозностью или суетой, что и давало основание для его проверки.

Как любил поговаривать мой командир «Полкружки», чем больше бумаги, тем чище пятая точка. Хоть и цинично, зато верно, ведь, как я сумел понять в процессе дальнейшей работы, главное оружие милиционера – вовсе не пистолет, а ручка и бумага. Конечно, в нашей работе были и хитрости, когда мы проявляли собственную инициативу для выявления нарушителей. Это скользкая тема, ведь излишняя инициативность порой может граничить с безнаказанностью и использованием далеко не законных методов самими представителями правопорядка, но здесь уж каждый решает сам, насколько ему позволять себе пользоваться полученными полномочиями. С другой стороны нужно понимать и то, что в наших головах не были встроены датчики автоматического мониторинга преступников, и иногда приходилось действовать путем исключения.

Именно излишняя вольность поведения милиционеров и является основным фактором их осуждения со стороны общественности, и я ничего не могу здесь сказать в оправдание себя и своих коллег. Повторюсь: каждый сам устанавливает границы своей совести и в зависимости от них ведет свою рабочую политику. Я понимаю, что мы призваны защищать народ, а не устрашать его или, чего хуже, использовать простых людей для выполнения установленного плана, и также я понимаю то, что ощущение некоторого превосходства над большинством иногда подталкивает к тому, чтобы выйти за рамки дозволенного, но в данном случае осуждению должны предаваться отдельные личности, а не структура в целом. Глупо будет вырубить все яблони в своем саду, если вам вдруг попалось несколько гнилых яблок… Хотя в нашем деле таких «яблок» было далеко не несколько...

В каждой системе имеет место быть план, который должен выполняться рабочим коллективом. В милиции он тоже есть, и нам, как и медикам, юристам, фармацевтам и другим работникам государственных служб поручается выполнение конкретных задач за определенный период времени. Вот только не всегда можно с легкостью составить папку для начальства с протоколами о «заказываемых» преступлениях, особенно если эти преступления совершаются не у тебя на виду. Но план есть план, и его нужно выполнить, ведь если преступления отсутствуют, значит, милиция работает плохо. А общество-то у нас далеко не идеальное, вот и преступления должны быть. Вот и получается, что если преступление нельзя обнаружить фактически, то его вполне можно сфабриковать.

Когда нас, таким образом, ставили перед фактом, выкручивались по-разному. Не скажу, что это было часто, обычно преступников хватало и так. В пример приведу случай, когда я сумел отыскать одного законченного наркомана, который согласился признаться в незаконном ношении холодного оружия за дозу «счастья». Дело было быстро закрыто путем простой театральной постановки. Наши сотрудники на станции Госпром были предупреждены о приходе заказного преступника, поэтому вовсе не удивились, когда я доставил для досмотра худого высохшего парня с желтыми кругами под глазами. На вопрос, «есть ли у вас с собой запрещенные предметы?», парень ответил «есть» и достал из кармана заранее врученный ему кастет. Оружие было изъято, дело шито и передано «наверх», а «клиент» получил свое вознаграждение и был отпущен на свободу до момента, пока его официально не вызвали для судебного разбирательства. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы. Не совсем честно? Быть может и так. Но как по мне, в этой истории ни один законопослушный гражданин не пострадал, и довольны остались обе стороны, несмотря на то, что доза у наркомана скоро окончилась, и ему наверняка пришлось искать новые пути ее получения, а здесь суд, разбирательство… Каждому свое.

Помощник опера

В скором времени мое начальство, удостоверившись в моей профессиональной пригодности, предложило мне вступить в ряды оперативников, и в связи с этим я получил не только оружие на ежедневное ношение, но и возможность забыть, что такое милицейская форма, и вспоминать об этом только на совещании раз в неделю. Если кто-то думает, что я таким образом стал «крутым Уокером» и мой статус от этого вырос до небес, то это не так. По факту работа ничуть не изменилась, а вот обязанностей значительно добавилось. Нужно было все чаще отчитываться перед начальством, выполнять массу поручений и нести на своих плечах немало ответственности.

Не стоит думать, что мой характер всегда заставлял меня быть чем-то недовольным, я научился спокойно переносить монотонность, мелкие неурядицы, и мириться с тем, что мне не нравилось. Но я все-таки старался максимально объективно оценивать ситуацию, и не быть глупцом, который по-ослиному смиренно склоняет голову и идет за своим хозяином по пустыне… И жизнь возблагодарила меня за такую позицию, ведь мне представилась возможность занять должность помощника опера. Это стоило мне всего лишь установки новых ксеноновых фар на автомобиль начальника розыска в качестве «благодарности». Сначала я назначился в городское управление, но после был вновь откомандирован для работы в метро. Признаюсь, я был несказанно обрадован таким повышением по службе в свои 23 года, ведь теперь передо мной таки открывались горизонты новых возможностей. Я получил звание сержанта.

Я попал в подчинение оперуполномоченного Тараса Сенина, с которым до этого времени мне случалось несколько раз выпивать вместе. Собственно, он и поспособствовал тому, чтобы я получил назначение в рабочую группу оперов. Тарасу было тридцать пять лет, и это был такой себе представитель Харьковского бомонда, который мог себе позволить благодаря финансовым возможностям его отца открывать перед собой практически любые двери. Несмотря на то, что Тарас был ярым любителем спиртного и последующих приключений с не всегда хорошими последствиями, ему все же удавалось выходить сухим из воды. Во-первых, опер, во-вторых, «мажор», – а это многое объясняет… Его, наверное, можно было бы сравнить с моим прежним товарищем с мойки Валерой Харченко, да вот только масштабы удовольствий и возможностей разительно отличались. Проживание «сыром в масле» казалось привлекательным и мне, поэтому я был не против поступить в подчинение к этому человеку.

Хотя, бывало, в некоторых моментах он и перегибал палку. Однажды зимой, возвращаясь после бани совместно с девушкой легкового поведения, он решил заехать домой, чтобы пополнить свой кошелек средствами для дальнейшего времяпровождения с этой дамой в отеле. Оставив ее в машине, он поднялся в свою квартиру, но, будучи изрядно на подпитке, забыл, зачем пришел, и завалился спать, оставив бедную путану закрытой в машине у дома при двадцатиградусном морозе. Вспомнил о своей спутнице он уже утром, когда подошел к машине, чтобы ехать на работу. Даже, вернее сказать, не вспомнил, а увидел. Он не растерялся, сунул колотящейся от холода девушке купюру, пробормотал что-то вроде «м-да, как же это я забыл-то о ней?..» и распрощался с ней навсегда.

В очередной раз Тарас, вновь находясь в состоянии крепкого опьянения, вышел из дома и обнаружил, что совершенно незнакомый ему человек пытается завести его машину. Движимый возвышенным чувством возмездия, он с легкой руки вышиб стекло автомобиля, вытащил из него наглеца и как следует разукрасил ему физиономию. Неудавшийся «угонщик» от обиды немедленно вызвал милицию, сотрудники которой, приехав, зафиксировали, что автомобиль принадлежит никак не Тарасу, а как раз избитому человеку. Ну, марка и цвет действительно оказались идентичными. А машина Тараса, как выяснилось, просто стояла чуть-чуть поодаль. Что ж, Сенину и в этот раз ничего не оставалось, как нелепо извинится, отсчитать денег на восстановление стекла и за моральный ущерб и спешно удалится.

Когда Тарасу не хватало денег, он решал эту проблему примерно таким образом. Набрав номер телефона начальника СТО, где он обслуживал свой автомобиль, он просил того за «магарыч» подтвердить его отцу, который должен был позвонить, что стойки на его автомобиле пришли в негодность и требуют срочной замены. Следующим, как вы понимаете, был звонок папе с просьбой переслать на банковскую карту пару сотен долларов на замену износившихся стоек. Папа, конечно же, знал о проказах своего сына, поэтому считал нужным удостовериться в его информации. Для этого он звонил начальнику СТО, где обслуживался сын, и спрашивал, так ли дела обстоят на самом деле. Слыша из его уст о том, что стойки и вправду нужно менять, он с чистой совестью отправлял сыну-оперативнику необходимые средства. Вот таким нехитрым способом Сенину удавалось обеспечить себя деньгами для их дальнейшего проматывания. 

Оперативно-розыскная деятельность существенно разнилась с работой простым постовиком метро. Я все также числился в штате батальона и также был связан с метрополитеном, но теперь я стал розыскником, а это было гораздо интереснее и масштабнее.

Вся жизнь – игра, а люди в ней актеры! Театральным или киношным актером я не стал, но при новой должности был обязан им стать в реальности. Помощник оперуполномоченного является глазами и ушами своего начальника, а потому должен уметь быстро перевоплощаться из милиционера в ту личность, которая нужна для выяснения требуемых сведений при конкретных обстоятельствах. Это может быть алкоголик или бомж, барыга или меняла, торговец на рынке, дворник, таксист – человек любой профессии и ремесла. В этом был первый интерес, потому что с актерскими навыками у меня было все в порядке, потому и давались мне различного вида перевоплощения легко.

Второй интерес заключался в том, что я больше не был привязан к месту. Это давало мне большой размах для того, чтобы зарекомендовать себя хорошим сотрудником. Многие могут скептически хмыкнуть, подумав, что, наверное, с тех пор мне стало море по колено, но я скажу, что это палка о двух концах. Не скрою – то, что дозволено сотруднику оперативно-розыскной деятельности (ОРД) в штатском при исполнении обязанностей, не дозволено сотруднику постовой службы в форме. В первом случае применение физического воздействия допустимо, во втором – чревато плохими последствиями.

Да! Когда мы досматривали потенциального преступника и находили у него пакетик с марихуаной, первым производимым действием была укладка на его голову тома «Война и мир» достопочтимого Льва Николаевича Толстого, а вторым – добротный удар по книге кулаком сверху. Все дальнейшие разбирательства и беседы велись после того, как человек приходил в себя…Если бы себе такое позволил милиционер в форме, без сомнений, жалоба на него дала бы основания для оформления состава преступления, и все могло бы окончиться его увольнением из «органов».

Слишком уж прямолинейно? Да, так и есть. И это было бы абсолютно недопустимо в идеальном обществе с идеальной структурой порядка. Вот только наше общество далеко не такое, и иллюзии того, что можно заставить преступника стать на путь истинный добрым словом, здесь не уместны. К глубокому сожалению, в наших рядах святых людей не было…            

Работая помощником «опера», я действительно стал ментом – где-то развязным, где-то бесцеремонным, где-то черствым. Когда начинаешь вертеться в таких кругах, поневоле впитываешь имеющуюся энергетику. На моем счету было немало мелких незаконных шагов, которые были совершаемы во имя законности в целом (как бы иронично это не звучало), но того беспредела, о котором я наслышан из многих сплетен, я приписать себе не могу, потому что не виновен в том, чего не совершал. О других говорить не стану, но это вновь затрагивает ту тему совестливости и чувства справедливости каждого, которая уже была рассмотрена выше.

Мои рабочие будни

Мой рабочий день начинался с того, что я приезжал в батальон для получения указаний, после чего в сопровождении других сотрудников отправлялся пить пиво. Этот мой период жизни характеризуется не только накоплением опыта оперативной работы, но и крепкими попойками. В то время пить я начал помногу и перепробовал фактически все существующие виды спиртных напитков и некоторые виды наркотических веществ. Впрочем, бары, кафе и рестораны посещались нашим коллективом, как правило, после выполненных заданий и поручений, а с утра было только пиво.

Оставляя бутылки пустыми, мы отправлялись работать. В основном патрулировали места большого скопления людей: вокзалы, конечные остановки маршрутного транспорта, рынки и т.д. Если не было конкретных операций, работали по-прежнему принципу проверки граждан, как это было ранее в метро. Выбирая подозрительную личность, досматривали и, если на то были основания, привлекали к ответственности, если же таковых не было, желали удачи и отпускали восвояси.

Динамика работы была сумасшедшая. Плюсом было то, что я не был привязан к месту, но при том приходилось и немало бегать, от чего, в общем-то, я все равно получал моральное удовольствие. Я стал настоящим милиционером! 

Признаюсь, заработная плата меня тоже очень радовала. Я вовсе не испытывал никаких проблем с деньгами, правильнее будет сказать: частенько мне их некуда было девать! Этим косвенно и обуславливались многочисленные гулянки в элитных заведениях города. Конечно, основной заработок был теневым. Плачущим матерям часто не хотелось, чтобы их сын, занимающийся продажей или распространением запрещенных наркотических препаратов, попал в тюрьму, за что они и платили отступные. Часто бывало, что даже официальную зарплату я забывал забрать, глядя на то, как мой кошелек и без того регулярно пополняется купюрами.

Работа не всегда велась прямолинейно с использованием тома «Война и мир», в деле применялось немало хитростей. Когда нужно было отыскать украденный мобильный телефон, использовался, например, такой незатейливый и простой способ поимки вора. В каждом электронном устройство присутствует уникальный номер International Mobile Equipment Identity, сокращенно – IMAI, который является международным идентификатором мобильных оборудований. В документах на телефон этот номер указывается. Поэтому, если преступник совершает с украденной «мобилы» хотя бы один звонок, IMAI автоматически передается оператору мобильной связи. Таким образом, можно без труда выяснить номер сим-карты, с которой был совершен звонок. Конечно же, из украденных телефонов старые сим-карты немедленно выбрасывались, поэтому звонить на прежние номера было бессмысленно.

  Когда выясняли новый номер украденного телефона, на него совершался звонок от лица сотрудника ГАИ с сообщением, что произошло ДТП, возможно, с участием человека, который может быть знаком абоненту. Аргументировалось это тем, что последний входящий вызов в телефоне пострадавшего был произведен именно с его номера, после чего вора просили приехать на место происшествия для опознания потерпевшего. Конечно, это были дешевые понты, на которые попадались мелкие воришки, но, тем не менее, такой формат поимки срабатывал не раз. Приехавших преступников немедленно арестовывали, украденный телефон изымали, и дело было шито.

Возвращаясь к теме рабочего плана с установленным порядком закрытия конкретных преступлений, хочется отметить случаи, когда не интересующих нас преступников мы попросту продавали за энное количество долларов своим коллегам, которым не хватало для полного планового пакета именно таких преступлений. Соответственно, при необходимости, мы также могли воспользоваться услугами наших коллег.

Оперативному сотруднику непременно следует иметь свою агентурную сеть, и у меня такая тоже была. Благодаря моей разговорчивости и умению подстраиваться под ситуацию вне зависимости от типа коллективов, в которых я общался, мне удалось заставить нескольких наркоманов, владеющих информацией о структуре продаж марихуаны, ЛСД, экстази и других запрещенных препаратов, работать на себя. Эти люди были готовы за дозу и родину продать, потому с удовольствием сообщали мне сведения о контрольных закупках наркотиков.

 Мне припоминается случай, когда я сам выступил в качестве продавца марихуаны для одного богатенького паренька, склонного к роскошному прожиганию жизни. Получив данные у одного из своих «агентов» о желании клиента приобрести «траву», я созвонился с ним и назначил ему встречу. Благополучно получив товар, покупатель расплатился и собрался, было, уходить, как в один миг на него со всех сторон набросились наши ребята, заковали в наручники, посадили в машину и увезли для дальнейшего разбирательства.    

Когда наша группа успевала выполнить план минимум до конечных сроков, я не чурался альтернативным видом заработка. Не столько из-за денег, сколько из-за того, что хотел, чтобы мое время проводилось продуктивно, ведь регулярное пьянство все же надоедает, да и перебарщивать с этим я совершенно не желал. Узнав, что мой начальник Тарас в очередной раз ушел в запой, я брал у него машину, чтобы подработать таксистом. Устанавливая на крышу «шашку», я собирал клиентов и развозил их по городу до мест назначения.

В очередной раз ко мне подсел парень с просьбой довезти его до частного сектора одного из районов города. В процессе езды мы, как водится, разговорились, и он поведал мне, что едет разжиться «планом». Казалось бы, как можно говорить о таком с незнакомым человеком?! Но если рассуждать чисто психологически, то кому и можно доверить свои тайны и секреты, так это как раз незнакомому человеку, например, простому таксисту. К тому же с этим парнем мы были примерно одного возраста.

– Да, брат, на Новоселовке такой отрывной «дубас» толкают, закачаешься! – восхищался он. – Не химка какая-нибудь, чистые шишки!
– А что почем? – спросил я для поддержания разговора.
– Так ты тоже в теме, старичок? – подмигнул мне парень. – Ну, если лавэ есть, могу и насчет тебя узнать.
– Не, сейчас не буду, с деньгами не густо. Просто на будущее хотел узнать, от хорошей травы грех отказываться. К тому же если реально шишки, то тема стоящая.
– Ну, без меня тебе никто ничего не толкнет, эти люди не любят лишнего шухера, но, если хочешь, могу тебе свой номерок оставить, перезвонишь, когда будет за что брать, разберемся.
– Договорились!   
– Ну и лады. Сейчас заедем туда, а потом ты меня дальше отвези к Суздальским рядам на Центральном рынке, там мы с тобой и распрощаемся.
– Без проблем, – дружелюбно согласился я. 

Подъехав к неприметному домику, мой клиент отлучился на несколько минут. Когда он вышел из дома с довольной улыбкой на лице и заказал трогать дальше по новому адресу я, конечно, тронул, но, проехав пару кварталов, остановился, степенно вышел из машины и, открыв пассажирскую дверь, попросил клиента выйти. Эту просьбу я подкрепил милицейской ксивой и кивком на свой пистолет под ремнем.

– Э-э, фраерок ты чего? – опешил парень, непонимающе бегая глазами.
– Я повторяю: вышел из машину, положил руки на капот и широко расставил ноги. Закрыл при этом рот. Вопросов быть не может.
– Так ты, сука, мент поганый? Вот это я встрял!
– Встрял сто процентов. Выполняй.
– Слушай, брат, давай договоримся. Я тебе денег дам.
– Не-а, не получится. Выходи из машины.
– Ну что ты, не человек, дурь никогда не покупал? Да у вас там в ментовке все подряд угашенные каждый день ходят.
– Друг, не заставляй меня применять силу. Ты просто попал, и надо с этим смириться. Если бабки есть, откупишься, ну, а нет – загремишь на пару лет. Разговор окончен.
– Вот ты падла, таксист хренов, чтоб вы удавились все, мусора гребаные!

          Мне пришлось достать пистолет, потому что из машины этот неудачник выскочил уж чересчур резво, вероятно, тая в голове мысль улучить момент для побега. Я спокойно его от этого предостерег.
   
– Друг, надумаешь выпендриваться, стреляю на поражение.
– Да? Это вряд ли!  На улице, средь бела дня?
– Ну, а как иначе? Ты преступник, я представитель закона. Если увижу с твоей стороны попытку совершить бегство, расстреляю тебя как бешеную собаку, и сделаю это в соответствии с законодательными нормами.

После этих слов парень разумно выполнил мои требования, был закован в наручники под коленями, и с сокрушенным видом отправлен на заднее сиденье моего такси. Марихуану я благоразумно изъял для передачи ее вместе с преступником в отделение милиции. С этого момента я понял, что стал ментом до мозга костей. А парню, наверное, в этот день просто не повезло.

Новое знакомство

После моего нового назначения в оперативные помощники впечатлений мне было не занимать, каждый день приносил как приятные, так и неприятные события. Были погони, внедрения в преступные группы с целью выведывания нужной информации, бесчисленные опросы свидетелей и многое другое. Но даже при такой динамике я иногда вспоминал о Вике. Неоднократно укоряя себя за это ребячество, одинокими вечерами мои мысли все равно возвращались к этой брюнетке, которая каким-то образом сумела занять свое место в моем сердце. В конце концов, это начало меня раздражать и, понимая, что ничего конструктивного я предпринять не могу, я решил покончить с этим и завести новые отношения, к тому же к этому времени я получил очередное звание старшего сержанта.

Искать подходящую кандидатуру долго не пришлось, потому что в батальоне уже который месяц шли активные разговоры сотрудников о недавно назначенной к нам в часть капитанши из Днепропетровска, которая была у нас инспектором штаба и занималась преимущественно бумажной волокитой. Девушка была постарше меня, ей было около тридцати, а свой чин она получила благодаря протекции папы-полковника. Звали ее Марианна Тобольская, и когда я впервые увидел ее на пропускнике батальона, я понял, чем вызваны все мужские разговоры о ней. Она была достаточно высока, около метра семьдесят пять, имела стройную спортивную фигуру, глядя на которую чувствовалась спортивная закалка, позволяющая ей носить облегающие брюки, весьма выгодно подчеркивавшие ее привлекательные формы. Свои темно-русые волосы она скромно прятала в «хвост», но это делало хороший обзор ее женственных, но невероятно дерзких глаз. В свои годы Марианна Тобольская была не замужем, что было странно с учетом ее внешности.

Прикинув все «за» и «против», ваш покорный слуга решил не ждать момента, когда такого примечательного милиционера в лице Марианны пригреет на своих руках кто-нибудь другой, и стать в этом деле первопроходцем. Но охмурение вышестоящего сотрудника в чине капитана далось мне нелегко. Для этого понадобилось упорство и время, а все потому, что прямыми или косвенными ухаживаниями и различными намеками ее уже успело достать большинство работников батальона.

Я понял, что мне нужен остроумный план действий, который выделит меня среди подавляющей массы ухажеров. Также я понимал, что вполне вероятно было наткнуться на отказ по причине ее занятости другим человеком. Если она не носила на пальце кольца, это вовсе не значило, что она свободна. Узнать этот нюанс для меня было важно, и, в принципе, это было реально, но для этого нужно было обращаться к знакомым в батальоне сотрудницам, а это бы дало основания для лишних вопросов и дальнейших разговоров, которые мне были абсолютно ни к чему. В общем, действовать я решил в одиночку.

На работе предпринимать какие-либо прямолинейные попытки было тоже нельзя, чтобы не привлекать к себе внимания, да и вообще какой-либо шаг от меня в ее сторону был заранее обречен на провал. Такая своевольная девушка, как Марьяна, тут же отшила бы меня, даже не рассмотрев. Какой-то сержант, пусть даже и старший, пытается заинтересовать капитана! Субординация есть субординация, ничего не поделаешь.

Не в мою пользу было и то, что я очень мало времени проводил в батальоне, да и она меня там не ждала, а занималась своими делами. Хотя все же наше знакомство состоялось довольно скоро. Мы встретились с ней на работе у кофейного автомата. В то утро я чувствовал себя плохо выспавшимся, поэтому решил взбодриться чашечкой эспрессо. Выкурив сигарету и выпив кофе, я, было, отправился дальше, как вдруг увидел, что Марьяна идет по направлению к кофейному автомату. Сделав вид, что я здесь тоже только появился, я решил взбодриться эспрессо еще разок.

– Доброе утро, – обменялись мы пожеланиями, когда я любезно пропустил девушку купить кофе первой.
– Не знаете, эспрессо здесь хороший? – невинно поинтересовался я.
– Вполне, – сухо ответила она. – А вы разве не знаете?
– Я обычно капучино беру, а сегодня плохо спал, поэтому нужно поднять тонус, и эспрессо будет в самый раз.
– Что ж, удачи! Желаю не уснуть на работе.
– Ну это вряд ли.
– Отчего так?
– Ну мне ведь не за бумагами сидеть. Сейчас кофейка выпью – и в бой!
– Вы разве не здесь служите?

«Есть!» – внутренне воскликнул я. У меня появилась возможность представиться.

– Не совсем так. Числюсь здесь, а так – помощник оперуполномоченного Сенина. Александр Воронов, – протянул я руку, тем самым вынуждая ее довершить знакомство.
– А-а, Сенина мы знаем, – небрежно пожала она руку и добавила: – Марианна. Мне пора. До свиданья.
– До свиданья, – кивнул я, понимая, что первый этап под названием «знакомство» состоялся.

Все мои дальнейшие лаконичные попытки обратить на себя внимание ни к чему не приводили. Несколько раз мы встречались с ней на площадке у входа в часть. Один раз я вежливо предложил ей занести в ее кабинет чашку кофе, чтобы она не утруждалась этой процедурой, но получил в ответ холодное «нет, в этом нет необходимости». Второй раз я увидел в ее руках, помимо женской сумочки, увесистый пакет, и предложил донести его до нужного места, но снова наткнулся на гордое «свои сумки я предпочитаю носить сама». В третий раз наша встреча произошла, когда я шел по лестнице и вдруг услышал окрик в свою сторону:

– Товарищ старший сержант!

Я оглянулся и увидел стоящую этажом выше Марианну. 

– Здравствуйте, Марианна, слушаю вас.
– Здравствуйте, э-э…
– Александр, – помог ей я.
– Да, Александр. Вы ведь вниз идете?
– Да.
– В таком случае вас не затруднит передать эту папку дежурному? – она протянула мне папку с бумагами. – Буду вам признательна.
– Без проблем, – кивнул я, принимая папку.

Через несколько секунд ее уже не было. Честно говоря, эта ситуация меня основательно разозлила. Она даже не запомнила моего имени! Мое мужское самолюбие получило ощутимый укол, и мириться с этим я не собирался.

Подходящий случай разобраться с этим вскоре представился мне на корпоративной вечеринке по случаю празднования дня рождения заместителя нашего «главного». Перед тем, как приступить к действиям, я решил для начала слегка поднапиться. В процессе реализации этой задачи я искоса наблюдал за объектом своей охоты, который на меня в свою очередь не обращал абсолютно никакого внимания, легко и непринужденно флиртуя с другими сотрудниками. Разок она даже согласилась на танец с одним из штабных, имени которого я не знал. Да и в принципе, она не давала никакого повода подойти к ней, беззаботно перекидываясь парой слов то с одними, то с другими. Ничего неприличного, чистая корпоративная вежливость, но мне эта ее незакомплексованность была вовсе не на руку.

 Мое настроение стало бескомпромиссно падать, когда вечер уже близился к концу, а я так и не смог найти способа проявить себя в отношении Марьяны. В конце концов, опрокинув в кругу своих товарищей по службе еще пару рюмок, я подошел к компании, среди которой была и она. Я не стал ничего выдумывать и, тронув ее за руку, сказал:

– Марьяна, вас не затруднит дать мне на минуту ваш телефон?
 
Она удивленно посмотрела на меня, как, впрочем, и несколько рядом стоящих людей.

– А зачем вам мой телефон? – резонно спросила она.
– Мне нужно позвонить, – искреннее ответил я.

Конечно, ей показалось странной такая моя просьба. Логично, что если я потерял свой телефон, я мог попросить выручить меня любого знакомого на этом мероприятии, но я подошел к ней. С другой стороны такая просьба не могла вызвать никакой предосудительности: ну, потерял человек телефон, а может быть по вопросам службы нужно позвонить с чужого номера… Да какая разница! Это ведь совсем невинная просьба…

Примерно так и подумали окружающие, поскольку мой вид и лицо не выражали каких-либо ноток юмора или флирта. Понимая это, Марьяна, хоть и нехотя, но достала из кармана пиджака свой телефон и протянула мне. Без тени всякого смущения с серьезным видом я набрал номер собственного телефона и, как только пошел первый гудок, тут же положил трубку, чтобы никто не услышал мелодии звонка устройства, которое смиренно покоилось в кармане моих брюк. Сказав деликатное «спасибо», я вернул телефон и был таков, оставив девушку до поры до времени в недоразумении от моего поступка. Номер телефона входящего вызова абонента я бережно сохранил в своей телефонной книге.

На выходных я решил ей позвонить.

– Марьяна, здравствуйте, это Александр, ваш коллега по работе. Мы пересекались с вами на недавнем корпоративе. Я еще телефончик у вас просил.
– Понятно. А я все думала, зачем вам понадобился мой телефон. А вы, оказывается, самому себе звонили, – быстро сообразила она.
– Да, именно так. Извините, конечно, за столь нетрадиционный способ попытки получение номера, но вас тогда так окружили все, что я буквально не мог придумать, как это сделать по-другому.
– А просто спросить об этом нельзя было?
– Можно, только вы бы отказали.
– А я и сейчас отказываю. Звонить мне больше не нужно. Вам это понятно?
– Как божий день! Но номер ваш на память сохраню. Да и вы не удаляйте. Вдруг пригодится.
– Это вряд ли. До свидания.
– Всего хорошего! Но согласитесь, так ваш номер еще никому не доставался. Ведь я и не создал ситуации, которая бы могла стать основанием для сплетен, и смог конфиденциально выйти с вами на связь.
– Ничего интересного. Прощайте, Штирлиц. – И она прервала связь.

Стараясь быть во всем философом, я рассудил, что разговор сложился удачно. Она не положила трубку сразу же, после того как сказала мне «до свидания», и выслушала полностью мое следующее предложение. «Значит, заинтересовал», – решил я.   

Следующие несколько недель я практически не появлялся в батальоне, занимаясь внешними оперативными задачами, поэтому с Марьяной я практически не виделся. Встретились мы с ней всего пару раз в коридорах. Мой взгляд был открыт и приветлив, ее – подчеркнуто вежлив и холоден. В минуты этих встреч я не пытался как-то проявлять себя, потому что, во-первых, все хорошо в меру, напором можно и спугнуть девушку, а, во-вторых, у меня все равно не было достаточно времени для каких-то дальнейших действий в ее сторону.

 Как ни странно, случай для этого представился сам, и я решил, что судьба одобряет мои действия. В очередной раз, выходя из дверей батальона в конце рабочего дня, я услышал позади себя знакомый голос. 

– Александр! – окликнула она меня, наконец-то, по имени.
– Да? – оглянулся я.
– Вы мне не поможете?
– А что случилось?
– По-моему у меня проколото колесо, – показала она на спущенную шину.
– Вот это да! – воскликнул я. – Кому вы уже успели насолить? Вы ведь не так давно здесь работаете.
– Вы намекаете, что мне кто-то проколол колесо? С чего это вдруг?
– Ну, на это есть масса причин. Вот взять даже меня.
– Вы что серьезно? Это сделали вы?
– Да делать мне больше нечего – с шилом по парковке бегать.
– Ну тогда помогите просто без лишних вопросов, или мне кого-то другого попросить об этом?
– Что ж, давайте менять ваше колесо, – потер я руки. – Открывайте багажник, достану запаску.

С колесом я справился быстро. Отправив на место запаски проколотое колесо и положив в багажник баллонный ключ с домкратом, я наклонился завязать намеренно развязанные шнурки на туфлях, чтобы выиграть время. Этот шанс встречи упускать было нельзя, но голова настойчиво отказывалась работать в нужном мне направлении. В благоприятное для меня русло ситуацию ввела сама Марьяна, когда из вежливости предложила:

– Если хотите, я могу вас подвезти.
– А нам будет по пути? – совершенно невинно спросил я, чем вызвал ее еле заметное смущение, которое тут же сменилось трезвой холодностью.
– Я еду на Салтовку, а вы можете выйти по дороге, где вам будет удобно.
– Спасибо, не откажусь, – любезно улыбнулся я и сел в машину.
– А у вас нет авто? – спросила она, когда мы отъехали.
– Есть. "Девятка" красного цвета. Но, признаюсь, планирую продавать ее, в ней нет особой необходимости. Если надо, выручает служебная машина, а так люблю больше ходить пешком. А вы предпочитаете исключительно мужские авто? – спросил я, вскользь оглядывая салон ее новенького паркетника Toyota Rav 4.
– Нет, я бы так не сказала, эта машина – подарок моего отца, он чтит функциональность и практичность выше эстетической привлекательности с точки зрения женского взгляда. Но дареному коню в зубы не смотрят.
– Это точно! Марианна, у вас есть человек, который поможет вам с ремонтом шины? – сменил я тему разговора. – А то могли бы сейчас заехать на ближайший шиномонтаж, чтобы эта проблема была полностью решена.
– Нет, не стоит. С этим я как-нибудь сама разберусь, – снова выпустила свои шипы она и поджала губы.
– Тогда, быть может, просто выпьем кофе?
– И это лишнее.
– Вы принципиально не общаетесь со своими сослуживцами? Я понимаю, почему вам пробили колесо, – опять ковырнул я.
– Да с чего вы взяли, что мне его пробили? Оно, между прочим, уже давно спускало. И вообще, у вас длинный язык, Александр.
– Зато вы неразговорчивы. Позвольте дать совет: не переусердствуйте со своей надменностью, я ведь не всегда смогу быть рядом, чтобы менять вам пробитые колеса.
– Я вас умоляю! – саркастически повысила она голос. – Найдутся другие, кто захочет их поменять.
 – Остановите здесь, мне от Салтовки будет не с руки добираться домой. – Я сделал вид, что обиделся.

Она молча остановила, а я, проронив в ее сторону фразу «Хорошего вечера!», с чувством собственного достоинства вышел. Ее лицо ничем не выдало эмоций, когда я бросил на нее свой взгляд за секунду перед тем, как она нажала на газ.

На лаврах победы

Встретились с ней мы где-то через неделю в коридоре дежурной части.

– Как ваши дела, Марианна? – с улыбкой спросил я, как будто прошлой встречи и не было.
– Спасибо, неплохо, а ваши? – довольно приветливо сказала она.
– Тоже ничего. Как ваша машина, колеса целы?
– Пока да. Больше ничего неприятного не происходило.
– Что ж, до свиданья! – намеренно равнодушно попрощался я.
– Я обдумала ваши слова, – остановила меня она, – и решила, что вы правы. Я не позволяю себе дружеского общения с коллегами по работе, а это в нашем деле действительно неправильно. Если хотите, мы можем после работы выпить с вами кофе.
– Хорошо. Только никаких чинов и званий! – улыбнулся я.
– Не будьте таким наглым, товарищ старший сержант, – подчеркнула она последние два слова.
– Так точно, товарищ капитан! – вытянулся по струнке я. – Где вы хотите выпить кофе? Есть несколько неплохих кафе как раз у вас на Салтовке.
– Встреча в кафе слишком похожа на свидание, а у нас с вами встреча коллег, поэтому подойдет любая кофейня ближайшего торгового центра по дороге домой. Ждите меня за воротами части после окончания рабочего дня.

«Чем отличается свидание в приличном ресторанчике от свидания в кофейне торгового центра?» – подумал я. Ну что ж, пусть это выглядит под таким соусом…

Встретившись с Марьяной в назначенное время, мы действительно проехали до первой кофейни, увиденной по дороге, и заняли там столик.

– Может, перейдем на «ты»? – предложил я ей без обиняков. – По-моему, все формальности для этого соблюдены.
– Давай, но на работе будешь обращаться ко мне на «вы».
– Воля ваша, товарищ капитан. Расскажи мне о себе. Я знаю, что ты из Днепропетровска. Каким ветром у нас? Да и вообще, с чего вдруг милиция?

И она рассказала о том, как с самого детства сталкивалась с вопиющей несправедливостью жизни и тому подобное, и как не имела сил этому воспрепятствовать, и как с ее мужским характером ей было всегда интереснее общаться с мужским полом, и как она выбрала для учебы военную академию, вызвав этим несогласие мамы, но поддержку папы, который сам был военным. Она рассказала, что работала в патрульно-постовой службе Днепропетровска, затем папа подготовил для нее место в районном отделе милиции, где она стала штабисткой, а через время, пережив неудачную любовь, она попросила его поспособствовать ее назначению в другой город. Так она оказалась в Харькове.

Затем она начала расспрашивать обо мне, и я вкратце поведал ей историю своей жизни, начиная с ухода в армию. Так, слово за слово, мы пообщались около часа, и Марьяна объявила, что ей пора домой. Я определенно не хотел отпускать ее в этот вечер, поэтому, когда мы вышли к ее машине и начали прощаться, я не стал прибегать к каким-либо ухищрениям и без лишних слов по-мужски обнял ее и страстно приник к ее губам. По-моему, она только этого и ждала, потому что не оттолкнула и не закатила скандал, а напротив – вполне участливо поддержала мою инициативу.

Я сказал, что не могу быть сытым одним кофе и хочу есть, и предложил продолжить наше общение в каком-нибудь ресторане, но здесь бразды правления взяла в руки Марьяна, сказав, что приготовила дома вкусный борщ. Я не имел права отказаться…

Ночь мы провели вместе, и я был приятно удивлен фактом отсутствия у нее иного ухажера, потому как было явно, что ее чувственность и страсть разорвали прутья клетки, в которой находились долгое время. Да и сам я в эту ночь без остатка отдался ощущениям, вдыхая запах ее тела и наслаждаясь ее ласками и нежностями, которые лечили еще живую сердечную рану из предыдущей истории моей личной жизни.

Когда наутро мы проснулись и стали собираться на работу, Марьяна спросила меня, как ей относиться к нашей встрече, было ли это однодневным времяпровождением или же я имею на нее виды. Я ответил пафосно в духе того, что такая девушка, как она – честь для любого мужчины, на что она засмеялась и предложила не торопить события, прыгая  в водоворот отношений, но и не закрывать им ход.

– Пусть все идет своим чередом, а там – как сложится, – разумно заключила она.

Я был только рад такому предложению. Я зауважал ее еще больше, когда она сказала, что на работе не станет делать тайны из того, что она теперь занята, но и особо афишировать это не имеет смысла, чтобы не давать повода для бессмысленных кулуарных разговоров. Да, Марьяна была интересной женщиной с четкой организацией мысли, которые были сопряжены с понятиями справедливости и чувства достоинства. Вероятно, она правильно избрала свой путь, пожелав быть милиционером.

12 патронов

К следующей истории, которую я хотел бы поведать, я причастен не был, но хорошо знал ее участников, один из которых и рассказал мне о ней в подробностях. А дело было так.

Мой товарищ по службе Олег Дружин со своим напарником Тимуром Борейко проводили обычный рабочий день, следя за порядком в метро на станции Университет. Работа велась как обычно: проверяли документы у граждан, подозрительных лиц досматривали более подробно, и, если на то были основания, фиксировали правонарушения. В очередной раз ребята задержали мужчину, который, по словам Олега, ну уж сильно смахивал на уголовника, а такого грех не проверить.

Документы у этого господина оказались в порядке, на просьбу пройти в комнату милиции для дальнейшей беседы он отреагировал вполне благодушно. В процессе разговора выяснилось, что мужчина работает на стройке, сам не Харьковский, приехал подзаработать денег из пригорода. В общем, разговор велся в мирном и спокойном русле, задавал все вопросы напарник Олега, и делал это довольно умело. Стоит сказать, что оба моих знакомых имели достаточный опыт работы в органах, чтобы вести разбирательства с задержанными так, как это требовалась им. Не наблюдая никаких поводов для конфликта, мой приятель Олег жестом обозначил Тимуру, что выйдет на пару минут из комнаты «пробить» информацию о субъекте по базе: не числится ли за ним каких-либо нераскрытых преступлений, был ли он ранее судим и т.д.

Через несколько минут после ухода напарника случилось непоправимое. На просьбу Тимура выложить на стол из карманов имеющиеся вещи задержанный отреагировал неожиданно – внезапно схватил со стола шариковую ручку и молниеносным ударом воткнул ее в бок милиционера. Этого было достаточно, чтобы тот потерял над собой всякий контроль от такого поведения задержанного, который мигом получил статус бесшабашного преступника, позволившего себе совершить нападение на сотрудника органов. Дальше ситуация развивалась еще неожиданнее.

 Задержанный сорвался с места и бросился бежать, а Тимур в бешенстве от боли выхватил из кобуры пистолет и пустился вдогонку. Станцию метро огласили громогласные выстрелы пистолета. С торчащей ручкой в боку Тимур несся за обидчиком, один за другим посылая в него выстрелы. Конечно, все люди, находящиеся на станции, мигом прижались к боковым колонам станции, боясь оказаться жертвой перепалки. Несмотря на то, что все восемь патронов пистолета Макарова попали в цель, преступник, хоть и сбавил ход, но все продолжал бежать.   

Это не остановило вышедшего из себя Тимура Борейко, который так же на бегу перезарядил пистолет новой обоймой и продолжил пальбу по преступнику. Еще четыре патрона достигли цели, после чего инициатор конфликта остановил свой бег… Конечно, то, что милиционер имел отменную меткость, делало ему честь как ответственному сотруднику силовой структуры, но более удивительным был тот факт, что преступник не был поражен насмерть – лежа на каменном полу метро, он все еще подавал признаки жизни.

В скором времени на место инцидента приехала скорая помощь и рабочая группа из прокуратуры, которая должна была вынести справедливое решение по действиям всех участников события. Результат был таков: правонарушителя признали виновным в нападении на сотрудника милиции, Тимура Борейко оправдали, посчитав его действия правомерными, а отлучившемуся Олегу Дружину сделали выговор, основываясь на том, что ни при каких обстоятельствах милиционер не может покидать напарника в процессе досмотра задержанного.

Что касается самого задержанного, то, видит Бог, он родился в рубашке. Все двенадцать попавших в его тело пуль не задели жизненно важных органов, потому в больнице его довольно быстро с учетом таких ранений поставили на ноги, после чего по факту его преступления было заведено уголовное дело. Причиной описанного его неадекватного поступка стал факт наличия у него уже имеющегося условного срока тюремного заключения и... обсессивно-компульсивного расстройства эпизодического характера, что выяснилось вследствие проведения психиатрической экспертизы. Понимая это, преступник испугался быть задержанным снова, что, в общем-то, не испугало его воспользоваться шариковой ручкой в качестве оружия… Кто в этой истории прав, а кто виноват, пусть каждый рассудит по своему усмотрению…

Я – участковый!

Оперативным сотрудником мне довелось отработать ровно год, после чего случилось ни кем не ожидаемое событие – я попал под сокращение. Кому-то взбрело в голову произвести фильтрацию младшего состава, и в числе увольняемых оказался и я – старший сержант Александр Воронов. Я почувствовал, что остался у разбитого корыта. Нет, за прошедшее время я, конечно, обзавелся достаточно широким кругом знакомых, которые имели связи и в других структурах и к которым я мог обратиться, но все-таки это известие ненадолго ввергло меня в смятение, ведь я только начал входить во вкус оперативной деятельности, и вдруг – крах всех моих надежд и чаяний.

Ситуацию следовало решать быстро, потому что всякие задержки и долгие раздумья могли и вовсе закрыть передо мной все двери системы правоохранительных органов. И тогда я прибег к своим связям в райотделах милиции с целью обретения нового места работы. То, что я решил не бросать эту стезю, уже было для меня очевидным, я чувствовал, что нахожусь на своем месте, вот только фактически это место теперь мне нужно было для себя подобрать. Вопрос решился довольно быстро. Скорый на подъем, я не стал отказываться от скромной, но зато стабильной должности участкового Орджоникидзевского района, где жили мои родители. Такой мой шаг привел к тому, что мне было присвоено звание лейтенанта. Теперь я гордо назывался офицером!

На радостях я продал свой поддержанный автомобиль ВАЗ 2109, и, добавив скопленных средств, приобрел себе не новую, но в хорошем состоянии и с небольшим пробегом темно-бирюзовую «Мазду» 323.

На этом этапе я хочу сказать несколько слов о том, что представляет собой работа участковым района. Итак, участковый – это глаза и уши территории, за которую он несет ответственность. Что бы ни случалось в районе – мелкое хулиганство или же убийство, – обо всем в первую очередь должен знать участковый. Он обязан быть в курсе дел как всей мелкой торговли, которая ведется в районе, так и системы продажи наркотиков. Конечно, никто не говорит о кокаине или чем-то подобном, в подъездах общежитий таким не торгуют. Все значительно проще: трамадол, спайсы, фен и прочие таблетки, трава и варево. Конечно, это предполагает наличие широкой агентурной сети, но опыт вербовки стукачей, шестерок или же, сказать более пристойно, осведомителей у меня уже был, поэтому к этой необходимости я был готов.

 По факту мне не надо было в регулярном режиме перевоплощаться в алкоголика или наркомана, посещать притоны и забегаловки, чтобы выяснить, как обстоят дела в низах общества района. О многом мне рассказал мой предшественник, немало информации я получал от команд патрульно-постовой службы. Подкрепляли мои сведения и уже имеющиеся стукачи, которые были на ниточке у районной милиции.

К работе участкового я привык быстро, хотя поначалу голова от многочисленной информации шла кругом. Но стоило мне свыкнуться с новыми распорядками и обязанностями, как я тут же почувствовал себя "рыбой в воде". В этом, безусловно, мне помог мой прежний, хоть и небольшой, но невероятно богатый опыт интенсивной работы в рядах оперативных сотрудников. В целом работа моя была непыльная, но неприятных нюансов тоже хватало. В мои обязанности вменялся контроль над неблагополучными семьями, самогонными точками, лицами, подлежащими административному надзору. Решение инцидентов типа бытовых драк и семейных скандалов полностью возлагалось на меня. Звонки по номеру «02» с такими заявлениями немедленно перебрасывались ко мне. Если в районе совершалось убийство, именно участковый был обязан первым прибыть на место происшествия и в прямом смысле слова охранять труп до прибытия уполномоченной группы милиции.

О приеме граждан стоит рассказать отдельно. Признаюсь, это был и смех и грех, поскольку от некоторых заявлений я еле сдерживал улыбку, но бывало и так, что многие из них меня изрядно раздражали, поскольку были наполнены глубочайшей тупостью. В мерах разумного было слушать заявления жен, которых бьют мужья, или стариков, которые жалуются на громкий звук музыкальной техники молодежи, проживающей этажом сверху. Я воспринимал обыденно информацию о том, что чей-то сосед собирается праздновать серебряную свадьбу и по этому поводу решил выгнать самогон, чтоб не тратиться на водку. Я смирялся с просьбами отыскать потерянных домашних животных, старался участливо подходить к заявлениям о сделанных дворовыми пацанами неприличных надписях возле дверей квартир, понимающе кивал, когда жена, состоящая в законном браке со своим мужем, писала на него заявление об изнасиловании…

Но мой глаз начинал нервно дергаться, когда я слышал от старушки просьбу разобраться в том, почему ее собака перестала разговаривать с ней, или строгие наставления немедленно решить проблему орущих кошек под окнами, или же чуть ли не приказы обеспечить порезку деревьев, которые мешают цветам в палисадниках расти должным образом… И, поверьте, это всего лишь невинные примеры абсурда, который мне приходилось невозмутимо выносить!

Все эти разбирательства происходили на моем официальном служебном месте – в подрайонке, то есть опорном пункте милиции.

В свободное от других задач время я мог самостоятельно производить патрулирование улиц района, причем делать это мне было не обязательно в форме – гражданская одежда ничуть не уменьшала моих полномочий. Хоть я и не имел начальственного права над патрульными службами, я мог проверять их работу, поскольку именно я нес ответственность за порядок в районе, да и к тому же был старшим по званию.

Рутина

В моей новой карьерной жизни рутины было больше, чем приключений. Иногда от этого мне становилось тоскливо, и я занимал вечера встречами с Марьяной, с которой у нас постепенно сложились какие-никакие отношения. Мы не связывали друг друга обязательствами, каждый жил, как хотел, но тем не менее, когда ей требовалась моя помощь, я всегда был рядом, да и она в минуты мелких неприятностей или просто периодических депрессий старалась не оставлять меня, поддерживая своим женским вниманием.

Наши отношения так и оставались наполовину деловыми, хотя она могла по неделям жить у меня или я у нее, после чего, когда мы начинали надоедать друг другу, на какой-то период времени мы расставались. Кроме нее, у меня были еще женщины, как, я думаю, и у нее мужчины, но этого мы не афишировали, стараясь сохранять стабильное русло нашего взаимопонимания.

Возможно, возникнет вопрос, не хотел ли я завести с Марьяной семью? В общем-то, все этому способствовало. Я уже был вполне в зрелом возрасте, а она – так тем более, мы оба имели стабильную работу, и нам было, где жить, так как квартира на Салтовке была собственностью Марьяны. И, скажу честно, я даже был не против такого исхода, но не все в этой ситуации зависело только от меня. Марьяна несколько раз просила меня о том, чтобы я не рассматривал ее в качестве потенциальной жены. По ее словам, она не хотела пока создавать новые семейные отношения.

Я уже упоминал вскользь, что главной причиной ее переезда из Днепропетровска в Харьков стала неудачная любовь. Марьяна уже была замужем за молодым человеком, от которого была беременна. Так случилось, что ее бывший муж оказался мерзавцем, поскольку настоял на том, чтобы она посредством медицинского вмешательства избавилась от плода. Она пошла на этот поступок, но пережить этого не смогла, и в скором времени подала на развод. Она рассказывала, что ее муж не желал ребенка не из-за страха отсутствия материальных средств на его обеспечение – с этим все было в порядке, или чего-то подобного, а потому что посчитал, что этот ребенок не от него, так как был неимоверно ревнив. На самом деле муж Марьяны, как она говорила, таки был настоящим отцом ребенка, но после многочисленных скандалов и невозможности донести до него эту суть, она впала в глубокое отчаяние и согласилась на аборт.

Говорить о том, что она могла и наплевать на мнение мужа, родить ребенка и воспитывать его сама, а тем более осуждать ее, я был не вправе. Хоть каждую жизненную ситуацию и можно растрактовать с точки зрения логики, но не всякий раз можно подвести под логику чувства, которые человек переживал в тот момент. Именно эта душевная травма и не позволяла Марьяне, по ее словам, решиться на повторный шаг создания семьи.

Мне, наверное, нужно ответить на немой вопрос, любил ли я Марьяну? Да, я полагаю, что любил. Хотя не могу сказать, что я настолько богатый душой философ, что понимаю истинную суть любви. Могу сказать честно, что я глубоко уважал эту женщину и старался относиться к нашим отношениям ответственно и трепетно, несмотря на наши периодические встречи и разлуки. Так или иначе, Марьяна не стала моей женой, хотя мы поддерживали наши отношения не один год, пока я сам не разорвал эту связь. Причиной этому стали мои разочарования в том, что даже спустя продолжительное время, когда мои разговоры о создании семьи стали происходить все чаще, она была непреклонна и деликатно одергивала меня словами:

– Ну к чему ты говоришь об этом снова? Ведь ты все знаешь. Нам ведь и так хорошо вместе.

