Их было трое... Один - слепой, другой - прикованный к коляске, а третий - тот, что в красной был футболке. В глазах у каждого зияла пустота. Вздох из груди, как гром, разрушил тишину.
- Так непомерно тяжка ноша у слепца. Не видеть свет и очертания предметов, не замечать ни слез растроенной жены, ни перемены в образе растущего ребёнка ...
- Ты можешь к ним хотя бы прикоснуться! И кожей ощутить всю теплоту ладоней. Что есть важнее - быть в плену родных объятий и плавиться от жара страстных поцелуев? Мне ж остаётся общество металла, тиски навязанной холодной клетки...
- Тебя услышал я, и стало даже легче. Но облегчения ничуть не принесло. Мне разум не заставить радоваться жизни. Все больше поглощает эта тьма. Я не о той, что разъедает мои очи, я о другой - гадюкой, что вползает вглубь меня... А ты читай, ты познавай и развивайся - великий дар, что отняли досрочно у меня. Я много лет уже стою на прежней точке. Существование - удел мой навсегда.
- Так существуй! Шагай, пока ступни закровоточат. Ступай по теплому песку уставшими ногами. Почувствуй, как тебя ласкают волны... И существуй! Мне ж остаётся только наблюдать! Я как котёнок, что таится у стола и ожидает миг, когда его заметят...
А третий, тот, что был в футболке, прислушивался тихо к разговору. Отчаянно хотелось говорить - но вновь пришлось молчать: "Я и слепцом бы стал, прикованным к коляске, еще бы раз сладчайший запах своего дитя мне ощутить."
Беседа постепенно перешла в другое русло: сменилась спором жарким, кто несчастней. И в ходе этого всего безумства и черный юмор не заставил себя ждать:
- Вот незадача! Мне б спрыгнуть со скалы, но даже тут проблема. Увидеть бы куда лететь... или за что цепляться: вдруг, как всегда, я передумаю в процессе.
- Шутник! Ты, второпях, забыл, что должен быть вторым. Кто ж подтолкнёт меня?
- Pardon! Я Вас и не заметил!
С улыбкой грустной третий молча молвил: "Вкусил бы я и горечь вашу жгучую, и псевдогоре, но не смогу никак - меня ведь уже НЕТ!"