Жил я с ним в одном доме. В детстве были как-то знакомы. Не дружили, за одними девушками не ухаживали. Бывало, во дворе в волейбол играли. В школах учились разных. Он на одной стороне нашего проспекта, а я на другой. Потом он пропал. Лет десять я его не видел. Потом он появился. В подъезде здоровались. Ну, здоровались и здоровались. Как-то мы с женой вниз едем в лифте, и Репкин с нами.
А мы с женой в Домжур собрались. И кто-то из нас это слово произнёс. И Репкин вдруг за это уцепился.
- Вась, - говорит, тебе же всё равно, ты когда хочешь, можешь туда пойти, а я, может, единственный раз с вами туда проскользну. Возьмите меня с собой в Домжур. Там публика интеллигентная, образованная, а я за время своей отсидки совсем от интеллигенции отвык. Так мне хочется в эту с детства знакомую среду окунуться.
А я интересуюсь:
- Кольк, а ты что, сидел? А я думаю, что же ты пропал…
- Ну да, - говорит, - сидел.
- И за что же?
- Да так, на гоп-стоп одного хмыря взял. Так он, гнида, голосистый оказался. Ну, ясное дело, менты набежали, меня и повязали. За бандитизм с нанесением телесных и сунули десятку. Но ты не подумай, друг детства – это друг детства, да потом я уж и совсем перевоспитался…
Тут я у него спрашиваю:
- А ты где сейчас работаешь-то?
- Не поверишь – на «Мосфильме»!
- Да что ж ты там делаешь?
- Я - артист! – важно отвечает Репкин.
- Поди, все там для съёмок переоденутся, а ты по кошелькам?
- Обижаешь, - говорит, - там на съёмки-то кто ходит, на массовки-то? Одни нищие вроде меня. Так что там взять-то? Там можно и не шарить по карманам. Ясно - кроме засохшей корки хлеба вряд ли что и найдёшь.
Оглядел его привычным профессиональным взглядом, а Колька-то хорошо одет, и ботинки на нём с первого взгляда сразу английские признал – «Джон Уайт» и брюки недешёвые. Ну, что там выше под плащиком габардиновым не видно, а шея шарфиком шёлковым перевязана с приятной расцветкой в полосочку, хорошо пострижен, усики аккуратные, пахнет приятным одеколоном.
Про себя подумал: ну что ж, один раз свожу «друга детства» в Домжур, пусть кино посмотрит, или в пивбаре пивка попьёт, или в кафешке посидит с Бовиным. Одет прилично, говор не блатной, так что вполне цивилен и для Домжура годится.
На супругу глянул, каково её мнение, а та глаза отвела, но вроде и не возражает. Вышли из дома, сели на троллейбус и прямиком до Суворовского бульвара. Вот и Домжур. Как всегда, администратор на входе, билет показываю, говорю:
- А это со мной, - и прошли.
- А вы куда? – спрашивает Коля.
- Вот это уж тебя не касается. Ты просил – тебя провели. Дальше сам…
Три шага сделали от администратора, а нам уже и кричат:
- Вася! Таня! – и с распростёртыми объятиями.
У нас как наверху все привыкли целоваться, Леонид Ильич Брежнев всё целовался, так и ниже все подражают. Расцеловались с нашими давними знакомыми, с которыми вместе на Пицунде отдыхали, слушали рассказы Юлиана Семёнова об Отто Скорцени.
Жена знакомого, (главный художник Внешторга) Катя - симпатичная дама. Так наш Репкин - уголовная морда, вовсе с ней не знакомый - тоже целоваться полез. Та, конечно, сделала на меня удивлённые глаза. Пришлось представить его как знакомого из детства. После этого мы вчетвером извинились перед Колей и сказали, что мы заняты, нас ждут в ресторане, и ушли, оставив его в вестибюле.
Посидели в ресторане, повспоминали наши пицундские приключения, тут и домой пора. Расплатились, выходим в вестибюль. Сергей с Катей как-то быстро оделись, с нами распрощались и ушли. А мы с Таней что-то задержались с получением плащей и видим такую картину. Лежит наш Репкин на четырёх стульях, а вокруг него гарцуют администратор и ещё какие-то дамы из обслуживания и публика. Вроде бы ему так плохо, что вызывают скорую. Кто нитроглицерин сует, кто валидол, а Репкин лежит как покойник, но сквозь зубы цедит, что не надо скорой, что отлежится, да и домой пойдёт.
Мы не стали дожидаться, пока ему хорошо станет. Я догадался, что "артист" использует традиционный трюк: ему стало плохо, чтобы администратор и билетёры запомнили, а потом в Домжур без книжки ходить на «здравствуйте». И действительно, потом как ни придём, так и Репкин здесь. Уже – «свой в доску» и с писателями выпивает. Была там такая компания во главе с «известным» писателем Леонидом Сергеевым, которая начинала выпивать в Доме Литераторов, а заканчивала в Доме Журналистов, или в обратном порядке.
Свой стал как «почётный журналист», который отдыхает после трудовых будней в профессиональном клубе, как может. Так «великий киноартист» Репкин стал для Домжура известной личностью.
А когда же «перестройка» началась, пропускной режим в Домжур отменили. С тех пор любая дворняжка туда запросто забежать может и выпить-закусить как «работник прессы».
*************************************