Темно. Вообще ничего не видно. Глаза не привыкают к мраку, остается думать о слепоте. Сложно сказать могу ли я идти, даже несмотря на работающее сознание. Поднял руки вверх, развел в стороны, опустил вниз - гимнастика. Хотелось наткнуться на предмет исследования. Абсурдно было ждать, а развеять себя уже не получится, я знал это. Не смотря ни на что, я всегда буду себя знать. Никогда в моей жизни не возникнет момента, когда прервусь и знать себя перестану. Все абсолютно последовательно и линейно, кроме безумия, оно рвет холст и крошит высохшее масло.
Я хорошо уразумел как начинать сначала, извлекать первые звуки, но дальше работа не идет, потому что выпустив из себя первую октаву я начинаю о ней думать, принимаюсь обдумывать ею всего себя и это бессмысленно. Вот он остроконечный шпиль, у самого тела земли, в отметке 0.00 Даже не шпиль а его кончик, с искрой света на нем. Эта моя первая октава искрится без конца в точке отсчета и я не продолжаю действия и это правильно, ведь я не могу продолжить озеро, вытянуть его в реку, все до последнего листочка передо мной слишком подробно, чтобы поддаться кручению, сжатию или растяжению.
Сажусь на пол, встаю, разворачиваюсь, делаю шаг влево, право, по диагонали, смелею, не жду столкновения и вдруг сталкиваюсь с крупным предметом. Гладкий, крупный предмет, сложного очертания, ребристый и извилистый, как лодка. От тоски по действию я протягиваю к предмету руки обхватываю как можно обширнее, сжимаю как можно сильнее. Кажется я куда-то надавил, потому что предмет указал на себя, звякнув: я наткнулся на клавиши. Глаза не привыкли. Слепо жму на клавиши и моя