V
В продолжение нескольких минут Тамара безмолвно смотрела на дверь, в которую исчез ее жених. Потом, медленно пройдя в свою комнату, она заперлась в ней. В изнеможении бросилась девушка в кресло и закрыла лицо руками. В голове у нее царил страшный хаос, и она не могла сосредоточиться ни на одной определенной мысли: невыразимое страдание охватило все ее существо. В эту минуту смерть была бы благодеянием. Только теперь поняла она то бесконечное отчаяние, которое привело несчастную Люси к такому роковому концу. И снова в ее уме восстало бледное и спокойное лицо Магнуса. «Самоубийство – исход трусов; нужно гораздо больше мужества, чтобы жить, чем умереть», – казалось, говорил ей этот брат по страданию, нашедший в себе силы победить несчастье.
Горькие слезы брызнули из глаз молодой девушки, сдавленная грудь которой вздымалась от глухих рыданий. Вдруг стук от какой то упавшей вещи заставил ее вздрогнуть и поднять голову. Большой медальон с миниатюрой ее покойной матери, висевший на ленточке около образов, оборвался и упал на пол. «Не указание ли это со стороны моей покойной матери, что только в молитве я должна искать помощи и поддержки? Но разве я могу молиться в эту минуту, когда все во мне возмущается, когда я окончательно потеряла веру в людей?..» С быстротой молнии пронеслись эти мысли в мозгу Тамары, пока она поднимала миниатюру и прижимала ее к своим пылающим губам:
«О, дорогая мама, если ты видишь мои страдания, поддержи меня, посоветуй мне!»
«Молись! В молитве найдешь ты покой и покорность своей судьбе», – казалось, шептал ей на ухо милый, хорошо знакомый голос.
Колеблющимися шагами направилась Тамара к углу, где висели образа, и бросилась перед ними на колени. Но тщетно с мольбой взирала она на строгие лица святых. Ее отяжелевший ум отказывался припомнить слова молитвы. Тогда тот же мелодичный голос, подобно тихому веянию ветра, подсказал в ее уши:
– Отче наш, иже еси на небесех, да будет воля Твоя! Дай мне силу покорно перенести ниспосылаемое мне Тобой испытание!
Тамара дрожащими губами повторила эти слова; затем, охваченная какой то странной слабостью, она прислонилась к стене и закрыла глаза. В таком положении она простояла несколько минут. Когда молодая девушка очнулась, мысль ее была ясна, а душу наполнила тихая покорность своей судьбе. Подойдя к рабочему столу, чтобы сесть в кресло и отдохнуть немного, Тамара увидела на нем раскрытую тетрадь. Наклонившись, она с удивлением прочла слова Эвелины Эриксон, некогда записанные ею: «Будь мужественна! – гласила выписка. – Как бы ни было ужасно страдание, оно длится не более секунды, как и вся наша жизнь. Скорбь и радость проходят без следа. Время все сглаживает. Страданием мы очищаемся и поднимаемся выше по лестнице совершенства».
Эти слова, так близко подходившие ее положению, произвели глубокое впечатление на молодую девушку. Более сильная и более решительная, чем когда нибудь, она закрыла тетрадь и освежила свое пылающее лицо холодной водой. Позвав Фанни, она приказала ей связать в один пакет все подарки, полученные ею в разное время от Тарусова, и отослать их с лакеем к нему. Потом она прошла в комнату отца.
Больной спал. Сиделка передала ей, что баронесса, не имея времени дольше ждать ее, уехала домой и обещала быть завтра.
В кабинете Ардатова, перед большим письменным столом, все ящики которого были выдвинуты, сидел адмирал и с озабоченным видом читал и сортировал письма и бумаги. Сергей Иванович до такой степени углубился в свою работу, что не заметил прихода крестницы. Только когда та положила руку на его плечо, поднял голову и с изумлением посмотрел: он рассчитывал увидеть Тамару в слезах, и ее спокойный и ясный вид удивил его.
– Ты уже говорила с Анатолием Павловичем? – спросил он.
– Да. Между нами все кончено, и ничто не мешает мне заняться исключительно нашими делами. Папа спит, и если ты позволишь, я помогу тебе разобрать эти бумаги. Прежде чем принять какое бы то ни было решение, необходимо узнать, какие обязательства лежат на нас.
