Подойди скорей поближе
Чтобы лучше слышать,
Если ты ещё не слишком пьян,
О несчастных и счастливых,
О добре и зле, о лютой ненависти
И святой любви …
(А. Романов «Музыкант»)
Я несколько раз перечитывала историю, которую поведала моя подружка, Женька Лебедянская, сейчас – Лебедянская- Лойе, и тоже решилась рассказать вам то, что не знает ещё никто. Вы вот будете знать … всё мне легче будет …
Не знаю, с чего и начинать ... Ах да, зовут меня Зоя Фёдорова. Про меня вам Женька кое-что рассказывала, так что дополнительно раскрываться не буду, а сразу начну рассказывать.
С чего же, в самом деле, начать? Пожалуй, начну с музея.
Как-то наш класс (мы тогда ещё в школе учились) отправился на выставку картин Виктора Васнецова. Да вы их все должны прекрасно помнить. «Алёнушка» там, «Богатыри», «Иван-царевич на Сером Волке» и прочие замечательные работы. Мы тогда то толпились вкруг экскурсовода, которая соловьём разливалась и показывала нам особенности, которые не улавливаются, пока на них внимания не обратят, а то бродили по залам отдельно и смотрели самостоятельно. Мне не очень нравится, когда всё вам разжёвывают да в рот вкладывают. Что у меня, своей головы нет? Сама не разберусь в живописи, пусть даже и стародавней?
Виктор Михайлович Васнецов личность историческая и художник необычный. Он умудрился соединить в своём творчестве русскую историю и миф, легенду, делая их такой же реальностью, как царь Иоанн Грозный, или полководец князь Игорь Святославич. Потрясающее ощущение, когда своими глазами видишь сказку, то, о чём в детстве читал в растрёпанных книжках, и появляется волнующее ощущение, всё это – было, и Виктор Михайлович, каким-то образом, сумел всё увидеть и запечатлеть.
И ещё, в качестве примера. Женька Сидоров там, в музейном зале, схватил меня за руку, подтащил к одной из картин, ткнул в неё пальцем и заявил:
– Смотри. Зойка, это ты и есть.
Я на него возмутиться собиралась, на эту его выходку. А потом пригляделась, и мысленно ахнула. И в самом деле, вылитая я. Посмотрите сами, если случиться попасть в музей, подойдите к картине «Боярышня». И в самом деле, очень на меня похоже. Только на одежду внимания не обращайте, на шапку эту высокую, на атласную накидку, да явно неудобное платье из дорогой и тяжёлой парчи. Представьте школьное платье и косички на голове. Вот это я и есть.
Но музей я вспомнила не ради этого картинного знакомства. Внимание моё тогда привлекла другая картина – «Витязь на распутье». Я больше всего времени у этой картины провела. Прежде всего, меня удивило то, что упомянуто распутье. Казалось бы, распутье, это там, где дорога, то есть путь, на разные направления расходится. А там, на картине, нет никакой дороги, а витязь, воин, стоит в поле, где когда-то происходила битва, не иначе, потому как всюду старые кости, человечьи и лошадиные, пораскиданы. Вороны там зловещие летают, а перед воином камень высится с древними письменами, и витязь те письмена внимательно разглядывает.
Помните, как там, в сказках – «направо пойдёшь – коня потеряешь, налево – сам помрёшь», ну и так далее? Ничего себе – выбор, правда ведь? Лучше бы порядок там навели, чем в камне слова выстукивать. Дураку ведь понятно. А воин всё стоит и стоит, и чем дольше я на него смотрела, тем мне тревожней делалось. И, знаете, захотелось вдруг лицо его увидеть. Подумалось – увидела бы лицо, и поняла, в чём там дело, почему мне так тревожно делается. А потом этот Сидоров меня за рукав утащил, на «Княжну» посмотреть.
Почему я про эту картину вспомнила, про витязя на перепутье? Потом вам понятно будет, а я продолжу пока что свой рассказ.
С той экскурсии много воды утекло, и даже мы закончили школу. Интересующихся могу отослать к «Истории, рассказанной под звуки фортепиано», где Женька много рассказывает про себя и чуть- чуть про меня. Добавлю лишь, что всё у них с Артуром нормально сложилось, и они поженились. Про Женьку Сидорова ничего не скажу, потому как Лебедянская- Лойе собирается что-то ещё там рассказать, а я теперь переключаюсь полностью на себя. Разве что… разве что хочу отметить Артура. Этот пианист- виртуоз, на которого Женька «глаз положила» … Знаете ли, мы, девчонки, на парней не очень-то вниманию обращаем … иногда, но стоит кому-то кого-то прихватить и за собой потащить, вот тогда начинаешь к такому во все глаза присматриваться и думаешь, а ведь парень очень даже ничего и где были мои глаза раньше? В народе это именуется белой завистью. Не чёрная ведь всё-таки, в которой элементы наведения порчи присутствуют. Так вот, на свадебной церемонии и Женька, и Артур, оба были на диво хороши, и невеста в её белом подвенечном платье и коротеньком меховом жакетике с оторочкой из голубой норки, и жених в тёмном смокинге и ослепительно белой сорочке, воротник которой был прикрыт шикарным шейным платком, красиво завязанным а-ля Джон Уэйн. В этом наряде Артур Лойе здорово походил на другого Артура – Грея, из феерической повести Александра Грина. Этот платок- галстук мне даже снился. Точнее, снился сам Артур, одетый так романтично, и он то музицировал для меня, то приглашал на бальный танец. А что? Мой сон, что хочу, то и вижу.
Почему Максим поразил моё воображение и сразу привлёк к себе внимание? Своим шейным платком, который был повязан в точности, как у Артура на свадьбе, а потом уже своей внешностью. Максим, он … был как принц. Если можно было себе представить принца на танцах. Нет, даже давайте так. Помните фильм Марка Захарова «Обыкновенное чудо»? Там тоже был принц и играл его Александр Абдулов. Талантливо так играл и романтично. Это был тот образ принца, который эксплуатировал и Максим. Он и одевался соответственно. Сам похожий на Абдулова тонкими и аристократичными чертами лица, стройной сильной фигурой, он одевался в приталенные костюмы, на руках носил автомобильные перчатки, такие, с обрезанными «пальцами». Шею украшал либо платками, либо длинными шёлковыми шарфами. Почему, я узнала, но чуть позднее. Роскошную волнистую шевелюру свою он дополнял либо широкополой шляпой с лентой из змеиной кожи, либо чёрным беретом с эмблемой какой-то иностранной заграничной организации, может быть даже французского «Иностранного легиона».
Короче говоря, Максим поразил моё богатое воображение. На танцах он появлялся не так уж и часто, и каждый раз с красивыми девчонками. Каждый раз девчонка была другая, но обязательно – красивая. Как переходящий приз. Золотой кубок. Я даже ревниво на них посматривала, ни к чему не примеряясь. А потом … потом я заметила его заинтересованный взгляд, остановившийся на мне. У меня даже мурашки по коже побежали, и я споткнулась во время танца, потеряла равновесие и … меня толкнули. Может и не нарочно, но я отлетела и угадала на ту крашеную особу, которая дёргалась под музыку рядом с Максимом. Кажется, я даже наступила ей на ногу. Конечно же, как человек воспитанный и даже культурный, я извинилась, но та, партнёрша Максима, взвизгнула и разразилась столь яростной и злосодержательной тирадой, что у меня перехватило дух и … и я … В общем, я ей закатила пощёчину, сильно, что называется – от души, а та стервоза кинулась ко мне, выпятив ярко-красные когти, чтобы выцарапать мне глаза, как минимум.
