Моя подружка, врач обычной районной больницы, замуж вышла, когда ей было уже глубоко за тридцать. Она как-то загадочно странно и одновременно очень просто взяла и привела своего Петровича к нам для знакомства рядком в новогоднюю ночь. Никто из нас тогда не полагал, что знакомство это будет иметь далеко идущие результаты.
- Болеешь, - глядя на мой, измученный гриппом, внешний вид произнес свою первую фразу в нашем доме Петрович, - знаю я этот вирус: от него или умирают, или дебилами становятся, сам болел…
В доме повисла тишина. Только елочка переливалась огнями…
Петрович, по его словам, до приезда в наш район, жил интереснейшей, «полной ежедневных рисков», жизнью. Он был летчиком, а летал не на каком-то там ИЛе, где всё за летчиков проделывает автопилот, а на «кукурузнике», где любая ошибка первого пилота неизбежно вела к гибели всего экипажа! Да-да, до Петровича я и сама не знала насколько опасен этот пресловутый самолет-кукурузник, и уж точно не ведала из скольких человек состоит экипаж такого лайнера, однако, точно усвоила, что именно Петрович был «первым пилотом».
На пенсию Петровича списали «по состоянию здоровья», но было у него в запасе заочное юридическое образование, а директору совхоза, бывшему его однокласснику, очень был нужен свой совхозный юрист. Так Петрович и приехал в наш район, правда на должности юриста «по состоянию своего здоровья» продержался недолго.
Выпить Петрович любил с куражом, с фейерверками, с прославлением своего имени по всем поселковым улочкам-переулочкам. В такие «просветленные» моменты он надевал свою лётную форму и «летел» в общество «знамением времени».
- Вениаминна!- громко кричал Петрович под окнами больницы, вызывая свою супругу, - Вениаминна! И бежала Вениаминовна, и совала ему в руку соточку-другую, дабы «улетел» побыстрее и не позорил ее.
Я всегда удивлялась, как она, умная, культурная, единственная дочь своих родителей, с золотой медалью окончившая школу и с красным дипломом - медицинскую академию, умудрилась найти именно Петровича. И внешность у нее приятная, и фигура-на загляденье, и, вдруг, Петрович… Но Вениаминовна стойко «пила свою чашу до дна».
В их доме, на видном месте, стояла его большущая фотография: Петрович-на фоне книжной полки с медицинской литературой. Вид у него был такой, что именно он сам и является автором всех этих трактатов, энциклопедий и справочников.
- Я веду глубоко горестную жизнь, если живу ее на сухую, - любил приговаривать Петрович.
Если Вениаминовна пыталась всеми возможными методами прекратить его запой, то Петрович, в образе Демосфена, Перикла, Фукидида (вместе взятых), выходил на высокое крыльцо дома и возмущался прямехонько «в люди»: «Я вообще не понимаю, как они в ЗАГСЕ нас расписали, когда ведь видели, видели, что я был выпивши! Народный суд должен решить! Сам пойду в заседатели!»
На самом деле, в трезвом человеческом состоянии, Петрович был очень даже не дурак. Сын учителей, с детства приученный к книге, читал он довольно много. У него была грамотная речь и, нужно заметить, абсолютно без скверны. Прибаутки, поговорки он находил на любой жизненный случай:
- Покончишь жизнь самообжорством, - приговаривал он, с любовью поглаживая пузо своего любимца-кота Жоры.
- Вот отчего жизнь такая серая? – загадочно спрашивал он, - не знаете! А все оттого, что сложили мы в нашей истории темное прошлое со светлым будущим и получилось серое настоящее.
- Для кого – всего лишь водительское удостоверение, а для ГАИшника – хлебная карточка, - иронично проговаривал Петрович, проезжая пост ГАИ.
А еще у Петровича был старый-престарый баян и играл он на этом баяне только в лучшем расположении духа, то бишь после пятого, а то и шестого тоста. Мало того играть он умел всего лишь одну-единственную песню, при этом баян растягивал так, что тот скрипел, пыхтел, чавкал, но голос Петровича заглушал эти звуки: «Не сыпь мне соль на раны! (пых, чух, пых – подпевал в такт баян), не говори навзрыд…»
Последний мой визит к Вениаминовне завершился еще несколькими вариациями Петровича на свободную тему:
- Ты вот чего, как неродная? Это глоток свободы можно не закусывать, а водочку- только под огурчик (Вениаминна, подтверди, что эти огурцы я сам солил!). Будь как дома и помни, что скромность укрощает человека.
Именно в этот мой визит Петрович на наглядном примере показал «новейший рецепт коктейля».
- Налей аккуратно двести граммов водочки! Теперь аккуратно, чтобы не перемешивалось, еще сто граммов, а теперь по капельке влей еще пятьдесят!
Я, как самая настоящая идиотка, наливала из мерной кружки эти граммы в любимый граненый стакан хозяина.
- Налила? А теперь отойди на три шага от стакана!
Взяв стакан, Петрович с важным видом влил в себя содержимое, медленно выдохнул и произнес: «Прекрасный коктейль! Все верно отмерила!»
Детей у Вениаминовны так и не получилось, виной тому был сам Петрович. Причины он обозначал всегда разные, и только в состоянии пребывания в «летной форме». Достаточно «весомыми» мне показались две: первая – оттого, что яд по полям распылял, а вторая – Чернобыльская авария, правда, сам он туда не успел…
Глядя на нас и слушая наши рассказы о детях-внуках, взгляд его становился виновато-тоскливым. И однажды… Петрович придумал себе фантомного сыночка Витеньку. Витенька очень интересно передвигался в пространстве. То он «звонил» Петровичу из Кубы (жаль, Вениаминны не было дома, а Витенька ей привет передавал), то он числился в «агентах ФСБ с важным заданием во Вьетнаме», а иногда «командовал ротой в одной из самых секретных в России военных частей…».
Нам, уже давним друзьям, было его по-настоящему жалко, а Вениаминовна с ним вообще никогда не спорила, ее таланту терпеть мы все поражались.
В последний же мой визит Петрович произвел «высший пилотаж». Мы сидели у телевизора с чашечками чая, когда примчался Петрович. Он был в своем обычном состоянии: из под куртки выглядывал китель пилота, на макушке красовалась фуражка летчика. Словом – «летал».
- Ну и где ты так?- вежливо и спокойно поинтересовалась Вениаминовна.
- Девчонки, вы не поверите! Витенька мой сегодня всего на часок заехал. Посидели, повспоминали. Жаль, конечно, что до Вениаминны не дозвонились. Шли мы уже на автовокзал, как слышим в сквере шепот: «А на посошок?»
Петрович втянул в себя побольше воздуха и на выдохе, совсем уже патетическим шепотом произнес: «Вот, как вы сейчас стоите, так и он напротив нас стоял. И так настырно зазывал! Витёк и говорит, великому человеку отказывать нельзя, тем более на посошок!
- А кто в сквере-то стоял?
- Кто, кто…Кто нам путь много лет прокладывал?
- В головах наших пронеслось вихрем с десяток версий, кто-же мог быть в нашем сквере…
- Так! А теперь уже без загадок!- требовательно произнесла Вениаминовна, - говори, с кем пил?
С кем, с кем… С Владимиром Ильичом Лениным!