Часть II
9.
Еще неизвестно, что хуже - пронизывающий холод, безраздельно властвующий на буровой платформе, или чудовищная жара, которая наваливается в короткие, но мучительные два летних месяца. Перспективы сравнить ждали Молчуна впереди, а пока он судил исключительно по обрывкам разговоров старожилов, которые не стеснялись в выражениях во время коротких перекуров. Их рассказы будоражили воображение. Например, они авторитетно утверждали, что металлические конструкции платформы раскалялись на солнце до такой температуры, что даже сквозь подошву ботинок чувствовался жар, а если ненароком схватиться за перила, то можно заработать волдыри на ладонях. Якобы самые ленивые каторжане не чурались специально обжигаться, чтобы увильнуть от дежурства. Но начальник вышки быстро разобрался, что к чему, и членовредителей стали отправлять на неделю в карцер. А неделя в карцере по такой жаре - все равно что бесконечная экскурсия в преисподнюю, врагу не пожелаешь. Эпидемия ожогов прекратилась очень быстро.
Молчун так и не определился, верить ли этим басням, но отчаянно не хотел дожидаться момента, когда сможет на собственной шкуре проверить достоверность каторжанского мифотворчества.
В барокамере заниматься было нечем. Хорошо хоть Кусто подкидывал новые книжки. На самом деле его звали Григорием Аркадьевичем, но из-за удивительного внешнего сходства со знаменитым французским океанологом к нему прицепилось это прозвище. Даже здесь, в ледяном аду Кусто не терял доброжелательности и со всеми старался держаться приветливо, чем резко выделялся на фоне остальных операторов, которые своих подопечных откровенно презирали и даже ненавидели. А уж про охрану и говорить нечего… Конечно, даже Кусто не позволял себе развлекать арестантов задушевными беседами, но зато без напоминаний включал музыку. Ориентировался он, понятное дело, на собственный вкус, но сам факт его наличия выгодно отличал его от коллег.
Молчун быстро заметил, что немолодой оператор выделяет его среди других водолазов: то подмигнет, пока никто не видит, то протянет сигарету через металлическую решетку, разделяющую площадки для курения персонала и заключенных. И музыку Кусто тоже всякий раз выбирал с неким умыслом, желая подчеркнуть свое расположение. Сначала Молчун из-за этого нервничал, не зная, что и подумать. Полторы сотни мужиков, запертые на стальной вышке, среди которых больше половины - отпетые уголовники (и персонал - не исключение), - очень опасная среда. Особенно для молодого человека без влиятельных друзей. Хотя охранники и вольнонаемные сменялись раз в три-четыре месяца, они тоже страдали от отсутствия женского общества, и Молчуну оставалось только гадать, какие фантазии на его счет рождались у Кусто. От подобных мыслей становилось очень не по себе. И стыдно за самого себя, что, возможно, просто доброго и отзывчивого человека принимаешь за содомита.
Когда его доставили на платформу тюремным вертолетом, он никак не реагировал на приказы и обращения охраны. Со стороны казалось, что он совершенно не осознает, что происходит вокруг. Так оно и было. О своих первых днях на платформе Молчун узнал позже, примерно через неделю. Сознание вернулось неожиданно. Он проснулся, открыл глаза, обнаружил себя на жесткой койке в тесной камере. Напротив, на такой же койке, храпел пузатый дядька, который спросонья долго тер глаза, а Молчун все тряс его за плечи и, едва не срываясь на крик, требовал ответа, где оказался. «Это каторга, парень, - ответил тот. - Плавучая буровая платформа «Веселенькая». Почему «Веселенькая», удивился про себя Молчун, а вслух поинтересовался, что он здесь делает. «Ну, ты даешь! Совсем котелок не варит? У нас тут лезть в чужие дела не принято, но, слыхал, тебе пожизненное дали…».
Привыкнуть к тому, что не помнит, кто он такой и что совершил, оказалось не легче, чем смириться, что остаток дней предстоит провести в утробе ржавой громадины, высасывающей нефть из недр морского дна. Либо на другой платформе, когда «Веселенькую» спишут на лом.
Мало кому удавалось протянуть на каторге дольше пяти-семи лет. Сокамернику Молчуна сильно повезло, что он дождался окончания своего срока. Толстяк любил повторять, что все дело в его особенном, сибирской закалки организме, которому все нипочем. Правда, в среде арестантов распространилось иное мнение: в обмен на удвоенный паек, витамины и облегченный режим работы он «постукивал» начальнику охраны, ротмистру Карпову. Одним словом, когда толстяк отчалил на свободу, каторжане вздохнули с облегчением.
Из-за потери памяти заключенные относились к Молчуну как к человеку и так достаточно обиженному этой жизнью, а потому с пустыми разговорами к нему не лезли. Такое положение вещей его вполне устраивало.
Как объяснил ротмистр Карпов, Молчун должен благодарить небеса, что его определили в бригаду водолазов-осмотрщиков. «Это тебе не на верхней палубе наледь отбивать! - сказал он. - Или еще хуже - новые секции к буру цеплять! Можешь у своих приятелей уголовников спросить, сколько там здоровые мужики выдерживают. А ты, парень, на вид не самый крепкий». Молчун спорить не любил и не хотел.
Азы водолазного дела он освоил довольно быстро. Перед первым погружением он даже почувствовал что-то вроде возбуждения и азарта. Однако чудесных открытий не случилось. Море оказалось беспросветно хмурым - без фонаря дальше вытянутой руки ничего не разглядишь, а живность если и водилась в здешних водах, то умело скрывалась. Не оставалось ничего другого, как концентрироваться на работе.
В обязанности Молчуна входили визуальный контроль сварных соединений платформы и буровой установки, подводное фотографирование и видеозапись. Не самое увлекательно занятие на свете, но ему ли жаловаться? По крайней мере, внизу царила тишина и можно было на время забыть рожи каторжан. Сколько ни пытался, Молчун так и не привык считать себя одним из них.
Сами по себе погружения длились недолго. Температура воды редко превышала 5 - 7 градусов, поэтому даже водолазный костюм мало спасал от холода. Чтобы увеличить полезное время пребывание под водой, операторы погружения сокращали время на спуск и подъем. Поэтому Молчун и другие ныряльщики большую часть времени проводили в барокамерах, пока остальные каторжане до седьмого пота надрывались на вышке, рискуя получить обморожение. Конечно, водолазы тоже рисковали своим здоровьем, но несчастные случаи с ними случались реже.
Пристрастившись к чтению, Молчун довольно скоро перелопатил скудную тюремную библиотеку. Даже «Справочное руководство по проектированию разработки и эксплуатации нефтяных месторождений» он изучил от корки до корки. Беллетристика, конечно, интересовала его сильнее. Сильное впечатление у него оставил «Граф Монте-Кристо». Молчуну показалось, что в прошлой жизни он уже читал эту книгу. Поставить себя на место героя романа было легко. Чем дольше размышлял, тем сильнее он верил в то, что только чья-то подлость могла привести его на каторгу. В такие минуты Молчун яростно массировал виски, как будто это могло помочь вспомнить, кто он такой и что с ним произошло.
В своих мечтах Молчун видел, как выбирается на материк и возвращает долги всем, кто виновен в том, что он попал в тюрьму. Вот только представлял он этих неизвестных весьма условно. Они могут быть похожи на Мондего, Данглара и де Вильфора. Задачка не из легких. Вряд ли справишься без своего аббата Фариа, а его поблизости не наблюдалось.
Найдется ли хоть один арестант, который не мечтал о побеге? Кто-то все время строит в голове хитроумные планы, как вырваться на свободу, но редко на что-то решается, придумывая и отвергая все новые варианты. Такие заключенные либо отбывают свой срок до конца, либо так и умирают в камере.
Другие - профессиональные беглецы, как их обозначил Молчун. Они не способны готовится долго и методично, подыскивая наилучший момент. Им тесно и душно взаперти. Они - люди действия, которые совершают свои попытки раз за разом, даже если знают, что их ждет провал. Этим непоседам редко улыбается удача. Какие у них перспективы? Автоматная очередь в спину или опять на нары, до следующего побега.
Но есть и третий сорт заключенных. Они уже сбежали. Не в физическом смысле, а отстранились от окружающего мира и мыслями находятся так далеко, что вряд ли вернутся в полном смысле слова.
Молчун частенько задумывался о том, к какому типу отнести Эдмона Дантеса. На первый взгляд, он казался представителем первой категории, которому выпал шанс стал профессиональным беглецом. И его отчаянная попытка увенчалась успехом. Во многом благодаря воле случая. Но со временем Молчуну стало казаться, что Эдмон - из последней группы. Его жизнь так и закончилась в вонючей камере, пока он грезил о том, что возвращает долги предателям. А однажды Молчуна пронзила жуткая в своей простоте догадка, что все события романа - не более чем предсмертный сон обезумевшего от одиночного заключения аббата Фариа, который выдумал для себя молодого друга. К этой идее он старался возвращаться как можно реже.
Сложнее оказалось решить, какое место в этой системе координат занимает сам Молчун. Хотелось верить в том, что ему предписан свой, отличный от других, путь. Он внимательно наблюдал, собирал информацию и выжидал. На платформе рыть тоннель некуда и незачем: вокруг - сплошные металлические переборки и решетки. За ними - ледяное, лютое море, раскинувшееся, насколько хватало глаз.
Заключенные не знали точного местоположения вышки, но никто не делал тайны из того, что до материка, по меньшей мере, сотня километров. Этот факт сам по себе подрывал веру в возможность побега.
Раз в неделю на верхнюю палубу садился тюремный вертолет, который доставлял продовольствие и оборудование. Иногда из его чрева выталкивали наружу новых арестантов, а потом забирали отработавших вахту вольнонаемных. Пока вертолет оставался на платформе, каторжан сгоняли в их клетушки и держали взаперти под присмотром. Исключение делали только для водолазов, которые к тому моменту не успели пройти декомпрессию в барокамере. Такие же меры безопасности предпринимались, когда за добытой нефтью приходил танкер.
Музыку в динамике над головой прервала сирена. Молчуну оставалось провести в барокамере еще часа полтора, а вертолет, о приближении которого предупреждал сигнал, так долго никогда не задерживался. Молчун не имел ни малейшего представления, долго ли продержится на ногах, если сию секунду выскочит из барокамеры. Сколько пройдет времени, прежде чем азот вспенит его кровь до состояния игристого вина и он свалится замертво? Поэтому нужен план.
- Какие ощущения? - проскрипел из динамика голос Кусто, перекрывая музыку.
- Норма.
Оператор замолчал, но по искаженному звуку Молчун догадался, что Кусто все еще ждет на линии. Придумывает, о чем бы заговорить? Невольно вновь всплыли сомнения в традиционности ориентации Кусто.
- Разгружают уже, - вновь заговорил Кусто. - Вижу пару стопок книг.
- Книги? Хорошо, - Молчун приободрился; будет чем заняться перед сном.
- Это я попросил новые книги.
И как на это реагировать, поблагодарить? Он растерялся.
- Мне-то читать особо некогда. Так что я не для себя просил.
- Спасибо.
- Посмотрим сначала, что они притащили. Вдруг опять ерунду какую-нибудь.
Кусто еще немного подышал в микрофон и отключился, поскольку темы для разговоров были исчерпаны. Молчун выдохнул с облегчением. Он по-прежнему не мог справиться с неуверенностью и легкой паникой, когда приходилось общаться с другими людьми. В чем причина, понять он не мог, но подозревал, что это связано с потерей памяти. Сначала он пытался перебороть себя, а потом прекратил и просто не поддерживал беседу, если не видел в ней смысла или она доставляла ему беспокойство.
- О, здорово, сосед!
От неожиданности у Молчуна дрогнули колени. Со второй, пустовавшей несколько недель, койки воздвигся незнакомец с недавно обритой макушкой. Роба была свежей - только-только выдали, даже слышно, как хрустит при движениях материя. По виду мужчине можно было дать лет сорок пять или около того. Черные глаза глубоко спрятались в паутинках морщин. Он скалил лошадиные зубы с темным налетом от табака и протягивал ладонь - здоровенную, как нож лопаты. Молчун хотел было уклониться от приветствия, но незнакомец ловко ухватил его руку и принялся жизнерадостно трясти.
