Допрос

Пока Костя ехал в вагоне метро, на уме у него были только две вещи – девушка и негативы.
Может быть, кому другому держать в голове негатив и не следует, но интерес Кости Мальцева имел вполне себе профессиональный характер.
Всё дело в том, что Никитич – матёрый волк, мэтр мира фотографии, хозяин ателье, куда Костю недавно приняли стажёром с окладом штатного фотографа, на днях распекал молодёжь, и Мальцева в том числе, за лень. По причине того, что, дескать, в его времена относились к материалу бережливее и не транжирили почем зря на «эти ваши сефли-мелфи». Что, мол, у них была плёнка, не повезёшь же её целый воз в экспедицию? И что перезаряжать долго, и засветить можно, нет они в те времена экономили снимки, не тратили почём зря, так как плёнка была дефицит, фотообъектив – дефицит. В довесок он привёл цитату одного из своих кумиров, какого-то француза, сравнившего неумеренное фотографирование с обжорством.
А после съемки, не унимался мэтр, чтобы получить желанный результат, нужно было долго и упорно просиживать штаны в проявочной лаборатории (читай в ванной комнате) с фотобумагой, фиксажем и унылым красным светом. По мнению Никитича – это дисциплинировало фотографов, вносило в фотопроцесс необходимый элемент бережливости, терпения, тщательности, воображения… Не то, что современная фотография с цифрой – засадил карту памяти пообъемнее и шуруй, хоть до посинения нанажимайся, а потом домой – и в монитор, а потом – на принтер. Оно конечно хорошо и быстрее и проще, но, мол, без той красной комнаты и без тех трудностей из фотографии улетучилось нечто важное, что теперь вряд ли восполнишь. Молодёжь не понимает, как это увидеть, когда прямо на твоих глазах на фиксаже проявляется новый снимок, и он ещё не проявился, а уже предчувствуешь, что он удачный, и как аккуратненько достаёшь щипцами его из посуды, и вешаешь сушиться на прищепку, и в свете красной лампы просто не можешь им налюбоваться. Молодёжи этого не понять!
«И чего тут понимать? Вчерашний день», – думал Костя. Он переваривал эти великовозрастные сократизмы наставника. Никитич, конечно, признанный мэтр и принял Костю в своё фотоателье, но всё же время всех этих пережитков в красной комнате прошло. Место им – на свалке истории. Тем более нелепым казалось ему новое домашнее задание – Никитич выволок целую коробку советских и японских плёночных фотоаппаратов и велел сделать серию с проявкой «по старинке». Косте достался какой-то допотопный «Зенит» года московской олимпиады. С ручной перемоткой плёнки прочими реликтовыми прелестями…
Отвлёкшись от мыслей о «Зените», Мальцев решил проверить – не звонила ли она с тех пор, как он спустился в метро. Ловким движением его рука извлекла смартфон – на дисплее пусто. Вращая большим пальцем список контактов, Костя быстро нашёл самый нужный: «ИННА модель». Тепло и ласково он взглянул на имя и цифры. Странно, отчего это до сих пор не выучил номер наизусть? Кликнув по нему, Костя приложил трубку к уху и стал ждать. Но гудки хрипели – связь в метро, по крайней мере, на этой ветке, стабильностью не отличалась.
– Алло… Да, ско… Скоро буду… – попытался передать он, но бесстрастный женский голос выдал знакомую отбивку: «Абонент находится вне зоны действия сети. Перезвоните позже».
Всё, минут через пятнадцать они пойдут вместе гулять по городу. У Кости есть на примете парочка арт-кафе, в которых Инне должно понравиться: достаточно статусно, но без лишнего пафоса, прекрасная творческая атмосфера для общения. О встрече они договорились ещё вчера ночью, в результате продолжительной и увлекательной переписки в сети, потом Мальцев позвонил ей и предложил конкретное время встречи, пусть даже был уверен, что проработает для ателье целую ночь и едва ли выспится. Неважно, главное, что Инна согласилась непринуждённо прогуляться и обсудить сотрудничество. Фотограф и фотомодель объединяются для творческих фотосессий – в этом нет ничего удивительного, но её голос… Присутствовало в нём что-то игривое, раскрепощенное, что обрадовало Костю, дало почувствовать, что они совсем скоро станут близки друг другу. Свиданием это назвать, конечно же, нельзя. Пока что… Поняла ли она, что Костин интерес выходит за пределы профессиональных съёмок? Иннина непринуждённость казалась ему доказательством взаимности этого приятного только что зародившегося чувства.
На дисплее смартфона вновь появилось её портфолио. Костя изучал его уже не первую неделю. Странно, он ведь видел портфолио десятков если не сотен девушек. В каждой он мог разглядеть изюминку, нюансы красоты и грацию движений. Черты лица и фигуры. Чем же Инна так его зацепила? Портфолио – студийные фотосессии, на свежем воздухе и одна пикантная… в кружевном нижнем белье, черно-белого формата, выполненная по всем канонам знакомой девушкой-фотографом из одной московской дизайн-студии. От неё же Костя узнал, что с Инной «очень приятно работать» и, главное, «вроде бы она сейчас ни с кем не встречается». Такое не может не радовать. Костя считал, что они нуждаются друг в друге. Инна переехала в Москву всего полгода назад с Юга, он – чуть больше года из Тюмени. Ведь хорошо, когда есть за кого ухватиться, тем более, здесь в столице… Правда хорошо.
Его привлекло мутное отражение в стеклах вагонной двери, за ней волнообразно бежали неясные очертания каких-то кабелей и проводов – сосудов подземки. Костя оглядел себя – неброско, но молодёжно и по-летнему: сандалии, шорты со множеством кармашков, брендовая футболка бело-оранжевой раскраски с изображением бутафорской ракеты, браслеты-желания на одной руке, спортивные электронные часы на другой.
Из кармашка шортов Костя Мальцев достал небольшую расческу, чтобы привести в полный и окончательный порядок его гордость, последний писк моды – шикарную окладистую бороду. Это, кажется, называется «лесоруб-стайл» или что-то вроде того. Костя не был первым фотографом, покорившимся этой актуальной моде, но первым среди фотографов ателье, так что за ним последовали ещё несколько его коллег, конечно же, только те счастливчики, у кого она правильно и густо росла.
С прической то же всё в порядке: виски выбриты, волосы уложены назад, а на макушке заплетено то, что его парихмахер-стиллист назвал не то «мотоюи», не то «топ кнот» – Костя не запомнил.
Голубые, зеленого оттенка зрачки, глаза, покрасневшие утомлённые после прошедших рабочих суток. Солнечных очков он не носил, мало ли когда понадобиться прильнуть к объективу, да и цвет они искажают, а представление о цвете вовсе жизненно необходимо, чтобы улучить тот единственно удачный момент для фотографии, который ускользает так же быстро, как и появляется…
Немного в стороне от Кости в полузаполненном вагоне метро, на сиденье слева вальяжно развалился мужчина интересного вида: кучерявый, треснувшие очки, фингал, потрёпанный пиджачок, комсомольский значок. Мальцев сделал несколько шагов в его сторону. Фотоаппарат всегда наготове, на лямке, и включается одним движением пальца. Протиснувшись, между студентом и сотрудницей МЧС в форме Костя встал в двух шагах от мужчины и несколько раз легонько нажал на спусковой механизм. «Без палева…» – тихо подумал он, смотря при этом немного наискось, прикидывая в уме геометрию кадра.
Дабы лишний раз не конфликтовать с нашим скрытным мнительным людом, фотографии тоже лучше делать незаметно. Как учил Никитич – как в классических спагетти-вестернах. Только там стреляют от бедра, а фотограф, получается, «стреляет» от пупа. И нужно учиться меткости такого выстрела, дабы была соблюдена геометрия кадра: «Раз уж ты фотограф – третий глаз должен вырасти не на лбу, как у индусов, а именно там. Но вообще, фотография требует в том числе и мужества. Не давать же дёру от каждого непонятливого? Фотограф не придумывает мир, а изображает его почти таким, каков он есть, и каковы люди есть…» – рассудил старый волк.
После элегантно-маргинального мужчины Костя заметил разноцветно-одетую двадцатилетнюю девушку со смешными французскими косами. «Только багетов не хватает», – подумал Костя, протискиваясь вновь между студентом и работницей МЧС.
Эмчеэсница посмотрела на него с подозрением. «Ну, вот опять», – заметил Мальцев. – «Человек с фотоаппаратом у нас без пяти минут шпион. Сегодня ты фотографируешь Родину – завтра продаёшь негативы врагам». Он уже не первый раз сталкивался с этим недоверчивым взглядом. Всё как Никитич предупреждал.
Когда была сфотографирована и девушка, Костя сообразил, что неплохо бы напечатать визитки и раздавать вот таким девушкам и самостоятельно зашибать немного в обход ателье.
Тем временем, поезд прибыл на станцию пересадки.
Покинув вагон, Костя бегло просмотрел свежие снимки. На небольшом экране его фотокамеры вновь возникли элегантно-маргинальный мужчина и московская «француженка», и арка, которую он сфотографировал утром неподалёку от ателье. Зачем ему всё это? Никитич говорит, что в фотографии игры столько же, сколько охоты – и это именно охота с блужданием, напряженным ожидаем, обострённым зрительным нервом. Подобно птице кадр выпорхнет из-за ветвей лишь на мгновение и необходимо успеть среагировать, а вот что это будет за птица… Фламинго, колибри или чижик? Необычный человек или типаж, уникальный момент или «зеркало обыденности»? Как повезёт.
Сократический пафос наставника не сколько раздражал Костю, сколько забавлял. Нет, правда, Никитич, вообще, забавный старик. В общем и целом, Косте он нравился. Всё-таки, несмотря на последнее ретроградство, навеянное, очевидно, ностальгией по молодости, он профи. Реальный профи, легенда, мэтр! Какая жизнь у него за спиной –  страшно представить. На зависть любому, кто рискнёт серьёзно связаться с фото. Да и без биографии, быть хозяином одной из самых известных в стране фото-студий со штатом в сотню фотографов: студийных, корреспондентов, от мира искусства… Несколько студий, школа фотографии, глянцевый журнал, который читает всё профессиональное сообщество, издательством, крупнейшим интернет-магазином оборудования для съемок. И вся эта огромная фотоимперия носила почему-то название «Ателье» с приставкой фамилии мэтра конечно же.
