В конце августа, в воскресенье, где-то к вечеру, уволенный с работы и лишённый звания за пьянку милицейский майор, сидит на скамейке и ждёт - ну договорились же - Анечку.
Настроение у него после вчерашнего не очень.
Ну так вот. Бывший (будем его так называть, а вообще-то звать его Буеракин Аркадий Семёнович) страдальчески кривя физиономией, мохнатой рукой лениво вытирает выпяченную нижнюю губу-сковородник.
В голову лезут непотребные мысли. Попрёки Людки, жены, довели уже до ручки. Пришлось повысить голос. А то что же? Ноет и ноет: когда, дескать, бухать перестану? Когда на дачу поеду? Всё сорняками заросло... Прошлым попрекает. И одного стерва не поймёт: мог я вчера изменить однополчанам, друзьям-афганцам, и не прибыть на сходняк потусоваться? — Нет, не мог. А так помутили балдёжно и окэ.
К сведению читателя, когда майор волновался, он почему-то переходил на молодёжный сленг. За время работы в милиции , хочешь не хочешь, сполна этого добра нахватался. Да он и не переживал, нет, нет: лексикон обогатился и даже помогал при случае.. Ну так это, во-первых.
Во-вторых, заподозрила жёнушка, будто её благоверный любовницу завёл. — В его-то годы!
И ведь такой шалман по поводу этого Людка подняла, к генералу побежала жаловаться. А тот что? Через посыльного пригласил бывшего к себе в кабинет. По-доброму, как прежде, пожал руку.. По рюмке жахнули, да и всё: свой человек, афганец. Словом, шалман погасили. У генерала, кроме таких Людкиных пустяков, и других дел хватает.
Среди неприятных воспоминаний в памяти выскочило и нечто такое , чего он давно не испытывал.
А всё было так. Привёл на последнюю тусовку капитан Кудыкин одну дамочку, надо полагать, свою подружку, женщину смешливую, лет тридцати пяти, чернобровую, розовую, как сентябрьское яблочко.
Взглянув на её голые плечи, на улыбку на губах в раструб-дудочку, майор почувствовал, как что-то самопроиизвольно засвербило в носу.
При знакомстве молодка пожала бывшему руку с затяжной паузой. Весь облик подружки Кудыкина как-то по-юношески воздействовал на майора, на его давно
забытые сердечные струны , и у него что-то ёкнуло под ложечкой.
Она задержала шаг и грудным, слышным только ему голосом промурлыкала:
— У Вас очень горячая рука, Аркадий Семёныч...Я подарю Вам танец! Называйте меня Анечкой.
Майор стоял, выпятив сковородник, и не знал, что сказать в ответ. Только почувствовал, как почему-то забыто и неуёмно, но молодо задрожали колени.
Зарницей хлестануло в мозгу:
— Да я, бляха-муха, влюбился что ли? Ха! Бывает же такое. Бывает, бывает!
Он почувствовал, как всё чаще и чаще что-то молотит в груди, но почему-то радовался этому, давно забытому...
В черепашке трепыхнулось, а по спине забегали мурашики:
— Если она замужем, что-то надо решать. Кудыкин? А! Ерунда! Сегодня же , во время танца расспрошу эту милашку обо всём!
Долго ждать не пришлось, всё видел со стороны и всё понял капитан Кудыкин. Он подошёл к прислонившемуся к колонне майору и как-то по-уставному, коротко, доложил:
— Тащ майор, она замужем. Муж — капитан химвзвода. Служит в Самаре. В нашем городе бывает наездом. Так что смотрите...
Солнце приготовилось скрыться за горизонтом. В глазах майора мелькают какие-то тени.
Сидя на скамье и прокручивая в памяти тот вечер, когда он предавался своему позыву ласкать эту женщину взглядом, штопать в памяти и оценивать каждый её шаг, бывший ругал себя за допущенную непростительную робость, за то, что не те слова говорил при знакомстве, каялся, что напрасно сбрил усы, переживал за свой малый рост...
— А как я танцевал! Это же позорище... За годы брачной тягомотины танцевать совсем разучился, — скрежетал зубами бывший, вспомнил:
во время вальса Анечка, глядя в пол, дважды сдержанно заметила:
— Что-то мы не ладим, Аркадий Семёныч. Вы чем-то бьёте по моим коленям. Что за гири там у Вас висят?
Майор ждал, когда закончится танец и молча сносил позор, глядя ей в лицо, как идиот, глупо улыбался.
Проводив даму на свое место, бывший набрался духу и, продолжая держать правую руку на талии Анечки, спросил:
— Мы ещё встретимся?
— Я каждый вечер хожу купаться на пляж парка культуры и отдыха. Приходите часам к семи вечера. Встретимся, — ответила она жеманно улыбаясь и ,дёргая бёдрами, вальяжно удалилась.
В груди майора догорали последние головёшки вчерашнего. Он продолжал мучить себя вопросом — что на него накатило? Неужели любовь? Маленькое чёрненькое существо в черепной коробке ( наверное,второе «я»),по-детски скачет, прихлопывая себе в ладоши, по-бабьи повизгивает:
—Дурачок, дурачок! Это же заскок в нештатное поведение!
— Если это не то... Зачем я сюда пришёл? — спрашивает чёрненького из глубин серого бывший и отчаянно колотит кулаками по своим острым коленям. - Почему я...
Прошёл час ожидания.
Обеспокоенный слух ловит скрип крупного пляжного песка и уже, будто с неба, голос знакомой интонации:
— Аркадий Семён- ы -ыч! — небольшая пауза и:-- Ну, где Вы, Аркадий?