Почти все в жизни Щеглова осталось прежним, работа на том же заводе среди тех же людей, в той же должности. В невообразимо далеком и недоступном Муроме жила любимая девушка Дуся Тарасова, участница литературного, исторического и экономического кружков. Сергею удалось в ходе следствия доказать непричастность ее к «преступлениям» и Дусю, как он понял, не арестовали. Из лагеря он ей не писал, не хотел связывать ее судьбу. Потом понял, что это была его непростительная ошибка, и судьба наказала его за такое «великодушие».
Когда получил освобождение, телеграммой сообщил Дусе, что предлагает ей приехать к нему в Норильск. Она ответила, что, не зная о его судьбе ничего, недавно вышла замуж. Сергей понял ; винить в своей потере должен только себя.
Продолжал с прежней энергией трудиться в лаборатории. Начальник завода Яхонтов выхлопотал ему комнатку в рудничном общежитии. Началась самостоятельная жизнь на правах «вольняшки». Продукты питания, одежду, обувь получал по карточкам, как и все вольнонаемные. Зарплату установили вполне достаточную (в лагере ее не было, значилось так называемое «премвознаграждение»; на руки оно не выдавалось, шло на содержание в зоне и лишь небольшие остатки зачислялись на лицевой счет зека. Так что при освобождении Сергей получил несколько сот рублей).
Из лагеря он вынес два толстых романа, написанных в ночные смены на дежурстве в лаборатории. Дал их почитать начальнику политотдела Норильлага, оттуда обе папки перешли к местным литераторам на рецензию.
С этими литераторами ; Анатолием Шевелёвым и поэтом Владимиром Фроловым ; Сергей был знаком еще в заключении. В Норильске выходили две газетки ; одна для вольных, другая для зеков. В лагерной газетке Щеглов, будучи заключенным, печатал стихи, очерки. На свободе открылась возможность публиковаться и в газете для вольных (она называлась «За металл»). Сергей стал постоянным ее нештатным автором, рабкором.
Пригласили Щеглова сотрудничать и с норильским радиовещанием. Он сочинял репортажи и очерки про передовиков производства, статьи к юбилеям знаменитых писателей, ученых, рецензии на спектакли поселкового драмтеатра. Ему импонировало, что его творения читают многие люди, слушают по радио, где, к тому же, звучит его голос. К нему пришла «широкая» известность в узких кругах.
Литературные труды не мешали ему с прежней творческой активностью выполнять инженерные обязанности в лаборатории. Вел еще и общественную работу. Его выбрали в заводской и рудничный комитеты профсоюза, а вскоре и председателем.
Алексей Дмитриевич Яхонтов взял накопившийся за несколько лет отпуск (более двух месяцев) и уехал в родную Москву. Обязанности начальника завода временно исполнял технорук, техник-кислородник по образованию и опыту Марк Яковлевич Рыжевский. Он отбыл в Норильлаге срок по пятьдесят восьмой, женился на вольнонаемной и продолжал работать на комбинате. За добродушие, товарищеское отношение к рабочим, инженерам и техническому персоналу его уважали, как и за познания в производстве кислорода.
Тарасу Ивановичу Трубе к тому времени поручили руководящую должность на другом заводе. В один из начальных дней августа сорок шестого года оксиликвитчики, в том числе Щеглов и Щекун, выехали с завода на рудник «Угольный ручей» заряжать взрывчаткой скважины, пробуренные на одном из уступов. День был солнечный, непривычно жаркий, на горизонте накапливались грозовые тучи.
Разработанная в лаборатории и на заводе технология производства оксиликвита уже три года как перешла в промышленную стадию применения взрывчатки в карьерах. Но работники завода продолжали контролировать этот процесс. Казалось бы, все давно известно, все давно отработано, но как показывает жизнь, ничего нет неизменного и застывшего, беспрерывно надо учиться, совершенствоваться, постоянно надо быть внимательным, особенно при работе с взрывчаткой.
Вот и сегодня Сергей с Леонидом Алексеевичем Щекуном и с рудничными взрывниками насыщали патроны жидким кислородом в термосах, установленных на железнодорожной платформе рядом с пробуренными в скале скважинами. Небо покрылось предгрозовыми облаками, облака превратились в черные тучи. Вдали уже погромыхивало, раскаты грома усиливались и приближались. И вот уже над самой головой грянул устрашающий удар и почти тут же хлынул ливень. Сергей, Щекун и взрывники едва успели залезть под платформу. Вскоре ливень прекратился. Леонид Алексеевич дал команду рабочим стащить брезент с термосов и приступить к зарядке скважин. Взрывники медными крючками доставали из кипящей кислородной жидкости патроны и на брезентовых носилках подтаскивали их к скважинам.