Но мне это «хорошо» уже порядком наскучило. Я вдоволь нагулялся, мои встречи с молодыми незнакомками на одну ночь происходили все реже, и я хотел уже просыпаться по утрам с одной любимой моему сердцу женщиной, на шее у которой бы оставались следы от моих страстных поцелуев, а не других мужчин, как я подмечал это периодически. Я хотел утром получать яичницу с беконом не от ветреной подружки, а от жены – не важно, официальной или гражданской, – и не готовить ее себе самостоятельно в пустоте своей съемной квартиры.

Таковы были мои мысли, не имеющие реализации в жизни с Марьяной, которая слишком закрылась в своей раковине страха и неприятных воспоминаний и не желала разорвать эти оковы более счастливой реальностью, которую я стремился ей дать. Хотя, возможно, дело было во мне, и она просто не любила меня, потому что, как я узнал много лет спустя, она все-таки вышла замуж и родила двоих детей. Так или иначе, мы много дали друг другу хорошего в тот период, когда были вместе, и я вспоминаю это время как очень спокойное в своей жизни.    

Тем не менее, иногда это спокойствие разбавлялось случаями, когда меня хотели убить. Возможно, звучит это и устрашающе, но на самом деле в работе ответственного участкового такие моменты не редкость. Я и не перечислю, сколько раз на меня бросались с ножами наркоманы и алкоголики, которым нечего было терять. Один раз мне даже слегка вспорол ухо горлышком от разбитой бутылки местный карманник, которого я поймал на горячем. Его желание проделать то же самое с моим животом не обвенчалось успехом, поскольку от злости и боли поврежденного уха я сделал все возможное, чтобы тот не досчитался во рту доброй половины зубов. Бывало, что меня подстерегали в подъездах и пытались бить группой представители так называемых местных банд, главарей которых я засаживал за решетку. В этом случае мне приходилось стрелять, хотя за всю свою службу участковым я никого не убил. Случалось мне слышать и угрозы от так называемых "оборотней в погонах" – ментов, которые сотрудничали с преступным миром и которых я выводил на чистую воду. Были на моей памяти и погони, и облавы, подкрепленные кропотливой дедукцией. Так, однажды я искал одного насильника, орудовавшего на моем районе. Его задержание в итоге окончилось для меня сотрясением мозга, когда он чуть не расколол мне череп деревянной битой. Да, моя работа часто представляла опасность, но виной тому была еще и моя собственная инициатива, которая влекла меня в потаенные норы к преступникам.

Моя милицейская оплошность

Примечателен случай, когда я навестил умельца, который организовал в районе незаконную продажу психотропных препаратов. С его подачи было открыто несколько точек на съемных квартирах, где молодежи «толкали» всевозможную дрянь. Вычислил его местонахождение я, опять же, через своих осведомителей. Когда я позвонил в дверь его квартиры, он беспрепятственно впустил меня, своим самодовольным видом показывая мне, что у меня на него ничего нет. Разговор наш длился недолго, потому что я в несколько минут изложил ему факты того, что его причастность к фарцовке наркотических препаратов готова подтвердить каждая собака. Когда он понял, что я все-таки обзавелся на него материалом, он, конечно же, попытался меня подкупить.

– Начальник, слушай, давай договоримся. Нет проблем, назови только цену. И мне будет хорошо иметь такую крышу, и ты обижен не будешь, – говорил мне он.
– Не получится у нас договора, потому что ты, друг, где-то потерял свой страх, когда решил просто так, никого не поставив в известность, открыть свои точки в районе.
– Не прав, знаю, – быстро скумекал он. – Но я готов платить, сколько скажешь. Сам не пришел к тебе, потому что проверял рентабельность дела.
– Ну и как, работает?
– Не уходи от темы – сколько ты хочешь иметь с этих продаж в месяц?

Не стану лукавить, выставляя напоказ свою совестливость, и скажу, что я нередко становился «крышей» мелких торговцев-лоточников или владельцев ларьков, которые торговали из-под полы дешевой водкой и сигаретами, не имея на это лицензии. Это был хороший теневой заработок, к тому же это одобряло и мое начальство выше, куда я посылал определенную процентную долю средств с этого. Коррупция? Да, чистой воды, но из двух зол надо выбирать меньшее: если бы милиция закрыла доступ к продаже дешевого нелегального спиртного, в разы бы возросли точки выгона самогона. Было и такое, проходили…

Но в одном у меня был принцип: я всячески боролся в своем районе с продажей дешевой наркоты, которая могла и после одного раза отправить человека на тот свет, не говоря уже о ее системном употреблении. Не скрою, точки продаж все равно были, но я делал все, что в моих силах, чтобы защитить молодое поколение от этой грязи. Потому разговор с наркоторговцем окончился быстро:

– Собирайся, поедем в райотдел, – сказал я ему.
– Мальчик, ты че – дурак? Ты ничего не попутал? – вдруг выпалил этот тип, который имел довольно крепкое телосложение на свои сорок-сорок пять лет. – Да у меня крыша похлеще вашей – мусорской. Тронешь меня, тебе завтра голову отрежут. Усек?

Так со мной разговаривать я никому не позволял. Да, тогда я был еще молод и горяч, но зато я имел полномочия законности.

– Я приказываю стать лицом к стене и свести руки за спиной, – металлически произнес я и потянулся к кобуре.

Не успел. Этот гад молниеносно подскочил ко мне и слету заехал мне головой в грудь. От неожиданности мне сперло дыхание, и я упал на пол. А ведь, приходя к нему, я хотел лишь только поговорить, то есть представить ему обвинения и сообщить о том, что упираться бессмысленно, и его судьба уже решена. К тому же назавтра была уже запланирована операция по накрытию его торговых точек. Мне еще предлагали взять с собой пару человек наших, но я, доблестный рыцарь, решил, что ничем опасным эта встреча мне не грозит. Это все я успел обдумать, пока лежал на полу и пытался восстановить дыхание. Через секунду я получил сильный удар ногой в голову, который «выключил» мое сознание на несколько секунд. Их, впрочем, хватило преступнику для того, чтобы забрать у меня мое оружие, перевернуть меня на живот и начать наматывать мне на руки скотч. 

Следующим его решением стало запихивание в мой рот кляпа. Поначалу я упирался, стараясь покрепче стиснуть зубы, чтобы воспрепятствовать этому, но пару ударов кулаком по лицу все же возымели эффект, и мой рот до самой глотки стал набит какими-то тряпками. На прощание этот гад не стесняясь ударил меня в бок ногой, поломав ребро, и со словами «не на того напал, сука мусорская», в минуту собрал свои вещи и торопливо удалился, закрыв меня в пустой квартире.

Успокоившись и переведя дух от боли поломанного ребра и разбитого лица, я принялся исправлять положение. Подогнув ноги к груди, я продел их сквозь кольцо сомкнутых рук так, чтобы они снова оказались передо мной, а не за спиной, вытащил вонючий кляп изо рта, от которого на меня то и дело накатывала тошнота, встал и поплелся на кухню. Столовым ножом я разрезал скотч и высвободил руки, и только после этого смог сделать телефонный звонок в райотдел, чтобы сообщить о случившемся.

По головке меня за такое ведения дел, конечно, не погладили – получил я по полной программе. Выговор, угрозы выгнать из органов, финансовый «штраф» за легкомыслие – все в комплексе. Мало того, что я упустил главного барыгу, так ему в руки еще и досталось мое табельное оружие, а это было совсем нехорошо, за такое вообще отправляли за решетку без раздумий. Накрытие точек, конечно, состоялось, но этот ушлый пахан успел предупредить многих о том, чтобы сворачивали удочки, и многим торговцам наркотиков удалось уйти от справедливого возмездия. В общем, к окончанию этого дела я чувствовал себя побитой собакой во всех смыслах. И синяки – это еще полбеды, а вот репутацию свою как участкового я запятнал, и все по причине своего легкомыслия.

Да, безнаказанность во многом при работе оперативником возвысило мое самолюбие, дав основания считать, что круче меня только вареные яйца, но на этом я и засыпался. Никто не мешал мне взять с собой в гости к наркоторговцу помощников, и дело бы тогда окончилось совсем по-иному, но… Моя храбрость, подкрепленная гордыней, сказала мне «и сами справимся», за что я и поплатился. За утерю табельного оружия меня не посадили и даже не выперли из органов, заступились «высокие» знакомые по просьбе Тараса Сенина – наша совместная служба все-таки не прошла даром, и у нас сохранялись с ним хорошие отношения.   

Злосчастный барыга попался на горячем снова, но произошло это где-то спустя год, и я к этому делу уже причастен не был. Взяли его совсем в другом районе, где он вновь начал развивать подпольную деятельность по сбыту наркотиков. Узнал я об этом от третьих лиц. Хоть я и не получил возможности реабилитироваться перед начальством, да и просто отомстить за свои лишения, я все же был рад, что еще один отброс общества повержен и заточен за решетку.

Восстановление чести!

Свою милицейскую оплошность я допустил немногим позже, чем через год после своего назначения на должность участкового. Слава Богу, я уже успел получить звание старшего лейтенанта. Меня, правда, хотели лишить новой недавней звездочки на погонах, но, как я уже сказал, протекция «сверху» заставило мое непосредственное руководство проявить ко мне лояльность.

Несмотря на сохранение за мной и должности, и звания, я был морально подавлен, потому что реально чувствовал за собой вину. Душа была не на месте, и это нужно было как можно скорее исправить. Именно в тот период мне сильно помогла своим присутствием Марьяна, за что я ей и бесконечно благодарен. С уныния, в какие-то дни я и сам хотел просить отставки. Марьяна не давала мне этого сделать:

– Уволишься из органов, – говорила она, – и эта ошибка всю жизнь будет тебя колоть. Лучше придумай, как исправить положение. В конце концов, ты еще не такой опытный мент, чтобы все предусматривать. 

 Нераскрытые дела в районе были, поэтому при моральной поддержке Марьяны я решил со всем усердием взяться за какое-нибудь крупное преступление, и с успехом его раскрыть. Но получить такую возможность я смог далеко не сразу, обозленное начальство начало систематически заваливать меня рутинной мелочью, от которой голова у меня пухла как тесто. Домой я приходил только для того, чтобы рухнуть от усталости в постель. Впрочем, такая загруженность позволила мне углубленно изучить многие нюансы документации, глубже вникнуть во все дела района и моей деятельности в целом.

Наконец, удобный случай представился мне, когда у нас в районе дерзким образом был ограблен ювелирный магазин, расположенный на углу двадцатого дома по улице Мира. Жертвы были – один охранник был убит, один тяжело ранен. Несмотря на то, что этим делом занимались многие службы города, я тоже решил не отставать и подключил всю свою агентурную сеть к выяснению хоть каких-либо сведений о преступниках. Изначально полученной информации с камер наблюдения и непосредственно от выжившего охранника было мало. Было известно, что преступники воспользовались для езды белым фургоном "Рено", номера которого в спектр действия камер не попали, а охранник запомнить их не смог. В остальном сведений было и того меньше: трое людей в масках и черной одежде, у двоих из которых, судя по гильзам, были пистолеты Макарова, у третьего – автомат Калашникова, совершили молниеносный налет на ювелирный магазин, в результате чего была украдена немалая часть драгоценностей и денег в кассах. К приезду охранной службы преступники уже успели скрыться. Было ясно, что работали профессионалы.

То есть особо зацепиться мне было не за что. Не буду бахвалиться, я бы в жизни не вышел на след грабителей, если бы не удачный случай, который порой выручает меня в трудные периоды жизни. После пары недель затишья и безрезультатных попыток других ведомств добиться в этом деле успеха в один прекрасный день мой надежный информатор сообщил мне весьма полезные сведения. По его словам, к одному теневому скупщику драгоценных металлов стал регулярно захаживать один и тот же человек. Человек этот новый, ранее у него не светился. Для меня это была зацепка, которой я и не преминул воспользоваться.

Первое, что я сделал, это в неофициальном порядке наведался к этому «бизнесмену» и, припугнув его немалым тюремным сроком, заставил его вспомнить человека, о котором говорил мой осведомитель. Дельцу, конечно, все это было не по душе, но отказать мне он не мог, потому что вел свою деятельность незаконно, и его отказ содействовать милицейским органам автоматически сводил его бизнес на «нет». Скупщик краденного, да в немалых размерах – это уже не шутки. Понимая это, он быстро предоставил мне некоторые купленные у подозреваемого драгоценности, которые еще сам не успел сбыть на сторону. После проведенной над ними экспертизы выяснилось, что все золото и бриллианты принадлежали ограбленному ювелирному магазину.   

Завербовать скупщика теперь было и вовсе несложно, ведь при таких обстоятельствах он становился соучастником преступления, а ему, разумеется, это было смерти подобно. Не особо доверяя ему, я решил перестраховаться и приспособил на шкаф в его комнате маленькую скрытую камеру с микрофоном. Так я мог слышать все, что происходит в помещении.

Наблюдение за домом, в котором проживал ювелир, велось круглосуточно. Для этого были назначены отдельные сотрудники вместе с моим информатором, который должен был обозначить подозреваемого. Конечно, о своих находках я сообщил начальству, которое поддержало мою инициативу проверить, действительно ли я вышел на след грабителей ювелирки. Несмотря на то, что скупщик золота находился в другом районе, мне дали возможность анонимно контролировать наблюдение и регулярно докладывать обо всех фактах.

Через шесть дней после начала этой операции осведомитель указал на мужчину, который, по его словам, и был тем частым «клиентом», сбывающим драгоценное добро. К счастью для нас, ювелир ничем не выдал себя. Беседа сложилась успешно, по крайней мере, «клиент», выходя, не имел взволнованного вида. Одновременно происходило два дела: с одной стороны за подозреваемым велась детальная слежка, с другой – проданные им свежие «брюлики» еще раз подверглись проверке на принадлежность ювелирному магазину. Сомнений не возникло, это были они.

Задержание преступника свершилось без моего участия. Попетляв кварталами, он вызвал такси и отправился обедать в один из ресторанов на улице Пушкинской в центре города. Затем также на такси он добрался до Красношкольной набережной, где поднялся в квартиру девятиэтажного дома, которую, как выяснилось в процессе, преступники недавно сняли. Там его и взяли вместе с подельником. Третий грабитель был пойман немного позже, после того как над задержанными произвели «внушения», заставившие их раскрыть место возможного пребывания еще одного соучастника преступления. Что тут говорить, в милиции умеют выбивать информацию. Причем слово «выбивать» можно понимать во всех смыслах.

Очередное звание за раскрытие кражи ювелирного магазина мне не присвоили, памятуя прошлую «оплошность», однако мои отношения с начальством наладились. Не скрою, я был горд тем, что сумел восстановить свое реноме добросовестного сотрудника, и вовсе не огорчился отсутствием капитанских пагонов. «Еще успею», – думал я. Это жизнь – есть взлеты, есть падения, всего не охватишь. Зато в благодарность мое руководство оформило мне путевку в санаторий МВД, в Крым, чем я с радостью и воспользовался. Я посчитал, что смена обстановки пойдет мне на пользу. И не ошибся.

Санаторий МВД
 
В Евпаторию я приехал на поезде. Оттуда добрался до улицы Павлика Морозова и поселился в медицинском реабилитационном санатории «Буревестник». Фасад здания не произвел на меня особого впечатления – запахло советскими мотивами, но внутри все оказалось вполне прилично: аккуратные дорожки, зелень, клумбы, все чисто-аккуратно. Номер мне достался тоже неплохой в главном корпусе на третьем этаже с видом на лиман и прилегающую территорию санатория.

В номере было чисто, стандартный набор бытовой техники и мебели присутствовал: холодильник, телевизор, радиоприемник, шкаф-купе, кровать, тумбочка, стол, стулья. Сантехника работала исправно, а нет так, как у нас часто бывает, когда из двух кранов течет кипяток, или вода имеет желтый цвет, как будто бы система подачи воды как-то связана с системой унитазного слива, пардон. В общем, первое впечатление от санатория у меня осталось хорошим.

Оно осталось таковым и дальше по нескольким причинам. Первая – это то, что привыкнув по роду деятельности быть во многом непривередливым человеком, мне было приятно наблюдать обходительность медсестер, администраторов, сотрудников бара, где я периодически появлялся пропустить стаканчик-другой. Нет, ну были, конечно, и склочные бабы-уборщицы, и не вполне внимательные официантки, но я все-таки не ревизор, и не склонен обижаться и строчить жалобы на то, что суп однажды мне подали почти несоленым, а в другой раз уборщица не вовремя пропылесосила мой номер. На мой взгляд, это незначительные мелочи, потому что в целом персонал был вполне вышколен, и помещения санатория были всегда чисты и опрятны, а это важно.

Может быть, это мне так повезло, некоторые отдыхающие, например, жаловались на некачественное обслуживание, хотя одна молодая пара в противовес сообщила, что их номер в «Буревестнике» даже чище и аккуратнее, нежели это было на их предыдущем курорте в Испании… Ну как всегда, сколько людей, столько мнений.

Вторая причина моего благодушного настроения заключалась в том, что уже через несколько дней я проводил ночи не один, помогала мне коротать их длинноволосая шатенка-администратор, которую я ловко подцепил, заявив ей о неисправности одной из розеток в моем номере. Правда, розетку эту я сам нечаянно сломал, когда чрезмерно сильно рванул из нее вилку от кипятильника, но это нам обоим пошло только на пользу.

Узнав, что я сотрудник органов Харькова, она поначалу смутилась, и сказала, что она не такая и дети ей от меня не нужны. Я был удивлен таким поворотом.

– Ирэн, – сказал я ей, интеллигентно сократив ее русское имя «Ирина», – а причем здесь дети?
– А ты не знаешь?
– Я не могу знать о том, чего не понимаю.
– Ну так это же здешняя «фишка» – охомутать милиционера и родить от него ребенка, – вдруг сообщила мне она.   
– Не понял. А подробней можно? – удивился я.
– Все просто. Молодые девушки, которым вдруг приспичивает срочно родить ребенка…
– Как это приспичивает?! – ее слова рассмешили меня. – Приспичить может в маршрутке или в лифте.
– Правда! И на это есть причины. Бывает, девушка просто хочет ребенка, а нормального мужика найти не может. У меня мама, кстати, так меня и родила. Сказала однажды себе, что хочет ребенка, и если в течение года не обзаведется мужем, забеременеет от первого здорового мужчины. Слава богу, в тот год они познакомились с моим папой, позже поженились, а через два года родилась я. Мне уже 22 года, а живут они душа в душу до сих пор.
– Так уж душа в душу? – являясь скептиком по натуре, недоверчиво спросил я.
– Ну не утрируй. Живут, и все. Может и по привычке. Не суть важно. Лучше так, чем, как у нас в санатории бывает, когда ловят милиционеров и спят с ними только затем, чтобы родить ребенка, получить за него деньги, а потом отдать в детский дом.
– Знаю-знаю такое, но почему именно менты?
– Ну сам догадайся! Ведь вы постоянно медкомиссию проходите, большинство из вас здоровые парни, рубахи нараспашку, грудь колесом. Таким девицам здесь главное, чтобы физически без болячек был, крепкий и здоровый во всех отношениях. Многие даже и вообще не заводят разговоров о какой-то совместной жизни. Все проще: сделал дело и гуляй вальсом. Спасибо, товарищ милиционер, что посетили наш санаторий, прощайте. Было приятно провести время.
– Да, интересный подход, – пожал я плечами. Век живи – век учись.
– Так что не думай, что я с тобой сплю из этих соображений, ты мне просто понравился.
– И многие тебе так просто нравятся? – лукаво подстегнул я.
– Вообще-то я привередливая, но не обольщайся, ты не первый.
.
Люблю, когда правдиво и без лицемерия. Никто не собирался затевать грандиозные отношения и играть в великую светлую любовь. Она знала, что мой отпуск окончится и я вернусь в Харьков, а она останется здесь работать, пока не найдет того мужчину, который позовет ее замуж и предложит новую жизнь. Слегка цинично, конечно, но за то без лжи и провокаций.

И что вы думаете – пока Ирэн была на работе, и мы не могли сходить или съездить с ней куда-нибудь вместе, и я осматривал окрестности санатория один, со мной неоднократно пытались завязать отношения молоденькие и не очень женщины, и происходило это всегда в непосредственной близости от санатория. Я понятия не имею, как они узнавали принадлежность парней к милицейской структуре, здесь ведь и простые люди отдыхали, но факт остается фактом – на таких, как я, они слетались как на мед. Кроме ментов, как я выяснил дополнительно у бармена, в почете здесь были еще медики и представители юриспруденции, работающие на государственной службе.

Про себя я отметил, что моя Ирэн меня таки выручила своим женским вниманием без притязаний на мою врожденную способность «одарить» сюрпризом беременности, потому что я бы не хотел попасть в сети одной из таких «охотниц» на здоровое семя. А вдруг я бы узнал, что она беременна и собирается рожать… И вроде бы ничего страшного, меня же никто ни к чему не обязывает, да и вполне возможно, что где-то уже и существует мое кровное подрастающее поколение как результат необузданной ранней молодости, хотя достоверно мне об этом ничего и неизвестно, но все же в таком формате мне было бы это как-то не по душе. Поэтому на все нападения «охотниц» я с достоинством отвечал, что имею честь уже быть занятым и пока не планирую создавать шведскую семью. На это девицы не без огорчения тупили глаза и печально вздыхали, небрежно поправляя краешек кулончика в глубоком декольте. Но я отвечал им на это только своими улыбками, не без удовольствия, впрочем, осматривая месторасположение кулончика. На этом мы и расставались.

С Ирэн мы проводили почти все ее свободное время. Она возила меня на экскурсии в Ялту и Севастополь, показывала Евпаторию, а свободными от ее работы вечерами мы проводили время на пляже, до которого от санатория было минут пятнадцать ходьбы. Весна в том году пришла на удивление очень рано, и хоть был только май, море уже было теплым. На пляже мы любовались закатом, попивая прохладное пиво с копчеными мидиями или креветками. Хотя любовался скорее я, вкушая все прелести морского курорта – на море до этого времени бог весть когда в последний раз был. Для нее же это было обыденностью, но в угоду мне она, словно в первый раз, плескалась со мной в море, бросалась медузами и всячески дурачилась. Чаще она оставалась со мной на ночь, но бывало, что и ездила ночевать домой к родителям, которые жили здесь же – в Евпатории.

Всякими оздоровительными процедурами в санатории я не особенно увлекался, но Ира посоветовала мне не пренебрегать массажем. И я быстро оценил ее совет, став частенько захаживать к массажистам. Нет, ничего такого, мой массажист был мужчина, просто было классно в разомлевшем состоянии отправиться в бар и потянуть пару бокальчиков виски в ожидании завершения рабочего дня Ирэн, чтобы после этого набрать еды на ужин в номер и провести с ней (с Ирэн, не с едой!) время до поздней ночи.

Как и любой отдых, этот тоже прошел очень быстро и незаметно. Да, я отдохнул и телом, и душой. Позабылись рабочие неприятности, рутина и прочая повседневная ересь, портящая настроение. Но нужно было набираться сил для возвращения в эту среду. С Ирэн мы расстались тепло, она открыто сказала мне, что сожалеет о том, что я живу в Харькове, а ни где-нибудь поближе, но в любом случае время было проведено хорошо. На это я сделал ей подарок в виде белого шелкового парео. На том мы и расстались.   

История одного самогонщика и его легкомысленной дочери

Марьяна была рада моему возвращению, и я попал из объятий одной девушки в объятия другой. С моих слов можно подумать, что я и дня не проводил без женщин и только и делал, что знакомился с ними и спал, но это не так. В Харькове мы с Марьяной могли подолгу не встречаться друг с другом: то работа, то поточные бытовые дела, то встречи с друзьями, то еще что-нибудь. Хотя я и не назову себя праведником, я всегда старался обращать на себя внимание женского пола.

Один раз был случай, когда я поймал варщика самогона на горячем. А все потому, что его легкомысленная дочка-студентка забыла о проистекающем во всю мощь процессе изгнания спиртового духа из бидона и, не спросив «кто там?», открыла мне дверь. Нужно было видеть ошеломленные глаза пожилого дядьки, взгляд которого был полон смятения. С одной стороны в нем виделась необъятная как океан досада и отчаяние, типа «Какого черта это произошло именно со мной, а не с соседом из дома напротив?!», а с другой стороны, он весь пылал от жгучего желания повесить на себя еще и «мокрое дело», при мне же своими руками придушив собственную дочь.

Я никогда не считал себя зверем, стараясь при любых обстоятельствах сопоставлять законную справедливость и человечность, и всегда пытался анализировать ситуацию. И тогда мне стало ясно как божий день, что если я заведу на него дело, денег откупиться у него не хватит (судя по угнетающей обстановке в квартире и его внешнему виду), и тогда ему придется ненадолго сесть в тюрьму, но даже если и откупится, то дочка в этой квартире жить точно не будет, если только не на правах боксерской груши, по совместительству выполняя при этом роль турецкой рабыни…

Да, самогоноварение в нашей стране строго запрещено и карается по закону, как это было во все времена и при любой власти XX века. Но, как многие знают устоявшееся в народе выражение, «гнали, гонють и гнать будут!». Вот я и подумал в тот раз, то ли из милосердия сердечного, то ли из-за того, что дочка у самогонщика была ангельски красива, предложить ему хоть и не закрыть, но слегка прищурить глаза на происходящее. От такого нежданного облегчения самогонщик попал на седьмой уровень небесного счастья и пообещал исправно платить таксу как в купюрах, так и просто товаром, зная при этом, что гнать теперь можно. Я осадил его, не дав разгуляться, и пригрозил судом, если впредь из его форточки донесется хоть легкий запах кипящей браги. Впрочем, положенный откуп за лояльность я все же с него взыскал, а заодно и невзначай спросил у его дочки номер телефона исключительно с целью будущего ведения интеллигентной беседы. Ухажер в лице участкового показался ей интересным вариантом нового приключения бесшабашной юности, и номер телефона был в мгновение ока продиктован мне шепотом, пока отец, матерясь в спальне, отсчитывал долю со своего «бизнеса». Что уж тут материться? Попался – сам виноват. Еще хорошо, что кредит в банке не пришлось брать, чтобы расплатиться по «официалке», да и вообще на свободе остался.

С его дочкой у нас довольно быстро все сложилось в лучшем виде, и мы даже начали встречаться. Отец ее, правда, узнав об этом, почему-то не стал разбрасываться благословениями, даже наоборот – взбешенел до чертиков. Какой-то молоденький мент, а еще и участковый, обирающий бедного торговца благородным продуктом вдохновения, беспардонно и без спроса охмурил его дочь! После первых побоев на лице моей юной девятнадцатилетней красавицы я любезно предложил ей свою съемную квартиру в качестве места жительства, а отцу без шуток пообещал «кузькину мать» со всеми вытекающими последствиями в случае малейших выбрыков с его стороны. Конечно, я не собирался сажать его, но на место поставить стоило.

Маша с радостью согласилась перебраться ко мне, и с первого дня нашего совместного проживания я прекратил встречи с Марьяной, мотивируя желанием разобраться в себе. Она поняла меня правильно, и не стала вдаваться в подробности. У нас такие моменты были в рамках нормального. Вот только наша жизнь с Машей сложилась не так, как этого хотелось мне, под одной крышей мы ночевали всего пару месяцев.

Я никогда не пытался понять женщин, и не делал этого тогда, но мне было непонятно, почему она пренебрегла сытой спокойной жизнью с вполне обеспеченным, в меру пьющим, ну да – курящим, но заботливым участковым. Да, в силу энергичного характера я мог быть резким, но вовсе не злым и агрессивным. Вообще-то женщины всегда магическим образом воздействовали на меня, в их руках я становился шелковым и податливым существом, выполняющим все их прихоти и потакающим многочисленным капризам. Но вынести измену я не смог, особенно всего после двух месяцев нашего статуса гражданской семьи. Может быть, просто ее максимализм сыграл свою роль, может быть, я пришелся ей не по душе, может быть, она сразу же хотела получить от меня в подарок кольцо с бриллиантом, машину и прописку в построенном мной коттедже взамен крепкого мужского плеча. «Плечо» это, впрочем, могло и в обиду не дать, и обогреть, и обеспечить необходимым. Да, не Ротшильд, но и не забулдыга подзаборный.

В общем, срезал ее какой-то студент из ее университета, у которого денег было, хоть одним местом жуй – папа был депутатом Горсовета. Пару раз я видел их вместе, когда встречал ее с учебы, но внимания этому придал не сразу, возвращались ведь мы домой вместе. А точкой, поставившей крест на наших отношениях, стал случай, когда я застукал их в машине этого самого мажорчика, где они занимались понятно чем. Тогда я приехал забрать ее уже поздним вечером с вечеринки от подруги в частном доме неподалеку от ресторана «Взлетающий дракон» на проспекте Героев Сталинграда. Чего вдруг я туда поперся? Чисто из чувства беспокойства за нее – я не мог ей дозвониться из-за того, что ее мобильный телефон разрядился и выключился, или она сама его выключила, а время уже близилось к двенадцати ночи.

Я никак не проявил себя. Хоть мне было и неприятно, но основательно влюбиться в эту, несомненно, сногсшибательную по красоте сучку, я не успел. Я не помешал утехам сластолюбцев и смиренно удалился, вызвав прогуляться друга, с кем и основательно напился. На следующий день я безмолвно перевез ее вещи к ее отцу и отобрал ключи. Она восприняла это как должно, с полным осознанием своей вины, но, стерва, даже не проронила и слова извинения. Ну ничего, бывало и обиднее.

Правда, через месяцок она потешила мое самолюбие, когда пришла ко мне в слезах и начала просить прощения, мол, не сложились у нее отношения с мажорчиком, подлец он и так далее, что дура она, голову потеряла, ошиблась, бывает всякое, прости... Но уже тертый в этом плане калач в моем лице ее молча выслушал и, даже не напоив чаем, указал на дверь. Душа – не помойка, чтобы туда гадить. Пусть останется уроком на всю жизнь. К тому же к этому времени мы восстановили встречи с Марьяной, которая все понимала, но любила меня по-своему, совмещая свои чувства ко мне как к мужчине, так и просто как к другу. А Машу после этого я никогда больше не видел, чему отчасти благодарен ее отцу. Проблем с ним впредь не было – сидел тише воды, ниже травы.

Квартирный вопрос

    Когда я уже полностью «обжился» на месте участкового и почувствовал, что мне частенько становится скучновато работать, а это случилось где-то спустя год моей службы, я начинал рассуждать о том, как себя развлечь. Не подумайте, что я целыми днями только и делал, что протирал штаны в своем кабинете – мои нервы регулярно трепались под натиском происшествий в районе, периодических местных депутатских выборов или подобных мероприятий, нераскрытых дел, приема граждан и других обстоятельств. Просто человек – существо, обладающее удивительной привычкой осваиваться в любых условиях жизни, вот и я не был тому исключением. Сначала мне было просто тяжело, потому что было мало опыта, затем стало интересно, а еще позже стало скучно.

Развлечение я себе быстро придумал. Я решил обзавестись собственной квартирой. Я очень быстро выведал, где проживают одинокие пожилые старушки и, выбрав одну из них как наиболее подходящий вариант, нанес ей визит. Мое предложение было незаурядным: я был готов носить еду, выполнять оплаты по коммунальным услугам, прибираться по квартире и стирать вещи, то есть вести полноценный досмотр престарелой женщины, а взамен она должна была переписать на меня свою квартиру, которая документально станет моей после ее кончины. Для выполнения последних двух пунктов я в будущем нанимал знакомых женщин, которые не чурались таким средством заработка. За это они получали от меня соответствующую плату, не очень большую, но все же.

Первая старушка наотрез отказалась находиться под опекой участкового, хотя я рассуждал, что это должно быть для нее вполне выгодно. Сам УЧАСТКОВЫЙ района предлагает свои услуги! Отказалась со мной сотрудничать и вторая одинокая старушка. То же произошло и в третью мою попытку. Я понимал, что причиной тому проклятые стереотипы о продажности и непорядочности милиции, но я-то был настроен на взаимовыгодные отношения, потому мне и было досадно слышать «Спасибо, ваши услуги мне не требуются».

Через несколько месяцев, когда уже подули холодные ветра осени, удача все же улыбнулась мне. На пожизненный досмотр с моей стороны согласилась одна миловидная старушка – на вид сущий божий одуванчик, – которая была брошена своими немногочисленными родными, большинство из которых выбрали для жизни чудесную тропу алкоголизма, праздности и безответственности. О том, кто и как жил, с кем спал, где работал и чем занимался в свободное время, мне скрупулезно рассказывала моя старушка, когда я приносил ей пакеты с продуктами. Что поделать, приходилось слушать и участливо задавать сопутствующие вопросы. В конце концов, я к этому привык и даже стал через время проявлять в некотором смысле сыновьи чувства к этой женщине.

Проживала она по переулку 17-го Партсъезда в квартире хоть и однокомнатной, но аккуратной и ухоженной, с недорогим, но добротно сделанным советским ремонтом. Муж моей подопечной Зинаиды Федоровны к тому времени умер как несколько лет назад, тем не менее, потеряв опору в жизни, женщина не стала брюзгой, не впала в медленно убивающее уныние, граничащее с забвением, а продолжила коротать свой век с высоко поднятой головой. Да, тщательную уборку квартиры она уже была не в состоянии сделать, но и бардака у нее никогда не было. Она увлекалась чтением книг, хотя беллетристику не признавала, думаю, что этот мой роман пришелся бы ей не по душе. Зато она кропотливо изучала многие научные издания, которые я своевременно и покупал ей в книжных магазинах. Зинаида Федоровна была интересным собеседником. Меня это, признаюсь, радовало, потому что обычно она первая начинала мне рассказывать о чем-то новом, вычитанном из книг, и мне оставалось только поддерживать этот разговор. Она хорошо знала историю и прекрасно разбиралась в географии, а сканворды «щелкала» чуть ли не закрытыми глазами, хотя иногда наталкивалась и на неизвестные ей вопросы, и тогда наши разговоры, когда я переступал ее порог, начинались примерно так:

– Александр Викторович! – называла она меня по имени-отчеству. – У меня к вам вопрос. Вы не знаете, как может называться балканский сорт винограда? Слово из пяти букв.

Я отвечал, что не имею на этот счет ни малейшего понятия, но она была настойчива:

– В таком случае вас не затруднит отыскать ответ на вопрос в этом вашем интернете?

Через время, проштудировав информацию о сортах винограда, произрастающего на Балканах, я гордо отвечал ей:

– Зинаида Федоровна, по-видимому, это слово «кокур», – и оказывался прав.

Да и со здоровьем у нее тоже было вполне приемлемо. Не без того, конечно, что ревматизм хватал, часто болели ноги – последствия прежней длительной работы на Плиточном заводе, – на погоду ныли суставы и проявлялась гипертония, но в принципе для своих семидесяти восьми лет она была в неплохой форме. Не скрою, я поражался этому, потому что дети и внуки ее бросили, муж умер, а она по-бойцовски продолжала карабкаться по склону жизни, цепляясь за житейские мелочи. В дальнейшем я открыл секрет такой ее силы воли – она очень любила себя. Несмотря на возраст, по праздникам она наносила макияж и навещала подруг, живущих неподалеку, исправно по нескольку раз на год ложилась в больницы для профилактического обследования, следила за тем, чтобы ложиться спать и вставать по расписанию, избирательно подходила к выбору пищи, отчего поначалу мне неоднократно приходилось ходить в магазин по нескольку раз.

Да что там говорить – перед тем, как поставить подпись на документе о согласии передать в мое право квартиру после ее смерти, она успела проконсультироваться у троих различных юристов, о чем сообщила мне значительно позже. И я вам скажу честно, если бы я имел стремление каким-то образом ее обмануть, сделать это было бы весьма непросто. 

Именно эта черта холодного рассудка и позволила ей переписать на меня квартиру, оставив таким образом в дураках своих непорядочных наследников. Позже, когда Зинаида Федоровна отошла в мир иной, ее внезапно объявившиеся сыновья и внуки еще долго раздражали меня судебными исками, пытаясь вернуть квартиру в свое владение. Но их попытки не обвенчались успехами, поскольку правда была на моей стороне, а они действительно были лишь нахлебниками, натуральным сбродом в полном смысле слова, хотя бы потому, что за два года моего досмотра Зинаиды Федоровны ни один из них не счел нужным даже поздравить ее с днем рождения или с новым годом, а объявлялись они только для того, что якобы «занять» денег, которые назад, естественно, никогда не возвращались. Старушка деньги давала, но опять же – не жертвуя при этом своим комфортом. Она всегда была отстранена от всего того, что могло бы хоть на йоту нарушить ее умиротворение и душевное спокойствие.

 Не знаю, так ли надо жить, как жила она, закрывшись в мире своего радушного благополучия, или же возлагать себя на кровавый алтарь жизни, скажу только, как я видел жизнь Зинаиды Федоровны – она была здорова и обеспечена на свои годы, но очень одинока. И дело здесь не столько в несостоявшихся родственниках, сколько в ее отчужденности от чужих проблем.

Я думаю, что она согласилась на досмотр потому, что видела во мне человека, которого может чему-то научить, поделиться опытом, или же просто посудачить о соседке, которая не вернула ей два кило взятой в долг картошки. Я не давал ей впасть в это витавшее в воздухе одиночество, напротив – моя молодость заставляла ее еще интенсивнее держать себя на плаву. Через два года и один месяц после нашего знакомства Зинаида Федоровна скончалась от повторного инсульта. После первого одну сторону ее тела парализовало, и я обеспечил ей место в больнице. Сначала я испугался того, что может случиться так, что мне придется ухаживать за парализованным и потерявшим дар речи человеком еще долгое время. Ну, или же оплачивать услуги сиделок. Но мои опасения были напрасными. Такого положения дел не хотела и Зинаида Федоровна, за что ей и огромное спасибо и мой земной поклон. Памятуя себя сильной и несгибаемой, ей тоже было непривычно осознавать себя беспомощной, и я думаю, что она просто позволила себе сломаться. Небеса учли ее волю, и послали ей повторный инсульт, который и облегчил ее страдания.

Когда я начал заниматься организацией похорон, меня ждало приятное (если так можно сказать в данном контексте) известие. В бумагах старушки, которые она велела мне вскрыть после ее смерти, я отыскал действенное свидетельство заблаговременной покупки места на кладбище, а также средства на ее погребение и памятник. Еще там были оставлены ее распоряжения относительно того, как нужно вести дела после ее смерти. Вопреки договору, где значилось, что похоронные растраты возлагаются на мои плечи, она проявила благородство и сама решила заплатить за себя. Вот и суди плохо после этого о человеке…

После похорон документы на квартиру были переоформлены на мое имя и, как я упоминал, после некоторых конфликтов с родственниками я стал полноправным владельцем недвижимости Зинаиды Федоровны.

Другие квартирные истории

Через год и семь месяцев, как я досматривал Зинаиду Федоровну, я пустился еще в одну авантюру, параллельно оформив сотрудничество еще с одной старушкой, которая тоже согласилась передать мне свою квартиру после ее смерти. Но с Тамарой Дмитриевной все было совсем не так, как с Зинаидой Федоровной. Это был сущий ад! Я не хочу обидеть ее, но она была чокнутой шизофреничкой, и это вовсе не мои эмоции, а просто констатация факта!

Во-первых, в ее квартире по проспекту Косиора, неподалеку от рынка ХТЗ, проживала не только она, но и все дворовые кошки. Ее квартира находилась на первом этаже, поэтому животные могли беспрепятственно попадать внутрь через кухонную форточку, которую Тамара Дмитриевна не закрывала даже зимой. Эту «добродетель» она очень в себе ценила, считая себя представителем Гринписа, мне же в свою очередь понадобилось нанять еще одну помощницу, которая мыла полы квартиры от последствий естественных нужд усатых-полосатых. Картину усугубляло еще и то, что старый паркет успел основательно впитать в себя кошачьи запахи, поэтому вонь в квартире стояла несусветная, хотя это совсем не заботило мою старушку. В итоге, когда квартира перешла в мое владение, мне пришлось полностью вскрыть и выбросить этот паркет, потому что резкий запах кошачьей мочи не получалось вывести ни одним чистящим средством.

Во-вторых, Тамара Дмитриевна уже после подписания договора о нашем сотрудничестве растрезвонила на весь двор, что я собираюсь отнять у нее квартиру, не имея на то оснований. Все улеглось далеко не сразу, поначалу мне приходилось таскать с собой копии документов, подтверждающих законность моих действий. Она неоднократно заявляла на меня в милицию, и наши парни из райотдела по долгу службы приезжали первые два раза на ее отклик. Разобравшись в ситуации, они посочувствовали мне, и ее последующие вызовы оставались без ответа, что заставляло ее распускать еще больше сплетен. Слава богу, что через несколько месяцев к этому привыкли все ее соседи и тоже перестали обращать на нее внимание.

В-третьих, Тамара Дмитриевна стала принципиально вставлять мне палки в колеса. Это выражалась в том, что она могла намеренно разлить по кухне кастрюлю компота, утопить в ванне свои вещи из шкафа, которые мне приходилось развешивать и сушить, или же наговорить по межгороду, используя стационарный телефон, кругленькую сумму. Оплата «коммуналки», согласно договору, ложилась на мои плечи, и после двух таких «сюрпризов» я просто отрезал ей телефонную линию. На ее жалобы по этому поводу никто не отреагировал, зная о ее шатком психическом состоянии.

Скажу честно, реальных поводов для такого поведения у нее не было – я исправно выполнял свои обязанности и поначалу старался участливо вести себя по отношению к ее странностям. Длилось это недолго, ее маразм меня быстро доконал, и наши отношения в дальнейшем складывались исключительно на официальном уровне.

Единственное, что меня сдерживало не плюнуть на все и все-таки довести дело до конца, это то, что квартира ее была двухкомнатной. Не буду скрывать, я был очень благодарен судьбе за то, что через год с лишним такой моей каторги Тамара Дмитриевна умерла от воспаления легких. К слову сказать, заболела она тоже для того, чтобы насолить мне и вызвать к себе жалость соседей. Она специально открыла все окна своей квартиры и распахнула настежь даже дверь, и так провела еще морозную мартовскую ночь. Примерно через месяц ее не стало. Ее похороны были скорыми, из тех, кто пришел проводить ее в последний путь, были только несколько соседей по дому. Родственников у восьмидесятисемилетней Тамары Дмитриевны, на мое счастье, не было.

Вспоминая об этих событиях сейчас, я делаю вывод, что мне очень везло с квартирами. Очень часто бывает, что досмотр растягивается на пять, десять и более лет, а мне удалось заработать себе за каких-то два с половиной года целых две квартиры. Впрочем, судьба притушила мою удачливость полным крахом очередного досмотра. Когда умерла моя следующая старушка, с которой я провозился больше трех лет, квартира в мои руки не попала. Оказалось, что перед смертью сердобольная бабушка составила официальную бумагу, согласно которой недвижимость переходила после ее кончины неожиданно объявившемуся сыну. Что касается моего договора, то хитрый сынок смог найти влиятельных знакомых, которые доказали, что он не имеет юридической силы, поскольку в момент его подписания пожилая женщина находилась в состоянии умственного помешательства, и это подтверждали официальные медицинские справки.

Понятно, что развод был налицо, но, к сожалению, моих связей не хватило, чтобы доказать обратное. Меня утешало только то, что по большому счету все три года я участвовал в досмотре лишь косвенно, всю работу делала одна моя знакомая из больницы за соответствующую плату. Эти растраченные деньги мне, конечно, никто не вернул, но я не стал закатывать истерики и отнесся к ситуации терпимо: никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Когда закончилась история с третьей квартирой, участковым я уже не был. 

Операция «Скинхед»

Немаловажное значение в моей карьере участкового имел случай, когда мне удалось произвести задержание опасного преступника. Но все по порядку. Когда шел уже третий год моей службы, в городе стали часто случаться происшествия в виде вооруженных нападений на представителей черной расы. Негры получали ножевые ранения, чаще всего со спины, и хоть официально не было зафиксировано летальных исходов, эти нападения вызвали в Харькове широкий резонанс. Еще бы, каждую неделю 4-я больница неотложной помощи принимала по несколько афроамериканцев с проткнутыми ножом боками и спинами. Чтобы понять, что преступления эти не случайны, а четко спланированы, много времени не потребовалось.

По всем отделам милиции были разосланы приказы и разнарядки о поимке расиста. По словам опрошенных пострадавших, нападавший всегда действовал в одиночку. Происходило это преимущественно в темных переулках, на пустых улицах, во дворах студенческих общежитий или задних дворах ночных клубов, иногда в подъездах квартирных домов. Преступник вел себя спокойно и с виду не вызывал подозрений в агрессивных намерениях. Но стоило только негру отвести взгляд, как человек наносил в подреберную часть тела стремительный удар ножом и в темпе удалялся. Бывало, что при попытке противостоять преступнику жертва получала по несколько ударов. Обычно для совершения нападения «нелюбителю» негров хватало нескольких секунд, поэтому задержать его на месте или выйти на его след не представлялось возможным. К тому же, преступник всегда вел себя осмотрительно и осторожно, вылавливая черных поодиночке в безлюдных местах.

Ориентировка на преступника тоже была. Это был человек около тридцати лет белого цвета кожи ростом под два метра и мощного телосложения. Еще и поэтому у ничего не подозревающих жертв практически не было шансов на спасение – молниеносность действий, подкрепленных внезапностью и большой физической силой, не позволяла даже предпринять попытку сопротивления. Одевался мужчина со слов пострадавших как типичный скинхед: берцы, джинсовая или кожаная куртка, черные джинсы. На голове у него всегда была бейсболка, однако отчетливо просматривалась бритость головы. Некоторые также обращали внимание на безукоризненно белые шнурки на его обуви.

До этого времени я никогда не имел дел со скинхедами. Об их течении я, конечно, был осведомлен, но в подробности не вдавался. К тому же Харьков нельзя было назвать рассадником для скинов. Москва, Петербург, Новгород, Ростов – вот там наблюдались широкие беспорядки, провоцируемые скинхедами. В первые годы всеобщего беспредела 90-х годов, после развала Союза, течение скинов достигло своего расцвета, тогда же – в период моей работы участковым – оно уже не имело прежних горизонтов развития. Тем не менее, я узнал, что хоть и в меньшей степени, в Харькове тоже существуют подпольные группировки скинхедов, которые живут своей жизнью по своим законам и концепциям, слушают свою музыку, имеют свою моду в одежде и вдохновляются ценностью своих идей в современном обществе. Минус, как по мне, был один – мощная идеология группировок, направленная на развитие духа абсолютного национализма. И не столь важно, русский ли это национализм, украинский, зарубежный, в частности, фашизм или же узкой направленности – исключительно Харьковский.

Почему минус? Я, конечно, не социолог, тем более не политик, и не мне рассуждать о том, насколько чиста и благословенна идея поднятия духа нации, но факты говорили мне лишь об одном: представитель такой Харьковской организации беспочвенно отправляет людей с черным цветом кожи на реанимационные койки. Да, может быть, негры однажды стали виной его несложившихся интимных отношений, карьеры, учебы, может быть, негры обидели его родителей или накачали его младшего брата, сестру или бабушку наркотиками, – все может быть, но такая вендетта по сути своей не может служить во благо развития нации. С Гитлером и его ненавистью к евреям уже история была, помним, чем все кончилось, и вряд ли когда-то забудем.

Опять же, снова становится актуальным вопрос нравственности, который я поднимал ранее при обсуждении неправомерных действий милиции. Нередко бывает так, что представители другой нации, эмигрируя в чужую страну, чувствуют некую безнаказанность своих действий и преступают меру порядочности и благоразумия. Но какое отношение имеет, допустим, весь арабский мир к тем десяткам арабов-отморозков, которые бесчинствуют в сфере бизнеса или просто на улицах, сплавляя студентам лавину дешевого пойла и химически произведенной марихуаны? В таком случае не становится ли человек, начинающий поголовно вырезать, как животное стадо, всех представителей нелюбимой ему нации, и славящий при этом свой народ, той единицей общества, подрывающей честь этого же народа, пятная его устои и провоцируя других начать такую же бессмысленную и заведомо проигрышную по всем аспектам войну?.. Решались ли когда-нибудь вопросы националистических разногласий войной? Никогда! Нет, войны-то, конечно, были, но они никогда не вели к компромиссу идей, и только напротив – усиливали разрозненность мнений.

Руководствуясь этими мыслями, я и решил подробнее вникнуть в ситуацию с этим неуловимым скинхедом. Покопавшись в символике, я сделал начальный вывод о том, что наш парень пропагандирует фашизм. К такому мнению меня привели следующие умозаключения. Человек явно работал один, уж слишком мало сведений о нем было. Значит, убежденный фанатик своего дела. Он чтил стиль скинов, судя по одежде и общему внешнему виду, который описывали пострадавшие. Если это так, но белоснежные шнурки – вовсе не подчеркивание чистоплотности. Обычно белые шнурки носили скинхеды, которые выражали поддержку течению фашизма, да и в принципе выступающие за лидерство белой расы. Это объясняло жестокость преступника по отношению к черным. Искать конкретные мотивы преступлений в данном случае было не принципиально, как я уже говорил, это могло быть как реальная обида на людей с темным цветом кожи, так и искусственно выявленная ненависть к ним на основе фашистских идей.

В мою юрисдикцию поимка скинхеда прямым образом не входила, но я обязан был быть в курсе ситуации в случае, если он объявится в моем районе. Бесчинства этого расиста-фашиста-скинхеда продолжались не один месяц. Иногда нападения на некоторое время прекращались, но после возобновлялись снова. Зная это, черные парни по большей мере начали передвигаться по городу компаниями, и уже не так часто можно было встретить беззаботно прогуливающегося в одиночку африканца.

