Худа беда начало, лиха беда конец - житейская истина.
Соседом моим по реанимационному отделению оказался старичок в возрасте последнего австрийского императора Франца-Иосифа. Было ему 97 лет, и походил он на артиста Бабочкина преклонной поры - таким, каким запомнился мне по фильму "Бегство мистера Мак-Кинли".
Ко времени нашего знакомства старичок перенёс шесть инфарктов и по сему прискорбному показателю мог бы считаться генералиссимусом. Я в сравнении с ним смотрелся новобранцем – две примитивные пробоины украшали мои сердечные доспехи.
Старичок был подвижен и словоохотлив. Может быть даже умён. Одно плохо: каждое утро он знакомился со мною заново. Это было странно, очень странно. И непривычно. Целый день мы беседовали с ним на разные темы, вспоминая пошлое прошлое… -
а наутро он забывал то, что было накануне, и все разговоры начинались сызнова.
В первый раз мне показалось это забавным, во второй - я начал беспокоиться, на третий день – запаниковал, ибо у меня начался психоз, проще говоря, дежавю – в самой что ни на есть вульгарной французской форме.
Наконец нас выписали из реанимационного отделения и поместили в разные палаты. Мы перестали быть соседями и встречались (и заново знакомились) в столовой и длинном больничном коридоре, где старичок в возрасте последнего австрийского императора совершал пешие променады. Если я скажу, что он топтался на одном месте, это будет неправда. Он двигался - со скоростью сто метров за двадцать минут. Для его возраста это был мировой рекорд.
Нас в палате было… – раз, два, три, четыре, пять… – шесть человек. И каждое утро лечащий врач Виктория Викторовна со смешной фамилией Мешалкина ("Эта девичья фамилия или благоприобретённая?" – Девичья.) и заведующая отделением Ирина Игоревна изучали меня в два стетоскопа – одна спереди, другая со спины. Потом менялись местами. Точно так же они слушали всех других пациентов палаты.
Расспрашивали:
- Курите? – "Да. Зато не пью". - Да лучше бы пили!
Переглядывались, говорили друг с другом тихими голосами. Коротко и непонятно.
Спорили, какой метод лечения лучше - медикаментозный или оперативный, хирургический?
- Коронарографию, - сказали мне, - в любом случае надо сделать, дабы определить месторасположение и степень сужения коронарных сосудов.
Я слушал их и понимал: если такие врачи существуют в России, значит не всё так плохо в нашей медицине, как кажется.
Один из врачей всучил мне брошюру, читая которую, я узнал много интересного, например, о финнах, едва не вымерших в шестидесятые годы по причине своих первоклассных молочных продуктов: холестерин в крови жителей Суоми зашкаливал настолько, что проблема стала глобальной – речь шла о выживании нации. Государство ударило в колокола и вместо дешёвых ток-шоу организовало просветительские телевизионные программы о вреде жирных продуктов питания.
Расшевелило зажравшееся общество… -
и преуспело: поумневшие финны начали экспортировать свои сыры в глупые соседние страны. В СССР, например. Виолой назывался этот импорт в нашей стране. Финны эту самую "Виолу" практически не ели.
И не едят…
Виктория Викторовна предусмотрела для меня многочисленные препараты, регулирующие сердечную деятельность. Начала подбирать дозировку – эмпирическим путём, разумеется. Уменьшила, например, суточную дозу конкора, когда у меня начались головные боли. Предписала липримар – для уменьшения липидов в крови, кардиомагнил – мягкую замену аспирина, нолипрел – для демпфирования перепадов давления.
О многих из этих лекарств я даже не подозревал, а теперь не представляю своего существования без них - глотаю горстями. Мрачная шутка моей тревожной молодости – "работать тебе на одни лекарства" – реализовалась неожиданно и злосчастно.
Сутки я существовал с холтером – специальным устройством, похожим на пояс смертника, который неотступно мониторил меня, подслушивая и приглядывая за моим организмом. Почище того самого госдепа.
Наконец, меня выписали, предписав помимо многочисленных таблеток, жесточайшую диету. С той поры мне противопоказаны яйца, субпродукты, баранина, свинина, сосиски, колбасы, крепкий кофе, алкогольные напитки, хрен, горчица, острые приправы, сыр, жирные молочные изделия, морепродукты – раки там всякие, креветки, устрицы, миноги и даже осьминоги…
- Подождите, подождите, а что же можно? – помню, возмутился я.
- Всё остальное, - ответили мне. И перечислили: - Овсяную кашу – она теперь ваша основная пища, гречку, капусту цветную и капусту брокколи - приготовленные на пару, куриное мясо… Кожу – ни в коем случае! Снять и выбросить! а лучше отдать соседскому коту. Чёрный хлеб, бобовые – любые бобовые, включая термоядерные…
Бобовые меня порадовали – я люблю фасоль и нут.
- А что ещё? – поинтересовался я.
- Фрукты и овощи, - был ответ. – Много фруктов и овощей - ящиками…
- А вагонами – можно?
- Вагонами нельзя, - рассмеялась Виктория Викторовна. – Чай не на Борнео живём. И не на Филиппинах…
Коронарография по тем временам была процедурой редкой и дорогостоящей, и хотя она положена была мне (как заклятому москалю) бесплатно, пришлось пройти множество инстанций.
