Заметив Тамару, молодой офицер быстро подошел к ней.
– Как? Разве вы уже уезжаете, баронесса! Ведь вы посаженная мать невесты, – сказал он, протягивая ей руку.
Тамара, казалось, не заметила этого жеста. Устремив на молодого человека взгляд ледяного презрения, она ответила ему:
– Да, я уезжаю. К тому же еще не решено, состоится ли свадьба.
С минуту лицо Поленова выражало нерешительность и разочарование, но, быстро овладев собой, он самодовольно сказал:
– Будьте покойны, состоится!
Гордая кровь Тамары взволновалась. С присущей ей в подобные минуты ядовитой жесткостью она ответила ему дрожащим голосом:
– Вы правы, милостивый государь, вам заплатят! И поистине, из за громадной цены, даваемой Наташей за вашу уважаемую особу, вы были необыкновенно скромны, не запросив вдвое! Пораженная Ольга Петровна, может быть, и согласилась бы. Что же касается меня – я уезжаю! Мне противно присутствовать при этой позорной комедии. Кроме того, я не хочу быть посаженной матерью женщины, не уважающей себя даже настолько, чтобы выбросить вас за дверь.
Каким медным лбом ни обладал Поленов, он покраснел и взволновался от такого оскорбления. Тамара видела это и почувствовала внутреннее удовлетворение. Повернувшись к офицеру спиной, она вышла из комнаты и приказала отвезти себя к Кулибиной, которой и рассказала все происшедшее.
– Прошу тебя, Надюша, поезжай туда и замени меня. Не мешай свершиться великому счастью. У тебя нервы крепче, я же вынести это не могу. Они оба до такой степени противны мне, что я не в состоянии соблюсти по отношению к ним даже простой вежливости!
Надя рассмеялась до слез.
– Ах, Тамара! Ты неисправима. Самые обыкновенные вещи, совершающиеся ежедневно у всех на глазах, выводят тебя из терпения. Но успокойся, я поеду. Нельзя оставлять Наташу в таком затруднительном положении.
Магнус был сильно удивлен, увидев необыкновенное волнение жены, но, узнав причину столь раннего возвращения, с улыбкой сказал:
– Надя права. Ты напрасно волнуешься так, дорогая моя, и шумишь из за пустяков. Ни для кого не новость, что женщины всегда спешат прикрыться чьим нибудь именем, благодаря чему, при некоторой осторожности, могут пользоваться полной свободой. Мужчины же, как известно, очень дорого продают свою свободу… номинальную, конечно. На самом же деле они, женившись, нисколько не меняют своего образа жизни. Относительно Поленова я могу сообщить тебе причины, заставившие поступить так неделикатно. У него есть любовница, живущая с ним уже несколько лет. Эта особа, узнав о свадьбе, потребовала десять тысяч рублей, грозя в противном случае устроить публичный скандал. Что было делать Поленову, запутавшемуся кругом в долгах? Зная хорошо Наташу и будучи уверен, что она ни за что на свете не откажется от него, он настойчиво потребовал выдачи приданого. Таким способом он может устроить дело со своей любовницей и, кроме того, у него останется еще довольно солидная сумма, которая позволит расплатиться с долгами.
– Но откуда ты все это знаешь? – спросила удивленная Тамара.
– Мне это рассказал Арсений. Он знает всю скандальную хронику города! Ему даже случайно пришлось быть свидетелем бурной стычки между Поленовым и его красавицей, какой то портнихой. Но забудем про этих людей. Переоденься скорее, дорогая моя, и приходи сюда. Я прочту тебе интересную статью в Revue des Deux Mondes.
Впечатлительная натура Тамары испытала слишком сильное потрясение, чтобы к ней скоро вернулось хладнокровие. Целый день она думала и говорила только об утреннем инциденте и даже вечером, когда ложилась спать, мысль о Наташе и Поленове преследовала ее как тяжелый кошмар.
Находясь в неспокойном настроении и не будучи в состоянии заснуть, молодая женщина приказала подать себе книгу, присланную накануне графом Ружемоном. Когда она перевертывала страницы, из книги выпал листок бумаги. Думая, что это просто чья нибудь закладка, Тамара хотела опять положить ее на место, как вдруг узнала знакомый почерк. Пробежав машинально письмо, она страшно покраснела. Это была записка Нади, подписанная полным именем. Тон этого послания не оставлял никакого сомнения в характере отношений, существовавших между Кулибиной и молодым дипломатом.
Раньше уже было упомянуто, каким образом граф Ружемон сделался постоянным посетителем дома Лилиенштернов. Тамара скоро заметила, что она лично служила приманкой для молодого человека. Непроницаемая преграда, которую она умела ставить между собой и окружавшими ее мужчинами, заставляла графа удерживаться от рискованного шага. Утомленный обществом неразвитых и нравственно распущенных женщин, Ружемон с жадностью искал общества Тамары, остроумный разговор которой часто заставлял его забывать время. В свою очередь, баронесса тоже любила беседовать с графом, считая его хорошо воспитанным и любезным человеком. Уверенная в самой себе, она забавлялась чувством, внушаемым ему. Небрежность, с которою он бросил такое компрометирующее женщину письмо, очень не понравилась ей, и она решила дать ему небольшой урок скромности. Как только ей удалось остаться наедине с графом в кабинете, Тамара подала ему книгу и сказала с многозначительной улыбкой:
– Вы очень неосторожны, граф, и довольно легкомысленно раздаете свои книги. В этой я случайно нашла и прочла письмо, подписанное Надей. Признаюсь, я была лучшего мнения о вашей скромности по отношению к замужним женщинам, вверяющим вам свою честь!
Граф сильно покраснел.
– Простите меня, баронесса! Я признаю себя виновным в непростительной небрежности, но только в отношении вас, чья пуританская суровость должна была быть шокирована чтением этой записки. Другие читательницы, начиная с самой Кулибиной, только приятно позабавились бы. Кроме того… – он пожал плечами – вы не можете себе представить, какою манией к писанию писем одержимы дамы. Кончаешь обыкновенно тем, что начинаешь забывать про бесчисленные, более или менее откровенные, письма, которыми они вас осаждают.
– Я вас понимаю, граф. Но в данном случае, по моему мнению, надо больше оберегать честь мужа, всегда принимавшего вас с таким доверием и дружбой, чем женщины, так мало уважающей себя. Не относитесь, граф, так презрительно к этим супружеским неудачам, – прибавила, улыбаясь, Тамара. – Когда вы женитесь, вы тоже, может быть, будете принимать у себя в доме хороших друзей, которые будут говорить про вашу жену то же самое, что вы сейчас говорили про супругу полковника Кулибина. Вы тоже не будете гарантированы от небольшого украшения, так часто вырастающего на лбу мужей. Припомните слова короля Франциска I: «Женщины изменчивы! Безумец тот, кто на них полагается!».
