«ТОБИ БОБО» - 2 (ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ).
Три встречи.
Я о Его существовании, на «Известковом» в штрафном пункте, «Воркутлага», на самом дальнем севере Воркуты, узнал в первый же год своего пребывания там. А туда загнали в тот ад кромешный меня под персональным конвоем двух солдат, да ещё и с собакой, не столько по приговору Особого Совещания к 20 годам , но по приговору с персональным прицепом «Чёрной метки» от СМЕРШ, как особо важному преступнику -
И меньше всего в этом аду я ожидал встретить какого-то там таинственного «босса», а тем более неожиданную от него таинственную помощь, или хоть даже сочувствие … И от него ли это вообще бло?.. Когда я понял, что смерть на этот раз неминуема, почувствовал, что спасение мне могло прийти не меньше чем только от какого-то святого . А Его так тогда и не увидел, ибо был в таком состоянии, что не осознавал даже и вобще чьего-то присутствия.
А вот Он, Боос, Теобольд Иоанович (Анатолий Иванович), как я понял потом просто прикомандирован был в «Известковый» из обычного лагерного пункта, несколько месяцев до моего прибытия туда. И для всего лагерного народа был он просто «боссом» - (большим начальником), какими считало лагерное население - экономистов и нормировщиков. Ко мне лично никакого отношения он не имел И был совсем не какой-то там волонтёр, готовый оказывать помощь или даже сочувствию кому бы то ни было, из штрафников в этом лагере. Тем более преступнику такого уровня , каким считали тогда меня.
И никто, кроме начальника лагеря не знал, откуда он там появился, и на «добровольных ли началах напросился ли сам, привлеченный хорошими условиями жизни и труда – или был послан принудительно – по чьёму-то приказу.
Раньше, до проявления усиленного общественного интереса и к этой моей повести, и к его главному герою, их никто ничем не выделял из моего сайта.
А сейчас и у меня самого стали возникать вопросы, кристаллизоваться совсем новые какие-то ощущения при воспоминаниях о том прошлом, навязываться имена из окружения моего тогда и его, одного из самых памятных героев-сотоварищей нашего тюремно - каторжного времени в моей жизни таинственно, и так своевременно приходивших на помощь. Почему-то при этом – таинственно, неизвестно от кого. Инкогнито.
В жизни люди обычно стараются долго напоминать себе самим о своих подвигах или даже небольших услугах, что хоть если не у других, так хоть в своих глазах, призвано повышать свою значимость .
А здесь, всё наоборот. В наше очень жестокое время и вдруг таинственно была оказана очень ценная, своевременная помощь. Совсем, как в старинных приключенческих романах. Просто мистически как-то!
И почему именно сейчас, долгий период находившееся вне читательского спроса рядовое моё литературное произведение, мой «Тоби-Бобо», неожиданно , начал интересовать читателей, оказался в активе и не только востребованным, но и одним из главных, обсуждаемых моих произведений. И тема эта неожиданно стала, как сейчас говорят, весьма «читабельной».
Довольно инертного читателя, внука моего, Николая из Дубно, , будто живой, вдруг заинтересовал и задел за живое герой из моего далёкого прошлого.
Но- это что? Раньше ещё прочитал и оценил во время своей, активной жизни Александр Исаевич Солженицын. Он позвонил мне по телефону, решил познакомиться! Похвалил начало моей литературной деятельности, в том числе отметил именно эту повесть. А ещё - хоть и небольшим, но очень ценным для меня пожизненным ( денежным) но больше того, к нему ещё и духовным, «пенсионом»,.
И с тех пор (16 лет уже!) почтальон исправно приносит мне в дом ( вместе с приветом от великого человека) 2 раза в год и эти святые для меня, желанные деньги.
Но самое главное и интересное оказалось то – что мой «Тоби» сейчас стал каким-то образом материализоваться и будто оживать. В нём, в литературном герое , вдруг признал своего любимого дедушку родной, сейчас уже взрослый, самостоятельный и весьма респектабельный внук Его - Олег Владимирович Пронькин (Боос). Он рассказал мне, сам удивлённый, некоторые факты и из их совместной жизни. И подтвердил его личность узнаваемыми фотографиями более позднего периода времени.
Так сложилось впечатление теперешней новой встречи с живым, но мистическим «Тоби». Он будто бы сам начал заботиться и о рекламе повести, и вообще о своём будущем.
