Я уже рассказывал на страницах элджея про своего бывшего сотрудника Юру Островершенко, великого украинского поэта, который трудится ныне редактором на Одесском телевидении. Насчет поэтического дара ничего сказать не могу, по сей день единственные стихи на украинском, которые меня прут - это тексты группы БУМБОКС, но то, что на любой артистическо-богемной тусовке где наливают, вы всегда встретите Юрко - в этом можете не сомневаться:). И я всегда рад его видеть, если мы в одной кондиции конечно, потому что он веселый и прикольный. Над одним из его рассказов Анна, помнится, ржала долго. Рассказ основан на звукоподражательстве, поэтому вряд ли у меня получится воспроизвести речь адекватно, но попробую. И да, знатокам арабского просьба расслабиться:)
Юра тогда грыз гранит науки в Одесском университете, проживая в общаге на Французском бульваре. Однажды он готовился к экзамену, а в комнате, отведенной для проживания, как раз разразилась грандиозная пьянка. Честно говоря, я с большим скептицизмом отнесся к тому, что Юрец вместо участия в мероприятии предпочел найти место потише и поуединенней, это самый неправдоподобный момент во всей истории. Зато то, что произошло дальше, вполне в его духе.
В общем, забрел Юрка в комнату по соседству, где жили арабы из какой-то социалистически ориентированной джамахирии. Удивительно, чему они могли научиться, если даже прожив в Одессе несколько лет, полностью сохраняли свой уклад жизни, обычаи, и по-русски знали лишь несколько общеупотребимых слов. Но они выгодно отличались от наших тем, что не употребляли алкоголь и на их территории всегда царила чистота и порядок. Все было разложено по полочкам, свежевымытые полы блестели, пахло какими-то восточными специями и каждая кровать по арабскому обычаю была отделена от комнаты красивой занавеской. За которую Юрка с книжкой юркнул серой мышкой и мышкой же затихарился. А в уюте, тепле и тишине даже пригрелся и задремал.
Разбужен он был гортанным говором над самым ухом. Вылезать из логова страшно не хотелось, поэтому будушая гордость украинской литературы свернулся в клубок, и страстно желал, чтоб его не заметили. Но видимо недостаточно страстно, ибо кровать под ним предательски скрипнула и в комнате воцарилась тишина.
- Ахмед? - Юра понял, что обращаются к нему и сейчас он будет разоблачен. Но вылезать до того не хотелось, что он решил тянуть время, сколько можно.
- Ммммм? Угу... - ответил он интернациональным утвердительным мычанием. Но арабы ответом явно не удовлетворились.
- Ахмед, бла-бла-бла, заййе ссаха? Кулю тамэм? - Юра знал по-арабски только "салям алейкум", но понял, что восточные братья сомневаются в том, что Ахмед за занавеской подлинный. И ответил им на языке Омара Хайама и Фирдоуси только что услышанную фразу только без вопросительной интонации, в надежде, что прокатит, ибо филолог же, не хрен собачий:
- Зайе ссаха кулю тамэм! И для верности повторил наоборот: - Кулю тамэм зайе ссаха!
Галдеж усилился, следующая фраза в стиле "бамбарбия кергуду", обращенная к Ахмеду была длиннее раза в четыре и произнесена скороговоркой. Юра, ломая язык, выпалил ее же в обратку, и с отчаяньем утопающего, хватающегося за соломинку, ввернул таки в конце крутящееся в голове "салям алейкум".
Занавеска отдернулась и в Юрку уперлись смуглые усатые рожи, бешено вращающие глазами. После секундной паузы на вдох, арабы наперебой разразились монологами а ля "коссома яэбн эльмитнэка нафедли нафсек тиз, билят сикатына!", повторять которые уже не было никакого понта. После чего наш полиглот был с позором изгнан из арабской комнаты, и пошел заливать горе в свои пенаты...