К восьмидесяти годам Никитич уже заработал солидное реноме. Его знали в высших эшелонах власти, во всех крупных печатных изданиях, журналистских кругах, в тусовке нашей эстрады. Его портретные фотографии Примадонны, ученого-диссидента, первого президента, молодого интернет-магната и других известных личностей широко тиражировались в сети и СМИ, иностранных в том числе.
Никитич не раз сетовал, что фотография – профессия отчасти неблагодарная. Пусть даже так, но безбедную старость он себе обеспечил. И мог бы спокойно уйти на покой и почивать на лаврах, но нет – на месте ему не сидится. В любой момент может сорваться в аэропорт и улететь куда-нибудь в Европу на выставку работ Йозефа Судека, или Роджера Баллена, или ещё кого-нибудь. Правда, в экзотические уголки мира, сложные и увлекательные экспедиции ездить, как раньше, он уже не мог – тут годы взяли своё – зато охотно рассказывал то про долину Конго, то про Ахаггар, то про любое другое из своих любимых приключений, которых у него были воз и маленькая тележка. «А мог бы сейчас на старости лет ютиться в комнатушке, в полуподвальном помещении, и фотографировать народ на паспорт… Свезло. Как же без этого? Под счастливой звездой родился. Да, на месте не сиделось, это правда, женился на предприимчивой женщине, явил на свет талантливых деток… Бог свидетель, всё как надо вышло…» – откровенничал он под шафе после выставок или приёмов, на которых частенько принимал на грудь, перед многочисленными протеже, в числе которых был и Костя Мальцев, может и не самый любимый и не самый талантливый из них.
Во внешнем виде Никитича всегда присутствует что-то комичное, что для фотографа, особенно для работы «в поле» – плюс. И не надо «шифроваться», если тебя не воспринимают достаточно серьёзно, то не попытаются поколотить за «несанкционированное» фото и не придётся упражняться в беге с камерой на коротких дистанциях. У Никитича положенная по возрасту окладистая седая борода на круглом лице с овальными очками в тонкой оправе и с верёвочками, чтобы можно было удобнее снимать и одевать при работе с объективом. На голове поверх лысины, кто б мог подумать, берет бордового цвета. «Уж не в нём ли его удача – постоянно носит?» – ухмылялся Мальцев. В купе с жилеткой, выпирающим животом под водолазкой и неплохим французским – карикатурный запойный обитатель каких-нибудь парижских предместий.
Довольно важной его чертой, которую сам Никитич вечно наводил на резкость, был невысокий рост, вообще-то играющий важную роль для фотографа. «Ну, уж не метр с береткой и то ладно, – в очередной раз разглагольствовал он. – Но всю мою сознательную фотографическую жизнь сантиметриков десять ввысь не хватало. Эх, приходилось изгаляться или платформочку искать, или скамеечку, или «стрелять» наудачу, с поднятых рук. Сам себе штатив называется». Костя много чего ещё мог бы вспомнить, с Никитичем не соскучишься. Есть что рассказать тюменским родителям, коллегам из других студий, которым конечно же любопытно, каков из себя легендарный мастер. Мальцев давно уже воспринимал своё попадание в ателье, как знак судьбы, как данность и будущий трамплин для собственного дела.
– Выходите? – спросил он у студентки в квадратных солнечных очках.
Предварительно скорчившись, девушка отрицательно помотала головой. Видно решила, что Костя решил к ней навязчиво подкатить, и сейчас после отказа начнёт приставать. Аккуратно обогнув её, Костя протиснулся ближе к дверям.
Динамик объявил станцию метро.
«Приехали», – подумал Мальцев.
Двери вагона мощно распахнулись.
Он вдруг нащупал в кармане кое-что и это кое-что его сильно не порадовало.
– Блин…
То была маленькая флешка. Маленький кусочек микросхемы в пластмассе. Что же там было такого? Всего лишь фотографии. Несколько гигабайт фотографий со вчерашней шикарнейшей свадьбы, куда их со Стёпой и Олей отрядил Никитич. Женились топ-менеджеры какой-то металлургической компании, но ничего необычного в этом не было: съемка регистрации брака в загородной гостинице на Рублёвке, забитого ресторанными яствами праздничного стола, потом многочисленных поздравлений, стремительно пьянеющих нескольких сотен гостей. Костя вел себя крайне профессионально и почти ничему не завидовал, просто делал порученную ателье работу, лишь немного покушав и ни разу не взглянув на элитарный алкоголь. «Стопка – бревно в глазу фотографа, а полбутылки – целый лесовоз!» – изрек учитель, и Костя не без труда этому правилу следовал, несмотря на настойчивые предложения некоторых гостей, подруг невесты, в частности.
Торжества закончились около четырёх утра, когда гости, из тех, что были ещё в состоянии передвигать ноги, разошлись по номерам. Некоторых увели под руки, а особо умотавшихся в дорогих итальянских костюмах, и вовсе унесли. Мальцев в компании Стёпы и Оксаны заснули на диване и двух белых креслах в просторном и наполненном светом фойе луксорной гостиницы, где проходили торжества. К утру их подменили ребята из ателье. Торжествам было суждено продлиться ещё пару дней, но Костина смена была практически закончена. Ему, как самому ответственному из команды, было поручено просмотреть снимки со всех трёх фотоаппаратов, удалить брак (как кто-то ехидно подметил: «не бракосочетание, а лишь неудачные снимки»), а остальное передать на обработку, создания превью и слайд-шоу для заказчиков.
Костя силился вспомнить, сделал ли он резервную копию на компьютере. Нужно набрать Стёпу или Олю, возможно они до сих пор дрыхнули и в ателье собирались только под самый вечер… Одному ему не до сна. В метро связь паршивая. Костя решил подняться, встретиться с Инной, а потом уже набрать кого-нибудь из коллег, чтобы убедиться, что превью свадьбы на компьютере есть.
Поезд остановился в величественной, залитой светом зале, которую представляла из себя эта станция метро. Костя шёл прямо по центру между колоннадами, над головой одна за другой мелькали полусферы. Он прицелился и прямо на ходу сделал несколько снимков толпы и дальше в её числе после небольшой очереди занял ступеньку эскалатора и с хорошим предчувствием двигался теперь вверх.
В огромном полукруглом коридоре Костя всматривался во встречный поток людей, не убирая пальца с «курка», пусть даже освещение тут годилось для фотографии ещё меньше, чем в вагоне метро.
Взглянув на часы, он обнаружил 18:05. Опаздывает. По опыту он знал, что такие особенные девушки как Инна редко приходят вовремя, предпочитая испытать кавалера ожиданием иногда совсем недолгим, иногда весьма. Тем не менее, его одолевала небольшая паранойя, вдруг Инна давно его дожидается и вот-вот уйдёт?
Надо бы поторопиться, но люди на эскалаторе стоят сплошняком в два ряда, и быстрее, чем машина доставит его наверх, добраться туда вряд ли получится. Но вот, чуть меньше, чем через минуту заканчивается коридор, лампы, железные ступеньки уходят под пол, в небытие. Человеческая масса продолжает двигаться и ближе к выходу давка становится невыносимой. Тяжёлые двери метрополитена не закрываются поочередно придерживаемые десятками ладоней. Костя поднял фотоаппарат на уровень шеи, дабы никто случайно или специально не ударил инструмент-кормилец локтем. Слева от него пыхтел и обливался потом пузатый азербайджанец, вцепившийся в объемную вещевую сумку и успевший глотнуть перед самой толчеёй гранатового сока из банки. Справа женщина в блузке и строгой белой юбке с портфелем вместо сумочки. Впереди чей-то грузный затылок, чуть прикрытый бейсболкой. Придерживая одной рукой фотоаппарат, второй Костя держался за карман с телефоном и небольшой суммой денег. На кафе и летнюю прогулку, посчитал, должно хватить, если, конечно, у кого-то не разыграется аппетит…
В дверях стало совсем тесно, но и после них пространства не прибавилось. На улице стоял гвалт, сквозь него кто-то бойко перекрикивался.
– Суки! Б**ди! – истошно орала, почти скандировала пожилая женщина c усиками, одетая тепло не по погоде, в кандибобере и затемнённых очках в старенькой перемотанной пластырем оправе.
Бородатый мужчина неподалёку разбрасывал бумаги А4, они вздымались к небу и падали под ноги толпе на узеньком участке. Ещё один странный лысоватый человек в пиджаке сидел на корточках обняв урну.
«Я в центре Москвы», – угрюмо подумал Мальцев. Он почувствовал себя Робертом Капой, высадившимся на пляжах Нормандии.
Шла какая-то беспорядочная возня. Костю было оттеснили к квадратной колонне, но он выскользнул.
На по-летнему чистом небе плыло единственное небольшое облачко. Вдали, отвернувшись в другую сторону, дабы не наблюдать царящего у колонн безобразия, одиноко и в бронзе стоял Владимир Владимирович.
Стоило ли назначать свидание… (если это можно назвать свиданием) здесь, и только лишь потому, что здесь встречались герои любимейшего фильма его юности? Кто ж знал, что тут такой кавардак?
Всю эту суету можно было бы неплохо сфотографировать, и Никитич едва ли упустил бы такую возможность, но Костины глаза в данный конкретный момент совсем перестали искать кадры. Они искали знакомые очертания прямых светло-русых волос девушки, с эффектной индейской косичкой на тонкой ленточке, которую Инна заплела в качестве творческого эксперимента. «С ней можно было бы, что-нибудь придумать», – писала она в чате, намекая на тематический фотосет. В таком случае неплохо бы достать индейский костюм, ловца снов, перья, выехать на природу в Подмосковье…
Мимо прошмыгнула озабоченно-озлобленная физиономия полицейского.
