27. Валерий
Альку все чаще стали мучить головные боли. Она, обойдя все врачебные кабинеты и пройдя всевозможные обследования, оказалась в диагностическом центре, где с помощью новейшего томографического оборудования установили наконец диагноз: неоперабельная опухоль головного мозга, проще говоря - рак.
Оглушенная ужасным известием, Алька лежала в онкологической больнице, измученная тяжелыми процедурами, и ее мысли были только об одном: - Павлик! Павлушка! Как же это? Почему?
Слезы душили ее, и она рыдала, уткнувшись в подушку. Соседки по палате равнодушно занимались своими больничными делами: у всех было свое горе, и слезами здесь никого не удивишь.
На Алькину койку присел зашедший из соседней палаты мужчина азиатской внешности: - Что, сестренка, совсем тебе худо?
Алька отвернулась к стене, не желая поддерживать разговор.
- Ты поплачь, поплачь, слезы выплачешь – легче будет, - мужчина потрепал Альку по плечу и ушел. Через какое-то время он принес на Алькину тумбочку гранатовый сок: - Говорят, помогает после химии, ты попей после.
- Ишь, Валерка-то как ухаживает за тобой, - усмехнулась соседка в длинном цветном халате с розами, - Сам едва очухался после химии, все волосы вылезли. И у тебя вылезут! Лысая совсем будешь, как все мы.
- Насовсем? - спросила Алька
- Ну, не насовсем, отрастут после… до следующей химии…
Алька достала из тумбочки зеркало и стала разглядывать себя, приглаживая волосы: опухшее лицо, ввалившиеся глаза. Она отшвырнула зеркало.
- Смотри, не смотри, все одно – красавицы мы все здесь, - не унималась женщина в розах.
Валерий стал часто приходить, приносил фрукты и сок. Когда Альке стало полегче, стал выводить ее в больничный двор. Там, усадив ее на скамейку, он расхаживал возле в тапочках и сером больничном халате и говорил, обращаясь неизвестно к кому: - Ну, мы еще посмотрим… Посмотрим, кто кого… Погоди, погоди…
Был он невысокого роста и, видимо, до болезни, крепким мужчиной. На его лысом черепе пробивались отрастающие черные волосы - он принципиально не надевал, как другие пациенты, шапочку. Черные азиатские глаза он прищуривал еще сильнее, вглядываясь куда-то вдаль: - Ничего, ничего... Поживем – увидим…
Он расспрашивал Альку о сыне, кивал понимающе головой, рассказывал о себе. По национальности он был записан русским, но русской была только его мать, а отец был коренным алтайцем-скотоводом, он водил табуны лошадей по алтайским горным долинам. Сам он после института под влиянием новых веяний занялся торговым бизнесом, со временем дела пошли в гору: множество торговых точек по городу, первый китайский ресторан, выгодные контракты... Все в одночасье полетело к черту...
Его навещала жена с двумя хорошенькими дочками-погодками, десяти и двенадцати лет, которые пугливо озирались, глядя, как по больничным коридорам ходили, держась за стенки, больные и на врачей в белых халатах. Жена, дородная русая молодая женщина, отдавала Валерию свертки и пакеты, забирала пустые банки из-под еды и сидела недолго – Валерий выпроваживал ее: - Идите, идите, чего здесь девчонкам глядеть…
Альку никто не навещал - она сказала простодушной бабе Кате, что лежит в обычной больнице с гастритом, и Валерий отдавал Альке принесенные женой передачки: - Ешь, тебе нужно сил набираться.
Но Алька и смотреть на еду не могла - было ей очень плохо.
Однажды Валерий повел ее в дальний угол больничного двора, где стояла заросшая кустами беседка, и, воровато оглянувшись, достал пачку сигарет.
- Валера, - простонала Алька, сморщившись. - Ну как в тебя полезет? У тебя же легкие…
- Полезет! - уверенно сказал Валерий. - Я в связи со всякой сракой не намерен отказываться от всех земных удовольствий.
Он кашлял и сплевывал, давясь сигаретным дымом: - Мы еще посмотрим кто кого!
Кашлял до слез, до изнеможения, присев на корточки и сотрясаясь всем телом, снова и снова затягиваясь и рукавом больничного халата вытирая слезы.
- Мы еще посмотрим кто кого! - как мантру повторял он.
Алька забрала у него сигарету, затушила окурок и повела к больничному корпусу.
Валерия выписали раньше, и он стал приезжать к Альке в больницу.
- Зачем я тебе нужна - у тебя, ведь, жена, дети? - спрашивала Алька.
- Нам нужно держаться вместе. Пойми, мы нужны друг другу. Все, что за окнами этой больницы – это для здоровых. Никто не поймет тебя так, как я, а ты понимаешь меня, врубаешься? Мы с тобой на одной волне, а все остальное,.. - он махнул рукой. - Я не верю в сказки про благородство и сострадание: здоровые никогда не залезут в нашу шкуру и не почувствуют то, что чувствуем мы! Ну да! Да! Будут меня жалеть и сострадать! А мне это не нужно! И тебе не нужно.