С нескрываемым восхищением адмирал привлек к себе молодую девушку и поцеловал ее в лоб.
– Ты гордая и мужественная девушка! Господь не оставит тебя! Я ожидал от тебя слез, но раз ты спокойна и сильна – помоги мне: здесь пропасть дела, и чем скорее покончим с ним, тем лучше.
Презрительная улыбка появилась на бледных губах Тамары.
– Слез, дядя?.. О, нет! Слезы я берегу для кого нибудь более достойного, чем этот низкий спекулянт. Ну а теперь – за работу!
До поздней ночи просидели адмирал и его помощница, усердно читая и разбирая всевозможные письма, записки и бумаги. Большая часть писем была от различных поставщиков, а главное, от содержателей и содержательниц модных магазинов: они просили об уплате по счетам. Затем шли векселя и длинный список частных долгов, сделанных Люси.
Когда все было просмотрено и разобрано, Тамара озабоченно спросила:
– Как вы думаете, дядя, хватит денег, которые мы выручим от продажи мебели, серебра и прочего, на покрытие всех этих долгов? Или, может быть, удастся получить что нибудь при ликвидации дел Аруштейна?
Адмирал отрицательно покачал головой.
– Там нельзя спасти ни копейки. Все наши ресурсы заключаются здесь; но я надеюсь, что от продажи ценных вещей, а главное, серебра и бриллиантов, мы выручим настолько крупную сумму, что в продолжение года или двух ты будешь избавлена от всяких забот; конечно, при скромном образе жизни. А за это время мы обдумаем, как поступать дальше.
– Прежде всего надо найти маленькую квартирку и отпустить лишнюю прислугу. Только для больного отца следует сохранить необходимый комфорт. Но как и когда мы начнем продавать все это?
– Более ценные вещи надо продать с аукциона. Мы назначим его дней через восемь, так как, к счастью, ваш контракт на квартиру кончается только 1 го марта, а сегодня еще 18 е февраля. Кроме того, у меня появилась одна идея. Завтра, наведя необходимые справки, я сообщу ее тебе. А теперь ступай спать, дитя мое! Мы хорошо поработали сегодня, а тебе необходимо подкрепить свои силы.
Следующий день тянулся бесконечно долго для Тамары. Около шести часов вечера приехал адмирал, страшно утомленный, но, видимо, довольный.
– Я хочу предложить тебе одну вещь, которая мне кажется очень подходящей, – сказал он, когда они устроились в кабинете. – Доктор говорит, что для твоего отца необходим чистый деревенский воздух. Я знаю одного купца, владеющего домом за Нарвской заставой, по дороге в Лигово. Обыкновенно там чуть не круглый год проживало его семейство, так как это близ самого города. Но с тех пор, как он купил себе дачу в Ораниенбауме, он сдает этот дом в наймы. Сегодня утром я побывал у старого Назарова и вместе с ним осмотрел этот дом. В нем шесть комнат, построен он солидно: хорошие печи и двойные рамы. Летом там жить будет прекрасно, так как есть балкон и большой сад. Этот дом сдается за триста рублей в год, конечно, без мебели, но если ты решишься жить в нем, то туда, я думаю, можно будет перевезти мебель с вашей петергофской дачи, так же как и те вещи, которые ты пожелаешь сохранить.
– Я вполне согласна с тобой и прошу тебя, дядя, дать согласие этому господину. Завтра же я пошлю Шарлотту в Петергоф, чтобы она занялась перевозкой.
– Нет, подожди еще немного. Нужно, по крайней мере, два дня, чтобы все там привести в порядок. Я сейчас же напишу Назарову, что снимаю его дом, и попрошу послать туда рабочих.
– А пока мы будем приготовляться к продаже, составим списки и сделаем все остальное.
– Да, дитя мое! Но только прежде мы перевезем больного и детей на вашу новую квартиру, и уже тогда, на свободе, займемся последними приготовлениями к продаже.
После отъезда адмирала Тамара вернулась в свою комнату и позвала Фанни. В двух коротких словах она объяснила своей камеристке принятое ею решение и затем прибавила:
– Не огорчайся, моя дорогая Фанни, что мы должны расстаться! Я дам тебе денег на проезд в Стокгольм и напишу госпоже Эриксон, которая найдет тебе хорошее место. Только я не отпущу тебя раньше, чем мы переедем на новую квартиру: ты поможешь мне там устроиться.
