Понравилась история об артисте, которого изгнали из города за то, что он плакал настоящими слезами и заставил своей убедительной игрой плакать зрителей. Трагедия, по их мнению, должна быть сухой. Как высохшая на солнце колкая стерня. И это правда. Не нужно пересекать дозволенных границ в своем мастерстве.
Трехногая собака устало переходит дорогу на зеленый свет, вечером ее кормят таксисты, утром бросает сосиску закутавшаяся в пуховик продавщица, приговаривая: «На, на, кушай. Кто же тебя, бедолагу, еще пожалеет». Ночью никто ничего не бросает и собака лежит себе, свернувшись калачиком, а осенний ветер вонзается в купола собора, пытаясь заиграть колоколами. И не будет никакого геройского поступка от ее жизни, кроме самой жизни. Она не спасет девочку на переходе, погибнув при этом под колесами грузовика, не отобьет от нападавших хулиганов припозднившуюся женщину.
Ничего. Будет хромать, поскуливать зимой на обрубок лапы, выть на мякину лунки-луны, но жить, от сосиски до куска булки, радуясь двуногим, что не пытаются ударить или обжечь бычком, вилять хвостом тем, кто подкармливает. И они будут кормить, пока сами не подохнут. Потому, что видя утром эту героическую псину, идя на кабалу своих утлых робот, они возносятся духом, и рвут потом зубами приземленную материю действия, от зарплаты к зарплате.
И эта их обоюдная зависимость, пусть и фантомная, меня поражает. Выходит, что собака – убедительный артист, поневоле, через несчастье? Люди без нее, конечно, проживут. Она, без них, определенно нет. И все же, пропади она ненароком, они бы печалились. Недолго, но все же. Думаю, они не осознавали бы даже той иглы, что ворочается неторопливо в их душах, промелькнула бы тема этой собаки пару-тройку раз в разговорах, а потом исчезла навсегда. А ветер бы точно так же трепал зеленые ребра куполов, пытаясь сыграть перезвон, но его никто бы не слушал, и так же ездил бы транспорт, и на остановках стояли очереди. Опустела бы картонная коробка, служившая утлым убежищем от торопливой поступи мира, у продавщицы оставалась бы лишняя сосиска на конец смены, которую она начнет потом отдавать кошке, живущей в мусорном баке возле ее подъезда.
Лежащая в пыли собака, смотрящая на проезжающие машины, понимаешь ли ты свою Роль? Объяснят ли ее на той стороне? Снизойдут ли до объяснений? Станешь ли ты на порядок выше после реинкарнации? И мне бы хотелось ответить за тебя положительно. Однако кто знает, какая из подворотен или соевых сосисок станет для тебя роковой, какое колесо не притормозит перед твоими неторопливыми попытками перейти дорогу. Давай будем откровенными друг с другом, Собака. Не будем злить зрителей, не будем провоцировать их на изгнание. А я напишу, что тебя подберет добрый самаритянин из провинции, возьмет к себе во двор, откормит кашей на мясном бульоне, и будете вы вместе любоваться на поздние осенние цветы и облетающие фейерверки листьев. Ты будешь встречать его с работы, вылезая из уютной и теплой будки, постепенно забывая попытки январей вымести из тебя тепло. Ты лишишься привычной Роли, обретя, наконец-то Жизнь. И только во снах, в самых дальних снах, запорошенных листопадами и отрешенными отрывками туч, скрывающих солнечный свет, ты будешь слышать тот звук, что издаст таки ветер, смогший вытолкнуть плечом громаду колокола.
И на этом, дрожащем в колодце неба звуке, я навсегда исчезну из твоей жизни, уехав в далекий Годспиритов - город, где случается всякое и все же не случается ничего. Янтарные его жители, махровые его воспоминания. Стегает ремешком, бороздя пунцовые желобки, своей реальностью, которую не переплыть брасом, не перекричать басом, только фальцетом. Такого клеща не извлечешь пинцетом, не подденешь иглой. Я готов ради тебя на все Годспиритов, я ради тебя готов на ничто. Выныривай понемногу.