Костя достал телефон и нажал набор номера, но сеть, видно из-за большого наплыва людей, упала и никак не хотела подниматься.
«Надо ж, блин, ещё звякнуть в ателье по поводу флехи… Выбраться бы отсюда», – медленно, но верно Костя протискивался через толпу, то и дело наступая кому-то на ногу, натыкаясь на чьи-то локти. Он держал камеру на уровне шеи, отстраняя людей лёгким движением руки то влево, то вправо. Наконец, вдали мелькнул силуэт девушки, её волосы блеснули на солнце, после чего тонкую фигуру моментально заслонили другие люди и подъехавший грузовой автомобиль.
«Вон же она», – радостно подумал Мальцев и стал энергичнее прежнего пробираться через толпу к тому месту, где, как ему показалось, он видел Инну.
– Жека! Борода! Камера! Руби его! – скомандовал кто-то позади, но Костя не придал этому значения. Увлечённый поиском Инны он пропустил мимо ушей и приближающийся топот тяжёлых ботинок, который утонул в окружающем гоготе.
Заметив снова ту же стройную девушку с роскошными волосами, тонкой фигурой, в солнечных очках, джинсах и светлой футболке, Костя обрадовался. Вдруг это и правда Инна, он решил помахать, обозначить себя в суетящейся людской массе. До девушки оставалось ещё шагов тридцать. Его рука вынырнула из кармана шорт и уже было поднялась на уровень головы, как совершенно неожиданно кто-то мёртвой хваткой вцепился в его запястье.
– Сту-уй… – крикнул кто-то в ухо.
Много раз отработанным, силовым приёмом его руку технично дёрнули за спину.
– Э-э?! – возмутился Мальцев. Не успел он сообразить, что собственно произошло, как заломали за спину и вторую.
Камера выскользнула из ладони и упала бы на брусчатку, но, хвала небесам, повисла на лямке, перекинутой через шею. «Только бы не разбилась!» – сверкнуло в мозгу. И саму камеру, и вспышку, и объектив он заказывал через интернет после нескольких месяцев накоплений и поисков комплектующих. Это лишь со стороны кажется простым и нехлопотным занятием вроде выбора столового сервиза под кухонную мебель. Фотограф, особенно поначалу, когда он ограничен в средствах, должен подходить к технике предельно внимательно, ибо именно она определяет жизнь фотоснимков. Больно смотреть, когда хорошая фотография загублена из-за каких-то технических неполадок. Периодически Мальцев вспоминал и эти наставления, но в текущий момент было не до них.
И всё потому, что, согнув в три погибели, Костю повели.
Перед его глазами болталась на лямке фотокамера, мелькал мусор на брусчатке и чёрные начищенные до блеска берцы с серыми брюками.
Полицейские! Его задержали полицейские.
– Что… вы… – пытался что-то сказать фотограф, но тщетно. Достаточно стремительно его вели, благо что не волокли, через окружающую людскую массу неизвестно куда.
Краем глаза Костя успел заметить железное ограждение, которое охраняла длинная цепочка сотрудников в форме. Его провели через проход, после чего один из схвативших Мальцева обратился к другому:
– Слухай, это ж журналист. Может мы нашего по запарке задержали?
– Давай проверим.
– Давай.
Направление, в котором вели Костю, резко изменилось. Легче от этого не стало.
– Глянь. Ваш? – спросил у кого-то полицейский. Второй запрокинул Костину голову «для опознания». Костя увидел тщедушного лысого мужчину с повсеместно шелушащимся лицом. В руках у него была небольшая видеокамера, на футболке – эмблема телеканала из трёх букв. Мужчина обливался потом, чихал и вообще оставлял впечатление достаточно неприятное.
– Не… – буркнул он, сопроводив это жестом, которым просят убрать что-нибудь лишнее. После этого в том же согнутом положении Костю повели туда же, куда вели до этого.
– Стой! – скомандовал вскоре полицейский. – Лицом к стене! Ноги на ширине плеч! Руки в замок за спину!
Костина макушка упёрлась в стену дома. Полицейские помогли ему скрепить руки в замок на копчике и расставить ноги на нужную ширину.
Полицейские ладони принялись бесцеремонно хлопать его по футболке и шортам. Паспорт, мобильный телефон и плеер в мгновение ока были извлечены. Далее настал черёд камеры.
– Куда вы её?.. – встрепенулся было Костя.
– Не ссы, – пресекли его. Сумев коротко обернуться, он заметил небольшой пластиковый контейнер с крышкой.
– За что… меня задержали? – вымолвил Костя, но услышал в ответ только:
– Разговорчики! Стой так.
Костя услышал, как полицейские удалились обратно по направлению к толпе. Ему показалось, что можно расслабиться, но тут позади возник этот голос:
– НЕ ДЁРГАТЬСЯ, НАСЕКОМЫЕ!
Пронзительный яростный начальственный бас в приказном тоне повелительного наклонения.
– ЧЕГО? У КОГО СПИНА ЗАТЕКЛА?.. РОДНАЯ, ДОМА СИДЕТЬ БЫЛО НАДО!
По причине не располагавшей к наблюдениям позы, узреть его владельца Костя никак не мог. И важно понимать – что-что, а голос на фотографии воспроизвести невозможно. Он мог лишь представить себе здоровенную детину под два метра ростом, способную голыми руками порвать человека и скушать на обед.
– ЧЕГО?.. НУ, ЧЕГО ТАМ? А, НОЖКИ БОЛЯТ. НОЖКИ БОЛЯТ – ЭТО ПОХ**. СТОЙ И НЕ СКУЛИ!
Мальцев повернул голову, в двух метров в том же положении, что и он, стояла женщина. Какими-то отдельными чертами она напомнила ему Маргариту Павловну – учительницу «биологии» в тюменской средней школе. «Ей бы здесь не понравилось», – подумал он и, прогнав неуместные тёплые воспоминания, повернул голову в другую сторону – там стоял белобрысый студент в костюме. Ему, кажется, было ещё труднее, чем женщине справа – дрожала нога, по лбу текли капли пота. Возможно, он стоял так дольше остальных. Заметив взгляд Мальцева, студент почему-то отвернулся.
– Пс, пс! За что нас? – тихо спросил Мальцев. Студент хотел было что-то ответить, но не успел.
– ТИШЕ НА! КТО БУДЕТ БОЛТАТЬ – НАГНУ ЖЁСТЧЕ!
Тяжело вздохнув, Костя уставился обратно в асфальт под собой. Своим внезапным задержанием он был, мягко говоря, озадачен. Ведь свинтили его очевидно по ошибке, из-за ротозейства каких-то полицейских. Испортили вечер и отняли все вещи… И камеру, главное, камеру!
Ему вдруг стало тревожно за неё. Не за паспорт, не за плеер… Могут ведь и украсть, и перепутать, и потерять, могут швырнуть на худой конец, да так что все линзы в объективе придут в негодность. «Надо было брать «Зенит», выданный для домашки Никтичем», – подумал Мальцев, но быстро смекнул, что фотографировать Инну на допотопную рухлядь – форменное издевательство. А к контурам её лица и фигуры нужен особый подход, чуткий и трепетный. Предельная концентрация!
– КАКОЙ ЕЩЁ «БЕСПРЕДЕЛ»?! ТЫ ГДЕ, ХАРЁК, ТАКИХ СЛОВ НАХВАТАЛСЯ? – продолжал бушевать голос позади.
– Ой! – ойкнул кто-то неподалёку.
– БУДЕТ УРОК!.. ТАК, ХВАТИТ НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ ПРОХЛАЖДАТЬСЯ. НА КОРТОЧКИ САДИМСЯ, НА КОРТОЧКИ!
Мальцев не расслышал последней команды, и дубинка игриво ткнула его в голеностоп.
– ВСЕ ГОТОВЫ? НАПРА-АВО!
Цепочка задержанных повернулась направо. Впереди стояла грузовая машина с кузовом в виде большой железной коробки с окном в клеточку.
– В АВТОЗАК ШАГОМ МАРШ!
Где-то гавкнула служебная собака.
Гуськом задержанные поковыляли к автозаку. Выглядело это настолько комично, что в полицейских рядах кто-то хохотнул.
За женщиной, похожей на школьную учительницу, которой было непросто ковылять из-за юбки, он вскочил в автозак и обернулся. Ещё сложнее ковыляния на корточках давались девушке на каблуках, замыкавшей цепочку задержанных.
– БАРЫШНЯ ПРОСИТСЯ НА ПЕНДЕЛЯ, – пошутил тот же голос, но его обладателя Костя так и не разглядел, так как был оттеснен из прохода вновь прибывшими.
Внутри железной коробки полицейского автозака кроме зарешёченных окон, небольших вентиляционных отверстий и железной двери, которую вскоре запрут, не было решительно ничего примечательного.
Прямо на полу сидели люди. Тщательно выверяя шаги, чтобы не наступить никому на ногу, Костя проследовал в дальний конец автозака и плюхнулся почти что в углу. Прислонившись к металлической стенке, Костя вытянул ноги и немного расслабился. И спина, и ноги за время нахождения в положении «Г» и марша гуськом сильно затекли.
Неподалёку он увидел мужчину, обнимавшего прежде урну на выходе из метро. Облысевший и небритый он не производил благожелательного впечатления, скорее наоборот. На волосатых руках у него почему-то были наручники, причем по отдельности, так как цепь была чем-то предварительно «перекушена». Видимо не слишком удачно выбрал «якорь». Костя покачал головой. Напротив мужчины сидела супружеская пара очевиднейших интеллигентов.
– Какой позор, – бормотал интеллигент своей жене. – Это же косвенное нарушение подпункта четвёртого пункта одиннадцатого Конвенции…
Костя не стал прислушиваться. Стоявший рядом у стены студент сидел молча, обхватив голову руками. Всем своим видом выражая нетривиальное: «Какой ужас, с меня хватит». Грустно глядела и напоминавшая учительницу женщина, она увлеклась тем, что протирала салфеткой оправу очков. Мальцев предпочёл уставиться на собственные сандалии.
