Погибшим разведчикам-десантникам
781 развед. бата
Кабул, на аэродроме убитые лежат.
В фольге, как инопланетяне,
Спят вечным сном и не дрожат
В боях убитые ребята.
А мы идём - замена им.
Себя испробовать готовы.
И сколько нас останется в живых,
Никто тогда не знал.
В ущелье не приказ меня послал,
А друг:
«Спаси меня», - позвал.
Не думали мы о себе тогда.
Под боем протянул я руку.
Схватила мою руку его рука.
И там, под камнем, мы вдвоём
Лежать остались навсегда.
Игорь Черных
Мы приземлились. Посадка была мягкой, а может, нам тогда так показалось. Мы - молодые ребята, а что нас ждет впереди, никто не знает, да и лучше, наверное, не знать и забыть, но не всегда получается. Открывается грузовой отсек ИЛ-76. Мы в полном обмундировании, сидим на своих РД, здесь же, на полу самолёта, как селёдка в бочке. Неужели мы на месте? В глаза ослепительно сверкнуло солнце, и горло почувствовало раскалённый воздух, небо в раскалённом тумане и в пыли, все это похоже на огромную пустыню. Нет, это все - же аэродром, но где это мы? Внизу на БМД десантура, человек пять сидят на броне и все кричат, пока не пойму что. Выглядят они не на 20, а на все 40 лет. Обожжённые палящим солнцем глаза, повидавшие не одну смерть. На груди «лифчики» с магазинами, в бело-желтых песочного цвета маскхалатах - проще, песочка спецназовская. Теперь я слышу уже на выходе на бетонку: «Откуда, духи, откуда?». Я кричу: «С Воронежа». Моих земляков нет, а кто-то находит, встречаются, разговаривают. Команда «строиться», мы строимся, капитан командует, и нас ведут на пересыльный пункт. Везде шум, взлетают самолеты, садятся и взлетают вертолёты. Нам кричит десантура: «Это не Союз, это Афган!». Мы, радостные желторотики, хлопаем друг друга по плечу: «Это Афганистан!», ещё не понимая, чему радоваться. Идем по взлетному полю колонной по двое, целая рота, видим в метрах тридцати от нас приземлился вертолёт и люди в маскхалатах вытаскивают и складывают на поле блестящие, горящие на солнце, сделанные из фольги мешки. Эти мешки были похожи на инопланетян в человеческий рост. И вот лежит их уже человек двадцать. Мы спросили у капитана что это и откуда? Идет Панджшерская операция, это мёртвые десантники, а мешки для того, чтобы не так быстро разлагалось тело. Я по-чувствовал не то чтобы страх, но что-то неприятное, и мы все молча, больше не проронив ни слова, поплелись за капитаном. Вот она, пересылка, палаточный городок. Мы заходим в палатку, занимаем места, кровати стоят двухъярусные, палатки десятиместные, если я не ошибаюсь. Спим, в 01:00 слышу команду: «Подъём, строиться!» Мы вскакиваем и строимся. Нами командуют четыре пьяных десантника, бьют в грудь на прочность, спрашивают: «Кто, откуда?», шмонают наши РД, забирают парадки, фуражки, тельняшки. Я по инстинкту пытаюсь отобрать свои вещи и здесь со всех сторон получаю по всему телу удары, мне объясняют, что я «дух» и олух. Хотелось врезать всем, но бежать некуда, если только к «духам». Боли я не чувствовал, я прошёл через это, но злость - страшная вещь. Не от обиды, а от злости, что ты ничего не можешь поделать, сами бегут слёзы.