Всё это как бы приоткрыло и в моей памяти какой-то канал просветления через, более , чем 70 – лет временного промежутка.
И для меня сейчас, пожалуй, возник самый важный вопрос: как, без посторонней помощи, найти бы теперь следы и весь тот путь, приведший , прежнего «босса» к месту нашей с ним первой встречи - в тот штрафной лагерь - «Известковый».
И – вопрос - как это в том самом диком штрафном при «Известковом» заводе лагере , в такую пору, в такой дикой обстановке, среди тысяч преступников – штрафников мог появиться и жить он, вполне порядочный человек.
А ведь, если бы это не случилось, не было бы там и тогда этого «босса», так очевидно не было бы и меня ( и тогда, и потом, и сейчас!). Я ведь тогда просто не смог выжить бы!!! И был ли он, как напрашивается вывод, переведён из лагеря «Кирпичного завода» - по договору ведомственной принадлежности двух предприятий системы «Промстройматеалы» ? – А ведь такой был бы наиболее реальный вариант пути его того времени перемещения.
Потому что именно туда, в тот «Кирпичный», расположенный почти в городе Воркута, рядом с пересыльным пунктом для заключённых, чекисты в ту пору собирали, в одном месте, прибывающих этапами с разных сторон, считая их природными, потенциальными врагами советской власти, команды российских немцев (с Поволжья, Казахстана, Украины, Крыма)… Там был отдельный пересыльный пункт их сбора.
Во время войны, отдельными тюремными вагонами туда, оторванных от учёбы, из средних школ, как на экскурсию, везли целыми классами тысячи молодых немцев, вместе с их классными наставниками.
Вот с одним из них, учителем Мундшау Францем Мартыновичем, мне предстояло тогда ещё, довольно близко познакомиться и сойтись симпатиями.
Он был, не просто хорошим человеком, но даже выдающимся – этот обычный истинный школьный учитель и воспитатель по своей специальности, совпадающей с призванием. Он не отказывался от такой своей роли даже в тюрьме или в лагере!!.
Так двумя объединенными классами – человек пятьдесят мальчиков, ставшим уже мужчинами, их поселили в тот новый барак лагеря при Кирпичном заводе, тогда называемого «Новым». Они так там и жили, все вместе, выручая и помогая друг другу, работали хоть и на разных местах, но одным воспитателем - классным руководителем. И с примкнувшими к ним ещё десятками молодых людей других национальностей и народов (румын, эстонцев, латышей, литовцев, украинцев).
Работали очень тяжело – особенно в жаре печей кирпичного завода. Однако умудрялись по очереди ещё в единый котёл подрабатывать, чтоб всем не голодать, за кирпичик хлеба, в почти таких же жарких печах соседнего их ведомственного хлебозавода.
Самому Францу Мартыновичу, назначенному главным экономистом завода, а он тоже жил в общем бараке, чтобы не отрываться ещё и от воспитанников, администрация лагеря выделила ещё и место в бараке «управленческого персонала» ( он там отдыхал иногда в обед от постоянного шума), но так и оставаясь «Классным руководителем», учителем, а ещё и добрым ангелом для каждого, попавшего в круг его влияния, в его класс или примкнувшим к ним..
И меня, хотя и не немца, а отмеченного 20-летним сроком с дополнительной припиской заключённого «учитель» Мундшау, тоже осмеливался брать под свою защиту, и умело уводить от преследований чинами городской оперативной службы, проявлявших ко мне «особую симпатию и заботу».
И, хотя Мундшау, при его связях, в дальнейшем, не оставил никаких явных примет ,что наш Боос, тоже был «их кадром» в своё время, по той простой причине хотя бы , что «Кирпичный»» и «Цементный», связаны между собой были ведомственными связями. Я себе хотя и не представлял роль Босса в этой обстановке, но никогда не сомневался, что он через тот «Новый кирпичный» тоже проходил, там тоже побывал.
И вообще мы с Боосом, разными путями, по разным причинам как это и сказалось потом, в другое время, были кем-то какой-то ниточкой в ту пору, будто Кем-то более сильным, для чего-то связаны, и обречены на такую встречу.
Первая попытка личной встречи и знакомства в натуре, будто так и не состоявшейся – осталась загадкой для меня, хотя и имела уже два , мистические, но совершенно реальные последствия. А встреча и знакомство совсем прозаично была, реально совсем в другом, уже перестроенном Мире, только после 1950 года, года великих гулаговских перестроек.
