(Часть 2)
Вот она, улица Первомайская – такая узнаваемая по пешеходному металлическому мостику через речку Томузловку и стройной шеренге пирамидальных тополей. Я помню эту речку ещё в старом русле, там, где сейчас территория детского садика №… по границе огородов. В том месте ещё живы древние ивы с неохватными сгорбленными и покорёженными ветрами и годами стволами, уныло развесившие нечёсаные космы ветвей-волос. Они как колдуньи-старухи охраняют старое русло речки, которое мы когда-то, в конце пятидесятых переходили вброд по камням и упавшим стволам деревьев со старшей двоюродной сестрой Ириной, приезжавшей погостить из Ленинграда. Эти ивы помнят мои первые свидания десять лет спустя. Под ними я взахлёб рассказывал своей подружке о только что прочитанном романе Вальтера Скотта о храбром рыцаре Айвенго, о его страстной и самоотверженной любви. И этот рассказ был своеобразным робким и неумелым признанием в любви моей девчонке. Правда, это уже другая история…
А новое русло речки появилось в начале шестидесятых годов. Помню, как его углубляли и чистили экскаваторы в 1965 – 1966 годах. Тогда же были посажены вдоль высокого левого северного берега речки тоненькие прутики тополей. Теперь этим высоченным, с пятиэтажный дом деревьям перевалило за пятьдесят! Вдоль этой тополиной аллеи долгие шесть лет, которые сейчас кажутся мгновениями, с пятого по десятый класс пролегала моя дорога от дома к школе и обратно. Здание родной второй школы (ныне МОУ СОШ №2), располагалось на углу улиц Комсомольская и Пушкина. Теперь здесь детский садик №33 «Звёздочка».
От здания школы возвращаюсь снова на улицу Первомайскую, ставшую частью моей жизни…
Чуть больше года назад, здесь, во время прогулки вдоль тополиной аллеи сложились эти строки:
Февраль. Седьмое. Улица пуста.
Иду от школы тропкою знакомой.
Вокруг меня заветные места:
вот, тополей аллея от моста -
почти что до крыльца родного дома.
Дома в тумане – как из миража:
их силуэты призрачно бесплотны.
Всё та же речка – юности межа,
металл моста давно изъела ржа -
года, увы, идут бесповоротно.
Но память, как и вечная душа,
жива, светла и не стареет вовсе.
И мысли, словно речка, не спеша,
страницы лет ушедших вороша,
текут, текут и в прошлое уносят.
Друзья, любовь и первые стихи,
и до утра прогулки под луною…
И отчий край, и предки от сохи,
как и мои свершенья и грехи –
они всегда, пока я жив, со мною!
А тополя, хоть им уже полста,
ровняют строй, как бравые солдаты.
И в дождь, и в снег им не уйти с поста…
Февраль. Седьмое. Улица пуста,
а я домой шагаю, как когда-то!
На углу улиц Леонова и Первомайской заброшенное, неухоженное строение из красного кирпича – бывшая квартира моих приятелей по юношеским забавам Володи и Серёжки К. Как сложилась их судьба и где они сейчас – не знаю. А в том, памятном 1970 году мы были - не разлей вода…
Последняя ночь августа 1970 года накануне 1 сентября, выдалась звездной и тёплой. Я со своими закадычными друзьями Толиком П. и Серёжкой К. устроил проводы лета. Анатолий учился с первого класса школы в параллельном классе. Общались мы, как и заведено в школе - дружески, но особенно подружились в девятом, когда после окончания восьмилетки классы объединили из-за ухода многих ребят в училища и техникумы. С ним мы организовали команду КВН, победившую на школьном фестивале, писали вместе сценарии, репетировали, тренировали и готовили команды младших классов. С ним проводили всё свободное от учёбы и домашних дел время.
Завтра, 1 сентября, мы шли в последний, десятый класс. Серёга был годом моложе и шёл в девятый. Его родители отдыхали на Черном море и должны были вернуться в первых числах сентября. Старший брат Володя работал шофёром в АТП и был в дальнем рейсе, так что:
- Гуляем братцы!
И мы гуляли…
Это потом будут армия, или институт: как кому повезёт! Это потом жизнь закрутит в своём водовороте и расстояние в многие тысячи километров разлучит друзей, скорее всего, навсегда. Анатолий погибнет в середине двухтысячных. Причина его смерти так и останется загадкой…
Серёжка по слухам жив, но канул в неизвестность…
Всего этого мы тогда не знали и не могли предугадать, наивно клянясь в вечной верности нашей юношеской дружбе.
