Шёл июнь 1941 года. Может быть, этот последний предгрозовой июнь был по-особому хорош в деревне: окрепли колхозы, рабочей силы в избытке, вся молодёжь оставалась дома... Колосилась рожь. На дальних лугах начались покосы. Косили тогда больше вручную. Выйдут этак мужиков с полсотни из деревни — глядишь, и за одно утро луг "спороли". Разрешалось становиться "в ряд" и тем, кому " стукнуло" семнадцать. У Меркуловых отец смолоду жил в городе, старший сын находился на сверхсрочной. Поэтому единственного от дома представителя мужчин — Александра — на покос брали безоговорочно. И косил-то он ловко: всегда "висел на пятках" впереди идущего. Любил Александр слушать мужиков, особенно тех, кто рассказывал остро, с юморком. А затем в кругу сверстников и сам старался быть затейником; подражая старшим, он тоже умел вставить колючее словечко. Но и таким его ребята любили, любили за честность, за трудовую сноровку, за гармонь.
Гармонистов в деревне много. Но Александр был гармонист особый, "не ломливый", играл "до упаду", как говорили девчата. Очень хотелось ему быть взрослым, а главное — быстрее стать военным. Старший брат прислал ему гимнастёрку, брюки галифе и пилотку. Это был такой подарок, которого никто и никогда из деревенских не получал. Он собственноручно подштопал, выстирал, проутюжил присланную "форму" и важно ходил в ней даже по праздникам, а с пилоткой не расставался никогда.
Только недолго так было…
* * *
Два с половиной месяца хозяйничали фашисты в деревне Лоторёво. Люди насмотрелись, натерпелись — не забыть всю жизнь. Особенно был страшным день, когда внезапный приезд эсэсовцев застал врасплох группу пробиравшихся на восток бойцов нашей армии. Их было более сорока человек. Гитлеровцы прикладами согнали жителей деревни за околицу и на глазах у плачущих женщин расстреляли схваченных советских воинов. Никогда не забыть одного бойца из группы погибших, который за секунду перед расстрелом громко закричал: «Беги, ребята, врассыпную!» — и сам бросился в поле. Из толпы вперёд протиснулся Александр Меркулов и, как бы подтверждая произнесённые слова бойца, громко добавил: «К речке, к речке бегите!»
Многие рванулись, было, с места в глубокий снег, но яростная трескотня автоматов словно бы передёрнула шеренгу: безоружные люди — кто медленно, а кто подкошенным снопом — падали тут же.
Только что призвавший к побегу боец отделился шагов на десять, но также рухнул, полулежа обернулся и еле слышно, отрывисто проговорил: «Гады... всех... не перебьёте...».
Тем временем, когда фашисты подходили к каждому упавшему и дополнительно прошивали тела короткими автоматными очередями, переводчик, потрясая оружием перед толпой, требовал: «Выходи вперёд все пособники, вас, свиней, ждёт такая же участь, как и этих...».
Чудом тогда женщинам-односельчанкам удалось спасти Александра Меркулова. Только с тех пор он, может быть, больше, чем кто другой, затаил глубокую ненависть к врагу. А когда оккупантов изгнали из района, Александр одним из первых отправился в военкомат и добился зачисления в маршевую роту, несмотря на плоскостопие.
* * *
Сохранилось всего лишь два письма Александра Меркулова, присланных с фронта. В одном из них он писал: «Нового ничего нет. Бьём немецких захватчиков и отбрасываем на Запад...» И дальше: «...работайте лучше в тылу, ибо крепкий тыл обеспечит победу на фронте».
Это было 5 сентября 1942 года. А через пять месяцев разведчика ефрейтора Александра Меркулова не стало. В скупом извещении говорилось: «Ваш сын ефрейтор Меркулов Александр Иванович в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 31 января 1943 года и похоронен в д. Крымской Н. Андровского района Ворошилов. обл.». Это было официальное сообщение.
* * *
А вот что писала одна из женщин деревни Крымской матери Александра — Марии Афанасьевне Меркуловой в феврале 1943 года: «Я видела своими глазами, как фашисты казнили Вашего сына. Он до последнего вздоха оставался героем...»