Тогда был довольно долгий исторический период нашей жизни, в системе северных лагерей, когда только – только проходили большие перемены, для власти ставшие необходимостью, если у них было желание как-то уцелеть и продержаться.
Проводились властью в ту пору постепенные меры по административному разделу и переселению масс контингента заключённых, а с ними и обслуги с охраной в новые зоны . Ранее весь общий континент заключенных и каторжан они делили только условно на разряды «политических» и «бытовиков».
Они безусловно «вынуждены» были идти на такое, отвечая на зло ещё более концентрированным злом, после того, как всю систему лагерей Севера, потрясли и до полусмерти напугали массовые восстания заключённых на Северном Урале. И до попыток восставших прорваться в Воркуту – где бвл огромный резерв восставших для поддержки и дальнейшего распространения бунта по всему Северу!!.
Тогда вся структура лагерей, и не только Воркуты, была уже болезненно перемешана с разделом на отдельные системы: « социально близких» для коммунистов – бытовых (бандитских) заключённых, и «социально им чуждых и более опасных» (осужденных по политическим статьям, так званых «Контриков» С отселением уже таких в особо охраняемые зоны с особым режимом содержания. В так названый «РЕЧЛАГ». Зона совместного обитания заключенных и каторжан с предварительным прореживанием- расчисткой контингента при участии московского эмиссара лейтенанта НКВД Кашкетина. Это тот, которому доверено было единолично без судов и прокуратур и трибуналов единолично по спискам заключённых просто карандашными крестиками оставлять в живых и отправлять уже в мёртвые.
«Старый» кирпичный, расположенный в нескольких километрах от «Нового кирпичного» по отметкам Кашкетина и был обречён им и уничтожен потом по признаку таких крестиков, с помощью танков и взрывчатки. И с объявлением их действий «государственной тайной».
Но, когда, во время пуско-наладочных работ уже на «Новом» Кирпичном» произошёл тяжёлейший дикий производственный случай, происшествие было обнародовано, возник большой административный скандал - что было опубликовано уже и в газетах и возникло суждение о «вредительстве» на недавно построенном и смонтированном «Новом» Кирпичном заводе. Там мощным прессом для размешивания глины изувечило рабочего – «лучшего бригадира завода.» Он в одиночку и в нерабочее время, без всякой страховки, был послан проверить установленную технику. Он при включённом прессе пытался извлечь камень из глины, и зубьями агрегата вместе с рукавицей и рукавом попал рукой в «размес» . Постепенно ритмично, не торопясь, ему, вырывая вместе рукавами телогрейки, и ломало кости , вырывало лопатку с мясом в фонтане крови. В огромном цеху он был один, и звал на помощь пока не потерял сознание. Весь состав ИТР отдыхал в городе, а рабочие - в жилой зоне. Тревогу поднял один мастер из числа заключённых. Он без разрешения начальника прорвался через вахту в зону завода, отключил технику и, послав старшину за врачами, сам с помощью набежавших Мундшау и рабочих стал приводить пострадавшего в чувство, и умело оказывать первую помощь готовить его к транспортировке в зону и больницу. Это и спасло тому жизнь. Что это был именно Боос ни у кого не вызвало сомнения. Только он способен был как-то своевременно почувствовать смертельную опасность с кем-то, когда все спали и послать старшину за помощью медиков.
Чисто по-советски, после административно-партийного расследования случая, несколько человек инженерно – технического и руководящего состава завода поплатилось там партийными билетами, кое- кто ещё и должностью , пайком и другими персональными благами.
Совпадение по времени, неординарность поведения в цеху, а также обсуждения случая в приказах «о принятых мерах», подсказали потом, что среди наказанных таким образом ответственных работников оказался и заключенный . это и был инженер Боос, работавший тогда исполняющим обязанности сменного мастера. И, хотя это была не его смена, в приказе о наказании он же всё был назван и откомандирован на «Известковый» завод « в распоряжение начальника Гаркуши, хотя и с условием, использования его там по специальности».
Гаркуша его возненавидел сразу с первых дней встречи, называл только «фрицем», но условие использовать по специальности в основном всё же выполнял.