Сейчас, спустя столько лет, как –то даже неудобно перед своими детьми и внуками за это откровение: непедагогично, но проводы лета мы с друзьями отмечали по-взрослому, дружеским застольем. Компанию нам составили две Серёжкины двоюродные сестры, приехавшие на летний отдых из далекого порта Находка. Завтра они должны были уезжать, и наша вечеринка была ещё и проводами девчонок. Поздно вечером возвратился из рейса старший брат Володя…
Первый двухлитровый бидончик домашнего красного виноградного вина мы с Толиком привезли на моём новеньком голубом мотоцикле «М- 105», купленном мне родителями на деньги, заработанные мною же во время уборочной страды в колхозе. Мотоцикл был своеобразным символом самостоятельности и предметом моей гордости.
Что такое два литра домашнего сухого вина на такую компанию? Ясно, что пришлось ехать за добавкой. А чтобы мне не рисковать недавно полученными водительскими правами, за неизменной добавкой поехали Серёга с Толиком на его, видавшем виды, велосипеде.
Езды до автовокзала, где у нас имелась проверенная постоянная точка приобретения домашнего «сухаря», - от силы минут десять.
Вино было не крепкое, густое и терпкое, почти фиолетовое, сродни по цвету и запахам последней летней, южной ночи.
И не сказать, чтобы мы злоупотребляли этим напитком, но в дни танцев, что трижды в неделю проводились на летней площадке районного Дворца культуры, для куража и настроения, захаживали за вином к заветному дворику бабки Насти. Во двор, а тем более в дом бабка не пускала никого. Боялась…
Поэтому ритуал был всегда неизменным:
- Стук в оконное стекло в любое время дня и ночи;
- Открывается форточка и голос бабки из-за плотной занавески:
- «Вам чаво?»
- Ответ: - «Вина, бабушка!»
- Вопрос из-за занавески: - «А у чаво?»
- Ответ с улицы: - «Банка есть (или бидончик)!»
- Затем следовала передача в форточку пустой посуды, если она имелась в наличии, и денег;
- Пять минут ожидания и следовал возврат уже наполненной вожделенной влагой посуды.
Бабкиного лица никто ни разу так и не увидел.
Да никому оно, в общем-то, и не интересно было…
Литр домашнего сухого вина стоил тогда полтора рубля.
За посуду, если у страждущих не имелось своей, бабка брала залог в 20 копеек…
- Гуляем, братцы!!!
Лёгкое вино и фрукты, музыка, беспечная юность и южная звёздная ночь! И нет проблем, и нет забот! Жизнь прекрасна и удивительна!
Мы весело болтали о том - о сём, балагурили, подпевали залихватски новенькому Серёгиному проигрывателю «Ригонда» полюбившуюся всем песенку в исполнении Эдуарда Хиля:
- «Мы обветрены, мы просолены,
Нам шторма ни почём!
После плаванья в тихой гавани
Вспомнить будет о чём!
Эх! Сколько видано!
Эх! Перевидано!
После плаванья, в тихой гавани
Вспомнить будет о чём…» -
Кто мог знать тогда, что через два года я действительно окажусь в дальнем походе на военном корабле и обветрен буду, и просолен, и через жестокие шторма пройду с честью, выполняя задание Родины, и увижу дальние страны, побывав в десятках портов Африки и Ближнего Востока…
Наше задорное и не совсем слаженное пение разносилось через открытые окна и будоражило тихую улочку Первомайскую, разделённую надвое мелкой, заилившейся речкой Томузловкой.
В ту ночь мы прогуляли почти до трёх часов утра. Расставаясь с другом, я пообещал подъехать к восьми часам, поскольку нам обоим нужно было съездить в школу, чтобы помочь физруку Василию Ивановичу привезти с элеватора и установить на школьной спортивной площадке, где должна была проводиться общешкольная торжественная линейка, колокола громкоговорителей.
Мой поздний приход никто дома не заметил, поскольку в тёплое время года мы с младшим братишкой селились во времянке, где нам была предоставлена полная вольница. В основном, конечно, мне, потому что четырнадцатилетнему брату по ночам шастать ещё запрещалось. Мне родители доверяли безоглядно, и я их старался не подводить: положение старшего обязывало.