Что там началось, я даже не берусь сказать. Кажется, я успела отвесить той ещё одну пощёчину и, кажется, она даже не удержалась на тощеньких ногах. Но досталось и мне. Хорошо досталось. Мне порвали моё любимое платье и расцарапали лицо. Несколько длинных царапин через всю карточку. Представляете себе?!
Я была как в тумане. Помню, что Максим разговаривал с той особой на повышенных тонах, а потом и вовсе прогнал, когда она стала что-то там ему отвечать визгливым голоском. Затем … затем Максим повернулся ко мне.
– Кто ты?
Это он меня спросил. А я ему, с трудом ворочая языком, ответила, что меня Зоей зовут.
– Здорово до тебя Алька дотянулась. Надо было ей сильней ещё вмазать. Что с тобой делать?
– Что … хочешь.
Это я ему, дура, ответила. Да и что может сказать девчонка на танцах принцу, который обратил на неё внимание. Вывел он меня из клуба и усадил на чёрного коня. То есть, сами понимаете, на джип- внедорожник, огромный как дом. Мне так показалось. С ним ещё трое парней были, страшные, обритые наголо, с жёсткими взглядами прищуренных глаз. Но ведь принцу полагается иметь у себя оруженосцев и телохранителей. Максим что-то сказал им, и они ушли, оглядываясь и насторожённо присматриваясь ко мне. А я едва этого замечала, так как глядела только на своего принца. Да, я его тогда посчитала своим, а потом, прокручивая в голове всю ситуацию, думала, не специально ли всё это он подстроил, попросив знакомого толкнуть меня. Не удивлюсь, если так всё и случилось, хотя точно сказать не могу.
Принцу полагается иметь дворец. В жизни уж так устроено. Кто-то живёт в лачугах, а кого-то судьба поместила во дворцы. К примеру – принцев. Поэтому я нисколько не удивилась, когда мы подкатили к такому дворцу. Правда, в нынешнее время, где картины Васнецова не видят воочию, а разглядывают в музее, такой дворец именуется особняком. Странное название, правда ведь? Вслушайтесь в само слово, в его скрытый смысл. Особняк … то есть что-то особенное, находящееся отдельно, выделяющееся от прочего. А там, на тихой улице, какие называли раньше бульварами, эти особняки высились, как в бору мачтовые сосны, вроде бы как каждая сама по себе, а вместе они – бор.
Максим вышел из машины и подал мне руку, чтобы я могла выйти, как это и полагается подружке принца. А я уже и позабыла, что лицо у меня расцарапано, а платье порвано. Я как бы заснула, и этот мой сон переместил меня в сказку, в которой каждая девушка мечтала бы пожить, хоть немного. Это я про дворцы, принцев на чёрном коне и всё такое прочее. Правда, ведь и в сказках присутствуют Кощей Бессмертный, Баба Яга и Лихо Одноглазое, но мы ведь об этом не думаем. Для нас – сказка есть нечто замечательное. Привыкли как-то так думать. И состояние такое есть – зачарованность. Вот и я была такой.
Навстречу нам вышел весьма неприятного вида субъект. И это был не мажордом или дворецкий в роскошной золочёной ливрее, а нечто квадратное, заплывшее жиром и огромными бугрящимися мускулами. В сказках Роу главный герой- витязь сражался с подобным, представлявшим главного силача орды басурман. Я думала, что сейчас этот верзила что-то зло зашипит и тогда Максим будет с ним биться и – победит его. Но «басурман» расплылся в улыбке и начал что-то Максиму быстро говорить, но тот махнул ему рукой и толстяк направился к выходу, оглядываясь и улыбаясь в мой адрес весьма неприятной улыбкой. Я отвернулась, чтобы его не видеть.
Здесь было на что посмотреть. И это не было старинным интерьером. Здесь была вполне современная телевизионная «плазменная» панель, едва ли не во всю стену. Ещё был какой-то музыкальный центр и колонки, во множестве стоявшие и висевшие на стенах. Должно быть, в этой гостиной комнате можно устроить настоящий танцпол, как это показывают в иностранных мюзиклах, где все танцуют и поют, и всем весело.
Когда неприятный толстяк удалился, Максим подвёл меня к столику, на котором стояли вазы и тарелки с грудами самых экзотических фруктов. Он сам принёс высокие стаканы и начал готовить коктейль, какие я видала в клубе, но никогда не пробовала. Они очень дорогие, да и я больше хотела потанцевать, чем сидеть в баре. Там тусовались другие, из компаний «золотой» молодёжи либо богема. Наверное, Максим был там завсегдатаем, но ведь он – принц и ему всё можно.
– Давай выпьем за знакомство, – предложил мне новый друг и протянул стакан, на край которого облокотился апельсиновый кружок.
Я приняла стакан и засмущалась. Только теперь я заметила, что платье на мне было порвано и эти прорехи видны каждому. То-то толстяк столь ехидно ухмылялся.
– Мне надо домой, – жалобно сообщила я принцу. – Пора. Время моё вышло.
– Ты боишься, что твоё бальное платье начало превращаться в лохмотья, а карета уже обратилась в тыкву? – Пошутил принц, вспомнив старую сказку, которую я любила и пересматривала, когда появлялась возможность.
– Да … то есть нет … то есть … – запуталась я в определениях.
– Я понимаю, что всё это для тебя стресс, но его можно снять. Давай выпей это и тебе сразу станет легче. Только пей всё сразу и не надо цедить маленькими глоточками весь вечер. Я могу приготовить ещё.
В его словах был резон и я, набравшись храбрости, выпила всю порцию. У меня захватило дух. Всё внутри меня заклубилось, а перед глазами поплыло.
– Что … это? – Едва выговорила я.
– Это? – Максим заглянул внутрь стакана и легко выпил его содержимое. – Это – мой фирменный коктейль. Я его называю «Бум- Манхэттен», потому что он здорово бьёт по мозгам. Не правда ли – хороший эффект? Любой стресс снимает беспромедлительно.
Я с ним согласилась. Да и что я могла сказать? Я находилась в гостях у человека, который выглядел принцем. Он достал с вазы персик и протянул мне. Я потянулась к нему и … едва не потеряла равновесие. Мы оба засмеялись. Я посмотрела на свою разодранную одежду, и смеяться перестала.
– Если хочешь, сними своё платье, а я принесу тебе халат. Так тебе будет удобнее. Можно послать его в ателье и тебе его починят. А хочешь, отправимся покупать что-то новое?
– Нет, – призналась я. – Я не могу никуда идти. Во-первых, мне идти не в чем, а во- вторых, я, наверное, не смогу идти.
Честное слово, после этого «Бум- Манхэттена» меня здорово развезло и я с трудом могла правильно формулировать фразу. К тому же в голове всё время свербела мысль, что приличной девушке не стоит задерживаться в гостях у парня, которого она даже и не знает толком.