Он чувствовал себя лишним в этой разношерстной когорте борцов не пойми за что с не пойми чем. «И далось оно? Толку-то что он здесь все сидят? Фотограф, кстати, вне политики… Вся эта «объективность объектива» и всё такое…» – размышлял он, раздосадованный тем, что такому чудесный день испортила ему чья-то непростительная ошибка, по которой его скрутили и засунули сюда.
Костя опять нащупал в кармане шорт флэшку. «Если сохранённой копии на жёстком диске нет, то нужно как можно быстрее передать её в ателье. Спорю, там уже обыскались. Или хотя бы позвонить, предупредить, что фотки у меня», – соображал он. Только как это сделать, когда телефон отобрали при задержании, а флэшку видимо упустили и только потому что маленькая, и полицейская ладонь, обыскав наспех, не сумела её нащупать? Кроме того, придётся оправдываться перед замом Никитича – она таких промедлений не жалует.
– ОПЯТЬ ТЫ?! Я ЛИЧНО ИЗ ТВОЕЙ БОШКИ ВСЕ ЭТИ ТРОСА; ПОВЫДЁРГИВАЮ! – взревел где-то на улице знакомый голос, который Костя едва ли теперь сможет забыть. – ПАКУЙТЕ ЕГО!
– А-ку-на! Ма-та-та! – скандировал кто-то ему в ответ. – Сво-бо-ду Ко-ни!
Железная дверца отварилась, и кого-то швырнули внутрь. Костя не обратил внимания – подумаешь, ещё одним бедолагой прибыло. Новый гость важным шагом проследовал в конец «салона» и по-турецки, будто собираясь медитировать, присел напротив Мальцева. Только тут Костя обратил внимание насколько странный тип в данную минуту сидел напротив него и пялился своими яркими светло-голубыми глазами, под одним из которых красовался несвежий фингал, намекавший на интересную и разнообразную жизнь носителя.
– Приветствую тебя, мой дорогой собрат и товарищ.
Самое первое, что бросалось глаза в собеседнике – это конечно же его причёска. На голове у него были невероятные заросли ямайских дреддов русого цвета. В купе с плотным загаром задержанный гражданин производил впечатление экзотической пальмы, пересаженной в теплицу с океанского побережья.
«Это ещё что за чудо?» – ухмыльнулся про себя Мальцев.
На шее болтался православный крест рядом с кулоном «инь-янь» и странными янтарными бусами. Под стать спортивному телосложению у него были мускулистые богато расписанные тату руки со множеством мелких синяков и ссадин – последствий сопротивления при задержании. Сверху на нём была одна лишь расстёгнутая потрёпанная жилетка, с прицепленными разноцветными значками: анархии, марихуаны, ГТО, американского флага, нашивки враждующих футбольных клубов и в довершении всего веселой жёлтой рожицы с каплей кетчупа на глазу. На груди прямо посередине был наколот синий портрет Николая II и подписью «Верим!». На ногах – камуфляжные штаны ещё с дюжиной значков и заплаток, потёртые и грязные, по-видимому, пережившие не одно приключение. Штаны, определённо, были ему коротки и обнажали усеянную ссадинами голень. «Хорошо хоть носков под сандалиями нет», – подумал Мальцев, взглянув на обувь. Никого подобного в родном городе он не видел, да и вообще вообразить не мог, что встречаются в природе подобные экземпляры.
– Тсс! Моя подпольная кличка – Те-етерев, – шикнул и представился Тетерев, протянув немного первую «е».
– А я… Я Лу-унь, – блеснул иронией Мальцев, сделав с «у» то же самое, однако собеседник, похоже, воспринял сказанное серьёзно. Быть может, давно не встречал родственной души?
– А я думал Ракета, – указал Тетерев на Костину футболку.
«Тетерев… Погоняло идиотское», – Костя не испытывал никакой враждебности, чудак напротив его даже немного забавлял, он протянул ему руку, но Тетерев протянул руку дальше и ухватил Костю за локоть в римском приветствии:
– Слава Руси!
В любых нормальных обстоятельствах на уровне груди Кости болталась бы фотокамера, и объектив смотрел бы в ту же сторону, но… Мальцев впервые испытал то, о чем предупреждал Никитич, и что называл «бессильной злобой фотографа», когда появляется верный кадр, а инструмента по какой-то причине нет. Сократ от мира фотографии советовал в этом случае фотографировать левым глазом и проявлять на студии на той, что встроена прямо в мозг, мол, в следующий раз своего не упустишь.
М-да, экзотическая пальма с дреддами и загаром из солярия, увешанная невероятной мешаниной из символики, – это финал и победа, и покусанные локти коллег. Элегантно-маргинальный мужчина, девушка с багетами и всё остальное нервно курит в сторонке. Победа в конкурсе ателье на лучший снимок сулила обещанную, как главный приз, командировку в Алтайский заповедник.
Костя моргнул левым глазом.
– Есть у кого перекурнуть, каторжане? – обратился он к присутствующим, большинство из которых слегка перекосило от такого обращения.
– Привет! – заметил он мужика, обнимавшего урну.
Из медитационной позы Тетерев перешёл в позу разбросанных конечностей. В углу металлической коробки автозака он сидел как в мягчайшем релаксирующем кресле. В отличии от остальных присутствующих, он, похоже, единственный находился в своей тарелке и вовсе не желал из неё уходить.
– Дружок, какими судьбами тут? – спросил Тетерев. Костя не был расположен к беседам, а уменьшительно-ласкательные обращения так и вовсе выводили его из себя.
– Случайно шёл – с девушкой хотел встретиться… Не как свидание… Для съемок… Для студийных фотографических съёмок, конечно. Я фотограф… – упоминание Инны тут же его сконфузило.
Но Тетерев будто бы пропустил вышесказанное мимо ушей.
– Молодец, бро, а я как захожу, так сразу вижу – активистушка сидит. Сопротивляется. Борода – конспируха что надо! – Тетерев подмигнул Мальцеву и всем присутствующим глазом, под которым красовался фингал.
«Ещё один к бороде прицепился», – недовольно подумал Костя.
– Будем! Ладненько, но нам, напарничек, перед тем, как действовать, нужно… Как это… Скрестить идеологические линии.
– Что сделать? – предложение Костю несколько обескуражило.
– Тсс, сейчас я всё объясню.
С этих слов начался такой невероятный поток идиотической мешанины, что Мальцеву в какой-то момент сделалось дурно.
Тетерев начал «с простого, чтобы понятно было». С кейнсианства, учений Аристотеля, «не возжелай жены ближнего своего», продолжая Египетским национализмом середины двадцатого века, потом появились Рокфеллер, Компанелла и весь коммунистический блок из множества фамилий, которые Косте не говорили ровным счетом ничего, лишь обнажая дыры в так и не сгодившемся гуманитарном образовании. На индийских ведах он остановился подробнее, отметив, что Кириллица и алфавит индусов на самом деле схожи, как близнецы-братья.  Иван Грозный был объявлен тайным проводником либеральных идей в Новое время. Авраам Линкольн предвосхитил итальянские красные бригады, а устройство ИРА оказалось сходно с курятными комициями. То и дело всплывали фамилии Михаила Бакунина и Лао-Цзы. Главным врагом исламистов был объявлен истончающийся озоновый слой. Национально-освободительная борьба народов Африки приравнивалась к покорению космоса Китаем. Интернет был создан табачными компаниями, когда кто-то спросил его почему – Тетерев громко рассмеялся и развесистые дредды на его голове зашелестели. Со славянских богов он легко переключался на рассуждения про собаку Павлова и сланцевую революцию. Население Чукотки активно вербовалось Японией, сети мирового заговора оплетали рынок электронных сигарет. Отдельной строкой в докладе рассказывалось про манипулирование сознанием через дабстеп и секретные ингридиенты в формуле колы, которые якобы придумали ещё алхимики. Ленин с детства был поглощен скопством. GPS до сих пор настраивают на чтение мыслей. Тайны Бермудского треугольника более не существовало…
В салоне автозака, кто-то как Мальцев сидел, уставившись в пол, кто-то посмеивался и качал головой. Пару раз прозвучало недружелюбно-раздраженное:
– Может хватит уже?
Не обращая внимания, Тетерев продолжал вещать.
– Дружины мои гарные, что же тут нахрен творится?! Вот ис хеппенд виз ас?! – перешёл он внезапно на ломаный иностранный.
Автозак, меж тем, уже двигался по направлению к полицейскому участку, сигналя кому-то на ходу.
Костя хотел было воткнуть в уши какую-нибудь музыку. Самый жесткий хардкор подошёл бы, лишь бы не слушать бред «активистушки». Жаль, плеер отобрали при задержании.
Он мог бы познать много «любопытного», если бы слушал, однако перестал следить за нитью уже на ведах и сидел, уставившись в пол. Невыносимо хотелось отвлечься от окружающих и белого шума тетеревских измышлений. Благо того, слушают его или нет, особенно не заботило.
Костины мысли вновь заполнила девушка, только на этот раз без негативов – одни цифровые фотографии.
Какими же словами описать Инну человеку, который ни разу её не видел? Удивительная, совершенная… По правде говоря, Костя не был силён ни в эпитетах, ни, тем более, в метафорике. Окружающий мир он привык описывать и подчёркивать в нём нужное с помощью фотокамеры. «Фотография – это не брать, фотография – это отдавать», – сократически изрёк как-то раз наставник, но в данный конкретный момент сознание Мальцева занимал не он, а идеальный прикус Инниных зубов, в белоснежной улыбке, обрамлённой нежно-алой помадой. Важна любая мелочь, точнее мелочей нет вовсе, есть детали! Например, прядь светло-русых волос, приподнятая порывом ветра на фоне решётки в весеннем парке – совпадение нескольких деталей и вот уже чудо неповторимого кадра вступает в свои права! Закрыв глаза, Костя мысленно перелистывал её портфолио, всякий раз находя что-то новенькое, незамеченную ранее тонкую деталь. Инна умела удивлять и в данный момент помогала ему отрешиться, хотя бы закрыв глаза, забыть суматоху, в эпицентре которой он неожиданно для себя оказался.