- Меня Лехой зовут, - представился мужик. - Только прибыл.
Руку Молчуна он продолжал сжимать - будто краб ухватил и не отпускает. Молодой человек сначала деликатно, а затем и нетерпеливо попробовал освободиться, но Леха держал его крепко и явно ждал, что он назовет свое имя.
- Павел, - сдался Молчун. - Паша.
Только теперь Леха разжал клешню.
- А я уж испугался, что подфартило попасть в компанию к глухонемому!
Потирая запястье, Молчун обошел новичка и занял на свою койку.
- Паша, Паша… - нараспев протянул Леха, словно пробуя имя на вкус, а затем нахмурился. - Нет, старичок, ты как хочешь, а тебе это имя совсем не подходит. Ты только в зеркало глянь! Ну какой из тебя Павел? Ты скорее какой-нибудь Аркаша! Верно говорю, а?
Молчун резко вскинул голову и посмотрел на сокамерника, который возвышался над ним с довольным видом.
- А чего ты на меня вылупился? Хорошее же имя!
Внутри нарастало раздражение. Если этот Леха не собирается заткнуться, лучше сразу утопиться в море.
- Здесь меня зовут Молчуном, - со значением произнес Молчун.
На несколько секунд Леха замолчал, распахнув рот и позволяя сосчитать количество пломб в верхних зубах, а затем разразился конским ржанием.
- Точно! - он справился с приступом хохота, но продолжал время от времени хихикать. - Нужно было сразу догадаться, что ты Молчун! Лучше не придумаешь, ха-ха!.. Как же я так с Аркашей промахнулся, а, парень? Обычно не ошибаюсь! Вот везет мне! Молчун!.. Ну надо же…
Отсмеявшись Леха вытер глаза рукавом.
- По какой статье чалишься, Молчун Паша?
- Сто шестьдесят вторая.
- Да ну?! - Леха выглядел удивленным. - Неужели вот прям вооруженный разбой, а?
- Выходит, что так.
- Ты только не обижайся, друг, но не очень ты похож на лиходея. Не заливаешь?
Молчун пожал плечами. Он мечтал, чтобы нежданный сосед поскорее закончил свои расспросы.
- Много дали? - не унимался тот, и, не дожидаясь ответа, продолжил. - А мне десятку впаяли. Сто шестьдесят восьмая. Можно подумать! Тоже мне великая кража! Но второй раз попался. Рецидивист я, говорят, друг, понимаешь, да? И раскрутили на полную катушку. Как говорится, если не повезло, то не повезло.
Чтобы не обидеть и не нарываться на конфликт, Молчун сочувственно покивал.
- Как тут вообще, Молчун? Жить можно, а?
- Можно, если много вопросов не задавать, - не выдержал он.
- Чего-чего? - насторожился Леха.
- По-всякому, говорю, бывает.
- Так это везде так, друг. Ты лучше скажи, как здесь лучше устроиться с работой? А то слыхал я, что главное - в водолазы попасть.
Кто и когда успел ему это объяснить? Он же никого кроме охранников еще не видел на платформе.
- Говорят, непыльная работка. Не то, что на скважине, а? - не умолкал Леха. - Ты, вроде, один из них. Может, замолвишь за меня словечко?
- По статистике, водолазы-каторжане погибают в среднем при каждом двадцать пятом погружении.
Это была дословная цитата из первой речи инструктора. Произнес ее Молчун не без злорадства и не стал упоминать, что потом инструктор добавил: «Валятся только самоуверенные кретины».
- Как это?
- Износ оборудования и человеческий фактор.
Леха нахмурился.
- Странно, - протянул он. - Мне совсем по-другому рассказывали на пересылке. Мол, часок побарахтался, а потом полдня отдыхаешь. Специально, что ли, подшутили, суки. А тебе самому нырять не страшно?
- Иногда.
- А много у тебя погружений?
- Я не считаю, - соврал Молчун.
- Примерно хотя бы скажи, интересно же!
Он на мгновение задумался, говорить правду или нет.
- Десятка три, наверное.
В камере стало тихо. Только сосед энергично сопел и чесал в затылке.
- Значит, не все так страшно со статистикой-то! - в итоге заключил он и вытянулся на койке, закинув одну ногу на колено и заложив руки под голову. - Где наша не пропадала, верно, Молчун?
Молодой каторжанин недовольно поморщился. Неистребимый оптимизм Лехи уже действовал ему на нервы.
Хотя в камере, как и всегда, было холодно, проснулся он весь мокрый от липкого пота. Молчун жадно ловил ртом воздух, как будто вырвался на поверхность после долгого погружения. В его ушах еще отдавался эхом собственный крик, которым он себя и разбудил.
На соседней койке причмокнул губами Леха и перевернулся на другой бок, укрывшись одеялом с головой.
С тех пор, как сознание вернулось к нему, кошмары снились Молчуну почти каждую ночь. Он не знал, как справиться с этой напастью. Изводил себя чтением и работой, но пугающие видения все равно преследовали его. Через пару месяцев, отчаявшись, он во время сеанса в барокамере попросил Кусто позвать врача. Тот не слишком торопился и пришел к самому концу декомпрессии. Шмыгая носом и вытирая платочком измученные вечным конъюнктивитом глаза, эскулап без видимого интереса выслушал жалобы Молчуна, после чего покачал головой и признался, что вряд ли чем-то поможет. «Вы же должны понимать, молодой человек! В подобных условиях, - он с отвращением обвел взглядом помещение, - диагноз поставить затруднительно. А без диагноза какое лечение? И вообще, скорее всего, тут случай из психиатрической практики, а это не мой профиль. Если будет совсем плохо, назначим снотворное».
В тот момент хотелось закричать: «Мне уже хуже некуда!». Но Молчун сдержался.
Самое мучительное заключалось в том, что он никогда не мог в точности припомнить, что именно ему снилось. Просыпаясь от собственного крика, с жгучей пустотой в груди, Молчун старался поймать едва знакомые неуловимые образы, которые проносились на периферии сознания, но те бесследно исчезали, как только прояснялось в глазах. Каждое пробуждение напоминало попытку угнаться за миражом. Но он верил, что когда-нибудь все-таки ухватит ниточку, ведущую вглубь его ночных кошмаров.
Лишь одно видение из своего сна он запомнил точно - красивая молодая женщина с горькой улыбкой, которая тянет к нему руки, но никак не может дотянуться.
- Опять кошмары? - с искренним участием поинтересовался Леха.
Молчун успел умыться холодной водой, которая каким-то чудом не замерзала в трубах, и теперь дожидался, когда за ним придут.
- И не помнишь ничего?
- Ничего.
Леха, кряхтя, поднялся с койки и загородил своим телом раковину. Он переминался с ноги на ногу и отфыркивался, из-за чего походил на моржа, вставшего на задние лапы. В стороны летели мелкие брызги.
Вытирая лицо обглоданным полотенцем, он повернулся к Молчуну.
- Не может такого быть. Что-то должен помнить, а?
- Нет. Ничего, - ответил Молчун и нетерпеливо посмотрел на дверь. Охранник все не шел.
- Также как забыл, что было до каторги?
Слишком много вопросов для раннего утра.
- Я не врач, конечно, но не верю, что человек может все про себя забыть. Тебя жандармы, что ли, по голове много били?
- Били, наверное.
Сокамерник выпятил нижнюю губу, как обычно это делал, когда задумывался.
- Загадочная ты личность, Молчун. Ничего про себя не знаешь. Посадили тебя как матерого. Но одного взгляда достаточно, сразу ясно, что первая ходка у тебя!
- Почему это первая?! - возмутился Молчун, хотя и сам не признавал себя уголовником.
- Да вот почему! - Леха подошел и отдернул вверх рукава его робы.
От растерянности Молчун не сопротивлялся. Затем Леха сунул ему под нос собственные клешни, расписанные тюремными наколками.
- Не мог ты выйти на волю без таких украшений, - объяснил он.
Не зная, чем ответить, Молчун молча опустил рукава обратно, рассматривая свою чистую кожу.
Лязгнул засов, и дверь камеры открылась.
- Кривопятов, на выход! - гаркнул охранник.
- А мне чего делать? - подал голос Леха.
- У тебя, Федотов, дневная смена на бурении.
- Как на бурении?! Я же в водолазы просился!
- Разговорчики! - одернул его охранник. - Водолазов и так хватает. Будешь числиться в резерве.
Перед тем, как дверь за Молчуном закрылась, сокамерник вновь показал ему свои ручищи в татуировках и добавил:
- Подумай над тем, что я тебе сказал.
В динамике над головой вкрадчиво шелестел голос Фрэнка Синатры…
Стоп, с чего я взял, что это Синатра? Молчун резко сел, чуть не стукнувшись головой о прозрачную крышку барокамеры. Сомнений не было: звучала песня Синатры «I’ve got you under my skin». Он слышал ее и не раз. Осталось вспомнить, при каких обстоятельствах.
Ему нравилась музыка вообще, но обычно он не разбирался, что именно играет. Сейчас же Молчун впервые точно знал, какую мелодию слышит.
Может быть, когда-нибудь и другие воспоминания всплывут сами? Он представил свою память как запертую комнату. Комната явно была не пуста. Осталось найти ключ, чтобы открыть ее.
- Как новый сосед? - раздался голос Кусто. - Нашли общий язык?
- Болтает много.
В динамике прозвучал смешок, больше похожий на атмосферные потрескивания.
- Вроде меня?
Молчун улыбнулся в объектив камеры, чтобы видел Кусто. Внимание оператора было не столь обременительным, как трескотня Лехи. К тому же он делился книгами и никогда не пытался узнать, что скрывается у Молчуна в голове.
- Все не так плохо.
- Отрадно слышать. Но ты предупреди, если слишком достану, - попросил Кусто.
- Пока порядок.
- Еще пять минут, сынок, и погружение. Ты готов?
- Как всегда.
Он провел под водой не так уж много времени, чуть меньше часа, но заметно устал. Попотеть пришлось изрядно. Молчун обнаружил небольшую течь из танка с нефтью, и пришлось ее заделывать. Вообще-то это не входило в его обязанности, но штатный водолаз-ремонтник до ночи застрял в барокамере. Набор инструментов спустили на дополнительном тросе. Кусто, который наверху наблюдал за происходящим на мониторе, нашептывал ему, что и как делать. Заплатка получилась, может быть, и не такая аккуратная, как у профессионала, но кто ее будет разглядывать на глубине семидесяти метров?
Пока Молчун отдыхал в барокамере, Кусто развлекал его разговорами. После утомительной возни под водой это оказалось даже к месту.
- Я тут прочитал одну любопытную книгу, - начал Кусто издалека. - Не беллетристика, а по медицинской части. Про амнезию и как ее лечить.
Молчун удивленно посмотрел в зрачок видеокамеры.
- Ты понимаешь, о чем я?
Он быстро кивнул.
- Хорошо, сынок. Так вот, оказывается, есть препараты, которые помогают вернуть память.
- При случае обязательно загляну в аптеку, - усмехнулся Молчун.
Кусто сердито откашлялся.
- Зря смеешься. Я выписал некоторые названия. Большинства лекарств у здешнего коновала нету. Но кое-что нашлось. Пирацетам, например. Не бог весть что, но лучше, чем ничего.
- Он один раз уже послал меня.
- Я могу взять лекарство. Как бы для себя, понимаешь?
- С чего вдруг?
Пришлось ждать, прежде чем оператор снова заговорил.
- Просто хочу помочь. Никому нет дела, а это неправильно. Человек должен знать, кто он такой.
- Что взамен?
Динамик затрещал, и Молчун понял, что Кусто смеется.
- Услуга за услугу, да, сынок? Какой мне может быть от тебя толк, брось! Нет, мне ничего не нужно.
Больше всего на свете Молчун хотел вспомнить, что с ним произошло. Но предложение Кусто звучало подозрительно любезным. На вышке действовало непреложное правило: каждый сам за себя. Будь ты охранником, вольнонаемный работником или заключенным - неважно. И хоть тресни, Молчун не понимал, для чего пожилой оператор собирался ему помочь.
- Отказываться глупо, - все-таки признал он.
- Вот и хорошо.
Возможно, не стоило забивать голову лишними сомнениями, но Молчуну показалось, что в этот момент Кусто довольно потирает руки.