В половине восьмого утра я, уже в подобающем для торжественной линейки виде – в отутюженных брюках и в белой рубашке с комсомольским значком, подкатил на своём мотоцикле к Толиковой калитке.
Друг мой ещё спал…
- «Пол часа уже его бужу! Заявился в шесть утра!», - посетовала Толикова мать, тётя Маша, дородная и похожая на суетливую уточку женщина, хлопотавшая с утра по хозяйству.
С моей помощью друг, наконец – то, соизволил разлепить глаза и долго возмущался, что ему не дают покоя.
Тётя Маша безапелляционно усадила нас за стол к скворчащей сковородке с жареной картошкой. Наскоро позавтракав, мы в половине девятого были в школьном дворе.
До начала линейки оставалось ещё полтора часа, так что мы вполне успевали съездить на элеватор.
В половине десятого, под залихватское - «Мы обветрены, мы просолены…» наш мотоцикл, обвешанный колоколами громкоговорителей, с рёвом въехал на спортивную площадку, где уже собралась куча народу.
На первый звонок все пришли нарядные, с цветами. Первоклашки и другая малышня были с родителями. Гремела музыка. Шумные ватаги девчонок, что постарше, окружили своих учителей. Мальчишки вытаптывали траву за территорией площадки, не спеша показываться на глаза своим классным руководителям: дышали последними минутами свободы…
С мотоцикла меня буквально стащила наша «Комиссарша» - комсомольский секретарь школы, Татьяна Чеботаева:
- «Тебя где носит, Гамаюнов? Ты должен знамя школы выносить!..»
- Приехали!
А я ни сном, ни духом…
Знамя, так знамя…
Нам шторма ни почём!
А впереди ещё целая жизнь…
А эта последняя ночь лета и первый день осени уходящего детства запомнились мне навсегда.
Может это и называется счастьем?
Картинка воспоминаний ещё бередит душу, а я от дома бывших приятелей по юношеским забавам выхожу к мостику через Томузловку. Справа от мостика красуется новенько здание плавательного бассейна. Узким проулком иду в сторону улицы Комсомольской. Прохожу мимо знакомых с юных лет заборов и огородов, мимо ограды бывшего детского садика №1, мимо косматых старух-колдуний ив и поднимаюсь к выходу из переулка на улицу. Здесь в угловом доме с высоким крыльцом жила когда-то семья всеми нами любимой учительницы математики Шуваевой Нины Александровны – умницы и красавицы. Мальчишки поголовно и тайно были в неё влюблены! Она и сейчас, спустя многие годы, красива и обаятельна. Настоящая легендарная грузинская царица Тамар…
Справа от дома Шуваевых когда-то располагалось отделение милиции, а через дорогу – сквер с летним кинотеатром. Фильмы с запрещающей надписью «детям до 16 лет…», или если не было денег на входной билет, мы с пацанами и девчонками смотрели, взобравшись на высокие деревья, росшие вокруг летнего кинотеатра. И тогда казалось, что это не гроздья ребятни на деревьях, а стаи галок, готовящихся к дальнему перелёту на юг. Сейчас вместо летнего кинотеатра детская площадка с горками, аттракционами и бассейнами. И это скрашивает грустную ностальгическую нотку в настроении: слава Богу, что не ларьками застроили или очередным торговым монстром...
Милиция, а точнее, районное управление Полиции теперь находится немного дальше, на перекрёстке улиц Комсомольской и Пушкина, наискосок от бывшего здания родной школы №2. Заходить туда нет надобности: меня вряд ли кто из сотрудников знает и помнит. Если только из ветеранов кто: Кривоносов Валерий Петрович, бывший мой учитель физкультуры, бывший пограничник и мировой мужик, ушедший из школы работать в милицию по призыву комсомола, да бывший инспектор отдела по делам несовершеннолетних, а затем начальник паспортного стола Просоченко Валентина Михайловна. В бытность её на должности инспектора ИДН меня угораздило попасть на профилактическую беседу в это уважаемое заведение осенью того же 1970 года.
А попались мы с одним их моих закадычных друзей друзей на банальной краже роз с ухоженной и тщательно охраняемой клумбы у райкома КПСС. Теперь в этом здании вершит правосудие районный суд. О былой принадлежности здания напоминает лишь памятник вождю пролетариата В.И. Ленину. А клумба эта живёт и здравствует. Вот только таких шикарных роз, какие цвели более 45 лет тому назад, сейчас не увидеть…
Беседа с Валентиной Михайловной запомнилась на всю жизнь стыдом и боязнью позора.