Назначенное время взрыва приближалось. Щекун и Щеглов в помощь взрывникам стали тоже опускать патроны в скважины.
Работа шла ходко, носилки с патронами быстро пустели, их заполняли вновь и подтаскивали без задержки. Щеглов и взрывники Коровин и Лукьянов сноровисто опускали в свою скважину патрон за патроном.
Подняв голову и выпрямившись после опускания очередного, покрытого белым инеем оксипатрона Щеглов увидел, что у соседней скважины, в четырех метрах от него, какая-то заминка. Взрывник Меркулов, наклонившись над скважиной, дергал веревку спускового крючка, но тот не освобождался. Взрывники Мурашов и Стельмаков подошли помочь Меркулову выдернуть шнур с крючком. К ним направился и Щекун.
Когда Сергей опустил еще один патрон в скважину и распрямился, чтобы надеть на крючок следующий. И увидел, что к скважине, где произошла заминка идет Марк Яковлевич Рыжевский, его темно-синий костюм, зеленый плащ на руке, отчетливо выделялись среди телогреек.
«Чего это ему не сидится на заводе, что ему тут делать?» ; мелькнуло в мыслях Сергея.
Он медленно опустил очередной патрон, ощущая, по натяжению веревки, как он стал на предыдущий, тяжесть исчезла; еще чуть опустил крючок и начал вытягивать бечеву. И тут раздался страшный грохот у скважины, где возились с застрявшим патроном Меркулов, Мурашов, Стельмаков и Щекун. Что-то с необоримой силой надавило на плечи, на спину Сергея, повалило ничком, прижало к камням. Торопливо отползая, он боковым зрением увидел: тяжелая туча раздробленных камней, закрывая дневной свет, стремительно неслась, снижаясь над его головой. Он полз дальше, каменная лавина пронеслась, падали лишь отдельные камни впереди и рядом с ним. Заметил, что по бокам быстро отползали Коровин и Лукьянов. Лица и руки в крови.
Сергей вскочил, повернулся назад. Там, где только что стояли Меркулов, Мурашов, Стелымаков и Щекун ; никого! Лишь черный налет копоти на камнях. Щеглов хромая подбежал к месту взрыва, вглядываясь сквозь завесу поднявшейся пыли, ; никого. Оглянулся, к нему прихрамывая, шли Коровин и Лукьянов. Сделал несколько шагов и тут увидел Щекуна. Он лежал навзничь, и вместо головы у него была только часть черепа, пустая и гладкая, как костяная чашка. Верхняя половина черепа и светлые кучки мозга виднелись неподалеку.
Сергей с Коровиным осмотрели все вокруг, пытаясь найти Мурашова, Стельмакова и Меркулова, но они исчезли. Лукьянов сидел на камне, оторванным рукавом рубахи пытался перевязать кровоточащую ногу. Марк Яковлевич неподвижно распростерся чуть дальше.
Издали, от бурильных станков и экскаватора, к месту катастрофы бежали начальник буро-взрывного цеха Иванов и рудничные рабочие.
Сергей увидел, как один из рабочих несет чью-то оторванную руку.
; Где была? ; спросил его Иванов.
; Вон там! ; рабочий указал на гряду камней за краем рудничного уступа.
Потом нашли ноги, другие части тел Меркулова, Мурашова и Стельмакова.
Юрий Натанович прибежал с другой стороны карьера, от оксиликвитного завода. В резиновых сапогах и гимнастерке, подпоясанной кожаным ремнем, он перескакивал через крупные камни. Подбежал, глянул на труп Щекуна, отчаянно взмахнул руками, подбежал к Марку Яковлевичу, вгляделся в его лицо всё в черных крапинах от горевшей взрывчатки, и тут ноги у него как бы подкосились, он опустился на камень, обхватил голову руками и... зарыдал. Сергей поразился: суровый, выдержанный Юрий Натанович ; и рыдает!
Через два дня хоронили Марка Яковлевича. Гроб с телом поместили для прощания в клубе профсоюзов Норильска. Марка Яковлевича предавали земле одного. Останки Леонида Алексеевича, Меркулова, Мурашова, Стельмакова зарыли неподалеку от могилы Рыжевского, но где именно и когда ; оксиликвитчики не знали. Заключенным не полагалось никаких похорон.