Леха приподнялся на локте и помахал рукой, привлекая внимание.
- Есть разговор, - заговорщицким тоном прошептал он.
Молчун не удержался от вздоха.
- Тут такое дело… Мужики на вышке про тебя спрашивают.
- Зачем?
- Хотят знать, что ты за фрукт, Молчун. Я же предупреждал. Очень уж ты подозрительный, вот серьезные люди и беспокоятся, сечешь?
- И что ты им сказал?
- Ничего такого, чего они уже не знали бы. Шепчутся между собой. Мол, посадили тебя в камеру с осведомителем, а ты даже в карцер ни разу не загремел. А потом еще и в бригаду водолазов попал, а туда с пожизненным редко берут. Ну, это они так говорят, я-то не в курсе, как тут все устроено, ты ж понимаешь. Я им и сказал, что нормальный он, то есть ты, парень правильный, только по башке немного стукнутый. А они свою линию гнут, мол, это еще разобраться нужно, может, он сам постукивает.
- Вот же глупость! - разволновался Молчун. - Кому и о чем я могу доносить? Я же не говорю ни с кем.
- Так-то оно верно, да, - согласился Леха. - Но я тебя предупредил. Будь осторожнее.
- В смысле?
- Ну, на прогулке, там, или на перекуре.
У Молчуна резко засосало под ложечкой и накатила тошнота.
- Ты это серьезно?
Сосед ничего не сказал, но взгляд его был достаточно красноречивым.
Слова Лехи никак не выходили из головы. Молчун не мог отделаться от ощущения, что за ним постоянно наблюдают. Пребывание на буровой и до этого момента нельзя было назвать приятным, но теперь каждое мгновение стало изматывающим. Раньше у него получалось отключаться от окружающей безнадеги, стоило только открыть новую книгу. Теперь же вместо того, чтобы пускаться в увлекательный бег по рядам букв, Молчун все время ловил боковым зрением коварные тени в углах. Повсюду чудилась угроза. Попробуй тут сосредоточиться на чтении.
Из последнего привоза Кусто выдал ему несколько книжек американского фантаста Филиппа Дика. Молчуну показалось, что читает их впервые. Но разве можно быть в этом уверенным? При других обстоятельствах Молчун, пожалуй, зачитал бы до дыр карманного формата томики в мягких обложках. В его руках оказались несколько романов (или повестей - у Дика было так сразу и не понять) и сборники рассказов. Хотя сосредоточиться на чтении было все труднее, ему хватило внимания, чтобы оценить магистральную тему Дика: что такое наша реальность и не является ли она чьим-то сном? Этот вопрос автор исследовал, так или иначе, едва ли не в каждом произведении. Не сказать, что это была такая уж свежая тема, но американец искал все новые и новые точки обзора. Среди прочих Молчун отметил для себя рассказ про обывателя, которому внедрили ложную память о героических подвигах на Марсе, а в итоге оказалось, что парень действительно не совсем тот, кем себя считает, и как раз его обывательская личина была специально внедрена в сознание секретного агента. В общем, путаница еще та. Кроме того, не исключено, что у героя просто развилась шизофрения. Или у автора.
Кусто обратил внимание на его нервозность. Поинтересовался, может ли помочь. Чем?
Вспоминая героя рассказа Дика, Молчун задавался вопросом, как его самого угораздило попасть в такой кошмар. Каждый вечер, забываясь на койке, он без всякой надежды обращался к стальной потолочной перегородке с просьбой о том, чтобы проснуться в другом месте, возможно, другим человеком. Дело не в жалости к себе или слабости. Просто он подозревал, что в определенный момент в пространстве-времени произошел сбой, из-за которого Молчуна сюда и занесло. Как будто он был героем одного спектакля, а внезапно оказалось, что все декорации поменяли и он должен играть другого персонажа.
Через неделю после разговора про лекарства Кусто, выпуская его из барокамеры, незаметно сунул в ладонь пузырек, в котором перекатывались среднего размера пилюли. Никакой инструкции к ним не прилагалось, кроме записки оператора с указанием принимать по одной таблетке три раза в день.
Прежде чем впервые принять лекарство, Молчун всерьез задумался о том, не западня ли это. Может, Кусто хочет его отравить? Но сколько ни ломал голову, так и не решил, для чего это могло бы тому понадобиться.
Поначалу особого эффекта от лекарства он не ощутил. Но со временем обратил внимание, что стал меньше уставать. Просыпался теперь Молчун раньше обычного, однако вместо кошмаров ему все чаще снились яркие, цветные сны, в которых появилась еще одна женщина, заметно моложе той первой, печальной. Возможно, она - ключ, и ты, Молчун, вывернул на правильный путь.
Обычно парные погружения водолазов-каторжан не поощрялись во избежание неприятных инцидентов. Поэтому Молчун понятия не имел, как зовут остальных ребят из бригады, сколько их всего и не очень хорошо их знал. Каково же было его удивление, когда однажды во время обеда, пока он стоял в очереди за своей порцией, какой-то здоровяк в синем комбинезоне водолаза больно хлопнул его по плечу и высказался в том духе, что Молчун же не станет возражать и пропустит вперед своего коллегу.
- Простите, не понял, - опешил Молчун.
Очередь с легким шорохом расступилась, образуя круг отчуждения. Десяток пар глаз внимательно следили за происходящим. Половник в руке раздатчика замер над дымящейся кастрюлей. Единственным, кто демонстративно отвернулся в сторону, оказался Леха, и Молчун с удивительным для самого себя хладнокровием отметил это обстоятельство.
Здоровяк деликатно взялся двумя пальцами за верхнюю пуговицу Молчуна и тихонько потянул на себя.
- Чего ты там мямлишь? - здоровяк приложил сложенную черпаком ладонь к уху.
Не требовалось большого ума, чтобы понять, что Молчуна провоцируют. Разумнее всего было бы уйти от конфликта. Но здесь каторга, рано или поздно всех проверяют на прочность. Настал черед Молчуна. Если сейчас отступить, в глазах этих насупленных, изможденных мужчин он навсегда останется слабаком, мелкой сошкой. Любой из них с большим удовольствием станет шпынять его при любом удобном случае и при полном одобрении остальных заключенных. Нет, отступать уже не резон. К тому же Молчун слишком устал шарахаться от теней.
- Сейчас моя очередь, - четко проговаривая слоги, сказал Молчун в подставленное ухо.
Здоровяк отпустил пуговицу. Молчун на всякий случай покрепче сжал металлический поднос и приготовился к тому, что на него накинутся со всех сторон, однако зеки с любопытством ждали, чем завершится дело.
- Сучёныш, - процедил сквозь зубы здоровяк и недобро улыбнулся.
Краем глаза Молчун заметил, как правый кулак противника молниеносно летит ему в голову. Он чуть присел и выбросил навстречу поднос, зажатый в руке. Раздался приглушенный звон - костяшки здоровяка встретились с металлом. Удар был настолько силен, что Молчуну едва не вывихнуло пальцы. Поднос полетел далеко в сторону. Здоровяк лишь чуть скривился от досады и попер вперед. Оттолкнувшись ногами от пола Молчун исполнил что-то похожее на апперкот, целясь в подбородок, маячивший над собой, но здоровяк легко уклонился, и парень промахнулся. Черт, я раскрылся, успел подумать Молчун, а в следующий миг окружающий мир - столы и скамейки, привинченные к полу; каторжане, подбадривающие драчунов; раздатчик, с разинутым в неслышном крике ртом; равнодушный бритый затылок Лехи - все это рассыпалось, словно карточный домик, а в глазах стремительно потемнело. Молчуну показалось, что в самый центр солнечного сплетения ему воткнули тупое копье. Спустя мгновение левую сторону тела будто обожгло, а щека прилипла к холодному линолеуму. Он силился вдохнуть, но слышал только собственные слабые всхлипы. Его бесцеремонно перевернули на спину. Вдалеке наверху мелькнули размытые огни. Молчун, преодолевая удушье, попробовал отмахнуться от неразличимого в дымке противника, но руки находили лишь пустоту.
Ему отвесили пару несильных оплеух, скорее для того, чтобы привести в чувство. Туман постепенно рассеивался. Молчун разглядел очертания здоровяка, который уселся на него верхом, не давая дышать. Поерзав, он попытался вывернуться, но получил болезненный тычок под ребра. Было понятно, что он полностью во власти этого бугая: тот волен даже убить его.
Зрение более или менее вернулось, и Молчун встретился со взглядом здоровяка, который не сомневался в своей победе. На губах играла гадкая ухмылка. И тут над его плечом появилась свирепая физиономия с надвинутой на глаза кевларовой черной каской. Почуяв неладное, амбал резко обернулся. Как раз вовремя, чтобы получить удар дубинкой наотмашь в челюсть. Яркими кляксами в воздухе мелькнули капли крови. Следом за ними на пол повалился и сам зачинщик драки.
Столовую заполнили охранники, раздавая направо и налево тумаки. Каторжане жались к стенам и всем видом показывали, что не имеют к потасовке ни малейшего отношения. Звякали и щелкали наручники. Поднялся недовольный гул. Скованных заключенных одного за другим выводили в коридор.
Двое охранников взяли под мышки бесчувственное тело здоровяка и потащили прочь. Уже в дверях они столкнулись нос к носу с начальником охраны. Концом дубинки тот приподнял водолаза за подбородок и сокрушенно покачал головой:
- В карцер его.
После этого ротмистр подошел к Молчуну и воззрился на него сверху вниз. Молодой человек все еще не мог восстановить дыхание и подняться. Рот быстро наполнялся кровью, но сплевывать под ноги начальнику охраны точно не следовало.
- Почему я не удивлен, Кривопятов, - Карпов подозвал ближайшего тюремщика. - Его тоже тащите в карцер.
Время в карцере вытягивается в бесконечную петлю. Сколько уже прошло? Час, два или, может быть, сутки? Разница растворяется в череде одинаковых секунд, сливающихся в минуты, которые тоже неотличимы друг от друга. Сознание протестует, мечтает об освобождении, но истязание тишиной, одиночеством и холодом продолжается. А еще невозможно найти положение, в котором можно хотя бы с минимальным удобством устроиться для сна.
Молчун слышал, что после недели в карцере даже самые буйные заключенные становились паиньками. Если выбирались оттуда живыми. Поэтому, чего уж греха таить, он был здорово напуган. Перспектива загнуться от переохлаждения и истощения его не прельщала. Только здесь выходка в столовой стала казаться ему смертельно опасным ребячеством. Он совершил глупость и теперь расплачивается за нее.
У отправленных в карцер отбирали все кроме одежды. Пока его тащили по коридорам и переходам, Молчун успел незаметно избавиться от пузырька, в котором еще оставалось полтора десятка таблеток пирацетама. Если бы при досмотре у него нашли лекарство, началось бы разбирательство и Кусто мог бы тоже оказаться в отчаянной ситуации. А теперь Молчун переживал, не рассосется ли положительный эффект от лечения. Вдруг его опять станут преследовать кошмары?
Пару раз за сутки (так ему казалось, но на самом деле это мог быть любой другой отрезок времени) в коридоре раздавались тяжелые шаги тюремщика, который проталкивал в отверстие внизу двери жестяную миску с застывшим до желеобразного состояния рыбным бульоном и кружку затхлой воды. Молчун знал, что попытки заговорить с охранником ничем хорошим не закончатся, поэтому продолжал терпеливо ждать.
Он задремал и не сразу понял, что его разбудило. Лязгнул, поворачиваясь, ключ в замке, дверь открылась, и ему приказали встать к стене. Собрав остатки сил, Молчун кряхтя поднялся на ноги и уперся лбом в стену. На запястьях сомкнулись браслеты, защипнув складку кожи. Охранник грубо схватил его за воротник и вытолкнул в коридор. Молчун сбился с шага, зажмурился от яркого света в коридоре и тут же получил прикладом в поясницу.
Его привели в кабинет к начальнику охраны. Стены были обшиты редким для каторжной буровой материалом - деревянной доской. Дуб, береза или ольха - в этом вопросе Молчун не разбирался совершенно, но сразу почувствовал тепло, которое его обволокло, стоило переступить порог. Во всех остальных помещениях на вышке всегда приходилось ежиться от озноба. Металлические стены, отделанные дешевыми пластиковыми панелями, этому способствовали.
