Писателю сказано было свыше: «Впредь, каждое написанное тобою слово будет укорачивать твою жизнь на день. Но, не писать вовсе – значит зарывать в землю свой талант – дар Божий, а это есть несомненный грех».
Писатель задумался – что делать?.. Не писать и не окормлять души и умы людей живым и живительным словом – грех. Выпускать из-под пера страницы, зная, что это убивает тебя, тоже грех.
Так, что есть больший грех? Сопротивление воли Божьей или медленное самоубийство? Наверное, не может один грех быть приемлемее другого. Или может?.. А чем это определяется? У человека творящего есть миссия. Есть люди, которым его искусство жизненно необходимо. Так имеет ли он право лишать кого-то из людей чего-то жизненно необходимого? Наверное, нет. А имеет ли кто-то право лишать жизненно необходимого самого этого писателя? Вряд-ли.
Кто-то скажет, что лишение человека пищи для ума, ответов на искания ни в коей мере несравнимо с отнятием у человека его дней, его жизни. Может быть. Но то, что рождает писатель, помогает многим и многим спасает жизни, а жизнь писателя всего лишь одна. Одна против многих! Получается – либо найдено решение, либо есть такое, что одна жизнь весомее и ценнее другой? Нет, решение ещё не найдено.
Стало быть, есть неравнозначность жизней. Но ведь Бог создал всех равными, и все мы равны перед судом Его. Тогда почему Он наделяет кого-то даром нести жизненно необходимое, а кого-то нет. Стало быть, и ответственностью. Стало быть, и спросом бо;льшим. Справедливо ли?
Из рассуждений святых отцов мы знаем, что справедливость – не высшая наша ценность. Выше неё милосердие. Справедливость – это закон, каким мы его понимаем, а милосердие – это Бог, каков Он есть. Справедливость понятна нам, постижима нами, а милосердие – почти нет. Многим людям не понятно, ещё многими непостижимо.
Так может, дарить другим духовную пищу, лишая жизни себя – это несправедливо, но истинно милосердно? Может быть и стоит писателю выбрать грех того медленного самоубийства, ради милосердного исполнения своего долга, своей миссии?..
К тому моменту, как писатель пришёл к этому заключению, чернила последних строк высохли, и бумага покорно и безмолвно впитала их. Приняла и засвидетельствовала. А, стало быть, выбор уже был сделан первым прикосновением пера, и каждым последующим он был утверждён и объявлен.
Считать слов писатель не стал…