– И ещё, – пискнула я, – мне пора домой. Меня … мама ждёт.
Умнее ничего я не смогла придумать. И Максим беспечно отмахнулся рукой.
– Мамы всегда ждут. Даже когда дочки выходят замуж. Они всё равно беспокоятся и ждут. Ты тоже когда-нибудь будешь ждать свою дочку с танцев.
Я глупо захихикала, пытаясь это себе представить, а потом заметила, что Максим куда-то исчез. Но потом он снова появился, и принёс обещанный халат. Это было кимоно нежной розовой расцветки, с широкими рукавами. А таких кимоно танцуют гейши и играют на лютне. Я снова захихикала, представив себя в образе «мадам Баттерфляй» («бабочки»). Но для этого надо уметь завязывать за спиной пышным бантом пояс- обо. Максим снова сунул мне в руки стакан, и я машинально выпила его. У меня снова захватило дух. Я выронила стакан из руки и замахала перед лицом ладошками.
– Это же текила, – послышался голос Максима. – Закуси вон орешками.
Какое-то время я искала эти самые орешки, а потом долго хрустела ими, чтобы изгнать изо рта вкус крепкого алкоголя. А потом повернулась к хозяину дома. И обомлела.
Мой принц успел исчезнуть. Полностью. Тот самый образ, который пленил меня и нарисовал облик принца. То есть Максим стянул с себя и шейный платок, стянутый небрежным пышным бантом, стянул перчатки с короткими пальчиками, сбросил куртку, оставшись в одной рубашке. И ещё … он стянул свои пышные волосы, оказавшиеся париком, и сразу сделался другим. Вместо романтичного лица Артура Грея на меня смотрело узкое лицо со «змеиными» глазами. Мне даже показалось, что зрачки у него были вертикальными, как у кобры. Или у тигра.
Вскрикнув, я отшатнулась и едва не упала. Ноги у меня запутались в длинном ворсе большого ковра, раскинувшегося от стены до стены. Максим шагнул ко мне, протянув руки. И тогда я закричала, начав отмахиваться, а потом швырнула ему в лицо стакан, который продолжала держать в руках.
Максим медленно опустил руки, руки, покрытые татуировками. О, эти тату. Они входят в нашу жизнь и становятся данью молодёжной моды, знаком принадлежности к некоему клану. Но когда-то татуировки и в самом деле показывали принадлежность носителей их к особому миру, миру тайной жизни, миру культа. Либо миру насилия. Миру «зоны». Вот как у Максима. Его татуировки показывали, что он уже провёл немало времени за решёткой и приобрёл там свой, особый статус, статус хладнокровного убийцы. Его рубашка была расстёгнута и видны прочие наколки, которые делаются для обозначения места в иерархии воров и бандитов. Случилось так, что я обожаю детективные романы Дарье Донцовой, Татьяны Устиновой, Натальи Андреевой. Иногда читаю и «мужские» детективы Корецкого и Колычева. Так что в этих самых наколках разбираться как-то научилась.
– Брезгуешь? – Максим изменился в лице. – Сейчас всё выглядит совсем по-другому?
Я ничего ему не ответила, а продолжала отступать назад, пока не уперлась ногами в край массивного кожаного кресла, похожего на бегемота, свернувшегося в уютный «клубок», в какой умеет складываться домашняя кошка. Я едва не упала, и Максим улыбнулся, но это была улыбка опасного хищника. Волка. Или тигра. То есть почти что оскал.
– А что, собственно говоря, поменялось? Я остался тем же самым, кем и был. Изменилось твоё представление обо мне. Но это уже, признайся, твоя проблема. Ты согласна была принять меня сынком богатых родителей, нуворишей, которые получили бешеное состояние, неизвестно какими принципами. Ведь так? Что это, как не элементарное отмывание денег? От бандита ты не хочешь принимать ничего, а от сына миллионера – можешь? Тут уже принципы отступают в сторону. А почему? Скажи – почему?
Я продолжала молчать, потому как видела, что мой несостоявшийся принцип постепенно погружается в пучину ярости и любые мои слова, слова согласия или отторжения, могут стать тем спусковым крючком, которые выстреливают агрессию. Но пока что он лишь говорил, и я могла надеяться, что весь его запас недовольства выльется через слова, пусть и обидные, но и не более того.
– Скажи мне, почему сынок каких-то неизвестных миллионеров, как правило – пустой и никчемный, всего лишь оболочка человека, вешалка для костюмов и смазливых девиц, лучше меня, который заработал всё своими руками. Да, я заработал. Заработал убийствами. И я хорошо выполняю своё дело. И мне за это хорошо платят. И я уважаю себя самого за профессионализм. И другие меня уважают. Уважают и боятся. И девицы любят меня. А я плачу за это им деньги. Или делаю подарки. Чем одно отличается от другого? Сегодня – одна, завтра будет другая. Мне не нужна постоянная подружка. Быть может, скоро я выберу одну, чтобы создать семью. Может это даже случиться и завтра. Кстати сказать, это могла быть и ты.
Этого я уже не выдержала и отчаянно замотала головой, так, что волосы разлетелись в разные стороны и спутались между собой. Максим, глядя на меня, снова ощерился.
– Это не будешь ты. Это даже хорошо, что не будешь ты. Я ещё для себя не решил, будет ли моя будущая жена красивой глупышкой, которой нравится тратить деньги и вести светскую жизнь, воспитывая наших детей и умея закрывать глаза на некоторые странности супруга. Или она будет полностью в курсе всей моей жизни, и разделять её, участвовать в моих операциях и быть полноправным моим союзником, который защищает мою спину, мой дом, наших детей. Я ещё не решил, но вижу уже сейчас, что ты не подойдёшь ни для одной роли в этом отечественном фильме «Крёстный отец». Ведь так?
– Отпусти меня, – глаза мои наполнились слезами. – Отпусти меня … пожалуйста…
– Жалость? – Переспросил Максим, выплюнув это слово. – В этом доме ей нет места. Я приводил сюда девчонок много раз. Некоторые уходили отсюда в слезах, но лишь по той причине, что неправильно вели себя. Слышала ли ты такое выражение – «со своим уставом в чужой монастырь не заглядывают». А ты заглянула. Мало того, ты посмела выразить своё ко мне презрение.
– Я … не …
– Не надо оправданий. Это уже случилось. Ты высказала своё ко мне отношение. Да, я иногда для себя делаю отпуск. Становлюсь обычным человеком, чтобы провести вечер, ночь, в компании с прелестной девушкой. Если она принесёт мне радость, то я одариваю её, как ей угодно. Деньги, украшения, одежда. По её выбору. Или мы просто разбегаемся. Порой расходимся плохо. Нечасто, но и так случается. Они слишком много о себе воображают, и приходится показать, кто они есть, если она находится у меня, а не я у неё. Но вот ты … ты меня оскорбила. И придётся оскорбить тебя.
Он набросился на меня. Говорят, что люди, побывавшие во власти стихии, чувствовали свою полную беспомощность, даже самые сильные люди. Выживали не те, кто пытался противостоять стихии, а те, кто умел использовать возможности. Захватили тебя вихри смерча, или сильные струи водоворота, либо попал ты во власть снежной лавины, или вокруг тебя рушатся здания от землетрясения, не стоит пытаться им противостоять.