Однажды, завершив свой рабочий день, я зашел в магазин за продуктами, занес их домой и решил прогуляться в парке Зеленый Гай неподалеку от станции метро Пролетарская. Настроение было ни к черту, одолевали неприятные мысли и о работе, и о неопределенной личной жизни (наши встречи с Марьяной на тот период стали происходить все реже), и о том, что, по моему мнению, моя жизнь начинала походить на стоячее болото, в котором ровным счетом ничего не происходит. Мои безрадостные думы прервал высокий субъект, прошедший мимо меня. Секундного взгляда на него мне хватило, чтобы поверить в то, что этот бугай и есть наш неуловимый скин. Я обернулся. Все сходилось в точности: кепка на голове с лысым затылком, кожаная куртка, черные джинсы, берцы, да и сам – не меньше двух метров.

Мое сердце, конечно, забилось быстрее, охватило легкое волнение, но я немедленно включил трезвый рассудок. Я сказал сам себе: «Я мент в конце концов или нет? Если сейчас не проверю, он ли это, ничего ровным счетом не произойдет, и его будут искать дальше. Все будет также, и я буду продолжать ходить на работу как ни в чем не бывало. Сейчас я мент, но если не решусь на его задержание, оправданно стану «мусором»». Эта парусекундная мысль взбодрила меня, и я в скором темпе пошел за подозреваемым.

«Главное, не спровоцировать в нем агрессию, не вызвать страха, не заставить занервничать», – думал я.

Это было важно, поскольку если это он, то нож у него наверняка при себе, а вот свой пистолет я оставил в прихожей вместе с продуктами дома. Пока я догонял подозреваемого, я успел обругать себя самыми грубыми словами за эту оплошность. Отсутствие пистолета никак не придавало мне храбрости, к тому же до дороги от парка, где мы находились, было еще метров двести, а людей вокруг практически не было…

– Молодой человек! – окликнул его я. – Остановитесь на минутку.

Мужчина обернулся и остановился. Первое, что я сделал, это посмотрел на его обувь. На берцах были чистые белые шнурки, хотя последние дни на улице не прекращалась противная мелкая морось, и асфальт в общем-то не был сухим. Дальше я бросил взгляд на его лицо – спокойное, крупное, с резкими чертами лица и неприятной дерзостью в глазах. В следующий миг я взглянул на его руки – они не были в карманах куртки, не были сжаты в кулаки; одну руку он держал у бедра, в другой у него находилась небольшая сумка-барсетка.

Я ничего не мудрил и выложил ему чистую правду:

– Разрешите представиться, – сказал я, доставая из кармана удостоверение, – старший лейтенант Воронов, участковый этого района.
– Чем обязан? – спросил мужчина тихим спокойным голосом, и на его лице не проступило и тени волнения.

«Быть может, это и не он, просто совпадение», – подумалось мне.

Но я продолжил:

– Не хотел бы доставлять вам беспокойства, но вынужден задержать вас до выяснения вашей личности.
– А разве я что-то нарушил? – невозмутимо спросил он.
– Нет, что вы! Я надеюсь, что вы как раз ничего и не нарушили. Нарушил человек, визуально похожий на вас. Уверен, проверка не займет у нас много времени, поэтому попрошу вас отнестись к моей просьбе с пониманием.

Его ответ заставил меня не облегченно вздохнуть, а напрячься еще больше:

– Что же, раз такая ситуация, задерживайте, только проверяйте побыстрее, у меня мало времени.
– Конечно, пройдемте, – сказал я, и мы направились к дороге.

У обочины я остановил первый попавшийся автомобиль, засветил водителю ксиву и приказал ехать в райотдел. Для подозреваемого я благоразумно открыл переднюю дверь, вопреки правилам. Не очень мне хотелось тоже получить в бочину удар ножом. При сложившихся обстоятельствах это было бы вполне объяснимо. Минут через пять-семь мы достигли райотдела, и я провел подозреваемого для досмотра внутрь. Когда мы входили, незаметно для задержанного я отмаячил "дворовому" – сотруднику, открывающему ворота на улице, – чтобы срочно привел ко мне понятых. Кивком головы он дал понять, что мою просьбу уяснил. На пропускнике мне не задавали лишних вопросов, почему я привел человека сюда, а не к себе в подрайонку, и участливо проводили в отдельную комнату. Все свои, тут и коню понятно, что если привел, значит, на то есть основания.

– Присаживайтесь на стул, – сказал я мужчине. – Я попрошу вас выложить все имеющиеся вещи из карманов и сумки. 

Он неторопливо сел и положил руки на стол, сомкнув их в замок. Никакого волнения, никакой суетливости или нервозности я в нем так и не заметил. Только лишь обоснованное неудовольствие от того, что его на ночь глядя приволокли в милицию.

– У вас есть с собой какой-нибудь документ, удостоверяющий личность? – спросил я.
– Да, есть.
– Предоставьте, пожалуйста, для ознакомления.

Из внутреннего кармана он достал паспорт и протянул мне. Так, паспорт гражданина Украины, Ременков Михаил Валериевич, возраст – 29 лет. Прописка Харьковская, менялась дважды.

– Скажите, – вновь обратился к нему я, стараясь вести линию разговора спокойно и вежливо, чтобы не дать подозреваемому повода для беспокойства, – как вы проводите свое свободное время?
– Странный вопрос. Гуляю, хожу в кафе, фильмы смотрю.
– Вы работаете?
– Да.
– Где именно?
– Экспедитор пивной сети «Прага».
– Развозите товар на своей машине?
– Нет, я езжу с водителем.
– А в ночных клубах часто бываете?
– Изредка.
– А как вы относитесь к людям другого цвета кожи? – при этом я вонзился в него взглядом, стараясь проследить за реакцией.

Он даже бровью не повел.

– Обыкновенно отношусь. Паспорт верните, – кивнул он на документ, который я положил на стол рядом с собой.
– Пожалуйста, – протянул я паспорт, стараясь действовать как можно аккуратнее.
– Михаил, а друзья или, может быть, знакомые среди студентов у вас имеются? – сменил я линию.
– Очень мало.
– На студенческих вечеринках часто бываете?
– Нет, практически никогда.
– А ночные прогулки вам интересны?
– Я работаю в дневную смену, и ночью обычно сплю. Ну иногда могу прогуляться и ночью, но редко.
– А среди ваших знакомых есть негры?
– Нет, негров нет.
– Почему?
– А у вас есть негры среди знакомых? – произнес он с давлением.
– Да, парочка есть.
– Я не понимаю, чем вызваны эти странные вопросы. Если вы меня в чем-то меня подозреваете, уточните, в чем. Или я встаю и ухожу. Я не очень люблю, когда мне втирают какую-то дичь, а сейчас вы именно этим и занимаетесь.
– Михаил, вы не нервничайте. Я уверен, не пройдет и пяти минут, и вы покинете этот кабинет. Мне просто интересно, имеются ли у вас какие-либо предубеждения националистического характера?
– Никаких предубеждений нет.
– Вот и хорошо, мне все ясно.

В этот момент дверь комнаты, в которой мы находились, открылась, и вошел дежурный с двумя понятыми, приглашенными «дворовым» с улицы.

– Михаил, – сказал я, – будьте добры, предоставьте для осмотра вашу барсетку и вытащите из карманов все вещи, которые у вас есть.
– Я спрашиваю еще раз: в чем вы меня обвиняете? – сказал он уже с ощутимым нажимом. Вот теперь он начал нервничать.
– Абсолютно ни в чем, это всего лишь плановый досмотр. Я надеюсь, у вас нет с собой марихуаны или чего-то подобного?
– Нет, нету! – огрызнулся он и кинул мне через стол сумку.

Вошедший милиционер с понятыми расположились позади меня и не мешали мне производить осмотр. Я открыл сумку и монотонно выложил на стол все вещи. Их оказалось немного: пачка сигарет, зажигалка, ключи, ручка, блокнот, тетрадка, батончик «Марс». Кроме блокнота и тетрадки, все прочее меня мало интересовало. Открыв блокнот, поначалу я листал страницы с несущественными пометками номеров телефонов, планов на день, среди которых не было ничего подозрительного, рабочие указания, адреса торговых точек, куда доставлял товар Ременков, списки продуктов и другое. Но вскоре на полях начали появляться рисунки в виде свастики, немецкого орла, были обведены числа 88, означавшие, как я выяснил раньше при изучении атрибутики скинхедов, порядковый номер двух букв «Н» в немецком алфавите, что расшифровывается как «Heil Hitler!», были числа 14 – сочетания букв «W» и «P», что значило «White Power» – белый террор. Тетрадка вызвала во мне еще больший интерес, потому что в ней та же символика уже была изображена в красках, в различных интерпретациях и объемах.

Тем временем Ременков выложил на стол кошелек и мобильный телефон, украдкой поглядывая на меня, пока я изучал содержимое сумки. Я обогнул стол и взял выложенные вещи. В кошельке оказались только денежные купюры, в общей сумме гривен сто, мелочь, визитки и пару банковских карт. А вот телефон был полон сведений, подтверждающих принадлежность парня к скинхедовскому течению. Здесь были и фото с друзьями, такими же бритоголовыми и покрытыми татуажем с фашистской тематикой, и изображения немецких флагов времен Гитлера, и соответствующие музыкальные композиции. После этого у меня не осталось сомнений в том, что этот «фрукт» и есть наш разыскиваемый преступник.

Скинхед смотрел на меня исподлобья в тревожной настороженности, не шевелясь и не моргая. Я отложил в сторону его телефон и твердо сказал:

– На основании проведенного опроса и досмотра личных вещей я предъявляю вам обвинение в совершении неоднократных предумышленных нападений на представителей черной расы, проживающих в Харькове, с нанесением им тяжких телесных повреждений. Положите руки на стол, – резко произнес я, когда увидел, что он убрал их на колени. – А теперь встаньте, руки за спину, станьте лицом к стене, широко расставьте ноги. Вы задерживаетесь до окончательного подтверждения предъявленного вам обвинения. Выполнять!

Я жестом дал понять присутствующему милиционеру, чтобы на всякий случай достал пистолет, взял у него наручники и нацепил их на молчаливо сопящего у стены скинхеда, который больше не проронил ни слова. Я не знаю, что творилось в его душе, но взгляд его не стал после моих слов бешенным, он не проявил особого беспокойства или паники. Тогда мне подумалось, что вероятно он уже наигрался в мстителя, да к тому же не так уж и страшился возмездия. Я заковал его в наручники и принялся обыскивать. В потайном кармане его куртки я нашел длинный штык-нож, несомненно, еще военного времени. Все детали этой мозаики теперь были сложены в единую картину.

Был составлен ряд процессуальных документов, Михаил Ременков был отправлен во временный изолятор, и со временем дело было передано в суд. На опознание преступника были привезены черные парни, подвергшиеся нападению, и все как один убежденно заявляли: «Он!». Вопрос был решен, и спустя короткое время преступник был осужден на десять лет строгого режима. На вопрос, в чем заключался мотив, побуждающий его к насилию над черными, он отвечал типично как для скинхеда:

– Это падаль, от которой нужно очищать славянский мир. Террор и анархия – единственное возможное решение.

Рассуждая над этим делом, я задумывался, в чем смысл жизни такого фашиста-националиста? Бесконечное разжигание ненависти в себе, не дающей никакого прогресса, – это ступор, тупик, кольцевой лабиринт без выхода. Стало быть, этот Ременков – результат простого зомбирования лидером с более сильной волей и даром убеждения. Вот так и создается такое беспощадное быдло, которое становится лишь глупой пешкой с туманным иллюзорным мировоззрением в глобальной игре хитроумного ферзя.

Поимка преступника способствовала обновлению моих пагонов: я получил новую звездочку и стал «товарищем капитаном». Не скрою, в мои двадцать семь лет мне это очень льстило. Шел четвертый год моей службы участковым.

Вспыхнувший вулкан

   После случая со скинхедом я стал уважаемым человеком в органах. Прошлая моя ошибка забылась под громкими заслугами с раскрытием дела ювелирного магазина и поимкой негроненавистника. Да, случались на моем веку участкового и висяки, когда то или иное преступление из-за отсутствия зацепок откладывалось в долгий ящик, но такие особенности милицейской деятельности не редкость, да и знакомого Шерлока Холмса у меня не было, приходилось полагаться только на собственные силы, агентурную сеть и компьютерные технологии.

Следующие годы были спокойными для меня. Понимаю, что я просто свыкся с этой работой и, хотя все было по-прежнему – разборки с малолетками, проходящими по мелкому хулиганству, бытовые драки, периодические убийства и грабежи, – я все-таки стал чувствовать себя на этой стезе свободно и привычно. Как опытный патологоанатом безо всяких суеверий и брезгливости может сесть обедать в секционной комнате среди трупов, так и я обыденно стал воспринимать периодически возникающие опасности. Хорошее настроение подкреплялось и вниманием со стороны начальства, которое стало частенько жаловать меня за ответственную работу.

И вот в один из таких летних радушных деньков меня поразил неожидаемый удар сердечного характера. Выезжая с Краснодарской улицы на проспект Тракторостроителей после посещения лакокрасочного сервиса, причиной чему стала царапина на бампере моей машины, случайно нанесенной соседом по дому, не сумевшим аккуратно припарковаться рядом, мой взгляд бросился на девушку, выходящую на остановке из такси. Все словно перевернулось во мне в тот миг. Я припарковал свою «Мазду» у бордюра в десяти метрах от остановки, вышел из машины и стал пристально вглядываться в женский силуэт. Что-то внутри говорило мне: «не глазей в ее сторону, это не она, садись в машину и езжай по своим делам», но я все смотрел на нее, будто маленький ребенок, который провожает блаженным взглядом улетающий в небе самолет.

Это была она – Вика. У меня не было в этом сомнений даже тогда, когда ее лицо закрывали мелькающие прохожие и люди на остановке. Об этом мне сказало колотящееся внутри сердце, внезапно обожженное позабытым огнем. Я не лгу, вспоминал о ней за прошедшие четыре с половиной года я очень редко, не без легкой грусти и ностальгии, но не более. Со временем она стала для меня эфемерным воспоминанием, далекой историей, слабо походящей на реальность. Даже больше – приключением молодости, любовным скоротечным похождением. Поэтому почувствовать вдруг необъяснимое притяжение к этой женщине было для меня – трезвого умом, сдержанного и аналитически развитого милиционера – поразительно, и как я ни старался в ту минуту совладать с собой, мой взгляд ловил каждый ее шаг, каждое движение, и мне казалось, что я могу стоять так хоть целую вечность, лишь бы лицезреть ее.

Вика вышла из машины еще с одной девушкой, водитель такси помог им выгрузить рюкзаки и сумки из багажника. Видимо, они возвращались с какой-то поездки. Вика выглядела по-прежнему: стильно, сексуально, очаровательно. Эти несколько лет мало изменили ее облик, правда, прическа была не такой, как раньше. Но при этом в ней я увидел еще больше той серьезности, которая пугала и привлекала меня тогда. Она выражалась в ее уверенных движениях, выражении лица, осанке. Затащив с дороги на тротуар вещи, девушки достали из сумки воду, видимо планируя с минутку передохнуть. Я в эти минуты был буквально прикован к ним взглядом, по-моему, тогда я даже не дышал.

Когда Вика вдруг скользнула по мне своим взором, а после начала всматриваться детальнее, мое состояние ничуть не изменилось за исключением одного – сердце неприятно защемило. Глядя на меня, она пыталась вспомнить, где мы могли видеться, задумчиво сдвигала брови, вороша прошедшие годы в памяти. Потом же, дав знак подруге подождать, непринужденно направилась в мою сторону, а я все продолжал стоять истуканом с бледным лицом и лбом, холодным от пота.    

– Здравствуй, Саша, – весело поздоровалась она и непринужденно поцеловала меня в щеку. – Вот так встреча! Сколько мы не виделись?
– Давненько не виделись, – промямлил я, заставляя себя собраться. – Странно, что меня помнишь.
– Да ладно тебе, – тепло улыбнулась она. – Я хорошо помню наши встречи, хоть их было и не так много. Как твои дела? Чем занимаешься?
– Да так, – неуверенно пожал я плечами, – работаю потихоньку в милиции.
– Уцепился, значит. По-моему, тогда ты только начинал.
– Да, – слегка оживился я. – Потом стал помощником опера, потом участковым. Сейчас им и остаюсь.
– А почему опером не стал?
– Попал под сокращение.
– Обидно. Но все равно молодец! А в каком районе ты участковый?
– Орджоникидзевский, ХТЗ.
– Бр-р, о нем всегда ходила дурная слава. Там сейчас такой же беспредел, как и раньше?
– Ну, смотря как к этому относиться. Как по мне, так он ничуть не опаснее других районов. Поверь мне, везде есть свой беспредел. Харьков всегда был этим особо отмечен.
– Да-да, это точно. Так же, как и неиссякаемой хитростью, – засмеялась она. – На дворе кризис, все жалуются, что денег ни у кого нет, ругают власть, но наступает какой-нибудь праздник, и каждый невозмутимо и незаметно волочет домой к столу балычок, вырезку, «Радомер», «Пармезан», икорочку.
– Да, этого не отнять, – ухмыльнулся я и сменил тему. – А как твои дела?
– Работаю, – сказала она серьезно. – Кручусь-верчусь. С клуба ушла еще года три назад. Надоело распинаться для студентов, мажоров и толстых богачей постарше. И ты знаешь, в скором времени получилось пробраться в танцевальный коллектив. Наша руководительница – женщина серьезная, начала натаскивать нас, делать программы, и уже около двух лет мы ездим по странам, выступаем. Гоняла она нас, конечно, невероятно активно, но и результат получился высокий. Полные залы собираем, не повершишь. Вот сейчас как раз вернулись из Польши, были в Кракове и Варшаве, видишь, еще даже с чемоданами.
– А где выступали?
– Концертные залы, крупные клубы, кабаре.
– Классно! Рад за тебя.
– Спасибо. Как ты, семьей обзавелся?
– Нет, пока не сложилось. А ты?
– Я тоже пока в процессе. Живу с молодым человеком. Свадьбу планируем, но еще пока все откладывается.
– Ясно, а как ребенок твой?
– Ты о нем помнишь? Ребенок ничего, растет, в этом году пойдет в школу. Пока все еще с мамой живет, но к осени буду забирать его в город. Может ты забыл, они в Пересечном живут.
– Я все помню очень хорошо, Вика, – сказал я и, наверное, в этот раз что-то скользнуло в моей интонации, что заставило ее пристально посмотреть на меня, не отводя глаз.

Я вдруг почувствовал раздражение, сам не знаю на что, и решил закончить это молчаливое переглядывание, да и весь разговор:

– Ладно, поговорили и хватит. Мне на работу надо, – соврал я, ни на какую работу сегодня мне было не надо.
– Да, конечно, Саша. Приятно было тебя видеть.
– И мне тебя. Увидимся.

Она кивнула головой и развернулась уходить, а я резко открыл дверь и плюхнулся за руль. Сам не понимаю, то ли ее благополучие так взбесило меня, то ли факт ее скорой свадьбы, то ли вообще наличие у нее мужчины, – наверное, все вместе, хотя я и не имел абсолютно никакого морального права допускать такие эмоции. Ну, течет у красивой девушки своя жизнь, у меня она своя, да и никто ничего никому не должен. Да, все это так, но при всех прилагаемых усилиях в те минуты я никак не мог унять обиду на нее за то, что она ушла тогда, за то, что потерялась в этом большом, но тесном, как выясняется, мире. И, конечно, это все были только мои ребяческие мысли, ведь она ни в чем не была виновата передо мной, но мое сердце пронзилось острыми пиками и, сидя в машине, я понял, что если сейчас уеду, то единственным выходом обрести душевный покой будет петля.

Также стремительно, как я запрыгнул в машину, я выскочил из нее и принялся догонять девушек, тянущих за собой свои дорожные чемоданы.

– Эй, Вика! – окликнул я.

Они остановились.

– Что вы будете тащить сумки сами, давайте я подвезу, куда надо, – предложил я.
– Нет, Саш, спасибо, дом за углом буквально. Просто там склон, неудобный заезд для машины, не стали таксисту голову морочить. Хотя, раз предлагаешь, можешь помочь дотащить вручную.

Я принял чемоданы, Вика познакомила меня со своей подругой Юлей, и мы пошли. Идти было действительно недалеко. Только мы перешли дорогу и завернули за угол, как подруга достала ключи и отворила дверь калитки. Я занес вещи во двор.

– Это Юлин дом, сегодня останусь у нее, – сказала Вика. – Мой жених в отъезде, поэтому не хочу сегодня домой ехать.
– А вы с ним в Харькове живете?
– Да. Снимаем квартиру на Алексеевке. Ты ведь там тоже живешь – на Ботаническом Саду? – сказала она как ни в чем не бывало, но это снова неприятно колыхнуло во мне прошлое, ведь именно в моей квартире на Ботаническом Саду мы и провели с ней ту памятную для меня ночь. Не скрою, мне был приятен тот факт, что она помнила обо мне такие подробности, хотя это вполне могло говорить только о ее хорошей памяти, не более.
– Нет, сейчас живу на ХТЗ, я же там участковый, помнишь? С Ботанического Сада далеко добираться, нет смысла. Тоже снимаю пока квартиру. – В тот период я еще только вел досмотр за старушкой Зинаидой Федоровной, поэтому жилье продолжал брать в аренду.
– Понятно. Саша, извини, на чай не приглашаем, сам видишь, только с дороги.
– Да-да, конечно, я побежал.

Я судорожно начал копошить мозг в поисках разумного предложения о новой встрече, и уже на выходе со двора сказал, скрепя сердце:

– Может, как-нибудь увидимся? Расскажешь, как ты путешествовала. Да и у меня много новостей.

Она вышла ко мне за ворота и, прикрыв калитку, сказала то, чего я и боялся, хотя на ее месте наверное сделал бы так же:

– Саша, я все хорошо помню от нашей первой встречи в парке на Площади Восстания до проведенной вместе ночи. Но слишком много уже воды утекло, нам не нужно видеться больше.
– Почему ты ушла тогда? – только и смог спросить я.
– Не хотела, чтобы ты терял голову. Тогда ты только делал первые шаги на своем месте милиционера, будь мы вместе, все могло бы быть иначе. Да и не буду тебе врать, с моей стороны это была просто благодарность за решенную тобой ситуацию с Алисой.
– Странная женская логика, – грустно улыбнулся я. – Я должен считать твой тогдашний поступок благородным?
– Ну ты же тогда играл в благородство, вот и я поучаствовала. И тебе большое спасибо за то, что не стал искать меня, тогда бы сегодняшняя наша встреча сложилась иначе.
– Я ничего не понимаю, – честно признался я.
– А не нужно ничего понимать. Запомним друг друга, и все. У меня своя жизнь, у тебя своя. Смотри, каким ты стал: высокий, крепкий, красивый, мент – настоящий мужчина! Все дороги перед тобой открыты. А я пойду своей дорогой. Давай не ворошить прошлое: было и было. А то это обычно ни к чему хорошему не приводит.
– Но ведь у нас не было прошлого. Ворошить нечего. – Я открыто посмотрел ей в глаза. – Ладно, что-то мы в дебри лезем. Поехал я. Удачи тебя в работе и личной жизни. Тоже был рад снова тебя увидеть.

На этом я и ушел. Я не поцеловал ее в щеку, не приобнял и даже не пожал руку. Тупая боль в душе твердила только об одном: теперь я потерял ее навсегда. Почему только сейчас я сделал такой вывод? Да потому, что я всем своим существом верил, что однажды наша встреча состоится. Верил глубоко в душе, поскольку разумом объяснял себе все по-другому. Но подсознательно я искал ее в прохожих, вглядывался в лица везде, где бывал, и ждал этой встречи все четыре с половиной года. Объятия других женщин только притупляли тоску, и это было вполне успешно, ведь я ее уже практически забыл и успокоил душу. Но теперь этот спящий вулкан вспыхнул, и я не видел возможности его погасить в себе. Душа была в смятении.

Запой

Сказать, что я был подавлен – не сказать ничего. Все вмиг потеряло для меня смысл: работа, друзья, легкомысленные встречи с девушками, карьерные цели. Это стало ненужным и даже вызывало раздражение. Я полностью замкнулся в себе. Я так же продолжал ходить на работу, монотонно выполнял свои обязанности, но все делалось механически, по привычке. Я стал черствым и чересчур серьезным – такой себе насупленный строгий участковый. Мое равнодушие ко всему тесно граничило со злобой на всех и вся, конечно, ничем необоснованной.

Я прекрасно понимал, что это состояние – всего лишь обида на то, что моя иллюзия не оказалась реальностью. Обида на жизнь, что моя внутренняя вера в нашу встречу с Викой дала свои плоды, и она состоялась, но результат оказался не в мою пользу. Такая себе насмешка судьбы. И хоть я всегда знал, что следует быть осторожным со своими желаниями, я сам попал в эту хитрую ловушку. Теперь я хотел, чтоб этой встречи никогда не было, пусть лучше бы я продолжал жить прежней жизнью, которая складывалась у меня по большому счету весьма неплохо. Теперь же мне оставалось только терпеть это ненавистное чувство досады, ведь мои руки были связаны очередными словами Вики о том, чтобы я не искал с ней встречи. В конце концов, у нее был человек, которому она дарила свою любовь.

Лечился от своей депрессии я только вечерними молчаливыми прогулками. Я стал задумываться над тем, что в амурных делах я точно не счастливчик. Найти себе девушку на ночь я мог без проблем, а вот с тем, чтобы построить серьезные отношения, как-то не складывалось. Я долго ломал голову над этим, но так ничего и не понял. Я могу сказать беспристрастно, что я всегда относился к отношениям серьезно, всегда уважал своих женщин и пытался стать для них крепкой опорой. Я не пропивал зарплаты, не пропадал сутками с друзьями, в моей квартире всегда было чисто и прибрано, и носки с трусами я стирал себе сам. Признаюсь, даже любил готовить: борщ, шурпа, всевозможные супы, то есть горячее – было моей визитной карточкой. Баловал своих женщин, правда, умеренно, не из жадности, а скорее из-за недостатка свободного времени, хотя никогда не скупился на совместные развлечения. Жгучей ревности я тоже за собой не замечал и к себе никогда не пытался привязать. Да, моя работа накладывала свой негативный отпечаток на мой характер. Я мог быть властным и иногда радикальным, но я честно работал над собой и старался не допускать чрезмерного "командирства" с моей стороны в отношениях. Несмотря на это, женщины монотонно отказывались становиться моими постоянными спутницами. Легкомысленные отношения – это да, всегда пожалуйста, семья – нет, Саша, это нам ни к чему...

Ситуация с Викой окончательно вышибла из-под меня и без того шаткую опору. Уразумев вскоре, что прогулки по парку – не очень эффективное лекарство, я запил. Вечерами напивался в дым, а утром шел с похмелья на работу, кое-как делал ее, и снова возвращался в свою квартиру-сталинку на улице Фрунзе, где и уходил в скоротечную алкогольную нирвану. Иногда бухал с друзьями, но чаще один. Буйным, на удивление, не был, приключений не искал. Периодически в пьяном угаре дубасил боксерскую грушу, которую повесил в коридоре, а еще доставал соседей громыханием музыки, которую мне иногда хотелось послушать ночью.

Один раз ко мне с гневными разбирательствами даже спустился сосед сверху, имевший внушительную комплекцию. Его не смутило то, что я участковый, хотя заплетающимся языком я пытался до него это донести, даже махал перед лицом "корочкой". В общем, со злости влепил он мне хорошо поставленным правым хуком в скулу, отчего я еле удержался на ногах. Повышенная эмоциональная активность сделала его в моих глазах злейшим врагом человечества, поэтому в ответ я рванул его на себя и остановил лбом, которым поломал соседу нос, после чего отшвырнул его в подъезд и закрыл дверь. Утром ко мне пришла милиция. Мои коллеги мне естественно ничего не сделали, разыграли с ними комедию, на том и кончилось, но, не видя возмездия, мой сосед, оказавшись человеком с возможностями, все-таки раскрутил эту ситуацию, и в итоге о ней узнало мое начальство, сделав мне строгий выговор. Нехорошо, когда участковый бьет граждан своего же района. А то, что синяк со скулы сходил у меня неделю, этого никто не заметил. Впрочем, разумеется, они были правы.

Из-за этой неурядицы пить я не перестал, а музыку слушал так же громко, правда, сосед больше не приходил, а только колотил по батарее. Уже позже, когда я вышел из запоя, я подарил ему хороший коньяк, извинился и пригласил его с семьей на ужин, чтобы, так сказать, замять произошедший инцидент. Так как впоследствии я вернулся к нормальному образу жизни, наши с ним отношения наладились, и мы даже периодически по выходным пили с ним пиво. Неплохой мужик оказался.

Но пока я глотал водку как воду, не скупясь на деньги. Единственное, что заставляло меня приводить себя в порядок, это необходимость выполнять обязанности по уходу за Зинаидой Федоровной. В случае с ней моя совесть не позволяла мне появляться в ее доме в непристойном виде. Но сразу же по выходу на улицу я снова шел или в магазин, чтобы купить водки или коньяка, закуски и пойти домой, или в бар, и тогда напивался там. В тот период я ни о чем не думал. Особой злости ни на что я тогда уже не испытывал, но и не имел никаких целей. Это было просто унылое существование молодого человека, который не понимал, зачем ему выходить из этого состояния, если в нем по крайней мере проблем меньше.

Здоровье у меня было отменное, я мог легко влить в себя пол-литра крепкого алкоголя, и не поморщиться. Иногда делал именно так, но чаще растягивал удовольствие на весь вечер, и бутылка водки надолго стала для меня вечерней нормой. Пил я месяца полтора, то меньше, то больше, и пришел к тому, что начал закладывать за воротник и на работе, не желая мириться с головной болью от похмелья. Дела я выполнял только самые необходимые, никакой инициативности от меня тогда по очевидным причинам не исходило.

Время от времени я снимал девочек, с которыми весело просаживал свои сбережение в ресторанах и клубах. Со временем тихое пьянство перетекло в разгульное, и я начал все чаще появляться на шумных тусовках. Марьяна видела мое состояние и даже пыталась помочь, но она меня уже мало интересовала, опять же по той причине, что тоже в какой-то степени оттолкнула меня ранее в моем стремлении быть с ней рядом. Мне надоела такая наша с ней дружба с периодическими сексуальными вкраплениями, и я перестал отвечать на ее звонки. Я был обижен на весь женский пол.

Потом мне снова захотелось тишины и я оформил себе на несколько дней отпуск, необходимый якобы для восстановления пошатнувшегося здоровья. Я решил уехать из города, и местом желаемого проведения времени выбрал Старый Салтов – регион недалеко от Харькова с водоемом, лесом и базами отдыха. Я поселился не на одной из них, а в отдалении, арендовав маленький домик. Теперь я пил там, и в процессе этого времяпровождения купался, бродил по лесу, ходил на рыбалку. Кстати, на рыбалке я проводил большую часть времени, и дело было не в азарте ловли рыбы, просто вода меня успокаивала. 

Я думал о том, чтобы утонуть, привязав себе к ноге камень, повеситься в лесу или просто резануть себе вены. Резануть, и лечь в реку. Чтобы не спасли, резать нужно вдоль, а не поперек, этот нюанс я знал давно, периодически приходилось на работе иметь дело и с самоубийцами. Но когда я начинал уже планировать один из способов покончить с собой, меня спасала гордость, которая говорила мне: "Убить себя из-за бабы, которая даже не узнает этого? Да это же верх идиотизма!" В итоге я бросил эту мысль, хотя и мотивации к жизни тоже не нашел.

По приезду назад в город пить я стал все-таки поменьше. Организм хоть и здоровый, но всему есть предел. Головные боли с бодуна стали приносить больше неудобств, чем недолгая алкогольная иллюзия, и я сбавил обороты... но зато стал курить план. С этим, правда, у меня не заладилось. Если алкоголь вызывал во мне хоть какие-то эмоции, то марихуана их вообще уничтожала, а при моем равнодушии это грозило мне стремительным падением в тихий омут бесчувствия. Я это быстро понял и сумел вовремя остановиться.

Я мог бы соврать и сказать, что однажды я, зардевшись идеей защиты общества от преступников, выбросил все бутылки и пакетики с планом в мусор, сбросил с себя саван вялотекущей смерти и нашел в себе силы жить новой жизнью, но это не так. Сначала я держался за работу, но даже мысль об ее утере однажды не испугала меня. Мент я все равно был посредственный, обычный участковый, ничего такого. И, по правде говоря, от меня мало что зависело. Да, что есть, то есть, преступности в районе поубавилось, особенно после того, как мне в хорошем смысле сорвало крышу, и я после своей ошибки с наркоторговцем начал как ошалелый наводить порядок на территории своей юрисдикции. Но тогда для меня это ничего не значило. Начальство пока терпело падение моей работоспособности. Особо меня не проверяли, в открытом пьянстве я уличен не был, но всем было понятно, что в последнее время толку с меня как с козла молока. Когда мне сказали, что если я не возьмусь за ум, меня выкинут за ворота органов как вшивую собаку, я никак не отреагировал. Выкинут, значит, выкинут. Апатия толстым слоем осела на струнах моей души.   

Спасение

Не знаю, к какому забору бы прибила меня такая моя жизненная позиция, если бы ни его величество очередной счастливый случай. В очередной раз напившись допьяна и засыпая в раскорячку на полу своей квартиры, я вдруг смутно услышал стук в дверь.

– Пошли вон, шпана! – пробуровил я, пьяно рассуждая о том, что вероятно это балуются дворовые пацаны.

Стук повторился, но я уже начал засыпать, поэтому никак не отреагировал. Следующий фрагмент, который я запомнил, была Вика. Да, она стояла надо мной и смотрела. В тот момент она была красива как никогда. Проснувшись с дикой головной болью, я понял, что истина в вине перестает быть таковой, галлюцинации – это уже неприятный признак. Не хватало еще до белой горячки докатиться...

В тот день был мой выходной. Усевшись на полу, я как осел закачал головой, полной тумана и разрывающего виски частого пульса. Продолжаться так больше не могло. Нужно было искать новый наркотик от своего отчаяния. Я принял душ, заставил себя поесть, выпил все-таки грамм сто водки, чтобы хоть как-то привести себя в чувство, и решил отправиться в церковь.

Сам не знаю, с чего это вдруг я так кардинально изменил свой взгляд на мир, но я решил, что в том, что со мной произошло, виноват только я сам, и было бы глупо просто взять и превратить себя в собачье дерьмо, сделаться таким же отбросом, бомжом и алкашом, подобно тем, с кем я веду борьбу как участковый. И не стану скрывать, тогда для меня это было только вопросом времени. Например, хозяин квартиры, которую я снимал, пару раз наблюдая мою невменяемость, уже поговаривал о том, что скоро поселит на мое место других людей. И за месяц я ему уже задолжал. Питался тоже очень плохо. В основном едой служила только закуска, чтоб не пить водку в чистую. К завершению моего продолжительного запоя у меня на балконе скопилась целая батарея пустых водочных бутылок. Конечно, денег у меня в тот период тратилось больше, чем обычно. Пару раз я терял какую-то их часть, а так – проматывал в барах, клубах или просто закупал побольше спиртного домой. Большую часть финансовых запасов к тому времени я уже истратил.

 Чего не делал, так это не ездил пьяным за рулем, правда, на то была весомая причина. Один раз, обнаружив отсутствие дома алкоголя, я взял ключи от машины и кое-как добрался до стоянки. Со стоянки я даже не выехал – как только тронулся, зацепил фарой столб от навеса (для своей "Мазды" я арендовал постоянное место на стоянке с навесом). Видя такое положение вещей, охранник подскочил ко мне и пригрозил вызвать милицию, если я сейчас же не выйду из машины и не отдам ему ключи. Благоразумие взяло верх, я выполнил его требования. Он поставил машину на место, а ключи отдал мне на следующий день, не преминув как следует меня обругать и осудить мой неадекватный поступок. После этого я больше никогда не пытался повторить попытку вождения в нетрезвом виде.

Именно это понимание, что я с уверенной постепенностью скатываюсь все ниже и ниже и становлюсь откровенной сволочью, и вернуло меня в реальность. "Получается, что я ратую за нравственность, но сам же эту нравственность разлагаю", – думал я. Осознав это, на водку стало тошно смотреть, и появилось желание пойти в церковь и покаяться. Приведя себя в порядок, насколько это было возможно, я нетвердым шагом пошел в храм, благо, находился он от моего дома в десяти минутах ходьбы. Всего-то нужно было пройти через сквер в сторону раннего Дворца Пионеров, который к тому времени переименовали в Дворец детского и юношеского творчества "Исток". Возле него, собственно, и располагалась недавно построенная церковь, названная в честь архиепископа – священномученника Александра.

Я еще не знал, каким образом я буду складывать свою дальнейшую жизнь, но превращаться в ничто мне точно расхотелось. Взгляды святых с икон доставали до глубины моего сердца, заставляя подкатывать к горлу комок, норовивший вот-вот прорваться потоком слез. В те минуты мне было мерзко от самого себя, от того, что моя жизнь потеряла смысл. Мое покаяние вызвало во мне искренность, которую я никогда не испытывал прежде, и не знаю, уверовал ли я в Бога, но в то, что я должен нести собой правосудие, я осознал целиком. Но для начала следовало пройти путь очищения, то есть вырвать из себя все то паскудное, что мешало мне быть настоящим, что мешало мне видеть ясно и принимать разумные решения.

Так как время уже перевалило за полдень, служба уже кончилась, но я твердо решил начать новую жизнь с исповеди и причастия, что я делал всего пару раз в жизни, и то с настояния родителей, когда был маленький. Мне сказали, что для этого нужно прийти на службу сегодня вечером, а потом и завтра утром, когда и будут производиться обряды исповеди и причастия. 

Я вернулся домой с намерением снова лечь спать, чтобы к вечеру вновь вернуться в храм уже полностью в трезвом состоянии. Когда я вошел в квартиру, то увидел на столе сложенный листик бумаги, который не заметил, когда уходил. Я не придал ему никакого значения, разулся, взял его в руки и решил переложить к прочим бумажкам для записи, которые хранил на холодильнике. "Ну мало ли, как он здесь оказался, – подумал я. – оставил спьяну, наверное". Уже у самого холодильника я заметил, что на листе что-то написано и развернул посмотреть. От прочитанного мое сердце чуть не остановилось. На листе было написано:

"Здравствуй, Саша. Поняла, что зашла к тебе не вовремя. Хотела сделать сюрприз. Есть разговор. Как сможешь, перезвони мне. Вика".

Ниже прилагался номер телефона. Я присел на стул и начал почесывать голову, спрашивая себя, откуда эта записка могла оказаться у меня дома? Я допустил мысль о том, что я, возможно, сам сочинил для себя это послание, но почерк был сто процентов не мой, и, значит, эта версия не могла быть правдоподобной. Но тогда откуда она взялась? Я не мог себе представить, что Вика была у меня дома, для меня это было нереальным и невероятным. Я начать скрупулезно вспоминать, как вчера окончился мой вечер.

Была пятница. Выйдя с работы, я увидел, что начал накрапывать дождь, поэтому договариваться с друзьями о встрече или ехать куда-нибудь на тусовку я не стал. Зашел в супермаркет, купил продуктов и водки, и пошел домой. По дороге пару раз или больше отхлебнул горячительного пойла, выкурил несколько сигарет, и дома обнаружил, что выпил уже почти полбутылки. Но тогда я еще был в сознании. Затем я наскоро приготовил себе ужин, зацепился за интересный фильм по телевизору и так вроде бы провел остаток вечера. Допив одну бутылку, я принялся за вторую. К утру в ней оставалось грамм двести. Разумно предположить, что я выпил  полторы бутылки водки и вырубился на полу спать. То, что я никуда не уходил из дому, я помнил точно.

Да, входная дверь была незакрыта на замок, я часто забывал это сделать в период моей беспорядочной жизни. Но предположить, что Вика могла прийти ко мне, увидеть меня вдрызг пьяного, оставить на тумбочке записку и уйти, мне было сложно представить. Я помню, что кто-то вечером, когда я уже засыпал, стучал в дверь, но на этом мои воспоминания оканчивались. Получается, что моя галлюцинация была реальностью, и Вика действительно была у меня дома.

Тогда назревал следующий вопрос: как она узнала мой адрес, если никакой конкретики о своем местонахождении в нашу встречу я ей не предоставил? Не ответив на него, мне вдруг стало жутко неудобно на душе от понимания того, что Вика могла видеть меня в таком безобразном виде. Размышлять можно было долго, но гораздо разумнее было просто набрать номер оставленного телефона и все выяснить. Я разволновался как школьник и не придумал ничего лучшего, как, немного погодя, уснуть. Эта фантастика лишила меня всяких сил, которые и так были на исходе от чрезмерного употребления спиртного.

Как я и обещал себе, к вечеру я отправился в церковь на службу. Позвонить я так и не решился. В церкви моя голова была чиста от мыслей. Давал знать о себе еще не прошедший отходняк, который тормозил мыслительную деятельность, но песнопения церковнослужителей наряду с запахом ладана буквально зачаровали меня, и я на два часа в какой-то степени выпал из реальности. 

Хозяин жизни

Не знаю, с чего я это взял, но я решил, что до того, пока я не исповедаюсь и не причащусь, телефонный звонок Вике окончится для меня новым провалом, поэтому не позвонил я ей и после вечерней службы. Не сделал я этого и с утра, когда отправился на ее вторую часть. Из церкви вышел я одухотворенный и вдохновленный, хоть и слабость была дикая. Не могу сказать, что я был глубоко верующим человеком, я мало задумывался о духовных вещах, да и к религии у меня не было конкретного отношения – да, крещеный, но крест на серебряной цепочке носил просто по привычке. Но в тот день, сам не знаю почему, мне было жизненно необходимо побывать в церкви. У каждого свои тараканы в голове. И я не ошибся.

В самый разгар службы я почувствовал сильное головокружение и потерял сознание. Я видел, как надо мной столпились люди, как подошел священник и начал читать молитвы и умывать меня водой, но видел я это не глазами. Это сложно объяснить, но я словно воспарил над телом. А после на одной из стен церкви я вдруг увидел меловые надписи, написанные аккуратным старинным каллиграфическим почерком. Эти надписи были своего рода призывами, которые были близки моему сердцу. Я успел дочитать их до конца, пока меня не привели в чувство. Когда я очнулся, я посмотрел на стену, но никаких надписей там не было. О том, что я видел, я не стал рассказывать священнику, думаю, что просто постеснялся. Я запомнил написанное, и это было для меня главным.

Не скрою, произошедшее разволновало меня, даже в некоторой степени устрашило. Но я быстро объяснил себе, что мир состоит не только из вещей, которые можно потрогать руками. Человеку нового века было бы странно утверждать об обратном, а если и так, то это бы походило на невежество, нежели на проявление цивилизованности. Поэтому я просто принял эту ситуацию, а, придя домой, немедленно записал увиденное на бумаге. Теперь я знал, что мне делать и как жить дальше. Я выпрыгнул из болота уныния так же стремительно, как и окунулся туда. Но теперь я словно сбросил старую кожу и переродился. С того дня я стал хозяином своей жизни.   

 Состояние мое еще пока было не очень, но организм восстанавливался быстро. Смотреть на мир трезвыми глазами, правда, было слегка непривычно, а не пил я уже как сутки. Было воскресенье. Закончив с записями, я взял в руки мобильный телефон и набрал номер, который был указан в записке. Пока шли гудки, на меня снова накатил легкий тремор, но как только я услышал голос Вики, на сердце потеплело и от волнения не осталось и следа. Я был рад ее слышать, и был рад тому, что записка оказалось реальной.

– Вика привет. Это Саша. Тебе удобно разговаривать?
– Да, Саша, здравствуй. Могу говорить, не занята сейчас.
– Я увидел твою записку у себя дома и, честно говоря, немного озадачен.
– И чем же? – иронично спросила она.
– Ну, я не вполне понимаю... Да я вообще ничего не понимаю: как ты меня нашла, зачем ты меня нашла, зачем ты приходила, зачем оставила записку, как попала в квартиру? Этих вопросов хватит?

Она звонко рассмеялась в трубку.

– Я же написала в записке, что мне нужно с тобой поговорить.
– Значит, ты все-таки была у меня дома?
– Была. Но не стала тебя будить.

Если бы она стояла передо мной, то увидела бы, как товарищ капитан покраснел.

– И о чем же ты хотела поговорить?
– Думаю, это лучше сделать при встрече, если ты не откажешь мне в этой просьбе.

Я замолчал, не зная, что говорить дальше. Не очень мне хотелось снова будоражить душу. В конце концов, я выдавил:

– В чем конкретно будет заключаться наш разговор?
– Это не телефонный разговор.
– Тебе нужна моя профессиональная помощь?
– Да, что-то вроде этого.

Такая ее игра была мне неприятна, поэтому я сказал ей:

– Вика, можно начистоту? Я боюсь, что не смогу тебе помочь по ряду причин. Если тебе нужна консультация, я дам тебе несколько телефонов квалифицированных сотрудников органов, которые смогут помочь тебе в твоих вопросах. Я скажу, что ты моя знакомая, и они не откажут.
– Понятно. Не хочешь встречаться. Кстати, я уже один раз приезжала к тебе, но не застала дома. В вашем райотделе мне сказали, что ты взял отпуск и уехал, но я решила проверить.
– Ты была в райотделе?
– Да была, тебя искала. Но там мне дали только адрес твоего рабочего места. Где ты живешь, я узнала через свои связи.
– Свои связи? Угу. Ну так если твои связи позволяют тебе без труда выяснить адрес участкового района, то есть информацию довольно конфиденциального характера, зачем тебе нужна моя консультация? Ты не можешь получить ее через свои связи?
– Нет, не могу.
– Вика, не обижайся, мне думается, что мы с тобой все обсудили в последнюю встречу.
– А с чего ты вдруг так напился? – не обратив внимания на мое высказывание, спросила она.
– Захотелось напиться – напился.
– И уснул на полу?
– Да, я в своей квартире, где хочу, там и сплю. Кстати, как ты вошла?
– Я стучала, но никто не открыл, хотя в окнах свет горел. Я дернула за ручку, дверь и открылась. Как в сказке. Не боишься с открытой дверью ночевать? Ты же участковый все-таки.
– Нет, не боюсь, я же участковый! – сказал я ей в тон и снова замолчал.
– Так, Саша. Я поступлю следующим образом. Возьму пример с тебя. Сегодня в семь вечера я буду ждать тебя в кафе "Каштан" в твоем районе, чтоб не заставлять тебя куда-то ехать. Ты же знаешь, где находиться "Каштан"?
– Да, знаю.
– Вот и хорошо. Хочешь приходи, хочешь, нет. Дело твое. Пока, – сказала она и повесила трубку.

Чтобы моя голова не взорвалась от вороха беспорядочных мыслей, я решил посвятить день уборке квартиры. Не прибирался я уже давненько, даже не помню, когда в последний раз. Я сгреб в мешок и выбросил на помойку все водочные и пивные бутылки, которыми мой балкон был в буквальном смысле завален. Затем я все тщательно пропылесосил, вытер пыль, отдраил грязные полы, перестирал все вещи, вымыл скопившуюся засохшую грязную посуду. Устал как собака, голова все еще была не на месте, поэтому лег на часик вздремнуть. Разбудил меня телефонный звонок хозяина квартиры, который просился зайти в гости на разговор. Я согласился, поднялся с дивана, сходил в душ, побрился, слегка перекусил и встретил владельца моего временного жилья свежим и опрятным. Это было мне на руку. Квартира была чиста, да и мой вид уже более-менее походил на человеческий. В ходе короткой беседы я убедил его в том, что проблем со мной больше не будет, все долги по коммунальным платежам и аренде будут в скором времени погашены и т.д. и т.п. Конечно, я попросил его не сдавать никому эту квартиру. Он сначала поворчал, рассказал о жалобах на меня от соседей, недовольно покривил лицо, но после все равно согласился, даже на прощанье бросил:

– Ну, ладно, с кем не бывает. Но смотри, Александр, хоть ты и участковый, но если снова начнешь беспредельничать, квартиру сдам другим людям. У тебя свой заработок, у меня свой. Так что без обид.

Я еще раз заверил его, что все будет в порядке, и не обманул его. В дальнейшем все было именно так. После его ухода я стал обдумывать предстоящую встречу с Викой. Я не стал ломать себе голову, зачем ей вдруг спустя два месяца потребовалось видеть меня, – это женщины, их поступки часто не имеют никакого отношения к логике. Единственное, что кололо меня, это мысль о том, что она решила со мной встретиться действительно для того, чтобы проконсультироваться по законам, каким-то юридическим вопросам или что-то в этом роде. Хотя с другой стороны, даже если это и так, рассудил я, то тому и быть. Я уже переболел чувствами и повторять горький опыт не собирался. Поэтому стал трезво рассуждать над тем, а нужна ли теперь мне эта встреча вообще?

Не стану отрицать того, что к этой женщине тянуло все мое существо, но ум теперь это контролировал, и для меня было жизненно важно аргументировать для себя, зачем мне нужно встречаться с ней. Ответ дался мне нелегко, как ни крути, обижен я был до глубины души, но в итоге я решил прийти на встречу. Так же, как когда-то пришла она. Для меня это был чисто жест уважения, уж слишком настойчиво она добивалась встречи: и в райотделе была, и на работе у меня была, и нашла людей, через которых узнала мой адрес, и домой приезжала… В общем, хватит полемики, кроме этого мне было еще и жутко любопытно, о чем же она хочет со мной поговорить. Наверное, даже больше это мальчишество и заставило меня прилично одеться и выйти в половину седьмого из дому.