Мальцев представил себе несколько пробников, где Инна позирует ему на площади на фоне Владимира Владимировича в бронзе. Он так и планировал сделать приветствовать её при встрече удачным снимком её жизнерадостного личика. Немного детского, если присмотреться, чуточку курносого, с широко распахнутыми радостными голубыми глазами, ещё более окрыляющими взгляд линиями бровей, не нарисованными карандашом, как это нынче модно, а натуральными, тонкими, будто природа рисовала каждое одним точным прикосновением. Костино воображение фотографировало её снова и снова, преображая места съёмок то в осенний лес, то в декорации на фотостудии, то в скейтерскую площадку, то вообще – в Венецию или Париж.
Антуражи он придумывал так, чтобы они вписывались в образ и стиль одежды, выбранные для самой Инны.  Но вот дело дошло до «ню».
Костя снимал «ню» всего лишь раз. По заданию Никитича. Но получилось, как считал Мальцев неважно, и именно из-за модели. Ателье Никитича заключило договор с модельной школой и оттуда прислали какую-то манерную фифу с тягой ко всяческому «ретро». Снимки, видите ли должны быть исключительно чёрно-белые стилизованные, как ей надо, позирует она сама. Полчаса непрерывно капризничала, что несомненно отразилось на результате – первый блин комом. Что касается Инны… Костя старался даже думать об этом с особой осторожностью. О том, чтобы заговорить об этом и речи не идёт. Сперва нужно доверие, без него в такой тонкой и деликатной работе никак. «Ню» подождёт.
Костя видел в Инне задел на большое будущее, а именно он воображал собственную фотостудию, ателье “Maltsev” с обязательным копирайтом в углу кадра и Инна была бы лицом компании, и тепло улыбалась бы всему миру с обложек иллюстрированных журналов…
Между тем, в автозаке Тетерев привлёк внимание общественности. Из любопытства ли или же просто за неимением альтернатив кто-то даже пытался вступить с ним в полемику.
– Так на какой же платформе вы, прошу прощения, состоите? – вкрадчиво поинтересовался интеллигент, который совсем недавно перечислял конвенции. В отличии от Мальцева он пытался проанализировать тирады, пожёвывая душку очков и стараясь не шевелиться, чтобы не потревожить прикорнувшую на плече супругу.
– Что вы имеете ввиду, компадре?
– Ну, вы сторонник власти, или нейтральны к ней, или оппозиционер?
Все уставились на Тетерева, ожидая что тот ответит.
– Я абсурдоционер! – не без гордости заявил свою позицию активист и, для пущей убедительности, саданул кулаком в татуированную грудь.
По автозаку пробежали смешки. Грёзы Мальцева разлетелись в щепки.
– Все мы здесь оказиционеры, – печально подытожил интеллигент.
Костя закрыл лицо рукой, что на молодёжном сленге зовётся фейспалмом. Тетерев продолжал:
– Вот мой дядя – реальный был диссидент. До мозга и костей. До кончиков пальцев. Самых честных правил! За столом камня на камне от совковой власти не оставлял. Болел исключительно и принципиально против наших. Мамка рассказывала, что, когда в каком-то приснопамятном году наших вздёрнули на клюшке чехи, он был вне себя от счастья. Он работал переводчиком, переводил на русский с английского. Много лет мечтал свалить из совка. Строил какие-то схемы, планы по пересечению границы от Монголии до Северного полюса…
– И как? – поинтересовалась присевшая возле зарешеченного окна женщина.
– Нет, фроляйн, не выгорело. Как раз к перестройке в башке у него начало нехило штормить, – Тетерев сделал характерный жест у дреддов. – Я уже повествовал, что он, типа, переводил литературу. Он вдруг обнаружил нехилую часть русской литературы, которую просто необходимо донести до западного читателя. Так он стал переводить на инглиш Марка Твена, Чарльза Диккенса, Джека Лондона. – Тетерев истерично хохотнул. – Типа, это на самом деле русские писатели, но, типа, ввиду какого-то издательского заговора их не хотят переводить и доносить до мировой литературы. Сперва сочли, что это шутка, но потом посерьёзке упекли его в психушку, где огодя пару лет дядя прижмурился, отдал душу Кали, переехал в Вальгаллу к семидесяти невинным девам, ну вы поняли.
– А кто упёк? КГБ?
– Не… – прищурился Тетерев и погрозил пальцем. – Филологи!
Автозак остановился и заглушил двигатель.
– Приехали, – обрадовался кто-то.
В кабине хлопнули двери, после чего автозачная общественность заметно оживилась. На железной дверце скрипнул замок, через открывшийся проём хлынул свежий уличный воздух.
– Так, выходим по одному! – прозвучала команда. Присутствующие заёрзали и, неуклюже отрывая седалища от железного пола, стали продвигаться к выходу. Туда же устремился и Мальцев, пропустив вперёд Тетерева, от которого обильно несло человеком, забывшем про душ на недельку-другую.
– По одному на второй этаж… На второй этаж поднимайтесь, – инструктировал кто-то снаружи.
– Сейчас, сейчас, подожди… – прошептал Тетерев Мальцеву, тот в ответ только нахмурил брови.
– Следующий. Следующий. Следующий, – командовали снаружи. В голове у Мальцева зазвучала печальная песенка бэнда Алекса Харви. «Куда они подевали мои вещи и когда вернут?» – задавался он нелёгким вопросом.
Автозак стремительно пустел: выпрыгнула уже чета интеллигентов, студент, девица на каблуках и похожая на учительницу женщина, приковавший себя к урне мужчина и многие другие, наконец очередь дошла до Тетерева. И когда на очередное «следующий» никто не выпрыгнул, сопровождающий сотрудник полиции подумал было, что это все.
– Хрена вам, штафирки! – проорал кто-то изнутри, высунулась татуированная мускулистая рука, дверца автозака захлопнулась.
– Э-э, – удивились снаружи.
– Э, ты чего творишь?! – испугался Костя внутри, Тетерев как вкопанный встал между ним и выходом. – Выпусти меня!
– Ракета, все козыри у них, нам будет нелегко…
– Вы там совсем офанарели! А ну на выход! – надрывались снаружи.
– Но мы должны!
Меньше всего на свете Косте хотелось нарываться на новые неприятности, но они, похоже, вновь нашли его сами. Он попытался оттеснить Тетерева, но это было не так легко, резким поворотом головы тот хлестнул Мальцева дреддами по лицу.
Обстановка накалялась, снаружи были недовольны:
– Считаю до трёх и швыряю «черёмуху». Ра-аз!
– Эй, хватит! Выпусти меня! – взмолился Мальцев.
– Два-а!
– Ничего, братишка, мы докажем им, что мы не пироги… – произнёс Тетерев после чего заорал во всю глотку. – Vers Cuba libre!
Резко вывернувшись Костя кое-как сумел протиснуться подмышкой у Тетерева и ударом лба открыть дверь. Выпрыгнув, он очутился во дворе районного полицейского участка, в аббревиатуре – РУВД. Не успев разобрать что к чему Костя схлопотал небольшой подзатыльник.
– Ишь, бузотёр! – трое одетых в камуфляж полицейских с озабоченными лицами недобро поглядывали на него. Во взгляде их Костя прочёл, что пора бы ему сматываться, и поспешил в здание РУВД. Во дворе началась какая-то возня, от которой он старался убраться как можно дальше. Хотелось поскорее забыть весь этот день, но мешали зелёные плохо освещённые стены участка со стендами какой-то справочной информацией и расплывчатыми чёрно-белыми распечатками «Внимание, розыск!» Предстояли ещё какие-то процедуры.
В коридоре второго этажа, такого же невзрачного, как и всё остальное в этом здании, толпилась знакомая автозачная публика. Женскую половину усадили на скамеечки, мужская переминалась с ноги на ногу под присмотром хмурого и донельзя худощавого курсанта. Вызывали по фамилии.
– Гриневский! – послышалось из комнаты номер 202. Опершийся на стенку молодой человек в джинсовом костюме, очнулся от небольшой дрёмы и проследовал в кабинет. Минут пять-семь спустя он вышел, шелестя каким-то протоколом.
– Первый этаж, направо, через проходную, – подсказал курсант. Парень кивнул и, тихонько присвистывая, ушёл прочь.
Очередь двигалась медленно, Костю никак не вызывали. Мобильный, телефон, камера, паспорт – у них. Флэшка с его фотографиями со свадьбы всё ещё при нём, Инна, даже думать не хочется, расстроилась и ушла… Придётся мириться и просить прощения, в конце концов, ему, прежде чем отпустить, выдадут какой-то там документ о задержании. Он покажет ей, она пожалеет его. Как знать, может, вся эта кутерьма даже сделает их ближе?
Костя стал вспоминать их первую встречу. Фотографы из разных модельных и информационных агентств, школ, студий, просто фрилансеры, устроили флэшмоб на веранде кафе в центре Москвы. В ходе весёлого творческого междусобойчика его и Митю познакомили с группой очаровательных девушек, одной из которых и была Инна. Бирюзовое платье, жёлтая сумочка – море летнего очарования. Никитич, кстати, рассказывал как-то про своих многочисленных муз и про заочную влюблённость в Сьюзан Зонтаг, но сейчас речь не о нём. Костя достал планшет и рассказал о фотопроектах, которые его заинтересовали. Тем же самым поделилась и Инна. Непринуждённый обмен телефонами и электронной почтой, приветливая улыбка, игривый жест с её стороны: её наманикюренный пальчик водит по дизайнерской футболке, а губы читают подружкам вслух забавный английский текст. Костя смущённо обещает подсказать интернет-магазин, где продают такие. Скромничает, будто бы в школе была только хорошисткой, но инглиш знает на отлично.