Ротмистр Карпов восседал на кожаном диване, закинув ногу на ногу. В расстегнутом вороте белой сорочки виднелась бледная грудь, а форменный китель был небрежно переброшен через спинку кресла. На вид начальнику охраны было не больше пятидесяти лет, но, наверняка, это было обманчивое впечатление. Офицер его положения обязательно получал сыворотку, поэтому о его реальном возрасте оставалось только гадать.
- При других обстоятельствах я вас обоих сгноил бы в карцере, - пожаловался он. - Черт! Не будь вы водолазами, я бы так и поступил. Но даже те три дня, что вы провели в карцере, сильно осложнили нам жизнь.
Значит, всего лишь три дня. А ведь казалось, что прошло очень много времени. Еще чуть-чуть, и Молчун сломался бы.
- Молчишь, Кривопятов? - с неудовольствием продолжил ротмистр. - Просто так я вас не выпущу. Может, подскажешь, как вашу сладкую парочку лучше наказать?
Молчун присмотрелся и понял, что начальник охраны навеселе.
- Проклятые сухопутные крысы! - неожиданно выругался себе под нос Карпов и погрозил кулаком в потолок. - Думают, они всем заправляют… Педер-р-расты!
Начальник охраны поправил сорочку и застегнул верхнюю пуговицу. Встал с дивана, покачнувшись, но устоял на ногах.
- Здесь я все решаю! А не кто-нибудь там! Отработаете! Все отработаете! Я распорядился. У тебя, Кривопятов, и твоего приятеля отныне парная смена. Будете вместе погружаться, сучата! И только попробуйте еще что-нибудь выкинуть! Пойдете на корм рыбам, ясно?!
10
Коростель повернул ключ зажигания, поднял голову и, бросив взгляд сквозь лобовое стекло, неожиданно обнаружил, что весна вступила в свои права. Словно маленькие зеленые маячки на лысых ветках набухли почки - вот-вот взорвутся. Последним напоминанием о зиме остались оплывшие в тени горстки ноздреватого снега. Надо же! С этим клятым делом он совсем перестал обращать внимание на такие мелочи, как смена времен года.
У припаркованной позади наискосок через дорогу машины моргнули габаритные огни.
Наружку к нему приставили наутро после внезапной кончины Арчибальда Полунина. Соглядатаи очень старались, однако час был ранний и машин было мало. Помогла бы им только универсальная шапка-невидимка. Они дисциплинированно следовали инструкциям и дважды передавали его по эстафете, но Коростель все равно их видел. Первым делом он подумал, что это спецотдел проверяет его благонадежность. После того как на стол лег рапорт о подозрительной смерти объекта в жандармерии, эта версия отпала.
Какая-нибудь кабинетная крыса перепоручила бы проверку подчиненным, но Коростель по-прежнему любил работать в поле и с радостью пользовался любым шансом тряхнуть стариной. Свои ранние годы на службе он вспоминал с теплотой. Ему было чем гордиться. В частности, именно он руководил операцией, в ходе которой была разоблачена и ликвидирована преступная группа, наладившая транзит через Кавказ контрабандной и крайне низкого качества сыворотки из Турции. Конечно, привлечь к ответственности покровителей из министерства внутренних дел не удалось, но таких задач перед ним никто и не ставил. Кстати, за ту же операцию, помимо повышения по службе, Коростель получил личную благодарность от Китайского всенародного собрания, поскольку ликвидированная группа также промышляла поставками зелья в Китай, где сыворотка с момента своего появления находилась под запретом. Ее распространение приравнивалось к наркоторговле и каралось смертной казнью.
Вечером того дня Коростель, как обычно, отправился домой. Оставил машину под окнами, поднялся в квартиру, чтобы зажечь огонь на кухне и в кабинете, а потом отправился на чердак, откуда выбрался на крышу и дошел до крайнего подъезда. Приставленные к нему агенты силовиков ничего не подозревали, и Коростель на общественном транспорте спокойно добрался до Светлановской площади. На месте пришлось проделать обратный фокус, ведь и здесь, не исключено, оставлена наружка: сначала он пробрался на крышу через другую парадную, а затем по чердаку - до нужного подъезда. В квартире Арчибальда Коростель провел буквально несколько минут, которых хватило, чтобы отсканировать отпечатки пальцев.
Его не слишком удивило, что ни один из полученных образцов не совпал с данными в жандармском досье Полунина. Зато обнаружилось совпадение с отпечатками в личном деле некоего рецидивиста Кривопятова, ожидавшего приговора за вооруженный грабеж. Добраться до Арчибальда в логове противника не представлялось возможным, но Коростель все равно изрядно повеселел. Самое главное он выяснил: парень жив и его прячут. Из чего можно было предположить, что мальчишка знает нечто важное, но пока молчит. Принимая во внимание методы жандармерии, это несколько странно, но скорее обнадеживает, чем наоборот. Оставалось ждать, какой следующий шаг предпримут силовики. Еще следовало решить, что делать со старшим Полуниным. Сдавать его силовикам резонов не было. Желательно, чтобы они вообще оставили его в покое. Но как этого добиться? Выход нашелся простой и изящный одновременно. Коростель организовал увольнение Полунина на пенсию, тем самым показав полное к нему равнодушие со стороны своего ведомства. Силовикам полагалось сделать вывод, что и для них тот не заслуживает интереса.
По сообщениям агентуры, после выхода на пенсию старший Полунин вел праздный образ жизни и ни в чем подозрительном замечен не был. Прежних контактов не поддерживал. Раз в месяц навещал захоронения сестры и племянника, пару раз в неделю выбирался в магазин за продуктами. Ежедневно совершал пешие прогулки по парку Сосновка. Проверка домашнего компьютера и сетевых протоколов также подтвердила, что он не замешан ни в чем мало-мальски незаконном. Это было очень хорошо, поскольку и силовики видели то же самое. Но в отличие от них статс-инспектор знал о реальном значении фигуры старшего Полунина. Коростель планировал, что старик ему еще пригодится, когда он все-таки доберется до Арчибальда.
Когда они взяли под наблюдение группу Полунина, трещали лютые декабрьские морозы. А сейчас по проспектам фланировали заголившееся школьницы, хотя демонстрировать проколотые пупки было определенно рановато - по вечерам все еще холодало до десяти градусов, а то и ниже. Коростель улыбнулся, подумав о том, как лет через шестьдесят вокруг будет много задорных старушек со следами проколов в пупках, сосках и бровях, а также с выцветшими и растянутыми татуировками на поясницах, щиколотках и прочих пикантных частях тела. Подобные размышления забавляли его постоянно. Хотя не стоило забывать, что некоторые из этих легкомысленных девиц и через полвека не утратят соблазнительный облик - благодаря сыворотке. Кому из них повезет? Не исключено, некоторым из них повезло уже сегодня. По роду службы Коростель был наслышан, что некоторые высокопоставленные чиновники активно резервируют себе супруг на будущее, когда нынешние перестанут радовать. На такой случай подыскивали особенно привлекательных восемнадцатилетних барышень из приличных, но небогатых семей (впрочем, как шептались в коридорах, в особых случаях, в зависимости от предпочтений заказчика, могли подобрать и более юную особу или вообще мальчика). В случае успешных переговоров заключился договор содержания, по которому родители (если были живы) получали определенные гарантии на обеспеченную старость (о других бонусах речи не шло), а сама девушка в порядке исключения получала сыворотку.
Коростель не знал, как относиться к этим слухам. Вероятно, они основывались на вполне определенных фактах, но думать об этом было неприятно, как если бы сам совершал нечто сомнительное с точки зрения общепринятой морали. Вряд ли господина статс-инспектора можно было причислить к людям высоких принципов. И все же всему существовал предел. Когда женат больше десяти лет, хорошо знаешь, что иногда хочется сбежать и от родной супруги. Но менять женщин как перчатки… Такое поведение недостойно настоящего мужчины.
Он вновь посмотрел в зеркало заднего вида и покачал головой. Почему же они никак от меня не отстанут? Что еще вынюхивают?
Донесения от агента с позывными «Тюлень» приходили крайне нерегулярно, что было вызвано объективными трудностями. Отправлять депеши по Сети прямо с буровой вышки было категорически запрещено, поэтому они использовали сложную систему передачи: зашифрованные тексты доставлялись на материк вместе с другими грузами на вертолете, а уже оттуда надежный человек пересылал их в приемную Коростеля. При таком способе связи статс-инспектор лишался возможности вмешаться в ситуацию, но он верил в своего агента. Тюлень - опытный оперативник, хорошо подготовленный для автономных операций. Уж если кто и справится, то только он.
В последнем сообщении агента содержался достаточно подробный отчет за прошедший месяц. Из донесения следовало, что Тюлень достиг определенного прогресса в налаживании отношений с объектом, однако тот по-прежнему вел себя крайне настороженно, нелюдимо, скрытно. Не оставалось никаких сомнений: молодой человек действительно страдает амнезией. До какой степени и по какой причине, определить было сложно, но, основываясь на косвенных признаках и собственной опыте, агент сделал вывод, что к объекту было применено чрезмерное воздействие психотропных средств. «В условиях тюремного содержания вряд ли удастся добиться сколько-нибудь существенных подвижек. Полунин идентифицирует себя как уголовника Кривопятова и замыкается при каждой попытке заставить его усомниться в этой личине», - говорилось в шифровке.
Эта часть донесения беспокоила Коростеля в меньшей степени. Амнезия, по крайней мере, гарантировала, что мальчишка ничего не разболтает другой стороне. Куда сильнее его волновал основной вопрос: как вытащить Арчибальда Полунина с каторги? Прикидывая различные варианты, он отбрасывал их один за другим. Все они были чересчур кинематографичными и мало осуществимыми на практике. На буровой вышке охраны немного, но в случае вооруженного налета не удастся избежать огласки, а начальству вряд ли понравится такая топорная работа. Подковерная возня между лидерами Триумвирата Российского грозит перерасти в открытый конфликт, который черт знает чем завершится.
Теоретически оставались шансы провернуть более тонкую операцию, задействовав законников из прокуратуры, которые в последнее время недвусмысленно намекали на готовность объединить силы, чтобы свалить верхушку силовиков. Например, можно было бы нагрянуть на «Веселенькую» с неожиданной проверкой условий содержания и нарушения режима. Однако, во-первых, руководители ведомств пока так и не решили, стоит ли заключать союз с законниками. А, во-вторых, начальник вышки наверняка узнает об инспекции заранее и успеет либо спрятать Полунина, либо ликвидировать от греха подальше. Нет, все попытки освободить мальчишку извне обречены на провал. Это должен быть настоящий побег заключенного, который решил вырваться на свободу. Вопрос только в том, как ему содействовать.
Впрочем, по-настоящему Коростель нервничал по другой причине. В донесении Тюленя отдельным пунктом значилось, что на вышке действует еще один внедренный агент, который пытается сблизиться с объектом. А статс-инспектор туда больше никого не посылал.
Интерком ожил голосом новенькой секретарши, имени которой Коростель никак не мог запомнить:
- Прошу прощения, Виктор Григорьевич, к вам посетитель.
Статс-инспектор перелистнул ежедневник и пожал плечами.
- Он записан на прием?
- Нет. Но он утверждает, что вы не откажетесь с ним встретиться.
- Как его зовут?
- Полунин. Леонид Семенович Полунин.
«Вот это да!» - едва не вырвалось у него. Весьма неожиданный поворот.
- Пусть войдет.
Откинувшись на спинку кресла, Коростель поднял глаза и увидел, как резко открылась дверь и, чеканя шаг, вошел старший Полунин. Статс-инспектор сохранил невозмутимый вид, но посетителю удалось произвести впечатление. Если верить отчетам подчиненных Коростеля (а оснований им не верить у него до сих пор не было), Леониду Семеновичу надлежало ходить куда менее энергично и более соответствовать образу безобидного пенсионера, доживающего свои дни. Между тем, Полунин двигался стремительно и уверенно. У просителей обычно иные манеры. Они с опаской переставляют ноги и похожи на сгорбленных сусликов. Полунин же держал спину прямо. Независимо и гордо вздернутый подбородок был тщательной выбрит - ни намека на седую щетину, которую Коростель заметил на снимках в последнем отчете группы наружного наблюдения, перед тем как сам распорядился снять круглосуточную слежку за стариком.