Лицо графа сделалось темно красным:
– Вы жестоки в своих предсказаниях, баронесса! Но я не советовал бы никому поступать со мной таким образом, – сказал он раздраженным тоном.
– А по какому праву вы хотите избегнуть общей участи! Вы будете бессильны против бесчестного человека, который, пожимая вам руку, в то же время будет обманывать и насмехаться над вами. Почему мы начинаем оценивать поступки по достоинству только тогда, когда дело коснется нас самих? Почему мы раньше не хотим признать, что лживый друг, протягивающий преступную руку к жене и матери, развращающий эту женщину и разбивающий честь и спокойствие семьи, совершает кражу, гораздо худшую, чем кража кошелька; что он, вливая яд разврата и несогласия, часто бесповоротно толкает женщину на путь погибели?
– Я никогда не женюсь! Отчасти для того, чтобы избежать этой неприятности, а главное, потому, что единственная женщина, которую я люблю и которая могла бы переродить меня, никогда не захочет быть моей!
Он наклонился вперед и устремил на молодую женщину пылающие глаза, ясно говорившие, на кого он намекает.
Тамара покраснела, но ее чистый взгляд выдержал страстные взоры собеседника.
– Если вы любите свободную молодую девушку, то всегда можете рассчитывать покорить ее сердце. И вы сделаете большую ошибку, не поступив так, потому что только семья, основанная на взаимной любви и уважении, даст вам покой, чего вы никогда не найдете, ведя рассеянную беспорядочную жизнь. Если же вы любите замужнюю женщину, то даже обладание ею не даст вам продолжительного счастья. В минуту своего падения она потеряет всю прелесть, прежде очаровывавшую вас. Она станет для вас простой любовницей и скоро надоест, как надоедают вам эти дамы с письмами. Если такая женщина умна, то, конечно, не пожелает сойти со своего пьедестала! – закончила она с лукавой улыбкой.
Этот разговор был прерван вновь прибывшим гостем. Но через несколько дней граф снова явился к Лилиенштернам и с улыбкой объявил Тамаре, что приехал проститься с ней.
– Ваши слова произвели на меня впечатление, и я хочу узнать, может ли действительно дать счастье честная и законная любовь. В моем семействе воспитывалась одна сиротка, наша дальняя родственница. Я знаю с детства эту чистую, религиозную девушку, всегда обещавшую быть образцовой женой. Она меня любит. Родные горячо желают, чтобы мы поженились, но я до сих пор упорно от этого отказывался. Теперь же взял отпуск и еду в Париж. Если мы сойдемся с Беранжерой и она еще любит меня, я женюсь на ней!
– Прекрасное, благоразумное решение, и я твердо надеюсь, что вы будете счастливы, – ответила Тамара, крепко пожимая ему руку. – Рассчитывайте на мою дружбу и почаще извещайте о себе.
Месяц спустя после отъезда графа молодая женщина получила от него письмо.
«Я действительно счастлив и спокоен, – писал он. – Горячая и робкая любовь Беранжеры окончательно освежила меня, и я чувствую себя окруженным новой, чистой атмосферой. Она напоминает мне другую женщину, такую же чистую, но более энергичную, которую я никогда не забуду и которая открыла мне новую жизнь. Наша свадьба скоро состоится. Уступая желанию девушки, я окончательно выхожу в отставку и буду жить помещиком в своем имении».
Через пятнадцать дней после получения этого письма Тамара собиралась отправиться к баронессе Рабен, чувствовавшей себя не совсем хорошо, когда неожиданно к ней приехала Надя с маленькой Лизой. Пылающее лицо, сжатые губы и нервное возбуждение молодой женщины с первого взгляда дали понять Тамаре, что с Кулибиной случилось что то особенное. Не говоря ни слова, она увела ее в свой кабинет и заперла за собой двери.
– Что случилось, Надя? У тебя страшно расстроенное лицо.
– Я приехала просить тебя об одной услуге, Тамара. Если ты меня хоть немного любишь, дай мне сейчас тысячу рублей! Эти деньги мне крайне необходимы!
Сначала баронесса подумала, что Надя задолжала какому нибудь поставщику, что с ней не раз бывало, но затем внезапное подозрение мелькнуло в ее уме.
– Зачем тебе тысяча рублей?
– Чтобы уехать отсюда. Будь покойна, я сполна отдам тебе эту сумму!
– Зная цель поездки, я, конечно, не отказала бы тебе в такой ничтожной сумме. Куда ты собираешься ехать? Отчего муж не дает тебе денег?
– Мне необходимо ехать в Париж – больше я ничего не скажу! – вскричала Кулибина, разражаясь конвульсивными рыданиями.
– Ну так я скажу тебе о цели твоей поездки! Ты хочешь бежать за графом Ружемоном, который, устав безумствовать, решил жениться.
Надя вскочила с дивана. Искаженное лицо, сбитая набок шляпа и налитые кровью глаза придавали ей вид фурии.
– Да! Презренный изменник, скрывавшийся от меня под предлогом семейных дел! – вскричала она. – Я сегодня только узнала, что он выходит в отставку и собирается жениться. Но погоди! Я сумею помешать этому! Я посмотрю, осмелится ли он венчаться в моем присутствии!.. У меня больше прав на него, чем у этой ничтожной девчонки!
– Ты не имеешь на него никаких прав! Он свободный человек, а ты – ты замужняя женщина и мать семейства, – сказала сурово Тамара. – Неужели у тебя нет ни капли стыда, что ты хочешь устроить публичный скандал, бросив свой дом, чтобы бежать за человеком, которому ты надоела и который просто выбросил тебя за дверь? Он достаточно ясно показал, что твоя любовь ему в тягость и он рад отделаться от тебя… Ты же хочешь искать новых оскорблений!
Надя снова бросилась на диван и, зарывшись головой в подушки, разразилась громкими рыданиями. Перепуганная Лиза тоже заплакала. Тамара успокоила девочку и затем, подойдя к своей подруге, попыталась ее утешить.
– Успокойся, Надя!.. Приди в себя и одумайся! Ты не можешь так неблагодарно поступать со своим мужем. Вырви из жизни эту позорную страницу!.. Вернись к своим обязанностям и забудь графа, доставившего такое унижение и никогда не любившего тебя, как ты можешь видеть из этого письма, только что полученного мной.
Кулибина выпрямилась, как бы под влиянием какой то скрытой пружины, и, выхватив письмо из рук подруги, стала с жадностью читать его.