Это письмо перечитывалось много-много раз, его содержание запомнили все, кто тогда проживал в деревне Лоторёво (ныне совхоз «Сугоновский» Ферзиковского района). Письмо читали и плакали, читали и взывали к мщению... А подробно в нём говорилось так:
«Кто-то тихо постучал в замёрзшее окошко. Испугавшись, я не успела отозваться, как в стену чем-то глухо стукнуло, послышались возня и резкие отрывки немецкой речи, а через минуту — и автоматная трескотня. В дверь стали неистово ломиться. Не успела я зажечь лампу-самоделку, как дверь затрещала и вместе с клубами пара в хату ввалились фашисты, таща за руки человека в белом халате. Я сразу догадалась, что это наш разведчик, и присела на кровать.
Чувствовалось, что враги ещё не пришли в себя. Один закуривал сигаретку, а другой рванул халат на груди разведчика, разодрал его до пояса и ударом кулака по нижней челюсти заставил молодого парня держать выше голову, сам же стал шарить по карманам и бросать на стол содержимое. Убедившись, что в карманах нет оружия, обыскивающий отошёл на шаг и произнёс: «Капут... Ты будешь говорить...».
И началось... Вначале разведчика все били по лицу и спрашивали. А он стоял бледный, по подбородку ползла струйка крови. Он не произносил ни слова. Глаза его горели и, помаргивая, смотрели в упор. Изредка он покусывал губы. Затем к разведчику подошёл второй фашист и молча стал совать в глаза горящую сигарету. Наш боец неожиданно плюнул в лицо гитлеровцу и закрыл глаза рукавом халата. Фашист почти с разбегу ударил ему каблуком сапога в живот, парень согнулся и повалился на пол, впервые застонав. «Встать!» — завизжал фашист. Но упавший не вставал. Тогда подбежали к нему ещё двое (а всего их было четверо) и, взяв под руки, стали подымать. Разведчик еле стоял на ногах, отвернув голову в сторону. Изверги вдруг о чём-то оживлённо залопотали, двое сели у стола, как бы на время забыв о своей жертве.
Не прошло и пяти минут, как знавший русский язык фашист стал убеждать изнурённого человека покориться и отвечать на его вопросы. Разведчик вроде бы и не слышал его. Тогда двое других вскочили с мест и стали сдёргивать с него разодранный окровавленный халат, а затем бушлат, гимнастёрку и даже нательную рубашку. Последовал приказ снять валенки. Разведчик стоял. Сильный удар в лицо свалил его, и звери стали стаскивать обувь. Два верзилы схватили парня за ноги и, распахнув дверь настежь, потащили на улицу.
Чем я могла помочь? Я была беспомощна...
Раздетого человека изверги держали на морозе, на снегу минут пятнадцать, а может быть, и больше, только когда вводили его снова в хату, мне показалось, что его ноги заледенели и опускались на земляной пол, как колодки. Стоять он не мог и повалился.
Немцы грели озябшие руки, закуривали и осматривали потускневшие стены. Тогда-то один из них и наткнулся на маленькую подушечку с иголками, висевшую около окна. Могла ли я подумать, что эти иголки, будут пущены в ход?!.. Но фашист выхватил одну из них и подошёл к разведчику. Тот, сомкнув веки, ничего не мог видеть и только громко вскрикнул, когда игла вошла под ноготь пальца. Молодой разведчик ничего не сказал врагу.
Перед рассветом, когда всё стихло, я, крадучись, вышла на улицу. Под окном моего дома лежал окровавленный труп разведчика. А с рассветом я разглядела на земляном полу чёрные пятна крови и два отрубленных пальца. Как потом выяснилось, фашисты отрубили разведчику оба мизинца. Под столом я нашла и окровавленное письмо матери разведчика с обратным адресом, и узнала, что это был Меркулов Александр Иванович».
* * *
Так умирали наши сверстники, земляки, герои.
Н. Полунин. Детчино.
(опубликовано в газете "Знамя" 02.02.1968 г.)