Провал в преисподнюю

      
Поезд ритмично отсчитывал километры из пункта «Каникулы» в пункт «Дом. Школа. Новый учебный год».
- Бабушка! Бабушка! А что это-за развалины? – спросила я, глядя на огромный, какой-то жуткий каркас заводских цехов, похожих на скелет динозавра. Руины заросли травой и повсюду валялись какие-то обломки…
Лицо бабушки заметно осунулось, черты его обрели чеканную утонченность античной гравюры. Только бездонные синие глаза остались прежними, грустными от пережитой жизни.
- Я тебе потом об этом расскажу. Обязательно расскажу, - прошептала бабушка и ласково погладила меня по голове.

- Туда мы не пойдем! Там нет грибных мест. Там всё слезами и горем поросло, - вспомнились мне слова другой моей бабушки, с которой бреди мы по лесной туимской тропинке в поисках грибов.

Не ходите, дети, во Туим гулять! – это звучало пострашнее, чем туда, где гориллы и крокодилы…

- Сестренка! А давай рванем на Туимский провал! Хоть и жуть, но смотаться туда стоит!- как-то загадочно произнес мой брат, когда в одну из моих поездок в места родных очагов я застряла на недельку у своего двоюродного братца Лёшки.

И, вот, мы  - на провале: Альфа – не известно где, а Омега – перед нами: бывшая закрытая зона ГУЛАГа, место, где кирками и лопатами двадцать пять тысяч политзаключенных добывали медь, свинец, золото, вольфрам и молибден.
Старожилы говорят, что склоны этой горы были в буквальном смысле усыпаны заключенными, а к концу пятидесятых гора стала походить на соты, так ее «изгрызли», изрыли, избороздили…
Я вглядывалась в эти «соты», из которых все еще кое-где торчали рельсы для вагонеток. Во многоглаголании несть спасения – и мы просто молчали, с жутью вглядываясь в огромную дырищу посередь горы, где далеко-далеко внизу был огромный колодец, наполненный необычного цвета ярко-голубой водой.
Именно это и был «Туимский провал».

Не ходите дети…! Или: да минует меня чаша сия!

Как-то все уж слишком загадочно и просто одновременно: верхняя часть горы, диаметром около 300 метров, медленно разрушаясь, провалилась в пекло. Получилась огромных размеров воронка, которая засосала эти огромные скальные камни и покрыла их водой…  Вертикальные стены горы - до ста сорока метров высотой и чистейшее, бирюзового цвета, озеро…  Памятник человеческому горю, у руля стоящим амбициям…
Погрузиться до дна этого омута еще никому не удалось. А может и нет у этой жути днища, так как горе погибших было нечеловеческим, бездонным. А может и воды эти потому необычного цвета, что используют их черти для своих нужд в Аду…

- Я тебе потом об этом расскажу, - как-то загадочно произнесла моя бабушка тогда, в купе поезда. Не рассказала. Не успела.

- А знаешь, сестренка, - поведал мне Лёшка, глядя в эту адскую бездну, - отец говорил, что дед наш находил способы хлеб для заключенных передавать. Да не только он, многие…

А мне, просто молчавшей, слышался скрежет вагонеток, гулкие удары кирки о каменные глыбы и стоны, стоны, стоны… Во истину, имеющий уши…
На обратном пути мы молчали. Проезжая мимо остатков – останков страшных ГУЛАГовских бараков, я явно слышала, что камни эхом выражали свое негодование.
- И отчего эти бараки, этот каркас фабрики, не убрали?- подумалось мне.
А, может, и верно. Пусть память останется живой.
Отче! Отпусти им, ибо не ведали, что творили! И пусть все Савлы превратятся в Павлов…