Интрига

Через двадцать минут я достиг улицы Третьего Интернационала и вошел внутрь кафе "Каштан". Вики еще не было. Официантка провела меня к свободному столику, и я заказал себе кофе. В этот раз Вика не заставила себя долго ждать, в пять минут восьмого она энергично вошла в двери и осмотрела зал. Увидев меня, приветливо улыбнулась и подошла.

– Прости, я немного опоздала.
– Ничего, я сам только пришел.

Выглядела она снова довольно эффектно. На ней была обыкновенная одежда, то есть не вечернее платье, но эта девушка, без сомнений, умела одеваться так, чтобы на нее обращали внимание. И вроде бы ничего такого – полупальто, гольф, длинная кофта, джинсы, туфли с символическим каблуком, но чувство стиля просматривалось даже неискушенным взглядом.

Тоже заказав себе кофе, Вика коротко взглянула на меня и сказала:

– Так, наверное, сразу к делу.
– Как скажешь, – пожал я плечами.

Было видно, что она не абы как волнуется: этот бегающий взгляд, нетвердый, как раньше, голос, суетливое копошение в сумочке в поисках гигиенической помады отчетливо подчеркивали это. Наконец, она и сама сказала:

– Я немного волнуюсь.
– Что случилось? – приподнял я бровь.

И дальше на выдохе выпалила:

– Я хочу, чтобы мы были вместе. – На какое-то время она открыто посмотрела мне в глаза, но после перевела взгляд на стол.

Тут и официантка принесла ей кофе, и у меня появилось несколько секунд для осмысления услышанного. После перенесенных душевных терзаний я не был поражен ее словами и воспринял их спокойно. Спросил только:

– А на чем основывается твое желание?
– Мне кажется, между нами есть связь. Я не могу свои чувства объяснить словами.
– Но ты меня практически не знаешь. Всего одна ночь – почти пять лет назад назад, и пару мимолетных встреч до этого. Две, если быть точнее.
– Это не объяснить словами, – монотонно повторила она.
– Но ты ведь не любишь меня, – почти шепотом произнес я.
– А что в твоем понимании любовь? – посмотрела она мне в глаза.
– Это долгий разговор.
– Не увиливай от ответа.
– Я не знаю, что тебе сказать.
– А я скажу тебе вот что. Любовь – это по крайней мере забота о человеке, с которым ты рядом. И этого достаточно, дальше можно не продолжать. Большинство и до этого не доходят. Да, мы почти не знаем друг друга, да у нас действительно, как ты и сказал, нет прошлого. Нам практически не о чем вспомнить, и не за что друг друга осуждать. Но мы можем сделать так, чтобы у нас появилась возможность вспоминать то, что мы совершим в настоящем. Не этого ли ты хотел, когда за воротами у Юли предложил мне встретиться и поделиться жизненными впечатлениями?
– Уже не знаю.
– Все вы мужчины – дети. Морды бить, это всегда пожалуйста, и грудь друг перед другом выпячивать, а серьезных вещей боитесь. Даже говорить о них боитесь. Отшутились, самолюбие свое потешили, и все. Что ж, Александр, я желаю тебе счастья. На этом и расстанемся.

Она глотнула кофе и встала, не глядя на меня.

– Останься, – остановил ее я. – Присядь.

Она посмотрела на меня со смешанным чувством некоторого презрения и досады, но села.

– Почему ты все-таки сбежала после той ночи?
– Я увидела, что ты влюбился.
– Это так плохо?
– Нет. Но я говорила тебе, что не собиралась тогда заводить отношения. Я не пережила тогда еще утрату мужа. И поэтому дать тебе ничего не могла. Да и не хотела. Зачем нужно было разбивать тебе сердце?
– А ты думаешь, оно осталось целым?
– Знаешь, лучше не иметь, чем терять.
– Я ждал тебя почти пять лет, а когда мы снова встретились, я подумал, что, может быть, жизнь не напрасно столкнула нас, но твои слова стали для меня препятствием, и я опять тебя потерял. И теперь я точно не хочу, чтобы это случилось в третий раз.
– Я тебе ничего не обещаю. Кто знает, как могут сложиться наши отношения. Это будет зависеть от нас обоих. Я буду стараться.
– А что думает на этот счет твой жених?
– Я рассталась с ним через пару недель после нашей встречи. Это были бессмысленные отношения.
– А почему ты не приехала раньше?
– Тебя искала, – сказала она и вдруг ее голос дрогнул, а на ее ресницах проступили слезы.

Я подошел к ней и тепло прижал к себе.

– Вытирай слезы. Мы идем домой.
– Подожди, это еще не все.
– Что такое?
– Знай, если ты получаешь меня, то ты получаешь и моего сына. В этом году ему нужно идти в школу, и он должен жить со мной.

Я задумался.

– Вика, я...
– Подожди. Я хочу, чтоб ты знал, что с моей стороны это никакая не уловка. Ты можешь подумать, что я специально так подстроила ситуацию, вроде как бросила жениха, пришла к тебе и предлагаю взять на себя такую ответственность. Так вот это не так. Своего парня я бы бросила в любом случае, мне надоели такие отношения. И знай еще то, что я неплохо зарабатываю сейчас, и в состоянии прокормить и себя, и своего сына. На двоих нам хватит. Да и тебя, как ты сам сказал, я почти не знаю. Поэтому не думай, что в моем предложении есть коварство. Я просто предоставляю тебе факты.
– Я их услышал – сказал я.
– Не спеши с выводами. У нас еще есть время побыть вдвоем, кто знает, как сложится. Не загадывай.

Эта ночь стала для меня еще одним откровением. Я любил так, как никогда прежде. Ее трепетные прикосновения заставляли меня судорожно хватать воздух ртом, который она покрывала своими горячими поцелуями. Изгибы ее упругого спортивного тела разжигали во мне пожар, который она еще больше распаляла томным дыханием и завораживающими разум стонами. Мы то возносились к небесам нежности, то стремительно падали вниз в перины дикой страсти. В этом не было и намека на пошлость или лицемерие. Мы были словно одним целым, готовыми слиться воедино и раствориться друг в друге. Ее судороги наслаждения вводили меня в беспамятство, когда она, обхватив мою грудь руками, страстно впивалась в меня губами, заставляя поддерживать такт ее движений. Насытившись друг другом, мы еще долго лежали, сплетенные телами, и дарили друг другу всю чуткость и любовь, на которую были способны. Я обрел мир.

Затем мы беседовали с Викой до самого рассвета. Она рассказала мне о том, как ездила по городам и странам, а я ей о своей жизни и деятельности. Она искренне восхищалась моими победами, сочувствовала моим поражениям и как родная мать переживала, когда я рассказывал ей о недавнем запое. Я уже ничего не скрывал от нее, я был открыт и честен в отношении своих чувств, и, не боясь, признался ей, что мое сердце было не в силах выдержать удар от понимания того, что мост, который хрупко соединял нас, навсегда рухнул в бездну.

Что касается Вики, танцами сейчас была занята вся ее жизнь. Вместе со своим коллективом она часто ездила в заграничные поездки, в перерывах между которыми навещала своего маленького сына за городом. В одном из Харьковских клубов она однажды познакомилась с молодым человеком, с которым у нее постепенно сложилось, по ее словам, какое-то подобие отношений.

– Почему подобие? – говорила она. – Потому что мы жили мыслями о том, что просто есть друг у друга, но ничего не знали о взаимных переживаниях и чувствах. Говорили, что любим друг друга, но это было не так, ни с моей, ни с его стороны. Мы делали так для того, чтобы соблюдать правила отношений. Якобы у меня есть парень, а у него девушка. Мы практически не ссорились. Не потому, что все было хорошо, а потому что у нас было мало точек соприкосновения. Он занимался социальной деятельностью, организовывал фестивали, вечеринки, праздники и тому подобное, а я танцевала. Мы встречались, чтобы обменяться новостями, переспать, сказать друг другу, что соскучились – так для вида, не от сердца, и потом снова разбежаться по своим делам. Он дарил мне подарки по каким-нибудь поводам, я ему привозила сувениры из-за границы. Мы не лезли друг другу в душу, сохраняя стабильный баланс видимости отношений. Кстати, вот так живут очень многие люди.
– Для чего?
– Чтобы знать, что ты не один. Это иллюзия. Убеждение себя, что ты кому-то нужен. Все бояться одиночества. Это из-за гордости, в плохом понимании этого слова. Нам сложно заставить себя понять, что мы можем быть никому не нужны, это унижает самолюбие. Поэтому и создаются такие знакомства, которые просто оформят тебе статус занятого кем-то человека, чтобы можно было не стыдиться перед обществом. Типа: "Как у тебя на личном фронте?" – "Отлично. У меня есть парень, уже два года вместе! Скоро поженимся!" – "О, поздравляю, молодец! Верной дорогой идешь!" Вот и мы так существовали, и он таки сделал мне предложение, а я согласилась. С конкретной датой свадьбы мы все откладывали и откладывали, то я находила причину, то он, хотя с родителями уже успели познакомиться. Так прошло почти полгода, и я встретилась с тобой. Кстати, Саша, у тебя очень яркие глаза, они открыты и в них нет лжи. Твои глаза сказали мне, что ты любишь меня не так, как мой жених, уже бывший. Ты любишь не за тело, и не за статус. Когда я сказала своему парню о том, что нам нет смысла жениться, и привела ему четкие доводы, он, конечно, расстроился, говорил, что я разбиваю ему сердце и все такое, но и это все было неискренним, пустой бравадой из-за обиженного самолюбия. Я так жить не хочу. Не хочу быть куклой или пустышкой. И не хочу, чтобы такой была моя семья и мои дети, которых я буду воспитывать.

О тонкостях отношений между нами нам было еще рано говорить, мы стояли только у их старта. Поэтому я выслушал ее, а потом с нежностью поцеловал и привлек к себе. На пару часов мы провались в приятный сон, потом мне нужно было идти на работу. Не помню, чтобы последние годы я спал так безмятежно. Моя душа блаженно покоилась на берегах счастья...

Становление отношений
   
С утра я встал и начал собираться. Я не стал тревожить покой моей умиротворенно спящей возлюбленной, поэтому тихонько оделся и вышел из дому. Я не подавал вида, что что-то изменилось во мне, но на самом деле весь день я летал на крыльях. Я не думал, осталась ли у меня дома Вика, или уехала по своим делам, правду ли она говорила мне вчера, или это был лишь порыв. Я просто жил своим счастьем и рассуждал про себя, что если даже по возвращению домой я увижу ее записку о том, что она передумала и решила вернуться к своей прежней жизни, это ничего не изменит во мне. Я действительно обрел счастье, не только в ней, но и в собственном духе. Ни о каком запое больше и речи быть не могло вне зависимости от складываемых обстоятельств. Я обрел себя, обрел мир в душе, обрел свою стойкость. Я любил, и был счастлив этим. Остальное не имело значение. Передо мной открывались новые пути и цели, теперь уже не по воле случая, а по моей собственной воле. Я знал, что буду делать дальше, и как я буду жить. Мне хотелось, чтобы Вика была рядом, но я не мог быть на все сто убежден в этом. Все-таки прореха в душе еще зияла, и опыт не позволял быть легкомысленным. Тем не менее, я был благодарен судьбе за то, что все сложилось именно таким образом.

Мои опасения оказались напрасными. Когда я вернулся домой, в нос мне ударил приятный запах жареной картошки и мяса. Вика вышла ко мне в моей рубашке на голое тело и тепло поцеловала.

– Ты голодный?
– Как волк!
– Проходи, будем ужинать.

Этот вечер прошел в новых беседах, тему наших дальнейших отношений мы практически не трогали, наверное, боясь нарушить идиллию. Единственное, о чем мы договорились, это что она на днях перевезет ко мне вещи. Признаюсь, мне было очень непривычно видеть свою мечту у себя дома в статусе собственной женщины, которая, как ни в чем не бывало, смеялась над моим шутками, словно мы были с ней вместе уже много лет. Это ее черта непосредственности, позволявшая ей броситься напропалую в омут отношений с практически незнакомым ей мужчиной и настораживала меня, и радовала. Но вскоре я понял, что Вика была из разряда тех людей, которые принимают решения твердо и бесповоротно, а там, как Бог даст. Я не знаю, что у нее было на душе, насколько сильными были ее чувства, но ее поступки говорили сами за себя.

Мы быстро стали называть друг друга мужем и женой, хоть и не имея соответствующих штампов в паспортах. И без этого наше взаимное уважение друг к другу стало постепенно перерастать в близость душевного характера. Об этом не было сказано слов, но это чувствовалось, витало в воздухе. Мы не лезли в рабочие дела друг друга, если только один из нас не считал нужным рассказать о чем-то, но при этом чуткостью и теплом поддерживали друг друга, когда было нужно. Наша совместная жизнь разлилась стабильной широкой рекой.

Все шло своим чередом: Вика посещала свои репетиции, я ходил к себе на работу. Иногда она уезжала с концертами. Чаще работала по Украине, изредка за границей. Я всегда провожал и встречал ее с поезда или самолета, и всегда доставал для нее букет с ее любимыми тюльпанами. В скором времени после того, как мы начали жить вместе, я познакомил Вику со своими родителями, она свозила меня к своей маме и ребенку. На удивление ее мама приняла меня тепло и участливо с учетом того, что не так давно у Вики был другой жених.

– Я рада, что у тебя есть такой человек, как Саша, – говорила она. – Не потому что милиционер, профессий много, и все нужны, а потому что с ним тебе будет хорошо. Не то что с тем, – имея в виду предыдущего кавалера, – ни рыба, ни мясо. – Понятное дело, мне было приятно слышать от нее такие слова.   

У нас был еще один короткий разговор с Викой по поводу ее ребенка, когда стал вопрос об оформлении его в школу. Я сказал ей:

– Я люблю тебя, и стану любить твоего ребенка. У него будет отец, не волнуйся за это. Он будет ходить в школу и жить с нами.
– Я надеюсь на это, – отвечала она.

Не стоит думать, что это были только слова, я был полностью искренним в своем желании дать будущее этому ребенку, который хоть и не был мне кровной родней, но в нем я видел Викино отражение, и мое сердце наполнялось теплотой отцовского чувства к этому семилетнему парнишке. Люди, с которыми я делился своими жизненными изменениями, ухмылялись и твердили о том, что Вика просто воспользовалась удобным случаем, зная о моих чувствах к ней. И, конечно, в мою сторону неоднократно бросались насмешки и осуждения, что я зачем-то повесил себе на шею не только бабу, но и ее ребенка, и теперь, чтобы хомут на мне был полностью затянут, ей остается только женить меня на себе.

Каюсь, но поначалу грешным делом в мою голову тоже закрадывались такие навеянные мысли, но, к моему счастью, им никогда не было подтверждения. Когда я однажды спросил ее мнение по поводу свадьбы, она честно ответила, что для нее это на данном этапе будет только формальностью, не несущей в себе сакраментального смысла.

– Я люблю тебя и так, – говорила она, – и верю в то, что ты и без этого считаешь меня своей женой. Давай жить, пусть течет время, наступит необходимость, и мы обязательно поженимся. По-моему, это труда никому не составит.

Я восхищался ею и про себя думал, что причиной такой позиции была ее неимоверная уверенность в себе, которая позволяла ей самой вершить линию своей жизни без нужды целиком полагаться на мужское плечо. Внутри я был рад, что утер нос людям, считавшим обратное.   

Мое усердие от понимания возникшей ответственности привело меня к тому, что я снова стал примером для других ментов своего окружения. Мое начальство увидело перемены во мне, и было довольно тем, что их внушение, как им думалось, не прошло зря. За довольно краткий период я вернул большую часть своих пропитых сбережений, и мы смогли снять уже двухкомнатную квартиру, чтобы Вика могла перевезти к нам своего сына Павла. Ни у кого не было выраженных мыслей о том, что мы слишком мало знаем с Викой друг друга (к моменту, когда мы стали жить втроем, наши отношения длились всего пару месяцев), так просто было, и все. Это была данность, бескомпромиссная очевидность того, что иначе быть просто не может.

Через свои каналы я довольно скоро оформил Пашу в школу №80, расположенную у перекрестка улиц II Пятилетки и Третьего Интернационала Орджоникидзевского района. Двухкомнатную квартиру мы сняли неподалеку – на проспекте Оржоникидзе, напротив здания кинотеатра. Свою новую жизнь я ознаменовал продажей своей Mazda и покупкой 4-х летнего Volkswagen Passat B5 в кузове "универсал". Захотелось мне тогда иметь семейную вместительную машину, и это желание я удовлетворил.

Мы жили дружной семьей. Правда, Пашка первое время относился ко мне настороженно, проверял искренность моих побуждений. Думаю, поначалу я ему не очень нравился, но я намеренно старался вести себя максимально непосредственно и открыто, чтобы дать понять ребенку, что он здесь не иждивенец и не нахлебник, а член семьи. Вика не вмешивалась в становление наших с ним отношений, наблюдала издалека. Ее улыбка давала мне понять, что я на правильном пути. С ее сыном мы часто проводили вечернее время за играми на приставке, пару раз я водил его собой на работу. Периодически мы выезжали развлечься, то ли в Парк Горького, то ли на природу в пригород, ходили по кинотеатрам, кафе, катались на коньках и играли в боулинг. Я учил его основам боевых искусств, он показывал мне, как правильно выстраивать стратегии военных компьютерных игр. На выходные и каникулы Паша просился в гости к бабушке, там все-таки были его старые друзья – кагала сумасшедших мальчишек, таких же, как он, с которыми мне однажды тоже пришлось погонять в футбол.

С Викой мы прожили в мире и благополучии два года, и это было самое счастливое время моей жизни. О нем я вспоминаю с глубокой ностальгией, и, находясь уже в зрелом возрасте, часто вспоминаю слова поэта: «Кто любил, уж тот любить не может, кто сгорел, того не подожжешь».         

Семейная жизнь

О внешности и характере Вики стоит рассказать подробнее. Ну во-первых, она была красивой. Наша страна славится большим количеством красивых женщин, и Вика попала в их число. Она не была высокой, ее рост был средним, но это компенсировалось ее длинными стройными ногами, сексуальность которых она часто подчеркивала своими нарядами. Одеваться хорошо она любила, но одежду чаще покупала себе сама, как и оплачивала услуги салонов красоты. Она говорила мне, чтобы я больше заботился о семье в целом, а о своем внешнем виде она позаботится сама. Мне всегда очень нравилась ее прическа – недлинная стрижка боб-каре (как мне называла ее Вика) с направленными к подбородку волосами, но еще больше – ее глубокие глаза зеленого, как у кошки, цвета, в которых я буквально растворялся. Спортивная закалка сделала из нее элегантную леди, мечтой многих мужчин, она знала об этом, и ей это льстило. В то же время на моей памяти не было ни одного случая, когда она дала бы мне повод для ревности, и в каком бы обществе мы не появлялись, она всегда тактично обращала внимание окружающих на то, что принадлежит мне. Я всегда пытался улучить в ней хоть каплю сомнений по поводу того, а не совершила ли она ошибку, связавшись со мной? Быть может, это не то, чего она ждала? Но это были лишь мои дурные мысли, потому что чем дольше мы были вместе, тем больше она прилагала усилий для создания теплого очага нашей семьи.

Вика была неимоверным трудоголиком. Иногда это даже раздражало меня, поскольку мне казалось, что она не так много времени уделяет своему сыну, как это следовало бы делать. Очень часто я сам забирал Пашу из школы, пока Вика была на бесконечных репетициях. Но я сдерживался и не мешал ей в ее неистовом порыве реализовать себя в жизни. Она была танцовщицей телом и душой, она горела этим и стремилась покорять все новые и новые вершины своего мастерства. Возможно, чувствуя некоторую вину за это, она так рьяно пускалась решать и наши семейные вопросы, выдраивая квартиру до идеальной чистоты, выдумывая всевозможные новые рецепты ужинов и, конечно, не забывая окрылять меня жаром своей ночной страсти.

Вика могла быть резкой, и достойный отпор от нее мог получить даже я – твердый духом милиционер. Но ее амбиции быстро гасли, она не могла долго обижаться или злиться, и с такой же непосредственностью она шла ко мне мириться и просить прощения за то, что, возможно, переборщила с эмоциями. Мы редко ссорились, это даже нельзя было назвать ссорами – так, разногласия на бытовой почве, не более. Мы любили друг друга тихой и потаенной любовью, неся этот сосуд с трепетом, боясь пролить даже малую каплю чувств, не говоря о том, чтобы случайно уронить... Наверно так было потому, что каждый из нас уже успел обжечься в отношениях, и, отыскав семейное счастье, мы берегли его.

Я полагаю, что если бы мы прожили семьей хотя бы лет десять, я бы мог обозначить и отрицательные моменты нашей семейной жизни, не думаю, что есть на свете пары, которые могли бы похвастаться полным штилем отношений. Да и не нужно это, семья – не стоячее болото, неурядицы неизбежны, трудности должны быть, иначе чувства быстро угаснут, и тогда совместная жизнь утратит смысл. Счастье как алмаз, его нужно шлифовать и обрабатывать, а это нелегкий труд. Так и в семье не может быть развития без волнений и колебаний, без труда над благополучием и работы над собой.

С Пашей мы иногда оставались вдвоем, когда наша мама пускалась в рабочие поездки, и это шло нам обоим на пользу. Как-то раз мы поехали с ним и моими друзьями на несколько дней на вылазку. По истечению нашего отдыха мне было очень приятно слышать от Пашки его слова:

– Саша, я никогда так весело еще не отдыхал. Это было лучшее время за всю мою жизнь!

Тогда ему было только восемь лет, его восторг выглядел очень забавно и по-детски, но его искренность тронула мое сердце. Наверное, примерно тогда он и признал меня пусть не как отца, но как своего друга. На той весенней вылазке чего мы только не делали: плавали на лодке и рыбачили, делали из орешника луки и стрелы и играли в индейцев, сражались на выструганных мечах, играли через сетку для волейбола в бадминтон, жарили шашлыки. Мы были семьей, и меня это радовало.

Паша был невысокого роста, но довольно коренастым и активным. Его остроумная и любознательная физиономия всегда вызывала у меня добродушную улыбку. Он обладал неиссякаемой энергией детства, и с раннего утра до позднего вечера искал для себя развлечения и возможности новых познаний, что часто негативно отражалось на его пятой точке, поскольку его затеи не всегда оканчивались мирно. Однажды, гуляя возле дома с друзьями, он стащил сохнущую на площадке простыню, нарисовал на ней маркером смайлик, накинул на себя и принялся играть в приведение, пугая девочек-ровестниц. По итогу мне пришлось заплатить владелице за испорченную простыню. В школе он тоже слыл отменным хулиганом. На удивление, учился он хорошо, с поведением же было хуже. Его забавы были вполне добродушными, он не "шманал" на деньги или еду более слабых детей, не организовывал заговоры против тех, с кем не находил общий язык, а, откровенно говоря, дурачился, подкладывая на стул учителя ручку с потекшими чернилами, продавая одноклассникам с выгодой мороженое, купленное по дороге в школу в магазине, которое могло растаять у него же в рюкзаке и запачкать учебники с тетрадями; ради шутки отправляясь на один из уроков в чужой класс, из-за чего учителя, обнаружив его не на своем месте, вычитывали его за такое поведение и возвращали к своему преподавателю, который вычитывал его еще больше.

Еще тогда я был полностью уверен в том, что взрослая жизнь буквально ждет его, чтобы распахнуть перед ним свои объятья. Его предприимчивость и во многом бесстрашие меня и радовало и пугало. Как я уже говорил, чувство безнаказанности зачастую играет с людьми злую шутку, и от этого я должен был уберечь парня, заложив в его душе созидающие побуждения. Несмотря на свою неистовую энергичность, Пашка мог быть и усидчивым. Иногда в нем даже происходила некая смена настроений, когда от веселья и драйва он переходил в состояние тихой меланхолии. Он мог часами просиживать за уроками, сборкой огромной картинки из пазлов или книгой, совершенно не отвечая на призывы дворовых мальчишек пойти погулять. И в этом не было какого-то расстройства или болезни, видимо его мозг просто уставал постоянно находиться в состоянии активной работы и перетекал в фазу отдыха.

На первых парах нашей совместной жизни он мог ненадолго обижаться на нас с Викой, чисто из чувства его ревности к маме, которая и так могла периодически отсутствовать дома, так еще и не все свое свободное время уделяла сыну. В эти периоды его детских капризов и депрессий я старался вести себя с ним как можно деликатнее, не распаляя его обиду, а наоборот, затевая какое-нибудь совместное времяпровождение. Да, иногда каждый из нас мог находиться в дурном расположении духа и порой своим поведением доставлять недовольство другим членам семьи, но это были мелочи, которые быстро забывались. В основном, наша жизнь текла мирно и размеренно.

Жить втроем мы начали в преддверии сентября, накануне того, как Паша пошел в школу, а уже через пару месяцев умерла старушка Зинаида Федоровна, за которой я присматривал. Ее квартира, как я повествовал ранее, была ухожена и аккуратна, но после того, как все формальности с ее родственниками были улажены, и я стал ее собственником, мы не стали переезжать туда жить, и быстро сдали эту недвижимость в аренду. Это решение объяснялось просто – наша съемная квартира имела две комнаты в отличие от одинарки Зинаиды Федоровны, а нам этот фактор был важен. От себя скажу, что я не хотел, чтобы моя и Вики личная взрослая жизнь накладывалась на личную детскую жизнь Паши, как это случилось бы при проживании втроем в одной комнате.

Мой внутренний мир

Я неспроста заявил, что стал хозяином своей жизни, после моего внутреннего преображения я стал смотреть на мир совершенно другими глазами. Мое мировоззрение структурировалось в концепцию, по которой я начал жить. Основой для этого стали те надписи в церкви, которые я увидел и сумел запомнить и записать. Изменившись в мыслях, я так же изменился в поступках. Если раньше я чувствовал себя внутри милицейской системы, то теперь я ощутил себя неким внешним наблюдателем, наблюдателем за порядком, его блюстителем. Я не мог прикрыть по своей воле те полулегальные или совсем нелегальные заведения или торговые места, в развитии которых были заинтересованы люди, стоящие выше меня, но я решил больше не марать руки взятками от владельцев подпольных клубов с игровыми автоматами, решил перестал прикрывать глаза на рыночную торговлю дешевым самогоном, от которого каждый пятый алкоголик оказывался в реанимации, решил перестать халатно относиться к санитарно-эпидемологическим нарушениям вроде борзой парковки "богатеньких буратин" на газонах в парках, решил покончить с игнорированием массовой загрязненности территорий, прилегающих к жилым домам и отрицательно влияющих на экологическую обстановку.

Благородных идей я напридумывал себе много, реализовать их смог только отчасти и не все. Моя деятельность, во многом радикальная и бескомпромиссная, вызвала в районе немалую шумиху, даже мой начальственный состав смотрел на меня с удивлением, не понимая, откуда вдруг во мне взялась такая активность. За период года с начала моего "марафона" по наведению порядка в районе я посадил в тюрьмы людей больше, чем за предыдущую тройку лет. Наверно, многие скажут, что штрафуя и арестовывая негодяев, плюющих на закон и всех вокруг себя и видящих перед собой только собственные цели, я приносил горе в их семьи, оставляя жен и детей без мужей и отцов, но тут уж надо определяться, что именно мы хотим создать: благовоспитанное и порядочное по-человечески общество, или счастливые семьи, в которых детей учат тому, что прав тот, кто первый урвет сладкий кусок пирога, а лучше весь пирог целиком, и не важно, что люди рядом останутся голодными; семьи, в которых патетично возмущаются о продажности правовой системы, но сами же забывают о соблюдении не только законов общественных, установленных государством, но и законов совести и простой человечности.

Да, не стану скрывать, рубил я с плеча, но лишь там, где наблюдал вопиющие нарушения всех норм, правил и законов, подкрепленные мерзкими ухмылками хозяев, которые потрясая перед моим носом своими лопающимися от денег кошельками, говорили мне, чтобы я засунул свой закон себя в одно место. В таких случаях, пользуясь знакомствами оперуполномоченных сотрудников, я затевал целые операции, которые приводили к арестам лиц, связанных с ведением незаконной деятельности, и закрытию их заведений. Как говорят, хороший участковый – министр своего участка, вот я и решил оправдать это высказывание на территории своей юрисдикции любой ценой. В какой-то степени я действительно стал одержимым своим порывом.

В то же время я знал, что так долго продолжаться не может, в нашем продажном мире нельзя в одиночку бороться с коррупцией, воровством и насилием, все здесь покупается и продается за деньги, вот и за мою смерть могли заплатить. Немалые палки в колеса мне вставляли свои же – милиционеры-опера, которые тоже вели в районе свои дела. Со многими коллегами я на этой почве основательно рассорился и знал, что они точат на меня зуб. Ничего не поделаешь, наша система гнила и продажна, и, обладая полномочиями региональной власти, много ментов, с которыми я работал фактически плечом к плечу, творили ужасные вещи. Беспредел был, чего скрывать, на людях наживались, как хотели, прикрываясь толстенными папками с оправдательными бумагами. Как я уже говорил, чем больше бумаги, тем чище пятая точка. Поэтому получалось так, что я начал одновременно мешать и преступникам, и оборотням в погонах, которые этим преступникам покровительствовали. Я понимал, что вряд ли я добьюсь существенных изменений или создам слабину в системе. К сожалению, при общем лицемерном порядке вещей сделать это было невозможно, но по-старому я уже не мог. Поэтому я шел напропалую.

 Будь я один, я бы не приостановил свою работу по зачистке района, но в ситуации, когда со мной были Вика и Паша, я не мог столь легкомысленно отнестись к своей жизни. И тогда я сделал паузу и прекратил ввергать в недоумение отпетых скотов и жуликоватых бизнесменов района по поводу того, с чего это вдруг участковый сорвался с катушек. Мое начальство тоже так считало. Когда я уже начал переходить доступную грань своеволия, мне влепили не одну оплеуху, потому что обиженные моими захватами и облавами, некоторые уже начали жаловаться моим патронам и требовать усмирить мой пыл или выгнать меня из органов к чертовой матери.

Мое начальство поначалу, видимо, вообще не понимало, что происходит и как им на это реагировать. Когда начались мои операции по устранению всякого рода незаконных мероприятий, они хвалили меня, говорили "молодец, работай, Ворон!"– так меня называли в органах, – но когда мой молот возмездия стал затрагивать и их интересы, они, как я уже сказал, ополчились против меня и в очередной раз чуть не лишили званий и работы. Это тоже в рамках нормы нашей страны – наказать человека, поступки которого вдруг начали соответствовать его должностным обязанностям, а не быть их видимостью. Тем не менее, я не был уволен, а через время мне даже выразили благодарность за ответственную службу. Вот такая белиберда творилась в период моего воодушевленного сумасбродства.

А причиной похвалы стал тот факт, что мои облавы все-таки возымели свой эффект, много псевдобизнесменов мелкого пошиба и бандитов прикрыли свои лавочки. Надолго ли – покажет время, но мне было приятно осознавать, что мои усилия не прошли впустую, и самыми правдивыми подтверждениями тому становились благодарности в мой адрес от простых жителей района по поводу закрытия то ли очередного ларька с паленой водкой, то ли нелегального цеха по производству мебели, который занимал целый этаж квартирного дома, не давая жильцам покоя от беспрестанной работы станков, то ли демонтажа нескольких гаражей обеспеченных лиц, которые решили чинно заполонить ими детскую площадку в одном из дворов. Сам не знаю как, но я стал в районе ХТЗ очень узнаваемой персоной. С профессиональной точки зрения мне это было совсем не на руку, ведь я понимал, что мой покой может быть в любой момент потревожен обиженными группировками, которым я нанес вред своими инициативами.

Это таки случилось, но гораздо позже, когда я этого совсем уже не ожидал. А пока я продолжал монотонно выстраивать жизнь нашей семьи. Вика очень беспокоилась за меня, когда моя деятельность по наведению порядка развернулась в полную мощь. Она поддерживала мои начинания, но разумно утверждала об утопичности моей затеи.

– Сашенька, я знаю, что ты не выслуживаешься перед начальством, а делаешь это потому, что так считаешь нужным, но не забывай, что один в поле не воин. Тебе нужна поддержка, которой у тебя нет. Ты начинаешь идти против системы, а людей, которые тебя в этом поддержат, найдется очень мало, потому что свой покой дороже сомнительных перспектив будущего благополучия, – говорила она мне.
– Я понимаю это, Вика. Но один район – это даже не город, а тем более не страна. Я поставлен сюда, чтобы следить за порядком, и я это делаю. И буду делать дальше.
– Делай, но глупостей не наделай, партизан ты мой.

Самое интересное, что быть славным героем мне вовсе не хотелось. Я даже не считал это войной против беспредела, я действительно просто делал то, что было предписано моей должностью. Я хорошо понимал, что мы все потребители, богатый ли, бедный, успешный или неудачник, – все до одного в той или иной мере. Дай бедному мало-мальски подняться на финансовый пьедестал, обосноваться там, привыкнуть, и он тоже начнет смотреть свысока на других, менее удачливых. Проблема золотого тельца существует испокон веков, и очень мало тех людей, кто сумел победить этот порок. Но дело не в этом. Всему есть свой предел! Нельзя просто так обирать страну, обижать слабых и плевать на неугодных. Нельзя, и все. Но это было моим мнением, и разделял его не каждый. Например, оно совсем было не по душе сволочам, которые вели деятельность, направленную на растление как тела, так и морального стержня людей, не только молодежи, но и взрослого поколения. И их дела шли вполне успешно, и они радовались этому, потому что хорошо получали за свою работу.

Не знаю, что проснулось тогда во мне, но я начал видеть этих мерзких паскудных тварей в душах людей. Они подталкивали человека принять участие в развращении общественной морали, шептали ему на ухо, с кем нужно вести дела и как это делать. Это было внутреннее видение, его сложно описать словами, но я твердо знал, кто из торговцев на рынке сотрудничает, предположим, с сутенерами, принимая участие в поставке им хорошеньких иногородних девушек, а кто с барыгами, торгующими краденным, и так далее. Я просто видел эту черную сеть, связывающую людей, и, выясняя интересующие меня подробности, принимался за ее уничтожение. Как я это видел? – я даже себе не отвечу. Это было где-то глубоко внутри меня, вне рамок моего рационального мышления. Но я, признаться, и не особо искал ответ на этот вопрос, это было созвучно моему сердцу, это было для меня инструментом, который помогал мне выполнять работу. Я думаю, что еще и поэтому мои руководители ошеломленно наблюдали за тем, с какой скоростью я передаю правосудию преступников. Полагаю, что какое-то время они пытались "пробить" мои связи и узнать, кто это такой могущественный стоит за мной, что позволяет беспрепятственно рушить дела не только никому неизвестных мошенников, но и в определенных кругах уважаемых людей. Да, в общем-то, и место за мной сохранили, я убежден, из опасения того, что у меня есть "крыша" повыше их самих. Но на самом деле я просто работал и следовал тому внутреннему чутью, которое проявилось во мне после той таинственной службы в храме.   

Арест

Когда подходил к завершению учебный год в школе, и Паша переходил во второй класс, приказала долго жить вытрепавшая мне немало нервов старушка Тамара Дмитриевна. Мне, правда, последние полгода хорошо помогала Вика, и мы делили тяготы ухода за невменяемой женщиной вместе, но все же жить после этого мне стало значительно легче. В скором времени мы приступили к ремонту квартиры, и первое, что я сделал, это попытался вытравить кошачий запах из паркета, но, потерпев неудачу, просто демонтировал его, а на его место постелил новый. От самих котов избавлялись мы еще долго, по привычке они продолжали лезть к нам в окна, испытывая мое терпение, что очень забавляло Пашу. Очень на руку нам было то, что квартира Тамары Дмитриевны находилась буквально в пяти минутах ходьбы от той, которую мы снимали. Это облегчало мне ремонт, потому что не приходилось тратить время на то, чтобы добраться туда.

Возможно, мне нужно ответить на вопрос, откуда у меня взялись деньги на новенький паркет, который всегда стоил немало, да и в принципе на ремонт, с учетом того, что я, по моим словам, основательно промотал финансовые запасы в период запоя, а после принялся яро бороться с преступностью, от чего, логично предположить, карман не полнился? Так я отвечу. Не стоит путать грешное с праведным. Когда ко мне приходил глава семейства и просил выступить покровителем его павильончика на рынке, где он ремонтировал людям одежду, чтобы была возможность прокормить семью, то это покровительство я оказывал, за что он и ссуживал мне процент от прибыли. Да, так он уклонялся от налогов, его налоговой системой был я, из-за чего, быть может, многие могут посчитать меня лицемером: якобы с одной стороны борюсь с преступностью, а с другой сам же ей потакаю. Не скрою, таких торговцев с "павильончиками" у меня было достаточно для того, чтоб постелить в своей квартире паркет, к тому же я имел процент с аренды первой квартиры. Вдобавок я получал зарплату на работе. Насчет же праведности и честности я скажу словами ныне покойного Патриарха Московского и всея Руси Алексия Второго: "Выше Закона может быть только Любовь, выше Права – лишь Милость, выше Справедливости – лишь Прощение". Я давал возможность зарабатывать другим и зарабатывал на этом сам. Правильно это или неправильно, это уж на ваш суд.

Основной ремонт в нашей квартире мы сделали примерно за полгода и уже новогодние праздники справляли на новом месте. С работой у Вики возникло временное затишье, поэтому весь январь мы провели вместе. Паша после Рождества уехал погостить к бабушке, и у нас было время уделить друг другу внимание. Как раз тогда Вика и сказала мне:

– А знаешь, я бы очень хотела от тебя ребенка. Как думаешь, может быть нам заняться этим вопросом?

Ее слова остановили суету моих мыслей и заставили напрячься. Нет, не потому, что я не хотел от Вики детей, очень хотел, просто я сам не заводил этот разговор, потому что боялся снова услышать отказ, как это уже было раньше в моих отношениях с Марьяной.

– Я был бы не против, – с улыбкой выдавил я.
– А что тебя смущает? Мне кажется, ты как-то неуверенно отвечаешь. Мне, честно говоря, странно, что ты сам не задал мне этот вопрос. Что-то не так с этим?
– Нет-нет, что ты, все в порядке. Я был бы очень рад пополнению нашего семейства, неудачный опыт в прошлом заставил меня задуматься.
– Думал, я скажу тебе, что нам нужно сначала несколько лет пожить вместе, устаканить то, что имеем, сделать успешную карьеру, а потом только заниматься детьми? Так это чушь все! Я люблю тебя, а ты меня, и эти чувства не могут быть полноценными, если нет результата этой любви. А его я вижу в детях.
– А как ты будешь совмещать ребенка с работой?
– Просто! Многие актрисы, певицы, даже модели беременеют, рожают, уходят в декретный отпуск, а потом восстанавливаются и продолжают работать. Так и я сделаю. Ты же знаешь, что я все смогу.
– Конечно, знаю.
– То есть ты не против?
– Да я всеми руками "за"! – весело закричал я и принялся кружить ее на руках.
– Ну ты дурачок, а раньше нельзя было сказать? Вообще-то я ждала этого предложения от тебя, – сделала вид, что обиделась, она. – Мы же с тобой не нищие. Ты работаешь, я работаю, у нас все складывается хорошо, мы любим друг друга. Что же еще нужно, чтобы создать ребенка?
– Я полностью согласен.
– Вот и хорошо, – сказала она, крепко обняла меня и горячо поцеловала.

Я никогда в жизни не встречал женщину, которая бы могла до последней капли отдаться телом и душой выбранному для себя мужчине. Вика жила так, будто была навсегда связана со мной, говорила слова, в которых не было и доли сомнений, и поступала так, словно верила в наше единство душ и вечную любовь. Не знаю, что было у нее на сердце, но ее взгляд был всегда искренним, она была моей и ничьей больше, она была женщиной своего мужчины, безгранично верной и преданной даже тогда, когда наши мнения в каких-то вопросах расходились. Она никогда не говорила мне чего-то вроде того, что мне нужно меняться, я должен делать то и се, что ей нужны гарантии моей ответственности, иначе наши отношения могут испортиться. Всеми своими делами в кругу нашей семьи она показывала мне, что создает фундамент нашего будущего – крепкий, основательный и технологичный, построенный не на песке, но на камне.

Иногда я даже побаивался такой ее открытости и в некотором смысле жертвенности. Я все же порочный человек с кучей своих дурных мыслей, иллюзий и недостатков, и не мог со своей стороны давать каких-либо обещаний, что таким же любящим и надежным я буду всегда. Время часто меняет людей, и часто не в лучшую сторону. Хотя она тоже ничего подобного мне не говорила. Она просто делала так, как подсказывали ей ее чувства, не задумываясь в отличие от меня, а что же будет потом – за чертой многих лет, – будем ли мы также близки, как сейчас? О боги, именно эти мысли так сильно мешают нам жить, и мы, не делая выводы из прошлого и пролетая через настоящее, безумно устремляемся к будущему, ждем лучшего, чем есть сейчас, и постоянно думаем, думаем, думаем о том, как же все-таки будет там, в этом будущем? И постоянно извечные "а что если" вместе с "а вдруг". Жаль только, что из-за этого мы совершенно упускаем из виду то, что происходит сейчас, а потом горюем, что забывали по достоинству оценить происходящее счастье, и вовсе не считая его таковым.

Отчасти таким был и я, хотя Викина задорная и радостная улыбка зажигала мое сердце, и я действительно ценил то, что имел. Я чувствовал себя настоящим мужчиной: милиционером, главой семьи и будущим отцом. С последним пунктом, правда, все получилось не так быстро, как нам того хотелось. Несмотря на наши активные попытки зачать ребенка, все оставалось по-прежнему. Спустя полгода безуспешных проб Вика предложила мне сдать анализы в поликлинике, чтобы узнать, кто из нас является причиной проблемы, и выяснилось, что дело во мне. Как бы я не храбрился, а частые стрессы и перенапряжения на работе все же сделали свое дело. Но мы решили не отчаиваться и не останавливаться в нашем стремлении, к тому же проблема не была страшной, просто наблюдалась "неконкурентоспособность" моих сперматозоидов, а это можно было восстановить.

Но восстановление отложилось на некоторое время, потому что наступившая осень принесла с собой трудности, не способствующие покою и положительным эмоциям. Меня арестовали и с треском выгнали из органов. В Харьковском СИЗО на Холодной Горе я пробыл и эту осень, и зиму, и весну, где и встретил свое тридцатилетие.

 Все произошло очень быстро, я даже опомниться не успел. В один из вечеров в дверь нашей квартиры позвонили, и я, как ни в чем не бывало, открыл. За порогом стояли мои же коллеги – милиционеры в форме. Не подозревая ничего плохого, я вышел к ним и спросил о цели визита. В ответ они втроем скрутили мне руки, напялили наручники и, не дав даже обуться, выволокли на улицу. Запихав меня в "бобик", бравые парни с достоинством доставили меня в мой же райотдел, не снизойдя даже до того, чтобы ответить, на каком основании было произведено задержание. Паники у меня никакой не было, надо – значит, надо, думал я, но вот уж очень не нравилось мне то, что эта ситуация жутко взволновала Вику, которая успела только выскочить во двор, как водитель дал по газам.

На трое суток я был посажен в ИВС – изолятор временного содержания. Как только за мной закрылась металлическая дверь, и я кое-как привел мысли в порядок, я понял, что с милицией в моем случае покончено. На следующий день я добился информации относительно того, что, собственно, произошло. Меня обвиняли в утере табельного оружия – того самого пистолета, который когда-то попал в руки торговца наркотиками. В официальном порядке обвинение мне было предъявлено только через трое суток, и это время мне пришлось провести в холодной камере. Вику ко мне не пустили, а только позволили один раз позвонить и объяснить ситуацию.

Отмечу, что три дня в ИВС меня продержали намеренно, так сказать в наказание, чтобы таким образом подчеркнуть ко мне полное пренебрежение. Эти три дня длились для меня целую вечность. Мне – очень энергичному по натуре человеку – пришлось сидеть в темной вонючей камере в полном бездействии и ожидании того, какой же приговор уготовят мне мои судьи. Не скрою, я был весь, словно натянутая струна, и за это время очень мало спал и почти не ел.

 Дело не имело сложностей – всем все было ясно, как божий день. Как я и говорил, мои недавние фанатичные действия по борьбе с преступностью привели к тому, что я навредил кому-то, кто пользовался влиянием в органах. Было выждано время, и теперь уже на меня обрушился меч возмездия. А ранний мой промах – утеря табельного оружия – стал прекрасным поводом для того, чтобы завести на меня дело. Что стоило поднять факты обо мне и моей деятельности за последние каких-то пять лет? И насыпали они мне, конечно, с лихвой. По документам проходил не только факт утери мной оружия, но еще и действия по сокрытию этого, подкрепленные подкупом других сотрудников органов, которых я даже не знал! Наверняка, таким образом, избавлялись сразу от нескольких неугодных. То, что я был в курсе всего этого, никаких преимуществ мне не давало, при таком раскладе сделать со мной могли все, что угодно. И дело здесь совсем не в утерянном пистолете, о котором уже давно забыли, эта была банальная месть за мое распоясавшееся поведение.

Что можно сказать? Разумеется, я был очень огорчен в первую очередь тем, что меня разлучают с Викой и Пашей, это сильней всего давило на сердце. В остальном я ничего не боялся. Я знал, куда лез, что уж удивляться тому, что теперь мне все вернулось бумерангом? После трехдневного проведения времени в милиции и предъявлении мне обвинения с избранием меры пресечения в виде содержания под стражей меня скоренько перевезли в СИЗО, где я должен был сидеть, пока будет вестись судебное разбирательство. Вика была вне себя от горя. На суде ей позволили передать мне некоторые вещи. Она практически ничего не сказала мне, а просто беззвучно пускала слезы и слушала мои ободряющие речи о том, что все будет хорошо. Спросила только, как держать со мной связь, и что ей нужно делать. Я отвечал, что сам позвоню ей и дам все инструкции.

В СИЗО я не хотел селиться в камере с большим количеством человек, встречи с мелкими оборотнями в погонах, которые могли знать о моих "заслугах", нечего хорошего мне не сулили. В современных тюрьмах все покупается и продается – плати, и будешь жить комфортно. Я не был миллионером, чтобы быть в состоянии оплачивать отдельную камеру, но смог договориться о проживании в четырехместной. После детальной проверки одежды и вещей, которых у меня было с собой немного, медицинского осмотра и душа я был отправлен в камеру. Так как я попал в компанию своих, таких же, как и я, провинившихся сотрудников правоохранительной структуры, то при встрече с ними я быстро понял, что тюремных понятий в известном смысле между нами не предвидится, хотя и среди провалившихся ментов это не редкость.

Как только мне дали возможность выйти на связь с Викой, я велел ей немедленно готовить документы на продажу квартиры Зинаиды Федоровны. К сожалению, это была необходимая мера, так как садиться в тюрьму я не собирался.

СИЗО

В камере со мной сидели бывший прокурор, которого подцепили на взятке, следователь, в приступе гнева застреливший свою жену, и начальник одного из райотделов Харькова. По его словам, избавились от него ни за что, а по факту он просто не поддержал одну из преступных схем высших чинов. То есть вроде бы как пострадал несправедливо. Следователь был примерно одного возраста со мной, прокурор и начальник райотдела были постарше – за сорок. Меня, как водится, тоже расспросили, какими судьбами я оказался здесь. Понятное дело, информация была изложена мной только фактически, без подробностей и подоплеки. Общий тюремный порядок был известен мне, и первое его правило: молчание – золото! Трепаться здесь не принято, и не важно, что я сидел со своими коллегами, у меня не было гарантии, что один из них не стукач.   

Преимущественно дни в ожидании суда протекали мирно, хотя периодически портил и без того подавленное настроение неуравновешенный следователь, который, как мне казалось, был не вполне здоров психически. Нервные, прерывистые фразы, категорические суждения, неуемная страсть к спортивным упражнениям, от чего после его тренировок в камере еще долго витал запах пота – следствие плохо работающей вентиляции, – все эти мелочи говорили о том, что сюда попал он вовсе не случайно, и убийство жены – только результат его психического состояния. Толстый прокурор в основном молчал, монотонно посапывая полузаложенным носом и читая книжку, а начальник райотдела то и дело агитировал меня играть с ним в домино. Когда нас выводили из камеры на обеды или прогулки, я поначалу волновался. Это все же СИЗО, а не общежитие на курорте, нужно было держать ухо востро. Что я точно знал, так это то, что здесь не все пострадали безнаказанно, как один из наших сокамерников, да и то не факт, что он говорил правду, большая часть заключенных здесь сидела за дело, и многие из них были далеко не праведными слугами народа и могли пырнуть ножом в бок не хуже отпетого уголовника.

 Опять же, можно пофилософствовать о том, кого же держат в правоохранительной структуре, если мент может вести себя как бандит? Но не всякий зек пропащий, как не всякий мент сволочь. Что говорить только о милиции, ни одна структура государства не может похвастаться чистотой совести ее работников и общим порядком. Не позабыли ли в медицине о клятве Гиппократа? Не наплевали ли на справедливость и правду слуги Фемиды? Не плюнули ли на порядочность преподаватели ВУЗов, для которых взятка – это уже не предложение решить вопрос зачета или экзамена, а своего рода обязательный входной билет, такса, "доляха" за успешные оценки под эгидой благодарности и выражаемого почтения... Такие уж мы люди, такая уж у нас страна, где мы сами несем этот конверт с деньгами в ЖЭКи, АВИРы, райотделы милиции или роддомы, чтобы наш вопрос был решен быстрее, качественнее, не так, как у всех. Но при этом мы жалуемся на продажность структур. Это замкнутый круг, из которого выбраться очень сложно, потому что сознание направлено на то, чтобы жить не так, как того требует закон, а так, как хочется. То, что рыба гниет с головы, это факт, но мы же этому гниению потакаем, ограничиваемся лишь пьяными возмущениями в кругу друзей, а дальше этого дело не идет.