Утром подъём на завтрак. Стол накрыт, просто ломится: молоко сгущённое, масло, какао, хлеб, картошка с подливкой, суп гороховый. Рядом за столом кушают дембеля. Опять спрашивают: «Из каких городов?». Земляков среди нас не оказалось. Вдруг два солдата-дембеля начинают ругаться из-за нас. Один русский, другой похож на таджика или чеченца. Русский солдат заступился за нас, что тот забрал у нас со стола сгущёнку. Они стали бросать друг в друга всё, что было на столе. Это были два зверя, как бойцовые псы. Если бы их не разняли, они перегрызли бы друг другу горло. Вот тогда я понял, что делает Афганистан с людьми, на их кителях красовались боевые награды, у одних медали «За отвагу», «За боевые заслуги», у вторых ордена Красной Звезды, «О ранении», жёлтые и красные планки,у них крутых дембелей были дипломаты очень красивые чёрные с хромированными ручками и замками. И так прошло четыре дня. Капитан, начальник Кабульской пересылки 45-го десантного полка, где мы и находились, оказался моим земляком. Он спросил, есть ли среди нас художники, я ответил, что довольно неплохо рисую. Капитан попросил оформить стенгазету, что я и сделал. Мы часто разговаривали, рассказывали каждый о своей жизни. Я рассказал, как занимался боксом, про свою многодетную семью. Он меня жалел, не посылал на кухню. Я понял, что понравился ему прямотой и упрямством. Нас становилось всё меньше и меньше, приезжали офицеры и прапорщики, все в пыли и с автоматами на технике БТР или БМП и забирали солдат-десантников. Никто не знал куда. Просто строили нас, называли фамилию и увозили в неизвестном направлении. Я всегда оставался. Подхожу к капитану, звали его Александр Григорьевич Первых, задаю ему вопрос, почему меня никто не берёт. На что он мне ответил: «А ты что спешишь? Ты что забыл, что видел на аэродроме трупы солдат?» Я ответил, что не забыл, что хочу воевать, как другие, а не отсиживаться. Капитан сказал, что я ему понравился, что жалко отправлять на боевые действия, тем более что я рисую, а ему как раз нужны писарь и художник. «Я, Игорь, перевидал здесь столько трупов, что тебе и не снилось, здесь такая бойня, ты просто не знаешь. Оставайся здесь, занимайся спортом, спокойно уйдёшь на дембель домой». Но меня такая жизнь тогда не устраивала. Наше коммунистическое воспитание - защищать свою Родину и погибнуть в 18-19 лет, давало свои плоды. Я сказал капитану: «Александр Григорьевич, я хочу воевать. Не просто воевать, а в элитных войсках, которые постоянно воюют». Рассказал ему о своём отце-разведчике, кавалере трёх орденов «Славы», который прошёл всю войну до Берлина, как он мне рассказывал о своих подвигах, как под Сталинградом он с другом взял в плен 20 офицеров и вёл их до своих. Ему тогда был, как и мне, 19-ый год. А это были СС - мёртвая голова, не простые солдаты. Как Клишин Анатолий Константинович уходил в разведку, корректировал огонь, иногда и на себя, как спали в снегу, рыли яму, закладывали её, не оставляя прохода, жгли костёр, потом эти угли расстилали на земле внутри своей «берлоги», стелили еловый лапотник (еловые ветки), снимали свои шинели, они были вдвоём с другом, одну клали вниз на еловые ветки, где угли, сами раздевались до кальсон, прижимались друг к другу, накрывались другой шинелью и спали до утра. А утром просыпались, вылезали из «берлоги», умывались снегом и опять в разведку.
Мы отцов не забыли традиции,
В нас живут их отвага и честь.
Мы врагу не сдавали позиции.
В коммунисты просили зачесть.
Мы готовы к защите Отечества,
Руку дружбы народам подать
И, спасая судьбу человечества,
Жизни юные счастью отдать!!!