– Нет, я хочу видеть его и во что бы то ни стало поеду! – вскричала она, сверкая глазами и хватая за руку плачущую Лизу.
– Надя!.. Ради Бога!.. Ты сама не знаешь, что делаешь, и потом будешь горько сожалеть о своем поступке! Легко покинуть супружеский дом, но очень трудно опять в него вернуться.
– Я и не хочу возвращаться!.. Я хочу видеть Рожера, хотя бы для этого мне пришлось перед алтарем броситься между ним и этой девчонкой, осмеливающейся отнимать его у меня!
– Оставь, по крайней мере, ребенка в покое! – сказала в негодовании Тамара.
Никогда еще молодой женщине не приходилось видеть такого отвратительного действия разнузданной страсти.
Действительно, Надя больше не владела собой. В первый раз в жизни ей приходилось испытывать горечь разочарования – обыкновенный результат адюльтера. Обезумев от постоянной погони за наслаждениями и не будучи в состоянии отказаться от того, что ей нравится, она со слепым упрямством восставала против неизбежного. Вырвав с гневом ребенка из рук Тамары, она вышла, подобно урагану. Пораженная молодая женщина, дрожа, опустилась в кресло. Минуту спустя она победила свою слабость и быстро пошла к Магнусу, писавшему письмо.
При неожиданном появлении жены барон отложил перо и внимательно выслушал ее рассказ, который она закончила просьбой о совете, как помешать такому скандалу.
– Каким образом ты хочешь удержать эту безумную женщину? Держать ее под замком – невозможно; нравственных же обязанностей она не признает. Она вышла замуж только для того, чтобы иметь положение и комфорт. На детей она смотрит как на неизбежное зло! Чем можно подействовать на такую женщину, если она осталась глуха к твоим убеждениям?
– В таком случае необходимо немедленно предупредить полковника о готовящемся скандале. Пусть поступает как знает!
Магнус пытался отговорить ее от такого, по его мнению, легкомысленного поступка, но, видя раздражение Тамары, уступил, и письмо было послано в министерство, где служил Кулибин.
– По крайней мере, он не позволит ей увезти ребенка, которого она, неизвестно для чего, таскает за собой, – заметила успокоенная Тамара.
Насмешливая улыбка показалась на губах барона.
– Кто знает? Важные причины могут вынуждать ее взять с собой Лизу. Девочка, может быть, представляет главный аргумент, могущий заставить смириться возмутившегося графа.
Смотревшая на него с удивлением Тамара покраснела и, не говоря ни слова, вышла из кабинета.
Около семи часов вечера к Лилиенштернам приехал полковник Кулибин и был радушно принят молодыми супругами.
– Благодарю вас за ваше доброе и благородное намерение предупредить меня, – сказал он, целуя руку Тамары. – К несчастью, я получил ваше предупреждение слишком поздно. Обыкновенно я бываю до пяти часов в министерстве, но сегодня уехал оттуда в три часа с докладом на квартиру своего начальника. Ваше письмо переслали ко мне, и я получил его, уже возвратясь домой. В то же время я узнал, что жена уехала с пятичасовым поездом, увозя с собой бедную Лизу.
– Может быть, можно телеграфировать на границу, чтобы ее задержали, – заметила нерешительно Тамара.
Полковник отрицательно покачал головой.
– Нет, нет, пусть она уезжает с Богом! Давно уже я устал от домашнего ада, созданного этой женщиной, всегда торопившейся бежать из дому, всегда разряженной для посторонних и постоянно грязной и растрепанной для меня. Уже давно между нами не существует никакой нравственной связи. Ее неимоверные расходы, безумства и преступное равнодушие к детям истощили мое терпение. И я, и дети – мы только выиграли бы от ее отъезда, если бы только она оставила мне Лизу. Меня возмущает, что она взяла с собой девочку и будет подвергать ее опасности.
Он умолк и закрыл глаза руками. Горечь и страдание отражались на его бледном и расстроенном лице. Печально, с глубоким сочувствием, смотрели молодые люди на несчастного Кулибина, не оплакивавшего даже свой разрушенный домашний очаг, созданный им без всякого расчета, с единственной надеждой найти спокойное убежище и любовь в недрах своего семейства.
Воцарилось тяжелое молчание, прерванное лакеем, доложившим, что какой то человек желает немедленно видеть баронессу по очень важному делу. Выйдя в переднюю, Тамара с удивлением увидела посыльного со спящим ребенком на руках. Тот подал ей конверт. Взволнованная баронесса поспешно распечатала письмо, содержавшее следующие строки: «Отошли Лизу к отцу. Я передумала и не хочу таскать бесполезную тяжесть. Надя».
Щедро вознаградив посыльного, молодая женщина взяла у него ребенка. Девочка проснулась и радостно охватила ее за шею своими ручками. С ребенком на руках Тамара поспешила в гостиную.
– Поднимите голову, Петр Михайлович, – весело крикнула она. – Взгляните, я приношу к вам вашу маленькую Лизу. Благодаря Богу, мать сочла ее за обременительную обузу. Вот ее письмо.
Кулибин быстро выпрямился. Не взглянув даже на письмо, он схватил девочку и покрыл ее поцелуями, причем только молчаливая слеза, скатившаяся на его бороду, говорила о том, сколько горести накопилось в его сердце. Поговорив еще около часа, полковник простился с любезными хозяевами, оставив их под влиянием грустного впечатления. Молодая женщина только и думала об этом несчастном человеке и горьком чувстве, которое он должен был испытывать, возвратясь в свой опустевший дом, так позорно брошенный его недостойной супругой.
На следующий день, вечером, раздевая свою хозяйку, Фанни рассказала, что к ней приходила горничная Кулибиной, с которой она хорошо знакома, и просила рекомендовать в какое нибудь место, так как полковник отказал ей. От этой девушки она узнала, что бегство Нади было уже известно всей прислуге. Возвратившись в бешенстве домой, Кулибина тотчас же послала свою горничную заложить бриллианты и дорогие образа. Кроме того, она заняла сто рублей у швейцара и семьдесят пять у кухарки. Ни для кого не было тайной, что она уехала к графу Ружемону. Этот рассказ произвел отталкивающее впечатление на Тамару, хотя, в то же время, ей очень интересно было узнать, чем кончится вся эта история для Нади и графа.
Этот случай так расстроил молодую женщину, что в продолжение восьми дней она никуда не выходила из дому и сама никого не принимала. Только получив записку Кати, где та писала, что чувствует себя не совсем здоровой, и просила навестить ее, Тамара решила на следующее же утро съездить к ней.