И это условие, пожалуй , во второй раз спасло уже и мне жизнь. Тогда в зоне воровским синклитом я был приговорён за «непослух» к «высшей мере», уведен в карьер, для исполнения приговора, но босс как-то успел включить меня в уже утверждённый начальником список больничного отправки в совсем новый «лазарет» цементного завода. Это было произведено так быстро и оперативно, что я не успел ни захватить основную свою ценность - ржавую консервную банку для еды, ни поблагодарить своего спасателя.
А, через несколько лет, когда, на принципах, подавления личности, было образовано социалистическое рабовладельческое государство с названием «Речллаг» нечеловечески – жёсткими мерами содержания политических заключенных со специально придуманными, на чтобы каждом шагу унижать человеческое достоинство, иезуитскими методами правления , железной дисциплиной и надумано- глупой службой внутреннего порядка мы с Боосом в результате всех этих преобразований наконец оказались прописанными в одном из его лагерных отделений этого «Речлага», в посёлке Аяч- Ага при одном из управлении Шахтоуправлении № 2.
Завершилась очередная череда моих злоключений по лагерям Воркуты и я, наконец, попал на шахты даже на «должность», объединяющую два отдела. Один день в неделю мне нужно было работать в углу рабочей комнаты планового отдела ШУ, делать выписки из их информации , сидя напротив стола «инженера Бооса». Там мы познакомились и постарались как-то по человечески понять друг друга.
Я так и не понял, узнал ли он во мне своего «подшефную жертву» из «Известкового», ибо он не хотел об этом говорить и всё отрицал, если тему затрагивал кто-то другой !!, и много дней прошло до времени, пока мы подружились до уровня отношений, нужных пока я в «шутку», как то принято в лагерях, не решился наградить «кликухой» этого всеми уважаемого человека.
В бухгалтерии, моему основному месту работы, в шахматы активно вообще никто, кроме меня не играл, (такого склада ума были бухгалтера - всё своё свободное время, отдающие тренировкам счёта совершенствуя арифметическим действиям на счётах, стараясь довести эти действия до уровня почти циркового эффекта.) Эти различия в занятиях становились основной причиной непонимания между работниками моих родных отделов. Да , пожалуй, и обмену кличками. (Меня тогда звали «Мостик», соединяющий два отдела, что соответствовало моей не совсем понятной должности).
Для того чтобы в этом государстве диктаторов и рабов совсем не одичать, превратившись в механизмы и идиотов, нужно было бороться. Должно быть нужно было быть уж очень мудрыми людьми, чтобы с иронией к издевательским отношениям жизни и тяжёлым условиям работы, систематически восстанавливать, как одну из возможных мер, поставив в центр свои достижения хоть в игре шахматы, с установлением разрядов и усилением развития их в условиях лагеря . Призыв к турниру показал, и в зоне лагеря и Шахтоуправлении оказалось, что среди тяжело работающих, голодающих, мёрзнущих, незаконно осужденных, уже копошатся по углам, в каких-то мини турнирах, используя каждый свободный час , не только любители этой игры, и шахматисты довольно высокой категории, и даже высших разрядов, но и вообще паровозики нового толчка голодной культуры не весть отчего начавшей в лагере своё победное движение. И среди них много моих друзей из «лагерной и производственной элиты»: Это и Николай Алдохин, - подпольный чемпион лагеря Фёдор Фёдорович Красовский - главный вожак и «заводила» доходяг «актировки»м со 2 разрядом , Иван Константинович Панаиотиди - гл. экономист и основной «Мозг» лагеря (со 2 разрядом), и бригада врачей больницы (помню хирурга Н.С.Конского), терапевта Стефанского (со 2 разрядом оба и, медицинские авторитеты даже и в зоне вольного посёлка), а музыканты от Бога - Серёжа Серёдкин (скрипач) в паре с Зауром (на аккордеоне) - жили наполненные музыкой, щедро даря минуты забытья окружающим, себе оставляя время лишь для сна и еды. Ну, и «ведущий» сцены Юрий Самохин, (по совместительству нарядчик), и режиссер Заянчкоский (портной), штаб сценыи… хоть их никто не уполномочил, не приглашал… Они, в те времена как могли, способствовали переменам отношений, подъёму культуры в лагере: А концерты по воскресеньям, и театр под открытым небом, и футбол, и даже танцы на коньках по льду, когда болело не только население лагеря, но и жители посёлка, включая в зрительный зал открытую высотку за зоной . Мне очень приятно вспоминать каждую фамилию и называть по именам и по привычкам этих светлых людей из того времени, каждого на своём месте и в своём амплуа, успешно воюющих с темнотой и дичью системы И я делаю это в тайной, почти «сакральной» надежде (на авось!) привлечь его величество Счастливый Случай, по примеру встречи Боосов, к новому явлению из небытия по приглашению своих дедушек их современные внуки. А в том году не только была предпринята и первая удачная попытка организации шахматного турнира заключенных , но и низводилась до минимума одуряющая роль надзирателей, «воспитателей» и «стукачей» в микроклимате лагеря. Для увеличения официального состава разрядников, роли и значения их часто уже проводились сеансы одновременной игры против нескольких противников, игры вслепую Николая Алдохина и Анатолия Ивановича Бооса. А как бы мне хотелось ещё при жизни моей встретиться с потомками Франца Мартыновича Мундшау!!!
