Собиралась на болото в спешке. Пробковый сапог, проколотый вилами на картошке, всё ещё не заклеен.
А воды на болотах, говорят, много. В одном месте до клюквы шли полкилометра по воде. В моих сапогах с такими голенищами, которые и до колен не поднимаются, нечего делать.
Те, кто уже побывали там, рассказывают, что клюква плавает в воде.
Только покачнись, потеряй равновесие, и клюква не нужна.
Да и верный мой товарищ, маленький фотоаппарат «сони», вышел из строя. И хожу я не столько из-за грибов и ягод, а чтобы увидеть, удивиться и остановить неповторимое.
Паша позвонила, сказала, что мигом заклеит мой сапог.
И я собралась.
Вышли в восемь утра. Пять километров лесной, давно заброшенной дороги.
Полтора километра этой дороги – это зона особого риска. Можно пройти только с палкой в руках. Надо балансировать между скользких колдобин, накиданных брёвен, досок. Смотреть под ноги.
А пока мы идём с Пашей, разговаривая о том и сём, поглядывая на следы.
Мимо проскочил мотоцикл. Мужчина на заднем сидении успел поприветствовать. За его спиной железный баул. Сразу видно: за клюквой.
Нет, он, конечно, может купить ягоды на рынке в Москве.
Но здесь родные с детства болота.
- Паша, смотри! Вот видишь, медвежий след. Вот следы когтей. Ранним утром проходил.
И мы идём дальше.
- Надо громко разговаривать или петь, - предлагает Паша.
В Казахстане жила. Едет на коне казах и поёт.
- О чём ты поёшь?, - спрашиваем его.
- Лес еду – лес пою, степ еду – степ пою, - ответил казах.
- А где ты жила в Казахстане?
- В Кустанае.
- И я была в Кустанае в начале семидесятых.
В разное время мы с тобой были в одном и том же городе.
- Паша, а тебя всегда так звали? Может твоё полное имя, Пелагея?
- Меня назвали Параскева.
- А где ты родилась?
- Родилась в маленьком городке в Архангельской области и жила в детском доме.
Я всегда удивляюсь Паше. Она не похожа на других старух, которые жалуются на свои болезни. Худенькая и лёгкая, в спортивном костюме и куртке, она всё делает сама. У неё всегда своё мнение. Сама сколотила теплицу и парник.
Вот и сейчас она идёт, выпрямив спину, быстро. Её шаг твёрже моего.
- Родителей не помню. Родилась в тридцать девятом. Отец погиб на войне, а мама умерла от голода. Всё отдавала нам, троим детям. Я была самая младшая. Сначала детдомовский садик. Потом детдомовская школа. Потом училище.
В Казахстан попала на стройку. В степи нашли руду. И мы строили там город Рудный. Жили в палатках, сначала сделали времянки, а потом начали поднимать настоящие дома. Запомнились песчаные бури и снежные бураны.
Нас очень хорошо кормили. Я думала, что вся страна так питается.
- И я помню эти бури, когда песок скрипит на зубах, и глаз не открыть. И можно идти только спиной к ветру.
А зимой бураны заметали дома по самые крыши.
А грибов вдоль дороги видимо- невидимо. Рыжики у самой кромки обочины.
- Вот и зона, где можно упасть в лягу с водой.
Моросит мелкий дождь. Но поворачивать обратно нам не хочется.
Вот огромным чудовищем стоит на дороге квадрацикл. Я посмотрела на колёса. Одна из больших камер спущена. Видно, пропорол сучок резину.
Вот огромная канава с водой. Через неё не перебраться. За этой канавой Кагатрино болото. Глубина её неизвестна. Только Пашина собачка по кличке МалОй зачем-то лезет в воду.
Малому всё интересно, он любит ходить в лес и на болото. Любопытен. Бежит зигзагами от одной обочины к другой. Маленький, цвета кофе с молоком, радостно кидается вперёд, но возвращается и проверяет: на месте ли хозяйка.