Княгиня еще лежала в кровати. Тамара была поражена страшной переменой, происшедшей в ней. Она, казалось, сильно постарела, лицо пожелтело, а вокруг глаз образовались темные круги. На всей ее фигуре лежал отпечаток полного изнеможения. При виде входящей Тамары княгиня бросила на кровать книгу в желтой обертке, носившую заглавие одного из новейших натуралистических романов.
– Благодарю, что приехала навестить больную. Не смотри так враждебно на моего Золя: право, он очень верно рисует людей с натуры, – сказала она, привлекая к себе Тамару и крепко целуя ее.
Та, не сделав никакого замечания, села около кровати. Разговор, естественно, перешел на Надю и ее скандальную историю.
– Я, право, не знаю, чего и пожелать этой несчастной, – сказала со вздохом баронесса. – Мне жаль графа, если ей удастся помешать его свадьбе. Она сделает несчастным его самого и ни в чем не повинную невесту. С другой стороны, если Наде не удастся устроиться у него в качестве жены или любовницы, а Кулибин разведется с ней, что она будет делать? Она сожгла свои корабли, и возвращение невозможно.
– Если даже свадьба и не состоится, она ничего не добьется от Ружемона. Надя ему надоела, а мужчина обычно беспощаден к женщине, которую разлюбил. Я думаю, она вернется к своему мужу!
– Не посмеет!.. Муж прогонит ее!
– О, нет! Кулибин очень добрый человек, и она разжалобит его своим раскаянием. К тому же ведь это будет и по христиански! В обществе будут смотреть на нее косо, но и это со временем сгладится, если у ней хватит сил мужественно перенести первые неприятности. Ах, жизнь, жизнь!.. Если бы знать вперед, что она готовит нам, гораздо лучше было бы повеситься! Помнишь ли ты, Тамара, день накануне нашего выпуска из пансиона? Каждая из нас смотрела тогда на жизнь сквозь розовые очки. С тех пор прошло около девяти лет, а сколько перемен, сколько разочарований!
– Сколько горечи!.. Тебя ли я слышу, Катя – тебя, которая была так уверена, что богатство и практический взгляд на жизнь дадут тебе полное счастье! – удивилась Тамара.
Княгиня приподнялась на подушках и усталым взглядом посмотрела на свою подругу.
– Судя по результатам, моя теория ничего не стоит! На тебя, идеалистку, время не наложило своей руки. Несмотря на перенесенное тобой горе, тебе нельзя дать больше восемнадцати лет. Мы же, практические женщины, состарились и утомились жизнью. А между тем мы одних лет с тобой! Клянусь тебе, жизнь становится ужасной, когда ничего не любишь, ничего не уважаешь и не хватает даже изобретательности придумать какое нибудь средство убивать время, чтобы позабыть эту бесконечную пустоту сердца! Но ты не понимаешь и не можешь понять меня.
– Ты ошибаешься, Катя! Я понимаю и жалею тебя. Моей сохранившейся молодостью я обязана своему внутреннему миру и гармонии души. Страсти сильнее времени действуют на наш организм. Равновесие души, даже при неблагоприятных условиях, поддерживает и сохраняет наши физические и нравственные силы. Но скажи мне, отчего ты не стараешься изменить образ жизни, раз ты осознала ошибочность своей теории и пустоту своего существования? Ты только годом старше меня, следовательно, тебе двадцать шесть лет. Еще не поздно начать новую жизнь!
Княгиня с минуту молчала. Затем с безнадежным выражением на лице откинулась на подушки.
– Моя жизнь так радикально испорчена, что, право, не стоит даже труда стараться изменить ее! Я связана с Арсением, ни капли не любящим меня. Всегда любезный и предупредительный в обществе, он груб, капризен и невыносим дома. Своим замужеством я надела себе петлю на шею, и, право, ты поступила очень умно, выйдя замуж за паралитика.
– Можно к вам войти? Вы не заняты обсуждением государственных дел? – раздался в эту минуту чей то голос, и в полуотворенную дверь просунулось улыбающееся лицо Нины Александровны.
– Входите, входите, милости просим!.. Но почему это вы приехали сегодня так рано? – спросила Угарина.
– По очень важной причине: Эмилий болен и остается сегодня дома! – ответила Нина, усаживаясь в кресло.
– Мне кажется, это не очень то уважительная причина, дорогая Нина! Но что такое с вашим мужем? – спросила Тамара.
Нина Александровна покраснела и сдвинула брови.
– Я вижу, что вы меня осуждаете, Тамара Николаевна. Но что вы хотите? Не все в силах представлять собой олицетворение долга, – ответила она со сдерживаемым раздражением. – Вы были бы снисходительнее, если бы знали, как бывает невыносим этот человек, когда сидит дома, страдая своими головными болями или ревматизмом в ногах! Это настоящий ад, и единственное мое спасение в бегстве! Только теперь я поняла, насколько вы были правы, отговаривая меня от этого брака! Но я, по крайней мере, предоставляю князю бушевать одному на свободе. С меня довольно и того, что приходится успокаивать его, когда он пьян и мне невозможно удрать.
– Если Арсений бывает пьян, я просто запираюсь в своей комнате. Он настолько благоразумен, что оставляет меня в покое и ограничивается тем, что дает в зубы Василию и Терентию, – засмеялась Угарина.
Нина вздохнула.
– Ну, нет! Мое сокровище не так покладисто. Если он возвращается полупьяным, что случается чаще всего, то начинает горько оплакивать свою судьбу. Затем он принимается бранить меня, говоря, что я порочная, бессердечная женщина, заставляющая его нуждаться в деньгах, что я не хочу платить его долгов и не сочувствую его страданиям. Все эти жалобы кончаются тем, что он решает покончить с собой. Приняв такое решение, он ищет револьвер, но, к счастью, всегда берет разряженный.
Все громко расхохотались. Успокоившись немного, Нина весело продолжала:
– Иногда Эмилий бывает более весел, и тогда им овладевает страсть к музыке. Вам известно, что у него очень приятный голос и он поет с большим чувством. Но в такие минуты он фальшиво поет бесконечные романсы, и я должна ему аккомпанировать.
– Тебе следует просто выгонять его вон!
– Это легко сказать! Он бывает очень суров и не позволяет мне двигаться с места. Но что печальнее всего – это ожидающее нас будущее. По временам он бывает до такой степени слаб, что почти не может держаться на ногах, и тогда делает себе впрыскивание морфия. На короткое время он преображается: к нему возвращается обычная бодрость и оживление, но я не могу себе представить, к чему приведет такое систематическое самоотравление!
Тамара с удивлением заметила, что при этих словах Угарина вспыхнула и быстро переменила разговор.