В особенности если ты – слабая и беспомощная девушка.
Как вы помните, я собиралась переодеться и даже скинула с себя изодранное платье, чтобы облачиться в роскошное японское кимоно. Но … но тут случилось всё это. Максим кинулся на меня и мигом сорвал это одеяние, атрибут роскоши. Осталась одна я.
Скажите, что я могла сделать, какие слова произнести, чтобы ничего не случилось, чтобы всё можно было как-то отыграть назад? Молчите? Не знаете? Вот и я ничего не могла сказать, ничего не могла сделать. Против силы Максима, максимума силы, мне противопоставить было нечего. И я просто закрыла глаза и начала молиться. Только бы всё быстрее закончилось, и он отпустил меня, натешившись вволю. Говорят, что русский великий князь Владимир (ранее – Владемир, от слов «владеть» и «мир») был ненасытным по части женщин. У него было пять жён и около восьмисот наложниц. Когда он выходил со своими дружками, зачастую – варягами, то от них прятались все. Он мог убить любого из озорства, а девушек хватали и насиловали, а потом выгоняли прочь, насмехаясь над ними. Великий князь не считался ни с чем и не боялся никого. Его богами были Перун и Ярило. Бог войны и грома и бог плодородия. Это не Амур и Купидон. В самом имени этого древнего славянского божества вскипает ярость. Бедных славянских девушек отправляли на капище этого злого и жестокого бога, где они становились женщинами …
Я представляла себе, что попала на подобную разгульную прогулку князя Владемира. И я надеялась, что останусь живой. Я надеялась …
Уже потом, мне отдали моё платье и усадили в машину, которой управлял тот самый отвратительного вида толстяк, Жито, как его назвал Максим. Я кое-как оделась, пока меня везли. Машина доехала до того клуба, где я столь весело начала сегодняшний вечер, и меня едва не силой вытолкнули наружу. Как только я ступила на землю, джип тут же унёсся прочь. Наверное, то, что я не упала здесь же в слезах истерики, послужило, что я не до конца вышла из образа древней славянской девушки, попавшей во власть неистового сластолюбца. Ведь они, тогдашние женщины, были более сильными, умели противостоять невзгодам, которые довлели над ними, но не смогли покорить. А может, это было влияние крепких алкогольных напитков, которыми потчевал меня Максим, когда он ещё оставался «принцем».
Собравшись с силами, я отправилась домой, а на расспросы мамы сказала, что имела глупость ввязаться на танцах в драку и заверила её, что больше туда «ни ногой». Когда я говорила это, то из глаз моих струились слёзы, и мама мне поверила. Про всё остальное я ей ничего не сказала. Чего уж тут говорить … А мама у меня и так очень впечатлительная.
Несколько дней я мучилась сомнениями – говорить или не говорить. Родителям, милиции, хоть кому-то. А потом решила, что если и говорить, то надо было это делать сразу, пока ещё душа кипела от обиды и горечи. А потом … это как-то потеряло смысл. Я начала наводить, весьма осторожно, справки про этого самого Максима. Единственное, что я про него знала, это имя, которое я случайно услышала из разговора двух девиц, танцующих рядом со мной. Они поглядывали на Максима и обменивались о нём впечатлениями. Вспоминается, что они весьма азартно обсуждали, как одна их общая знакомая весьма выгодно, для себя, провела с ним вечер. А я … не слушала их слов, а рисовала, в своём воображение сказочные картины маслом девичьих фантазий. Красивых фантазий, но, увы, таких далёких от реальности.
Что я о нём узнала?
Максим Городецкий, по меркам Ростова, был авторитетным предпринимателем. Несмотря на его молодой возраст (28 лет) он уже контролировал местный авторынок, а ещё в его подчинении была сеть авторемонтных мастерских. Поговаривали, что он собирается открыть в Ростове представительство какого-то германского автоконцерна и торговать его машинами. То есть, по местным прикидкам, это был весьма перспективный бизнесмен. Но вместе с тем ... вместе с тем про него говорили, и уже шёпотом, что ещё недавно он был правой рукой известного криминального авторитета и сам был замешан в нескольких уголовных делах. В криминальном мире его знали как Макса Билала, и он возглавлял самую опасную бригаду, не раз участвуя в стрелках с применением оружия. После того, как его босс погиб в Москве от рук наёмного убийцы, Макс Билал начал легализировать свой капитал, которого у него оказалось немало. Наверное, делились со мной догадками знатоки, ему помогли из воровского общака. А позднее он всё возместил от прибылей. Бизнес он получил от тех предпринимателей, которых он крышевал, когда возглавлял самую лихую ростовскую бригаду. Должно быть, те предприниматели получили от него некие предложения, отклонить которые не решились. Так или иначе, но парень начал круто идти вверх, и никто из местных бандитов не решился бросить ему вызова. Может быть по той причине, что несколько человек из той давешней бригады, такие, как Шукан, Шестипалый и Жито, остались при Максе, выполняя в его компаниях разные должности, но оставаясь при этом весьма опасной компанией, с которой мало кто мог потягаться. Такой вот расклад.
Да и что я могла сделать в моей ситуации? Обвинить Максима Городецкого в насилии, предъявив заживающие царапины и порванное платье? Но десятки свидетелей подтвердят ту драчку, которую затеяла стервозная Алька. На неё и спишутся все повреждения, а что касается насилия … Это весьма сложный вопрос. Надо быть очень смелым и отчаянным человеком, чтобы начинать подобное разбирательство. Ведь подробности неминуемо сделаются общим достоянием. Все местные журналисты, работающие в жанре жёлтой прессы, начнут полоскать моё «грязное бельё» и понапишут такое, от чего не отмоешься за долгие годы, а затем сюда подтянутся их коллеги с центральных каналов. Ведь будет затронуто «доброе имя» известного и богатого предпринимателя. А уж он постарается примерно наказать дурёху, посмевшую бросить ему вызов. «Примерно» - это означало, что должно послужить назидательным примером для прочих особ, у которых тоже могут появиться подобные мысли. Чтобы точно не появились. Вот так.
Подумывала я и о весьма экзотических способах возмездия. Это выглядело примерно так, как изображалось в индийских мелодраматических фильмах, где главные героини входили в дом главного злодея и садили в своего обидчика пулю за пулей из чёрного пистолета внушительного калибра, а потом уходили прочь, пока все мечутся в панике. Глупые фантазии, учитывая, что мне никогда не достать подобного оружия, и я не решусь нажать на спусковой крючок, кроме разве что защиты детей, которых у меня ещё нет. К тому же, не надо забывать, что Максим хвалился передо мной в своей квалификации, как хладнокровного и профессионального убийцы. То есть мне, дилетанту, с ним никогда не потягаться. Что же мне остаётся? Только смириться и постараться забыть обо всём, как о страшном кошмарном сне. Иногда ведь сказка может обернуться кошмаром. Теперь вот и я убедилось в этом на своём личном примере.
