Пять историй, объединённых одной тематикой (согласно финским представлениям о любви).
1.
Пискарин, Беговской и Владимир Сергеевич Д. задержались на работе.
– Знаете, – сказал Пискарин, – Я вчера встретил бывшую девушку своего друга. И что-то мы пошли поболтать в кафешку, и как-то так всё получилось, что…
И Пискарин рассказал в подробностях, снабжая их известной долей преувеличения и нецензурными словами, что же у них получилось. Беговской ехидно заулыбался.
– Ну, могёшь! – одобрительно сказал Владимир Сергеевич, а Пискарин благодарно на него посмотрел. Лицо Беговского приняло какой-то даже елейный характер.
– С другой стороны, – потупился Пискарин, – Это ведь девушка моего друга.
– Но ведь бывшая, – уточнил Беговской.
– Ну, а что же… – возразил Пискарин, но тут Владимир Сергеевич поднял руку, и оба умолкли.
– Бывает всякое, – сказал Владимир Сергеевич, помолчал, сурово посмотрел на Беговского, откинулся на спинку своего кожаного стула на колёсиках, а потом начал рассказывать, делая драматические паузы, кстати, совершенно, не к месту:
– У меня однополчанин был женат. Лет десять-пятнадцать, разошлись они аккурат на кружевную свадьбу, я просто помню, потому что они отмечали, – уточнил он, упреждая усмешки Беговского и Пискарина, – Так вот, разошлись они. Ну, все думали, как же так, они же такая пара, и я его спрашивал, что ты, мол, такую хорошую жену упустил. А он всё как-то ни то, ни сё. Ну, я думаю, коли так, извиняй. Мне она всегда нравилась, но, конечно, я бы не того, ну, он же ж всё-таки мой товарищ, а я… В общем, выждал я полгодика, и к ней, ну, цветы, конфеты, рестораны, там (Беговской тоскливо и быстро глянул на Пискарина, а тот в ответ нахмурился). Ну, и я и его тоже спрашивал, он как вообще. То есть я его, конечно, спросил не так, а вот так: что, Дмитрий, было бы, если бы ты, скажем, Васю бы увидел со своей женой. Тот говорит, мол, ничего, ничего бы не почувствовал бы. Я и подумал, значит, ему всё равно. Короче, сошлись мы с ней. И даже как-то дальше у нас пошло.
И вот идём мы по набережной, вечер волшебный, знаете, как бывает летом, ну, идём, она ручку в локоточек мой продела, идём, болтаем, мечтаем. Думаю, ну, вечер, ну, красота. Иду думаю, что гулять надо побольше, почаще вот так. И тут навстречу этот вот мой сослуживец, муж бывший её. И он как нас увидел, так я всё понял, что это она от него, а не от неё. Неловко получилось, мы как-то так, уже даже не помню, как с ним разошлись. И вот спустя дня два-три иду я домой вечером поздно, как вдруг сзади мне по голове кто-то тюк! Ну, пролежал неделю в больнице. Так-то мне понятно, кто, но я уж его простил. С ней тоже особо больше не виделись, не знаю, совпало так. Ну, и вы идите, чего я вас тут заболтал…
Пискарин и Беговской оделись и вышли из офиса.
– Ну, дела! – сказал Беговской, глядя на Пискарина.
Пискарин молчал.
2.
Приличный семьянин Николаенко, будучи вечером в магазине, увидел нечто такое, что привело его в полное замешательство. Он пришёл домой, лёг на кровать, прикрывал глаза, чтобы подремать, но тут же в беспокойстве их открывал. В голову лезли такие мысли и фантазии, что Николаенко один раз даже тихонечко заскулил, очень удивив свою собаку.
Вечером, когда дети легли спать, Николаенко набросился на жену, и немало её удивил проявленной прытью и удалью. Потом, когда они легли спать, жена, прильнув к нему, уснула, довольная произошедшим, а Николаенко с ужасом осознал, что содеянное не избавило его от мыслей об увиденном в магазине. Чёрт бы её побрал, эту симпатичную девушку в чёрной кофточке, сквозь которую отчётливо проступали две точечки.
