В далёком-предалёком 1966 году я закончил первый класс.
В августе того года, когда я с ребятами нашей улицы до потери пульса гонял футбольный мяч, на семейном совете судьба моя на ближайший учебный год была решена. Родители решили отправить меня в санаторную школу-интернат, которая находилась в двухстах километрах от нашего городка. Основания на то были серьёзные. Во-первых, я был худющий-прехудющий. Во-вторых, проба Манту, которую делали нам в школе, у меня была положительная… В-третьих, в родне у нас был больной туберкулёзом. В больнице нам дали путёвку-направление, и вот в один из дождливых сентябрьских дней мать на больничном «Уазике» повезла меня в интернат. Кроме нас в машине сидели ещё две мамаши со своими дочками, которые были намного старше меня. Эти старшеклассницы были молчаливые и какие-то напуганные. Я понял, что меня ждут длительные, тяжёлые испытания. Рёву я дал накануне дома, поэтому ехал в машине молчаливый и обречённый. По лицу матери я видел, что она тоже переживает. Ездить часто ко мне она, конечно, не сможет.
Дорога казалась бесконечной, поездка утомительной. Но, в конце концов, мы приехали.
Зашли в интернат – огромное, серое, трёхэтажное здание. Представьте чувства 9-летнего ребёнка, который понимал, что скоро останется один среди чужих людей. Тревога и безнадёжность. Я вцепился в мать. У неё у самой на глазах были слёзы.
И вдруг из соседней двери с табличкой «Пионерская комната» вышел черноволосый, смуглый молодой мужчина с пионерским галстуком на шее. Увидев нас, он улыбнулся и сказал:
-Так! Это что за слёзы у бойца? Ну-ка заходи сюда! Я тебе кое-что покажу!
Мы зашли. В углу стояло красное знамя, а около него висели горны и барабаны.
-Давай оставайся у нас! Я из тебя барабанщика сделаю. Хочешь?
Я кивнул. Барабанщиком мне быть не хотелось, а вот вожатый понравился.
Мать уехала, а я остался.
Я быстро освоился и даже стал …любимцем всего интерната. То ли за то, что на цыганёнка был похож, то ли за свой весёлый, открытый характер, то ли за всё вместе взятое. Я участвовал во всех конкурсах и состязаниях. Пел, плясал, читал стихи. Лез везде – где надо и где не надо. И, когда приезжала мама, интернатовская жизнь так меня захлёстывала, что я старался маму отправить быстрее домой, чему, конечно, она очень сильно удивлялась.
После Нового года нашей учительнице Клавдии Михайловне присвоили звание Героя Социалистического Труда. В интернате по этому поводу решили провести торжественную линейку. Ну, а меня, как ученика её 2 класса, завучи решили использовать на линейке как творческую «изюминку»! Мне предложили прочитать торжественное стихотворение и поздравить свою учительницу. Завучи работали со мной долго и упорно. Стих я читал громко и без запинки. Поздравление тоже знал назубок.
И вот торжественная линейка! Все в парадной форме. Вынос знамени. Клавдию Михайловну поздравляют начальники, шефы, директор, учителя. И вот слово дают мне. Чётко подхожу к выступавшим, поворачиваюсь и понимаю, что … не помню ни одного слова. Тишина. Все на меня смотрят. Я сглотнул слюну и молчу. Ведущая говорит:
-Ну, смелее, Алёша, смелее!
Я понял, что, что-то надо говорить, иначе беда.
-Клавдия Михайловна! Вчера вы мне поставили двойку по арифметике, но я сам виноват, потому что не сделал домашнюю работу! Вы, вообще, строгая, но справедливая! И мы все вас очень любим!
Раздался смех. А потом все сильно захлопали! А Клавдия Михайловна всплеснула руками, подбежала ко мне, подняла и расцеловала! По щекам у неё катились слёзы!
В тот день я был героем дня в интернате.
Через несколько дней Клавдия Михайловна вызвала меня к доске:
-Ну, наш уважаемый оратор, иди-ка к доске и реши нам вот этот пример!
С этого дня весь интернат стал звать меня Оратором. А кто не понимали значение этого слова, звали Ратором! До самых последних учебных майских дней. А потом мать забрала меня домой, и я перестал быть Оратором. Получил другую кликуху! Но это уже совсем другая история!