Валерий разгорячился и по привычке стал расхаживать перед Алькой туда-сюда: - Я как вижу Иркины глаза, во мне все переворачивается. А ты… Ты - свой человек, понимаешь?
Прошла, казалось, целая вечность. Алька выписалась из больницы и всю зиму провела дома: превознемогая упадок сил и глуша боль выписанными таблетками, она все время проводила с сыном. Они ездили в центральный парк, где любовались нарядной елкой в цветных мерцающих огнях, скатывались со снежных горок и смотрели представление с Дедом Морозом и Снегурочкой. В цирке смеялись над медведями, которые смешно катались на велосипедах, а размалеванный клоун подарил Павлику воздушный шарик.
Павлушка был в восторге – он с бабой Катей так никогда не развлекался, а Алька смотрела на радостного сына, с тоской и тревогой думая о том, что же будет дальше. Но дальше ничего утешительного не было: снимок не показал никаких улучшений, и Альку снова положили в больницу.
Приехавший к ней Валерий хмуро сидел возле ее кровати. У него тоже не было положительных изменений, но он отказался и от дальнейшего лечения, и от предложенной операции.
- Я им не дамся! Эти коновалы… Им бы только отрезать и выбросить! Нужно другие методы искать! Нужно ехать на Алтай, на горные пастбища, там у меня бабка-знахарка, она не таких на ноги ставила: травы всякие, кумыс опять-таки, молоко козье. Прорвемся!
Немолодой мужчина-врач после проведенной повторно химиотерапии сказал Альке, устало потирая переносицу: - К сожалению, мы не боги… Мы не можем увеличить дозу – печень не выдержит... Ваша поздняя беременность спровоцировала рост опухоли. На фоне гормональных изменений в организме... Я сожалею...
Валерий забрал Альку из больницы, отвез ее домой на своей крутой машине и остался у нее – к себе домой он больше не поехал.
Однажды вечером, когда Павлушка мирно посапывал в своей кроватке, Алька сказала: - Приходила твоя жена.
- И что сказала?
- Что я разбиваю семью.
- Какую семью?! - шепотом заорал Валерий. - Ну какую семью? Ты подумай своей башкой: на кой я им? Деньги?! Я отдал им все: на десять лет вперед ни в чем нуждаться не будут! Решайся, Алька, нужно ехать: сейчас весна, травы скоро пойдут, потом уже поздно будет. Сейчас или никогда.
Алька заплакала: - А Павлушка?
- Ну неужели нет никаких родственников? Двоюродные там, троюродные?
Алька качала головой: - Есть, но мы не общаемся давно, письма писала – бесполезно.
- Ну хочешь, я с Иркой поговорю – она баба с понятием.
Алька покачала головой: - Я у нее мужа увела, а ты хочешь ей чужого ребенка подкинуть? Как же она относиться к нему будет?
- Ну, я не знаю: должен же быть какой-то выход! Понятное дело – со старухой нельзя его оставлять!
Алька задумалась и долго молчала. Валерий включил телевизор, стал смотреть какую-то передачу.
- Наташка должна приехать, баба Катя сказала, а той Галина Федоровна говорила: вроде бы насовсем...
- Наташка? А кто это?
Алька ничего не ответила.
Валерий решительно собрался ехать к своей бабке-знахарке в самую глушь Алтайских гор: подготовил машину, привез из дома и загрузил в багажник палатку и туристическое снаряжение – ехать предстояло долго, по горным перевалам, с ночевками и стоянками.
Павлушку они отвезли к бабе Кате, сказали, что едут отдыхать в Горный Алтай, но вернувшись, домой, Алька опять засомневалась.
Валерий разозлился: - Ну на что ты нужна такая Павлухе? - он сдернул платок с Алькиной головы. - Ему нужна здоровая мать, а не лежащая с судном на кровати! Короче, собирай манатки! - он открыл шкаф и начал выкидывать вещи.
- Не надо, Валера! Пожалуйста, не надо! - Алька зарылась в платок и заплакала. Валерий подошел к ней, обнял и, успокаивая, стал гладить по лысой голове, плечам, спине.
Так, обнявшись, они долго сидели, не сказав больше друг другу ни слова, пока не раздался звонок в дверь. Алька завязала голову платком и пошла открывать.
Она ее сразу узнала: тревожные глаза и недоуменная нескрываемая настороженность во всем лице, взгляде и даже походке, когда она вошла в комнату.
- Знакомьтесь, - сказала Алька, обратившись к поднявшемуся с дивана Валерию, - Это – Наташа.
http://www.proza.ru/2016/09/13/233