Мне можно возразить тем, что я вроде бы и попытался жить законно, но только что из этого вышло? Меня лишили работы, а сам я оказался в тюрьме – где же логика? На это я скажу, что мир не может быть создан за один день там, где бушует война. Даже Богу в спокойных условиях потребовалась для этого неделя. Беда в том, что мы сами не хотим этого мира, потому что он требует возрождения лучших человеческих качеств, а нам приятнее быть свободными от обязательств как перед законом, так и перед самим собой. Ведь это очень непросто – поступить по совести взамен лжи, за которую хорошо заплатят. Вот и получается, что мы сами создаем эту витающую в воздухе духовную гниль, потому что над нравственностью нужно работать, а зачем она нам? Она же не оплачивается!

В камере был телевизор, и за эту роскошь с меня взяли долю. Если бы я сидел один, то, наверное, и сам постарался бы обеспечить себя дополнительным источником информации, кроме книг, поэтому был обрадован, что это уже сделали до меня. Хотя в первые дни пребывания в СИЗО мне было не до телевизора. Мне нужно было выяснить, насколько серьезно мои обидчики настроены на то, чтобы отправить меня на зону. За помощью я обратился к двум людям: своему бывшему начальнику Тарасу Сенину и другу из учебки Дэну Красовскому, с которым мы на протяжении всех пройденных лет поддерживали отношения. Если Тарас к тому времени по-прежнему оставался в операх, имея при этом далеко не "оперные" связи, то Дэн сам возымел большой авторитет в областном управлении милиции, занимаясь по большей части экономическими преступлениями. Ни один из них не отказал мне в помощи, и оба участливо принялись "копать" документацию по моему делу.

Связывался я с ними и Викой по телефону конвоира, оплачивая каждый звонок. Конечно, лишнего говорить было нельзя, только общие фразы, но и этого мне было достаточно, чтобы добиться поддержки друзей. Обменивались конкретными сведениями мы с ними через Вику, которая иногда навещала меня по разрешению суда, который тоже был "подмазан". Она рассказывала, как продвигаются мои дела, и зачастую дела продвигались очень медленно. Для ведения дела в суде мне пришлось основательно растратиться на адвоката – хорошо еще, что квартиру Вике удалось продать через месяц с лишним после того, как меня посадили, а то отложенные средства уже начали кончаться, и нам пришлось залезть в долги.

За личные свидания с Викой мне тоже приходилось платить. Платить в СИЗО нужно за все. Любой твой шаг, который хоть на долю выходит из общего тюремного распорядка, должен оплачиваться, иначе совершить его не позволят. Когда на Вику нахлынули очередные гастроли, ей пришлось отказаться, что было очень плохо, поскольку ее место отдали другой танцовщице. Сказали, что это лишь на один раз, пока она не решит семейные проблемы, но все-таки это меня очень огорчило. И дело было не во мне, я бы никогда не согласился, чтобы Вика отказалась от работы из-за меня, но не с кем было оставить Пашу. Он уже ходил в третий класс, и решение возвратить его к бабушке в Пересечное было исключено. Поэтому дома пришлось быть Вике.

До глубины души меня ранило то, что за короткий период времени она очень осунулась. Ее переживания забирали у нее силы, и хоть Дэн с Тарасом и пытались, насколько это возможно, ускорять все процессы, все равно особой динамики не наблюдалось. Время от времени меня вывозили на суды, которые по разным причинам постоянно переносились. Складывалось впечатление, что дело затягивают намеренно, чтобы продержать меня в СИЗО как можно больше. Расчет моих недругов был верен – жизнь у меня была несахарная, хоть многие и говорят, что менты живут в заключении еще лучше, чем на воле. Во многом это было не так, но и преувеличивать свои трудности не стану, поскольку в отношении элементарного комфорта все было вполне приемлемо для меня. У меня была чистая постель и одежда, я мог смотреть телевизор, общаться с сокамерниками, с которыми, в целом, было, о чем поговорить. Даже туалет у нас был в алькове камеры, хоть и без двери, но зато с ширмой. Раз в день нас выпускали на прогулки подышать воздухом.

 Покой нарушал наш сокамерник следователь, который мог иногда от скуки начать провоцировать мелкие бытовые дрязги. Один раз он вдруг сцепился с начальником райотдела за то, что тот якобы украл у него сигареты. Повисшая на какое-то время напряженная обстановка в камере после этого вскоре развеялась, хотя я до конца своего пребывания в СИЗО настороженно относился к этому парню, которого тоже не торопились отправлять в зону. Питался я не очень хорошо. Тюремную пищу есть не хотелось, в столовой ел я выборочно, поэтому в основном довольствовался передачками от Вики. Есть или нет, дело лично каждого, но в столовую нас водили по графику.

Именно в этой размеренности и монотонности и таилась главная опасность. Дни протекали однообразно, один за другим. И от этого "крыша" начинала подтекать. Не будешь же, как робот, постоянно пялиться в телевизор или читать книги! Это хорошо, что у нас еще была довольно приличная компания, мы могли играть в шахматы, карты или домино, да и просто по-человечески беседовать. А так неоднократно я слышал о том, как люди в буквальном смысле сходят с ума от безделья и бессилия ждать, когда же над ними, наконец, свершиться справедливый суд. Так они могут маяться в камерах предварительного заключения не один год. Многие и рады бы уже попасть на зону, да не могут. Именно скука и является самым главным врагом заключенных в СИЗО.

Упадок и расцвет духа

Я честно старался не расклеиться, но иногда сила воли покидала меня. По моему делу ровным счетом ничего не происходило, его словно заморозили. Сначала это раздражало, и я начинал метаться и каждый день названивать адвокату, требуя от него объяснений. Затем я пытался вдохновиться и рассуждать так, что все это временно, и скоро мои друзья найдут способ помочь мне выпутаться из этой истории. Когда терпение вдохновляться у меня кончилось, я впал в мрачное безделье и начал просто просиживать дни за книгами. Когда мне осточертели книги, я начал создавать для себя иллюзию будущей жизни с Викой. На это у меня уходило много времени, поскольку я очень подробно излагал себе мысли о планах на будущее. Я рассчитывал, когда мы сможем совершить те или иные покупки в квартиру, в какие места мы будем ездить отдыхать, какую машину я куплю Вике, в каком университете будет учиться Паша после школы, в каком году я начну строить для нас отдельный дом, как будет складываться моя карьера после того, как я выйду отсюда, и так далее. Все это я детально продумывал и записывал. Выполнял такой себе бизнес-план на ближайшие десять лет. Когда эта иллюзия мне надоела, я занялся своим физическим состоянием и начал усиленно качаться, чем очень обрадовал следователя, который сидел в нашей камере. На этой почве у нас с ним возникло какое-то подобие дружеского общения, которое, впрочем, длилось недолго, потому что его, наконец, осудили и отправили на зону.

Место в нашей камере пустовало недолго, вскоре к нам подселили пожилого зама председателя Хозяйственного суда, и на какое-то время мы переключились на него. Наш новый сокамерник был человеком неглупым, но вором, безбожно опустошавшим попадавшие на руки бюджеты средств на решение тех или иных дел. По его словам, наворовал он достаточно, чтобы обеспечить себе спокойную жизнь в тюрьме, хотя с виду матерым чиновником его назвать было нельзя. Что в нем привлекало, а вернее сказать отвлекало от рутины, так это то, что он был очень разговорчивым и интересным собеседником. Он много ездил по свету и знал много интересных вещей. Какое-то время мы подолгу засиживались с ним, обсуждая мировые вопросы. Но в итоге и это все приелось, и тогда я стал перед фактом, что больше не знаю, чем себя здесь развлекать. В тот день ко мне и подкралось уныние...

Печаль моя была в том, что все оставалось по-прежнему. Мое дело не двигалось ни на йоту, несмотря на финансирование стараний Дэна и Тараса и подключенных ими агентов. Проблема была банальная – суд собирался лишь формально, на судебных заседаниях практически ничего не рассматривалось и не обсуждалось, и причины этого находились самые разнообразные. Болезнь или отпуск судьи, его нахождение в совещательной комнате по другому уголовному делу, долгое рассмотрение поданного с нашей стороны ходатайства, неявка свидетелей – в основном привлеченных к делу милиционеров – по причине их занятости в проведении следственных мероприятий или отпусков, непредоставление длительное время части доказательств со стороны прокурора, загруженность конвойной машины, которая не могла доставить к моменту разбирательства свидетелей, тоже арестованных в связи с моим делом, но владевших со слов прокурора якобы интересующими показаниями. И каждый перенос судебного заседания добавлял мне пару недель пребывания в СИЗО.

Когда год подходил к концу, а я все так же оставался в своей камере, я начал терять надежду выйти на волю. Мысли мои начали вести меня к тому, что меня действительно посадят, но сначала вымотают до последнего. На какое-то время я превратился в безжизненное существо: я просто лежал на своей койке совершенно отключенным от внешнего мира. Есть я стал мало, разговаривал с сокамерниками только о необходимом, на прогулках чаще прохаживался в одиночестве. В один момент я заметил, что перестал вообще о чем-либо думать, и сначала это испугало меня. Но и это чувство страха быстро погасло, и я снова окунулся в свою апатию. Хотя возможно мое состояние и нельзя было назвать апатичным. В то время расстроенным я уже не был. Я будто отстранился от всего того, что происходило со мной: от СИЗО, в котором находился, от Вики, которая ждала меня дома, от судебных тяжб и прошлой работы. На этом фоне безжизненного спокойствия меня стали часто посещать странные видения, вселявшие в меня ужас. То мне виделись тигры, от которых я отбивался в пустыне, то мне чудилось, как меня помещают в клетку и бросают в пропасть, а затем я оказываюсь совершенно нагим и напуганным на пике горы, вокруг которой летают орлы. Видение, где мы с Викой и Пашей ужинаем в большом доме, было особенно неприятным, поскольку дом выглядел очень обшарпанным и ветхим, и только наш стол, за которым мы сидели, был уставлен разнообразными вкусными блюдами с дорогими столовыми приборами. Мы ужинали втроем и рассуждали о том, как обустроим дом, как отремонтируем старую лестницу, ведущую на второй этаж, как избавимся от гнилых грязных обоев, как заменим крышу. Но всегда происходило так, что Вика вдруг начинала кричать от страха, потому что ее ноги и руки внезапно оказывались скованные грубыми окровавленными цепями, а в следующий миг мы с Пашей оказывались на улице посреди снежных сугробов. Мы начинали звать Вику и вскоре видели ее, счастливую и радостную, за рулем роскошного автомобиля, проносящегося мимо нас в пустоту. В следующий миг я оглядывался вокруг и не видел Пашу, но слышал, как уже он зовет меня, но меня в то же мгновение застилала мгла, а из-под ног моих уходила земля. На этом моменте я всегда приходил в себя, какое-то время не понимая, где же я все-таки нахожусь...

Такие видения я испытывал только в первый месяц своей отстраненности, дальше я по большой части находился в покое. Я начал снова слышать свои мысли, только теперь они стали упорядоченными, не такими суетными, какими были раньше. Не знаю, насколько важен был мой уход в себя, но я ответил себе на множество вопросов, которые меня мучили ранее. В какой-то степени я познакомился с самим собой, узнал себя изнутри, почувствовал свою душу. Не берусь судить, насколько бы меня хватило вести такой аскетический образ жизни, быть может, я был близок к сумасшествию, но с ума я не сошел, потому что подхватил воспаление легких, а болезнь, как известно, не настраивает на отрешенный и забвенный покой. Из-за этого около месяца я томился в лазарете СИЗО, и в целом был рад хоть какой-то смене обстановки. Капельницы и уколы меня, конечно, не радовали, но именно такая эмоциональная встряска и вывела меня из моего апатичного состояния. Хотя на основании моей болезни были снова отложены судебные заседания.

Вика за меня очень волновалась. Волновалась она и из-за того, что я ушел в себя, поскольку я часто откладывал наши свидания, и из-за того, что заболел. Попав в лазарет, я начал укорять себя за то, что совсем позабыл о ней, а ведь ей было очень тяжело. Наверняка она тоже не сидела сложа руки, но усилия оказывались тщетными, а тут еще я со своими глупостями. Эти мысли вернули меня на грешную землю, и я выскочил из своего глубокомыслия. Теперь нужно было потерпеть противные больничные процедуры, чтобы потом вернуться в камеру и пересмотреть взгляды на свое дело, начать снова тормошить Дэна с Тарасом и своего адвоката и пытаться все-таки внести ясность в то, как может складываться моя дальнейшая судьба.

Не знаю, то ли мое вдохновение сыграло свою роль, то ли удача снова повернулась ко мне лицом, то ли ребята сумели извернуться и повернуть ситуацию в нашу пользу, а может быть все вместе, но по возвращению в камеру после болезни меня ждало приятное известие.

Выход на свободу. Работа. Прощание.

А все свелось к тому, что Тарас отыскал утраченный мной пистолет, что, собственно, и явилось поводом для моего ареста. Его усилия и мои деньги от проданной квартиры позволили привлечь к делу серьезных людей, которые согласились вытащить меня из тюрьмы. В результате был найден такой же пистолет, какой я когда-то потерял, были взяты подставные свидетели, которые составляли участников цепи этой авантюры и которые повествовали о перетекании этого пистолета от одного лица к другому, начиная с продажи его тем злосчастным барыгой, отнявшим его у меня, и были подтасованы факты, говорившие о том, что найденный пистолет – именно тот самый, который когда-то принадлежал мне как участковому. Серийный номер в изначальных документах выдачи табельного оружия тоже был изменен. Все было выполнено настолько профессионально и качественно, что ни один прокурор, по словам моего адвоката, не мог опровергнуть предоставленные факты.

Однако подготовка всей документации длилась еще около месяца, и в этот период я отметил со своими сокамерниками свое тридцатилетие, и встретил первые теплые весенние лучи. Для меня они олицетворяли свободу, выход из спячки, депрессии и уныния. С того времени настроение мое больше не давало сбоев, и я снова поверил в то, что мои страдания скоро окончатся.

В начале апреля так и произошло: мне был вынесен оправдательный приговор и я вышел на свободу. Я даже остался при своем звании капитана милиции. С каким же трепетом я встретился у себя дома с Викой и Пашей, как же я был рад им! Да, горе сближает людей, и это я почувствовал на себе. Первые дни мы даже толком не касались темы моего заключения, возможно, чтобы не спугнуть удачу, просто жили себе, как это было раньше. И только спустя дней десять Паша начал аккуратно расспрашивать меня о том, как было там – за решеткой.

Я был безмерно благодарен своим друзьям – Дэну и Тарасу, – без которых я бы так легко не отделался. В честь моего избавления от тюремных оков они закатили шумную гулянку в ресторане, где было выпито немало водки. К свободной жизни я привык не сразу – в какой-то степени я чувствовал себя как после возвращения из армии – растерянным и смущенным. Нет, тогда меня раздражала окружающая обстановка, теперь же наоборот – радовала, но просто сразу же влиться в русло жизни после полугодовалого застоя мне было непросто. Хотя с первых же дней на свободе я стал задумываться над тем, чтобы отыскать себе работу. Деньги от проданной квартиры почти кончились, и я не собирался сидеть на шее у Вики. Вариантов пока особо не было, но в одном я был уверен – участковым я уже точно не буду.

В то же время я понимал, что не стану работать таксистом или продавцом, мои мысли все же были устремлены на то, чтобы занять какой-нибудь пост в милицейской структуре. Наверное, мент – это все же призвание, потому что я уже не мыслил для себя иной деятельности. В скорости решение нашлось, и обзавестись работой мне помог все тот же Дэн. Напомню, что он работал в областном управлении милиции и имел доступ к информации о кадрах в каждом милицейском подразделении. Он предложил мне занять должность старшего инспектора дорожно-постовой службы, и я с готовностью на это согласился.

Вика была очень рада за меня, и после этого наша жизнь, как мне думалось, окончательно наладилась. Да, внешне все стало на свои места, но моя ошибка была в том, что я не смог разглядеть произошедшие в Вике перемены. Она все так же заботилась обо мне, и ничем не выказала вида своей тревоги. Наконец, не дождавшись от меня расспросов, она сама сообщила мне причину своего беспокойства.

– Саша, я в полной растерянности и совершенно не понимаю, как мне быть дальше, – говорила она. – Но я больше не могу тянуть, и должна все тебе рассказать. Руководитель моего танцевального коллектива предлагает мне контракт на два года. Работа в Германии. Это не гастроли, это выезд на постоянку. Я, правда, не знаю, что мне делать. Я понимаю, что если сейчас откажусь, то мне нужно будет искать новую работу, но и уезжать я не хочу, потому что здесь наша семья. Я не хочу тебя бросать.

Какое-то время я думал, после чего сказал твердо:

– Знаешь, Вика, из-за меня ты уже раз отказалась от работы, и я очень ценю эту жертву. Но не нужно делать этого впредь. Я тоже не хочу тебя терять, после того как снова отыскал, но и не хочу, чтобы ты отказывалась от своих целей, от своего любимого дела, которым ты живешь. К тому же в Германии другая жизнь, и перспектив там гораздо больше, чем здесь. Не стоит упускать этот шанс. В любом случае вы сможете приезжать, чтобы навестить меня, когда будет возможность. Как бы мне ни хотелось сохранить наши отношения, я не хочу, чтобы это было таким образом. Не отказывайся от предложения. Это мое мнение.
   
Она тоже немного помолчала, а потом посмотрела мне в глаза и сказала:

– Поехали с нами. Мы вместе найдем тебе работу там!
– Это исключено, Вика, – не менее твердо ответил я. – Что я буду делать в Германии – разносить людям почту? Или работать официантом? Поверь, там и своих полицейских хватает, моя должность и опыт там никого не заинтересует. Да и языка я не знаю. Наконец, я госслужащий, и это может осложнить процесс. Нет, мое место здесь, не такой я человек, чтобы махнуть на все рукой и уехать в никуда без какой-либо ясности. А вы поезжайте, и Пашке это будет полезно, может быть, там и с гражданством что-нибудь получится, а это вам не абы что, я бы над этим задумался. Устроишь его в школу, с языком разберетесь.

Я увидел в ее глазах слезы.

– Как ты можешь так говорить?
– Да послушай же ты! – я взял ее за плечи и слегка тряхнул. – Не губи свое будущее, когда оно открывает перед тобой свои объятья. Я не знаю, что будет здесь. Пока я вижу, что с каждым годом экономика нашей страны падает все ниже и ниже. Там же ты получишь стабильность. Денег заработаешь, в конце концов.
– Да причем здесь деньги! Деньги и здесь заработать можно.
– Может быть, и можно. Но я даже не об этом. Я просто хочу, чтобы ты и Пашка были счастливы. Ну и вы же не навсегда от меня уезжаете – всего два года. Иногда будем видеться: то вы приедете на каникулы, то я к вам в отпуске вырвусь. А потом вы вернетесь, и мы с тобой поженимся, и ты обязательно родишь мне ребенка.

Я это все говорил, говорил, а на душе кошке скребли, но я не мог повести себя иначе, потому что не хотел, чтобы она хоронила свои мечты из-за меня. Она и так много для меня сделала и, как бы я не хотел ее оставить, просить об этом, а тем более принуждать, я не имел морального права.

После этого разговора несколько дней прошло в удрученном молчании, хотя я все же старался поддерживать дома хорошее настроение. Я устал разочаровываться, поэтому просто принял ситуацию такой, какой она была. Я сказал себе: так будет правильно, и точка! Не один раз я переосмысливал свои слова, и все время убеждался в том, что мое решение верно. Если нам нужно быть вместе, то никто этому не помешает, а если нет – значит, судьба такая. Но потребовать от человека, которого я любил, плюнуть на все, что было достигнуто ею нелегким трудом, и остаться для того, чтобы караулить меня с работы и готовить ужины, я не мог. В душе я грешным делом таил надежу на то, что Вика сама примет решение остаться, но я не могу уж очень строго винить себя за это, ведь на мой взгляд это логично – не хотеть расставаться с любимым человеком. Я знал, что наша уютная квартира с их отъездом опустеет, станет серой и невзрачной, потому что в ней уже не будет звонкого смеха Паши и Вики, в ней не будет семейных посиделок и просмотров фильмов, в ней не будет совместного украшения новогодней елки и вечеринок с общими друзьями.

Все это становилось у меня перед глазами и приносило душевную боль, но моя инициатива не могла быть отличной от той, которую я выразил Вике. Я успокаивал себя, как ранее успокаивал Вику, говорил себе, что это не навсегда, а только на два года. В конце концов, мы же выдержали разлуку в полгода, значит, выдержим и немного больше. И под моим натиском она поддалась на уговоры согласиться на подписание контракта. Уехали они где-то через два месяца после моего выхода из СИЗО. Все было подстроено так, чтобы отъезд совершился после того, как Паша окончит учебный год в школе. Мы не устраивали сопливых сцен и долгих прощаний. Просто провели последний душевный вечер дома за семейным столом. Я видел серость на лице Вики, ее колебания, ее волнение, но я не позволил ей дать ход своим сомнениям, еще более направляя ее мысли в то русло, что решение было принято верно.

Может быть, меня можно назвать эгоистом, что я якобы собственноручно выпроваживал любимых мне людей за границу, чтобы совесть была чиста в случае чего, но, видит Бог, это не так. О, как я хотел их оставить, быть с ними рядом и заботиться о них! Как я хотел слышать запах жареной курицы или пирога по приходу домой с работы и помогать Паше с уроками в школе. Как я хотел стать отцом нашего с Викой ребенка и окунуться в реку забот, связанных с этим. Но я боялся, что Вика утратит интерес к жизни, если она сожжет свою мечту.

Нельзя убивать в человеке мечту, нельзя ломать стержень, за который он держится. Мы и так имеем поколение сломленных, слабых и духовно нищих людей без целей и мечтаний, которым внушили необходимость работать на нелюбимых работах с одной единственной целью – зарабатывать деньги на всякую дребедень вроде кучи шмоток, мобильных телефонов и компьютеров, чтобы похвалиться ими перед окружающими, которым нет до этого совершенно никакого дела, ведь они сами хвастаются этим перед другими. А все потому, что раньше мы были закрыты от этого железным занавесом, когда в приоритете власти было подчинить человека общей идее, но при этом оградить от каких-либо излишеств. Из огня да в полымя! Одни пытались убить душу иллюзией светлого будущего, другие эту иллюзию успешно разрушили, но поработили человека тряпками и гаджетами, внушив, что чем больше ты потребляешь, тем статуснее выглядишь. И мы, поджигаемые желанием копить бессмысленные побрякушки, позабыли о своем творческом начале и занялись тем, чтобы любым путем набивать свои кошельки. Рассуждая так, как мог я остановить Вику в ее стремлении танцевать? Я никогда не простил бы себе того, если бы по моей вине ее карьера была сломлена. Да, можно порассуждать и предположить, что и здесь – в Харькове – можно было бы попытаться отыскать новые коллективы, но эта перспектива была туманна, да и к моей потаенной печали, Вике не пришла на ум такая мысль, по крайней мере, она не была озвучена, а я не имел никакого права требовать от нее этого в тот момент, когда на столе руководительницы ее танцевальной группы лежал ожидающий ее контракт на работу за границей.

Провожать их в аэропорт я не поехал, испугался, что моя стойкость может оставить меня. Да и Вику не хотел тревожить своим дотошным присутствием. В тот день, когда я закрыл за ними дверь, я крепко напился в одиночестве. Не хотелось чувствовать подступившую тоску трезвым. Это помогло, наутро я встал хоть и с головной болью, но зато уже и с устоявшимся пониманием того, что теперь я живу один.

Работа в ГАИ

После отъезда Вики и Паши я ринулся в пучину новой работы и, снова надев форму сотрудника правоохранительных органов, стал тщательно изучать систему ГАИ. В целом-то я был уже "не первый раз замужем" и прекрасно знал "кухню" милиции, поэтому не был удивлен тому, что ГАИ – это от "А" до "Я" коммерческая структура. ГАИ – это место, где крутятся большие деньги, и подавляющее большинство, если не все, идут туда не из желания служить, а из желания поплотнее набить свои карманы.

Я не стану говорить, что деньги мне были не нужны. Как и любой человек, у которого практически не осталось никакого капитала, я стремился заработать. Но уже с тем опытом и познаниями, которые я приобрел, будучи помощником опера, участковым и в какой-то степени зеком, смотрел на свою работу я уже другими глазами. Деньги мне нужны были для проживания, хотелось как раз поработать. Знакомые, видя блеск в моих глазах, тревожно предупреждали меня, говоря:

– Саня, если ты начнешь чудить, второй раз тебя уже не вытащат. Попадешь в тюрягу, и будешь сидеть. Не искушай судьбу! Твои Вика с Пашей все-таки вернутся, ты что, хочешь обрадовать их очередным попадаловом?
– Да ничего я не собираюсь делать, – отвечал я. – Просто свиньей быть не хочу, и чужого свинства допускать не буду.

Все же поначалу работать в ГАИ мне было непривычно. Суть одна, но к новым порядкам нужно было приноровиться. Рабочий день гаишников начинается с того, что они дружным коллективом заезжают к своему командиру и скидывают ему "на лапу" долю. Не по какому-то поводу, а просто так. Затем, прихватив с собой минимум протоколов, разъезжаются по дорогам, где начинают уже работать на свой карман. В пример заработка можно привести простой случай. За незначительное превышение или езду без ремня безопасности можно сходу заработать 50-100 гривен. Это только с одного водителя, а их за день может быть и тридцать, и пятьдесят человек. Несложная арифметика дает понять, что зарабатывают гаишники за день весьма недурно. Ясно, что есть и тонкости, и неудачные дни, и месячники по борьбе с определенными правонарушениями, и особые приказы, но в целом концепция работы, без сомнений, с финансовой стороны крайне выгодная.

Поначалу я просто наблюдал за реакцией своих нарушителей, так сказать, давал им возможность самостоятельно определиться, каким образом мы будем решать их явные нарушения. Я делаю упор на слове "явные", поскольку дорожными подставами я не занимался, хотя упомяну о том, как они выполняются, немного позже. Если откровенно, то мне было обидно, когда девяносто процентов правонарушителей сами подталкивали меня к тому, чтобы решить вопрос без протокола. Да, людей понять можно. Протокол подразумевает трату времени не только на его составление, но и на оплату штрафа в банке и дальнейшую поездку в ГАИ с квитанцией для отметки его уплаты в базе. К тому же обычно дать взятку для водителя выгоднее, нежели оплачивать штраф по протоколу. То есть везде одни плюсы!

  Поэтому я вновь делаю свой устоявшийся вывод о том, что коррупция генерируется не только со стороны руководящих структур, но и со стороны людей, к ним не причастных. Мы сами – простые люди – кормим этого монстра, которого тут же и проклинаем. И я в этом твердо убедился, глядя в глаза якобы оскорбленных водителей, которым я предлагал составить протокол.

– Подождите, зачем протокол? – говорили они. – Мы можем и без этого обойтись. Давайте отойдем в сторонку. Я же не сбил никого, не пьян, сплошную не пересекал. Всего лишь знака не заметил.
– Проигнорировали, или не заметили?
– Ну о чем вы говорите, товарищ капитан, конечно, не заметил! Никто же не пострадал, слава богу, не нужно протокол. Давайте иначе договоримся.

И такие беседы были сплошь и рядом, когда я намеренно подталкивал водителя к составлению протокола. Не знаю, возможно, кто-то скажет, что я опять-таки лицемер. Вроде и честный, но и деньги лопатой гребу. Ну, для начала замечу, что лопатой их я уж точно не греб. Не скажу, что зарабатывал плохо, но особых усилий к этому не прилагал. Просто работал помногу, и задерживал много водителей, не от скуки, а действительно по делу. И часто, очень часто, наблюдая откровенное нахальство, составлял протоколы, задерживал, отправлял машины на шрафплощадку. В основном вел себя так с пьяными водителями или оборзевшим хамьем, которому закон не писан.

С вышестоящими по званию и должности людьми структуры ГАИ вести себя я так не мог, хоть и прецеденты тоже были. Не в моей компетенции и власти было оштрафовать за превышение полковника Службы безопасности Украины, например. Тогда моя работа на этом бы и окончилась. Понимаю, выглядит это все мерзко, когда перед одними тебе нужно лебезить и унижаться, но зато других за это можно самому унизить и заставить лебезить. Наверное, свою рабочую позицию я бы обозначил так: Александр Воронов брал взятки и шел на компромиссы с совестью, но никогда не потакал преступности и не становился соучастником несправедливых решений.

Дома я появлялся в основном для того, чтобы поужинать и лечь спать, а завтра раненько проснуться и снова отправиться на службу. Мне не нравилось находиться в одиночестве. С Викой мы часто созванивались, они со своим коллективом поселились в Кельне – красивом городе – культурном центре Германии – с населением около миллиона жителей на западе страны, практически по соседству с Бельгией и Нидерландами. Обо всем Вика отзывалась с положительной стороны. Может быть обманывала, не желая расстраивать меня, а, может быть, так оно и было. Они с Пашей расположились в большом доме одного из районов левого берега Кельна у пожилой пары, с которой был заранее заключен договор о волонтерской помощи взамен возможности проживания. В обязанность Вике вменялись несложные обязанности по уборке дома, а также в летний период по уходу за садом. По ее словам, это не мешало ее основной работе, и все сложилось вполне благополучно. Вскоре она рассказала мне, что пожилая фрау предложила Вике учить Пашу немецкому языку, и у него в этом деле уже есть успехи. Сама Вика общалась с владельцами дома на английском, который она подтянула перед отъездом.

Несмотря на эти ободряющие разговоры, я все же скучал по ним и не любил надолго оставаться дома. Свои выходные я всячески пытался проводить вне квартиры. Я то и дело ходил в баню, ездил рыбачить на Северский Донец к Эсхару, частенько встречался с новыми знакомыми из ГАИ в кафе. По поводу этого скажу, что в любой области правоохранительной системы, и ГАИ этому не исключение, все связи создаются за рюмкой водки. Когда ты в рабочее время останавливаешь того же полковника СБУ, желаешь ему счастливого пути и щедро улыбаешься, в очередную встречу вы обменяетесь кивками голов, мол, знакомы, а в следующий раз можно и руки пожать, а при подходящем случае и принять его приглашение поучаствовать в банкете, чтобы пополнить свою телефонную книжку номером его телефона. Как раз на банкетах и завязываются знакомства, которые в один прекрасный день могут оказаться полезными. Кто-то обратиться по какому-нибудь вопросу к тебе, а к кому-то обратишься ты.

Обладая природной коммуникабельностью, я быстро познакомился со многими людьми совершенно разных должностей и уровней. Тогда я немного даже пожалел о том, что не пошел служить в ГАИ раньше, ведь тогда бы вопрос с моим длительным заключением решился бы намного скорее. Но я тут же осек себя, подумав, что, работая в ГАИ, я бы вряд ли вообще попал в СИЗО. Так что все происходит именно так, как нужно.

Частенько мне надоедало проматывание времени и денег в ресторанах. С одной стороны отказываться от приглашений в нашем деле неприлично, это считалось дурным тоном, особенно когда ты сам знаешь, что корпоративная вечеринка то ли широким, то ли узким кругом может быть тебе полезна в профессиональном плане. Отчасти по тому, как человек ведет себя в пьянке, делаются выводы, насколько он может быть пригоден в работе. Если пить умеет, значит, и к работе подойдет с толком. Это слегка утрировано, однако доля истины в этом есть. Опьянение раскрывает нас, приобнажает, выстилает на поверхность суть человека, его нутро, потому проверка алкоголем часто и используется в МВД в качестве оценки сотрудника, так сказать, на профпригодность. С другой стороны, перебора тоже делать не стоит, и нужно понимать, когда и где стоит принять предложение, а когда нужно отказаться.   

 Не скрою, мне было интересно работать старшим инспектором ДПС, я видел всю гниль и продажность системы, но не совал свой нос в этот котел, а работал так, как с моей точки зрения должен был работать гаишник. Быть может, я слишком заносчив и горд, но мне нравилось ощущать себя честным, ну или почти честным, и не пятнать свою репутацию бешенной жаждой наживы, которая толкала многих моих коллег на сволочные поступки, прикрытые, как всегда, знаменем закона.

Дорожные истории

Работа в ГАИ еще больше расширила мой кругозор милиционера. Мне приходилось не только стоять с напарниками на дороге и контролировать порядок, время от времени мы сопровождали важных лиц, пускались в погони, выезжали на оформление ДТП – одна из самых неприятных обязанностей, особенно когда случались летальные исходы. К этому привыкаешь со временем, нервы притупляются, и ты уже не бледнеешь при виде трупа, как это было по первой еще при работе оперативным сотрудником, но в любом случае приятного в этом мало: развороченные машины, разбитые головы, слезы пострадавших – ясно, что настроение от этого не повышается. Особенно когда в ДТП страдают дети, не так просто реагировать на это уж совсем безэмоционально, после работы и утряски всех формальностей появляется яркое желание выпить...

Серьезные преследования дорожных правонарушителей за все время моей работы случались нечасто, но все же были. Однажды мне был дан приказ преследовать водителя, который сбил на перекрестке женщину. Его пытались остановить другие водители, но парень на своем Mitsubishi Pajero, растолкав "кенгурятником" парочку перегородивших ему путь машин, попытался скрыться с места происшествия. Вдогонку ему пустился уже целый кортеж простых водителей, горя благородным желанием задержать негодяя. По дороге был совершен звонок в ГАИ, и нас направили на его перехват. Слава Богу, он двинул свой джип на окружную дорогу, а то бы новых аварий в городе было бы не избежать – водитель был явным отморозком и в этой ситуации мог пойти на что угодно, лишь бы скрыться. Происшествие произошло неподалеку от Южного Вокзала на участке улицы Коцарской. Оттуда автомобиль двинулся в сторону Полтавского Шляха и направился вверх к метро Холодная Гора. Он проехал Озерянскую церковь, оставил позади себя рынок "Сказка", танковое командное училище и ушел вправо на Залютинскую улицу, откуда и выбрался на Окружную дорогу.

Я с напарником на тот момент работал на въезде в поселок городского типа Солоницевка, поэтому до окружной нам было рукой подать. Перехватить гада до выезда на Окружную мы не успели, и основная погоня развивалась как раз там. Несмотря на то, что нарушитель был на "Митсубиси Паджеро", а мы на "Шкоде Октавия", в характеристиках мощности мы ему не уступали – наше авто при 1,8-литровом моторе выдавало 160 "лошадок", а это не сильно отличалось от показателей внедорожника. В краткие сроки к нам присоединились другие машины ДПС, однако усмирить преступника мирно мы, к сожалению, так и не смогли. А остановился он потому, что вылетел в кювет, не справившись с управлением при обгоне. При этом он вновь спровоцировал аварийную обстановку, в результате которой ударились еще два автомобиля. Задержание безумца после этого было уже произведено оперативно, но последствий этой погони все же избежать не удалось – жертвы ДТП двух автомобилей были, никто не умер, но без медицинской помощи не обошлось. А вот преступник оказался практически целым, за исключением перелома руки в двух местах. Им оказался 37-летний бизнесмен, который был под кокаином. На суде его не спасли даже немалые деньги, пострадавшая от его колес женщина скончалась, и этот факт вызвал широкий резонанс, благодаря чему много заинтересованных в максимально строгом наказании для мерзавца следили и контролировали дело. Парню впаяли восемь лет плюс три года лишения прав управлять транспортным средством по отбытию основного наказания, а также был удовлетворен гражданский иск: в пользу потерпевших с осужденного взыскали материальный и моральный ущерб в размере 250 тысяч гривен. В суде при вынесении этого приговора почти все присутствующие встали со своих мест и зааплодировали судье...

Так бывает далеко не всегда, многие дети чиновников и крутых воротил, да и сами чиновники и воротилы очень часто избегают возмездия, даже после таких страшных преступных действий. Но тогда, тоже наблюдая за процессом, я был рад, что убийца получил по заслугам, безо всяких компромиссов и смягчения приговора.

Бывали и погони в черте города, в этом случае преступников пытались как можно скорее взять в кольцо, дабы не натворили дел – не посбивали пешеходов, и не побили другие транспортные средства. На моей памяти таких перехватов было немного, и они быстро приводились в исполнение. Без неудач тоже не обходилось, бывало и такое, когда преступникам удавалось скрыться. Впрочем, подобных инцидентов в принципе насчитывалось с десяток, и почти все они оканчивались в нашу пользу, то есть преступники задерживались и обезвреживались. Когда мы получали такие задания, все мои коллеги без исключения словно выскакивали из размеренной спячки, и мы действовали слаженно и оперативно. Никто не трусил и не искал причин для невыполнения приказа, в этот момент мы удивительным образом становились одной сплоченной командой, направленной на восстановление справедливости. Это было, и этого не отнять, но и плохого не коснуться нельзя.

В основном главная подлость инспекторов ГАИ сводилась к тому, что при финансово неудачных днях, водителям устраивались подставы. Одна из самых простых подстав происходила так. На определенный участок дороги, где стоял знак по ограничению скорости, "обгон запрещен", "преимущество встречного движения" или что-то в этом духе, пригонялась фура, которая закрывала знак. Неместные водители о наличии знака не подозревали, совершая превышения скорости, обгоны, не уступая дорогу встречному транспорту, и, соответственно, попадали в лапы гаишников, стоящих в паре километров дальше. В основном останавливали внедорожники, которые часто находились во владении обеспеченных лиц. Если человек был характером слаб, он сразу выдавал отступные в размере крупных купюр при предъявлении ему сути правонарушения правил дорожного движения, если начинал дерзить, возвращались с ним назад, показывали ему знак и составляли протокол, либо опять же – оплата на месте, но уже с накруткой. А чтоб не выпендривался! Если же составлялся протокол, то успешно аргументировать в суде то, что нарушил правила, потому что не заметил знака, было заведомо проигрышным делом. Многие это понимали, досадно и злобно сжимали губы, но расплачивались.

В продолжении о фурах замечу, что грузовики тоже составляли заработный сегмент сотрудников ГАИ. Так как в нашей стране ведется много незаконной деятельности, то и груз не всегда перевозится сертифицированный. Поэтому во избежание детальной проверки со стороны ДПСника зачастую водители грузовиков только при одной остановке тут же совали дорожному "начальнику" взятку, не желая даже начинать какие-либо переговоры.

Еще в дорожной милиции есть подстава с применением алкотестера. В Украине пьяным считается водитель, если в его крови обнаруживается уровень алкоголя, выше отметки 0,2 промилле. Это можно сопоставить с 40 граммами водки примерно на 80 килограммов веса человека. Но доходило до того, что даже трезвого водителя могли обвинить в пьянке. Способов было много. В трубку алкотестера подкладывалась ватка со спиртом или капалась капля спиртного, использовались неофициальные измерительные приборы, например, китайского производства, производились махинации с алкотестерами с наличием печатающих устройств. В таких случаях в печать отправлялись уже заранее накрученные показания, вот только время их получения отличалось от того, когда они брались у водителя, попавшего под развод, и он мог попросту не обратить на это внимания. Уверенный в себе водитель начинал "переть рогом", требуя подробной экспертизы, и таких обычно отпускали. Но если глаза у человека начинали бегать, он переставал спокойно реагировать на вопросы и начинал либо нервничать, либо говорить что-то вроде "да это я вчера еще днем выпил, буквально чуть-чуть" или "надо было припарковать машину, поэтому сел за руль", "жена позвонила, нужно встретить", "кто-то из родственников заболел, еду на помощь", такие сразу становились "лакомыми кусочками". Были и те, которые принципиально утверждали, что "я не пил, и точка", хотя и без алкотестера от них разило за километр. Если такие ребята не хотели платить сразу, грозили лишением прав и транспортировкой машины на штрафплощадку. Плюс официальный штраф, конечно...

Еще могли сделать так, что если водитель был не согласен с результатом теста, но начинал вести себя уж чересчур по-хамски, его официально направляли в конкретное медучреждение, просто чтоб помотать нервы. При этом на бланке составлялось направление, где указывался номер протокола, дата, данные по результатам средства технической проверки (алкотестера) и его номерной знак. Доставка мнимого правонарушителя к доктору осуществлялась на машине инспектора, а автомобиль задержанного оставался припаркованным на месте остановки. Такие действия обычно имели место быть уже под конец рабочего дня, когда все дела были сделаны, а карманы набиты. Это была своего рода издевка над не в меру строптивыми водилами, которым впоследствии приходилось возвращаться за своими транспортными средствами, если экспертиза не давала повода для дальнейших разбирательств.

Бывало и так, что в игру вступал какой-нибудь алкоголик, который был не против помочь работникам государственной автоинспекции за небольшую оплату. Спектакль разыгрывался так, что алкоголик резко выходил из-за угла, предположим, магазина на нерегулируемый светофором пешеходный переход. Делалось это все внезапно, поэтому иногда водители не успевали тормозить и слегка таранили бедного пьяницу. Не слишком гуманный способ заработка, впрочем, как и остальные, поскольку периодически были и травмы, когда ментам затем приходилось вести таких бедолаг в больницы. Летальных случаев в кругу наших коллег в моменты таких подстав не было, да и в большинстве своем все обходилось максимум ушибами. Алкоголики – они тоже не дураки, о своей жизни пекутся. Вот и получалось, что за наезд на человека на пешеходном перекрестке с водителя можно было содрать немало, ни о какой паре сотен гривен в таких случаях и речи быть не могло. Случалось, что алкашей берегли, заменяя их дворнягами, которых на скорую руку за угощение дрессировали перебегать через дорогу по свистку или какому-нибудь знаку, когда это было нужно.         

Да, цинично, да, отвратительно, но таков был теневой заработок структуры ГАИ, и это всего лишь простые примеры. За крышу над контрабандистами менты могли получать и гораздо бо;льшие деньги. Собственно, они их и получали. Почему я сейчас отделяю себя от них? Потому что мне все эти комбинации были уже неинтересны, я прошел свой путь коррупционера еще под руководством Тараса Сенина, а позже – на первых порах работы участковым. Теперь я занимался другими делами.

Гроза наркоторговцев

А другие дела мои были основаны на том, чтобы ловить торговцев наркотиками. Как не любил я это дело, будучи участковым, так и не смог терпеть обдолбанные морды водителей, находясь на посту дорожного инспектора. И я направил все ресурсы своего внутреннего потенциала на то, чтобы воспрепятствовать распространению всевозможной наркотической гадости в городе. Когда я принял такую позицию, я снова стал необъяснимо для себя чувствовать, как и в прошлой истории с бандитами ХТЗ, в какой машине перевозится наркотик: героин, кокаин, метадон, марихуна, спайсы. Конкретно к травке я не испытывал того жгучего отвращения, как к остальным препаратам. На Востоке ее курят все кому не лень, да и во многих городах Запада, как известно, она официально разрешена. Было время, когда я и сам был не прочь потянуть косячок для расслабления, даже взять период моего запоя, хотя все же по нраву мне больше подходил алкоголь как средство успокоения возбужденных нервов.

Но, так или иначе, а употребление любых препаратов, которые могли бы нарушить координацию водителя за рулем, я не поддерживал, да к тому же моя интуиция, внутреннее видение или ментовская чуйка (выбирайте любое) не выдавала мне ассортимент наркоты, а просто указывала на факт его наличия в том или ином транспортном средстве. Удостоверившись в том, что я, словно милицейский пес, мог чуять наркотики, я стал специализироваться по большей части на этом.

Очень скоро после неоднократных задержаний перевозчиков наркоты обо мне стали судачить коллеги. Мне советовали перейти работать на таможню, где мой талант, как мне говорили, будет оценен по достоинству, но я не стал развивать эту мысль. Всего не охватишь, да к тому же и в статусе гаишника я еще не достаточно обжился. Время шло, барыги задерживались, наркота переходила в конфискат, часть уничтожалась, часть качественных продуктов типа хорошего кокаина, к сожалению, бесследно растворялась по верхушкам руководства, многие из которых были не дураки нюхнуть кокса, а я все продолжал вести свою работу.

Иногда я задумывался, зачем я все это делаю? Как по мне, так происходил просто круговорот наркотиков в природе, ведь по факту я передавал их из одних рук в другие. И вот эти другие руки без зазрений совести снова пускали дрянь в оборот с целью собственного заработка. Я старался убедить себя в том, что я служу на благо общества, и каждый должен делать то, к чему он горазд, но режущая сердце правда возвращала меня с небес на землю. Я действительно переливал воду из пустого ведра в порожнее, отбирая "хлеб" у одних и отдавая его другим. С одной стороны и потакать этому я не мог, потому что просто знал, в какой из машин перевозится наркотик, но с другой стороны я чувствовал себя полным идиотом, когда видел блестящие глаза коллег, которые дружески хлопали меня по плечу, по достоинству оценивая то или иное приобретение. Мне очень хотелось сделать и мой город, и мою страну лучше, но я понимал, что толку воду в ступе.

Тогда я решил продвинуться в своих духовных изысканиях дальше. Я начал тренироваться направлять свой внутренний взгляд глубже – стремился научиться определять не только перевозчика, но и производственную точку наркотика, участников организации. Учился этому я со всей усидчивостью и скрупулезностью, на которую был способен. Приходя домой, я зашторивал окна и погружался в медитацию. Пялиться в одну точку я мог долго, и часто это не приносило никаких плодов. Но понемногу у меня начало получаться отпускать мысли, и тогда я фиксировал в своей голове только факты, связанные с задержанным водителем, в бусике которого был обнаружен запрещенный препарат.

Прерву мысль сведениями о том, что бывали и такие случаи, когда я не мог найти в машине наркотики, при том, что был убежден, что они там есть. В таких ситуациях я сообщал по телефону "своим", куда движется машина, а дальше их тормозили мои сослуживцы с кинологами, чьи натасканные собаки подтверждали мое мнение. За это я получал соответствующий гонорар. Сначала я очень переживал из-за того, что могу быть неправ, и тогда буду выглядеть в глазах коллег типичным шизофреником, но, на мое счастье, промашки я не дал ни разу.

Когда у меня получалось полностью уйти в себя, я начинал видеть обрывками картины, которые давали мне ответы на мои вопросы. С точки зрения логики объяснить я это не могу, как и прежде не мог вразумительно ответить себе, как я раскрывал преступления еще на должности участкового. То, что мне удавалось изъять из глубин своих медитаций, я рассказывал своему начальству. Безусловно, это были сухие факты, без каких-либо подробностей. Поначалу мне не доверяли, однако однажды направленный по моей указке отряд "маски-шоу" развеял сомнения, которые были и у меня, и у моего руководства. Крупный склад, где хранилась, ожидая сбыта, партия наркоты, был накрыт.

Я продолжал вести постовую деятельность гаишником, время от времени поставляя своим вышестоящим начальникам сведения по нахождению преступных команд, занимающихся покупкой и перепродажей наркотических препаратов. Один раз я попал впросак, что вновь выбило меня из колеи. Я навел след на своих же – Харьковских ребят из милиции, которые "крышевали" одну из таких линий реализации кокаина. Их, конечно, закрыли, но я снова стал замечаемой и опасной пешкой в игре королей, если так можно выразиться.

Повторения предыдущей истории мне совершенно не хотелось, в очередной раз оказываться в СИЗО по сфабрикованному делу я не планировал, поэтому, к своему стыду, на время я оставил свои незримые методы раскрытия преступлений и вернулся к выполнению простых рабочих обязанностей. Правда, ненадолго. Когда по нашему рабочему кругу распространилась информация о том, что я могу каким-то чудесным образом сказать, где располагаются точки хранения всякого рода "дури", меня стали иногда негласно привлекать к работе элитного подразделения УБОП (Управление по борьбе с организованной преступностью) в качестве консультанта при выполнении различного рода операций, поэтому моя практика в исследованиях невидимых граней жизни продолжилась уже на более-менее официально разрешенном уровне.

Признаюсь, поначалу мне было непривычно слушать слова командиров отрядов УБОП:

– Капитан, ну что, где сегодня крысы прячутся? Куда ребят направлять?

Хотя к такому вальяжному положению дел все пришло не сразу. До этого были долгие ночи изучения реакций своего подсознания. В одиночестве своей квартиры я учился отличать иллюзии от реальности, собственные домыслы и предположения от действительного потока новой информации, которая давала мне возможность оперировать фактами относительно месторасположения тех или иных групп, занимающихся распространением дурманных веществ.

Получая основные сведения, допустим, задерживая водителя, который, как я видел, был связан с сетью изготовления амфетаминов, я уходил глубоко в себя и пытался выяснить дополнительные данные, дающие возможность подобраться к очагу распространения этих средств ближе. В такие минуты своих отключений от мира сего я, вероятно, был и сам похож на наркомана, поскольку окружающее пространство для меня не существовало в те моменты, ведь мне нужно было полностью избавиться от суеты и всего того, что сковывало мое сознание. Входя в состояние полной расслабленности, которую я бы скорее назвал трансом, я пытался различить картинки, выскакивающие перед моими глазами. Так я мог выяснить город, где велось основное производство или же просто находился главный склад-офис, куда свозились партии товара. Иногда мне даже удавалось услышать имена людей, которые играли главенствующую роль в подобных делах. Эти имена пробивались по базе, их многочисленных владельцев «мониторили» на предмет причастности к преступному миру, и часто такая связь обнаруживалась. После таких моментов коллеги из управления смотрели на меня с некоторой опаской, элементарно не понимая, как такое возможно.

Я старался все больше отмалчиваться и в ответ также недоуменно пожимал плечами, но, приходя домой, монотонно продолжал свою работу за гранью привычного бытия. Вот так моя ничем непримечательная жизнь милиционера окрасилась таинственными красками, и я еще сам до конца не понимал, куда такая линия деятельности меня приведет.