Сотни, а может быть даже тысячи девушек постарались вычеркнуть из своей памяти такой вот личный опыт. То, что я очутилась в их числе, я как-то переживу и постараюсь сделать какие-то выводы. Но сама память, она, как сильная плавиковая кислота, разъедала душу. Я даже решилась рассказать всё Женьке Лебедянской, которая многое рассказывала мне и даже поведала свою историю всему миру. Она тоже едва не подверглась насилию. То есть если кто и мог понять меня, то только она. И я отправилась к ней.
Лебедянская, а теперь ещё и Лойе, приняла меня очень приветливо. Им с Артуром повезло, и у них была уже собственная квартира, пусть купленная и на ипотечный кредит. Обоим им помогали родители, да и концертные гонорары Артура, которые всё увеличивались, обещали расплатиться с кредитом в ближайшее время. Что это, как не дополнительный повод быть самой счастливой из новобрачных. А ещё, обняла и призналась мне Женька, у них скоро должен появиться малыш. Она сообщила мне это с таким счастливым видом, что я просто не решилась начать свою исповедь. Они не состыковывались, эти две истории, не должны были состыковываться. Да и не хотела я в те минуты как-то омрачать женькины радости. Так и ушла я, не сказав ничего.
А потом я решила поступить в медицинский колледж. На фельдшера. Кто-то ведь должен тянуть и эту рабочую лямку. Так почему же это буду не я? Почему именно на фельдшера? Я решила покинуть город, который всё больше становился прибежищем разного рода негодяев. Таких, как Макс Билал и его «торпеды». А малые города нашей России … Они заслуживали того, чтобы поработать там. К тому же там всегда не хватает работников среднего медицинского звена. А фельдшер… Он ведь по сути своей тот же врач, ставит диагноз, оказывает первичную и экстренную помощь, ну, и так далее.
Поступила я в колледж и погрузилась в процессы обучения. Что самое главное в медицине? Это правильно поставленный диагноз. Отталкиваясь от него, назначается правильный курс лечения. Казалось бы, чего проще ... Но, но всё так просто. Для того, чтобы правильно определить заболевание, необходим колоссальный опыт работы. Опытный медик бросит на вас всего лишь взгляд, и может уже сделать определённые выводы. Вам это ничего не напоминает? Литературный герой, придуманный Конан- Дойлом, знаменитый Шерлок Холмс, обладал редкостной наблюдательностью. Свой метод он называл дедуктивным анализом. Всё это хорошо подходит не только для криминалиста, но и для медика. Судите сами – вывод делается на основании цвета белка и радужки глаз, по состоянию поверхности губ и ногтей, по цвету языка и даже запаху пота. Наш организм сам даёт понять о своём состоянии и дело специалиста – всего лишь увидеть это. Если у вас этот метод не получается, то тогда надо изучать выделения организма, делать их биохимический анализ. И это только малая часть тех дисциплин, которые я изучала в колледже. Было исписано горы бумаги. Некоторые начинающие врачи, такие, как Антон Чехов или Михаил Булгаков записывали каждое слово умудрённых преподавателей, записывали свои мысли и ощущения. Потом начали записывать каверзные случаи из своей практики. Закончилось всё тем, что оба сделались знаменитыми на весь мир писателями.
Для того, чтобы научиться настоящему мастерству, надо очень стараться и, самое главное, хотеть научиться, а не ждать, когда опыт придёт «сам собой», со временем. Но большинство молодёжи поступает именно так. По какой причине? Да потому, что они молодые и им хочется жить полно и интересно. Хочется бегать на танцы, влюбляться, то есть оставаться собой, а профессионализм … он ведь что-то у нас отнимает, а самое главное, он заявляет свои права на вас, на ваше время, в том числе и на личное время. Согласитесь ли вы стать профессионалом на таких, довольно жёстких условиях?
Почему я жертвую своим личным временем? Не потому ли, что всё время бегу от себя? Бегу от того момента, который может повториться, и которого я пытаюсь избежать всеми способами. Да, я кое-что в себе похоронила, некие мгновения, которых не должно было быть, и я заставила себя поверить, что их не было. Но то, что похоронено внутри нас, оно начинает исподволь разрушать нас, разрушать изнутри, и противостоять этому разрушению можно только усиленной работой. Надо всё время заполнять себя, заполнять чем-то, и лучше, если это будет не алкоголь, не модные тряпки, и не беспорядочные, всё новые, знакомства, как делают другие, оказавшись в моём положении, желая завалить действиями то, что хотелось бы забыть. Мой метод сложнее, но вместе с тем и действеннее, гораздо действеннее.
Постепенно я сделалась лучшей студенткой в нашей группе, а потом и на всём курсе. Другие называли меня одержимой, не зная о действительной причине моей тяги к знаниям. Помогать другим, а через них и помогать самой себе. Такой я выбрала для себя девиз, если бы мне это понадобилось. В ранешние времена девизами украшали семейный герб, и это было целью в жизни. С целью жить было легче.
Для практики я попросилась в бригаду экипажа «скорой помощи». Вот кто находится на передовой фронта борьбы за здоровье сограждан. Скажите, что такого нет? А как же цифры гибели наших граждан? Одни только автодорожные происшествия давали числа, какие фигурируют в военных сводках. И это только ДТП.
Именно медики «скорой помощи» должны обладать самыми универсальными медицинскими знаниями, ибо там, как нигде, царил Его Величество Случай. Никогда нельзя предусмотреть, с чем именно вы столкнётесь. Хотя диспетчеры службы опрашивают по факту вызова, чтобы мы успели приготовиться. К тому же предусмотрены разные варианты выездной экстренной помощи, начиная от педиатрической и заканчивая кардиологической. Так эффективней с той точки зрения, как наполнить аптечку машины лекарствами и медтехникой. А уж всё остальное зависело от нас, членов бригады.
Раньше я здорово увлекалась детективами, в основном женскими, а после моего случая, интерес к такому рода чтению пропал. Всё это придумано, и придумано для того, чтобы пощекотать нервы впечатлительным дамочкам, которые редко выбираются из своего семейного гнёздышка, и им нравится чувствовать, что где-то рядом кипят буйные страсти и этим оценить безопасность своего безмятежного существования. Но что это, как не попытка глупого страуса зарыть свою голову в песок, чтобы избежать опасности. Теперь я занималась исследованиями. Я это назвала так.
Когда-то в прошлом вся криминальная жизнь нашего государства была сосредоточена на юге. С одной стороны это было связано с близостью Кавказа, который был всегда переполнен своими дикими обычаями, заменявшими горцам наши законы, а с другой стороны говорило об эффективности системы защиты граждан силами тогдашнего правопорядка. Конечно, преступления творились и в столицах, но там они и быстро пресекались. Особняком выделялись два южных города – Ростов и Одесса, где преступность была самой высокой в Российской империи. Правда, была ещё и Варшава, но в качестве связующего звена между преступными мирами России и остальной Европы. В прочем царствовали Ростов- папа и Одесса- мама. При этом в Ростове славились «гопники» и «медвежатники», то есть грабители и взломщики банковских сейфов. Они достигали в своей профессии таких высот, что их частенько нанимали для совершения преступлений по профилю в других городах империи, а то и вовсе – за границей. Это называлось – «отправиться на гастроли», а выехавших преступников именовали «гастролёрами». Давно уже канули в Лету те времена, а терминами теми всё ещё пользуются. Одесса, как портовый город, был столицей русской контрабанды. Как в Европе всей контрабандой занимались албанцы, так в России то же самое делали одесские евреи. Это был ловкий и предприимчивый народ, столь же тесно спаянный, как сицилийские итальянцы. Не менее опасные и отчаянные, они временами собирались в шайки и занимались грабежами и убийствами. Король преступного мира Одессы, Мишка Япончик даже, во время Гражданской войны, какое-то время был красным командиром, а одесские налётчики считались отдельным полком Красной Армии. Не безумие ли это той отчаянной поры? Правда, всё это продолжалось совсем недолго, и бандиты снова занялись привычным им делом.