А, в тот памятный день я был ещё почти здоровый … и совершенно случайно на минуту ( как помню) зашёл в плановый отдел за документами по своей отчётности о «недельной себестоимости». А там, - около «Инженерного» стола народу оказалось столько, что мне едва удалось пробраться к своему месту..
И потому, что отказался принимать в «подарок» полу- очки от более сильных игроков для получения разряда, пришлось отказаться от игры в шахматы, я неожиданно получил одобрение Бооса. А на посёлок и лагерь накатывала чёрная туча, предсказывая ещё более мрачные события.
А в своем теперешнем архиве я неожиданно наткнулся на старинную свою фотографию, опять всколыхнувшую новую бурю воспоминаний, о начавшем уже оживать моём «ТОБИ».
Это был уже благословенный 1991 год, когда для большинства народа СССР неожиданно советской власти пришёл конец,. И новый вождь Ельцин созвал «Конгресс соотечественников».
И из Австралии прилетел мой кузен Юрий Кишковский. И мы с ним встретились в гостинице «Россия:
И я в течение 2 дней старался удовлетворить любопытство брата и его друга о наиболее драматических событиях в пережитом.– Был я человеком публичным. Говорить умел хорошо и и успел рассказал очень много в тот день. Им особенно понравилась история « В круге седьмом » т.е о «Тоби Бобо»
- А Ты всё это напиши! На бумаге изобрази.
- Я говорить умею. А писать нет.
Тогда он мне подарил свой компактный диктофон.
-- Слушай, брат! (а он был сыном заслуженного священника. И сам довольно прилично разбирался в делах духовных). - Ведь понятно даже совсем глупенькому из твоего рассказа, что тебя, в твоей жизни, когда ты был не виновеп, то Сам Господь сводил для защиты с глубоко духовными людьми. Особенно показательно, в твоём рассказе было то, как вытягивал тебя «из ямы» Боос. А чем ты ему ответил? что ты ему сказал, в благодарность за помощь, при знакомстве ? Ведь я убеждён остался в мнении, что и вторая встреча у вас не была случайной!
-- Ты знаешь да. Но он уходил всегда от таких тем. Я тоже пытался шутить. Может только не всегда удачно И я всё же успел подарить ему на память хоть свою шутку - «Кликуху».
-- И как же ты себя чувствовал потом всё это время?
-- Совесть конечно же ела.
А я тогда много дней уезжал на дачу, уходил подальше в лес и, мотаясь среди деревьев раненым зверем, заставлял своё сердце терпеть сжиматься почти до предела, как выдерживал в зоне «Известкового завода». И болело же оно бедненькое, чуть не разрываясь! И я диктовал «голосовой экземпляр» повести, названой тогда «За кругом седьмым».
-- Ну а совесть твоя неправильна. Имя-то ему придумал ведь не ты, а внук твой Данила ! Я Это я хорошо запомнил! Так ты говорил? А имя от безгрешного ребёнка и не «дразнилка во зло», вовсе, а награда для взрослого!
-- Точно!!! Это же Данилка, совсем маленьким был, ещё и говорить не умел, а именно так: «Бобо» звал Ефима - своего брата!
Повесть эту брат мой таки опубликовал в Австралии. И она пользовалась успехом среди российских эмигрантов. Текст её несколько был отличен от этого, изложенного «Тоби-Бобо» в книге «Политическая исповедь», и оживающего от прикосновения к нему Олега Пронькина через Портал «Проза- ру». Но вполне узнаваем.