Не дожидаясь предложения, Полунин опустился в кресло для посетителей, элегантно поддернув отутюженные брюки.
- Здравствуйте, Леонид Семенович, - вознамерился вернуть себе инициативу Коростель. - Долго жить будете - совсем недавно вас вспоминал. Думал, как вы там живете. Как служба ваша проходит?
Полунин склонил голову набок и прищурился. Уголки губ едва заметно поползли в стороны, изображая что-то вроде всезнающей улыбки Будды.
- Вы меня обижаете, если всерьез полагаете, будто я поверю, что вы не знаете, чем я теперь занимаюсь. Уверен, на пенсию меня спровадили с вашей подачи.
Собираясь возразить, Коростель открыл было рот, но встретил строгий взгляд Полунина и промолчал.
- Не волнуйтесь, я не за тем пришел, чтобы выяснять отношения, - заверил тот. - Знаю по опыту, занятие это бесполезное. Я пришел поделиться кое-какими соображениями насчет нашего дела.
- Не поймите меня превратно, но какие у нас с вами могут быть дела, Леонид Семенович?
- То есть вы хотите, чтобы я ушел?
Полунин приподнялся.
- Нет, подождите, - остановил его Коростель. - Что вы хотели рассказать?
Старик начинал его нервировать. Что он задумал? Только нельзя давать волю гневу. Как учил инструктор: лишь очень примитивные люди считают до десяти, а нормальный человек управляет своим состоянием с помощью дыхания. Рука непроизвольно потянулась к пачке сигарет, но эта слабость лишь выдаст его внутреннее состояние. Поэтому Коростель придвинулся к столу и сложил руки перед собой.
- Перейдем сразу к делу, чтобы не занимать вашего времени, господин статс-инспектор. Для начала ответьте на один вопрос: вы уверены, что мой племянник мертв?
Коростель порадовался, что не успел закурить, а то поперхнулся бы дымом и имел бледный вид.
- До сих пор у меня не было оснований сомневаться, - Коростель, не моргая, смотрел прямо в глаза собеседнику. - Заключение медэксперта, свидетельство о смерти…
Скептически усмехнувшись, Полунин дал понять, насколько смехотворны перечисленные доказательства.
- Мне ли объяснять, как проворачиваются подобные схемы. Я считаю, что Арчи жив, а его самоубийство инсценировали.
- Ваше мнение на чем-то базируется или это так, домыслы одинокого старика?
Коростель сделал вид, что борется с зевотой.
- Я обнаружил за собой слежку, - нанес выпад Полунин.
Теперь статс-инспектор пожалел, что не успел закурить. За клубами дыма было бы проще скрыть свою реакцию и выиграть время на обдумывание следующего хода. Поведение Полунина сильно походило на спланированную провокацию.
- Думаете, это связано с вашим племянником? - после пары вдохов и выдохов спросил Коростель.
- Я задался тем же вопросом, когда заметил. Сначала я предположил, что это ваших рук дело. Но потом пораскинул мозгами, но так и не понял, зачем вам за мной следить.
Хитрющие глаза Полунина даже не скрывали издевку. Неужели мои орлы прокололись, и старик их срисовал? Вот же старый прохвост…
- Слежка продолжается до сих пор? - уточнил Коростель.
- Каждый день, - подтвердил Полунин. - С утра и до позднего вечера.
Статс-инспектор все же дотянулся до пачки, выудил сигарету и закурил. Мысли в мозгу проносились стремительно, как почтовый экспресс. Куда смотрели мои остолопы? Разгоню к чертовой матери, разозлился он. Отправлю ловить уклонистов от пенсионных обязательств!
- Я продолжал размышлять и пришел к выводу, что кроме жандармов за мной присматривать некому. Вы согласны с моими умозаключениями?
- Допустим.
- Но зачем им за мной следить? Этому может быть только одно объяснение: Арчибальд - жив!
- Жив? - выпустив дым, переспросил Коростель.
- Да-да. И, вероятно, бегает где-то на свободе. Иначе, зачем еще им держать меня под колпаком?
- Возможно, у них просто появился материал по вашей скромной персоне. Такая мысль вас не посещала?
- Бросьте вы, подумайте сами! Если бы у них было что-нибудь серьезное, они давно меня закрыли бы. Но они выжидают. А чего ради, если Арчи погиб, можете мне ответить?
Коростель никак не мог сообразить, как следует себя вести. У него возникло неприятное, труднообъяснимое ощущение, будто они поменялись местами.
- Предположим, вы правы. С какой целью вы рассказываете все это мне?
- Ну как же, - обиделся Полунин. - Это ведь важная зацепка. Неужели вам не интересно?
- Очень любопытно, конечно, но сначала нужно проверить все обстоятельства.
- Понимаю, дело-то серьезное. Но вы же не забыли нашу давнюю беседу?
- Которую?
- Когда вы обещали мне определенные гарантии, если я помогу вытащить из Арчи секреты Профессора. Эта договоренность в силе?
- Мне кажется, вы излишне торопите события. Если даже ваши подозрения верны, я сильно сомневаюсь, что нам удастся вытащить вашего племянника из рук жандармов.
- Хорошо, будем считать, что пока это только наши предположения. Тем не менее, я хочу понимать, в одной мы лодке или уже нет. От вас же ничего требуется, кроме как просто ответить.
Коростель разогнал ладонью сигаретный дым над столом, словно это могло прояснить ситуацию. В конце концов, а чем мы рискуем? Пусть старик думает, что ему угодно. При определенном сценарии его помощь может пригодиться.
- Пусть будет по-вашему.
- Это означает «да»? - настаивал старик.
- Да.
Полунин удовлетворенно потер руки.
- Это все, что вы хотели? - поинтересовался Коростель.
- На данном этапе. Если что, вы знаете, где меня искать, - раскланялся посетитель и удалился той же уверенной походкой, которой вторгся в кабинет.
Статс-инспектор с остервенением раздавил окурок в мраморной пепельнице и тут же достал следующую сигарету. Он глубоко затянулся несколько раз, а затем потянулся к кнопке интеркома.
- Начальника группы наружного наблюдения ко мне! Немедленно! - приказал он.
***
Стратегические задачи нужно решать, ведя бой на чужой территории. Вопреки распространенной поговорке про родные стены, у себя дома ты слишком уязвим. Эту особенность Леонид Семенович Полунин прочувствовал на собственной шкуре, когда господин Коростель впервые явился к нему в квартиру. В тот момент он оказался совершенно не готов и проиграл партию практически по всем статьям.
Визит в логово Коростеля доставил Полунину определенное удовольствие. Теперь уже он застал статс-инспектора врасплох и, вроде бы, завладел инициативой. По крайней мере, на какое-то врем. Что само по себе очень неплохо, учитывая сложившуюся расстановку сил.
Поначалу он поверил, что в урне прах Арчи. Кроме него, никто не пришел на кладбище. Кому есть дело до смерти мальчишки-сироты? Было пасмурно. Под монолитными облаками черными кляксами метались вороны, тревожно крича. В колумбарии смотритель расковырял ячейку и пристроил урну к другой, покрывшейся налетом ржавчины. Кто бы мог подумать, что Арчи ляжет рядом с матерью так скоро. «Можно закрывать», - сказал Полунин и высморкался. Он поднял глаза. Вдалеке у дороги вспыхнул блик. Солнце пряталось, но линза бинокля или камеры все равно отсвечивала. Помахать им, что ли, подумал Полунин, но решил, что лучше не разрушать образ старого одинокого человека, похоронившего всех своих родных.
В тот день впервые за много лет он пришел к родителям. Он даже не помнил точно, когда они умерли. Для него это стало всего лишь словом «давно». Могила затерялась в старой части кладбища среди других таких же - забытых, заросших кустарником. Потратив минут десять на поиски нужной аллеи, Полунин потом еще полчаса бродил, проваливаясь в снег, пока выбрался к скромному гранитному надгробию. Камень потрескался, приобрел выцветший бурый цвет, а когда-то покрытые бронзой имена родителей с разными датами рождения и одной на двоих датой смерти читались с трудом. Можно сказать, он чудом не прошел мимо. Отряхнув скопившийся на верхней кромке надгробия снег, Полунин постоял, держа руку на камне, и отправился домой.
Полунин никогда не был особенно близок с сестрой - сказывалась существенная разница в возрасте. До определенного момента брат вообще не понимал, о чем с ней можно разговаривать. Для него стало откровением, когда обнаружил, что в квартире живет довольно симпатичная старшеклассница, которая имела собственное мнение и огрызалась, если он позволял себе едкие замечания в ее адрес. Именно она стала любимицей у отца и матери, в отличие от Лёни, который, по большому счету, рос предоставленный самому себе. За Светочку они переживали, все силы отдавали на то, чтобы обеспечить ее образование. Брат же был лишен такого внимания. Когда пришло время выбирать, что делать дальше, он пришел к отцу посоветоваться. Это было очень важно. Он ждал, что папа возьмет за руку и проводит во взрослый мир. Но… Глава семьи растерялся, бессмысленно щелкал телевизионным пультом и мямлил что-то о том, как важно найти свое призвание в жизни и что нужно прислушаться к своему сердцу. Более бесполезной чуши Полунин в жизни не слышал. Впредь он решил рассчитывать только на себя. Ну, и зачем тогда было оставаться в родительском доме?
Родители погибли в самый разгар лета. Они ехали на дачу. Старенький «москвич» не выдержал и закипел. Встали на обочине. Отец вышел поставить знак аварийной остановки, а тут из-за поворота шоссе на полном ходу выскочил огромный тягач с прицепом. Отца размазало по радиаторной решетке, как мошкару по лобовому стеклу. В следующий момент могучий бампер опрокинул легковушку в овраг. Мама еще была жива, но не сумела выбраться из загоревшейся машины.
Во время похорон стояла ужасная жара. Казалось, что разлагаются не только родители в закрытых гробах, но и вообще все покойники в округе. Сестра держала дистанцию и душила в себе слезы. Не сказать, что вид у нее был жалкий, но Полунин вдруг увидел, что ей нужны забота и поддержка.
Эта встреча могла стать их последним свиданием. Но волею случая или судьбы - тут дело личного вкуса - они стали регулярно пересекаться по службе. Полунин как раз перешел в комитет по науке и высшей школе, а сестра была аспиранткой в Институте мозга. Поскольку он курировал распределение и освоение средств на некоторые научные работы, в том числе в лаборатории профессора Вольфа, встречались они частенько.
Дела шли неплохо, пока сестрица не залетела. Полунин ничего не подозревал, пока она, встревоженная, не появилась на пороге его квартиры с уже несколько округлившимся животом. Светлана вскользь обмолвилась, что забеременела от иностранца, побывавшего в России проездом. А потом понесла чушь про то, что не собирается ничего сообщать будущему отцу. Мол, у них все равно нет будущего. Она будет рада самостоятельно растить ребенка, но хотела бы рассчитывать на помощь брата, потому что боится не справиться в одиночку.
Даже с очень большой натяжкой Леонида Семеновича нельзя было назвать человеком семейного склада характера. Он и не женился, поскольку не видел смысла в постоянной связи с одной женщиной. К тому же карьера отнимала много времени и сил. Почему он просто не прогнал сестру? Полунин не раз задавался этим вопросом. Вспоминал ее испуганные глаза. Ей же никто больше не поможет, осознал он тогда ясно и отчетливо. Он увидел себя словно со стороны, поражаясь и восхищаясь, насколько приятно почувствовать себя добрым, ласковым, отзывчивым. Новая роль была интересной и какое-то время даже доставляла удовольствие.
Наплевав на просьбы Светланы не вмешиваться, Полунин решил выяснить, кто же отец. Профессор Вольф молчал, как партизан, и только краснел и негодующе пыхтел, стоило задать прямой вопрос. Впрочем, и без его помощи не составило труда выяснить, кто из иностранных партнеров приезжал для знакомства с ходом исследований. Список подозреваемых получился коротким, но ни на кого нельзя было указать с полной уверенностью. Полунин опустился до того, что как-то раз, будучи у сестры в гостях, незаметно вытащил из ее сумки мобильный телефон и, пока она возилась на кухне, изучил его содержимое на предмет неопровержимых улик. Он никогда не гордился этим поступком, но зато получил результат.