Ценой неимоверных усилий с бандитизмом в России было покончено, а оставшихся преступников переловили и разместили по тюрьмам и лагерям, где те надолго устроились, приспосабливаясь и приспосабливая тюремное пространство под себя. Появилась даже специальная терминология «воров-в-законе», не менее сложная, чем обычаи и запреты первобытно- общинных племён.
Всё это я тщательно изучала, сделавшись исследовательницей запретного «подпольного мира». В то время, как мои новые подружки зачитывались любовными романами, я штудировала воспоминания сыщиков и записки воров. «Записки серого волка» и прочие мемуары. Между прочим, тем же самым занимался известный романист Александр Дюма и даже написал обширную серию «История знаменитых преступлений», а один из его лучших романов – «Граф Монте-Кристо» написан по материалам уголовных дел. Вот и я решилась на свой собственный рассказ.
Как-то наш экипаж вызвали по срочному звонку. Оказалось, что в окрестностях города произошла стычка с применением огнестрельного оружия. Знали бы люди, сколь много случаев ранения себя лично и друг друга от неосторожного обращения с оружием, они бы не стали относиться к нему столь небрежно и даже на охоте нередко случаев ранения. Другое дело, это бандитские разборки. Нам и туда случалось прибывать и оказывать экстренную помощь, невзирая на лица. Медики – это особая группа людей, которая оказывает помощь в любых ситуациях. Мы даже давали клятву Гиппократа, по имени греческого врача, философа и естествоиспытателя. Вообще-то его звали Иппократис, что означало – «управляющий лошадьми», и принадлежал он клану врачевателей с острова Кос. Первым преподавателем юноши был его отец Гераклит, и молодой человек получил от него и прочих необходимые знания. Многое он почерпнул из табличек, развешанных по стенам храмов Эскулапа, которые он часто посещал. Позднее Гиппократ и сам занимался преподаванием, написав немало медицинских и философских трактатов, многие из которых, к примеру, «О природе человека» или «Прогностика», изучаются и по сию пору.
Наша машина прибыла по вызову одной из первых. Суетились милиционеры и сотрудники оперативных служб, одетые в гражданское. Они успели прибыть сюда прямо перед нами. Из их разговоров я поняла, что сюда заманили одну из криминальных группировок, а точнее – группу авторитетных бизнесменов, ибо бандиты недавнего времени стремительно переквалифицировались в дельцов, поднабравшись опыта у тех, кого они сначала рэкетировали, а потом – «крышевали». Теперь они и сами почуяли вкус к предпринимательской деятельности. Но, по старой памяти, нередко проводили и стычки между собой, решая проблемы привычными методами. То есть такого рода зрелище не было для меня чем-то шокирующим.
Потрясло меня другое, когда я вдруг увидела знакомое лицо. Отвратительного вида толстяк с лицом, похожим на масленичный блин, широкое и «ноздреватое», кого-то мне напоминал. Я порылась в своей памяти и, после минуты мучительных раздумий, вспомнила. Жито, подручный Макса Билала, его помощник и телохранитель. Его грудь была разворочена выстрелом в упор из дробовика. Патрон с картечью усиливают ртутными шариками, а в гильзу набивают двойную порцию пороха. После подобных тюнингов от такого выстрела не может защитить и бронежилет, если он, конечно, не усилен дополнительными кевларовыми пластинами.
Увидев Жито, я начала оглядываться и скоро увидела Шестипалого, который носил длинные волосы, но уже обзавёлся лысинкой. Он тоже был среди убитых. А вот Шукан был ещё жив. Он лежал в стороне и стонал с закрытыми глазами, дёргая руками и ногами. Он был весь в крови. Её было немало на его одежде и, лужами, вокруг него столько, что было удивительно, что он ещё жив. Рядом с ним суетился молоденький сержантик с щегольскими узенькими усиками, какие носили, если судить по фильмам, латиноамериканские гангстеры. Почему-то молодые патрульные и начинающие опера хотят походить на бандитов, с кем они борются, и зачастую жестокими методами. Сержантик увидал меня и позвал, призывно махая рукой, форменный рукав которой был обильно вымазан кровью:
– Эй, помоги ему? Справишься?
Дурацкий вопрос. Ему нужна срочная реанимация, но, скорей всего, услуги ритуального агентства, которые приведут его в более благообразный вид. Но я не стала спорить с сержантом и склонилась к умирающему. Сломав кончик ампулы с аммиаком, я вылила из ампулы на ком ваты и сунула под нос раненному. Тот нюхнул и закашлялся. Пары аммиака прочищают мозги и дают возможность сосредоточиться.
– Эй, Шукан, ты меня слышишь?
Глаза израненного открылись. Он поморгал, пытаясь сделать зрение более острым. В его состоянии всё должно перед ним расплываться. Он увидел меня, белый халат, марлевую повязку на лице, волосы, которые выбивались из-под шапочки.
– Помоги … мне.
– Где Макс? – Спросила я подручного Билала, с кем он начинал ещё в бригаде. – Он здесь?
Сержантик, который было отошёл в сторону, что-то услышал и приблизился, переводя взгляд то на меня, то на раненного, но я не обращала на его мимику внимания, делая своё дело, словно его не было рядом, а потом снова спросила:
– Макс был здесь? С тобой?
– Да, – отозвался Шукан, с трудом выговаривая слова, – он туда … пополз.
Сержантик изменился лицом, краснея на глазах, а я повернулась к нему, буркнула сердито:
– Чего рот разинул. Срочно проверьте вон те заросли.
Должно быть, он посчитал меня сотрудником следственных органов, так как коротко ответил: «Есть», и помчался к зарослям, подступающим к дороге, придерживая на ходу свою пижонскую фуражку, которая едва держалась на макушке. Скоро оттуда послышались его возбуждённые вопли и к нему споро направились ещё двое, в гражданских куртках, но никто не посмел бы оспорить их принадлежность к оперативно- милицейским кругам. Они вытащили оттуда ещё два тела. Один из них и был Макс, Максим Городецкий, мой бывший «принц», давший мне путёвку в нынешний формат моей жизни.
Второй был явно мёртв, судя по тому, как его протащили, как было расслабленно его тело, тогда как Максим был жив. У него даже в руках был пистолет. Он не хотел его выпускать, вцепившись в него мёртвой хваткой. Я сначала опешила и села на землю, а потом заметила, что затвор у него оттянут, а ствол выпирает вперёд. Это значило, что магазин пистолета был пуст. Макс отстреливался до последнего патрона, отступая в сторону обочины. Тот, кто напал на них, был агрессивен и хорошо вооружён, если посмел напасть на тех, кто наводил страх на всех ростовских коммерсантов, а порой даже выезжал на стрелки в Ставропольский край или Краснодарский край.
