Глава 31
Закончилась война Судного дня, а именно под таким названием она вошла в историю. Вернулись по домам резервисты, в больницах спасали жизни тяжелораненым, выписывались и возвращались на службу легкораненые солдаты и офицеры.
Страна быстро залечивала раны. На месте руин возносились новостройки. Развороченные танками поля опять зазеленели новыми урожаями. На улицах, как и прежде, слышалась весёлая музыка, смеялись дети, и громко переговаривались взрослые...
Но опять перед праздником Днём Освобождения традиционно звучала траурная сирена в память о павших воинах и гражданах страны, погибших в мирное время от рук террористов. Израильтяне скорбно замирали на том месте, где их заставал гудок, несущийся со всех сторон и проникающий в самые глубины сердца. Две минуты страна единым стоном отдавала дань тем, кто погиб во имя будущего, чтобы другие граждане Израиля продолжали жить, работать, развлекаться и растить детей. А затем по радио и телевидению диктор зачитывал имена всех погибших до этой траурной минуты, и в погожий весенний день 1974 года в этом списке прозвучало имя Яниса, отдавшего жизнь за мир и свободу его новой страны, его новой Родины, где он оставил сиротой маленького, только что рождённого сыночка и вдовой молодую жену, не успевшую вкусить в полной мере все радости любви.
В этот день поминовения, как и во все предыдущие, Сима продолжала кроить, шить и утюжить готовые вещи - она полностью ушла в работу, и только это спасало её от тягостных мыслей, в которых она часто винила себя за то, что привезла Яниса в Израиль, где он сложил свою голову и вверг её и без того не сладкую жизнь во мрак горя и отчаянья. И только подрастающая и расцветающая дочь поддерживала в ней жизненные силы, и Сима отдавала ей всю свою любовь и внимание. Старалась предвосхитить все её запросы, наряжала, как принцессу, записала её во всевозможные кружки и тряслась над ней до абсурда. Лея только тяготилась этим и при первой возможности находила повод вырваться из дому.
Сима работала, как говорится, день и ночь, а также в выходные и праздники. На этот раз и всемогущей Гене не удалось повлиять на утонувшую в горе племянницу. Та никуда не выходила из дома и отказывалась приезжать к ним, и только отпускала Леечку к Рахели на виллу в мошав - посёлок, где Юда, как и обещал, водил её по пардесу - саду, и показывал, как растут диковинные плоды. Там она угощалась прямо с дерева румяными персиками, золотистыми лимонами, оранжевыми апельсинами, мандаринами и другими поспевающими фруктами.
Вместе с ней он запирался в святая-святых, в своей мастерской, где любил заниматься в свободное время живописью. Девочка, высунув язык, рисовала красками на холсте, стараясь подражать Юде и мечтая когда-нибудь нарисовать портрет своего любимого старшего брата, не вернувшегося с войны.
Вот и в этот день Леечку с самого утра к себе в мошав забрала Рахель, которая уже была беременна вторым ребёнком.
Зазвучала сирена. Сима поспешно поднялась со стула, оставив шитьё на том месте, где её застал всеобщий траур страны, подошла к окну и устремила глаза в небо. По щекам обильно потекли слёзы, а губы, как молитву, шептали имя сына:
Янис, Яник, Янечек...
Отзвучала сирена, диктор скорбным голосом по телевизору зачитывал и зачитывал имена погибших, а Сима обречённо продолжала стоять у окна, не вытирая слёз, оплакивая своего мальчика.
Вдруг раздался звонок в дверь и Сима пошла открывать, думая, что очередная клиентка пришла делать заказ, но на пороге стояла Ривка, держа на руках маленького Даника...
Они не виделись всё это время со дня похорон и шивы по Янису.
Дело в том, что пребывающая в горе и трауре молодая вдова уехала сразу обратно в родной кибуц, куда Сима, не имевшая машины, не могла добраться в выходной день и почему-то ещё она для себя решила, что её там и видеть не хотят.
Ривка бережно протянула спящего внука бабушке и из глаз Симы с новой силой хлынули слёзы, обильно орошая личико малыша.
Он проснулся и заплакал вслед за бабушкой.
Молодая мать втянула в квартиру из-за дверей коляску, положила туда ребёнка, дала ему соску и тот притих. Наступила тягостная тишина...и вдруг женщины бросились, навстречу друг другу, крепко обнялись и зарыдали, уже не сдерживаясь, вдвоём в голос.
Наплакавшись и умывшись, они сели на диван и поведали друг другу, как жили все эти месяцы после смерти Яниса.
Благодаря своей новой работе и общению с клиентами, Сима намного продвинулась в иврите, хоть её язык был достаточно примитивным, но его хватало для нынешнего разговора с невесткой.
Ривка поделилась:
- Недавно ко мне заезжала Рахель и рассказала о тебе, о том, что мать моего любимого, погибшего мужа находится в жуткой депрессии и очень скучает по внуку, которого и понянчить толком не успела.
И я приняла решение покинуть кибуц, и переехать пока к тебе и Лее. А там дальше будет видно.
Говорю, что пока, потому что, не знаю, как всё сложится, тем более вдруг моя идея тебе не понравится или я придусь не ко двору...
Поражённая свекровь во все глаза уставилась на свою невестку и в первые секунды и слова не могла произнести, а потом порывисто притянула её к своей груди, и снова разрыдалась, без конца повторяя:
- Доченька, ты моя доченька...
И опять объятые горем от невосполнимой потери, женщины плакали уткнувшись в плечо друг друга.
Через несколько минут молодая женщина мягко отстранилась от Симы, смахнула слёзы и, подбежав к окну, крикнула вниз, чтобы поднимали наверх её вещи.
Под домом стоял маленький кибуцный автобус, на котором приехала Ривка с ребёнком. Над капотом склонились четверо ребят, покуривая и что-то бурно обсуждая.
Кибуцным удальцам хватило и десяти минут для того, чтобы поднять в квартиру к Симе немудрёный скарб Ривки.
Посреди салона громоздились несколько баулов и детская кроватка Даника. Парни расцеловались со своей подружкой, попили водички и, несмотря на все уговоры Симы остаться и вместе пообедать, быстро покинули квартиру, пожелав Ривке счастья на новом месте.