Полунин попробовал объясниться перед сестрой. Свои доводы казались ему железобетонно убедительными: «Мне не жалко помогать тебе деньгами, но ребенок с каждым годом будет требовать все больше и больше. Кто-то должен это компенсировать. Кто, если не отец? Это ведь не шантаж, разумное деловое предложение». В ее взгляде вспыхнуло нечто яркое и опасное: «Не смей даже пытаться! Забудь про него!». Почувствовав угрозу, Полунин предпочел сделать вид, что сдался. Но попыток связаться с нерадивым папашей не оставлял. Каким-то образом Светлана все узнала и устроила безобразный скандал. Они наговорили друг другу массу неприятных слов. После этого брат и сестра уже никогда не общались.
Поиграли в более или менее семейного человека и хватит, решил Полунин. Было интересно, но впредь хватит с меня этих сложных взаимоотношений.
А через полтора десятка лет неожиданно раздался телефонный звонок, и незнакомый юноша ломающимся голосом представился Арчибальдом и сообщил, что является его племянником. Потребовалось некоторое время, чтобы осознать услышанное. Мальчишка был сильно возбужден, говорил сбивчиво, и было трудно разобраться, в чем, собственно, дело. С мамой беда, мама ушла, маму уволили, у мамы еще два месяца на пенсионном счете, а она устала ждать, она написала, что ничего хуже быть не может, хватит, пора уже поставить точку, мама согласилась умереть. Мальчишка так произносил слово «мама»… Через пять минут Полунин спускался вниз по лестнице, прыгая через ступеньку. Зачем я это делаю, думал он на бегу, понимая, что ничего изменить уже нельзя. Но гнал машину так, что визжали покрышки, стонали тормозные колодки и провожали неодобрительными взглядами прохожие.
Конечно, он опоздал, не успел. Профессионально вежливая барышня в белоснежном одеянии, похожая на ангела, выдала ему небольшую урну. Полунин недоверчиво прикинул на вес, как ничтожно мало осталось от сестры. Потом вбежал Арчибальд, нескладный юноша с бледными веснушками на переносице и чуть-чуть рыжеватой шевелюрой. Он увидел урну в руках Полунина и все понял.
Арчибальд пошел в отца. Он совсем не был похож на мать. Ну, разве только, в те моменты, когда сурово хмурил брови. Сестра делала точно также, когда заходила в тупик. Мало что напоминало о родстве Леонида Семеновича и Арчи. Но Полунин его не бросил, испытав нечто вроде ренессанса. Забытые ощущения. Совсем как тогда, когда Светлана пришла к нему за помощью.
Дурни из наружки поджидали в машине у подъезда. После того, как они потеряли его из виду на рынке, им, должно быть, досталось от начальства. Их было только двое. Жандармы курили, пуская дым через опущенные стекла, не слишком заботясь о маскировке.
С самого начала Полунин отдавал себе отчет, что выходка с побегом из-под присмотра может навлечь на него множество бед. Но он хотел добиться реакции.
До машины жандармов оставалось еще метров пятьдесят. В теле ощущался легкий мандраж. Все-таки нельзя было предсказать, на что способны эти костоломы. Опыт общения с силовыми структурами подсказывал, что уважения к сединам они не питают. А он уже не в той форме, чтобы дать достойных отпор двум здоровякам. В драке мало пользы от ежедневной утренней гимнастики для поддержания формы. Он рисковал, но рисковал осознанно и с удовольствием. В конце концов, терять уже нечего. Сколько на счете осталось? Хватит лет на пять-семь жалкой пенсионерской жизни. Без всякой цели, без всякого смысла. Да он с тоски повесится раньше, чем закончится срок дожития.
Пора бы им уже выбираться из машины и двигаться навстречу.
Однако жандармы упорно сидели и чего-то выжидали, спрятавшись за тонированными стеклами. Полунин не мог разглядеть их лица, но не сомневался, что они внимательно следят за ним. Чего ж им еще надо? Он уже почти дошел до своего подъезда, но ничего не происходило. Удивившись, провокатор свернул к подъезду, взялся за ручку двери и… отпустил. Нет, так не пойдет! Он развернулся на каблуках и направился к машине.
- Мое почтение, молодые люди, - Полунин постучал ладонью по матовому капоту автомобиля.
Ответом ему было молчание. Он приложил ладонь козырьком к глазам, пытаясь увидеть, что происходит в салоне. Щелкнул замок и наружу высунулся водитель, который, видимо, был за старшего.
- Тебе чего надо?
Странно, но в голосе человека в штатском не чувствовалось угрозы.
- Я хочу увидеться с вашим начальником, - ответил Полунин.
***
Как же он радовался, что, по крайней мере, больше не придется торчать в этом ненавистном городе. Хотя и настала та пора, которую местные почему-то называют весной (ну да, теплее и иногда даже не так сыро, как еще месяц назад), но толку. Теперь другая радость - насекомые. Стоило оттаять подвалам, и на свободу устремились миллионы оголодавших комаров.
Говорят, они не залетают выше девятого этажа. Об этом, видимо, забыли рассказать кровопийцам, поселившимся в доме, где находилась ведомственная квартира, в которой поселили Аббасова. Двенадцатый этаж, да. Но каждую ночь майор несколько часов уделял заведомо проигрышной борьбе с назойливо зудящими паразитами, которые атаковали его из темноты. Затем в изнеможении он забывался нервным сном, который прерывался с грохотом первых трамваев под окном.
Использование специальных средств для отпугивания комаров особого эффекта не принесло. Офицеры с петроградской пропиской хихикали: «Их банальной химией не возьмешь! Мутанты! Только танки!». Шутка про танки всегда вызывала общий хохот, поскольку имела определенный подтекст: в самом начале последней пенсионной реформы в городе трех революций едва не зародилась четвертая - на Дворцовую площадь вышло около двадцати тысяч несогласных. Они разбили палаточный городок, требуя отмены закона о пенсионных накопительных счетах. Шибко образованные вдруг сообразили, что их права ущемляют. Внутренние войска пробовали разогнать протестующих с применением брандспойтов. Стоял аномально жаркий август и молодежь, которой на площади было в изрядном количестве, не очень возражала. Тогда в ход пустили слезоточивый газ, но западный ветер понес ядовитый дым в сторону Мойки, где на набережной размещались элитные апартаменты, в которых проживали влиятельные персоны, в том числе, члены городской управы и их семьи. По слухам, у супруги городничего случился приступ, а, может быть, и у него самого. В общем, подполковнику, отдавшему приказ применить слезоточивый газ, не суждено уже было стать полковником. После такого конфуза вернулись к проверенным методам: пригнали пару танков для острастки и дюжину бульдозеров. Палаточный городок смели за каких-то полчаса. Только рваный брезент метался по площади, а усиленные бригады дворников смывали с булыжника пятна крови. Людские потери признали незначительными, вину за жертвы возложили на организаторов несанкционированной акции, которые, как многозначительно намекали официальные представители, не для народа российского радели, а получали деньги от вероломных организаций из-за рубежа. В общем, с тех пор шуточка про химию и танки была в ходу у питерских силовиков.
По ощущениям Аббасова комары были хуже любых протестующих. При первой же возможности, когда стало ясно, что его присутствие более не требуется, он взял билеты на самолет и уже через несколько часов спускался по трапу в аэропорту «Домодедово-II».
За месяцы отсутствия отца Тагир окончательно пошел в разнос, а мать, кажется, опасалась сказать слово ему поперек, поскольку тот из всех законов шариата усвоил только то, что женщина должна во всем слушаться мужчину. «Где он? - прорычал Аббасов; жена плакала, причитала. - Толком скажи, не реви». Тагир не появлялся дома третий день. На телефонные звонки не отвечал. Она искала его по друзьям, но они, мутаржибы, только смеялись, хохотали и говорили, чтобы не мешала мужчине русских кобылок объезжать.
Он сжимал кулаки и молился Аллаху, чтобы сын вдруг прямо сейчас не появился на пороге, потому что в тот же момент Аббасов рассек бы его насмерть тем самым клинком с дарственной гравировкой, который занимает почетное место поверх бухарского ковра на стене.
Опять подключать служебные связи ему совсем хотелось. Хватит с него позора. Сам справится. Мягко отстранив супругу, пытавшуюся его остановить, он пинком ноги вышиб замок с двери в комнату Тагира. Жена всхлипывала, не решаясь переступить порог. Она ни разу не заглянула, пока он копался в вещах сына, пытаясь найти зацепку. Аббасов высыпал на тахту содержимое ящиков письменного стола, но ничего полезного не обнаружил. С каким-то мстительным удовольствием сорвал со стен плакаты, на которых красовался не только трехкратный чемпион мира по боям без правил Магомет Расулов, но и одиозный лидер Второй Арабской Весны Ассад аль Хабин. Сколько раз Аббасов говорил ему избавиться от этой дряни!
Он поинтересовался у жены, в каких клубах обычно гуляет их сын. Жена опять, всхлипывая, произнесла несколько названий. Аббасов записал их в телефон и ушел, не попрощавшись.
Все три клуба находились внутри Садового кольца. Средний счет - на тысячу долларов, и попробуй найти свободное место для парковки. Строгий фейс-контроль. На входе в «Мадрид» непонятливый охранник преградил Аббасову дорогу, но был моментально сбит с ног подсечкой и для верности припечатан локтем в солнечное сплетение (будет лучше разбираться в клиентах). Пока второй детина соображал, как поступить, майор вытащил служебное удостоверение и сунул ему под нос.
Бармены скользили вдоль стойки, не останавливаясь ни на минуту. Даже наливая порцию заказанного напитка, они продолжали подергиваться в такт дикому шуму, который волнами раскатывался от мониторов, расставленных по всем углам. Неужели это можно считать музыкой? Аббасов метался вслед за ними, показывал фотографию сына и надрывал связки, перекрикивая окружающий хаос. Ни один из официантов не смог ответить ничего путного. Даже если бы сейчас Тагир находился тут, пришлось бы кружить много часов, прежде чем отец столкнулся бы с ним.
Его похлопали по плечу. Аббасов обернулся. Трое крепких ребят переступали с ноги на ногу. Вероятно, приятели тех, что стояли на входе. Скорее догадался, чем расслышал, что они просят его покинуть клуб. Нам не нужны лишние проблемы, по-рыбьи прошлепали губы главного. За их спинами зловеще сверкали вспышки стробоскопов. Апокалиптическая картина живо напомнила ночную бомбардировку Цхинвала. И он отступил. Все равно не было смысла тут оставаться. Хотя ему очень хотелось напоследок выкинуть какой-нибудь номер, чтобы эти бараны надолго его запомнили.
Ночь уже глодала Москву, но яркие мерцающие пятна искусственного неонового света уверенно держали оборону. Аббасов вытряхнул из мятой пачки сигарету, размял пальцами и сунул в зубы. Нащупывая в кармане пиджака зажигалку, оглянулся, чтобы окинуть взором очередь, выстроившуюся на входе в «Мадрид». Масса колыхалась, взрывалась девичьим визгливым смехом и конским ржанием половозрелых ухажеров. Не лица, а маски. Из-за искусственного освещения - заострившиеся и гладкие черты, словно у манекенов. Он уже хотел отвернуться, когда среди раззявленных рыл заметил знакомое. На ходу бросив себе под ноги так и не зажженную сигарету, Аббасов потянулся через неплотные ряды. Кончики пальцев скользнули и сорвались, но, оттолкнув пару мешавшихся юнцов, он вцепился в руку, как клещ (на предплечье обязательно останутся синяки, и поделом!). Похоже, Тагир даже не понял, что происходит. Пытался вырваться, но куда там. Аббасов с силой потянул на себя. Вокруг было шумно, однако он услышал (или почувствовал), как трещит по швам дорогая итальянская куртка, произведенная в Китае или вовсе в Бангладеш. Туземцы не даром имели свой кусок хлеба с водой - нитки выдержали.