Пистолет у Максима был необычный, блестящий, пижонский, пусть даже и внушительных размеров и немалого калибра. Но те, кто пользуется оружием, понимают преимущества оружия из червлёного металла. Оно не так сильно нагревается и меньше опасности перегрева, а значит и осечки. А никелированный пистолет, «браунинг ФН», это скорее сувенир, покрасоваться перед девчонками, вроде меня или малолетних дур с длинными ногами и куриными мозгами, а то и перед коммерсантами, зашедших в бизнес через институтские аудитории, а не со стороны заднего крыльца. Городецкий продолжал сжимать «пушку», но потом «ствол» у него выкрутили из пальцев. Только тогда он показал какие-то там признаки жизни, застонал, шевельнул руками. Он был сильной личностью, и несколькими пулями с ним было не покончить. Литераторы любят порой подчёркивать античных и былинных героев и рассказывать, выпучивая глаза, о горах трупов у ног павшего героя. Те, что пытались завалить его, то есть того античного воина, тоже ведь не на ночной горшке отсиживались. И, надо полагать, имели неплохую военную подготовку. Однако же проиграли и пали перед человеком, переполненным силой и ненавистью ко всему миру. Ненависть, она ведь даёт много сил, высушивая взамен душу. По себе успела понять, пока не поняла ненужность этого пути.
Короче говоря, из всей компании, что столь неудачно попала в засаду, выжили всего-то трое человек, в том числе и мой Максим. А я уж постаралась, чтобы его загрузили именно в нашу машину. Каким образом, спросите вы? Да просто я была чуть более активнее, чем прочие медики, которые жались к бортам своих микроавтобусов, тогда как я успела пробежаться по всему «полю боя» и оказалась рядом с Городецким, когда его обыскивали сыскари. Я и махнула рукой нашему водителю, который уже стоял с носилками у нашего транспорта. Так Максим оказался в салоне моей машины.
Других раненных разложили по другим «каретам», а тела мёртвых остались на месте. За ними приедет труповозка, и их повезут в морг при специализированной анатомической лаборатории. Туда свозились все трупы, которые перестали быть живыми вне «семейного очага», а значит - требовали к себе пристального внимания. Чем быстрее начнётся следствие и чем больше у следственной бригады будет результатов осмотра, тем больше шансов, что дело будет раскрыто. Это я вам со знанием дела говорю. Повторяю, что многое успела узнать, о чём раньше и не догадывалась.
Конечно же, к нам в машину уселся один из оперативников, но наш врач, Глафира Исааковна Цандер, попросила его занять место рядом с водителем, раз присутствие его было обязательным. Глафира Исааковна уверила опера, что преступник, каким бы ловким и сильным не был ранее, сейчас беспомощней ребёнка и будет таковым ещё несколько дней, пока в отношении его будут проводиться разного рода процедуры. Тут уже задействованы законы физиологии, которые гораздо более последовательны, чем уголовно- процессуальные. Оперативник не стал спорить с женщиной и занял указанное ему место. Хотела бы я понаблюдать на того, кто посмеет спорить с доктором Цандер. Уверена, что такой смельчак будет скоро сам бежать впереди нашего микроавтобуса и рьяно изображать своим голосом сирену экстренного движения. Должно быть, и опер это понял. У них ведь особый нюх, у ищеек.
Водитель запустил двигатель, и машина тронулась с места. Мы обе сидели и смотрели на лицо лежащего у наших ног Городецкого. Он был бледен, но вместе с тем и мужественно красив. Меня немного потрясывало – казалось, что вот сейчас Максим откроет глаза и посмотрит на меня, а замру от ужаса, как замирает кролик перед взглядом королевской кобры. Дурацкое ощущение, но оно и в самом деле – было. О чём думала Глафира Исааковна, я не знала, но она тут же и произнесла:
– Красивый мужик. Уверена, что по нему девки сохнут. Смогла бы ты, Зоя, полюбить такого?
Я ничего не ответила, но начала дрожать так, что, кажется, стук моих зубов слышали все. Во всяком случае, оперативник оглянулся и удивлённо посмотрел на меня. С трудом я отвела глаза от бледного лица Городецкого.
– Знаешь, Зоечка, – продолжила говорить врачиха, поглядывая то на лежавшего Билала, то на меня, – есть такая теория, что чем больше в государстве процент молодого населения, в особенности – парней, тем выше там вероятность всякого рода беспорядков и даже – войны. Молодые люди, особенно те парни, которые предоставлены сами себе, умеют как-то самоорганизоваться и устраивать сообщества, и даже молодёжные банды, если силы правопорядка это допускают. Некоторые политические круги умеют направить энергию молодых туда, куда им надо. Получается, прости ты уж меня за подобные сравнения - Комсомол, или движение хунвейбинов, либо Гитлерюгенд, да что угодно может получиться, ибо человек есть сосуд, который можно заполнить любым содержанием. Вот только порог восприятия у всех разный. Люмпены или дегенераты, сколь угодно хапнувшие денег, никогда не займут место на самом верху жизни, ибо они лишены фантазии этими средствами распорядиться с умом и пользой. Всё пропьют, прогуляют и снова – гол как сокол. Этот же тип сложен совершенно иначе. Даже если он был изначально беден, то явно не лишён способностей и организаторского таланта. Как раз таких и любят молодые девчонки. Зоенька, ты никогда не задумывалась, отчего это хулиганов, школьных и дворовых, любят даже отличницы?
– Нет, – мотнула я головой, – верно, этому есть причина …
– Это Природа, – продолжила говорить Цандер, - в вас говорит сама мать- Природа. Не догадываясь о том, вы готовитесь стать матерями и подбираете себе, в глубине подсознания, тех партнёров, дети от которых будут иметь больше шансов преуспеть в жизни, то есть более активных, более пробивных, более сильных. А это и есть те, кто имеет репутацию хулигана, человека, берущего на себя ответственности больше остальных. У девчонок ведь нет жизненного опыта, и они слушают свои порывы, не задумываясь о том, что это и есть инстинкты, генная память, опыт всех родительниц, которые сохранились в ней в виде цепочек ДНК.
– А вы, Глафира Исааковна, – решилась задать я вопрос своей наставнице, – тоже любили школьного хулигана? Сохли по нему?
– Экая ты, Фёдорова, языкастая, – С деланным возмущением ответила Цандер. – Что тут ответишь? И да, и нет. Конечно, мне волновал сердце один парнишка, которого можно причислить к хулиганом, но я давала себе отчёт … да, давала. К тому же, не забывай, милочка, что я принадлежу к еврейскому этносу, а это особенное племя, которое умеет контролировать позывы своей крови. К тому же мы дружны, дружны семьями и наши родные имеют веские мотивы требовать от нас послушания. Должно быть, я не очень ясно для тебя излагаю …
– Нет-нет, Глафира Исааковна, – я вмешалась в её речь, уловив скрытый во фразе вопрос, – я вас понимаю и даже поддерживаю.