Лейтенант Александр Стовба
Понимая, что я серьёзно настроен и меня капитан не может переубедить, Александр Григорьевич сказал, что у него есть друг спецназовец, наёмник, который воюет в разведбате в городе Баграм, и что он сообщит ему обо мне. И правда, на второй день приезжает БТР, на башне эмблемы ВДВ, прапорщик и два солдата в тельняшках. Капитан сказал, что это за мной, и последний раз хочет спросить, не передумал ли я. Но, увидев лихих боевых ребят-разведчиков, я уже не думал о последствиях, и что меня ждёт впереди - лишь одному Богу известно. Сейчас, спустя 22 года, я благодарен судьбе и земляку капитану Александру Григорьевичу Первых, что попал в Отдельный Разведывательный Батальон № 781, в третью разведдесантную роту, в третий разведывательный взвод города Баграма Парван-Баграмской провинции, республики Афганистан. Мало кто остался в живых в Афганистане из моих друзей и знакомых с 1983-1985 годы армейской службы. Захожу в палату, идеальная чистота, на полу разноцветная плитка из линолеума, ровно выложенная в шахматном порядке синим и красным цветом. Верх белый, деревянные двери, на стульях лежат тельняшки и форма. Постели аккуратно застелены, на тумбочках наклеены женщины. Палатка на двадцать бойцов, в третьей роте три палатки, три взвода по двадцать человек, хозвзвод, ремвзвод, первая рота, вторая рота, три танка, шесть БМП, шесть БТР, оружие самое лучшее - АК-74, 7-62, к ним глушители ПБС, пистолеты Макарова, нож разведчика, бинокли ночного видения, прицелы ночного видения. Афганистан мы завоевали, прошли вдоль и поперёк, по горам и ущельям, по пещерам и кяризам. Убивали целыми бандами, брали в плен и не отступали, и не наступали необдуманно. Нас не победили, мы не победили, а кто думает иначе, он там не был, а если и был, то не на передовой.
Птицы ниже летят, тучи ниже плывут.
Мир прекрасен, солдат, да не лёгок твой труд.
Ты стоишь наверху, ты приблизил рассвет,
Как отец твой в цеху, как на фронте твой дед.
Путь пройдёшь до конца, свет над миром спасёшь -
Ты похож на отца, ты на деда похож.
Из песни, которую пели советские воины
в Афганистане
Мне дали одежду переодеться. На месте был только прапорщик и ремвзвод, вся рота была на задании. Солдат на БТР сказал мне, что третья рота ушла на операцию в Чаррикарскую зелёнку, там была банда, человек сто, командовал этой бандой генерал Чаррикар, так мы его звали. Банду нужно было обезвредить. Я лёг в кровать и уснул. Утром я проснулся от шума и лязга, как будто в палату ворвался поезд. Передо мной стояли взрослые небритые, прожжённые солнцем и боевыми действиями солдаты. Это была третья рота. На их бровях, усах и бороде, на камуфляжной форме - белая афганская несмывающаяся пыль. Кто-то был в пошитых из маскхалатов кепках с большими козырьками, другие в фирменных джинсовых кепках. На груди «лифчики» под магазины, у кого на четыре магазина, у кого на шесть, у кого на восемь магазинов под гранаты Ф-1. Почти все в кроссовках, некоторые в полусапогах, за спиной РД, к ним привязаны снизу спальники, сверху бушлаты, у некоторых пулемёты ручные ПК-7.62 с коробкой внизу. Что-то орут, ржут, рассказывают байки. Солдат, вошедший в палатку первый, выпуча на меня глаза, сказал: «Дух». Звали его Дед, как потом я узнал, настоящее имя Коля, такая мерзкая рожа. «Эй, дух, ты откуда?» - входя следом, спросил второй солдат. Я сказал, что с Белгорода. Потом я узнал, что второго звали Александр Овод. Когда зашли остальные ребята, начался перекрёстный допрос: «Откуда родом, где был, откуда приехал?» Также говорили, что я должен гордиться разведкой и ВДВ. Потом меня познакомили с молодыми из нашего взвода: Ивченков, Божан, Переводчик, Таджик, Назаров, Рыжий, Бакинец-Ара, Шустрый Саня. И сейчас пополнил ряд молодых я. Мне дали команду помочь чистить оружие и навести порядок в оружейке вместе со всеми молодыми. Общий язык со всеми я нашёл сразу. Все