Ещё Инна любит читать, её любимые авторы: Воннегут и Мураками. В отличии от многих девушек её круга, которые только и разглядывают картинки в глянце, а потом двух слов связать не могут и со слезами просят объяснить слово «асимметрия».
Непосредственность, не даётся Инне просто так – ядовитые языки выдавливают из себя подлые сплетни. Костю это раздражало до нельзя. Он давно заметил: чем красивая девушка непосредственнее, тем больше охота всяких серых личностей очернить её. У некоторых фантазия только так и работает – на мерзости…
– Генрих Карлович, – в кабинет 202 вызвали мужика, почему-то по имени-отчеству.
«Ну, сколько можно?!» – вскипел Костя. В коридоре РУВД он остался один, последний из его сопутешественников был вызван только что и пребывал внутри кабинета 202 уже десять минут. Все остальные в разном расположении духа с копиями протоколов в руках уже покинули здание полиции, ушли восвояси, а его как на зло чья-то немилостивая рука поставила в самый конец списка. При том, что он, возможно, единственный, кто оказался здесь по ошибке.
– Мальцев, – крикнули, наконец, из кабинета, когда последний демонстрант вышел и вздохнул с облегчением.
Вздохнул с облегчением и Костя, поскольку считал, что предстоят какие-то незначительные формальности, по истечении которых ему вернут паспорт, мобильник и камеру.
– Ба! Какие люди в Голливуде! – приветствовал вошедшего оперативник, будто они были знакомы уже сто лет. Костя растерялся. – Чего стоишь? Проходи, садись, потарахтим, покумекаем.
Опер лукаво улыбнулся. Это был молодой парень, видимо, Костин ровесник, только более плотного телосложения и ростом чуть ниже. У него были светло-карие суетливые глаза, немного красные от недосыпания; светлые волосы, с уставной стрижкой «2 мм» и вечно не то ухмыляющееся, не то изгаляющееся выражение морщинистого лица.
Он сидел спиной к окну в конце кабинета с светло-зелёными стенами за небольшим письменным столом и постукивал пальцем по какой-то клавише на клавиатуре.
Примечательного в кабинете было немного: два письменных стола заваленных бумагами, папками с номерами КУСП. Забитый тем же самым шкаф. На подоконнике перед зарешеченным окном с открытой форточкой стояли горшки с цветами и пластиковая бутылка с водой для полива. На стенке – календарь, возле двери – вешалка, рядом с которой стояли две пары обуви. Подойдя ближе к столу по скрипучему паркету и присев на расшатанный стул Костя увидел ещё небольшой сейф в углу. На этом убранство оперского кабинета себя исчерпывало.
Помявшись немого Костя осторожными шагами проследовал к стулу.
– Старший оперуполномоченный Артём Шабунин. Давным-давно уже хотели провести эту беседу, просто дождаться её не могли! Что скажешь, готов потарахтеть?
Не понимая о чём идёт речь и как реагировать на это «давным-давно», Костя еле заметно кивнул.
– Ну, да…
– Вот и правильно! А чё ж не поговорить-то, да? Поговорить всегда можно! Вообще-то надо разговаривать, – затараторил Шабунин. Он быстро дышал и не в такт медленно стучал пальцем по клавише на клавиатуре, это выводило из себя и сбивало с толку. – А ты ведь смелый, вон как на стуле, как барин развалился!
Ощущающий каждую пружину под собой Костя сидел, застенчиво сложив ладони.
– Что?
– Да, ладно! – Махнул рукой Шабунин. – Ты же крутой! Матёрый волчище. Зачем скромничаешь?
– Я не по…
– Всё ты понимаешь. Ваньку только решил повалять. Зачем?
Потупившись, Костя тяжело вздохнул.
– Чего вы хотите?
– Хотим знать, чем оправдано ваше… противоправное поведение, – внезапно перейдя на «вы» заявил оперативник.
– Слушайте, я… – пытался было что-то возразить Костя.
– Нет, «послушайте» – это ты! Не хочешь по-хорошему, тогда давай с самого начала. – Шабунин покачал головой будто бы был разочарован. Он перестал стучать пальцем по клавише и несколько раз щёлкнул мышкой.
– Имя, фамилия, отчество.
– Мальцев Константин Евгеньевич… – пробормотал Костя.
– Прям барин, мог бы и обычнее что-нибудь придумать. – прокомментировал странно Шабунин. – Ладно… Дата, место, время рождения.
– Город Тюмень, Тюменская область, двадцать восьмое июля восемьдесят восьмого года, – пробормотал Мальцев. – Будто вы сами не знаете.
Он кивнул в сторону лежащего у полицейского на столе собственного паспорта в подарочной креативной обложке с надписью красивыми буквами: «гражданин Галактики».
– Хех, почти ровесники, – осклабился Шабунин, нижний клык явно вставной. – Место проживания?
Костя нехотя назвал адрес квартиры, в которой снимал комнату, в Алтуфьево.
– Во-от, конспиративная квартира! Уже интереснее.
– В смысле?
– Подожди, – отмахнулся Артём Шабунин. – Делаем пометку: «Без определённого места жительства». Работаешь где?
Костя не хотел, чтобы Никитича беспокоили из-за этого недоразумения, но быстро сообразил, что отнекиваться бесполезно и назвал адрес и телефон фотоателье.
– Это что, прикрытие такое? – очередная ухмылка на оперском лице вновь обнажила вставной зуб.
– Какое ещё прикрытие? – недоумевал Костя.
– Прикрытое, – парировал Шабунин и хохотнул. Он демонстративно и громко шлёпнул по клавише enter и многозначительно изрёк: – Всё! Установочные данные собраны. Теперь можем и потолковать.
Он достал сигареты и жестом предложил одну Мальцеву. Тот отрицательно помотал головой.
– Здоровенький? Я понимаю, когда вся жизнь борьба – здоровье беречь надо.
Артём замолчал, посмотрев на допрашиваемого пронзительно прищурившись.
– Вы о чём вообще? – Костя просто не мог понять, как реагировать на происходящее.
– Да, ладно тебе. Всё уже, спалился, но сидит тут и продолжает отнекиваться. Однако стойкость – уважаю.
– Можно мне…
– Крутой – сразу вижу. Борода зачётная, в целях конспирации, конечно же. Фотоаппарат. Сандали, кстати, чтобы быстро ретироваться надел? – Артём указал под стол на обувь Мальцева.
– Нет…
– Чего нет-то? Про тебя уже давно слухи ходят.
– Вы меня с кем-то путаете.
– Да с кем тебя перепутаешь? – Шабунин откинулся на спинку стула. – У нас давно уже информация была, что приедет тип из провинции – нереально крутой перец. Активист до мозга и костей. Борец с пламенным сердцем в груди, который такую воду начнёт мутить, что остальным и не снилось. Отмороженный на всё голову, – Шабунин постучал себя по голове. – Вот ты и попался! Давненько мы этого ждали!
– Это не я! – возмутился Мальцев.
– Ты, ты! Я вас с первой же секунды выкупил, Мальцев Константин Евгеньевич. Или как тебя по серьёзке зовут? А?
– Так и зовут!
– Не чеши, документы скорее всего липовые! Мы ведь выясним.
– Выясняйте. Только время потеряете.
Косте вдруг показалось, что надо бы позвать адвоката, как в зарубежных фильмах. Только денег на юриста у него специально не водилось, с самого переезда в Москву он жил копейка в копейку, отдавая значительную часть заработков за комнату. Да и на кой ему адвокат, если речь и не о нём вовсе?
Происходящее в текущий момент в кабинете, казалось ему каким-то дурным похмельным сновидением – съемка с черно-белым фильтром, с малой резкостью и искажающими линзами, фотообман.
– Значит, своё ФИО вы подтверждаете.
– Подтверждаю, – кивнул Мальцев.
– А по нашей информации, ты и не Мальцев вовсе, а Шпик!
– Какой ещё Шпик?
– Шпик Денис… Прохорович, – Шабунин погрозил пальцем. – Нас не проведёшь.
– Бред! – кинул раздражённо Костя. Глаза оперативника в ответ на это восклицание округлились и сверкнули. – Да, что вы от меня хотите!? Позвоните в фотоателье, там всё подтвердят!
– Твою легенду?
– Да…
– То есть, есть какая-то легенда? – моментально среагировал Шабунин.
– Нет!.. Что я… Это я.
– Уважаю, уважаю, – Шабунин достал телефон из кармана штанов. – Мне говорили, что тебя так просто не расколешь. С виду такой типо интеллигентик с бородёнкой, фотоаппарат, футболочка… Но внутри-то кремень! – Он поднял кулак, и прежде чем Костя успел открыть рот, продолжил. – Без Рухи тут никак не обойтись. Хочешь Руху позовём?
– Кого? – недоумённо нахмурился Костя.
– О! – обрадовался Артём Шабунин. – Это самый безбашенный в нашем отделе. Обмороженный тип – его все даже свои боятся. Я боюсь. Честное слово, не знаешь, чего и ожидать. В любую секунду может выкинуть такое, что… – он махнул рукой. – Дальше будем Ваньку валять?
Шабунин засёк испуг на Костином лице, достал мобильник и многозначительно изрёк:
– Что ж, ты не оставил мне выбора, дружок, – он приложил трубку к уху. – Алло… Рух… Слушай можешь в кабинет к нам зайти… Да, тут этот, про которого все говорят… Упёрся… Погодь, погодь, ты таблетки по утру выпил?.. Что-о?! Забыл? Только в руках себя держи, хорошо?.. Чтоб в глазах не потемнело. Чтоб не как прошлый раз, до темноты красную отмывали… Заходи, ждём-с.
Косте стало не по себе, когда он услышал резкие шаги в коридоре. Спустя считанные мгновения дверь кабинета отворилась. Костя обернулся: в дверях стоял молодой кавказец в тёмно-синем спортивном костюме с белыми полосками по бокам. Голова его была наголо выбрита, а на подбородке наоборот обильно росла щетина. Дополняли картину зубочистка в уголке рта и брутальные солнечные очки, в которых Мальцев мог разглядеть собственное отражение.