То бледнея, то краснея, Фанни слушала свою молодую госпожу. Вдруг она залилась слезами и, бросившись на колени перед Тамарой, стала целовать ее руки.
– Не отсылайте меня, дорогая барышня! – бормотала она прерывающимся от слез голосом. – Что скажет мать, узнав про мою неблагодарность?.. Если бы вы знали, как я люблю вас – нашу благодетельницу, спасшую нас от нищеты и позора!.. А теперь, когда вас поразило несчастье, вы хотите остаться одни и взять чужую женщину? О, умоляю, позвольте мне остаться у вас! Не думайте, что я не умею ничего делать! Я могу готовить не хуже других и буду верно служить вам.
Глубоко взволнованная Тамара положила руку на поникшую голову девушки.
– Полно, моя дорогая Фанни! Конечно, я не отошлю тебя, если ты желаешь разделить с нами наше несчастье. Твоя верность делает меня счастливой, так как, признаюсь тебе, мысль, что я должна буду взять незнакомую женщину, пугала меня.
Вне себя от счастья, Фанни вскочила на ноги.
– Благодарю!.. Благодарю вас, барышня! Вы увидите, как мы отлично устроимся! Приказывайте, что нужно делать!
Тамара объяснила, что необходимо составить подробный список платьев, белья и прочего и отложить то, что нужно для них самих. Потом она попросила позвать к ней экономку, Шарлотту, чтобы сделать необходимые распоряжения.
Шарлотта Маленгрэн была свежая и бодрая женщина пятидесяти лет, которая, несмотря на свою солидную полноту, была настолько жива и деятельна, что никто не дал бы ей и сорока. Уже около двадцати четырех лет она служила Ардатову, войдя в дом одновременно с его первой женой, привезшей ее с собой. После смерти Свангильды и второго брака Николая Владимировича она хотела отказаться от места, но привыкла к дому, и любовь к ребенку своей прежней хозяйки удержала ее от этого шага. К тому же Люси была внимательна к ней и ценила деятельность своей экономки, образцовая честность и хороший характер которой делали ее незаменимой.
Всегда одетая в темное платье, в переднике и чепчике сверкающей белизны, с огромной связкой ключей у пояса, она поспевала всюду, строго соблюдая интересы своих хозяев и тщательно охраняя их добро.
Узнав, что ее хотят отпустить, что весь дом будет продан с аукциона и что все эти вещи, которые она любила, как свои собственные, развеются на все четыре стороны, добрая женщина была страшно поражена, и ее круглое розовое лицо смертельно побледнело. Позабыв все свое уважение к хозяйке, она тяжело опустилась в кресло.
– О, зачем я дожила до всех этих ужасов! – вскричала она, закрывая лицо фартуком и разражаясь рыданиями.
– Не плачьте, добрая Шарлотта! Неужели вы думаете, что мне легко переносить такое несчастье? – сказала с волнением Тамара. – К тому же вам нечего бояться остаться без занятий. Конечно, баронесса найдет вам подходящее место.
Экономка быстро подняла голову.
– Место? – сказала она презрительно. – Я надеюсь, что вы меня не прогоните после двадцатичетырехлетней верной службы, Тамара Николаевна, и позволите отдохнуть в вашем доме?
– При всем желании, Шарлотта, я не могу вас оставить у себя, так как не имею средств платить вам жалованье.
– Кто говорит о жаловании?.. Я прошу вас позволить мне «отдохнуть» в вашем доме! Мне нужна квартира, и, слава Богу, у меня есть довольно значительные сбережения. Но так как я не могу жить без дела, то буду заведовать вашей кухней. Готовить на четырех человек – это такие пустяки, о которых не стоит и говорить, а мне, между тем, доставит большую радость оставаться со старыми господами. Ваша покойная мать привезла меня сюда, и когда вы появились на свет Божий, Тамара Николаевна, я первая взяла вас на руки и поцеловала – прежде даже вашего отца… И теперь вы хотите, чтобы я уехала, оставив вас в горе и с тяжелобольным на руках, которому теперь вдвое нужней хорошо приготовленная пища?..