Майор выдернул сына из очереди, не обращая внимания на вялую ругань и протесты. Тагир растерянно моргал и, кажется, не верил своим глазам. А отец выждал несколько секунд и молниеносным движением, похожим на бросок кобры, вцепился ему в загривок и резко пригнул. «Что ж ты делаешь, шакаленок», - прошипел он ему в ухо на ногайском. Сынок беспомощно рыпался из стороны в сторону, но уйти от захвата не мог. В таком унизительно покорном положении Аббасов потащил его вдоль ряда машин, стоявших на парковке. До чего мать довел! Майор костерил сына на родном языке, временами в бессильной злобе переходя на русский мат. Тагир издавал звуки, отдаленно напоминающие скулеж, чем только сильнее выводил Аббасова из себя. Их провожали испуганными взглядами, но никто не заступился за парня. «Хороших ты друзей себе нашел, сынок, надежных», - вставил майор.
Белый спортивный Audi Тагира нашелся в самом конце стоянки. Швырнув сопляка на капот, майор навис над ним, сложив руки за спиной. Эта поза могла бы показаться безобидной только тем, кто не знал Аббасова. Руки спрятаны, чтобы случайно не совершить то, о чем придется пожалеть. Он заговорил нарочито ровным голосом: «Завтра ты заберешь документы из Академии. Раз считаешь себя мужчиной, докажешь делом! Напишешь рапорт о переводе. В пограничных войсках вечно не хватает бойцов. У меня есть знакомые на китайской границе - пойдешь к ним сержантом на заставу. Отличный шанс проявить себя с лучшей стороны. Понял?».
По-прежнему согнувшись, Тагир облокотился на бампер. Он шмыгал носом, исподлобья косился на отца и что-то бормотал себе под нос. Отец предложил ему высказывать возражения прямо сейчас, если таковые имеются. Тот помотал головой.
У Аббасова зазвонил телефон. Вызывали со службы. Он снял трубку, выслушал срочное сообщение. «Что?» - переспросил он. Ему подтвердили информацию. На раздумья ушло несколько секунд, после чего майор распорядился немедленно доставить объект в Москву. «Повезло тебе, Тагир. Завтра мне не до тебя будет. Но не обольщайся, отслужить свое тебе придется», - пообещал он.
Отобрав ключи от Audi, Аббасов затолкал сына в свою машину и повез домой, где их обоих заждались.
11
В час, отведенный для вечерней прогулки, уже совсем без сил, еле продирая глаза, Молчун все-таки заставил себя подняться на площадку для курения. Прижался лбом к решетке, всматриваясь в дрожащий горизонт, расцвеченный янтарем, и потянул носом прохладный бриз, солоноватый на вкус. Если все время проводишь в камере или под водой, трудно заметить смену времен года. Хотя ветер то и дело норовил запустить ледяные щупальца под одежду, глядя на повеселевшие волны, которые беспечно соревновались наперегонки, хотелось верить, что тепло уже не за горами.
Других заключенных, выбравшихся на перекур, было не больше десятка. Они толпились на противоположной стороне площадки, которая уже спряталась в тени. Вспыхивали и гасли тлеющие огоньки, успевая на короткий миг выхватить из темноты губы и ноздри курильщиков. От подозрительно притихшей компании отделилась фигура и направилась в сторону Молчуна. Он осмотрелся по сторонам - ни одного охранника в поле зрения не наблюдалось. Молодой человек приготовился дать отпор, однако это оказался всего лишь Леха, который прислонился спиной к ограде, глубоко затянулся и отправил окурок в последний полет. Оба проводили взглядом яркую точку, потерявшуюся на фоне солнечных бликов, играющих на гребнях темной воды.
- Нечасто тебя теперь видно.
Молчун согласно кивнул.
- Ну и видок у тебя, друг. Все время вниз гоняют?
Он провел ребром ладони по горлу, показывая, как его уже достало погружаться.
- Суки, что тут скажешь, - с пониманием покачал головой Леха. - Тому корешу тоже досталось.
Проблемы зачинщика драки Молчуна волновали слабо.
- Эх, я тут тоже заколебался вокруг бура танцевать. А в бригаду к вам не берут.
Леха помолчал, пытливо изучая его профиль.
- Я чего хотел сказать-то, друг. Мужики хоть и не доверяют тебе - тут уж, извини, ничего не попишешь, - но лезть к тебе не станут. Принято общее решение, что ты не фраер, а раз так, то и трогать тебя западло.
- Радость-то какая.
- Ты не язви, а слушай дальше, Молчун. Они тебя не тронут - это хорошо, конечно. Но тот бугай… В общем, тебе нужно держаться от него подальше. Он ведь с тобой не закончил и не успокоится, пока не доберется до тебя. Сечешь?
- Стараюсь, - ответил Молчун и сплюнул через прутья.
До сих пор ему везло - не выпало ни одной общей смены с обидчиком. Хотя он подозревал, что дело не в везении, а в том, что кто-то позаботился об этом, и Молчун готов был держать пари, кто именно. Однако в любой момент все может измениться. Достаточно начальнику охраны сунуть свой нос в рабочий график.
- Послушай моего совета, парень. Если не планируешь загнуться, действуй первым. Как только представится возможность. Главное - не сомневайся! Никто не станет вмешиваться или мстить. Это ваше с ним дело. Ты, главное, не медли, понял?
Молчун попросил у Лехи сигарету и прикурил, пряча огонь от ветра в ладонь.
Лежа в барокамере, находясь где-то на нейтральной территории между сном и бодрствованием, Молчун старался не провалиться во мрак. Он боялся спугнуть летучий образ девушки с карими глазами. С тех пор, как ему посчастливилось побывать в карцере, она не приблизилась ни на дюйм. А лекарства у него не осталось.
Как рассказал Кусто, сброшенный Молчуном флакон с таблетками нашел кто-то из охранников и догадался отнести ротмистру. Карпов наморщил лоб и отправился за объяснениями в лазарет. Фельдшер, так и не протрезвев, вздыхал и охал, напрягая память. В конце концов, он радостно назвал имя оператора водолазной бригады, и возмущенная делегация из двух человек отправилась трясти Кусто, который только-только успел прилечь после очередной смены. Выслушав эмоциональную тираду командира, в которой самыми приличными словосочетаниями были «сухопутные крысы» и «слепая задница», Кусто признал себя ротозеем. Начальник охраны распорядился впредь никому не выдавать лекарства без его, Карпова, личного распоряжения. Врач с важным видом согласился с разумными предложениями по оптимизации работы лазарета, на что ротмистр резко отрезал: «Это не предложения, а приказ». Эскулап и здесь возражать не стал. Напоследок Карпов пригрозил, что еще одна такая оплошность и он спишет Кусто на берег. «Так что извини, я тебе больше ничего достать не могу», - развел руками оператор. Молчун поблагодарил его за лишние хлопоты и сказал, что извиняться не нужно.
Теперь он больше всего опасался, что прогресс в его состоянии не просто остановится, а повернет вспять.
Молчун почти заснул, уткнувшись носом к стене, когда за спиной послышалась возня на соседней койке, и раздался надсадный шепот Лехи:
- Эй, ты спишь?
Идиотский вопрос заставил Молчуна вздохнуть. Он перевернулся на спину.
- Нет, не сплю.
- Это хорошо, - по голосу почудилось, что Леха улыбается.
Что ж тут хорошего, если вставать через несколько часов, чуть не вырвалось у Молчуна.
- Тут вот какое дело… Ты про поселенцев что-нибудь слышал?
Вопрос застал его врасплох. Поселенцы какие-то. Откуда это, из истории что ли? Впрочем, замешательство продолжалось совсем недолго.
- Поселенцы - это люди, сбежавшие от пенсионной реформы. Они организовали что-то вроде казацкой вольницы где-то в Сибири, - Молчун сам не смог бы объяснить, каким образом нужные фразы, всплывают в его памяти. - Численность их неизвестна. Но самое главное, что каким-то чудом им удается скрываться от властей.
Леха от удивления протер глаза.
- Ну, ты, Молчун, даешь! Откуда только такой поток красноречия! А говорил, не помнишь ничего. Врал, выходит?
- Врать мне не зачем. Я же объяснял, что забыл только то, что касается меня лично.
- Ну, и славно. Так даже лучше - мне не придется долго объяснять. А то я, знаешь, не большой мастер по этой части. Что ты вообще про них думаешь?
С ответом у Молчуна возникли затруднения. Он представил суровых мужчин, заросших бородами, в меховых шкурах из собственноручно убитых животных, с берданками, повешенным поперек груди. Что-то вроде лесного братства. Такие не станут лезть к другим людям с ненужными вопросами.
- А я вот чего думаю, - Леха нетерпеливо поерзал и уселся на койке, свесив босые ноги. - Еще до того, как меня повязали жандармы, один мой старый кореш навострил лыжи, куда подальше из родных краев. Я, дурак, советов его не слушал, так что теперь кукую тут с тобой, Молчун, а мог бы сидеть где-нибудь на завалинке и горя не знать, сечешь? Короче, тот мой дружок решил, что пора ему заканчивать с нашими делишками и податься в поселенцы.
Леха умолк, чтобы удостовериться, какое впечатление произвел. Молчун энтузиазма не проявил.
- Тебя, наверное, интересует, с какой стати кореш мой рассчитывал до них добраться. А дело, Молчун, в том, что он оказался знаком с одним парнем, который уже обосновался у поселенцев. Тот послал ему весточку, как связаться, если он захочет присоединиться. Мой дружок подался в бега, а меня сюда упекли. Жандармы успели бы его еще перехватить, но я держал язык за зубами. Сам понимаешь, брат, кореша сдавать - западло.
- К чему ты это все?
- К чему? А ты прикинь, если и нам с тобой к поселенцам податься.
- Отличная мысль, - серьезно поддержал Молчун. - Сейчас манатки соберем и сразу двинем.
Леха обиженно засопел.
- Зря ты так, Молчун, зря. Ты знаешь, где мы сейчас находимся?
- Вопрос с подвохом? На каторге.
- Дурак ты, я не о том! Как это называется… Широта, долгота… Координаты наши какие?
- Без понятия. До берега - далеко. Вот какие координаты.
- А я времени зря не терял. И выяснил: мы в Карском море, километров семьдесят к северо-западу от острова Диксон. Сечешь?
- И что с того?
- Нам бы до острова только добраться, а там и на материк выберемся. Можно будет и поселенцев найти. Я знаю, они на востоке Сибири. Понял теперь, куда я клоню?
- Отличный план, Алексей. Семьдесят километров - сущий пустяк. Добираться будем вплавь?
- Ты меня за дурачка не держи, - совсем тихо прошептал Леха. - Я все продумал. Нам нужно захватить вертолет!
В темноте раздался приглушенный смех Молчуна - он прикрыл рот ладонью, чтобы не слишком шуметь.
- Во-первых, во время прилета всех заключенных, кроме рабочей смены водолазов, разводят по камерам, - напомнил он. - Во-вторых, для захвата вертолета нужно, как минимум, оружие. Ну, и, наконец, что помешает жандармам встретить нас на материке и прикончить?
Однако Леха был настроен решительно.
- Согласен, план не идеальный, но главное - начать.
Молчун не видел смысла скрывать свой скепсис.
- Спокойной ночи, - сказал он.
- И все-таки ты не спеши с выводами, - попросил Леха.
Господи, подумал Молчун, если ты и правда существуешь, то, похоже, у тебя весьма специфическое чувство юмора, раз ты послал мне такого аббата Фариа.
Взгляд у Кусто был одновременно тревожный и несчастный. Помогая Молчуну облачиться в гидрокостюм и проверяя экипировку тщательнее, чем требовалось по уставу - каждое крепление и клапан он дергал по несколько раз. «Предосторожность лишней не бывает», - любил повторять оператор, но сейчас молчал. Его нервозность передалась Молчуну.
- Что-то случилось? - спросил он.
- Ротмистр приходил. Закатил скандал. Требовал объяснений, почему вы еще ни разу спускались в связке.
- Мы?
- Ты и тот парень, с которым вы сцепились в столовой. Приказал устроить вам двойное погружение.
- И где он?
Кусто кивнул через плечо на дверь в соседнюю комнату.
- Сам собирается. Сказал, ему помощь не требуется.
- Плохо дело?
- Ты не дрейфь, - приободрил он Молчуна. - Я пойду с вами.
Тот замер, продевая руку в рукав костюма.
- Будем спускаться в колоколе, - пояснил Кусто. - Я останусь внутри и буду следить, чтобы никто из вас не начудил.