– Когда ты думаешь ехать в деревню? – спросила она Тамару.
– Тотчас после Пасхи. Магнус уже давно хворает, и доктор надеется, что он поправится на свежем воздухе.
– Кстати, вы знаете, Тамара Николаевна, что я делаюсь вашей соседкой? Я покупаю в Финляндии имение, смежное с вашим! – сообщила Нина.
Видя, что обе молодые женщины вдались в рассуждение о живописной красоте местности и роскоши дома, будущего владения княгини, Угарина предложила им перейти в гостиную, так как хотела встать и одеться.
– Какой болезненный и усталый вид у Кати! – заметила Тамара.
– Через полчаса она придет к нам свежая, как роза. Не удивляйтесь этому, баронесса! Между нами, она тоже делает себе впрыскивания морфия и до того приучила себя к этому яду, что без него, кажется, жизнь готова в ней угаснуть.
– Но ведь это ужасно!
– Да, и вы ничем не убедите ее бросить эти впрыскивания.
Когда через полчаса к ним вышла Угарина, лихорадочный блеск ее глаз и необыкновенное оживление в жестах и словах не оставили в Тамаре ни малейшего сомнения в справедливости того, что передала ей Нина.
Восемь дней спустя после этого разговора Угарина почувствовала себя снова очень нездоровой. Узнав от доктора, что болезнь жены, хотя и мучительна, не представляет никакой опасности, Арсений Борисович решил навестить княгиню. Но истощенное, расстроенное лицо Кати, обрамленное растрепанными волосами, и ее глухие стоны показались ему до того отвратительными, что он поспешно ушел назад. Даже собственный дом стал ему ненавистен. Под влиянием такого впечатления он решил поехать к Лилиенштернам, тем более, что у него была в запасе новость, которая, как он знал, очень заинтересует Тамару.
Угарина провели в небольшой кабинет рядом со спальней баронессы, где он застал своего кузена беседующим с адмиралом.
– Где же Тамара Николаевна? – спросил он, обменявшись рукопожатием с Магнусом и адмиралом.
– Она нездорова и не выходит из комнаты. Баронесса Рабен старается развлечь ее, – ответил барон.
– Надеюсь, болезнь не опасна?.. Баронесса в постели?
– Нет. Она простудилась на кладбище, где пробыла слишком долго, приводя в порядок могилу отца. Два дня ее здоровье очень беспокоило меня, но теперь, слава Богу, ей лучше! Только она очень слаба, и доктор советовал не утомляться.
Князь сел с рассеянным видом, жадно прислушиваясь к тому, что происходит в соседней комнате. Услышав серебристый смех Тамары, он подошел к двери и крикнул сквозь спущенную портьеру:
– Привет дамам!
– Здравствуйте, Арсений Борисович, – весело ответили ему из спальни.
– Можно войти поздороваться с очаровательной больной?
– Отчего же нет, если позволит Магнус, – ответила, смеясь, Тамара.
– Слышишь! – сказал князь, оборачиваясь к своему кузену. – Прибегаю к тебе и прошу твоего разрешения поздороваться с баронессой и немного развлечь, так как ты и адмирал покинули ее!
Насмешливая улыбка скользнула по бледным губам барона.
– Иди, иди! Я знаю, что с тех пор, как ты познакомился с моей женой, мое общество потеряло в твоих глазах всякую цену!
– Фи, какая клевета! Это не по христиански: давать одной рукой и тотчас же отнимать другой! – возразил князь, исчезая за портьерой.
С каким то странным волнением вошел Арсений Борисович в святилище очаровательной молодой женщины, которой он все более и более увлекался.
Это была обширная комната, обтянутая голубой шелковой материей, с мягкой мебелью, так и располагавшей к отдыху. На туалете, задрапированном дорогими кружевами, стояло большое зеркало в серебряной рамке, с гербом Лилиенштернов. На стене висели портреты Ардатова и Кадерстедта.
Большая лампа под белым абажуром нежным светом освещала ближайшие предметы, оставляя в таинственном полумраке остальную часть комнаты. Молодая женщина лежала на кровати в роскошном батистовом пеньюаре. Арсений Борисович быстро подошел к ней и поцеловал протянутую ему маленькую ручку. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что Тамара поправляется. Никогда еще она не казалась ему такой обольстительной, и его сердце сильно билось, когда, поздоровавшись с госпожой Рабен, он сел в кресло, стоявшее в ногах кровати, и устремил свой пылающий взор на молодую женщину.
Тамара скорее почувствовала, чем увидела этот страстный взгляд.
– Расскажите нам что нибудь, кузен. Ведь вам всегда известны все новости, – сказала она, чтобы нарушить тягостное молчание.
– У меня есть для вас новость, даже очень интересная, только я боюсь, как бы она вас не взволновала!
– Пустяки! Рассказывайте, я вовсе не так впечатлительна.
– Впрочем, дело идет об особе, глубоко презираемой вами. Сегодня утром убит на дуэли адъютант Поленов.
– Боже! – сказала взволнованно Тамара, между тем как баронесса громко вскрикнула.
– Какие ужасы рассказываете вы там дамам, заставляя их так громко кричать? – спросил адмирал.
– Крестный, Магнус! Идите сюда послушать ужасную новость, – крикнула Тамара.
Когда все собрались, Арсений Борисович повторил, как Наташа Поленова сделалась вдовой. Баронесса Рабен спросила, известны ли причины дуэли.
– В обществе нет, но я могу сообщить вам все детали этого дела. Прошлой зимой Поленов усиленно ухаживал за Баевой. Помните вы очаровательную блондинку, произведшую такое впечатление на нашем костюмированном балу? Говорили даже, что они были обручены. Впрочем, все это ложь, так как молодая девушка была недостаточна богата для Поленова. Летом Баева уехала к бабушке в Меран, а осенью Поленов взял отпуск и тоже уехал за границу. Вероятно, красивая блондинка очень нравилась ему, так как он посетил ее в Меране, сопровождал дам в их поездке по Швейцарии и, в конце концов, сумел обольстить молодую девушку.
Совершив это гадкое дело, он вернулся в Россию и поспешил обвенчаться с Натальей Антоновной, потребовав вперед ее приданое. Вы знаете, как он устроился. Удовлетворив свою любовницу и заплатив долги, он почувствовал себя, как в раю. Женившись, он не считал себя в ответе за прошлые грехи, но дело приняло иной оборот. Узнав, что ее обольститель женился на Наталье Антоновне, Баева призналась во всем братьям, и те, взбешенные оскорблением, вызвали Поленова на дуэль. Братья тайно уговорились, что если будет убит один, продолжать дуэль должен другой. Поленову нельзя было отказаться, так как иначе его заклеймили бы как негодяя и труса. Дуэль состоялась сегодня утром. Первым дрался женатый старший брат. Будучи сам тяжело ранен, он все таки всадил пулю в живот изменнику. Рана была смертельна. После двух часов ужасного страдания Поленов скончался, и к жене привезли только похолодевший его труп. Она, говорят, просто помешалась от горя. Все это я узнал от одного из секундантов.