Сергея Щеглова кровный союз катастрофы скрепил с оксиликвитом еще на пятнадцать лет. Вместе с Зинюком ему предстояло изучать причины преждевременного взрыва, во всех подробностях исследовать нрав грозной взрывчатки, чтобы возобновить её применение на рудниках Норильска.
Яхонтова вызвали в Москву и предложили там работу, в Норильск он не вернулся. Начальником завода утвердили Юрия Натановича. По его ходатайству Щеглову поручили исполнять обязанности инженера-химика, а вскоре и заведовать лабораторией.
Почти три года изучали окиликвитчики причины преждевременного взрыва, проводили тысячи опытов. Десятки ученых, работавших в комбинате, были привлечены к экспериментам и теоретическим исследованиям. В итоге технологию применения взрывчатки сделали более безопасной и совершенной. Использование оксипатронов в скважинах возобновили и расширили. Расширился и круг людей, причастных к взрыванию ; и рабочих, и техников, и инженеров. Но главными организаторами и исполнителями работ были три человека: Юрий Зинюк, технорук завода Марк Кантор и начальник лаборатории Сергей Щеглов.
Достигнутые успехи породили у руководителей комбината мысль ; представить норильский оксиликвит на Сталинскую премию , высшую в то время награду за научно-исследовательские, производственные и иные достижения. Зинюку предложили подготовить материалы на представление к премии. Он составил теоретическое обоснование, Щеглов поставлял исследовательские данные, Кантор готовил чертежи. За несколько месяцев напряженной работы сводный отчет со всеми таблицами, графиками и схемами был завершён. Работали с воодушевлением: а вдруг и в самом деле дадут Сталинскую премию? Все трое были уже свободными людьми, хотя и с ограниченными возможностями и правами.
Их подписи под отчетом оказались в самом низу. Руководителем работ значилось первое лицо Норильска ; начальник комбината инженер-полковник МВД В.С. Зверев, а главными исполнителями ; его заместитель по горным работам К.Д. Васин, начальник горного управления И.В. Усевич, начальник рудника М.Д. Фугзан и инженер К.И. Иванов, тот самый, который во время аварии возглавлял буровые и взрывные работы на руднике «Угольный ручей», а потом вместе с Зинюком, Кантором и Щегловым проводил часть опытов. Про то, что в числе первых создателей оксиликвита был А.Д. Яхонтов, даже не было упомянуто.
С грифом «совершенно секретно» отчет и аннотацию к нему, а также анкеты на представляемых к премии руководство комбината послало в Москву, в аппарат Л.П. Берии ; куратора Норильского комбината.
Через несколько месяцев отчет вернули с замечаниями видных московских ученых-горняков ; на доработку. Московское начальство посоветовало Звереву снять свою кандидатуру, а руководителем назначить Васина.
Еще почти год Зинюк, Щеглов, Кантор, Фугзан и Иванов дорабатывали технологию, накапливали опыт промышленного применения оксиликвита, взрывая все новые и новые блоки скважин, прибавляя сотни и сотни тысяч тонн добытой с помощью оксиликвита руды.
Второй отчет отправили в столицу в конце сорок девятого года. Зинюк, Щеглов, Кантор по-прежнему значились в числе исполнителе работ.
Прошло еще несколько месяцев. И вот по Всесоюзному радио было объявлено, а затем и напечатано в газетах о присуждении Сталинской премии третьей степени за усовершенствование горных работ на Норильском комбинате. В списке лауреатов значились К.Д. Васин (руководитель работ), И.В. Усевич, М.Д. Фугзан, К. И. Иванов и научный работник института горного дела при Академии наук СССР Лариса Марченко. Она в Москве проводила некоторые опыты с оксиликвитом в лабораторных условиях. Фамилии Зинюка, Щеглова и Кантора исчезли. Никто не объяснил им, по каким причинам они были вычеркнуты. Да они и сами не спрашивали. Все было ясно. Вчерашние «исправленные враги», ни кому в стране неизвестные не имели права претендовать на высшую награду.
Мог претендовать на высшую награду бывший директор завода Яхонтов, но у него хватило ума и жизненного опыта, чтобы понять бесплодность претензий. Всё, что решалось в верхах, не подлежало пересмотру.
Сергей Львович записал в своем дневнике горькое стихотворение обо всем этом. А годы спустя, рассказал в книге под ироничным названием «Сталинская премия».