они были спортсмены. Валера Ивченков занимался греко-римской борьбой, был кандидатом в мастера, занимался боксом, как и я. Старшие деды и старики начали нас ругать, тогда я не знал за что и почему нас всех заставляют отжиматься за одного парня, который в чем-то виноват. Отжимались бесконечно, а если кто падал, начинали заново. Рыжий и Назар смотрели зверски на Ивченкова. Деды кричали: «Что, Ивча, сбежать к духам хотел, сдать нас им?» Дед Коля подошёл к Ивченкову и вполсилы ударил его по корпусу, приговаривая: «Ты опозорил разведку и всех нас». «Ребята, а я тут при чём», - хотелось мне сказать, но я воздержался и, думаю, что был прав. Ругали также Пашку Бажана, Бердника, Круглова, потому что они уже служили три месяца в разведке, имели боевой опыт и забыли сослуживца. Как я потом узнал. На тот момент я думал, что их вины нет, но впоследствии, когда я стал воевать, я отвечал за тех, кто был со мной рядом. Идёшь в цепи, я пробежал зелёнку, а за мной солдат, не заметил, куда я ушёл, и отстал. Я это чувствовал и подавал знак, если это было возможно, или выходил на конец тропы и ждал его, а по цепи успевал предупредить впереди идущего товарища, что за мной отстали. Мы всегда держались друг за друга. Теперь про Валеру Ивченкова! Дело было так. Рота выезжала в засаду, полная экипировка. Со слов Валеры, их выстроили перед техникой, поставили цель идти в засаду, где должна пройти банда душманов, и её перехватить. Они едут в Чаррикарскую зелёнку. Приезжают на место, техника уходит назад. Рота выстраивается в цепь, дозорный командир смотрит карту, и они уходят в кусты. Уже темно, только звёзды освещают им путь и стрекочут сверчки. Идут среди виноградника, тропинка очень узкая, где-то рядом журчит арык (канал, выкопанный афганцами). Тишина гробовая, кажется, что слышно даже дыхание, и поэтому стараешься дышать ещё тише. Валера идёт последним и крутит головой во все стороны, чтоб никто не подкрался и не выстрелил в спину, и в то же время старается не упускать впереди идущего. Дувалы от невысоких до высоких, сменяющие друг друга перекрёстками и поворотами, будто лабиринты, из которых нельзя выбраться. Слева и справа разбитые афганские дома, в которых никто уже не живёт. В их стенах видны пробоины наших снарядов, крыши разбиты. И для роты возникает ещё больше проблем, потому как из каждого дома, из каждой дыры, из каждой развалины могут открыть по тебе огонь в грудь. Но, как правило, в большинстве случаев это было в спину. Впереди дозор - три человека, уже опытные бойцы, прошедшие не один бой. Выбранные из самых лучших, выносливые, зоркие, одарённые чувствовать опасность и слышать каждый шорох, каждый шаг, свист ветра и шелест листьев, распознавать идёт человек или зверь. Это приходит с годами или заложено у человека с детства. Вот такие люди-разведчики, идущие в дозоры, готовые принять первый бой и первую смерть. И так они выходят к одному из разбитых домов, дозор входит, и шаг за шагом осматривает его. И в нём остаётся один пулемётчик и один разведчик. А все остальные располагаются дальше вдоль виноградника, вдоль тропинки. Расстояние между ними 10-15 метров. Все смотрят в сторону г. Чаррикар, откуда могут идти духи (басмачи). Ивченков - новичок, у него это первая операция. Он расположился под кустами виноградника, и все стали ждать противника. Ночь была яркая, звёздная, как в сказке про Алладина, очень красивая. Валера выбрал самую дальнюю позицию. Над ним висят гроздья винограда, и он, чтоб не уснуть, стал его кушать. Виноград был сладкий и прохладный. Виноград нам запрещали есть, потому что можно было подхватить дизентерию, но мы всегда его ели. Проходит много времени, тишина убаюкивает, сверчки стрекочат, и Валера не заметил, как уснул. Рассвело, духов не было. Ротный Кривошеев, старший лейтенант, скомандовал: «Сбор командиров взводов». Все быстро передали друг другу команду через связных. Всё произошло быстро, подошла техника БМП с эмблемами десанта, все погрузились на технику и уехали к себе на базу, в палаточный городок, в дивизию. Мы, 781 отряд разведбатальона, отряд при дивизии в г.