Киевская встреча

Когда мы общались с Викой по телефону или через Интернет, я особо не вдавался в рассказы о подробностях своей работы, больше слушал ее. Она говорила мне о том, что у них с Пашкой все складывается благополучно. Что усилиями пожилых людей, у которых они проживали, Пашу определили в школу с лояльным отношением к его слабому немецкому, который он начал осваивать сразу же по приезду в Германию. Работа у Вики ладилась.

– Я хорошо зарабатываю, Саша, – говорила она мне. – Так что у меня появилась мысль все-таки скоро переманить тебя к нам. Ты только не нервничай сразу. Нам ведь в первую очередь что нужно? Чтобы у нас не было проблем с финансами здесь, и чтобы ты мог спокойно искать себе работу. Как ты смотришь на это?
– Даже не знаю, – улыбался я в телефонную трубку, – предложение, конечно интересное, но давай все будет идти своим чередом. Я, конечно, могу сорваться и приехать к вам, но надо ли торопиться. Если твои дела будут идти хорошо, да и мои тоже, и мы поймем, что нам есть в Кельне, где жить, то можно будет и взглянуть на ситуацию серьезнее.
– Ну значит, договорились. Тогда задумайся над тем, чтобы начать учить язык. Я тебе скажу, что без немецкого здесь тяжело. Мало людей знают английский. Мне повезло в том отношении, что хозяйка дома может на нем общаться, но вообще здесь больше говорят на родном языке.
– Ну что ж, тогда пойду на курсы! – засмеялся я.
– Что ты хохочешь? Не веришь мне, что все может так сложится? Вот я возьму и докажу тебе.
– Не сомневаюсь в этом! Просто давай еще подождем с этим.
– А когда ты нас хотя бы навестишь?
– Не знаю, Викуль, не все так просто. Есть обязательства по службе. Но я надеюсь к лету вырваться. Я еще не узнавал ситуацию с визой, приглашать ведь меня некому, могу только по туристической, но думаю, что ребята с работы помогут. У нас же везде свои люди есть.
– Хорошо, мы будем ждать тебя.
– Секунду, а вы не сможете выбраться?
– Саша, я бы рада, но пока нет. Работы тоже много, для отдыха есть только выходные. Хочется ведь встретиться по-человечески, а так только один день получится, да и то, если так рейсы подгадать.
– Ну тогда еще подождем.
– Я скучаю по тебе, – вдруг сказала она, и меня пронзила волна глубоко скрытой тоски.
– Я тоже скучаю, но нам надо еще немного подождать. Мы справимся. Так ведь?
– Да, думаю, что так. Ты там себе новую жену не нашел?
– Не говори ерунды. Я всего лишь скромный гаишник, а вот ты – танцовщица. Не приманила к себе ухажера?
– Дурак! Что ты такое говоришь. Я к тебе хочу!

Не знаю, обманывала она меня или нет, но я уж точно был честен. Этот разговор происходил спустя пару месяцев с их отъезда, и я по-прежнему сохранял ей верность. Вариантов расслабиться было много, особенно в кругу моего милицейского общения, где развратничали еще как. Просто не было желания делать этого. Наверное, я так сильно полюбил Вику, что для меня сейчас существовала только она. Я не хотел видеть рядом с собой других женщин, даже на одну ночь, даже без обязательств. К тому же мои мысли были по большей части заняты работой, в частности, изучением своего внутреннего мира и своих открывшихся способностей.

Поехать к ней я тоже пока не мог. Я, конечно, имел возможность взять с недельку за свой счет, но это было некорректно со служебной точки зрения. Вроде бы только пришел работать, а уже в отгулы просится. Поэтому я решил терпеливо дождаться следующего лета и с чистой совестью уйти в законный отпуск.

Впоследствии меня обидело то, что Вика сама за все время нашей годовой разлуки ни разу не навестила меня. Мы созванивались, но она все время находила причины отложить свой приезд, как правило, мотивируя это загруженным рабочим графиком. Я верил ее словам, но мне чувствовалось, что где-то она лукавит. Понять где, я не мог, но мне казалось, что то ли с работой у нее все не так гладко, как она говорила, то ли еще что-то. Я тревожился из-за этого, но она не давала мне оснований для реальных волнений, потому что, судя по интонациям ее и Пашки, с которым я тоже часто беседовал, слушая его рассказы о школе и познаниях в немецком языке, все у них было хорошо.

С наступлением мая я уже мог взять отпуск. Я немедленно сообщил об этом Вике, надеясь скоро к ним приехать, но она вдруг остановила меня, и сказала, что сама собирается в Киев со своей руководительницей для заказа новых костюмов для их коллектива. Я был несказанно рад тому, что смогу после долгой разлуки снова увидеть свою жену. В ином статусе я ее уже не мыслил, мне было все равно, стоял ли у меня штамп в паспорте, в конце концов, это было всего лишь делом времени. Меня, правда, поначалу несколько озадачил тот факт, что Вика попросила меня повременить с приездом в Кельн.

– Саша, понимаешь, я думаю, сейчас не время для твоего приезда.
– А в чем дело?
– Просто может произойти так, что мы с Пашей вернемся раньше, чем ты оформишь визу.
– Почему?
– Мой контракт на грани срыва, заведения, с которыми мы работаем, возможно, откажутся оплачивать наши выступления. Сейчас по этому поводу ведутся переговоры. Как видишь, стабильность хромает не только в Украине, но и в Германии.
– Я даже не знаю, как на это реагировать, – честно признался я. – С одной стороны классно, если так сложится, потому что вы, наконец, вернетесь, но с другой – ты ведь не доведешь дело до конца.
– Я уже порядком устала здесь и хочу домой. Если честно, я буду только рада, если так сложится.
– Подожди, а зачем тогда вы едете заказывать новые костюмы?
– Ну а как же, нашему модельеру нужно спроектировать их, а это время. Потом – пока их сошьют... Мы ведь не собираемся оканчивать работу, если она не продолжится в Кельне. Хотя меня последнее время посещают сомнения по поводу того, нужно ли мне продолжать работать в этой сфере.
– А с чего вдруг эти сомнения?
– Хочу быть с тобой рядом, не хочу больше никуда ездить, – произнесла она словно обиженный ребенок.
– Я буду рад видеть тебя в Киеве, родная моя, – только и ответил я.

Мой поезд до Киева немного задержался, поэтому Вика уже ждала меня в гостинице. По телефону она сказала мне подниматься в номер 318. На вокзале я взял такси и отправился по указанному адресу. Летел туда я на крыльях счастья, и каждая остановка на светофоре заставляла меня нервничать и вертеться. Наконец, преодолев ряд пробок, я расплатился с таксистом, вошел в гостиницу и направился прямиком к лифту. Номер располагался на третьем этаже, и через несколько минут я уже был у двери. Сам не знаю почему, но сердце мое стучало быстрее обычного. Наверно, я просто соскучился по ней, наверно, я просто очень любил ее.

Вика открыла дверь и с ходу бросилась мне на шею, крепко обхватив руками и прижавшись головой к моей груди. Так мы и стояли какое-то время. Когда она подняла голову, я жарко прильнул к ее губам.

– Мне так тебя не хватало, – прошептала она, взглянув на меня своими яркими зелеными глазами.
– Я тоже по тебе скучал, – тепло ответил я. – Ну что, пригласишь в комнату, или так и будем на пороге стоять?

Мы вошли, и я смог хорошенько рассмотреть свою отраду.

– А что с твоей внешностью? – искреннее удивился я.

Вика стала совсем другой. Она перекрасила волосы в русый цвет, хотя раньше она была такой себе недобрюнеткой, когда волосы еще чуть-чуть и будут совсем черными, но именно этот темно-коричневый оттенок создавал иллюзию легкого перламутрового перелива и делал ее волосы невероятно красивыми. Саму прическу она тоже изменила. Она отпустила волосы по плечи и стала прикалывать их к затылку, как это было раньше, еще в первые наши встречи. Одежда на ней, как и прежде, подчеркивала ее изящество и женственность: черные брюки и светлая тоненькая блуза, лишь слегка приоткрытое декольте и почти невесомая серебряная цепочка на шее.

Но это было внешнее. К своему разочарованию я увидел в Вике какую-то глубокую усталость. Я знал ее не первый день, и мне не составило труда разглядеть, что, несмотря на макияж, ее лицо болезненно осунулось, как тогда, когда она заботилась обо мне в дни моего пребывания в СИЗО. Голубоватые круги под глазами были ее природной особенностью, но сейчас они проступали сильнее обычного.

– Ты приболела? – напрямую спросил я. – Ты устало выглядишь.
– Я действительно очень устала, Саша, – она не стала оправдываться или притворяться. – Эта работа меня совсем вымотала. К тому же периодические конфликты внутри коллектива. Без этого никак, конечно, но в этот раз все складывается как-то очень напряженно. В общем, нервничаю, репетирую, потом из школы Пашу забираю, делаем уроки, ложимся спать и с утра все сначала.
– Я надеюсь, это скоро закончится? – участливо спросил я.
– Думаю, да. Нет договоренностей по нашим выступлениям на осень. Да и с этим летом тоже еще не все ясно. Я поэтому и остановила тебя от приезда к нам. Лучше потом все вместе куда-нибудь съездим, ну а если я все-таки останусь там еще на год, тогда, конечно, обязательно приедешь. Хотя, если честно, я буду просто счастлива, если мы просто доработаем это лето, и на этом разъедемся по домам.

Я налил себе воды и уселся в кресло.

– Может быть, ты все-таки откажешься? Все равно ведь нестабильно, как ты говоришь.
– Я не могу так просто взять и уехать. Контракт ведь никто не отменял. Ты не волнуйся за меня, это временно. Я к тому же недавно простуженная была, это еще и последствие болезни.
– А почему не говорила?
– Не хотела тебя беспокоить.
– Ну что ты как маленькая, Вика? – раздосадовался я.
– Наверное, с тебя беру пример. Ты, кстати, голоден? – ушла от темы она.
– Да, перекусил бы чего-нибудь с дороги.
– Хорошо, я как раз незадолго до твоего прихода заказала нам обед в номер.

Вика подошла и уселась ко мне на колени.

– Пашка скучает по тебе.
– Как он там? С учебой нормально?
– Да, ничего. Мало что понимает пока, но старается. Уже сносно изъясняется по-немецки. Дети быстро всему учатся. Ах да! – вдруг всполошилась она, вышла в прихожую и вернулась со своей сумочкой. – Он передал тебе подарок. Держи, это они на уроках труда делали.

Это был простой квадрат прозрачного пластика, вроде оргстекла, размером примерно двадцать на двадцать сантиметров. На нем была выгравирована надпись: «Сашка и Пашка навсегда». И вроде бы мелочь, безделушка, но мне даже пришлось сглотнуть подступивший комок тоски. Я был тронут. Я действительно их очень любил и уже не мыслил своей жизни без их присутствия.

– Спасибо, – сказал я, справившись с чувствами. – Очень приятно. Я, правда, ответный подарок не приготовил. Но ничего, мы же с тобой прогуляемся попозже? Как раз что-нибудь обязательно купим. Да, а кто его будет забирать из школы, пока ты здесь?
– С этим все в порядке, мне не отказала в этой услуге фрау, у которой мы живем. И к тому же это всего на два дня.
– А школа далеко от дома?
– На автобусе минут двадцать добираться, и еще минут десять-пятнадцать идти пешком от остановки. Я сама ему не разрешаю ездить. Еще успеет. – Она снова уселась мне на колени. – А мы сегодня уже успели побывать в магазинах и заказать ткань! – похвасталась она.
– Молодцы. А почему нельзя купить ткань в Кельне? Или в Киеве она какая-то особенная?
– Нет, не особенная. И там можно. Просто наш руководитель уже много лет сотрудничает с Киевскими дизайнерами и швеями. Она сама отсюда. У нее здесь родители живут. Полноценно открыть свою школу танцев в свое время ей здесь не дали, поэтому она перебралась в Харьков. Но она и в Киеве много преподавала раньше. Связи остались, вот поэтому здесь и заказываем. А ты разве не рад меня видеть? Я с боем выбивала эту поездку, она хотела другую девочку с собой взять!
– Перестань, Вика. Я очень рад тебя видеть, – сказал я и поцеловал ее в горячие губы.
 
Волна наслаждения заставила ее тело изогнуться и прижаться ко мне вплотную, но вдруг в дверь постучали. Мы с досадой посмотрели друг другу в глаза.

– Это наверняка обед принесли. Давай поедим, а то остынет, – предложил я и глубоко вздохнул.

Я был «голоден» по всем фронтам, и не мог точно сказать, какой голод был сильнее.

– Что ж, если говоришь, что остынет, тогда давай поедим для начала…

Сам не знаю почему, но мне казалось, что вели мы себя с Викой тогда чересчур сдержанно, совсем не по-семейному, как раньше. Годовая разлука тому виной? Не знаю. Вполне возможно. Хотя, наверно, все же стоит говорить за себя, в глазах Вики я видел нежность и любовь, она, как всегда, была заботлива и суетливо хлопотала, подкладывая мне мясной салат в тарелку.

Какое-то время мы ели молча. Я рассматривал свою любимую, и мне казалось, что наше расставание длилось целую вечность – такой изменившейся и внешне, и внутренне казалась мне Вика. Когда наше молчание стало совсем уже нетактичным, Вика смущенно произнесла:

– Что-то не так, Саша?
– Нет, все в порядке. Просто так давно тебя не видел, столько ждал нашей встречи, а теперь вот и не знаю, что сказать. Чувствую себя ребенком на первом свидании.
– Да, что-то такое есть и во мне. Но ведь все хорошо? – улыбнулась она своей обворожительной улыбкой.
– Думаю, что да. Если у тебя все хорошо.
– В целом да, если не считать того, о чем я тебе уже рассказала.

После некоторой паузы ее глаза вдруг загорелись.

– А знаешь, я уже успела кое-что скопить из тех денег, что заработала. В Кельне я немного трачу, в основном на Пашины нужды. Так вот я планирую по приезду в Харьков задуматься над тем, чтобы открыть собственную танцевальную школу. Я хочу учить танцевать детей. Пусть поначалу это будет просто кружок, а дальше будет видно. Как ты на это смотришь?
– Очень хорошо смотрю! – сразу же вдохновился я. – Но в чем причина такого решения? Ты же все эти годы сама танцевала. Почему вдруг хочешь это бросить? Ты ведь в хорошей форме.
– Хочется сказать, что свое уже отплясала. Ну правда, по миру поездила, на хороших сценах выступала. К тому же я вижу, что наш коллектив медленно, но уверенно распадается, а отыскать аналогичный не так просто, особенно в Харькове. Нет, конечно же, у меня много знакомых в этой сфере, некоторые выступают и в Европе, и в Азии, но, если честно, такая суматошная жизнь – постоянные разъезды, репетиции, выступления – меня начинает утомлять. Я ведь хочу, чтоб у нас была семья. Хочу родить тебе ребеночка. Хочу, чтобы Пашка по нормальному ходил в школу, а не так, что сегодня здесь, завтра там. Ну это в общем-то только мысли – насчет своей танцевальной школы – ничего конкретного.
– Если ты надумаешь делать это всерьез, я тебе, конечно, помогу. Найдем помещение, станешь у нас частным предпринимателем, и будешь учить детей танцам.
– Знаешь, Саша, а ведь если так, лучше сделать это в Германии, а не в Украине.

Я не нашелся, что возразить.

– Тут ты точно права.
– Так может быть, задумаемся о переезде? Я знаю, это не так просто документально, но было бы желание. Ты же сам прекрасно знаешь, что в Украине не так много рабочих перспектив. Я пожила в Кельне, и мне там очень понравилось. Мы могли бы переехать туда жить все вместе. А то, что ты говорил о своей занятости, это ведь все можно решить, ты же сам это знаешь.
– Это, конечно, серьезный шаг, и действительно все не так просто, но в твоих словах есть смысл, это действительно так. Кельн и Харьков, к сожалению, несравнимы друг с другом. Но даже если не брать в расчет вопрос моей работы, как быть со стариками? У тебя мама за городом, у меня тоже в Харькове родители – их-то мы с собой не заберем.
– Послушай, я люблю свою маму и не брошу ее, но в Германии мы можем достичь большего, нежели в Украине. А от того и им будет лучше.
– Ты не любишь Украину?
– Я не люблю то, что происходит внутри Украины. Я не люблю чиновников, которые обдирают свой народ как липку, я не люблю безнаказанность богатых, я не люблю наши продажные системы, и твою милицию в том числе. Да что я тебе рассказываю, ты же сам все это прекрасно знаешь! На себе ведь не так давно испытал.
– Знаю, Викуль, знаю. И спорить с тобой не буду. Все так. Но сейчас давай посмотрим правде в глаза. Ты пока работаешь в Кельне, а я в Харькове. Оканчивай работу, приезжай. Мы с тобой сядем, все спокойно обсудим и выработаем план. Начнем узнавать все постепенно. Если будет складываться хорошо, я уйду из органов, и мы с тобой переедем в Германию. Не торопись. Пусть все идет своим чередом.
– Ты всегда так говоришь, – сделала вид, что обиделась, она.
– Я тебе еще раз говорю: твоя мысль дельная, ее нужно обдумать хорошенько, и тогда действовать. С бухты-барахты ничего не бывает. Даже если нам удастся решить вопрос с документами, что тоже будет непросто, потому что в Германии нас никто не ждет с распростертыми объятьями – и своих нахлебников хватает, – главная для нас и, в частности, для меня задача будет упираться в трудоустройство. А чем я буду заниматься в Кельне, я еще не думал. В целом, я не против начать рассматривать такой вариант, но не торопи события. Ладно?

Она тяжело вздохнула.

– Ладно. Просто мне хочется, чтобы у нас все было хорошо.
– Будет! А пока что, как ты смотришь на то, чтобы прогуляться и купить Пашке подарок?
– С удовольствием, любимый!

Мы взяли такси и решили отправиться в Ботанический сад, чтобы сравнить его с Харьковским. Провели пару часов там, сделали обоюдный вывод о его привлекательности, а затем отправились побродить по Майдану. По дороге заехали в детский магазин, где я купил Паше коллекционную машинку «Феррари» красного цвета – сантиметров двадцать в длину, довольно тяжелую, корпус которой был металлическим, а интерьер салона был в точности детализирован под оригинал. Если бы мне в детстве подарили такую машинку, я бы умер от радости на месте. Не думаю, что Пашка отреагировал бы также, но машинка была хороша.

Почувствовав легкую усталость от прогулки, мы не стали расхаживаться по кафе, а просто вернулись назад в номер отеля, где моя глубоко таившаяся столько времени страсть прорвалась наружу. В эту ночь я так и не уснул. И хоть неуемное стремление Вики залюбить меня до смерти почти было достигнуто, когда она в изнеможении опустилась головой на мою грудь и незаметно для себя уснула, я не смог сомкнуть глаз. Не хотелось терять драгоценные минуты, когда она была рядом. Я знал, что еще пару часов, и мы снова расстанемся – может быть всего на несколько месяцев, а может быть и снова на целый год. Ласково поглаживая ее по обнаженному плечу, я восхищался в мыслях ее стойкостью, целеустремленностью, глубокой верой в саму себя, гармонично разбавленную искренней заботой обо мне и Паше, ее женской непосредственностью и легкостью. Словно она сочетала в себе силу и нежность, была пантерой, невероятно красивой и грациозной, но и не менее грозной в минуту схватки с врагом. Я ловил себя на мысли, что я вовсе не нужен ей для того, чтобы выступать в роли покровителя. Она могла сама постоять за себя, она могла сама обеспечить себя. Все что ей было нужно, это иметь рядом руку близкого человека, которая в минуту слабости не позволит ей упасть, человека, который в период бури просто будет рядом, чтобы она могла почувствовать себя нужной и не одинокой. Для этой роли она выбрала меня, и я был счастлив и горд от этого. Я не стремился удержать ее рядом с собой, так же, как и она меня. Это чувствовалось в поведении, в словах, даже в жестах. Мы были свободны друг от друга, и мы были неразлучно вместе.

Таковы были мои чувства в тот предрассветный час. Не знаю, были ли они правдой или же я придумал их себе, чтобы чувствовать себя счастливо, но мое сердце ликовало, когда под тусклый свет ночника той ночью я буквально проваливался в омут ее бездонных кошачьих глаз, которые смотрели на меня то властно, то покорно и податливо, то просто заливая мою душу светом чистой, незапятнанной пороком любви.

Еще с вечера Вика поставила себе на утро будильник, чтобы не проспать. Я еще пил кофе на балконе, витая в своих мыслях, как вдруг она вошла ко мне по старой привычке в моей рубашке на голое тело и пожелала доброго утра.

– Я люблю тебя! – глядя мне в глаза, произнесла она и неторопливо чмокнула в щеку. – Нужно собираться. Я в душ. Сделаешь мне кофе?
– Да, конечно.

Пока я делал кофе, она окрикнула меня из ванны, прося занести ей полотенце, которое забыла на быльце кровати. Зайдя в ванну, я на несколько секунд задержал взгляд на ее роскошном теле и восхитился им еще раз. По смуглой коже ровными струями стекали капли воды, заставляя соски ее высокой груди очаровательно набухнуть, немедленно сведя меня с ума. Тонкий стан ее лоснился от нанесенного мыла, подчеркивая все очертания. Я отвел взгляд, положил полотенце рядом и собрался, было, выходить, но тонкая женская натура почувствовала мои ощущения, и деликатным движением руки я был приглашен составить ей компанию. Мы занимались любовью с тем отчаянным неистовством, словно делали это в последний раз. Это была буря чувств и эмоций, которые мы выплескивали сполна перед тем, как расстаться снова.

Позавтракать мы решили на улице в одной из летних кафе, погода на улице стояла великолепная, хотя день снова обещал быть неприлично жарким. В то утро мы мало о чем разговаривали, не хотели нарушать создавшееся умиротворение. Все уже было оговорено, оставалось одно – расстаться и ждать исхода ее работы – будет ли контракт расторгнут или продолжит свое действие еще на год. Попрощались мы быстро, как и в прошлый раз. Я проводил Вику на автобус, где она обняла меня, сказала, что любит и пообещала приехать как можно быстрее. Я ответил, что буду ждать. На том и порешили. После этого я немного побродил по городу, приобрел себе на память небольшую картину с пейзажем лесного домика молодого художника на Андреевском спуске, попутно зашел в первый встретившийся мне бар выпить пива, чтобы хоть как-то спастись от жары, и настало время отправляться на вокзал, где меня ждал поезд, чтобы отвезти домой. С отпуском я решил повременить, очень хотелось провести его не в одиночестве, а в кругу своей семьи.

Заработок

Но Вика не вернулась этим летом, она не вернулась и осенью. Контракт их расторгнут не был, и работа продолжилась. Я же так и не выехал к ним в Кельн, чтобы повидать их, потому что, вернувшись из Киева, на работе меня тут же пустили в интенсивный оборот и из этого «омута» я практически не выбирался. Когда в конце сентября у меня все-таки появилась возможность вырваться, и я готов был заплатить любые деньги, чтобы по-быстрому оформить себе визу, Вика снова отклонила мое предложение приехать из-за ее насыщенного графика, заставлявшего ее практически ночевать на работе, по ее словам.

Странно все получалось: мы оба стремились заработать побольше денег, чтобы обеспечить нашей семье дальнейшую комфортную жизнь, но в этой трясине рабочей суеты за полтора года увиделись всего один раз. Не стану лукавить, после того как моя инициатива приезда была отклонена Викой второй раз, я грешным делом начал подумывать о том, что моя ненаглядная нашла себе за рубежом нового мужа – какого-нибудь высокого немца-блондина с голубыми глазами и толстым кошельком... Как говорят, с глаз долой – из сердца вон... На почве этого я словил себя на мысли, что меня все меньше посещают мысли о Вике, что им находится замена в виде рабочих нюансов, которым я уделял фактически все свое время. Меня со стабильной периодичностью начали посещать сомнения относительно того, а вернутся ли они вообще. Этому не было никакого логического объяснения, общаясь с Викой в телефонном режиме, я слышал от нее разные нежности и обещания скоро вернуться.

Тем не менее, я ничего не мог с собой поделать. Мои чувства к ней утихли. Не потому, что разлюбил, а потому что я не видел ее рядом с собой, не мог обнять и прижать к себе. Вдобавок, эта проснувшаяся обида, на мой взгляд, вполне обоснованная... Какой бы ни был насыщенный график, всегда можно найти время для встречи с дорогим тебе человеком. Да и приехать-то я мог всего на несколько дней. Может быть, столь дорогим человеком, чтобы отыскать возможность увидеться, я и не был для нее... Не знаю... В пылу такой горячки я однажды переспал с одной девицей из круга моих знакомых, и, как ни странно, это стало для меня своего рода спасением. Мои мысли стали на свои прежние места, и я снова принялся с упоительным томлением дожидаться приезда своей любимой. Измена это была с моей стороны или нет, я не знаю. В этом не было никаких особых ухаживаний, встреч и цветов, был просто выезд на природу большой компанией в погожий сентябрьский денек и была мимолетная ночная связь без какого-либо продолжения отношений. Так или иначе, мои мозги явно просветлели, потому что переизбыток сексуальной энергии во мне уже зашкаливал, и мне срочным образом нужна была разрядка, которую я себе и обеспечил. Об этой истории Вика, конечно, никогда не узнала, как и я не знал о том, как она проводила свое свободное время в Кельне.

В летне-осенний сезон я был завален работой с ног до головы. Зарабатывал я хорошо. Когда я окончательно освоился в ГАИ, я начал помогать своим знакомым и родственникам с получением водительских прав, оформлением документов и тому подобное, за что и получал соответствующие «гонорары». А так как «слухами земля полнится», то очень быстро мои знакомые начали приводить ко мне с вопросами своих друзей, а те, в свою очередь, своих, способствуя увеличению моего дополнительного заработка.

Помимо этого, я открыл нечто вроде собственного бизнеса. Однажды, возвращаясь с работы домой, я случайно встретил своего бывшего товарища Валеру Харченко, с которым на заре моей карьерной деятельности мы работали вместе на автомойке. Оказалось, что он занимается ремонтом машин в своем гараже – типичное нелегальное мини-СТО того времени. Выглядел он откровенно паршиво. И дело было вовсе не в замасленных руках с грубой потрескавшейся кожей от беспрестанного кручения гаек, а скорее в его нравственном облике. За эти восемь лет, которые мы с ним не виделись после того конфликта его приятеля Антона с подругой Вики – девушкой Алисой, он изрядно поплохел. Он и тогда был заядлый гуляка, но если в то время это был веселый заурядный человек, словно бабочка порхающий по цветам жизни и ведущий авантюрно-алкогольную деятельность, то теперь его алкоголизм был налицо в прямом смысле этого слова. Подопухшее лицо выдавало в нем регулярно пьющего человека, причем пьющего дешевый алкоголь.

Хотя работенька у него таки была, и мастером, как выяснилось, он был неплохим.

– Что так, Валера? Почему никуда не выбрался? – спрашивал его я.
– Да, знаешь, как-то не срослось. Сначала думал, что у меня всегда будут деньги, ну, или что я всегда смогу их раздобыть в любом количестве. Помнишь, как мы с тобой на мойке «траву» косили? Ну вот. А потом как-то не заладилось. То одно, то другое... То на шиномонтаже поработал, то на рынке по автозапчастям, то на СТО. Толком нигде не прижился. Ну и решил, что буду в гараже у себя машинки чинить. Все равно я ничего другого не умею делать.
– Ну и как, много клиентов?
– Да не очень, если человека три-четыре с ремонтом каким-нибудь в месяц будет, и то хорошо. А так в основном, масло ездят меняют, – грустно усмехнулся он, глядя на меня, разодетого в довольно дорогой прикид.
– А жена, дети?
– Не, так и не обзавелся.
– Хотя бы девушка!
– Была. Недавно расстался. Сказала, что не собирается жить с трактористом, – снова захихикал он, показывая въевшийся в руки мазут. – Да и денег у меня нет особо. Ни ресторанов, ни подарков. А ведь бабам без этого нельзя. У них галочка на этом стоит. Если мужик не может купить новое платье или мобильник, а то и свозить на Гоа, значит, плохой мужик, на фиг не нужен. Да оно-то так и есть, в общем, но ничего не поделаешь. Так у меня жизнь сложилась.
– Я смотрю на тебя, брат, и думаю: – даже слегка высокомерно и пренебрежительно произнес я, – ты мой ровесник, чуть старше – 32 года, – а ведешь себя как старый ворчливый хрен, которого обидели с пенсией. Ты себя в зеркало видел? На бомжа похож! Люди на таких мастерских, как у тебя, такие бабки поднимают, что на Гоа обедать летают, а ты сидишь на заднице, сопли распустил. Жизнь у него не сложилась! Да бухать меньше надо и разглагольствовать о том, как все вокруг плохо! – Он явно опешил, но меня понесло еще дальше: – Смотри, Валера. Я всегда был о тебе самого лучшего мнения. И я не хочу его менять. Поступим так. Я вкладываю в твое предприятие деньги, а прибыль будем делить пополам. Только работать будем чуток иначе. Я буду пригонять тебе битые машины, а ты их будешь марафетить, после чего они будут идти на продажу. Как на мойке было у Дим-Димыча, помнишь?

Валера смотрел на меня зло и сокрушенно одновременно и определенно не знал, что сказать.

– Думай, – продолжил я. – Думай пару дней. Я к тебе скоро заеду, дашь мне свой ответ. Если согласишься, заработаем вместе, а откажешься, то и хрен с тобой! До скорого! – я хлопнул его по плечу и, не дав, опомниться, пошел дальше.

Через пару дней я действительно заехал к нему в гараж, но теперь уже не был столь напорист. Всему надо меру знать. Да и мне было просто интересно, согласится ли он на мое предложение. Я в свою очередь, сделал его не сгоряча, у меня было достаточно свободных денег, чтобы рискнуть ими в небольшом бизнесе и попытаться приумножить. А такой способ, предложенный мной Валере Харченко, казался мне практически беспроигрышным, к тому же «крышей» этого предприятия становился я сам, имея в "обойме" прокурорских, «комитетчиков» и прочих «специалистов» по теме закона. 

– Ты сильно изменился, Саня, – сказал он мне вместо приветствия.
– Время идет, – пожал я плечами, – было бы странно, если б мы всю жизнь оставались прежними. Что ты решил? – направил я диалог в деловое русло.
– Я подумал над твоим предложением. Ты сам-то не передумал? Может ляпнул, чтобы поиздеваться?
– Я бы не приехал тогда.
– Я не против организовать с тобой дело, если предлагаешь.
– Вот и отлично! – довольно улыбнулся я. – Значит, приступаем.

С тех пор я стал поставлять ему как конфискованные, так и выкупленные битые автомобили, к которым быстро нашел доступ через свои каналы. Мы переоформляли их, ремонтировали и выставляли на продажу. Я это дело спонсировал, Валера стал моим исполнителем. Он по-прежнему работал в гараже, но теперь в его карман стала попадать «копеечка» совсем другого рода, нежели была прежде, и с того времени цена его засаленных грубых рук возросла в разы. Дело наше было стабильным, мы не открывали новых гаражей, чтобы расширить производство, и работали с тем объемом автомобилей, с которыми мог справиться Валера. С одной стороны я не хотел привлекать к себе особого внимания, с другой – для меня просто был приемлем такой дополнительный доход на фоне моей прочей деятельности. Да и в этом не было острой необходимости, продажи осуществлялись довольно быстро, деньги мы на этом поднимали неплохие, и меня все устраивало. К тому же, при расширении дела времени мне потребовалось бы уделять этому значительно больше, а я все-таки не планировал становиться дельцом, и основные силы вкладывал в свою привычную милицейскую деятельность. Правда, через время Валера взял к себе в помощники напарника, которому мы платили фиксированную ставку, что позволило нам одновременно работать с двумя машинами сразу. Это было верное решение, поскольку его гараж был большим, рассчитанным как раз на два автомобиля. Для своего поддержанного «Фиата» мой приятель арендовал место на стоянке.

Один раз этот некогда высокомерный малый сказал мне «спасибо» за то, что я инициировал этот бизнес.

– Будем реалистами. Я пришел не из общества добрых дел, – отвечал ему я. – Не умел бы ты хорошо чинить машины, мы с тобой разошлись бы как в море корабли. А так мы обоюдно зарабатываем. Поэтому считай это удачным случаем, взаимовыгодным сотрудничеством или чем угодно.   

На самом деле мне было душевно приятно, что я помог ему. Для меня это была очередная денежная «нычка», а для него – дело его жизни, от которого зависело его финансовое благополучие. Да и потом, ценность старых друзей несравненно выше ценности новых знакомых, это нужно помнить и не забывать протягивать руку помощи в тот момент, когда человек в этом нуждается. Мы и так делаем слишком много зла, чтобы еще и отворачиваться от тех, кто по ряду причин не сумел найти себя в жизни. Иногда нужно поступать и вопреки и брать на себя право вдохновлять и дарить новые возможности тем, кому это действительно нужно.   

Помимо того, что я был гаишником по прямому назначению, то есть следил за порядком на дорогах, я еще занимал свое почетное место в областном взводе сопровождения. Мы не раз сопровождали высокопоставленных чиновников, приезжавших в Харьков, президента, иностранных политических деятелей. Хоть я и числился в составе, так сказать, элитного подразделения, но была при этом и другая сторона медали, когда, например, нам доводилось сопровождать контрабанду по приказу вышестоящего начальства. Наша задача была сопроводить груз до границы с Россией так, чтобы фуры не встретили никаких препятствий. По ту сторону кордона была уже не наша юрисдикция, да и меня мало интересовала дальнейшая судьба нелегального груза. Так как у меня был повышенный нюх на всякого рода запрещенные препараты, я ненароком оценивал грузовики с контрабандой на предмет наркоты, но товар такого рода при мне, к счастью, в обиходе не присутствовал.

Практиковать свою нетрадиционную деятельность я не переставал, активно участвуя в раскрытии преступлений, связанных с продажей наркотиков. Свои внутренние состояния я, конечно же, не афишировал, мент-экстрасенс – это как-то уж чересчур экстравагантно. Да и не поверил бы никто, скорее сочли бы сумасшедшим. Тем не менее, ко мне часто обращались по вопросам подобного рода. Обо мне ходил слух, что я умею каким-то необъяснимым образом отыскивать пристанища бандитов, указывать на склады с «черным» товаром, видеть людей насквозь... Последнее утверждение было явно из разряда фантастических домыслов. В этом плане я вел себя очень сдержанно и осторожно, не выказывая своих способностей напоказ. Хотя в кругу окружения многие смотрели на меня косо: то ли побаивались, то ли считали шпионом, то ли и вовсе приближенным к высшим чинам. Мне эти слухи были безразличны, поэтому я не особо заморачивался по этому поводу, хотя и держал ухо в остро, категорически не желая повторения предыдущего исхода, когда я в один день лишился всего, что имел.

Иногда у меня получалось так глубоко погрузиться в медитацию в привычном полумраке моей квартиры, что я полностью отключался от реальности. В этом состоянии я получал ясные сведения как о преступных группировках, так и о самой структуре, в которой я работал. Ох, насколько она была прогнившей и продажной, начиная от начальника ГАИ области и оканчивая самым последним секретарем. Причем нельзя сказать, что люди были плохие. У кого-то действительно было мало денег на содержание семьи, кто-то по уши погряз в долгах, у кого-то были тяжелобольные дети или родственники, кто-то нуждался в собственном лечении. Все это побуждало людей частенько идти на компромиссы с совестью, переступая через свои принципы человечности, понятия порядочности и честности. Словно сама система подталкивала их рвануть кусок там, где это было можно; заработать легкой кровью, лишь слегка запятнав руки, не по локоть, а только кончики пальцев, чтобы и волки сыты, и овцы целы. Хотя и те, кто не боялся прыгнуть в кровяной чан с головой, тоже были. Такие ублюдки плевать хотели на всех, кто был рядом с ними, а на закон, так тем более. Они были блюстителями закона, они были его жрецами, и такая власть сводила их с ума. Я видел тьму их душ и всеми силами своей души желал стереть их с лица земли, особенно зная об их бесчинствах, подлостях и замешанности в серьезных преступлениях. Но я был фигурой слишком низкого пошиба для того, чтобы бороться с негодяями такого уровня. Когда-нибудь – да, если сам не стану таким же, поднявшись на их высоту, но в те дни я был всего лишь сидевшим гаишником, имевшим некоторые привилегии...

Семья дома

Вика с Пашей нагрянули совершенно внезапно накануне Нового года. О своем приезде они не сообщили заранее, хоть мы и созванивались несколько дней назад до этого. Поэтому моей удивленной радости не было предела, когда я пришел с работы после напряженного дня и увидел их, неторопливо разбирающих сумки с дороги.

Но главное было не в этом, а в том, что Вика встретила меня несколько смущенным взглядом, нежно поглаживая рукой свой основательно округлившийся животик. Сначала я застыл столбом и не мог выговорить ни слова. Видя мой ступор и явную обеспокоенность, Вика подошла ко мне, обняла за шею и тихо прошептала:

– Все хорошо, Саша. Да, я беременна. Мы хотели сделать тебе сюрприз. Ты не рад разве? Мы же вместе этого хотели! Ты будешь папой. Я рожу тебе сына.
– Но когда мы успели? Это в тот раз в Киеве?
– Да, я как раз на шестом месяце.
– А почему же вы раньше не приехали? Зачем нужно было столько ждать? – недоумевал я.
– Паше нужно было доучиться семестр, чтобы было зафиксировано документально, что он прошел полугодний курс третьего класса.
– И ты все это время молчала?!
– Да я и сама узнала не сразу, как ты понимаешь. Только когда по утрам тошнить стало, начала догадываться.
– А как же твоя работа? Ты что, прыгала по сцене беременная?
– Послушай, беременность – вовсе не болезнь, к тому же я хорошо подготовлена физически, я вполне нормально отработала все свои обязательства до конца. Мы прекратили выступать в октябре, и вот уже как два месяца я сошла со сцены.
– То есть ты лгунья? – возмутился я. – Мало того, что ты врала мне по поводу того, что ты работаешь, не пустила меня приехать к вам, так ты еще не сказала мне о моем ребенке?
– Я не говорила тебе, что работаю после того, как перестала работать. Ты спрашивал, когда мы созванивались, как наши дела, и я больше рассказывала тебе о Паше и о том, как мы с ним проводим время. Я просто умолчала об этом. Отказала тебе в приезде потому, что я должна была доработать концерты, а ты бы, видя мое положение, не дал бы мне этого сделать.
– Конечно, не дал бы!
– А насчет беременности не сказала потому, что мне очень хотелось видеть твои глаза, когда ты узнаешь и об этом. Мне хотелось сделать тебе сюрприз.
– Ну что – видишь глаза? – произнес я низким басом и грозно нахмурился так, что Вика через пару секунд действительно поверила в мою злость.   

Чтобы не тревожить покой беременной женщины, моя наигранная суровость вмиг сменилась бурной радостью, которая буквально прорвала мою грудь, и я, то ликовал как ребенок, целуя и обнимая свою любимую, то тихонько приникал к животу Вики, пытаясь расслышать биения уже шевелящегося малыша.

Подумать только! Еще несколько дней назад я жил своей привычной жизнью, смиренно покорившись судьбе и глотая свое одиночество, а тут не только объявились мои путешественники, но еще и принесли с собой столь счастливую весть. Для вида я, конечно, побурчал, посетовал на то, что они не дали возможности ни встретить их, ни накрыть стол, ни в принципе привыкнуть к мысли об их возвращении, и, тем более, о факте моего отцовства. На этом фоне меня вновь мимолетом кольнула уже проглоченная обида за их столь долгое отсутствие, ее отказы на мои инициативы приехать к ним, да и свои столь редкие визиты, а если быть точнее, то один единственный визит. В те минуты у меня собралось все в кучу: и радость вести о ее беременности и того, что мы снова вместе, и чувство негодования за то, что меня разыграли как ребенка. Понимая, что она все-таки перегнула палку, Вика пыталась загладить свою вину повышенным вниманием ко мне и многочисленными извинениями, на которые я еще больше сердился.

В этом была вся Вика, именно в этой непредсказуемости, в этой гордости и в этой самостоятельности, граничащей с безумным бесстрашием перед всеми невзгодами и трудностями жизни. Я имел право обидеться, в этом со мной согласится каждый мужчина. Я это понимал и в душе не поддерживал решения о таком "сюрпризе". Вернее, я должен был узнать о том, что она беременна, сразу же после того, как она узнала это! Конечно, я немедленно вернул бы ее домой, и правильно сделал бы – нечего беременной девушке по сценам скакать! А если что-то нарушится! Вика не раз еще успокаивала меня по этому поводу, звонко смеясь и убеждая меня в том, что то, что она танцевала на начальной стадии своего положения – это абсолютно нормально, да и чувствовала она себя совершенно комфортно. В общем, какое-то время поизображав оскорбленные чувства, я плюнул на это дело и предался более благодатным эмоциям радости и счастья. К этому меня привела пронзившая мой мозг мысль: "Я стану настоящим отцом: заботливым, могучим и добрым". 

Пашка основательно подрос, и взгляд его стал более серьезным. Конечно, наигранно серьезным, для того чтобы казаться в моих глазах взрослее, но тем не менее. Вика была все той же красавицей, и беременность ей была очень к лицу: ушла привычная бледность ее лица, она успела немного поправиться, и очень похорошела от этого.

В виду возникших обстоятельств я предложил закатить праздник. Пашка радостно согласился, и мы мотнулись в магазин за продуктами. С ним мы встретились очень тепло. Он просто соскучился по мне, как я по нему, и мы были рады нашей встрече. Мы накупили много всяких вкусностей: мяса, сыров, фруктов, мороженого, конфет, соков, – и поспешили домой. В этот вечер приготовлением ужина занимался я, давая возможность моей вернувшейся отраде, во-первых, отдохнуть с дороги, а, во-вторых, заново привыкнуть к нашей квартире.

Между прочим, несмотря на мой бесшабашный рабочий ритм, и все, что с этим было связано, квартира на протяжении всего времени их отсутствия сохраняла прилежный вид. Я даже подкупил несколько картин, которыми украсил наши незаполненные после ремонта стены. Еще по случаю приобрел большой плоский телевизор, пришедший на смену уже порядком старого предыдущего, компьютер и стенку в прихожей с удобной тумбочкой, смежной с мягким сиденьем для удобного обувания. В остальном ремонт нами был окончен еще полтора года назад, и, в общем-то, не успел к этому времени износиться, особенно с учетом того, что полноценной эксплуатации этого жилья фактически не было – холостяцкая жизнь имеет свою специфику, особо непричастную к бытовым вопросам. По части ремонта еще можно было бы выполнить некоторые доработки, но без наставления хозяйственной женской руки делать этого абсолютно не хотелось, мне было нормально и так. Теперь же по приезду Вики я надеялся, что все эти вопросы будут решены путем ее инициативы и моего исполнительства.

Наш вечер прошел душевно, в основном в их рассказах о Кельне, Пашкиной и Викиной деятельности. Пашка хвастался своими успехами в школе и вполне приличным как по мне знанием немецкого, рассказывал о своих приключениях с ровесниками. Например о том, как он инициировал поджег в туалете пластиковых шариков для пинг-понга, которые, как известно, дымят не хуже резинового колеса. Конечно, сработала пожарная тревога, занятия были прекращены, а дети эвакуированы из здания. Слава Богу еще, что о том, кто явился зачинщиком затеи, не узнало руководство школы, иначе бы лететь украинскому сорванцу Павлу из этого заведения далеко-далеко... Но это детство, ничего не поделаешь, стремления к каверзам у детей в крови, достаточно себя вспомнить...

От Вики он, конечно, получил за такой трюк по самое "не хочу", рассказав об этом как о веселом случае, наивно полагая, что мама поддержит его за это, и они посмеются вместе. На целый месяц после этого он был отрезан от компьютера, где ждали его участия многочисленные игры, кроме как по учебным вопросам, и взят в ежевые рукавицы мамы по части обучения немецкому языку, который давался ему нехотя. В результате пожилая фрау, у которой они жили и у которой занимался Паша, была очень довольна месячными результатами, когда он начал хотя бы немного разбираться с рода;ми слов и понимать, в чем синтаксическое различие между фразами вроде "bis gleich!" и "bis sp;ter!". По словам Вики, особенно нервически ему давались скороговорки типа "Fischers-Fritze-fischt-frische-Fische. Frische-Fische-fischt Fischers-Fritze", которыми фрау его буквально заваливала, пытаясь выработать у мальчика динамику и правильность произношения.

А в остальном к жизни в Германии Пашка привык быстро. Поначалу новая обстановка настораживала и пугала его, но вскоре он понял, что неопытных немчат можно обучить разным украинским шалостям, которые сделают времяпровождение значительно веселее. Хотя месяца три ему все же потребовалось на адаптацию. Хорошо, что не меньше, не то наверняка бы успел натворить дел помасштабнее подожженных шариков...

Еще они наперебой рассказывали мне о красотах Кельна. О том, как они посетили знаменитый высоченный Кельнский Собор Пресвятой Богородицы и Святого Петра, который своим величественным видом буквально доминирует над всеми прочими архитектурными достопримечательностями города. Этот собор совершенно чудесным образом уцелел во время бомбежки Второй мировой войны, выдержав попадание трех бомб. Это в буквальном смысле единственный храм города, который сохранился до нашего времени в оригинале. Они показали мне действительно невероятно красивые фото скульптур императоров и королей на главном фасаде собора, многокартинные витражи, напольные мозаики с изображением средневековых рыцарей. От фотографий экстерьера и вовсе дух захватывало, представляю, каково увидеть столь масштабную постройку вживую: устремленные ввысь формы собора, декор из опорных пилястр, фиалов, сквозных решеток, галерей; стрельчатые арки, декоративная резьба, главный портал со скульптурой, – все это вызывало восхищение. Кельн, в принципе, славится своими многочисленными церквями и музеями, но побывать во всех без исключения они, конечно, не смогли, хотя Пашка все же "выбил" у мамы экскурсию в музей шоколада, который еще долго впоследствии мне расхваливал.

Они побывали на экскурсии в районе старого города в не менее монументальном здании Ратуши – таком себе музее великих людей, тем или иным образом прославивших Кельн, в известном доме одеколона под номером 4711, который знаменит тем, что в начале XVIII века итальянским мигрантом Джанни Мария Фарина, проживавшем в этом доме, был создан парфюм, получивший французское название "eau de Cologn", что в переводе означает «кельнская вода». С тех пор слово "одеколон" плотно обосновалось в индустрии мировой парфюмерии.

Очень красиво смотрелся на фото мост Гогенцоллернов, проложенный через Рейн. Его внушительный вид с тремя мощными аркадами выглядел впечатляюще. Еще бы, только за один день, как сказала мне Вика, по нему проезжает больше тысячи поездов. Ну, как это принято и у нас, на этом мосту наблюдается подвижное паломничество молодоженов, которые закрепляют на нем замочки в форме сердец в качестве признания в вечной любви... 

Интересно выглядел и железнодорожный вокзал Кельна на берегу Рейна, где Вика с Пашкой не преминули прокатиться на катере, – да каких фотографий там только не было! Я был рад, что они побывали в таком красивом городе, и главное, что Пашке непременно теперь будет что вспомнить и рассказать друзьям.

По словам Вики, приятнее, конечно было наблюдать старинные постройки Кельна, да и находиться среди них, но в то же время современные высотные здания медленно, но уверенно проникали в этот уголок старины и почитания прошлых архитектурных традиций. Она говорила, что в целом город выглядит очень чисто, аккуратно и привлекательно, в него буквально влюбляешься с первого взгляда и первое время кажется, словно попал в сказку. Недаром его называют "изюминкой" Германии и любимым местом проведения отпуска многих туристов...

Еще Вика рассказала мне о том, что Кельн разделяется Рейном на две стороны – правую и левую. Левая сторона, где они жили, якобы считается более элитной и дорогой, а правая – скорее промышленной областью, но это уже по большей части предрассудки прошлого, когда коренные жители левой стороны Кельна с толикой презрения называли правобережную часть "Sch;l Sick", то есть "слепая сторона". Подобные перипетии существовали еще и в XX веке, когда будучи обер-бургомистром города с 1917 по 1933 годы политик Конрад Аденауэр, ставший впоследствии федеральным канцлером ФРГ, не особо уделял свое внимание правобережной стороне. Поэтому ее считали менее современной и цивилизованной, славящейся наличием злачных мест и тому подобного.

В момент пребывания Вики в Германии от всего этого остались только отголоски, хотя более дешевым и, так сказать, рабочим берегом остался все-таки правый. Хотя и там есть много мест, которые заслуживают внимание: Рейнский парк с термальным аква-комплексом, "Танцующий фонтан" – известное место отдыха для туристов с танцевальными площадками для проведения концертных мероприятий, ярмарочные территории и многое другое. Конечно же, в любом городе мира есть фешенебельные районы и противоположные им по статусу, вот и в Кельне они были, что не дало повода Пашке с Викой сложить о городе дурное впечатление. Хотя в районах с обшарпанными домами и серыми улицами они и не жили...   

Мои события прошедших полутора лет не были насыщены столь яркими впечатлениями, хотя все же Паша с затаенным дыханием слушал мои истории о задержаниях различных преступных лиц и прочих операциях, в которых я участвовал и о которых я мог рассказать при ребенке. Мне было приятно, что и Викины глаза выражали одновременно и переживания в тех моментах, где мне грозила опасность, и гордость от того, что из всех сложных ситуаций у меня получалось с достоинством выйти. Ее очень обрадовала новость о моем новом мини-бизнесе по перепродаже машин, да и в целом мое боевое рабочее настроение было ей по душе.