– Этот негодяй получил по заслугам, – заметил адмирал.
– Он – да, но бедную Наташу жалко! Овдоветь через три месяца после свадьбы – это ужасно! – сказала баронесса Рабен.
Тамара молчала. В ее глазах поведение Поленова было отвратительно во всех отношениях, и ее гордое сердце возмущалось от одной мысли оплакивать человека, за несколько недель до свадьбы обольстившего и бросившего другую женщину. С другой стороны, она была слишком добра, чтобы не отнестись с сочувствием к своей прежней подруге. Несмотря на ссору, она сохранила дружеские отношения с пожилой Зарубиной и теперь решила написать ей письмо.
Бабушка немедленно ответила Тамаре, прося ее не сердиться на Наташу. «Она так несчастна и в таком страшном отчаянии, что я просто теряю голову», – писала Зарубина.
Накануне похорон Тамара поехала к Поленовым. Зная экзальтированный характер Наташи и ее неумение владеть собой, она ожидала увидеть нечто необычное, но то, что происходило, превзошло все ее ожидания. Войдя в большую залу, где стоял гроб, молодая женщина услышала крики и рыдания, смешанные с каким то чисто животным рычанием. Баронесса вздрогнула. Неужели весь этот шум производит одна Наташа? Тамара остановилась, желая сначала помолиться об усопшем, искаженное лицо которого сохранило выражение ужасных страданий. Едва успела она осенить себя крестным знамением, как дверь с шумом раскрылась и в нее вошла Наташа, окутанная целыми облаками черного крепа. Ее сопровождали две пожилых женщины с заплаканными глазами. Молодая вдова бросилась к гробу и, наклонившись к покойнику, стала называть его всевозможными нежными именами. Затем, охваченная внезапной слабостью, она в изнеможении опустилась на ступеньки катафалка. Обе старушки, бедные родственницы Зарубиной, подняли ее и, поддерживая под руки, увели в соседнюю комнату.
– Да простит мне Господь, что я осуждаю своего ближнего! – думала Тамара, идя за Наташей. – Но нужно хоть немного держать себя в руках!
Расстроенная и заплаканная Зарубина крепко пожала руку Тамаре.
– Вот уже три дня, – сказала она со слезами на глазах, – как она так безумствует! То она хочет видеть мужа, вырывается из наших рук и требует, чтобы ее вели в залу; то не может выносить вида покойного, падает в истерическом припадке, и ее ничем нельзя успокоить. Даже ночью она не дает никому покоя! Я боюсь, как бы этот удар не убил ее!..
– Не волнуйтесь, Ольга Петровна! Такое бешеное горе обычно скоро проходит. Наташа придет в себя и успокоится: дайте только кончиться печальным обрядам.
Пока Тамара беседовала с Ольгой Петровной, собралось многочисленное общество и прибыло духовенство. Началась панихида.
Вернувшись в залу, Тамара заметила между присутствующими Угарина, Флуреско и Пфауенберга. Последний держался около безутешной вдовы, бегая для нее за водой и подавая ей флакон с солями. С видом горячего участия он поддерживал Наташу, когда ей делалось дурно, и помогал женщинам выносить ее из залы.
– Посмотрите, какая трогательная преданность! – прошептал Арсений Борисович, наклонясь к Тамаре. – Я начинаю думать, что Пфауенберг хочет утешить Наталью Антоновну и наследовать остатки пятидесяти тысяч, дачу в Петергофе и имение в Полтавской губернии, одним словом, все, что бедный Поленов вынужден был так неожиданно бросить.
– Это очень возможно! В наше время такое отчаяние очень редко встречается, и, может быть, добрый Этель Францевич желает, чтобы и его когда нибудь оплакивали бы таким же образом, – ответила тихо Тамара.
– О! Про бедного Этеля ходит много всевозможных рассказов. Мне только что удалось услышать разговор вон тех двух старух… Они стоят около гроба… Обе оплакивают преждевременную смерть Поленова и горько жалуются на несправедливость судьбы, которая в подобных же обстоятельствах некогда выручила Пфауенберга. Как рассказывают эти дамы, однажды Пфауенберг был вызван на дуэль оскорбленным отцом, дочь которого он скомпрометировал. Но этому поединку помешали власти, неожиданно явившиеся в последнюю минуту: «Духи предупредили начальство и тем спасли своего любимца, так как Этель Францевич великий спирит и может вызвать, кого ему угодно», – закончила с глубоким убеждением одна из них.
Баронесса с трудом сдерживала смех.
– Замолчите, князь!.. Вы вводите меня в искушение. Вместо того, чтобы рассказывать подобные глупости, лучше помолимся о несчастном покойном, душа которого должна сильно терзаться.
Две недели спустя Тамара с мужем уехала в свое финское имение, где они снова стали вести тихий и спокойный образ жизни. Только изредка гости нарушали их уединение, так как Лилиенштерны вообще редко видались с соседями. Прежде всех приехала Нина с мужем с целью осмотреть свои новые владения и провести там несколько дней. Затем – адмирал, а несколько позже – баронесса Рабен. Перед отъездом за границу они оба прогостили у своих друзей несколько недель. В первых числах августа тихую спокойную жизнь молодых супругов смутила болезнь Магнуса. Сначала, казалось, слабое здоровье молодого человека поправилось под влиянием чистого деревенского воздуха, но затем без всякой видимой причины болезнь стала усиливаться. Вызванный доктор объявил, что у барона одна из самых опасных нервных лихорадок и он не ручается за исход болезни. Тамара с необыкновенной самоотверженностью ухаживала за мужем, ни на минуту не оставляя его одного и мужественно оспаривая его жизнь у смерти. Никогда еще молодая женщина не чувствовала к нему такой глубокой любви, как в эти часы ужасных страданий, когда думала, что теряет его навсегда.
Были вызваны лучшие доктора Петербурга, но, несмотря на самое энергичное лечение, состояние больного не улучшалось. Увеличивающаяся со дня на день слабость, по видимому, грозила роковым концом.
Магнус хворал уже около двух недель, когда Угарин в один из своих приездов в Петербург узнал от доктора о состоянии больного. Князь решил немедленно ехать в Финляндию навестить своего кузена. Он сознавал в душе, что не столько сочувствие к Магнусу, сколько желание увидеть Тамару влечет его туда.