Баграм на охранке. Свет кольнул глаза, солнце уже припекало. Валера встал и вздрогнул. Вокруг тишина, огляделся - никого нет, только палящее солнце и виноградник. Что делать, куда идти? У него был испуг от того, что он заснул, а в душе ёкнуло сердце и была тревога. Валера стал подкрадываться к тем местам, где вчера вечером сидели разведчики, но нигде никого не было. Он был один. Из орбит чуть глаза не выскочили, и волосы от испуга встали дыбом, даже панама поднялась. Придя в себя, оценив обстановку, он взял свой рюкзак десантника, пригнувшись, дошёл до ближайшего дома и занял там круговую оборону, оружие наготове. Прислушиваясь и приглядываясь, готовый нажать на курок в любой момент, весь покрылся испариной. Прошло полчаса, он услышал гул, это ехал танк, за его спиной, метрах в трёхстах был пост нашей дивизии по охране. Танк ТР-70 встал в свои позиции, в выкопанную заранее яму, так что было видно только башню с пушкой. Из танка вылез экипаж. Он обрадовался, увидев своих. Покинув свою позицию, стал аккуратно пробираться к своим. Когда они увидели его, у них волосы на голове встали дыбом, ведь он вышел из виноградника, и увидели его в последний момент. Валерка ещё больше прижался к автомату, они тоже схватились за оружие, направив дула на него. «Стой!!! Стоять!!!» - выпучив глаза и брызгая слюной, кричали они. «Свой я, с разведбата, в разведку ходил, я потерялся, зовут меня Ивченков Валера», - быстро протараторил Валерка. «Тебе повезло, парень, мы не успели заминировать позицию.» Накормили, напоили, стали расспрашивать, куда ходили. Разведбат на технике подъезжал к себе на базу, и вдруг по рации передали: начальник разведки дивизии напрямую по рации ротному втык сделал: «Вы забыли солдата в зелёнке, он на посту у пехоты!». Это серьёзно в нашем деле, потерян солдат, о нём забыли. И первый взвод пошёл за Ивченковым. Дисциплина была жёсткая, за ошибку одного молодые отвечали все, поэтому и я отжимался за его ошибку и поэтому сослуживцы косились на Валеру, ругая его нецензурными словами. На следующий день была разборка операции до малейших деталей. Меня прикрепили к Саше Оводу, он уже отслужил год, имел боевое ранение и даже был награждён, за плечами большой, большой опыт. Он объяснил мне все азы военного боя в горах и на равнине. Снарядил мне боекомплект, выдал «лифчик» под магазины, РД, шесть магазинов, автомат АК-7.62, приклад которого складывался вниз, комплект упако-ванного бинта, жгут, тридцать пачек патронов, четыре гранаты Ф-1, муха - одноразовый гранатомёт. Овод Саня оказался моим земляком из Белгородской области. Главное, что он сказал: «Как бы трудно не было, впитывай всю информацию, чтоб ничего не звенело, баранчики замотай или поменяй на кожаные ремешки, смотри под ноги на растяжки и лепестки. Лепестки наши с самолётов. Что не понятно, спрашивай у меня». Посоветовал мне сразу разделить маскхалат, верх от низа, подшить, подогнав под себя, чтоб штаны снимались и были удобны. Всё остальное из часа в час я учил и познавал сам науку-разведку. И уже на второй день меня взяли на операцию в горы. Дозорные три человека впереди, у одного автомат с глушителем ПБС, у второго - Коли, тоже автомат АК-7.62, третий Арбузов - пулемётчик, потом идёт ротный, связист, сапёры, артиллеристы, как правило, офицер и два солдата-химика. Наёмники в каждом взводе, впереди идёт наш командир взвода, и мы друг от друга шесть-семь метров держим дистанцию, это для того, чтобы, если кто-нибудь взорвётся, было меньше травм, поражений и потерь. Я иду впереди, за мной на расстоянии Овод Саня, подсказывает каждый шаг, как и другие опытные разведчики подсказывают каждый своему молодому бойцу.