– Я очень переживала из-за того, что мы так долго не были вместе, – говорила она. – Я боялась, что ты меня разлюбишь. Ведь это не так?
– Конечно не так, мышка, даже и думать забудь, – убеждал ее я.
– Я рада, что снова с тобой, я рада, что ты остался прежним, хотя нет – ты стал еще лучше, чем был. Ты не сломался после того, что пережил, и преумножил то, что имел. Я счастлива! Верю, что у нас все будет хорошо теперь, и мы больше не будем разлучаться ни под какими предлогами.

Для  меня ее слова были душевным бальзамом, ведь меня посещали примерно те же мысли. Неужели вот оно – мое долгожданное счастье?..


Свадьба и рождение сына

Дни шли своим чередом, мы быстро пообвыклись друг к другу и зажили прежней жизнью. Вика радовалась моим карьерным успехам, чем вдохновляла меня на дальнейшие достижения. Сама она из очевидных причин пока отставила в сторону план открытия собственной танцевальной школы, да и бог с ней, со школой. Деньги у нас были: я зарабатывал очень даже неплохо по современным меркам, да и Вика привезла с собой из Европы кругленькую сумму валюты. Но мы решили их не трогать до поры до времени, еще пригодятся по жизни. Сейчас все наши мысли были направлены на то, чтобы благополучно родить ребенка. В виду этого я начал подумывать о том, чтобы купить или построить отдельный дом, где было бы комфортно каждому из членов нашей семьи.

Паша был вновь зачислен в школу №80, в которой начинал учебу. Не без проблем, но небольшая взятка директору школы сделала свое дело. Более того, он даже вернулся в тот же класс, в котором начинал учебу. Его отношения к нашему будущему с Викой ребенку было лояльным. Я не скажу, что он прыгал от радости, но и никаких грубых эмоций по этому поводу не выражал. Даже будучи десятилетним ребенком он, безусловно, понимал, что родительское внимание ему придется в скором времени делить с маленьким братом, но вел себя как подобает мужчине. Несколько раз он задавал нам косвенные вопросы по поводу того, как будет складываться наша семейная жизнь дальше, наивно полагая, что мы не замечаем его беспокойства по этому поводу. Мы с Викой старались всячески развеивать его детские страхи, настраивая на тот лад, что рождение нового члена семьи – это общее пополнение, а не отдельно наше. Что у него будет брат, который будет равняться на него, которого он сможет многому научить и защитить при необходимости. Такие разговоры ободряли его, и было видно, что он изо всех сил старается быстрее повзрослеть, чтобы достойно выполнять свои будущие обязанности брата.

Вика переносила беременность более-менее спокойно. Она говорила, что если в первый раз, когда она была беременна Пашей, ее чуть ли не полгода постоянно тошнило, заставляя укрываться практически от любых резких запахов, что она лежала на сохранении и до конца срока была реальная угроза срыва, то сейчас все было с точностью до наоборот: чувствовала она себя хорошо, и постепенно нарастающая тяжесть передвижения и повседневной жизни в целом при приближении родов не была невыносимой.

Все оставшиеся три месяца до рождения моего сына я летал на крыльях счастья. Я немного сбавил обороты своих духовных изысканий, стал реже медитировать, прежде всего потому, что теперь я был в нашей квартире не один, хотя в те разы, когда я это практиковал, достичь желаемых результатов мне уже удавалось скорее, чем это было раньше. Усердная практика все-таки сделала свое дело, и погружаться в глубины своего подсознания мне стало значительно проще. И все же мои мысли в то время были больше заняты Викой и ее предстоящими родами. На работе я выполнял сугубо необходимые обязанности без прежней сумасшедшей инициативности, хотя время от времени меня все же дергали люди из УБОП для оказания консультационных услуг. Все это производилось по-тихому и не предавалось огласке, чего не нужно было ни мне, ни ребятам из управления. За получаемые сведения мне хорошо платили, и я не препятствовал этому. Я сам не понял, каким образом простой гаишник из областного управления вдруг стал причастным к делам УБОП, но факт остается фактом – мое влияние в правоохранительных органах росло. До меня даже доходили слухи о том, что мне хотят предложить перейти из ГАИ в УБОП. На это я никак не реагировал. Предложат – обдумаю, но пока никакой конкретики не было, говорить о чем-либо подобном было рано.

Я рассказал Вике о моих проявленных способностях. Несмотря на то, что она не верила во всякого рода сверхъестественные явления, она восприняла это без тени скепсиса и сомнений, чем очень меня порадовала. По правде говоря, я переживал из-за этого. Она, как всегда, была честна со мной:

– Ты думаешь, я не замечала того, что ты выходишь за рамки логики, когда ты ловил преступников при твоей службе участковым. Я догадывалась о том, что с тобой что-то происходит, что ты черпаешь информацию не только из имеющихся реальных фактов. Поэтому я вовсе не удивлена тому, что можешь видеть мир иным зрением. Я не понимаю, как это происходит, но я понимаю, что так может быть. Только прошу тебя, будь осторожен со всем этим.

Наши родители, узнав, о предстоящем радостном событии, выразили убежденное мнение о том, что нам необходимо пожениться. Мы в свою очередь ни о чем таком не думали и восприняли это пожелание довольно наивно, мол, «действительно, а почему нам не пришла в голову эта мысль?». Долго мы не рассуждали, в начале января подали заявление в ЗАГС, и через месяц расписались. Свадьба не была пышной, положение Вики не позволяло закатывать грандиозное торжество. «Еще успеется», – рассуждали мы. – Наша жизнь только начинается!» На свадьбу пригласили только близких нам людей, быстро расписались, и отпраздновали это событие в ресторане «Пилип», который располагался непосредственно возле ЗАГСа на нашем районе. Для нас с Викой свадьба была лишь формальностью, очевидным фактом подкрепления наших отношений, и я был рад тому, что у нее в отличие от многих молодых девушек современности не было «галочки» напротив пункта «роскошная свадьба с лимузинами и толпой завистливых подруг» по стандартному советскому распорядку: выкуп с глупыми плебейскими конкурсами, роспись ЗАГС, фото у фонтанов, кабак с пьянкой до невменяемой кондиции, драки, мировая, фейерверк, похмелье. Для наших родителей наша свадьба была, конечно, событием очень важным. Они плакали от счастья, желали этого счастья нам и всячески наставляли нас на порядочную семейную жизнь.

Вика родила мне сына в марте. Мы назвали его Сергеем. Уж очень хотелось, чтобы наш Сергей Александрович стал не менее прославленной личностью, чем его знаменитый теска . Пока я ждал известия о том, как прошли роды, я, как и большинство мужчин, весь извелся от нервов и переживания. Но когда Вика, спустя десять минут после появления Сережи на свет позвонила мне и сказала о том, что все прошло успешно, я чуть не потерял сознание от облегчения и бурной радости. Когда на следующий день в роддоме мне вручили сына, и я увидел этого щекастого малыша, помещающегося у меня на одной ладони, который смотрел на меня своими широкими глазенками, то складывая губки бантиком, то умиленно раскрывая ротик, моя милицейская закалка оставила меня, и на моих глазах проступили слезы радости. Для меня мое отцовство было событием с одной стороны столь долгожданным, а с другой совершенно невероятным, такие чувства я испытывал впервые, и это было непередаваемо прекрасно!   

Родила Вика самостоятельно, без какого-либо дополнительного вмешательства. Роды не были чересчур тяжелыми, если так можно сказать об этом процессе. По крайней мере, так она сказала мне, сравнивая их с предыдущими, когда она целые сутки рожала Пашу, настойчиво не желавшего покидать утробу матери.

Первое время нам, как, наверное, и всем молодым родителям, было тяжеловато, пока мы ни свыклись с новым семейным режимом, и Вика ни восстановилась после беременности. На работе я взял отпуск. Когда он окончился, справляться с ребенком Вике помогала моя мама, что было очень кстати. Для меня началась совершенно новая жизнь, семейная жизнь, к которой я стремился столько времени. Не пробная, не проверочная, как это часто бывает, а стабильная и фундаментальная. Я был мужем, отцом и главой семьи. Я достиг той высокой вершины, к которой стремился, и теперь видел новые горизонты действий и новые цели. 

УБОП

Несмотря на бессонные ночи, напряженный рабочий график и прочие трудности, месяцы после рождения сына летели очень быстро. Я не успел оглянуться, как ему уже было полгода, и он стал улыбаться мне своей очаровательной детской улыбкой. Паша быстро свыкся с появлением нового члена семьи, и часто помогал нам с Викой по мере своих возможностей. Никакой дискриминации к его персоне с нашей стороны, конечно же, не было, поэтому его волнения по этому поводу скоро улетучились, и наша семейная жизнь потекла в размеренном и мирном русле. К тому же он был довольно занят, чтобы засорять свой и без того подвижный ум всякой ерундой. Кроме школы, он ходил на занятия по немецкому языку, чтобы основательно закрепить полученные в Германии знания, а к этому еще добавилось и желание изучать английский. Ну, не столько желание, сколько наставление мамы, которая говорила ему, что знание английского языка в наше время очень полезно.

Что касается его предпочтений, то детское увлечение футболом переросло теперь уже в собственное желание заниматься этим более профессионально, и в результате он был оформлен мною в детскую футбольную команду на стадионе "Восток" – бывший «Электротяжмаш», – который располагался по улице 12-го апреля. Это находилось всего в нескольких кварталах от нас, поэтому добираться на тренировку Паша мог самостоятельно и без нашего участия. Он проезжал одну остановку на троллейбусе, от которой до стадиона было минут десять ходьбы. Иногда его сопровождала моя мама, когда Вике не требовалась ее помощь с Сережей. ДК ХТЗ, где он занимался языками, находился еще ближе – в соседнем квартале. Это было очень кстати, поскольку наш с Викой активный ритм не позволил бы сопровождать Пашу на кружки, находись они в других районах. Да и потом, ранняя самостоятельность в рамках разумного еще никому не вредила.

Оказалось, что слухи насчет моего перевода в УБОП не оказались пустым вымыслом. Сереже еще не было и года, как мне предложили место оперуполномоченного УБОП, памятуя мои достижения в борьбе с распространением наркотиков. Отказываться от такой должности я не хотел, да к тому же работа в ГАИ меня порядком утомила своей бесконечной коммерцией, хотя в эту финансовую кормушку я, не стану лукавить, тоже запустил свою руку, о чем уже изложил на страницах этой книги выше. Теперь стоит уделить несколько слов тому, каким образом была устроена структура УБОП, и как я проявлял свои профессиональные качества в новой должности.

Управление по борьбе с организованной преступностью МВД Украины – это силовая структура, которая отличается большим количеством отделов по различным направлениям: быстрого реагирования, оперативно-розыскные, оперативно-технические, кадровые, информационно-аналитические и другие подразделения. Каждый из них занимается исключительно своей специализацией, и занимается весьма успешно, поскольку, во-первых, УБОП – это своего рода элита МВД, и принимают в него далеко не всякого человека, что определяет ценность каждого рабочего места, а, во-вторых, узкая специализация дает возможность более скрупулезного изучения специфики деятельности в конкретной области и, соответственно, более профессионального исполнения задач. 

А задачи, точнее, приказы в этой структуре были далеко не простыми... Например, задержание бандита-авторитета, как правило, доверяли именно УБОПовским «соколам» – спецподразделению этой структуры, ориентированного на выполнение операций быстрого реагирования. Примечательно, что задержание могло производиться любыми способами, и последствия от таких задержаний для бандитов тоже могли быть разными. Если был получаем приказ об устранении зарвавшегося авторитета, то его могли доставить как живого и почти здорового, за исключением, быть может, парочки переломов и вывихов, так и мертвого со смертельными пулевыми ранениями. Такой исход чаще всего определялся не столько характером поведения бандита, сколько высоким приказом о том, насколько важно сохранить его живым и придать справедливому суду. Хотя нередко и сами главы преступных группировок, не желая отправляться в тюрьму, шли ва-банк и открывали по «соколам» огонь, но такие перестрелки обычно оканчивались очень быстро и не в пользу преступной стороны.

Об аспекте законности этого вопроса, опять же, можно рассуждать долго и нудно, рассматривая ситуации со всех сторон, но суть сведется к одному – когда преступность и власть в государстве тесно связаны между собой, говорить о какой-то высшей справедливости и нормах закона по меньшей мере смешно. Когда матерый вор при встрече с убоповцем приветливо здоровается с ним, а тот отвечает ему в ответ той же еле заметной ухмылкой, с первого взгляда выглядит это, быть может, и лицемерно, но завтра этот самый убоповец с такой же ухмылкой и чистой совестью откроет по приказу огонь в этого самого «знакомого», а может и наоборот –  примет от него очередной «куш» за прикрытие... Командиром таких вот «бравых» ребят нежданно-негаданно оказался я.

 Как бы там ни было, а весь бандитский город Харьков находился у УБОП, как говорится, в кармане. Нам было известно обо всех преступных проектах, которые производились или планировались к выполнению. Мы знали, чем «дышат» как мелкие банды, которые только начинали себя проявлять, так и крупные организованные преступные группировки, и ждали только момента, когда будет получен приказ прекратить существование тех или иных.   

Я знал, что никакой правды я на новом месте не найду: чем выше, тем поганее. Но с другой стороны на то и существуют спецслужбы, чтобы работать на принципиально другом правовом уровне, правила которого не всегда отвечают интересам отдельных лиц, но направлены на достижения государственных целей. А я лично не знаю ни одного государства, которое бы не имело в своих деловых активах кровавых «скелетов», о которых простые граждане никогда не будут знать и даже догадываться о них. Информация о терактах, мировом терроризме, войнах и политических конфликтах, которую вкладывают в наши головы, практически никогда не соответствует реальной правде, навсегда сохраняясь в недосягаемости в глубоких застенках государственных спецслужб.   

Моя работа оперативником УБОП производилась следующим образом. Когда мы получали приказ о задержании того или иного преступника, события развивались крайне стремительно. По приезду в дом или квартиру к «клиенту» мои ребята сначала осуществляли вежливый звонок в дверь. Наблюдая его полное игнорирование, я делал знак рукой бойцам со словами «несите таран». Таран представлял собой специальную металлическую штуковину, от воздействия которой даже очень крепкие и дорогие замки разлетались на «раз-два». После этого «сокола» оперативно проникали в квартиру и, встреченные благими матами хозяина, бескомпромиссно и без слов отвечали ему профессиональными боевыми приемами, от которых у задержанного мог быть сломан нос, конечности, ребра и прочие части тела.

«Сокола» вообще мало когда разговаривали, их обучали действовать радикально, и свою работу они проделывали с завидным мастерством. По моему приказу из любого автомобиля они могли достать человека не более чем за тридцать секунд, какие бы усилия он не предпринимал против этого, и какими бы замками не был закрыт. А в целом эти ребята были довольно добродушными людьми в большинстве своем. Всегда так: если человек обладает высокими навыками боевых искусств и способен уложить в одиночку хоть пятерых, если понадобится, в его скромности никто не сможет усомниться. Он не будет выставлять свои умения напоказ и никогда не будет привлекать к себе внимания. Но не дай бог обидеть или вывести такого человека из себя – в таком случае последствия для обидчиков могут быть фатальными.

Работать с профессиональными бойцами УБОП мне нравилось, все указания  выполнялись четко, без сомнений и лишних вопросов. Что касается моего статуса, я понимал, что с переходом в высшую структуру милиции передо мной открывается много новых возможностей при столь же повышенной ответственности. Вдобавок я мог смело считать, что мое финансовое настоящее и будущее теперь обеспечено в полной мере, но теперь главным для меня было не это, потому что деньги на жизнь и так были. Я понимал, что, используя свои необычные способности, я смогу решать дела совсем иного уровня, нежели это было при работе участковым или даже гаишником. Чувство власти, влияния от своего положения и наличие знакомств с высокими чинами, которые я время от времени заводил, здесь было не причем. Я никогда не отличался стремлением к власти и превосходству над другими, вот и тогда в голове моей были мысли совсем иного характера. Моя грудь начинала взволновано вздыматься от понимания того, что свои силы я смогу бросить на борьбу с тем контингентом лиц, которые являются вампирами общественной системы, ее уничтожителями, скрывающимися под маской закона, но при этом делающими все возможное, чтобы никакого закона не существовало для них. 

Размеренная жизнь опера УБОП

Вика была очень обрадована моим повышением по службе, но честно призналась, что очень боится за меня, потому что разборки с бандитами, так сказать, высокого класса никакой безопасности не гарантируют. На это я отвечал ей:

– Любимая, гораздо больше опасности для меня было тогда, когда я участковым ходил в квартиры к пьяницам, чтобы утихомирить их и дать спокойно отдыхать соседям. Вот такие отморозки были как раз непредсказуемыми, могли в любой момент достать нож и пырнуть в живот, или полоснуть по горлу бритвой. В этой сфере так не делают. Все более изысканно и утонченно. Да к тому же я не думаю, что кому-то может взбрести в голову покуситься на жизнь опера УБОП, – не без тени гордости заключил я.
– Я просто беспокоюсь за тебя.
– Я знаю. Я всегда об этом помню и всегда осторожен.

Мои рабочие будни проходили по-разному. Было время, когда мне приходилось рыскать по городу в поисках тех или иных важных сведений относительного какого-нибудь очередного криминального воротилы, захаживая без стука к довольно влиятельным лицам различного рода деятельности и задавая им острые вопросы. Порой в этой разведывательной и довольно скучной рутине проходили месяцы, пока дело не было полностью раскрыто и нам не давали приказ о разгромном задержании отдельных лиц или целой группировки. Снова были и погони на машинах, и беготня, и стрельба. Отчасти я понюхал этого «пороху» еще на первых этапах моего становления милиционером, когда я надел на себя форму правозащитника в качестве помощника Тараса Сенина. Сейчас же дела были помасштабнее, и бдительности требовалось значительно больше.

Были и такие дни, когда работы было немного, и тогда мы, как это водится, проводили рабочее время в ресторанах или казино, где я мог позволить себе немного растратиться. Не стоит упрекать меня в легкомыслии по отношению к семье, я не был разгильдяем и всегда знал грань между отдыхом и семейными обязанностями, но и отвлекаться от всего мне тоже иногда было нужно. Отвлекаться и от семьи, и от работы. Несомненно, это необходимо каждому человеку – обеспечить себе так называемое личное пространство, чтобы не идеализировать ни одно, ни другое. В этом и заключается, по моему мнению, залог счастья. Но бывало и так, что меня могли поднять с постели ночью или вызвать на службу в выходной или праздничный день. От этого Вика, конечно, злилась, я же относился с пониманием, хотя не скажу, что мне это нравилось. Что поделать – такой была специфика работы...

Я не скажу, что вошел в новую структуру легко, многие аспекты этой работы мне пришлось изучить, некоторую информацию восполнить, а некоторую модернизировать. Но в целом в этих "водах" я уже плавал, пусть и в другом качестве, и поэтому свыкся со всеми порядками в краткие сроки, чем и заслужил дружеское уважение коллег и подопечных.

Мое начальство тоже было довольно мною, ведь время от времени я предоставлял им такие сведения, черпая их из своих внутренних подсознательных источников, до которых они докапывались самостоятельно с огромным трудом. У меня было много конфиденциальных рабочих бесед, в которых мне нужно было доказывать свою непричастность к тем или иным преступным схемам, о которых я знал не из реальной жизни. Хотя, быть может, как раз из гораздо более реальной, чем была та, в которой я жил... Мои способности ценили и направляли их в рабочее русло, хотя не все чины УБОПа имели столь богатую интеллектуальную организацию, учитывающую возможность экстрасенсорных навыков у человека, в связи с чем под меня основательно копали. Они знали обо мне все, буквально все, начиная со времен моего начального образования и оканчивая сегодняшним днем. Перестраховывались на мой счет они очень тщательно, чтобы полностью исключить вероятность какого-либо подвоха с моей стороны. Я понимал, что теперь навсегда у них на крючке. Стоит мне сделать что-то не так, и меня можно стереть с лица земли как пушинку. Хоть на мне и не было никаких особых дел, которые бы могли навредить моей репутации, но с учетом прошлой «подставы», когда я загремел за решетку, уж где-где, а в УБОП очень хорошо знали, как при необходимости устранить человека. Я знал это, но при этом понимал и то, куда шел работать. А шел я именно работать, а не заниматься ерундой, и моя искренность в этом вопросе не могла вызвать сомнений. К тому же, я доказывал это на деле, с монотонной периодичностью наделяя информацией свое начальство о том или ином преступном элементе, который творит уж слишком откровенный беспредел. С моей легкой руки таким образом был отправлен на зону не один государственный чиновник, возомнивший себя пупом земли. Моя тихая радость не знала границ, когда эти беспечные господа оказывались повергнутыми на обе лопатки без вероятности откупиться. Бывало, что и откупались, бывало, что я докапывался до уж слишком откровенных тайн, огласка которых была невозможна по причине причастности к ним очень высоких политических деятелей. Но свою информацию я не разбазаривал направо и налево, опять же, памятуя прошлый опыт. Я выдавал ее дозировано и только ту, которую было можно выдавать. Остальное же копил до лучших времен. В душе мне нравилось быть серым кардиналом, которого никто не знает, но с подачи которого лживые паскуды с большими возможностями оказывались у разбитого корыта.

Вика говорила мне, что я повзрослел, точнее, по ее словам «омужичился», и это в тридцать три года! Говорила также, что я стал более серьезным, но и более грубым в обращении. Я и сам это чувствовал. Такая работа была – там не было места слабости, сентиментальности и нежности. Хотя, наверное, это я вел себя таким образом из-за излишней подозрительности, хотя старался оставлять свою твердость, безэмоциональность и строгую упорядоченность мыслей на работе. С семьей, друзьями и самим собой я был простым человеком, иногда обидчивым, иногда слабохарактерным, иногда романтичным.

Я работал, денежка копилась, мой мелкий бизнес не сбавлял обороты, и я решил обновить свой автомобиль. Продав свой старый Volkswagen, я заимел в пользование Mercedes W211 E220 CDI – один из тех автомобилей, которые я пригонял Валере Харченко на доработку. Всю жизнь мечтал о «Мерседесе». Вот ничего не мог с этим поделать. Да, дорогой в обслуживании, можно и подешевле было выбрать, но для меня все другие машины меркли перед видом светло-серебристого дизельного «Мерса» с объемом двигателя 2,2 литра, с кожаным салоном, люком, двухсезонным климат-контролем, сенсором дождя и света, подогревом сидений и различными электронными регулирующими функциями. Доволен я был как ребенок, Вика тоже поддержала мой выбор. К тому же, потратил на него я далеко не последние свои сбережения.

Вика цвела и пахла! И от того, что у нас есть наш сын, и от того, что я успешен в своей карьере, и главное от того, что в семье у нас мир и лад. Не без того, конечно, что иногда мы ссорились с ней на бытовой почве, или когда она выражала мне претензии в том, что я мало времени уделяю ребенку в свободные от работы часы, или когда нас посещали мелкие житейские неурядицы, или когда она просто уставала от забот с Сережей и материнской борьбой с не в меру активным Пашей, и тогда срывалась на мне, – но это все было несерьезно, это есть у каждого, мы это понимали и старались переживать эти мелкие трудности как можно скорее, не задерживая никаких обид в сердце и просто заботясь друг о друге.

Сравнивая мою жизнь с ней после рождения ребенка, и те два года, которые мы прожили до моего ареста, я могу сказать, что это были разные жизни. Тогда наши отношения были неимоверно трепетными, словно мы держали в своих руках тонкий стебелек с нежным цветком на нем, и боялись его сломать, защищая ото всех ветров. Теперь же мы были классической семьей, это был результат наших отношений, и это было другое. Не сказать, что было хуже, просто иначе, более реально, что ли, более материально. Я любил ее по-прежнему, в моих чувствах не было перемен, но вкус даже самого любимого блюда приедается, если есть его постоянно. Это не значит, что оно становится неприятным, просто ты знаешь, что всегда можешь его вкусить и делаешь это не с таким чувством благоговения, как это было в первый раз. Я могу сказать, что я был горд и счастлив от того, что смог завоевать лучшую для меня женщину на свете! И мои успехи во многом не были бы таковыми, не будь со мной моей Вики.

Я проработал в УБОП немногим меньше двух лет. За это время я успел скопить неплохой капитал, который обеспечил мне мою дальнейшую жизнь. Я с большим удовольствием бы продолжил заниматься этой деятельностью, возможно, даже направил свой проникновенный взор в сторону политических интриг. Коллеги по работе не раз намекали мне задуматься над тем, чтобы баллотироваться в депутаты... Но ничего этого не сложилось. Моя судьба провернула мою душу через мясорубку и выплюнула ее, бездыханную, на обочину жизни, где она долгое время пребывала в забвении. Случилось то, что поломало меня морально и физически, и я больше никогда не был тем человеком, который предстает перед вами сейчас на страницах этой книги.

Договор

Близилась зима. Сережа с сентября пошел в садик, ему как раз уже было два с половиной года. Может быть, мы и погорячились с тем, что слишком рано отдали его в детский сад, но Вика признавалась мне, что уже очень устала пребывать в декрете, и жаждет новой деятельности, той, о которой мечтала, – быть руководителем танцевальной школы. При моих возможностях организовать это дело не составляло труда. Я только спрашивал ее о том, насколько она считает эту затею рентабельной. Мне, например, это казалось делом убыточным, хотя танцором я никогда не был и в этой каше не варился.

– Я тоже колеблюсь по этому поводу, – говорила она. – И снова верну тебя к предложению о том, чтобы уехать жить за границу. Теперь мы уж точно можем себе это позволить.

Я задумался.

– Да, действительно можем. Но а как же наш будущий дом? – спросил я, думая о том, что только окончил заливку фундамента на купленном мной участке в пригороде Харькова. С весны я планировал начинать полноценное строительство двухэтажного особняка. – Почему ты не сообщила мне о своих мыслях раньше? Зачем я покупал землю, зачем завозил материал, оборудование и нанимал людей?
– Не кипятись. Я ведь просто рассуждаю. Да, у нас и здесь все хорошо, я очень счастлива с тобой и очень рада, что у нас будет свой дом, но я просто понимаю, что за границей мое дело будет развить легче, чем здесь.
– А откуда ты знаешь? – уперся я. – Ты что, уже так делала? Нет! С чего ты взяла, что бизнес такого плана Европа поддержит больше, чем Украина?
– Я не знаю, – потупилась она.
– И я не знаю. Но так не делается. Трам-тарарам, и поехали жить в Кельн, или куда ты там хочешь. Ты всегда живешь одними порывами. – Помолчав, я добавил: – Давай поступим следующим образом. Начни продвигать свое дело здесь. А я пока что построю нам дом. Параллельно никто не мешает нам начать подыскивать недвижимость где-нибудь в райском уголочке земли. Зачем обязательно все бросать и переезжать? Можно жить и здесь, и там. В том случае если ты прогоришь в Харькове, ничто не помешает тебе с учетом накопленного опыта совершить повторную попытку за границей – там, где мы обзаведемся жильем. Кто его знает, может, и вправду заберем детей да умотаем отсюда подальше. Но начни с чего-то. Это главное. Окунись в эту воду не как танцовщица, а как преподаватель танцев. Это разные стороны одной медали. Я не удивлюсь, если ты сама передумаешь. Хотя ты у меня напористая, можешь и вцепиться в это дело как акула.

Она обняла меня, поцеловала и ответила:

– Да, ты, как всегда умеешь все правильно разложить по полочкам. Хорошо, я начну здесь, но если у меня не получится, я из тебя всю кровь выпью, но добьюсь того, чтобы мы переехали. Смотри, у нас с тобой договор, – полусерьезно-полушутя сказала Вика и протянула мне руку.
– Ну что ж, хорошо. Только не провали дело специально! А то я тебя знаю... Мы ведь все-таки будем сюда деньги вкладывать.
– Ты же не считаешь меня ненормальной?
– Чуть-чуть считаю, рыбка, – с улыбкой повел бровью я.
– А ну-ка жми руку!

Я пожал, после чего вновь утонул в ее сладостных объятиях, которые ознаменовали начало конца.

В скором времени мы оформили Вике свидетельство частного предпринимателя, арендовали удобное помещение для занятий, наняли рекламщиков, которые разработали с ее слов бизнес-проект. Она привлекла к работе своих старых подруг, с которыми когда-то танцевала, и дело начало стремительно подготавливаться. Вика снова стала прежней взбалмошной девицей, немного отставив в сторонку свои материнские обязанности. Довольно часто я сам водил и забирал Сережу из садика, делал с Пашей уроки, и выполнял обязанности по дому, потому что Вика целиком и полностью погрузилась в подготовку открытия своей школы и часто отсутствовала дома. Она напоминала мне волчицу, которая долгое время сидела на цепи, и теперь вырвалась ото всех оков на волю в лес, где наслаждалась каждой минутой пребывания в нем. Я не осуждал ее. Это была ее стезя, ее работа. Я всю жизнь был ментом, а она танцовщицей, это было в крови, это было навсегда. Хотя я считал ее очень хорошей мамой. Когда она приехала из Кельна и сообщила мне о своей беременности, ее словно подменили. Карьера абсолютно перестала ее интересовать, мы даже перестали разговаривать о ее танцах, она стала мамой с головы до пят. И если ранее она могла иногда позволить себе закурить, то с беременностью эта привычка ушла в небытие, чтобы больше никогда из него не вернуться. Она честно выполнила свой начальный долг мамы, и теперь, горя творческим огнем от подготовки к новому делу, снова напомнила мне ту Вику, которая однажды нежданно-негаданно связала свою жизнь со мной.

Когда Сережа начал подрастать, наша квартира стала часто посещаться многочисленными гостями. По большей части это были ее друзья, но и люди моего круга общения тоже захаживали. Мне очень нравилось, что в нашей квартире часто звучит музыка и смех. Во время отсутствия Вики с Пашей особое веселье было чуждо мне, сейчас же я, наверное, восполнял этот пробел. Пашка тоже этому всячески способствовал, регулярно приглашая к себе своих друзей, с которыми они резались в приставку или компьютерные игры. Я и сам в то время был очень весел. Все огорчения обходили меня стороной, я был словно недосягаем для них.

Видимо лимит моего счастья был исчерпан. Я хоть и старался всегда пахать как вол, за что заслуженно и получал награды, но и удачи в моей жизни было достаточно. Одна Вика – достойнейшее тому подтверждение! Да и так во многом. Наверное, жизнь решила, что я готов для того, чтобы быть брошенным на самое дно пропасти уныния. Беда подкралась, как всегда, незаметно.

Операция захвата

Мне был дан приказ отыскать и обезвредить преступную группировку, которая шантажировала одного крупного чиновника, имени которого я не стану называть. Дело касалось вымогательства нескольких миллионов долларов. Все у этих ребят было продумано и спланировано до мелочей. Чиновник этот был при больших возможностях, вел довольно гулящую жизнь и был крайне падок на женщин. Аферисты воспользовались этим. Он был совращен красивой блондинкой, которая при помощи различных психологических уловок влюбила его в себя. Встречались они с ним в закрытых ресторанах, куда он водил ее, в отелях и загородных местах отдыха – этот ловелас был очень осторожен и старался сохранять предельную конфиденциальность их отношений.

Причиной соблазнения чиновника стал тот факт, что он хранил в своем ноутбуке информацию государственной важности, обнародование которой повлекло бы серьезные последствия для некоторых влиятельных политических лиц, да и экономического сегмента страны в целом. Размах у аферистов был широк, с этим не поспоришь... Свой ноутбук чиновник всегда держал при себе, никогда не оставлял его в местах, которые посещал, и в то время, когда в нем не было необходимости, хранил его в домашнем сейфе, напичканном различными защитными программами а-ля казино Белладжио в Лас-Вегасе. Однажды, примерно за полгода до состоявшегося шантажа, незнакомые люди проникли в его дом и попытались вскрыть сейф, но затея окончилась безрезультатно. Чтобы замести следы и не вызвать подозрений по поводу того, что главной целью был ноутбук, преступники устроили небольшой погром и украли особо незначительную сумму денег, которые отыскали в ящиках стола чиновника. Незваные посетители оказались непойманными, несмотря на серьезную систему охраны. Я был осведомлен об этом еще тогда, и сразу понял, что ребята – профессионалы, знающие толк в современных технологиях и воровском деле, потому что после их визита политику пришлось обновить взломанную систему сигнализации. Лица их тоже зафиксированы не были, те камеры, которые не были отключены, они просто обошли. Откуда им стало известно о том, какие сведения хранятся на компьютерном устройстве чиновника, до определенного времени оставалось загадкой, но факт оставался фактом.

Почему чиновник часто носил компьютер с собой? Единственно по той причине, что информация была часто применима к делам и часто пополнялась новыми данными. Да и потом, рядом всегда находилась охрана, в одиночестве он почти не бывал, а когда уходил в загул, то устройство немедленно отправлялось в сейф. В этом плане он вел себя аккуратно и ответственно.

Однако в один прекрасный день, когда его разум был уже помутнен пленительной красотой длинноногой блондинки, они отправились с ней за город сразу же после окончания его рабочего дня. Охрана их, как всегда, сопровождала. Вечером, когда они остались наедине, коварная леди бессовестно усыпила его снотворным и скачала на флешку всю компрометирующую информацию с ноутбука. Пароль на нем, конечно же, был, но удаленный доступ через несложную установленную программу дал возможность подельникам искусительницы его успешно и, главное, быстро взломать. После копирования информации программа-посредник была также немедленно удалена. Сделав дело, любовница, как ни в чем не бывало, улеглась под крылышко ничего не подозревающего государственного деятеля. Утром аферы обнаружено не было, и хитрая лиса, договорившись с удовлетворенным волком о новой встрече, навсегда растворилась в пыльном воздухе Харькова.

Через несколько дней чиновнику позвонили и вежливо попросили подготовить шесть миллионов евро наличными, в противном случае информация с флешки попадет в нежелательные руки и будет предана огласке. Аферисты утверждали в разговоре, что шесть «лимонов» для такого человека – сущий пустяк – не обеднеет, а им приятно. Был уговор о том, что чиновник не имеет права обращаться к правоохранительным органам, иначе сделка не состоится и государственная тайна будет раскрыта немедленно. Это аферисты подтвердили фактом полного контроля над чиновником, в момент разговора в точности обозначив маршрут его передвижения на машине. Как выяснилось позже, он был усыпан видео- и аудио-датчиками вдоль и поперек. Они были везде: в пресловутом ноутбуке, в машине, в мобильном телефоне, в его обуви, в доме. Я без тени смущения восхищался этими бандитами – они вытворяли такое, что не всяким нашим спецслужбам было под силу. Отмечалась их хорошая материальная база, ну и, безусловно, наличие крутых спецов-техников и программистов-хакеров в команде.

У меня даже руки зачесались от такого дела. Столь высокий профессионализм преступности я наблюдал впервые, и мне очень хотелось разобраться в этом деле, и, естественно, его раскрыть. Понятно, что работал над этим не только я. Десятки УБОПовских командиров и прочих деятелей правоохранительных органов шерстили Харьков вдоль и поперек в поисках какой-либо зацепки. Как же получилось, что чиновнику все-таки удалось оповестить о случившемся нас? Все очень просто. Когда ты умен, образован и оперируешь высокими материями, ты волей-неволей перестаешь понимать дураков, точнее, сознательно отказываешься это делать. Вот и ребята эти не учли того, что наш чиновник в прошлом был из простых людей, и весьма успешно по юности подрабатывал карманником. Незаметно от камер сунуть бумажку с нужной информацией в карман своему охраннику в тот же день, когда его потревожили неожиданным звонком, ему не составило труда. Через пару часов нас подняли «на уши», и работа началась.

На выдачу денег чиновнику было отведено сутки. Было принято решение предоставить возможность преступникам завладеть деньгами, после чего взять с поличным. Остро стоял вопрос о том, как избежать обнародования информации после задержания преступников. С их слов, у них был человек, который будет следить за их безопасностью. Если они подвергнуться аресту, украденная информация выйдет в свет. Ответ был найден. Деньги были уложены по просьбе вымогателей в три сумки, по два миллиона в каждую и развезены в разные точки Харькова по указанным адресам. Деньги были настоящими, не фальшивыми. За каждым из забиравших сумки устанавливалась тотальная слежка. Рассудили так: если их в деле только трое (причем одна была точно женщиной) и на протяжении какого-то времени не возникнет передач средств другим лицам, значит, ребят можно брать. В другом случае решили дождаться, пока себя проявят их подельники. Операция была сложной, но допустить обнародования украденных данных было нельзя.

Тем не менее, политическими силами, где присутствовали люди, на которых был компромат, немедленно началась подготавливаться платформа для опровержения сведений, которые могли быть предоставлены на всеобщее обозрение. Иными словами, история жизней отдельных лиц начала переписываться, кое в чем мосты сжигались полностью, кое в чем менялись детали, прошедшие события, принятые решения, устранялась подтверждающая преступления чиновников документация.

Зная это, тогда я словил себя на мысли о том, что нахожусь не на той стороне, что если позволить этим тайнам вскрыться, с плеч долой полетит много нехороших голов. Не к этому ли я стремился? И тогда я понял, что от законности до преступности всего один шаг. Государственные чиновники под знаменем закона творят бесчинства, а с виду преступники под знаменем коммерции шантажируют этих чиновников тем, что могут об этих бесчинствах рассказать всему миру. Кто из них прав? Те или эти?.. Для меня все они были преступниками, но я сохранил честь мундира. Я не принял другой стороны и не стал кем-то вроде крестоносца, который убивает с именем Христа на устах. Я продолжил свой путь защитника правопорядка. Систему не сломать в одиночку, но чтобы изменения настали, нужно сеять в человеческих душах идею. Я ратовал за закон и порядок и нес с собой эту идею. И в моем праве было создать вокруг себя такое пространство, где царил бы мир и человечность. Я должен был поймать преступников, которые пытались нанести урон пусть и прогнившей, но все же, работающей системе. В противном случае я бы стал на сторону хаоса, не сохраняя порядок в обществе, а разлагая его и способствуя дальнейшим преступлениям, шантажу и аферам.      

Передача средств прошла благополучно. О нашем участии аферисты не узнали. К трем местам, где были оставлены сумки, молниеносно подъезжали автомобили, подбирали их и пускались наутек. Номера машин сразу же фиксировались. В сумки, кроме денег, были также помещены наши датчики обнаружения, поэтому местонахождение сумок мы могли контролировать со спутника.

Следующие десять дней были очень нервными. Трое подельников-мужчин возрастом примерно около тридцати-тридцати пяти лет не пересекались друг с другом, сумки были в скором времени выброшены, что говорило о проницательности аферистов. Тем не менее, места расположения всех троих были установлены. Где была женщина, которая сыграла главную роль этой драмы, пока было не ясно. За тремя лицами шла постоянная слежка и днем и ночью. Машины, на которых забирались деньги, оказались взятыми в арендном сервисе, поэтому их владельцы ничего толкового нам сказать не могли. Действовали мы очень аккуратно, чтобы не спугнуть наших «птичек». В результате их задержание таки состоялось.

Катастрофа

К нашему счастью, деньги преступники почти не тронули. Суммарно было потрачено всего несколько сотен евро – даже смешно. Они выжидали, разумно затаились. После успешного, на их взгляд, проведения операции, они просто убивали время и наблюдали, что будет дальше. Начнутся ли против них какие-либо действия? Но никаких действий не было, потому что мы в свою очередь тоже заняли выжидательную позицию, зная, что рыбка уже на крючке, и мы в любой момент можем дернуть удочку вверх. Жили они все трое на съемных квартирах, снятых недавно, примерно в тот период, когда в окружение наивного чиновника затесалась его будущая любовница. Спустя десять дней скуки, их терпение лопнуло, и они проявили себя.

Две аккуратненькие сумочки с деньгами были так же, как и в прошлый раз, оставлены в разных местах. Первая – в одном из двориков областной клинической больницы на проспекте Правды возле метро Университет, а вторая – под мостом неподалеку от железнодорожного вокзала «Основа». Все. Дело подходило к завершению. Получалось, в группировке пять человек. Хотя еще стоял вопрос, кому предназначался шестой миллион, если предположить, что каждому доставалось по одному? Но в тот день был получен приказ брать всех и сразу. Эта история и так уже чрезмерно затягивалась. Ждать еще дольше было нельзя. К тому же все перестраховки в отношении возможного выброса нежелательной информации за этот период ожидания были совершены. Бояться больше было нечего. Если бы так случилось, это было бы, безусловно, нежелательно, но уже той масштабной опасности, о которой я говорил, такой исход не представлял.

Пять групп было отправлено на задержание каждого преступника. Я оказался в одной из них. Мы дождались, пока интересующий нас молодой и ничем не примечательный с виду человек вернется домой, и совершили все, как всегда, быстро. Один удар головой об стену ясно дал ему понять, что дело провалено. Особого сопротивления он не оказывал. Деньги оказались при нем, в шкафу его квартиры – столь роковой для него миллион. Прочие задержания были выполнены столь же профессионально, как и наше. Расчет был практически верен: каждому из участников аферы предназначалось по миллиону, но у одного обнаружили два. Как выяснилось на допросе, один миллион был компенсацией за вложенные в операцию средства.

Когда после задержания я вернулся в управление, там меня встретил мой знакомый – толстяк майор Федоров, время от времени захаживавший к нам гости, который сначала поздравил меня с, как всегда, безупречно работой, а затем как-то странно попросил меня с ним проехаться. Странно это выглядело потому, что он был как будто бы смущен.

– Аркадьич, ты чего, я ж только приехал, дай отдышаться, куда опять ехать? – спросил его я. 
– Важное дело, Саня, надо проехать. Просили тебя быть. Там ненадолго.
– Ну поехали, – пожал плечами я и поплелся за ним.

Я направился к своей машине, но он предложил поехать на своей. Всю дорогу он молчал, постоянно вытирая платком лоб от пота, хотя на улице было далеко не жарко с учетом ноябрьских ветров, и постоянно ерзал на сиденье. Я попытался у него, было, еще раз спросить, куда мы едем, но он только отмахнулся. «Ладно, разберемся», – подумал я и включил радио.

 Он привез меня на проспект Правды в морг областной больницы. Мы в скором темпе пробрались через приемную в секционное помещение, и майор подтолкнул меня вперед.

– Зайди. – И обратился к патологоанатому: – Проведите его.

Я прошел внутрь за медработником, который вел меня к дальнему углу комнаты. На столах лежало несколько трупов, но к их виду я уже привык – доводилось видеть периодически, поэтому не был особо смущен. Он подвел меня к отдельному столу, где лежало тело недавно привезенного человека.

– Вы знаете эту женщину? – донесся до меня его вопрос.

Передо мной лежала моя Вика с пулевыми ранениями в груди. Почему-то на ее голове был белый парик. Она всегда была безумно красива, такой она осталась и после того, как жизнь покинула ее тело. Я стоял как остолбеневший истукан, не в силах отвести взгляд от ее лица. Щека ее была слегка запачкана кровью, а на глаза надвинулась прядь ее настоящих темных, выпавших из парика, волос. Я снял парик с ее головы и поправил прядь.

Патологоанатом смущенно кашлянул и, видимо, по знаку майора оставил меня, не получив ответа на свой вопрос. Все и так было понятно. Из глаз моих не хлынули слезы, я не начал биться в истерике или разбивать кулаки о стену. Я просто стоял и смотрел на свою мертвую жену безо всяких эмоций, с полным опустошением в душе, которая в один миг утратила способность к жизни. Я ни о чем не думал, мне было все равно, что произошло, несмотря на то, что мой подвижный ум при первом же взгляде на ее парик и без моего участия сопоставил все факты. В голове стучала лишь одна мысль: «Ее больше нет...»

Я не заметил подошедшего майора, который смотрел на меня, не узнавая недавнего бравого капитана УБОП, –  я был мертв, как и она, лежащая рядом, которая никогда больше не посмотрит на меня своими полными нежности зелеными глазами. Когда майор потянул меня от тела, я начал сопротивляться. Это был типичный ступор, но я не хотел никуда уходить и продолжал, не отрываясь, смотреть на свою жену. Тогда майор влепил мне крепкую пощечину со словами:

– Саша! Да возьми ты себя в руки! Пойдем, на воздух выйдем, – и буквально выволок меня из этого пропахшего трупным ядом и нафталином помещения. – Боже мой, бледный как смерть, – тревожно пробурчал он на улице, достал из кармана пачку сигарет, подкурил одну и запихал мне в рот.

В голове моей помутилось, ноги начали подкашиваться, и я неуклюже сел на бордюр тротуара и начал нетерпеливо вдыхать сигаретный дым.

– Покури-покури, – похлопал меня по плечу Федоров и сам закурил сигарету.

Я опустил голову и закрыл глаза. Душа рвалась на части. Такой острой нервической боли, смешанной с чувством всеохватывающей горечи, я не испытывал никогда в своей жизни. Тысячи ножей пронзили мое сердце и заставили разум покинуть меня. Я сидел, рефлекторно курил и пытался скорее оторваться от реальности, которую я не желал знать, я не желал в ней жить, я не мог в ней находиться. Я был на грани сумасшествия, но с ума я сойти не мог. Моя воля не позволяла мне этого сделать. Я сам закалил себя до той степени, чтобы оставаться в здравом уме при любых ситуациях. Но сейчас я отчаянно пытался уйти в забытье, остановить мысли, уснуть, чтоб никогда больше не проснуться. Я не мог представить себе того, что моя Вика больше никогда не будет со мной рядом. Она была для меня всем – любимой женщиной, женой, земным божеством, целью и смыслом моей жизни. Она была для меня самой жизнью, я это понимал не умом, а глубинным внутренним чувством. Это не была просто привязка к человеку, вместе мы прожили с ней достаточно для того, чтобы я успел хоть немного разлюбить ее, чтобы в моих мыслях появились хоть нечаянные мысли о том, что у меня может быть и другая личная жизнь, другие женщины, другой путь. Нет! Когда она была рядом, весь мир окрашивался самыми яркими красками, я был королем своей королевы, которая вдохновляла меня на подвиги, зализывала мои раны, дарила незабываемые минуты счастья. Эта была моя женщина, та, которая дается судьбой только один раз, та, которая навсегда, та, без которой жизнь переставала быть жизнью, и наступала смерть. И ее – моей любимой Вики, моей красавицы, матери моего ребенка – больше не было...

Мысль о Сереже вернула меня к действительности. Ему еще нет и трех лет, а маму он уже потерял. Вряд ли он будет помнить ее в точности такой, какой она была. Еще слишком мал. Наверняка останутся лишь расплывчатые воспоминания, больше на уровне ощущений и инстинктов, нежели реальных фактов. А Пашка? – ужаснулся я. Что будет с ним? Ему ведь уже тринадцать. Как он переживет это? Как объяснить ему – ребенку, что его мамы больше нет на свете? Осознание этих проблем заставило мое сердце застучать. Кровь прильнула к голове, и я посмотрел на майора, который уважительно ждал поодаль, пока я приду в себя.

– Как случилось, что моя жена убита, Аркадьич?
– Ох, Саня... – покачал головой он, сочувственно глядя на меня. – Она оказалась той, кто вскружил голову нашему политикану. Может, давай, я потом расскажу, тебе бы домой поехать...
– Говори! – настойчиво прервал его я.
– Ну как знаешь. Одной из тех, кому предназначались подброшенные сумки с деньгами, была твоя Вика. Сюда она пришла их забрать. На Основе наши взяли еще одну женщину.
– Тоже убита?
– Нет, она не оказывала сопротивления.

Я вопросительно посмотрел на него.

– Вика открыла огонь по «соколикам», – сказал Федоров. – Как только увидела их, поняла, наверно, что все кончено, достала из сумочки карманный Смит-Вессон 638 модели и разрядила в них штук пять патронов. Одного зацепила вскользь, а одного тяжело ранила. Сейчас он в реанимации здесь же – в больнице. Ты же сам знаешь, как встречаются нашими такие действия... Два точных выстрела в грудь – и игра окончена. Она не мучилась, Сань, умерла на месте. Одна пуля пробила сердце.
– У нее никогда не было пистолета.
– При тебе, может быть, и не было, – грустно вздохнул майор.
– У меня будто мир вверх ногами стал, – сокрушенно промолвил я. – Зачем ей это было нужно? И прямо у меня под носом...
– Тебе нужно хорошо отдохнуть, хоть я и понимаю, что несу чушь в такой для тебя момент. Но тебя затаскают по допросам. Нужно будет оправдываться, что ты не при делах.
– Мне скрывать нечего. Пусть таскают. – Я помолчал немного, встал с бордюра, а потом спросил майора: – Аркадьич, скажи мне, как мне жить дальше, как мне теперь быть без моей Вики?

Силы оставили меня, из глаз покатились слезы. Федоров подошел ко мне, по-отцовски приобнял и опустил мою голову себе на грудь. Добрый он человек. Толстяки часто добрыми бывают. Этого можно было всем в пример ставить. Всегда поддержит, при случае прикроет, хороший друг, хоть и виделись мы с ним не особо часто. Он был постарше меня лет на десять.   

Через минуту я заставил взять себя в руки. Немного полегчало, хотя в ушах звенело, как будто обухом по голове ударили.

– Мне надо к ней, – произнес я.
– Саша, не надо сейчас. Будут похороны – увидишь. Забирать ее сюда послезавтра приедешь. Что хочешь делай, но стань на пару дней каменным. Решай вопросы с похоронами, оповещай родственников, детей, – сказал он и осекся на последнем слове. – Не представляю себе этого..., – добавил он и сменил тему. – Мы выбьем из этих шустрых ребят всю информацию, касающуюся Вики. Все узнаем, как она оказалась в участниках этого дела.
– Ладно, – согласился я. – Отвези меня обратно.
– Может не надо тебе за руль сейчас? Давай я тебя домой отвезу.
– Нет. Я в норме. Мне скоро Сережу из садика забирать и с Пашкой говорить. Надо прийти в себя, – постарался как можно спокойнее сказать я, но от мысли о детях завис еще на несколько секунд, перебарывая подкативший к горлу ком.