Утром на работу Николаенко вышел не выспавшимся.
3.
Гриша Миллиметров никак не мог понять – хороший он человек или нет. С одной стороны, он изредка помогал людям, никому не желал зла, сочувствовал веганам, но, с другой стороны, не замечал за собой никаких особо хороших поступков. Ну, было дело, однажды в дождливый день он купил бездомному горячий чай. Ну, и что? А был бы на его месте кто-то действительно выдающийся, так, может, он ему и поесть догадался бы взять, а то и обогреть в своей квартире даже мог бы. Где пределы милосердию? Поэтому Гриша стыдился этого поступка, потому как большего не сделал.
В людях Гриша тоже, со своей стороны, слегка разочаровался. То есть, в общем-то, он со всеми был приветлив, не прочь завести новые знакомства, да и к друзьям на пироги ходил с удовольствием. Но работал он на такой работе, где сталкивался с мелочными и попросту глупыми уголками души тех или иных людей. Уже давно ни одна девушка его не захватывала так, чтобы с головой, чтобы внутри всё наполнялось чем-то жгучим. Ну, есть – есть, нет – и ладно.
Однажды к нему пришёл Колька Спирин, бывший одногруппник. Они отварили сосисок в кастрюльке с ручкой. Эта кастрюля, вообще говоря, была единственной посудой, которой Гриша пользовался. Он варил себе чего-нибудь, и из неё прямо и ел. Разогревал тоже на плите, немного воды нальет, бросит котлету, поставит на четвёрку, подождёт 10 минут, и уплетает эту котлету. И, значит, сидят они, едят сосиски. Гриша заедает их хлебом, а Колька хлещет водку.
Думает Гриша о чём-то приятном и смеётся про себя.
– Не самая традиционная работа была у Мешковина. Он был сборщиком ванили. То ещё занятие! – разглагольствует Колька.
– Кто такой Мешковин? – спрашивает Гриша, а сам думает о чём-то приятном, своём.
– Ну! – удивляется Колька, – Вася Мешковин. Ну, этот…
Гриша вспоминает и машет руками, давая понять, что эта тема ему не интересна.
– Почему же? – спрашивает Колька, а потом взгляд его падает на гитару, он берёт её и начинает наигрывать разные мелодии. Колька раздражает Гришу тем, что начинает петь одну песню, потом говорит «ой, а дальше не знаю», и играет уже другую, и так вот он ничего, как знает наперёд Гриша, не сыграет от и до.
– Вот так и с бабами, – весело говорит Гриша, – Вот так же им твоя возня не по душе, начнёшь – остановишься, опять начнёшь, опять остановишься… И она уже не рада, лежит, думает, ну, уже ничего не получится.
– Ну, ты же свечку держишь, – говорит Колька после некоторой паузы, потом, помолчав, откладывает гитару – настроение пропало!
4.
Дрянский валялся на диване и куксился. Вика курила у окна, глядя, как в скверике какой-то тип неприятной наружности пытается встать на ноги.
– Что, о чём думаешь? – сердито спросил Дрянский.
Вика, не отводя взгляда от типа неприятной наружности, сказала:
– А о чём тут теперь думать? Нормально всё.
– Я же вижу, что нет, – раздражался Дрянский.
– Ну, раз нет, то, значит, нет, – безразлично, еле шевеля губами сказала Вика и прищурилась от едкого, проникающего в глаза дыма сигареты.
Дрянский открыл было рот, но тут же возмущённо закрыл его, пытаясь всем своим видом показать, как он зол. Вика не обратила на это никакого внимания. Она даже не видела жалких попыток типа неприятной наружности принять подобающее человеку вертикальное положение тела, нет, мысленно она была далеко отсюда.
5.
Художник по фамилии Иноземцев, описанный в соответствующем произведении Поликарпова Дмитрия, вообще был, мягко говоря, не очень респектабельным человеком. Его сестра, Иринка, напротив, крайне мало соприкасалась с той грязью, в которую он опустился. И всегда испытывала неловкость за “этого человека”, как она называла брата в кругу близких людей.