Хороший сегодня день. Очень хороший.
Полторы недели назад этот пожилой дяденька пришёл в ресторан один. Первый раз за пять лет, что мы его знаем.
Мы поздоровались и спросили, где его жена. Очень сильная и мужественная женщина, уже несколько лет борется с тяжёлой болезнью, у неё из носа торчит трубка, которая тянется к кислородному аппарату в руках её мужа, идущему всегда на полшага позади – тогда трубка не закручивается, не сворачивается и его любовь может дышать.
А тут вдруг один. И выглядит как высокий старый птенец воробья.
На наш вопрос он начал отвечать спокойно: всё плохо. Уже неделю всё плохо. Задыхается. Может только сидеть – если лечь, синеет вплоть до потери сознания. Про умываться и одеваться уже речи не идёт. Да Бог с ним, лишь бы дышала.
Он пришёл в ресторанчик заказать еду на вынос: супруга страшно переживает, что заставляет его возиться с ней, поэтому, пользуясь приездом сына, на часик выставила мужа хоть сходить пообедать, как обычно по понедельникам бывает.
Но они обычно обедали вдвоём. За бокалом вина, держась за руки и часто смеясь, забывая, что кислород - из чемоданчика у ног, а не атмосферы. И обедать в одиночестве ему совсем не хочется. Ему вообще обедать не хочется.
Даже так: без неё ему не хочется вообще. И он, как дурак, послушался, пришёл в ресторан заказать два обеда на вынос, чтобы дома накрыть перед испуганной, в схватке каждый вдох вырывающей, женой. Хотя есть всё равно не станут оба. Куда там.
Когда люди плачут, я рефлекторно сама начинаю рыдать, хотя этого очень стесняюсь. Поэтому спрятать свои слёзы я могла, только обняв его покрепче.
Мы, конечно, спросили, как мы можем помочь. Может, с гигиеническими процедурами? Я как женщина могла бы пригодиться. Или, если он не хочет её оставлять, сходить в магазин или куда там ещё понадобится?
Но он отверг наши предложения, с благодарностью, но твёрдо. Спасибо, у нас хорошие соседи, сын в Берлине живёт, хоть и далековато, но приезжает. Да и сам я ещё справляюсь, крепкий старик. Но спасибо, herzlichen Dank.
В последующие полторы недели мы его не видели, официанты тоже ничего не слышали. А сегодня, обнаружив, что их ни вдвоём, ни в одиночку опять нет, я даже спрашивать побоялась. Заказали, получили, сидим и угрюмо едим – думаем.
И тут подбегает мой любимый официант Сташек, подруга моя по обсуждению потенциальной возможности наращивания ресниц и уколов ботокса однажды (он на себе всё уже опробовал и выступает экспертом), и кричит на всю Ивановскую: идут! Они идут! Оба идут!
Мы свою пищу побросали, бросились ко входу им двери открывать: дама наша тяжело под руку с мужем шла, а в другой его руке был кислородный чемоданчик, дверь не распахнуть. Да не мы одни выпрыгнули. Пара моментально оказалась в окружении – официанты, владельцы ресторана, пара постоянных посетителей кроме нас взяли их в плотное кольцо, обнявшись. По-моему, прослезились все. Я маскировала всхлипы под довольный хрюк, без успеха. Все женщины этого массового объятия хрюкали многоголосьем.
Конечно, усадили, раздели и с неохотой рассредоточились, чтобы не мешать людям обедать. Только временами глаза на них косили: всё как всегда, сидят, держатся за руки. Да, она шумно, громче чем обычно дышит. Да, бледна. Но на уложенных волосах блестит лак, а это много значит. И хотя вина она уже не пила, её супруг настоял, чтобы принесли два бокала, как обычно. Пусть стоит. Ну, и воды, не холодной и без газа.
Мы уходили первыми. Прощаясь и целуясь, договорились встретиться в понедельник. Обязательно.
Интересно, сколько их обедов оплачено наперёд? Уверена, мы не одни такие. Наверняка, всем захотелось купить иллюзию гарантии, что мы их ещё не раз увидим, вдвоём, пусть не совсем здоровыми, но живыми. По нынешним временам 75 лет – вполне юный возраст.
Сегодня очень хороший день.
И погода стояла благодатная, солнечная, безветренная, спокойная, как золотой осенью бывает. Безмятежная.
Завтра моей маме исполнилось бы семьдесят лет.
Она могла бы ходить с папой под ручку в ресторан обедать по понедельникам и пятницам. Может, даже выпить белого вина за жареной дорадой или рагу из кальмаров. Не говоря уже о том, что она могла бы познакомиться с моими детьми, своими внуками. Думаю, они бы ей понравились. «Толстый-жирный, поезд пассажирный» - так она дразнилась, зацеловывая лягающегося пятками ей в щеки первого внучка Егорку. Для моих тоже что-нибудь придумала бы наверняка.
Клянусь, я сейчас не рыдаю. Я сегодня уже от радости исчерпала резервуар, сухо.
Хотя грустно, конечно.
Как-то надо это всё принять скопом, гуртом, не рассортировывая на справедливо/не справедливо. И постараться счастливо прожить всё, что отпущено.
Вопрос, как.
Да счастливо, сказано же. Иначе бессмысленно.