«Фотографируя» зашедшего Костя моргнул несколько раз, поймав все возможные планы и ракурсы.
– Привет, как живёшь?
– Ничего, нормально.
Несколько странно поприветствовали они друг друга.
– Он?
Артём кивнул коллеге, после чего тот брутальным движением извлёк из кармана спортивной куртки красное удостоверение, одним пальцем развернул его и буквально ткнул в Мальцева.
– Оперуполномоченный Руслан Окоев, – нарочито бася южным акцентом, представился он.
На фотографии в удостоверении без очков, зубочистки, щетины и в полицейской форме оперуполномоченный выглядел не столь угрожающе. Такое несоответствие документов и внешнего вида потрясло Костю до глубины души.
– Говоришь, крутой? – поинтересовался оперативник Окоев у коллеги.
– Вообще, – не моргнув глазом, подтвердил Артём. – Смотрит борзо, знаешь, с вызовом так. – Шабунин прищурился и гримасой изобразил взгляд допрашиваемого, а Костя просто сидел… и не мог поверить ни своим ушам, ни своим глазам. Последние несколько часов он находился в состоянии перманентного культурного шока от всех «прелестей» знакомства с системой охраны правопорядка.
– Э, ладно, на чистоту будем разговаривать тогда… Будем? – в грубой форме поинтересовался Окоев. Он сделал несколько шагов и присел на край стола прямо перед Мальцевым почти в упор, буквально нависая над Костей.
– Вещдоки, – буркнул Шабунин и выставил на стол знакомый пластиковый контейнер синего цвета. Костя вдруг заметил, что в шкафу со стеклянными дверцами таковых стояла целая стопка – несколько десятков вложенные друг в друга. Он вспомнил, сколько людей перебывало в этом кабинете до него, но, кажется, ни с кем так долго и подробно не возились, да и помощь оперуполномоченного Рухи отчего-то потребовалась только теперь.
Из контейнера Шабунин извлёк Костины вещи: телефон и, самое важное, фотокамеру. На глаз Мальцев оценил, что объектив и корпус целы. Когда же извлекли его телефон он даже попытался взглянуть на экран – посмотреть количество пропущенных вызовов от абонентов «Инна модель» и «Стёпа ателье», однако Шабунин сразу же положил аппарат экраном вниз. Самовольно взять его со стола Костя не решился.
– Так, так, что тут у нас? – Шабунин напоминал ребёнка, азартно оглядывающего новогодние подарки.
– Фотоаппарат зачем… шпион что ли? – с ходу предположил Руха.
– Я уже сказал, что работаю в фото… – начал Костя.
– Может он пацанов наших на митинге фотал? – Руха с угрозой посмотрел на него.
– Включите и проверьте... – устало произнёс допрашиваемый и указал на камеру.
– Как это она тут включается, как-то по-хитрому…
– Дай сюда, – выхватил камеру Шабунин.
«Макаки с флейтой», – Мальцев молился лишь о том, чтобы не уронили.
Кое-как разобравшись, оперативники включили просмотр фотографий и стали их перелистывать, наткнувшись сначала на людей с эскалатора и вагона метро, потом на арку, которую Костя фотографировал утром, а потом и на остатки с фотосессии на вчерашней свадьбе в элитной гостинице.
Когда дошли до фотографий праздничного стола, Шабунин не удержался:
– Вот это да! Шикуете… оппозиционеры. Целый бал устроили!
– Это свадьба…
– Воу! – воскликнул Руха, когда дошли до фотографий известного шансонье, как рядового гостя свадьбы. Оперуполномоченный Окоев слушал его много лет на пиратском диске в автомобиле, а встретить вживую мог только и мечтать.
Оперативники переглянулись. У Мальцева появилась надежда, что теперь, когда всё прояснилось, ему дадут, наконец, позвонить Инне и отпустят, но после первых же слов Шабунина вновь схватился за голову:
– Теперь у нас ещё больше подозрений, – заключил тот. – Будем пробивать по шпионажу.
Окоев кивнул:
– Да, давай-ка всё сначала, чтобы ничего не упустить… – он смотрел на Костю прямо в упор, жевал жвачку и картинно потирал сбитые костяшки на правой руке. – Вот ты пришёл на политическую акцию в оранжевой футболке. Тем более, вы заранее в сети о флешмобе договорились. Это как расценивать?
Костя оглядел свою футболку. Она не была оранжевой, а скорее серой с рисунком бутафорской ракеты оранжевой краской в стиле граффити.
– Футболка, как футболка, я её по скидке купил!
Руха обошёл допрашиваемого и указал пальцем ему на спину, где буквами было выведено: design.m&q.pro.
– А это чё значит?
– Не знаю, белеберда какая-то… Бренд.
– Не, – ухмыльнулся Руха. – Это уже лозунг!
– А ракета? – уточнил Шабунин.
– Призывы к войне?..
– Хватит! – вскипел Костя. – Отпустите меня уже! Или вызовите… как его, адвоката!
– Ах вот ты с нами как! – возмутился Окоев, а Шабунин подался вперёд:
– Может и отпустим, только сначала расскажи-ка нам про свою последнюю политическую активность… М-м, годика за два, например.
– Да нет никакой политической активности! – негодовал Костя Мальцев. – Нет! Мне фиолетова политика, поняли!?
– Но! Но! – вполоборота завёлся Руха – Так мы тебе и поверили! Да у тебя же на бородатой роже написано, что ты революционер! Гевара ми контара!
Костя невольно дотронулся до заросшего подбородка.
– Да я её на спор растил! Завидуешь?
Руха вскочил со стола, на котором сидел. И сверкнул всеми тремя полосками своего костюма.
– Артём, оставь-ка нас минут на десять. Прямо здесь в кабинете в спарринге поработаю. Один на один!
Оперуполномоченный Окоев встал в стойку и провёл несколько комбинаций в сторону собственной тени. Костя вжался в стул.
– Э, Руха… Рух, не надо! – тут же бросился защищать допрашиваемого Шабунин. – Опусти кулаки… Руха – дерзкий пацан.
– Рассказывай давай всё! От начала и до конца! – всполошился кавказский оперативник.
– Что рассказывать?
– Зачем на площадь пришёл?
– С девушкой встретиться.
– Такая же активистка как ты?
– Нет. Она не… Я не… – осёкся Костя. «Не хватало, чтобы они ещё про Инну распрашивали! Ещё и до неё докапываться начнут!» – соображал он.
– Ладно, почему ты сегодня в районе восемнадцати ноль восьми, – Шабунин достал какую-то бумажку с печатью и зачитывал с неё. – «находился на площади», «выкрикивал антиправительственные лозунги», «размахивал плакатом "Клику – долой!"», «приставал к прохожим с нецензурной бранью», «писал маркером на стене». После чего «был задержан сотрудником полиции и препровождён в отделение полиции для составления административного протокола».
Уже на «нецензурной брани» Костя отрицательно мотал головой, а на слове «препровождён» от недавних воспоминаний его натурально перекосило:
– Ничего этого не было!
– Как так?! – развёл руками Шабунин. – А вот прапорщик Косогоров, пишет в рапорте, что было? Кому верить?
– Мне.
– А зачем это нашему товарищу прапорщику врать?
– Не знаю, – скуксился Костя. – Я просто шёл. Шёл, и всё.
– Шёл, осмысленно? – уточнил Шабунин.
– Ну… да…
Шабунин сделал пометку в протоколе.
– То есть ты подтверждаешь, что вполне осмысленно шёл?.. – он выдержал паузу, ожидая реакции допрашиваемого.
– Подтверждаю, – кивнул Мальцев.
– На совершение противоправного деяния.
– Что?.. Не-ет! – вскрикнул Костя.
Лица оперативников задёргались, оба пытались подавить подступивший смешок. После этого самообладание Костю покинуло:
– Да, что вы творите-то, б**ть?! Что вы лепите?! Я просто шёл мимо, б**ть! Мне не интересна, на**й, никакая ваша политика, б**ть! Я вообще не при делах! Даже в выборах б**ть ни разу не голосовал! Ни разу, б**ть! Всех отпустили, а меня уже сколько времени мурыжите! Все мозги мне вы***ли! На**я?!
Возникла пауза. Косте испугался, что за такую несдержанность его тут же последует какое-нибудь наказание, но реакция оперативников оказалась неожиданной:
– Ты… не матерись так, – добродушно пожурил допрашиваемого Шабунин, уже не скрывавший улыбки на лице.
– Да, будь спок, и всё устаканится, – кивнул Руха. Он слез с края шабунинского стола, чтобы больше не нависать над допрашиваемым, и сел за письменный стол рядом.
– Вы… можете… мне объяснить?
Оперативники странно переглянулись.
– Вот, смотри, – начал Шабунин уже совсем другим, располагающим к дружеской беседе тоном. – Ты ведь в среде фотографов там операторов вращаешься, так?
– Ну, так, да…
– Кто-нибудь из ваших на эти митинги ходит, а?
– Не знаю, возможно, может быть, – неуверенно ответил Костя, он не мог сообразить, к чему они клонят. – Подождите, а как же «революционер»? Как же «конспирация», «политическая активность»?
– Проехали, расслабься уже, – усмирил допрашиваемого Руха. – Понятно, что никакой ты не революционер, ты – креакл.
– Э-э, Рух, не выражайся ты так, – пожурил теперь уже напарника Шабунин.
– Кого не выражаться? Креакл – это креативноклассник, памятку по протестам почитай!
– Потом, – отмахнулся Шабунин и совсем уже по-свойски добродушно спросил Костю. – Ты, часом, не проголодался?
Костя пожал плечами. Оперативник открыл верхний ящик стоявшей рядом тумбочки и извлёк оттуда запакованные бургер, картошку-фри и банку газировки.
– Угощайся, если хочешь. Слушай, нам помощь твоя очень пригодится.
– Какая? – удивился Костя.
– Да, небольшая совсем, пустяки.
– Ну, пару раз на митинг с фотоаппаратом сходишь, пофоткаешь. Фигня ж вопрос?