Я кружил по городу и походил на очаровательного героя Джойса, когда тот метался по Дублину. В кардиологическом центре на Юго-Западной долго крутил педали на велосипеде, закованном в колодки, прежде чем мне дали направление в Сверчков переулок.
Я приобрёл контрастный порошок и пожаловал по указанному адресу, где, кстати, располагался в то время главный кардиолог города Москвы г-н Иоселиани. В палате, в которой меня разместили, оказалось двое: музыкант из группы "Любэ" и отставной генерал - из тех военачальников, которые требуют, чтобы даже презервативы в действующей армии имели камуфляжный окрас.
И спорили они на тему минувшей войны.
- Брежнев утверждал, - сказал музыкант, - что Великую Отечественную выиграли полковники, а не генералы.
- Дурак он - ваш Леонид Ильич… хоть и полковник.
Потом в палату явился иудей похожий на Савелия Крамарова. И этот самый иудей в белом халате сказал, что вместе с коронарографией – дабы не ложиться на операционный стол повторно - уместно было бы поставить стенты, если, конечно, они понадобятся. Раскрыл каталог и, перелистывая страницу за страницей, долго показывал изделия разного достоинства. Все они были импортные, и, разумеется, дорогие. Как быстро у нас всё стало импортным и дорогим.
- Рекомендую, - говорил он, - стент с лекарственным покрытием… новое поколение… старое…
стенты из нержавеющей стали… из сплавов кобальта… серебряный стент… золотой…
- А платиновый есть?
- А зачем платиновый?
- А зачем золотой?
Он не нашёлся с ответом, демонстративно вздохнул (подсчитано, что половина вздохов на земле – демонстративная), захлопнул каталог, сказал: "Ну, думайте, думайте" и покинул меня без всякой надежды на успех.
Музыкант из группы "Любэ" подождал пока он выйдет из палаты, а потом заявил, что в Израиле местные евреи, а также евреи заезжие умирают от сердечного приступа, едва только услышат расценки на кардиологические услуги. Мрут, как мухи.
- А я, - сказал он, - только что очередной стентик поставил – бесплатно. Десятый, юбилейный. Они теперь во мне как вагончики стоят – составами. Все пути заставлены.
Я стал готовиться к операции. Подготовка эта – занятие индивидуальная. Взял бритвенные принадлежности и отправился в душевую. Вошёл в отдельную кабинку, и только начал приводить в должный порядок собственные чресла, как вдруг услышал женский голос из-за перегородки:
- Мужчина, у вас пена для бритья есть?
- Пены нету, есть гель.
- Ну, что ж, давайте гель, - сказала незнакомка. Я передал ей гель – поверх перегородки – и мы некоторое время солидарно занимались одним и тем же действом. Потом порознь покинули кабинки, так и не увидев друг друга.
Со стентированием мне не повезло. Тромб оказался непроходимым. Все попытки преодолеть его потерпели неудачу. Боясь повредить стенки сосуда, операцию прекратили.
- Ну, ничего, - успокаивали меня врачи, - рядом с блокированным сосудом имеются маленькие обходные, которые частично восполнят поражённую функцию. Это, как просёлочная дорога, которая со временем становится основной.
Меня привезли из операционной, приковали к кровати – чтобы не двигался. Дырку в паху, через которую дотошно исследовали кровеносные перспективы, запечатали тампоном, крепко стянув тугим жгутом. "Будьте осторожны, - сказала сестра. – Если – не дай бог! – сдвинете повязку, кровь ударит в потолок, и пока кто-нибудь явится на помощь, она – кровь – вся вытечет. Понятно?"
- Более чем, - ответил я.
Сутки лежал на спине, боясь шевельнуться, и прислушивался к разговору соседей. Им было не до меня – они вели душещипательную беседу.
- Вы с женой спите? – спросил музыкант из группы "Любэ".
- Издеваешься? – вопросом на вопрос ответил увенчанный лаврами генерал. – Я после поллюции в себя прийти не могу, какая уж тут супруга…
После выписки из кардиологического центра я вновь пожаловал к божественной Виктории Викторовне. Она внимательно изучила бумаги, принесённые мною, и даже ознакомилась с видеорядом на лазерном диске, на котором была запечатлена коронарная (в цифровом формате) экзекуция. Посмотрела и сказала: "Ничего страшного. Продолжим медикаментозное вкушение. А что нам ещё остаётся? Так?"
- А то нет, - ответил я. – Очень мне нравятся, знаете ли, ваши диетические препараты. Всю жизнь мечтал о подобной диете…
Попрощался…
Вышел в коридор… -
и тут же наткнулся на старичка, похожего на Бориса Бабочкина. Не обращая внимания ни на кого вокруг, он совершал лечебный променад. После очередного инфаркта. Двигался с крейсерской скоростью, целеустремлённо и буднично, разве что теплоходные гудки не испускал. Возможно по-прежнему считал, что бег – лучшее лекарство от инфаркта?
- Ту-ту! - сказал я ему. - Рад видеть вас в полном здравии.
- А мы знакомы? – удивился старичок…