Было около семи часов утра, когда Угарин вышел на ближайшей к имению Лилиенштернов станции. Экипажа за ним не выслали, так как никто не знал о его приезде. Храбро наняв местную таратайку, он скоро приехал в имение. В доме царило мертвое молчание, и он, казалось, был совершенно пуст. Лакей провел князя в гостиную, где он встретил Фредерика, несшего тарелку со льдом и поднос, уставленный разными пузырьками.
– Ах, ваше сиятельство, если бы вы знали, как нашему барину плохо! – сказал верный камердинер со слезами на глазах. – Доктор говорит, что сегодня должно все решиться и что, вероятно, господин барон придет в себя!
– А где баронесса?
– Баронесса вместе с сестрой милосердия ухаживает за барином. Если угодно, я вас провожу туда, ваше сиятельство.
Когда Угарин вошел в спальню Магнуса, он ничего не мог разглядеть благодаря царившему там полумраку. В эту минуту к нему подошла сестра милосердия и тихо шепнула:
– Баронесса страшно утомлена. Она заснула в кресле.
Тогда князь разглядел в кресле у изголовья кровати чью то фигуру. При слабом свете ночника он узнал в ней Тамару.
Как бы пробужденная его пристальным взглядом, молодая женщина открыла глаза. Узнав Угарина, она быстро подошла к нему и протянула руку.
– Благодарю, что вы навестили нас, кузен! Пойдемте на балкон. Здесь нельзя разговаривать, так как Магнус спит. Кроме того, эта темнота неприятно действует на нервы.
С этими словами она провела его на обширную террасу, обтянутую полосатой материей. Сев в кресло, она предложила Арсению Борисовичу последовать ее примеру, но тот объявил, что ему и так пришлось просидеть всю ночь, остался стоять и облокотился на балюстраду. Разговор, естественно, зашел о болезни барона. При описании опасного положения Магнуса глаза Тамары омрачились и несколько слезинок скатились по ее побледневшим щекам. Только теперь, при ярком дневном свете, заметил Угарин, насколько она изменилась и похудела. Прислонившись с усталым видом головой к спинке кресла, молодая женщина задумчиво устремила глаза в пространство.
Князь смотрел на нее, волнуемый всевозможными чувствами. С удивлением и досадой он спрашивал себя, неужели Тамара действительно любит несчастного паралитика, имя которого носит, или одно только чувство долга приковывает ее к изголовью больного и заставляет плакать при мысли о возможности потерять его.
Неужели это нежное создание с детским лицом свободно от всех слабостей, свойственных ее полу? Или она не замечает страсти, которую внушила ему, известному покорителю женских сердец, никогда не встречавшему сопротивления там, где ему хотелось торжествовать, – ему, за кем все бегали и чьей любви выпрашивали как милостыни? Здесь же его соперником являлся человек, разбитый параличом, тень мужчины, и он не может победить!.. Что заставляет его сдержанно и молча стоять у балюстрады? Тысячу раз князь пользовался случаем, оставшись наедине с нравящейся ему женщиной, чтобы признаться в любви или смело привлечь ее в свои объятия. Почему же теперь ему казалось, что целая пропасть отделяет от той, которую он мог достать, протянув только руку? Не хотелось признаться себе, что его останавливал чистый и строгий взгляд, читавший, казалось, в самой глубине души. Зная отвращение Тамары к пороку и ее безупречную честность, князь был убежден, что малейшее дерзкое обращение с его стороны неизбежно повлечет за собой изгнание из рая, и он навсегда лишится расположения молодой женщины.
– Что это вы так пристально на меня смотрите, кузен? – неожиданно спросила Тамара.
– Я с грустью замечаю, как вы страшно переменились! Вы чересчур утомляете себя, – ответил князь, опуская глаза.
– Правда, я очень устала от бессонных ночей. Но не хотите ли вы, кузен, позавтракать? Поездка должна была возбудить ваш аппетит, а я, кажется, уже два дня ничего не ела!
Она встала и, сделав необходимые распоряжения, пошла навестить больного. Арсений Борисович, проводив ее долгим взглядом, стал лихорадочно ходить по будуару. Если Магнус умрет, что было более чем вероятно, эта обольстительная женщина сделается свободной!.. О! Тогда он, во что бы то ни стало, добьется развода с Екатериной Карповной и, отделавшись от нее, постарается овладеть той, чье сердце впервые забилось для него. Но вот вопрос: как Тамара отнесется к разводу?
Он знал ее щепетильность и необыкновенную деликатность. Взбешенный этой мыслью, он подошел к окну и нервно вытащил несколько фиалок из хрустальной вазы.
– Как вы жестоки, Арсений Борисович. Что сделали вам мои бедные цветы? – раздался в эту минуту иронический голос Тамары.
– Меня бесит, что они с таким самодовольством благоухают в своем стакане воды, тогда как мне столь многого недостает, – ответил, смеясь, князь.
Когда сели за стол, Тамара предложила своему гостю пирога и вина; сама же с трудом съела крылышко холодной дичи. Князь не сводил глаз с молодой женщины. Его не привыкший к дисциплине характер побуждал разбить это невыносимое сопротивление и дать волю терзавшему его чувству. Когда Тамара передавала ему что то, он быстро схватил ее руку и прижал к своим губам. Баронесса с удивлением взглянула на него, но, встретив пылающий взгляд князя, покраснела, и мрачный огонек сверкнул в ее глазах. Тем не менее она не пыталась высвободить свою руку и только громко крикнула:
– Антон!
Лакей, хлопотавший у буфета, тотчас же обернулся на этот зов.
– Стакан холодной воды князю!
Князь быстро выпустил ее руку. Эти слова произвели на него действие холодного душа.
– Благодарю вас, баронесса, но мне вовсе не хочется пить, – сказал он с раздражением.
– Право? Вам не хочется пить?.. Ну, в таком случае вам очень жарко! – ответила спокойно молодая женщина.
Князь наклонился к ней: глаза его сверкали.
– Вы поступаете неблагоразумно, баронесса. Слишком большой холод причиняет те же ожоги, что и огонь. От вас же веет таким ледяным холодом, что предписанная вами вода кажется мне теплой!
Он взял поданный лакеем стакан и отпил несколько глотков.
– Я чувствую, что вы рассердились на меня и прогоните отсюда!
Молодая женщина с грустной улыбкой покачала головой.
– Нет, зачем же? Оставайтесь. Если Магнус придет в себя, он будет счастлив вас видеть. Только не забывайте, что вы находитесь в доме больного родственника, борющегося в данную минуту со смертью.
Когда завтрак был окончен, Тамара встала.