Костя снова пожал плечами:
– Кого пофоткаю?
– Знаешь, робот-полицейский. – включился Окоев. – А ты у нас фотороботом будешь помогать?
Оперативники синхронно хихикнули.
– Вообще, ну не знаю, я, конечно… – начал Костя, но тут же был прерван. К кабинету приближались чьи-то тяжёлые шаги.
– Тёма, шухер – полкан идёт!
Дверь в кабинет громко отворилась. Вошёл рослый седой мужчина с круглой головой в серо-синем полицейском мундире, начищенных до блеска ботинках. Под мышкой у него была зажата увесистая папка с материалами.
– Ша;бунин, О;коев, чё вы тут возитесь? – промахнулся он сходу по двум ударением, будто насильственно перемещать их было частью его службы. – Опять на мо;ниторе играете?
– Нет, – отрицательно помотали головами оперативники.
– Где мои про;токолы по площади?! Мне уже час от главка на мозги капают! Бестолочи две!
– Товарищ полковник, мы почти уже… – попытался что-то возразить Шабунин.
– Варежку захлопни! Я говорю! У тебя с когда отпуск?
– С первого Августа, с завтрашнего дня.
– Вы же в Геленджик с женой собирались?
– Так точно, и билеты купил – нехотя ответил Шабунин.
– Значит, вовремя сегодня мате;риалы не сдашь – хрен тебе, не отпуск! Будешь на даче у тёщи раком корячиться! Хе-хе! – полковник хищно усмехнулся и повернулся уже к Окоеву и, совершенно не стесняясь посторонних, высказал о нём всё, что хотел.
Слушая, как распекают его недавних мучителей, Костя тихо торжествовал. Внутри, конечно, совершенно не подавая вида. Его глаз-фотоаппарат, за невозможностью воспользоваться собственной камерой, лежащей на оперском столе, фиксировал как скисли лица оперативников: один на полковничьи тирады чуть ли не встал на задние лапы, смотрел на начальника снизу-вверх, широко распахнув глаза, второй – наоборот, уставился себе под ноги и только кивал.
– Поня;ли?!
– Да, – согласились оба.
– Это тот? – спросил полковник, указав на Костю.
– Тот, – подтвердили оба.
– Так, Ша;бунин, О;коев, за мной в коридор! – разбросав последние два ударения полковник удалился. Не обронив ни слова, за ним последовали оперативники.
Костя остался один. Полковник в коридоре перешёл на шёпот, раздавая последние указания оперативникам. Костя не обратил на это внимание. Он осторожно наклонился вперёд и, минуя бургер с газировкой, достал из пластикового контейнера свою камеру. Подробно осмотрев её, с облегчением подумал: «Ни царапинки». Корпус, объектив – в идеальном состоянии. Душа его немного успокоилась.
Поскорее бы вся выволочилась эта волокита, вылезти б из неё, а не тратить время на размышление, как он в ней оказался… Да, да, да – все эти Пелевинские сентенции уже набили оскомину. Костя хотел поскорее вернуть флэшку в ателье или кинуться в ноги к Инне вымаливая прощение… Ах, какие у неё ноги. На одной студийной фотосессии в её портфолио она демонстрирует их невообразимую пластику в радостном прыжке. Оттолкнувшись пальчиками от пола зависает на фотоснимке в воздухе, подобно известному художнику, левитирует. Попросить её изобразить какой-нибудь эмоциональный танец, чтобы через стремительную череду кадров передать…
«Надо ещё, чтобы она меня простила…» – поскорее бы оставить позади этот день, одно досадное недоразумение. Такое видимо часто происходит, просто он не замечал. Но что же тогда делать, чтобы не видеть ни прошлое, ни настоящее в сепии?
Косте вспомнилась последняя встреча с Никитичем, когда тот опять припёрся в ателье под мухой в своём нелепом художническом берете. Это было несколько дней назад. Он вновь ударился в любимые воспоминания о том, как «охотился» на крачек в гнездовьях на Камчатке. Как утопил дефицитный объектив, не в меру увлекшись фотосъемкой. Как однажды в заповеднике опять же «охотился», только уже на взрослого тигра и опять же так увлёкся, что потерял приставленного к нему с настоящим ружьем егеря и бродил по заповеднику до глубокой темноты, лишь погодя вспомнив, что пытался поймать в объектив не кого-нибудь, а голодного хищника…
А все эти истории про поездку в воюющее Конго, или таджикистанские горы. Вообще, Никитич жаловался, что нормальный фотограф выбирает себе тему для творчества, а он всю жизнь распаляется, потому что ему интересно всё: и люди, и звери, и здания, и деревья.
Кроме самого Кости и Оксаны, занятых редактированием фотографий в ателье никого не было – все разбежались по делам. Никитич уселся рядом с ними с чашкой чая (в которой рижского бальзама больше, чем чая), и пустится в мудрствования на свой стариковский манер:
«Неугомонный я и камера моя. И ведь даже дурак поймёт: всё в жизни не сфотографируешь. А я как будто бы не могу. Всю жизнь ждёшь главного снимка, чтобы был эдакий opus magnum… Вроде Каповского «Республиканца». Роесся в старье. Смотришь снимки, альбомы: восемьдесят первый, восемьдесят девятый, девяносто третий. Один растиражирован, другой… Но главного-то, главного снимка такого, чтобы всё объяснил – нет его. И глаз уже не тот, и на Тибет не рванёшь, как на Памир в годы молодые. Даром что ли жизнь прошла? Потом посидишь, подумаешь – недаром ведь… Целую жизнь можно глазами увидеть, а фотокамера сохранит лишь мгновение. И то не всякое…
Не всякое, наверное, стоит сохранять, я думаю. И вообще, как бы крамольно это не звучало, не стремиться сфотографировать всё и вся… Где-то нужно остановиться. Даже не знаю… Что такое упущенный кадр? Это когда в заповеднике в трёх метрах от тебя из-под снега вдруг вылезает мишка, или когда ветер готов перевернуть вашу лодку в Нагайке, или когда защитник Белого дома или чеченец направляет калаш в твою сторону, красноречиво прицеливается и лопочет: «Тра-та-та». Что делать дальше, каждый решает сам…»
Никитич говорит, что в жизни каждого настоящего фотографа бывают моменты, когда глаз видит уникальный кадр, фиксирует его, но руки при этом оказываются пусты. «Отчаяние фотографа» – кажется, так он обозначил это чувство досады и бессилия. Когда уникальный момент упущен и едва ли представится ещё раз. Будет много чего другого, но вот такого уже больше никогда не будет.
Ничего сверхуникального в отделе полиции и комнате оперативников не происходило, тем не менее Костины руки будто рвались к фотокамере. Чтобы запечатлеть всё! Всё это безобразие, контрасты и диссонансы произошедшего с ним за последние часы. Отсутствие камеры в руках походило теперь скорее не на голод, а на фантомную боль от утерянной конечности.
Только теперь Мальцев понял, что наставник имел ввиду. Ему вспомнились и такие его пропитанные странным чувством слова:
«Я много где побывал. Я видел высотки, пылающие над осаждённым Сараево, видел сияние в полярную ночь над Карскими воротами – и все эти мгновения непроявленной плёнкой лежат в моей памяти и уйдут вместе со мной».
В тот день Никитич, видимо, поддал больше обычного и заснул прямо на стуле. Отвлёкшись от ретуши фотографий на компьютере Костя при поддержке Оксаны оттащили его в студийную комнату на диван лилового цвета – ещё утром там фотографировали какую-то модель или же просто девушку, заказавшую фотосессию. Пошарив в съёмочном реквизите, Костя нашёл только искусную белоснежную шаль и укрыл ей с присвистом посапывающего наставника.
Ещё минут пять вокруг было тихо, затем оперативники вернулись, вместе с ними пришёл коренастый сотрудник в форме.
– Позовёте меня, как закончите. – сказало он низким голосом.
– Хорошо, – ответил Шабунин.
Он уселся на своё место, Руслан Окоев – на своё, он что-то тыкал мышкой на компьютере. Вид у него был поразительно безучастный, будто никакого Кости Мальцева вовсе не присутствовало в кабинете.
– Константин Евгеньевич, – Начал Шабунин серьёзным, начисто лишённым прежней язвительности голосом. – Мне велено вам сообщить, что вы подозреваетесь в совершении противоправного деяния предусмотренного частью первой статьи триста восемнадцатой УК РФ. Согласно оперативным данным, – непроницаемо тараторил Артём Шабунин, читая с листка на столе. – и представленному рапорту, вы, участвуя сегодня в несанкционированном массовом политическом мероприятии, уронили сотрудника ОМОНа старшего лейтенанта Агафонова…
– Его уронишь – холодильная камера под потолок, – вклинился в поток канцеляризмов Окоев, Шабунин бросил в его сторону недовольный взгляд.
– Причинив тем самым ушиб затылочной части черепной коробки. С текущего момента в интересах следствия вы объявляетесь задержанным, до принятия решения о мере пресечения.
Костя открыл рот от удивления. Как и некоторое время назад он пребывал в замешательстве, которое трудно описать.
– Вы шутите? – но по виду оперативников становилось понятно, что на сей раз происходит что-то действительно серьёзное, чему они и сами, возможно, не рады.
– Пишут, что по бороде опознали, – тихо добавил Шабунин, не поднимая глаз от открытой перед собой папки.
Видя Костино ошеломлённое выражение лица, сбивчиво он продолжил:
– Слушай, это уже не наша юрисдикция. Мы по административке, вот… Тобой дальше следователи заниматься будут. Признаешься, может под подписку выпустят, не знаю… Короче, сам там уже будешь решать. Адвокат-то есть?
Костя отрицательно помотал головой.
– У тебя же родители в Тюмени живут, да? Если денег нет – могу дать со своего позвонить…
Костя стал думать о том, что же он скажет отцу и как расстроится мама, когда узнает о том, что произошло.

Май – Сентябрь 2014 г.,
лето – Сентябрь 2016 г.