– Так вот, мы умеем как-то контролировать неосознанные порывы молодёжи и, самое главное, наша молодёжь оставляет за нами право что-то от них требовать, а это очень важное условие для того, чтобы оставаться эффективным этносом.
Какое-то время мы говорили о преемственности поколений и праве молодёжи на ошибки в жизни. Точнее, говорила в основном Цандер, а я отвечала ей репликами, давая понять, где я с ней соглашаюсь безусловно, а где … просто соглашаюсь. А Городецкий продолжал лежать на носилках, но, кажется, начал приходить в себя. Он даже застонал и… и…
– Зоенька, – остановила свои речи врачиха, – посмотри, там должны остаться ампулы с диазепамом. Кажется, у него начинаются судороги, надо бы сбить спазматическую реакцию, расслабить тело. Поторопись.
Я быстро сунула руку в ящик с лекарствами и нашла это средство. Но ампула, содержащая в себе янтарного цвета раствор, оказалась в единственном экземпляре. Я стала доставать её, а потом вдруг сжала в кулачке. А что, если …
А что, если, вот прямо сейчас выронить ампулу на пол салона, а потом ещё и приступить ногой. Пусть она разобьётся. Всегда можно отговориться волнением. Ведь не каждый день выезжаешь на место бандитской разборки. Могу ведь я разволноваться до такой степени, что немного ошибусь. Даже если Цандер что-то и будет подозревать, вряд ли она станет обвинять меня, что я это сделала целенаправленно. И тогда Макс Галил умрёт. Он ведь давно это уже заслужил. Он ведь сам мне как-то хвалился о своей квалификации убийцы. Поднявший меч от меча и погибнет. Никто ведь не оспаривал эту истину, известную с древнейших времён. Она срабатывала в течение тысячелетий и эти тысячелетия Русь была непокорённой, до тех пор, пока её не убедили подставить левую щёку после удара по правой.
Это ведь так легко – разжать пальцы, а потом приступить ногой. Может быть даже Городецкий и не умрёт. Может быть даже он будет страдать. Это полезно – страдать. Тогда ты начинаешь понимать положение тех, кому приходится делать это. Страдание, это такая особая форма существования, когда все органы восприятия мира становятся особенно чувствительными, к собственным неприятностям и несправедливостям, к чужим. Вот и я страдала, а потому и не разжимаются у меня пальцы, хотя и пытаюсь их разжать.
А если я сделаю это, то что со мной будет? Представлю себе на минутку. Я отказала Городецкому в жизненно важном лекарстве, и он умер. Как это повлияет на меня? Буду ли я довольна, может быть даже – счастлива? Ведь зло будет наказано, конкретное зло в лице Макса Билала (оставим пока Максима Городецкого, любившего потанцевать и делавшего это на редкость хорошо). Наверное, кое-кто сказал бы мне «спасибо». И даже те, кто является не меньшим злом, чем пресловутый Билал. То есть я получаюсь как бы их союзником, совершаю угодное им деяние, делаю первый шаг, который когда-то сделал и сам Городецкий, прежде чем стал профессиональным убийцей. Как это говорилось в одной сказке, где убивший дракона сам становился драконом. Это я могу сделаться драконом! Драконом, убивающим людей в больничной палате по заказу со стороны. Вспомнился кадр из известного фильма Квентина Тарантино, в котором накрашенная женщина в медицинском халате движется по больничному коридору с никелированным подносом, на котором лежит шприц, начинённый смертельным ядом, и слышна игривая музыка, наполненная художественным свистом. Неужели это я в ближайшем возможном будущем? И лицо моё пересекает повязка с медицинским символом, под которым скрывается пустая глазница ...
Я постаралась стереть в своём мозгу эту зловещую картинку. Вспомнилась другая история, которая глубоко затронула меня. Всё это случилось в недавнем прошлом и, что особенно меня шокировало, происходило не так уж и далеко от нашей, Ростовской области. В Краснодарском крае, в станице Кущёвская, что не так уж и далеко от ростовского Зернограда, хозяйничала самая настоящая банда, домашняя армия братьев Цапков, которыми заправляла их мама, которую все так и называли – Мама. И эти бандиты вытворяли такое, что не верилось, что здесь тоже существует понятие «закон» и действуют нормы государства. Кажется, всё заменили понятия и желания банды. К примеру, они хватали тех девушек, которые им приглянулись и тешились ими, сколько им хотелось, а потом гнали прочь, как это делал за тысячу лет до них кровавый изувер великий князь Владимир Святославович, из рода Рюриковичей. Может быть, эти подонки тоже представляли себя княжеской дружиной, а может им было всё равно, на всё наплевать и они просто зверствовали, потому что общество этого допускало. Но до той поры, пока зло не заполнило некую чашу, «чашу народного терпения», и тогда всё раскрылось, и с бандой было покончено. Кого-то застрелили, кого-то свезли в тюрьму, где те бандиты также продолжали умирать. Но потрясла меня та частичка этой истории, где раненных преступников привезли в больницу, и их лечила врач, у которой эти бандиты- «цапки» изнасиловали дочь и племянницу, одна из которых не вынесла позора и умерла, а может даже покончила жизнь самоубийством. Но врач не отказалась от выполнения своего долга и доказала, сто она по настоящему сильный человек, и из той категории людей, из которых выходили святые, к которым понятие греха не приставала никоим образом.
– Зоя! Ты меня слышишь? Что с тобой?
Я словно очнулась от сна и почувствовала на лице испарину. Я словно всплывала из состояния оцепенения. Почувствовала в руке ампулу и разжала пальцы.
– Вот, Глафира Исааковна. Вы это просили?
Доктор Цандер пристально посмотрела мне в глаза и показала мне шприц, который достала из ящика.
– Может, мне самой сделать ему инъекцию?
– Нет, Глафира Исааковна, всё в порядке. Я сделаю укол. Всё прошло.
– В самом деле?
Цандер ещё сомневалась, но уже протягивала шприц, а я его наполнила препаратом, а потом всё проделала быстро и ловко, как это уже делала десятки и десятки раз. Только потом я почувствовала, что у меня начали дрожать руки. Преодоление себя, это довольно сложная вещь, но я сумела это сделать и, быть может, спасла тем свою душу. Когда выносили Максима, я закрыла глаза, чтобы не видеть его.
Я думала, что это, как в болезни, когда наступает перелом, а дальше следует долгий период выздоровления. Мне кажется, что ещё не всё потеряно, и я вернусь в ваше общество, мои соотечественники, и тоже найду кусочек своего счастья. Ведь оно придумано для всех, а значит – и для меня тоже!
Необходимое послесловие.
На обложке нашей предыдущей повести – «Истории, рассказанной под звуки фортепиано», стоит два имени – госпожа Селена и Юрий Костин. В случае данного рассказа можно прибавить третье имя – Роберта Андреева. Читатели с ним немного знакомы. Он стал прототипом одного из героев романа «Монстр-2» Романа Андреева. Роберт недавно лежал в больнице, где перенёс довольно сложную операцию. Пока он там лежал, как сам поведал, много о чём передумал. Сюжет этой истории он пересказал нам, из чего получился «Выбор перепутья». Мы надеемся, что он попробует и напишет другие задумки сам. А мы ему поможем.