- Так для кого розы воровали, кавалеры? – спросила, прощаясь с нами грозная начальница ИДН.
- Для девчонок, для кого ж ещё! – промямлили незадачливые воришки.
- Ладно, идите, и запомните: ворованное никогда в радость не будет! Заработайте на цветы – вот тогда это будет поступок, достойный любви и уважения, - напутствовала нас на прощание Валентина Михайловна.
Ни в школу, ни родителям она, как и обещала, не сообщила…
Через сквер, мимо Дворца культуры выхожу на центральную площадь села. Облик площади, как и отрезка улицы Карла Маркса от улицы Войтика до пересечения с улицей Блинова за прошедшие полвека неоднократно изменялся. Радует зелёными газонами и аккуратно подстриженными деревьями скверик, что разделил улицу пополам. Бесспорно, на своём месте великолепный мемориальный комплекс героям прошедших войн с вечным огнём. Сюда, к мемориалу и вечному огню мы с братом каждый год 9 Мая в день Победы приводим своих детей и внуков. Это свято – отдать дань памяти павшим. В списках погибших только с фамилией Гамаюнов – пятеро…
Где-то здесь, за мемориалом в начале шестидесятых высилось помпезное здание кинотеатра «Искра» с просторным залом и балконами, как в театре. Родители рассказывали, что до революции в этом здании был православный храм. Последний фильм, который мне довелось посмотреть в этом кинотеатре – «Крестоносцы», поставленный по одноимённому роману польского писателя Генрика Сенкевича. Сколько раз потом за прошедшие годы я с удовольствием перечитывал его исторические романы…
На западной оконечности центральной площади, там, где вздымаются высокие ступени бывшего книжного магазина, когда-то красовался фонтан с каменными чашами, увитыми виноградными гроздьями, со скульптурной группой из двух девочек, поливающих друг друга водой. А сквер, делящий улицу пополам, начинался высокой ажурной металлической аркой с надписью «Аллея трудовой славы». Здесь же, у арки, стоял деревянный крашеный голубой краской киоск «Газвода». Даже вкус той газировки за три копейки стакан ощутил во рту…
Памятник Ленину, что до сих пор стоит напротив здания районной администрации, был ограждён кирпичной трибуной, с которой районное партийное и хозяйственное начальство в дни праздников 7 Ноября и 1 Мая приветствовало проходящие колонны демонстрантов…
Дальше мой путь лежит по обновлённому скверу улицы Карла Маркса мимо Краеведческого музея и бывшего Центрального универмага, мимо здания Сельсовета, к дому, где в годы моего детства и юности располагался районный Дом пионеров. В глубине двора, как и в прежние годы – детская библиотека. В библиотеку и Дом пионеров я начал ходить с четвёртого класса. Книги читал запоем по нескольку томов в неделю. А в Доме пионеров пел сольно и в хоре, занимался в театре кукол, был членом районного пионерского штаба «Стрела». Звонкие голоса штабистов звучали раз в неделю, по четвергам, по районному радиовещанию. Правда, мой дебют в хоре закончился скандалом после исполнения на «бис» арии Машеньки в песне про кашу. На премьеру пригласили родителей и родственников участников детского хора. Меня нарядили в девичий цветастый сарафан, повязали голову косынкой. После исполнения хором куплета, заканчивающегося словами: «Маша, Маша, скушай кашу…» я должен был пропеть всего одну фразу: «Не хочу!» На репетициях всё проходило гладко. Но продефилировать в сарафане перед полным залом и получить потом постыдную кличку «Маша» я не хотел, поэтому после окончания песни и криков «бис» сорвал с головы косынку прямо на сцене и швырнул её удивлённому руководителю хора…
Однако, занятия пением в Доме пионеров мне пригодились в будущем: и за участие в художественной самодеятельности на Флоте благодарности от командования получал, и в Свердловском юридическом институте становился лауреатом всяческих творческих конкурсов. Да и навыки выступлений перед микрофоном в студии радиовещания тоже оказались не лишними для будущей профессиональной деятельности судьи и прокурора…
Не зря говорится: что посеешь, то и пожнёшь!
(Продолжение следует)
23.08.2016
Фото центральной площади села из личного архива автора.