– Я должна вас оставить и идти к больному. Вы, кузен, вероятно, устали с дороги и хотите отдохнуть? Ваши комнаты должны быть готовы. А пока – до свиданья!
Не успела она дойти до двери, как у нее закружилась голова, и она, едва держась на ногах, прижала руку ко лбу. Князь бросился к ней и поддержал. Молодая женщина вздрогнула от его прикосновения и с усилием выпрямилась. Тамара не хотела лишаться сознания в объятиях князя, так ясно выдавшего волновавшие его чувства. Помутившимся взором она отыскала кнопку электрического звонка и надавила ее.
Тотчас же прибежала Фанни с лакеем. Мрачный, со сдвинутыми бровями, князь помог камеристке отнести лишившуюся чувств баронессу в ее будуар.
Придя в отведенные ему комнаты, князь отослал лакея и в сильном гневе бросился на диван.
– Нет, эту женщину не покоришь, так как она не хочет быть покорной! Но неужели нет средств сломить тебя, опасное создание? – в бешенстве шептал он.
Угарин был развращен до такой степени, что даже не понимал всей преступности своего желания обольстить жену умирающего человека. Он видел только одно сопротивление, никогда не встречаемое им прежде и доводившее его до безумия. Другое дело, если бы Тамара была ханжой или недотрогой, и если бы она отличалась той величественной красотой, которая заранее заставляет предвидеть поражение! Но нет, в ней все привлекало, начиная со свежей, пикантной красоты и кончая развитым умом, всегда готовым на остроумный ответ. А между тем горе тому, кто увлечется ею! Ему пришли на память слова, некогда сказанные Магнусом: «Собственное женское достоинство, а не глаз мужа создает ее честь»!
Магнус был прав. Страшная гордость Тамары была ее стражем и в бедности, и в богатстве. К Магнусу она испытывала совсем особенное чувство. На имя, данное ей бароном, она смотрела как на залог чести и ни за что на свете не согласилась бы набросить на него хоть малейшую тень. Кроме того, в глубине души в ней сохранилось накопившееся годами презрение к обществу, заставлявшее ее с глубоким недоверием относиться к людям. Князь был в таком дурном расположении духа, что у него разболелась голова. Узнав, что Тамара оправилась от обморока и должна была лечь, по настоянию доктора, в постель, Угарин приказал подать обед в свою комнату и затем лег спать.
Он проснулся около восьми часов. Вечер был чудный, и, желая подышать теплым и приятным воздухом, князь вышел в сад. Заложив руки за спину, Арсений Борисович медленно шел по аллее, тянувшейся вдоль дома, и вдруг вздрогнул и остановился. До него долетел голос Тамары. Только теперь он заметил, что находится близ двух открытых окон, сквозь спущенные занавеси которых просвечивал огонь.
«Это комната Магнуса. Тамара у него!» – подумал князь.
Охваченный приливом неудержимого любопытства, он подкрался к окну. Вскарабкавшись на выступ стены и раздвинув слегка занавески, князь заглянул внутрь комнаты.
Закрытая абажуром лампа достаточно ярко освещала комнату. Сидя на краю постели, Тамара клала компресс на голову мужа.
– Лихорадка, слава Богу, уменьшилась! Слабость же – это естественное следствие твоей болезни. Еще немного терпения, и все будет хорошо, – говорила молодая женщина ободряющим тоном.
– Все в руках Божьих! Твоя же любовь облегчит мне смерть! – слабым голосом ответил больной.
– Зачем говорить о смерти? Что я буду делать без тебя? Если я лишусь тебя, моя жизнь сделается пустой и бесцельной, – со страхом сказала Тамара.
– Ты совсем изводишь себя, моя бедная Тамара, стараясь сохранить жизнь, которая в тягость и тебе, и мне. Твоя великодушная жертва и так уже слишком долго тянется!
– Как можешь ты, Магнус, так обижать меня и говорить о какой то жертве, когда мною руководит одна только любовь! Я знаю, что твоя жизнь очень тяжела, но ты должен жить для меня. Каково бы ни было испытание, мы перенесем его вдвоем.
Слезы заглушили ее голос. Но, овладев внезапно собой, она прибавила с энергией:
– Я не хочу, чтобы ты умер! И если человечество действительно так могущественно, как учит оккультизм, я удержу тебя на земле!
Наклонившись к больному, Тамара крепко поцеловала его.
– Я охотно останусь на земле… Удержи меня, если можешь, – прошептал больной с непередаваемым выражением любви и благодарности. Но голос его был так слаб, что Арсений Борисович с трудом разобрал эти слова.
Князь слышал довольно. Сдвинув брови, он покинул свой наблюдательный пост и углубился в одну из аллей сада. Без сомнения, Тамара не могла предвидеть, что он услышал ее разговор с Магнусом. Итак, она действительно была привязана к мужу, и его несчастный кузен был богаче, счастливей и любимей его – красивого и блестящего кавалера. Богатство и наслаждения земными благами, на которые он смотрел как на единственную цель жизни, не принесли ничего, кроме пресыщения и сердечной пустоты. Мучимый ревностью, он бросился на скамейку и закрыл лицо руками. В нем боролись два чувства: гнев и сожаление о прошедшем. Угарин завидовал счастью Магнуса, а между тем оно могло принадлежать ему, но он, ослепленный жадностью, прошел мимо, не заметив сокровища, предлагаемого судьбой. Да, буквально сокровища, так как скоро явилось бы и богатство в награду за бескорыстие. Но он был слеп, и вот теперь должен влачить им самим избранную тяжесть и жить окруженный равнодушием и пороком. Если он заболеет, то останется исключительно на попечении одних лакеев, так как жена, без сомнения, не захочет ухаживать за ним.
Долго предавался князь своим мрачным мыслям. Был уже двенадцатый час, когда он вернулся домой. Угарин хотел прямо пройти к себе, но лакей доложил, что баронесса с доктором ждут его в столовой пить чай.
Он застал Тамару в отличном расположении духа. Доктор только что объявил ей, что спокойный сон больного и отсутствие лихорадки служат верными признаками скорого выздоровления. Завязался оживленный разговор. Даже лицо Арсения Борисовича мало помалу прояснилось, так как он не мог противостоять очаровательной улыбке Тамары и ее метким замечаниям.
На следующий день, повидавшись с кузеном, Угарин уехал в Петербург. Что же касается Магнуса, то он стал быстро поправляться. Казалось, тяжелая болезнь благотворно повлияла на организм молодого человека: он чувствовал себя гораздо сильней и лучше, чем прежде. В середине октября молодые супруги, по обыкновению, переехали на зиму в Петербург.