Пока ехали назад в контору, я понял, что не смогу сегодня видеть детей. Не смогу оставаться сильным. Поэтому позвонил маме, рассказал ей о случившемся, и попросил забрать детей к себе на ночь. Мама приняла информацию с виду стойко – она всегда была у меня сильной женщиной, – но отец потом говорил, что с ней случился приступ. На работе я пересел в свою машину и покатил в Пересечное, где жила мама Вики. По телефону рассказывать ей о случившемся я не стал. Она жила одна, и ей нужна была поддержка. По дороге я постарался успокоиться, насколько это было возможно. Я заставил свой ум заработать снова.

Вика предала меня. Под эгидой танцевальной школы она ввязалась в эту черную историю и обвела меня вокруг пальца. Она была хорошей аферисткой и еще лучшим психологом, потому что ничем себя не выдала. Даже за день до этого, когда мы провели вместе прекрасный вечер. Я знал эту историю во всех подробностях и вдруг понял, что она в стремлении заработать свой миллион пошла даже на мерзкую измену – не по страсти, мимолетному увлечению, а из-за денег, из-за дела. Как мне было известно от обманутого чиновника, их отношения длились общим счетом около двух месяцев. Практически все то время, как она делала вид, что организовывает свой бизнес. Хотя, как ни странно, она все-таки развивала эту идею. Ее подруги убежденно заявляли, что велась очень серьезная подготовка, и что они не понимают, как могло случиться то, что случилось. Это было правдой, ведь и я принимал участие в подготовке дела, и проект действительно был составлен и готовился к реализации. Было ли это для отвода глаз, чтобы усыпить мою бдительность и иметь возможность уходить из дома и заниматься другим, или же она и вправду хотела стать учителем танцев, на тот момент я не знал. Но и этот пробел вскоре восполнился.

Меня разрывало изнутри то, что она так бесцеремонно растоптала мои чувства, два месяца торгуя телом, ублажая похотливые желания государственного негодяя. От этого хотелось плеваться. Эта не была интрижка, это был расчет, и это убивало меня еще больше. Ради денег она предала все то, что было между нами. Уничтожила все то светлое, что объединяло нас. Улыбалась мне каждый день и ложилась ко мне в постель, возвращаясь из постели другого. И как могла она стать на сторону тех, с кем я на ее же глазах вел свою непростую борьбу?! Стоило ли это того, чтобы так грязно плюнуть мне в душу? Исход ее жизни был в таком случае закономерностью. Но, Боже, как я жаждал того, чтобы она жила! При успешном для нее завершении дела, возможно, я бы так никогда и не узнал о том, что она сделала, а если бы узнал, то отверг ее и удалился бы в болото своей скорби, но она была бы жива! Если бы ее взяли невредимой, то я вряд ли смог бы спасти ее от тюрьмы, но она была бы жива! Впрочем, это были лишь эмоции, факты же свидетельствовали о том, что Вика заплатила своей жизнью за эту ошибку, за свое предательство. Это было ужасно. Я был раздавлен беспощадным молотом судьбы, и восстановиться после такого было уже невозможно... Хотя злость и обида на нее сыграли для меня положительную роль. Это дало мне возможность на время вынырнуть на поверхность жизни.

Официальная версия для всех родителей, детей, родственников, друзей, знакомых и всех остальных, кто знал Вику, была такова, что она подверглась вооруженному нападению преступников. Ее пытались ограбить, а при попытке оказать сопротивление застрелили. В связи с этим по моей инициативе было якобы возбуждено уголовное дело, которое так и осталось нераскрытым, что бывает в нашей правоохранительной структуре довольно часто по ряду всевозможных причин.

Похороны

Викину маму я привез к нам домой. После услышанного от меня, она сделалась мертвенно-бледной, вмиг посерела, но не произнесла ни слова, и только молча утирала катившиеся ручьем слезы. Оставить женщину в таком состоянии я не мог, и к вечеру мы уже были вместе с ней в Харькове. Я оставил ее дома, а сам вышел на воздух. В дешевом баре возле магазина «Океан» я напился. Хорошо, что, несмотря на то, что мои нервы были натянуты словно струна, мне хватило пол-литра, чтобы дойти до «кондиции». Завтра нужно было решать многие вопросы, и я не имел права быть с похмелья. Алкогольное облегчение было мимолетным и, по большей части, иллюзорным, но мне это помогло. Ночью я пришел домой и вырубился спать.

Со свидетельством о смерти проблем не возникло, как это часто бывает у простых граждан. Еще бы они могли возникнуть у «убоповца», у которого застрелили жену... Со всеми ритуальными процессами мне помог разобраться отец: съездили с ним на кладбище в нашем районе, купили место для погребения, заказали памятник, в сервисе ритуальных услуг решили вопрос с гробом, катафалком, венками и прочими похоронными деталями. Договорились о поминках в ресторане «Чайка» напротив рынка ХТЗ и зашли в Александровскую церковь неподалеку, где я пригласил батюшку для отпевания усопшей. Так прошел целый день. Похороны были назначены назавтра.

Бремя рассказать о том, что случилось, Паше выпала моей и Викиной маме. Они утешали его, как могли, но, понятное дело, что ребенка настиг первый жестокий удар его жизни и он рвал и метал, не скупясь на рыдания. Сереже было сказано, что мама временно уехала в командировку – пока что этого для него было достаточно.

С утра мы забрали Вику из морга и привезли для прощания с родственниками к нашему дому. Туда же подошел батюшка и произвел традиционное отпевание покойницы. Людей было достаточно много. Собралась не только родня и друзья, но и много людей с ее работы. Свое очарование и красоту Вика сохранила и после смерти. Она была одета в свой лучший костюм пурпурного цвета, в котором она даже на одре смерти выглядела божественно. Ее гордо вздернутый подбородок был для меня свидетельством ее непокорности и несломленности. Это была роковая женщина, femme fatale, не ведающая страха.

В атмосфере всеобщей скорби я стискивал зубы, чтобы не дать волю чувствам. Я готов был припасть к ней, обнять ее ноги и никуда от себя не отпускать. Я смотрел на ее лицо, видел ее длинные накрашенные ресницы, и мне казалось, что это все не по-настоящему, что это шутка такая, хитроумная афера, что сейчас она лукаво вскинет бровью, откроет глаза и скажет мне: «Ну как я тебя разыграла? Ловко у меня вышло! Пойдем домой, Саша, к нам скоро должны прийти гости, а у меня еще ничего не готово». Вспоминая нашу шумную жизнь с детьми и друзьями, наши совместные тихие вечера, наши жаркие с ней ночи, я обращал глаза к небу и начинал глубоко дышать. Ничего не мог с собой поделать, слезы накатывались на глаза сами. Всех этих радостей я был теперь лишен, я был лишен своей любимой женщины, ради спасения которой был готов свернуть горы или отправиться вместе с ней за порог жизни, если бы это могло что-либо изменить.

Когда панихида была окончена, отправились на кладбище. Там все прошло довольно быстро. Мое прощание с Викой было, как и всегда прежде, скоротечным. Пашка сильно распереживался и с ним случилась истерика, когда он понял, что его маму сейчас предадут земле. Я подошел к гробу последним. Склонившись над нетронутым смертью лицом Вики, я со всей любовью, на которую бы способен, прижался к ее холодному лбу губами, в последний раз провел пальцем по ее щеке и отпрянул, больше не оглядываясь в сторону гроба.

Подошел к Пашке, с которым стояла Викина мама, взял его за руку, отвел в сторону.

– Посмотри мне в глаза, – сказал я ему. – Да, ее больше нет у нас, но мы с тобой есть. Помнишь? Сашка и Пашка навсегда! Это всегда будет так. Ты мой сын. Знай это, и никогда не сомневайся. А вместе мы все преодолеем, мы все сможем. – Я прижал его к себе, и он вцепился в меня так, как цепляются за последнюю опору в жизни. Подвести его в этом я не мог.

Я отвел его снова к теще, вернулся к могиле, куда уже опустили заколоченный гроб, взял горсть земли, сжал ее в руке, что было сил, вымещая в ней все свое отчаяние, и легким движением бросил ее на крышку гроба.

– Засыпайте! – крикнул я мужикам с лопатами.

Все было кончено.

Дальше были поминки. Напиваться уже не хотелось. На душе была пустота. Степенно выслушивая соболезнования, я хотел, чтобы этот день поскорее завершился. Я чувствовал, что мне нужно побыть одному. К тому же я все время думал о маленьком Сереже, который остался дома с моей мамой. Это был плод нашей с Викой любви, и эта мысль возвращала меня к жизни.

На поминках ко мне подошел один уже выпивший малознакомый мне «убоповец», который участвовал в задержании Вики, и сказал мне:

– Я чего сегодня пришел? Хочу сказать тебе пару слов. Сильная у тебя была жена, командир. Когда мы начали подходить к ней, она все сразу поняла. Не испугалась, не вздрогнула, а смотрела на нас слегка недоумевающим взглядом. Оценивала. А потом, знаешь, как-то даже презрительно улыбнулась нам и глянула так, что мороз по коже, – пронзительно, уверенно. Потом голову опустила к сумочке, а глаза подняла на нас, когда уже в руке ствол был. Стреляла как в тире, спокойно, без нервов. Ни слова от нее не было, ни крика. Мы от неожиданности по сторонам, ну а потом... Сам знаешь. Она хоть и вне закона стала, но... Женщина такая – мечта. Прости нас. Соболезную. – Он пожал мне руку, хлопнул по плечу и ушел.

На работе я взял отгулы за свой счет, которые мне в виду сложившихся обстоятельств предоставили. На следующий день, снова оставив детей с бабушками, я сел в машину и отправился за город в лес. Там я провел сутки. Все мое горе, томившееся в груди, вырвалось наружу. Я падал на мокрую землю, лупил ее кулаками до сбитых костяшек, рвал бурелом, выл волком и ревел медведем в прямом смысле слова. Я вел себя как безумное, утратившее человеческий облик, существо. Ни приведи бог было увидеть меня в тот момент. У меня отобрали мою женщину, вырвав мне сердце, – как я мог это пережить?!

Природа благотворно подействовала на меня. Понемногу мои рыдания, перемешанные с буйством, утихли. До вечера я просто бродил по лесу. Почувствовав смертельную усталость, я вернулся к машине и в изнеможении уснул, а проснулся уже утром следующего дня. Вид у меня был ужасный. Весь грязный, всклоченный, в порванной одежде, я походил на очнувшегося после полнолуния оборотня. Глянув на себя в зеркало, я увидел частично поседевшие волосы. «Да какая разница», – подумалось мне. Я завел машину и поехал назад в город.      

В скором времени меня вызвали на допрос, как и предупреждал майор Федоров. Для меня это было пустым делом, мое алиби было чистым как белый лист бумаги. Каждый мой шаг всегда подкреплялся словом людей, которые были со мной рядом. Последнее время в одиночку я практически не жил. Многие понимали, что я не причастен к преступным делам, да и следили за мной из-за моих способностей довольно часто, бессовестно сужая мое личное пространство, поэтому знали обо мне все, что нужно, но порядок должен был соблюдаться. К тому же некоторые лица из управления точили на меня зуб – то ли из зависти, то ли из-за неверия в мою экстрасенсорность, – и подливали масла в огонь, мол, «а я говорил, что с ним не все гладко, вот теперь и доверяй ему». В один из таких моментов я, признаюсь, не сдержал эмоций и зарядил одному такому скользкому типу, тоже капитану, в зубы. Ничего не смог с собой поделать, нервы сдали. Нас растянули, немного пошумели, и все окончилось его словами о том, что я сильно пожалею об этом. Как раз это меня волновало меньше всего на свете.

На допросах помотали меня основательно, все допытываясь, мог ли я знать о том, что моя жена состояла в организованной преступной группировке, на которой уже числилось, как выяснилось, немало дел. Но все эти расспросы ни к чему не привели, я ничего об этом не знал, а фактов, подтверждающих мое участие в преступных делах или связь с задержанными, кроме того, что Вика была моей супругой, не было. По стандартной схеме оформили подписку о невыезде на время, пока ведется следствие, сказали быть на связи, на этом и кончилось. Только усугубили состояние моей расшатанной нервной системы.

Правда

По выходу на работу я полностью изучил дела аферистов, и мог быть свидетелем их допросов. К личному их проведению меня не допустили, аргументируя тем, что я, как заинтересованное лицо, не смогу быть достаточно объективным. Все четверо участников преступной группы раскололись как орех без особых принуждений. Это были интеллектуальные преступники, силовые методы были им чужды. Конечную точку в этой истории поставила некая Марина, женщина примерно за тридцать, с очень энергичным взглядом, высокая, крепкая и, в общем-то, довольно привлекательная, если бы не некая грубость черт. Такая себе неоднозначная красота, которая может одновременно и привлекать, и отталкивать. Она настояла на том, чтобы говорить именно со мной. Первыми ее словами было:

– Это я виновата в том, что твою жену убили.

Я не отвечал, только пустым взглядом смотрел в ее глаза.

– Я расскажу тебе все с самого начала. Ты должен все знать. Мы познакомились с ней в Кельне. Сама я из Киева, где мы работали с моими напарниками – разводили богатеньких "буратин". В Кельн я приехала к подруге, которая участвовала в коллективе, где танцевала и твоя жена. Приехала туда я город посмотреть и подругу проведать. У них это дело танцевальное быстро прикрыли. Отработали они около трех месяцев, а потом что-то пошло не так, не нашли общий язык с владельцами клуба, в котором выступали, и дело их начало разваливаться. Коллектив распустили, и многие стали возвращаться домой.
– Три месяца говоришь... – подал я голос. – Ее не было полтора года.
– Не было, – подтвердила Марина. – Я рассказываю. Не мешай. Я, Лена – моя подруга, и Вика часто виделись. Она с ней тоже хорошо общалась. Твоя Вика красивая была, не ровня Лене, да и та характером не вышла крепким. Хотя человек хороший. Вика начала тоже собираться уезжать, жаловалась, что с танцами не сложилось, денег почти не заработала. Ходила грустная, говорила, что муж дома расстроится из-за нее. Ну я и предложила ей как-то при личной встрече подзаработать другим способом. План был сложен быстро. Думала она недолго, и дала свой положительный ответ. Тогда я сообщила обо всем своим ребятам, и они втроем переметнулись из Киева в Кельн. Мы решили поднять уровень и поработать с иностранцами. Вместе с ней занимались соблазнением богатеев, которые клевали на нас, как рыбки на хлеб. Мы узнавали максимум информации о них, а дальше в игру вступали наши мальчики-спецы, проникая в дома, взламывая счета, компрометируя их и тому подобное. Единственное, что могу сказать в свое оправдание, так это то, что я никогда ее не обманывала и не принуждала ни к чему. Да и работали мы честно, всю прибыль делили поровну. Она всегда могла бросить это, послать нас к черту и уехать. Я говорила ей, что ей придется спать с теми, кто становился нашей целью. Я к этому относилась спокойно, как к необходимой части работы. Но я была, как и сейчас, свободна ото всех отношений, – с наигранной гордостью вскинула она руками. – Но ее это тоже не испугало. Она колебалась поначалу, но потом сказала мне: «Раз так надо для дела, значит, будет так. Все равно я люблю своего Сашу». Она действительно так говорила, я не вру, чтобы набить ей цену. Она пошла на эту работу для того, чтобы привезти домой денег. Говорила, что нужно тебя в этом поддержать, и что у вас большие семейные планы. Так мы и работали около полугода по обоим берегам Рейна. Твоя жена блистательно проявляла себя в этом деле. Даже мне за ней было не угнаться. Извини, но это было так – мужики буквально падали к ее ногам, стоило ей только поманить пальчиком. Я даже завидовала ей... Когда дело начало пахнуть жареным, и Кельнская полиция зашевелилась вокруг нас, мы быстренько смотали удочки и перебрались в Киев. Там мы работали еще полгода. Когда она узнала, что беременна от тебя, то решила прекратить. 
–  Я не понял, так ребенок может быть и не моим? – спросил я со щемящим сердцем.
– По идее, этот вариант исключается, никому из нас не нужно было заразиться чем-нибудь непонятно от кого. Всегда предохранялись. Если хочешь знать мое мнение, то я бы не стала на это грешить. Она любила тебя очень, всегда следила за собой, а за этим нюансом, так тем более.
– И она продолжала работать даже после беременности?
– Нет, конечно. Женскую функцию на себя полностью взяла я, а она работала по поиску «сладеньких» клиентов.
– Но она ведь не сразу узнала, что беременна.
– Не сразу..., – пожала плечами Марина, не вдаваясь в подробности. – Я думала, что мы больше не увидимся с ней, когда она уехала. Но как-то раз наши ребята отыскали новую перспективу заработка – у вас, в Харькове. И тогда я вспомнила о ней. Сначала мы поговорили по телефону, затем встретились летом всей командой. Мы рассказали ей о возможном дельце и о той сумме, которую можно заработать без особых проблем. Думала она долго, но в итоге согласилась, сказала, что нужны деньги для бизнеса. Еще в Кельне рассказывала, что хочет быть преподавателем танцев, раз у нее не сложилось с работой танцовщицы. Она была красивее, эффектнее и соблазнительнее меня, поэтому на роль любовницы этого чиновника выдвинули ее. Ее задача была только в том, чтобы предоставить нам возможность украсть информацию. Больше ничего, как и всегда. Но этот кусок оказался нам не по зубам, как ты видишь. Ваши люди нас раскрыли. Вина того, что я снова привлекла ее, лежит на мне, не хочу, уходить из жизни с этим грузом. Поэтому решила во всем честно тебе признаться.
– А с чего ты взяла, что уйдешь из жизни? – вдруг спросил ее я.
– Я так решила, и ваши волки мне не помеха. Я не хочу проводить остаток своих дней в тюрьме, а все к тому и идет. Хоть прежние наши дела и не имели такого размаха, как последнее, но вкупе грешков хватает. При первой же возможности я или перережу себе вены, или повешусь или что-нибудь другое.
– Ну, это уже как получится, – вздохнул я.
– Извини, что так вышло. Ты хороший человек, по глазам вижу. Открытый, хоть и на вид грубый. По крайне мере, теперь хоть все известно тебе, как оно было на самом деле, без выдумок.

На том и окончилась наша беседа с этой своеобразной особой.

Чтобы убедиться в достоверности информации, я начал расспрашивать об этом Пашу. Он очень сильно удивился моему вопросу, засмущался и покраснел.

– Что не так? – спросил его я.

Он растерянно хлопал ресницами, то и дело отводя от меня взгляд, а потом шепотом произнес:

– Мне нельзя тебе говорить об этом. Ты этого не должен был знать.
– Знать чего?
– Что мы жили в Киеве.
– Но я узнал об этом.
– Как?
– Это не важно. Расскажи мне о том, как вы туда попали и чем занимались.

Он колебался какое-то время, то потом сказал:

– Ладно. Раз ты и так знаешь, то я расскажу. Да, мы недолго жили в Германии, – подтвердил он. – А потом мама сказала мне, что мы уезжаем, что у нее здесь больше нет работы, но зато она появилась в Киеве. Мы стали жить там, в отдельной квартире, и я опять поменял школу. В Кельне было хоть и непонятно, но мне нравилось больше, чем в Киеве. Мне было непросто там привыкнуть.
– Почему ты не рассказал мне об этом раньше?
– Мама говорила, что нельзя. Она заставила меня поклясться в том, что я никогда не расскажу тебе о том, что мы были в Киеве. Она сказала, что если ты об этом узнаешь, тебе будет очень плохо. А я не хотел, чтобы тебе было плохо. Я несколько раз спрашивал у мамы разрешения рассказать тебе обо всем, когда мы уже вернулись домой, но она не разрешила. Говорила, что это навсегда должно остаться между нами, что если ты узнаешь об этом, тебя заберут от нас, как это уже было. Вот я и молчал. Нужно было обо всем тебе рассказать?
– Нет, Пашка, не нужно было. Ты все сделал правильно. Твоя мама танцевала в Киеве?
– Да. Она ходила на репетиции, говорила мне, что выступает на красивых сценах.
– А тебя брала с собой на концерты?
– Нет, не брала. Она говорила, что мне там будет скучно. Да мне и не хотелось. – Он опустил голову. – Теперь мамы нет с нами. Может быть, это из-за того, что я молчал? – посмотрел на меня он со слезами на глазах.
– Это здесь совершенно не при чем! Твоя мама пострадала из-за бандитов, которые напали на нее.
– Почему ты ее не защитил?
– Я бы очень хотел это сделать, Пашка. Очень хотел бы. Но не смог.

Через несколько дней я подал заявление о своем уходе из органов. Это было безоговорочно и бесповоротно. Меня, уговаривали, убеждали, даже пугали, но все было без толку. Примерно спустя месяц я навсегда покинул лавы защитников правопорядка.

У меня не было сил, чтобы ошеломляться еще больше. Получалось, что все, о чем рассказала мне Марина, было правдой. Предательница, соблазнительница чужих мужчин, лгунья, аферистка, изменница, изодравшая тупым лезвием мне всю душу, – я любил ее все с той же искренностью, что и все эти годы. Но все, что я узнал о ней, убило меня психологически. Какое-то время я был просто безэмоциональной амебой, где еле-еле теплилась жизнь. Воспитание детей на этот период взяли на себя мои родители. Я же бросил работу, и дни напролет просиживал дома, периодически пополняя холодильник продуктами, чтобы не умереть с голоду. Я начал молиться, ходить в церковь, помногу медитировал. За пару месяцев сильно похудел, заработал себе гастрит и желтые круги под глазами. На вид мне было намного больше реальных тридцать пяти лет, но меня это не волновало. Я практически ни с кем не виделся, хотя друзья пытались меня поддерживать. Но мне это было не надо. Я много думал, и многое переосмыслил.

Однажды я пришел к мнению, что если я все еще жив, то больше так продолжаться не может. Я принял решение – забрать детей и покинуть страну, как хотела сделать это Вика, а я всегда сдерживал ее в этом, придумывая разные уловки. Если бы я не был таким эгоистом, увлеченным своей работой, может быть, все сложилось бы совсем иначе... Ведь она предлагала мне приехать к ним в Кельн еще тогда, когда действительно занималась танцами. С мыслью о загранице я начал постепенно приходить в себя. Поскольку одним желанием сыт не будешь, и нужно было заниматься документами, визами, новым местом жительства и прочими сложностями, я начал часто выходить из дома. Для своей новой жизни с детьми я выбрал Канаду. Там у меня жил друг детства, который еще в школьные годы переехал туда на постоянное место жительства к отцу. Он хорошо помог мне в этом деле, после того как я вышел с ним на связь и сообщил ему о своем решении.

Родители мои были озадачены таким поворотом, как и теща. Но иначе я не мог. Я физически был не в силах оставаться в тех местах, где на пепелище покоилось мое счастье. В итоге все смирились с моим решением, взяв с меня обещание появляться время от времени на отечественных просторах. Я продал свой «Мерседес», а квартиру оставил родителям для сдачи квартирантам. Деньги, которые Вика привезла из своей поездки, я раздал. Большую часть за те преступные дела, в которых участвовала Вика в Украине и которые были доказаны (а доказаны были наверняка не все), а остаток капитала пустил в благотворительность, подкрепив финансовое положение некоторых друзей и поучаствовав в сборе средств для детей, больных раком. Из своего автомобильного бизнеса я вышел, оставив его Валере Харченко со всеми моими связями и наработками.      

Мы уехали из страны через год после смерти Вики. Новый год уже встречали в Торонто. Мой тамошний друг помог мне и с документами, и с местом жительства, и с детским садом, и школой для детей. Пашка, как и я, был доволен переездом и сменой жизни. Сережа, которому скоро должно было исполниться четыре года, тоже предавался новым впечатлениям и праздничным настроениям Торонто.   
 
Новая жизнь

Я постепенно привыкал к новому месту жительства, первое время реагируя на все очень настороженно. Все было новым для меня – и обстановка, и язык, хотя с английским я дружил более-менее терпимо, и сами люди. Хотя в последнем я немного лукавлю, ведь Торонто – город многонациональный, поэтому и украинцев, и русских здесь было полным-полно. В школьном классе Пашки и вовсе был свой «университет дружбы народов»: среди 22 человек, кроме канадцев, там были и французы, и поляки, и бразильцы, и украинцы, и американцы, и даже молдаване.

Мы поселились на съемной квартире в четыре небольшие комнаты площадью почти сто квадратных метров. У них такая квартира называлась трехспальной: для троих проживающих лиц. В Канаде квартиры измеряются спальнями, а не комнатами. Если привести в пример нашу двухкомнатную квартиру, то по канадским понятиям она будет односпальной, поскольку в гостиной спать не принято. Мой друг сообщил мне, что для каждого ребенка, с которым ты проживаешь в съемной квартире, по закону должна быть отведена своя комната, иначе могут оштрафовать. Но дело не столько в этом, а в том, что арендодатель при визите полиции тоже попадет под штраф, поэтому обычно владельцы квартир под сдачу слабо поддаются на уговоры прикрыть глаза на этот счет. Я не сопротивлялся этому, деньги у нас были, и я не хотел жить в тесноте.

Мой ритм жизни был довольно быстрым, несмотря на то, что я какое-то время не работал. По большей части я занимался детьми и штудированием английского, а дополнительно и французского языка, на котором в Торонто тоже много общаются. Я впитывал новую, неизвестную мне, атмосферу страны, и по большей части мне нравилось то, что я видел вокруг себя. Все по-американски приветливы, детишек любят – лицемерие в какой-то степени, но уж точно не наш базарный сброд. Некоторые моменты для меня как для типичного украинца были непонятны, некоторые раздражали. Например, злила безумно дорогая система медицины. Складывалось впечатление, что болеть нельзя в принципе, не то можно остаться без гроша в кармане. Мы говорим, что у нас дорого лечат – нет, где действительно дорого, так это в Канаде. То же самое с ценами на страховку машины. Приобрести машину себе мог позволить практически любой человек. Поддержанное авто могло обойтись и в 700 долларов, но за ее страховку ежемесячно стоило выплачивать еще по 300-500 «зеленых». Из-за этого машину я решил не покупать, да к тому же ездить особо пока было некуда, а водить и забирать Сережу из садика мне нравилось и пешком, ведь все было для меня новым и неизведанным. 

Еще я не сразу привык к Торонтовским частым ветрам и довольно прохладному климату. Забавляло меня то, что продукты в супермаркетах делились на генно-модифицированные и натуральные. Натуральные стоили в разы дороже, но ты точно знал, что ешь природную пищу. На работу многие люди могли бежать в деловых костюмах в кедах или кроссовках. Мой друг говорил мне, что так удобнее добраться до работы, чтобы потом переобуться в туфли. Необычно для меня было и то, что два незнакомых человека на улице могли совершенно спокойно обменяться комплиментами. Да, канадцы – довольно открытые люди!

Дети, конечно же, освоились на новом месте быстрее меня, особенно Сережа, но через год и я догнал их во всех отношениях. На выходные мы часто выбирались погулять в парки, где наблюдали за белками, скунсами и енотами, ездили на Ниагарский водопад, на рыбалку в пригород или просто на экскурсию в соседние города. Для таких поездок машину я брал в аренду. Мы жили дружной семьей, и мне это нравилось. Понемногу я начал оттаивать от произошедших событий. Пашка был стоек, но иногда я заставал его плачущим, и тогда он говорил мне о том, как ему не хватает мамы. Я утешал его как мог. Это нас очень сближало. Сережа рос и тоже начал все чаще задавать мне вопросы о том, когда вернется из поездки его мама. Я не нашелся сообщить ему ничего другого, кроме того, что его мама вернулась на небо ангелом и нам предстоит жить втроем. Эту информацию он воспринял двусмысленно и продолжал ждать возвращения мамы. Сережа был, без сомнений, моим сыном. Он пошел в меня конституцией тела, цветом глаз, широким лбом, длинными пальцами, да и вообще был сильно похож на меня. Когда я начал это понимать, от сердца отлегло окончательно.

Когда я полностью освоился в новой обстановке жизни, и у меня стало появляться много свободного времени, я решил, что пора прекращать бездельничать и начинать заниматься работой. Деньги у нас хоть и были, но это не значило, что их стоило спустить подчистую, к тому же они стабильно таяли под натиском высоких Торонтовских цен. За это время я стал довольно замкнутым человеком, поэтому не особо горел желанием вклиниваться во многолюдную систему. Мой мозг привел меня к решению открыть электронное издательство книг. При помощи моего старого друга и еще нескольких знакомых, которыми я обзавелся за год пребывания в Торонто, я подготовил для этого платформу и вложил деньги. На этом этапе моей жизни судьба была благосклонна ко мне – полностью свой вклад я отбил через полтора года, и стал получать прибыль. Мне казалось, что электронные книги современные люди станут читать гораздо активнее печатных, хоть я лично и отдаю свое предпочтение последним, но, в общем-то, я не прогадал. У меня было достаточно желающих продвинуть свои литературные творения, которые я принимал, корректировал, верстал, выставлял на различных интернет-платформах и рекламировал. Мое дело хоть и не сразу, но возымело успех. Я имел в помощниках дизайнера и редактора, который занимался техническими вопросами. Так я отыскал деятельность совершенно иного характера, и был доволен моей размеренно протекающей жизнью.

Несколько раз в году мы с детьми ездили навещать родных в Украину. Обычно прилетали на каникулы детей один раз к Новому году, а второй раз летом, и тогда оставались подольше. Все были живы-здоровы и рады тому, что жизнь в Канаде у нас сложилась хорошо, и это не было ошибкой. Могилу Вики я навещал в каждый свой приезд, так же, как и ее маму, стараясь поддерживать ее не только морально, но и материально. Теща радовалась нашим приездам, для нее видеть внуков было лучом света в темном царстве. Она всегда со слезами на глазах провожала нас, когда приходило время нашего отъезда.

Спустя четыре года нашей жизни за рубежом, когда боль моих сердечных ран утихла и на них наросли грубые рубцы, у меня завязались отношения с одной молодой женщиной Миланой. Она была русская, на десять лет моложе меня, и уже больше десяти лет жила в Канаде. Не скрою, она напомнила мне Вику. Иначе, наверное, я бы так и остался холостяком. Внешность у нее была другая, она была повыше Вики, хоть и такая же стройная, но дело не в этом – ее глаза пылали тем же огнем жизни, который я так любил в своей жене. Это не описать словами, но в ней было нечто такое, что заставило мое сердце дрогнуть.

Спустя недолгое время мы переехали жить к ней в большой дом на окраине Торонто всей семьей. Если бы я увидел, что она не желает принять моих детей как своих собственных, хоть на тот период Пашке уже и исполнилось восемнадцать лет, я бы немедленно вернулся в нашу ухоженную аккуратную квартиру. Но она была хорошим человеком, и стала, в частности, для Сережки хорошей мамой – заботливой и мудрой. Довольно скоро Милана забеременела. Теперь я готовился стать отцом девочки. Любил ли я Милану? Да, безусловно. Были ли мои чувства такими же, какие прежде я испытывал к Вике? Конечно же, нет. Это была другая любовь – спокойная, тихая и уверенная, без ярких всплесков страсти и головокружительных эмоций. Но и я был другим. Я – украинский матерый мент, гроза преступников, и я – канадский издатель-тихоня, – это были два кардинально разных человека. Никто из моих бывших знакомых не узнал бы меня в разговоре, встреться они со мной в Торонто. Все, что было у меня в прошлом, умерло, сгорело дотла, и на этом пепле вырос новый цветок – тоже я, но уже совершенно другой.

Развязка

Я, было, подумал, что в моей жизни снова настала идиллия, как меня настигли еще два потрясения. Первое произошло в один пасмурный день мая, когда, выйдя из дома за продуктами, меня окликнули по-русски из машины, стоявшей у тротуара неподалеку. Я подошел к водителю, одетому в строгий костюм, который опустил стекло и без приветствия спросил:

– Александр Воронов?
– Да, – коротко ответил я.
– Капитан Дудник. Служба безопасности Украины. Вот мое удостоверение. – Он протянул мне корочку, я бегло ознакомился и вернул ему. – Мне надо с вами поговорить. Это важно.
– А у вас бывает, чтоб не важно было? – съязвил я, понимая, что от прошлого не убежать. – Ну поехали! – вздохнул я, обошел машину и сел на переднее сиденье.
– Давайте выпьем кофе, – сказал этот субъект. – Где это можно сделать?
– Прямо два квартала, затем налево и через сто метров будет переулок, где есть кафе.
– Хорошо, – произнес он и завел мотор.

Мне было любопытно узнать, для чего я вдруг снова понадобился Украине. Рассуждать было бессмысленно, поэтому я просто дождался минуты, когда мы сели за столик в забегаловке и нам принесли кофе.

– Я не люблю долгих разговоров, поэтому слушайте и не перебивайте. Я пересек океан и разыскал вас для того, чтобы сообщить вам некие сведения, касающиеся вашей покойной жены Виктории Вороновой.

Я вмиг напрягся как струна, мои зрачки расширились, а сердце усиленно застучало. Я посмотрел на него немигающим пронзительным взглядом. Капитан СБУ сообщил мне следующее.

– Меня послали к вам, чтобы открыть некие неизвестные вам моменты, связанные с вашей женой. После вашего выхода из тюрьмы и поступления на службу в ГАИ, где вы начали бравировать своими необычайными способностями в ясновидении, чем и привлекли наше внимание, спецслужбами было принято решение завербовать вашу жену, чтобы иметь возможность при необходимости вами манипулировать. Вы слишком много знали. Те сведения, которыми вы владели, получая их непонятно откуда, не могли сохраняться у вас без нашего контроля. К тому же, они регулярно пополнялись, о чем вы и докладывали своим начальникам. Преступная группировка, известная вам по делу об информации, украденной у представителя власти более четырех лет назад, изначально работала под нашим началом. Вы помните девушку Марину, которая рассказала вам часть информации после ее задержания?

Я кивнул.

– Это был наш человек. Ее партнером был молодой человек, тоже состоявший в группировке. Они добавили в группу еще двоих мужчин, хорошо разбирающихся в технике и программировании. Эти не имели отношения ни к каким правоохранительным службам. По нашим приказам они выполняли операции, компрометируя многих известных личностей. Далеко не всегда они получали обещанные деньги, выводя украденные сведения в свет, но даже если и получали, то по нашим указаниям могли все равно слить информацию. Когда ваша жена была в Кельне, мы отправили к ней Марину, которая по случайному стечению обстоятельств знала с университетской скамьи ее знакомую. Вашу Викторию никто не спрашивал, хочет ли она работать с нами, или нет. Марина выдала вам ту информацию, которой вам на тот период было достаточно, в которую вам нужно было поверить. Кстати, Марина, которая вышла на свободу под залог, как и ее напарник, работавший под нашим началом, покончила свою жизнь самоубийством. Двое других подельников, которые были привлечены к делам со стороны, заслуженно отправились в тюрьму – они знали, каким опасностям себя подвергали. Под угрозой обещания лишить вас жизни, никаких шансов отказаться у вашей жены не было, как и рассказать об этом вам. Для того чтобы она научилась рабочим тонкостям, эта команда какое-то время поработала в Кельне, затем они перебрались в Киев, где выполняли наши поручения. Ваша с ней встреча в Киеве – было жестом вежливости по отношению к вам обоим. Она очень хотела с вами увидеться, и мы удовлетворили ее просьбу. Она себя не выдала, и вы не пострадали. Никаких клиентов, как вам рассказала когда-то Марина, ваша Виктория не искала после своей беременности, их назначали мы. Ей просто был запрещен приезд к вам до определенного момента, вот и все. К последней операции, которая привела к ее смерти, ее тоже принудили мы. Это было наиболее крупное дело, поэтому Вика была обязана в нем участвовать. Хотя к ранней попытке ограбления она причастна не была. Тогда ее услуги не требовались.
– Почему же они тогда не вскрыли сейф?
– Не получилось. Система защиты оказалась им не под силу. Ее-то тоже создавали люди из наших кругов. Но все, что выполняла эта команда, велось в комплексе с их знаниями и нашим техническим потенциалом. Без тех возможностей в современной технике, которые мы им предоставили, они не смогли бы выбраться на такой уровень. Да и арестованы бы были после первого резонансного дела, если бы это были просто бандиты со стороны. 

От его слов я весь покрылся потом, в руках проступила дрожь. Облизав пересохшие губы, я спросил:

– Зачем это было нужно?
– Если бы вы при имеющихся у вас сведениях решили бы однажды направить их в неверное русло, мы бы предоставили вам к рассмотрению все преступления вашей жены, за которые могли бы отправить ее за решетку на долгие годы. Это был своего рода капкан на вас, который мы могли захлопнуть в любой момент.
– Но я же никогда не выносил сор из избы, я же никогда не сделал и шага, не одобренного сверху, – стиснул зубы я.
– Да. Но кто знает, как было бы дальше. Вы поднимались в своем мастерстве и полномочиях все выше, и был дан приказ убрать вас из органов, чтобы вы не наделали глупостей. Поэтому ваша Вика была привлечена к ее последнему делу, по завершению которого, заметьте, она не должна была умереть. Расчет был сделан на то, что ее арестуют, вам предоставят информацию только об одном ее преступлении – последнем, завуалировав его различными фантомными деталями и придумав мотив ее участия, и предложат сделку: вы слагаете все полномочия сотрудника милиции, за приличный выкуп освобождаете жену и проваливаете прочь из страны, чтобы никогда больше не вернуться. Все так и вышло в целом, за исключением того, что она была убита. Но это не наша вина. Это не планировалось. Не знаю, зачем она начала стрелять, ведь обо всем она была подробно осведомлена. Может быть, не хотела, чтобы вы уличили ее в столь грязном деле, может быть, еще что-то, – не знаю. Но факт остался фактом.
– Это невозможно... – сокрушенно промолвил я, пытаясь обработать полученную информацию.
– Очень даже возможно. Потому что все было именно так, уважаемый капитан Воронов, – хладнокровно произнес он.

Я отставил эмоции в сторону, взял себя в руки и придвинулся к нему лицом.

– И вы мне хотите сказать, что пролетели тысячи километров для того, чтобы просто посидеть со мной в кафе и рассказать правду? – иронично улыбнулся я, сжав у него на виду от переполняющего меня гнева правый кулак.
– Нет, конечно, – нагло улыбнулся он. – Но и для этого тоже, в этом я вам честно признаюсь. Та информация, которая была вам рассказана Мариной, была в основе своей ложью, направленной на то, чтобы очернить вашу жену в ваших глазах. Для того чтобы сломить вас психологически и заставить отойти от дел. Сейчас я приехал для того, чтобы вернуть вам правду и восстановить доброе имя вашей жены. Она оказалась всего лишь невинной жертвой обстоятельств, не более. И, заметьте, свою роль она выполнила блестяще, ни разу не проговорившись вам о нашем участии в вашей жизни, иначе вы были бы уже мертвы, это факт. А по поводу главной цели моего приезда к вам я скажу вот что. Вы снова понадобились спецслужбам, но уже в положительном аспекте. Нужна ваша помощь в делах. Сами понимаете, в Украине сейчас происходят серьезные изменения... Вы же наверняка сохранили свои способности видеть то, что недоступно простым людям? Вас ждут в Киеве для того, чтобы включить в работу. Можете взять с собой всю свою теперешнюю семью. Станете на полное обеспечение государства, будете повышены в должности, вам предоставят квартиру, машину, высокую зарплату и прочие материальные блага, чтобы вы ни в чем не нуждались и могли полностью сконцентрироваться на работе.
– Своими способностями я больше не владею, – соврал я, напрягая всю свою силу воли, чтобы не размазать этого щенка по стенке.

Его слова меня удивили:

– Что ж, очень жаль. Ваше счастье в том, что у вас есть право отказаться. К вам относятся с уважением. Но не думайте, что вы единственный такой экстрасенс, и на вас мир сошелся. Такая команда будет работать и без вас, хотя и ваше участие было бы желательно.
– Ну если мне великодушно предоставляют право на отказ, то в таком случае вы и все ваши начальники могут идти к чертовой матери. Я доходчиво выразился? – красный от гнева спросил я.
– Вполне, – спокойно ответил он. – Но вы подумайте все-таки. Вот билеты на самолет до Киева. Кстати, там еще кое-что, что может быть вам полезно. Так что возьмите – Он настойчиво протянул мне конверт. – У вас есть еще месяц на раздумья.

Я с силой вырвал конверт из его рук, смял его и стремительными шагами вышел на улицу. Все позабытое за четыре года снова всколыхнулось во мне с прежней тоской, с прежней болью, с прежними переживаниями. Эти сволочи завербовали ее, чтобы навредить мне, чтобы держать меня на крючке. И ложилась под этих скотов она из-за меня, и умерла из-за меня, чтобы не опуститься в моих глазах. Отойдя подальше от злополучного кафе, я сел на тротуар и заплакал. Значит, она любила меня и пошла на все, чтобы оградить меня от неприятностей. Я даже представить себе не мог, что ей пришлось пережить и испытать ради меня, и ни словом, ни жестом, ни настроением, ни каким иным намеком не выдать своей боли. Какие душевные муки она претерпела, только чтобы сохранить молчание, покорно выполняя указания этих тварей. А я все это время наслаждался своим отцовством, нашей семейной жизнью и своей работой, ни о чем не знал и даже не подозревал, что ее жизнь летит под откос... Как мне следовало жить после этого?..

Я посмотрел на небо. Видела ли она меня с того рая, в который, безусловно, попала? Радовалась ли она тому, что я, наконец-то, узнал правду? Но тут же я спросил себя, а было ли то, что сказал мне этот капитанишка, правдой? Что, если это была очередная уловка спецслужб, чтобы вернуть меня к работе? Я был зол на себя, я был зол на свою страну, я был зол на всю милицию вместе взятую, но где-то в глубине души я чувствовал неимоверное облегчение, словно огромный валун, столько времени тяготивший мою душу, превратился в воздушный шар и растворился в воздухе.

Я заметил, что все еще держу в руке скомканный конверт. Я расправил его, вскрыл и достал два авиабилета и немного потрепанный лист бумаги. Слова на нем пронзили меня холодной волной. Вот, что там было написано женской рукой, без труда узнаваемым почерком Вики, который я очень хорошо запомнил еще с того периода, когда она передавала мне записки с теплыми словами в СИЗО, чтобы поддержать меня:

«Дорогой Саша! Эти слова я пишу под диктовку. Я работаю по принуждению на людей, которые зовут себя сотрудниками СБУ. Меня вынуждают участвовать в вымогательствах и аферах и заниматься ужасными вещами. Я надеюсь, ты об этом никогда не узнаешь. Я ни виновна в том, что делаю. С любовью, твоя Вика». 

Письмо можно было подделать, но в каждом почерке есть свои нюансы, которые являются индивидуальными. Я знал это, поскольку в свое время изучал почерковедение. Я сорвался с места и помчался назад домой. Перед тем, как войти, я постарался привести себя в надлежащий вид и не выдать своего волнения. Забежав в спальню, я достал свой чемодан, в котором хранил личные вещи, и отыскал те тюремные письма. Почерк сошелся один в один. Эту записку писала Вика.

То, что произошло, я переваривал не один день, но это потрясение не несло собой столь разрушающих последствий, как это было прежде. Я больше не был обижен на судьбу и корил лишь себя за свою беспечность и легкомыслие. Всеми фибрами души я ненавидел правоохранительные органы Украины, но вместе с тем я был обязан капитану за то, что он облегчил своими словами мою душу. Моя Вика снова была в моем сердце, незапятнанная пороком, чистая и святая. Она меня не предавала. Она оставалась мне верной до самого конца, забрав свою тайну с собой в могилу.

Прощание

Второе потрясение я получил примерно через неделю после визита капитана. Вечером после ужина, когда я вышел на террасу дома покурить, Паша подошел ко мне и сказал:

– Папа, в этом году мне нужно поступать в университет.
– Да, я помню, Паша, мы же разговаривали об этом. Ты волен решать по своему усмотрению, – беспечно ответил я.
– Да, ты говорил. Я принял решение. Я возвращаюсь в Украину, – как гром среди ясного неба слетели эти слова с его уст.
– Почему? – коротко спросил я.
– Я хочу стать таким, каким был ты.
– У меня все окончилось не очень хорошо.
– Нет. Ты был крутым.
– Не в этом крутость, Паша.
– Я буду учиться в Университете внутренних дел. Я все решил. Мою мать убили бандиты, и я хочу стать тем человеком, который сможет защитить таких, как она, от подонков, мешающих нашим людям спокойно ходить по улицам.
– Твою маму не..., – начал было я, но осекся, понимая, что могу сказать лишнее.
– Что?
– Ничего. Я обескуражен, – произнес я, вспоминая, что точно такими же, как у него, были и мои мысли, когда я решил стать милиционером. Но у меня не убивали мать, а он ее потерял, и я понимал, что его порыв сейчас во сто крат сильнее моего. Знал бы он только, по чьей вине она умерла. Впрочем, в его случае это вряд ли что изменило. Но я все же решился. Он был уже достаточно взрослым.
– Паша, я хочу кое-что сказать тебе. Ты должен узнать о главном.
– Ничего не говори, папа. Я не хочу знать о том, что меня ждет. Не открывай мне никаких секретов своей работы. Я узнаю обо всем сам, – не понимая, о чем я хотел ему сообщить, сказал он.

Я не стал возобновлять свою попытку. Значит, еще не время. Он открыто посмотрел на меня:

– Отпусти меня. И помоги поступить в университет. У тебя ведь остались твои связи.
– Остались, – признал я.
– Тогда я собираюсь.

Это было его мужское решение. Сначала я подумал воспрепятствовать его желанию, но потом оставил это. Он был упрям, и не шел ни на какие компромиссы, как я его не убеждал, что учиться полицейскому делу можно и здесь. Просил не уезжать его и Сережа, по-детски всхлипывая в ужасе от того, что может расстаться с любимым братом. Но он был непреклонен. Он хотел вернуться на родину. Это был его выбор, и я не осуждал его за это. У него была своя жизнь. Все, что я мог, это поддержать его в его начинаниях. В тот вечер с моей опекой над Пашей было покончено. Он отправлялся в вольное плавание.

Тем не менее, я провожал его в аэропорт с тяжелым сердцем. Я считал его своим сыном, и мне было горько отпускать его. Мы тепло расстались, крепко обнявшись. Я дал ему все необходимые инструкции и рекомендации относительно того, к кому ему нужно будет обратиться. С его поступлением в вуз вопрос был решен быстро несколькими телефонными звонками в Украину старым знакомым. Жильем он был тоже обеспечен – в Харькове сохранялась наша двухкомнатная квартира.

– Ну давай, дружище, до встречи. Позвони мне, как доберешься, – сказал я ему. – А это возьми с собой. Почитаешь на досуге. – Я положил в его руку сложенный лист бумаги, где написал кое-что, с улыбкой подмигнул и удалился прочь.

Вернувшись домой, я почувствовал накатывающую грусть. Дома без Пашки стало пусто.

 Случайно мой взгляд бросился на мой рабочий стол, где я оставил скомканные авиабилеты, позабыв их выбросить. В моей голове проскочила шальная мысль: а не вернуться ли туда и мне? Не вернуться ли для того, чтобы продолжить дело своей жизни? Не для них – для себя, для своей страны, для своих детей, ради той идеи, которую я нес с собой через свою жизнь! Не в этом ли мое предназначение? Ведь, как говорила часто Вика, всегда все можно решить, было бы желание...

Я оставил эту мысль витать в пространстве, а сам подумал о том, как сложится судьба Паши, и что ждет его в этом жестоком и непредсказуемом мире? Сумеет ли он не сломаться под ударами его ветров?

На переданном ему листе я написал те заповеди, которые однажды увидел в храме, и которыми руководствовался всю свою милицейскую жизнь. Выглядели они вот так:

Ты избрал путь защитника мира. Будь верен своему делу, и ты пройдешь этот путь достойно.
 
1. Не разделяй законы государства, общества и совести. Объедини их, и ты будешь видеть события в истинном свете.
2. Не ставь закон превыше всего. Он переменчив, как переменчивы люди. Не забывай о милосердии, которое истинно и благородно.
3. Почувствовав страх, одолевающий тебя, бросайся ему навстречу, и ты обретешь непоколебимое мужество.
4. Встречая искушения на своем пути, вспоминай о том, что твой долг – быть защитником мира, а не его властителем, и тебе будет дана власть над искушениями.
5. Соблюдай дух в бодрости, не позволяя телу покоиться в праздности.
6. Выполняй свое дело во имя самого дела, и оно всегда будет оплаченным.
7. Находясь в затруднительном положении, не предавайся раздору и смуте, но обращай свой взор внутрь себя, и ты всегда найдешь ответы на свои вопросы.
8. Не позволяй злу совершаться рядом с тобой – проявляя лицемерие, сам начнешь сеять зло.
9. Не бойся совершать ошибки. Надели себя этим правом, ведь ты несовершенен. Но всегда извлекай из своих ошибок золотые зерна истины, которые укрепят твою мудрость.
10. Живи во имя закона Любви, который откроет тебе секреты мира и возвеличит тебя надо всеми твоими врагами.

Так я и жил – во имя закона. Чтобы созидать, а не рушить, жить в мире, а не в войне и хаосе, любить, а не ненавидеть. Не берусь судить, насколько велика или мала моя лепта. Я сделал столько, сколько смог за то время, которое было мне отведено. Я не знаю, с какими тревогами и задачами мне еще суждено столкнуться на своем пути, но одно мне известно точно – я здесь для того, чтобы вершить дела во имя закона. Во имя закона...

– Во имя Закона! – вслух произнес я, и мой взгляд еще раз упал на билеты, нетерпеливо качнувшиеся под порывом ветерка из открытой форточки...

Март 2016-июль 2017гг.