- У меня с канавой связан один случай,- сказала моя попутчица.- Позвонила мне тётка из Кустаная и попросила прислать ей клюквы, а ягод было мало. Я пошла на болото, насобирала уже пол-ведёрка. И надо было перейти канаву с водой по тонкой жёрдочке.
Был солнечный ветреный день. Дошла я до середины, и жёрдочка подо мной сломалась. Я в воде. Раскинула руки, дна нет. Кинулась к берегу, а он обрывается. Чудом выбралась на сушу, разделась догола. Выжала одежду, как могла. Снова оделась и бегом домой.
И я представила, как бежит в мокрой, облепившей тело одежде Паша, как дует пронзительный осенний ветер.
Мы идем дальше. Лес очаровывает. Почти оголились ровные белые стволы высоких берёз. И только их макушки сыплют медленно на нас листья. Лес настелил нам под ноги пестряди. Она плавает в лагах корабликами.
Шли по бревенчатому насту из тонких осин и берёз. А направо просвет на болото.
- Может, зайдём? Я однажды здесь ведёрко ягод набрала, -
говорит она.
Я, молча соглашаюсь, делаю несколько шагов в сторону от самодельных мостков на дороге и замираю очарованная.
На жёлтом блюдце огромной поганки лежат коричневые листья.
Рядом отряд белых, никем не тронутых грибов.
Я наломала их под корень и положила под столбик у дороги.
Никто не возьмёт.
Сделали несколько шагов по разбухшему от воды мху. Даже признаков клюквы не было.
Снова выходим на дорогу. Тракторные колеи тонут в жёстких травах.
В том году здесь стояла избушка. Уволокли по зиме на новые вырубки.
Впереди маячит белым пятном щит, предупреждение пожарников.
Малой встаёт на задние лапки и смешно скачет, заглядывая на незнакомый объект.
Наконец, поворачиваем к болоту. Сверяем время. Одиннадцать. Шли около двух часов.
Ягод почти не было. От одной до другой шагаешь несколько метров.
- Чав, чав..,- это хлюпает болото под моими сапогами. Ухватишься за сухое деревце, оно разваливается. Призрачный лес.
И Паша сразу ушла вглубь. Скрылся её красный платок и зелёная куртка.
Я три раза подходила к стоянке на краю болота, садилась на обожжённое костром дерево, отдыхала. И снова шла обратно. Нельзя оставлять Пашу.
И вдруг увидела разворошённую кочку и ещё не заветренный медвежий помёт. Мне стало не по себе.
- Паша! – кричала я. Но ветер относил мой голос в другую сторону.
Где-то высоко над головой летел самолёт из Питера на Архангельск.
И пришлось мне шагать по чавкающему мху к Паше.
Она не разгибалась. Ведро её было почти полным. Вишнёвые крупные ягоды матово отсвечивали. Малой терпеливо ждал.
И я поняла, что ей не было здесь страшно. Отсюда была отчётливо видна кромка тёмного леса, из которого мы пришли. А ориентиром для нас была высокая красная рябина.
Под моими ногами сверкали алые, как райские яблочки, бусины. Быстро накидала я их в ведро.
- Что же ты, Паша, не откликалась? Совсем рядом ходил медведь,- сказала я.
- Сейчас медведь сытый, к нам не подойдёт, - спокойно ответила она.
На стоянке мы коротко перекусили. А потом поблагодарили лес и болото за то, что поделились они с нами дарами и попросили сухой дороги.
- Не мочи нас дождём. Мы итак устали и намаялись. Сыпь лучше лист золотой вдогонку, - с усталой улыбкой сказала я неизвестно кому.
И, правда, когда шли обратно, вдоль дороги высокими свечами стояли белоствольные берёзы.
Их макушки горели жёлтым осенним пламенем.
И искры его сыпались нам под ноги.
- Люблю я эту лесную усталость, - ответила моим мыслям Параскева.
фото автора