Утром Кремнёв встал пораньше, оделся потеплее, отправился суетить людей, нельзя было упускать добрую дорогу, вдруг опять ненастье. Не прошло и двух часов как они уже двигались по хорошей дороге прямо на восток, надеясь достичь через неделю небольшой городок Глазов. Кремнёв строго наказал своим людям приготовить оружие и держать его под рукой, сам с дядькой Еремеем зарядили картечью свою пушечку и установили её на санях покрепче. Возок с оружием и огневыми припасами воткнули в средину поезда, так было надёжней. Однако пока ничего не случалось, поезд спокойно катил по накатанной дороге, народ приободрился, многие отправили вести о себе в саму Москву, их бойко карябал на кусках бересты писец князя, не задаром. Никон тоже отправил послание вместе с засоленной шкурой росомахи своему тестю Роману Гаврилычу. Иногда вдоль дороги попадались заброшенные деревушки, стоявшие на пригорках, вятские предпочитали селиться где подальше, чтоб не видно. Солнце, окружённое неясным полукругом, нехотя светило с высоты. Надвигался новый год, который теперь, вопреки старым обычаям, велено встречать зимой.
Так пристойно и двигались целых три дня, ночуя прямо на дороге с целью экономии времени и сил. Никон ехал верхом на своём гнедом жеребце, внимательно оглядывая окрестные места. И вот однажды, на обочине объявились трое раскольников, заросших бородами аж до пупа, крестились по-старинному уставу ни слова не говоря. Мужики все здоровенные, в хорошую сажень. Никон с Еремеем подъехали к ним, степенно поздоровались. Пошёл неспешный разговор, тугодумы они были ещё те, с трудом поняли стрельцы: просят сменять соли на куньи шкуры. Хоть и не сильно это было нужно Никону, послал он Анкундина к Арине, чтобы та отсыпала пару фунтов. Вскоре он вернулся, староверы брезгливо пересыпали соль в свой мешочек, слегка кивнули, выложили свои шкуры, числом три, выделка знатная. Повернули свои пятки и как будто растворились в мрачном лесу, ни шороха, ни звука.«Видал,какие кондовые», - сказал Еремей.
Сам Никон смотрел на раскольников весьма критически, ибо считал, всё в нашем мире обновляется, и держаться за старину бессмысленно. Потому что если детей не рожать - не будет наследников, свой дом не ремонтировать – будешь жить в землянке. Если не сажать в саду новых деревьев – останешься без яблок. Если не учить детей грамоте, любой их обманет, так наверно и веру надо подновлять, а на это есть царь и патриарх. Жизнь движется от копья к пушке, от сохи к плугу, а не наоборот. И сидеть в глуши лесной яко зверю, человеку непристойно: бог-то, конечно, бог, но и сам не будь плох. Замшелые догматики, схолиасты сочувствия в нем не вызывали. Поэтому он спросил Ерёму: "А ты хотел бы жить с ними?" На что тот кратко заметил: «Да ну их замшелых, сидят на старине, кое-что сгнило».
Быстрое зимнее солнце уже катило к вечеру, заканчивался ещё один день. Арина, рассматривая шкуры, сказала: «Эх, где же мне в них красоваться?»,-со смехом обкручивая одну вокруг головы. "Да ладно, есть у нас один стрелец по имени Матвей, вот он детям и тебе враз пошьёт обновы, залюбуешься", - промолвил Никон. Ввиду позднего часа ночевать пришлось прямо на зимней дороге.
Нашего домового печалила другая забота:виделась ему какая-то кровь и при чём скоро. Поэтому поздно вечером, с большим трудом, он вытянул из под облучка иноземный шлем Ника и привязал его верёвочкой к лёгкой броне. После пустился на редкий заговор: кровь можно остановить только кровью, так он проколол мизинец Никона в самом первом сгибе, выдавил малюсенькую каплю крови, долго колдовал над ней, этот заговор спасал от смерти в бою, лучше всякой брони. Затем вздохнул, поковырял в ухе и занялся детьми.
Только чуть рассвело завыла борзая сука Кремнёва, да так протяжно что сон, который одолевал людей, враз пропал. И вовремя завыла, выскочивший, из возка Никон сразу заметил неясную преграду поперёк дороги, быстро пальнул в её сторону из тульской пистоли, стрельцы тоже, вытаскивая оружие, собирались спешно возле своего головы. На дороге, вернее сказать поперёк неё, стояла толпа всадников с копьями над головой, протяжно завывая. Однако это никого не смутило, опытные стрельцы знали пока не узнают, сколько воинов и с чем идут, не сунутся. Отучили нехристей соваться русские своей картечью. Поэтому спешно разбиралось всё что могло стрелять и шиты против стрел. Скоро под прикрытием щитов, держа наготове фузеи, стрельцы быстро пошли вперёд и стали впереди обоза, загородив дорогу своими щитами. Татарва стояла на месте подзадоривая себя криками, Никон всё ещё надеялся взять ватагу на испуг, но не получилось, в тот же миг на них посыпались стрелы. Прозвучал неплохой ответный залп, расстояние было не больше тридцати саженей, полетели люди с коней, заварилась каша. Стрельцы бросились рубить нападавших пока те не опомнились, Никон рубился рядом с расстригой Анкундином, тот действовал большим палашом как заправский воин, громя налево и направо. В этот миг один татарин высоко задрав саблю хотел рубануть Никона по голове, не получилось, просвистел булат, вражья голова покатилась по земле вместе с руками. Двоих, нападавших с маленькими копьями, Никон зарубил неторопясь, по очереди, они медленно осели в снег, даже не поняв своей смерти. И еще один выскочил прямо на него визжа от ярости, зачем-то непрерывно тряся свою саблю в вытянутой вперёд руке. Глядя прямо в глаза нападающему, Никон сделал вид, что подался вправо, и хладнокровно отсёк ему руку ровно по локоть. На том сеча и закончилась, разбойники побежали в лес. На дороге валялось с дюжину убитых, несколько раненых лошадей бились с распоротыми животами, бегало три-четыре взмыленных коня, под плохими сёдлами. Но война на этом не закончилась, не успели люди Никона перевести дух, как грянул пушечный выстрел, это Еремей, прикрывавший тыл с десятком стрельцов постарше, пустил в дело картечь, подкравшимся досталось нехило, дядя Еремей подпустил их близко. "Хороша орудия",- заявил он, оглаживая еще горячую картечницу. Невдалеке валялись пяток нападавших, снег был залит кровью на большом пространстве, шестой разбойник висел на дереве зацепившись халатом за сук. Он еще шевелился, из разорванного живота висели кишки, один стрелец пальнул в него чтобы прекратить его мучения. Трофеев было немного, так плохонькие сабельки, да несколько коней. У русских была убита девочка лет восьми, выскочившая неизвестно за чем из возка, её задело стрелой за горло. Несчастные родители плакали над ней, проклиная татар.
Голова приказал попу-расстриге и Федьке Верёвкину собрать чужих покойников и посадить их возле, сваленного бурей, огромного кедра лицом на восток. Через час поезд уже двигался по бескрайней равнине, покачиваясь на снежных застругах.