Дверь в соседнюю раздевалку распахнулась и, пригнувшись, не вошел, а вдвинулся в помещение обидчик Молчуна. Гидрокостюм едва не лопался по швам, плотно облегая могучую фигуру. Он упер руки в бока и воззрился на них сверху вниз. После схватки с охраной его физиономия практически зажила, только вокруг глаз желтели круги - последнее напоминание о лиловых синяках.
- Ну что, готов? - спросил детина и подмигнул Молчуну.
Молчун оглянулся, но Кусто было уже не до них - он готовился к погружению. Все трое проследовали в камеру погружений, где их встретил второй оператор и помог по очереди забраться в водолазный колокол, из-за своих больших габаритов больше похожий на батискаф.
- Поднимать вас буду быстро, так что сразу пристыкуюсь к отсеку декомпрессии, - предупредил оператор и, не дожидаясь ответа, исчез.
Колокол качнуло, зашипел воздух в клапанах и начался спуск.
- Работаем на глубине примерно семьдесят метров, - начал инструктаж Кусто. - Вы должны осмотреть основания обеих северных колонн. Есть подозрения, что там не все в порядке. Это понятно?
- Да, - ответил за обоих Молчун, пока здоровяк с детской непосредственностью крутил башкой по сторонам.
- Ваша задача - только детальный осмотр. Никакой самодеятельности, если что - ремонтом займутся другие. Я буду наблюдать отсюда и в случае необходимости координировать ваши действия.
Давление внутри колокола нарастало.
Кусто был занят своими мониторами. Молчун заглядывал через его плечо, но ничего не понимал в мельтешении разноцветных цифр и прыгающих гистограмм. Его похлопали по спине. Он обернулся и увидел улыбающегося здоровяка. Тот показывал ему отставленный большой палец, мол, все путем, приятель, отлично! Вот только выражение его глаз не сулило Молчуну ничего хорошего.
- Вызывает Колокол! Первый, отвечай!
Первый - это ты, Молчун, говори же. Но перед глазами дрожала фиолетовая муть, а в горле булькали какие-то комки, как бывает, когда не все выблевал, но, к счастью, он не блевал, потому что не дай бог наблевать в маску под водой на глубине семидесяти метров. Сознание никак не прояснялось, и Молчун не мог вспомнить, как правильно шевелить губами, чтобы ответить срывающемуся на крик Кусто.
Почему же так темно кругом? Ах, да… Фонарь ведь разбил здоровяк, когда напал.
- Первый, ты где?! Отвечай, Первый! - не унимался оператор. - Черт бы тебя побрал, Арчи!
Слово «Арчи» озарилось в мозгу яркой вспышкой. К кому обратился Кусто? Кто такой Арчи?
- Я, - просипел Молчун, собравшись с силами. - Здесь я.
- Не молчи, Первый! Что с тобой? Где ты находишься?
Он осмотрелся по сторонам, но кругом по-прежнему клубился фиолетовый мрак. Было трудно определить, даже где находится верх или низ.
- Не представляю, - признался Молчун и откашлялся.
- Что ты видишь?
- Ничего не вижу.
- Плохо. Ты должен возвращаться в колокол.
Нужно заставить себя успокоится. Не для того Молчун выжил, чтобы сгинуть на дне.
- В твоем автономном баллоне запаса воздуха минут на пять, - предупредил Кусто. - Если найдешь напарника, я вытяну вас вместе.
Знать бы только, где его теперь искать.
Хотя Молчун и готовил себя к нападению, здоровяк все равно застал его врасплох. Его силуэт появился справа на самом краю обзора. Он скользил и выгибался, взбивая ластами за собой пенный след, как тюлень или торпеда. Молчун не успел даже вскрикнуть, как тот вцепился одной рукой ему в горло, а другой - над сжатым кулаком блеснуло что-то металлическое - одним ударом разбил фонарь, закрепленный на шлеме молодого человека. В следующий момент Молчун остался один в поглотившей его темноте, как будто ничего и не произошло.
- Первый! Второй! Что у вас происходит? У меня картинка пропала!
- Это он, - прошептал в микрофон Молчун. - Он где-то рядом, но я его не вижу.
- Первый, Второй! Доложите по форме!
- Плохо слышно! Помехи на линии, - весело откликнулся в рации здоровяк.
Под водой повисла гнетущая тишина. Словно боясь спугнуть притаившегося зверя, Молчун нащупал на поясе большой гаечный ключ из ремонтного набора и вытащил.
- Молчун, ты в порядке? - понизив голос, спросил Кусто.
- Относительно. Он мне фонарь разбил.
- Не страшно. Я просто вытащу тебе за «пуповину».
«Пуповиной» водолазы называли шланг, который соединял их с кислородными баллонами в колоколе или наверху. Это была гарантия, что никто из них не попробует сбежать под водой (хотя куда им было бежать?).
Шланг натянулся, и Молчун почувствовал, как его потихоньку потащили спиной вперед. Чутье подсказывало, что расслабляться рано. Сначала был резкий рывок, а затем тяга ослабла и пропала совсем. Он крутанулся вокруг своей оси и увидел перед глазами танцующий обрывок шланга, из которого веселой гирляндой убегали наверх пузырьки воздуха. Внутри маски вспыхнул красный индикатор, и пошла смесь для дыхания из резервного баллона.
- Я отрезан, - сказал Молчун и приготовился встретить смерть.
Он вновь напал на него. Как и в первый раз, здоровяк был стремителен и неумолим. Крепко обхватил Молчуна ногами вокруг талии, выпустил заточку, которая мгновенно пошла ко дну. Невообразимо сильные пальцы сдавили горло, дыхание перехватило, и Молчун захрипел.
- Эй, ты что творишь?! - откуда-то издалека донесся возмущенный голос Кусто. - Второй, я требую немедленно прекратить!
Очертания нападавшего стали расплываться. Молчун вяло сопротивлялся, а потом вспомнил про гаечный ключ, замахнулся и треснул им здоровяка по голове. Но ничего не произошло. Вода погасила силу удара, а сил у него и так было немного. Нападавший лишь на пару секунд отвлекся от горла Молчуна, чтобы вырвать гаечный ключ и отправить его на дно.
- Я тебе сейчас кислород перекрою.
Это Кусто, подумал Молчун. Вряд ли он обращается ко мне, мне и так дышать уже нечем.
- Да мне насрать, старый мудак, - отреагировал здоровяк. - Вырубай к хренам, у меня же аварийка есть.
- Ну, как знаешь, - спокойно ответил Кусто. Прозвучало это зловеще.
Уже находясь на грани потери сознания, утратив желание сопротивляться, Молчун заметил, что хватка смерти слабеет.
- Что за х..я?! Эй!
- У тебя нет аварийного запаса, - в голосе Кусто не было ни намека на жалость.
- А ну включай, сука! - завопил здоровяк, отпуская Молчуна. - Убью! Сейчас доберусь и убью!
- Это вряд ли.
Все так же матерясь и угрожая, здоровяк скрылся во мраке, откуда выплыл. Его ругательства постепенно сменились сдавленными всхлипами, а потом, наконец, наступила тишина.
- Может, мне просто всплыть? - предложил Молчун.
- И думать забудь, - отрезал Кусто. - Загнешься, раньше, чем окажешься в декомпрессионной камере. Может, поблизости опора есть?
От напряжения глаза весьма некстати заслезились, но и до этого ничего нельзя было разглядеть.
- Может, и есть, но я не вижу.
- Дьявол! Я пошел за тобой. Оставайся на месте!
А куда я денусь?
Было слышно, как тяжело дышит Кусто, выбираясь из колокола.
- Ты только не дергайся, - уговаривал он Молчуна. - Сейчас, сейчас…
Молодой человек посмотрел на датчик глубины. Оказалось, что он поднялся почти на десяток метров выше расчетной глубины.
- Слышишь меня, Молчун? Не бойся, успеем. Я нашел этого уголовника. Он не мог уплыть далеко от тебя. Мы где-то рядом, понимаешь? Я взял из колокола большой фонарь. Буду подавать им сигналы, а ты вокруг смотри в оба. Понял?
- Да. Сколько мне осталось?
- Я не господь бог, но, думаю, годков сорок у тебя еще есть, - пошутил Кусто. - Готов? Поехали.
Покрутившись на месте, Молчун ничего не заметил, сколько ни старался.
- Не торопись, давай еще раз.
Кусто легко говорить, у него, надо полагать, запаса воздуха с избытком.
Молчун подавил нарастающее раздражение и последовал совету оператора. Он действовал четко и методично, осматривая бездну сектор за сектором, как опытный оружейный наводчик. Заметив слабое размеренное мерцание чуть в стороне и ниже себя, Молчун сначала не поверил своим глазам.
- Погаси! - приказал он.
Мираж пропал. Вновь ничто не нарушало равнодушия стихии.
- А теперь включи!
В той же самой точке, которую он боялся потерять из виду, несколько раз мигнул рассеянный конус света.
- Я тебя вижу, - сказал Молчун, загребая руками и рассекая ластами воду.
Тело второго ныряльщика пришлось затаскивать вдвоем. Голова безвольно болталась из стороны в сторону, но Молчуну казалось, что выпученные удивленные глаза мертвеца все время таращатся на него.
Они сидели друг напротив друга, тяжело дыша. Кусто стащил маску и капюшон, обнажив отполированную лысину, на которой блестели капельки пота.
- Что дальше? - спросил Молчун.
- Придется рапорт писать.
- Расскажешь, как все было?
- А толку скрывать, наверху все равно слышали переговоры.
- Меня опять в карцер запрут?
Колокол дрогнул и пошел вверх.
- С ротмистра станется, но не в этот раз, я думаю. Ты же не виноват, что он попытался тебя убить.
- Спасибо, что спас.
Кусто устало махнул рукой:
- Сочтемся как-нибудь.
- У меня только один вопрос…
- Почему у него не оказалось аварийного запаса воздуха?
- Нет, - смутился Молчун. - Вернее… Да, это, наверное, тоже. Но сначала скажи, почему там, внизу, ты назвал меня Арчи?
- Я еще наверху стравил аварийку, - сказал оператор, обращаясь к застывшему трупу, и замолчал.
Ротмистр Карпов, багровый от гнева, расхаживал взад-вперед по кабинету.
- Что ж вы за козлы такие! - возмущался он.
Кусто и Молчун вытянулись по стойке «смирно» и не решались лишний раз вдохнуть.
- Он же один из лучших водолазов! Кем я его заменю, а?! И на вышке еще успевал по мелочи!..
Провинившиеся почтительно молчали. Начальник охраны подошел вплотную к Кусто и строго спросил:
- Я тебе предупреждал?
- Так точно!
- Как ты вообще допустил! Тебя на что к этим головорезам приставили? Чтобы они друг дружку топили, так что ли?!
- Никак нет!
- Так какого же хрена у меня в отчетности теперь красуется мертвый водолаз? Почему не пресёк?
- Действовал по обстановке! - отчеканил Кусто.
- По обстановке, - передразнил ротмистр. - По обстановке, ты должен был затащить парня обратно, а не перекрывать ему кислород!
- Он был неуправляем.
Начальник охраны схватил со стола стакан с водой и жадно выпил. Багровые пятна постепенно побледнели.
- Короче, жду от тебя рапорт, - сказал он спокойнее.
- Так точно.
- Ты не понял. Рапорт о происшествии - само собой. Но я тебя предупреждал, что спишу на берег. Так что не обессудь. С первым же вертолетом отправишься на материк.
- Так точно.
- Разберемся с нашим юным талантом, - ротмистр повернулся к Молчуну. - Мало я тебя в карцере держал, ох, мало. Теперь каждый водолаз на счету. Так что считай, повезло тебе, а то бы сгноил тебя в карцере. Будешь замаливать грехи под водой. Понял? Вот и хорошо. Далее. Твой сосед по камере давно просится в бригаду. Что о нем думаешь?
Молчун пожал плечами.
- Ты по уставу отвечай, наглец, а то передумаю и в карцер отправлю! - ротмистр опять повысил голос.
- Заключенный Федотов может справиться.
- Как назло, инструктор застрял на большой земле, - рассуждал начальник охраны вслух, с сомнением прищурившись. - А время не ждет. Сможешь своего приятеля натаскать, Кривопятов?
Молчун представил, какое количество глупых вопросов успеет задать Леха, пока он сумеет ему объяснить устройство дыхательного аппарата. Однако не стоило злить отказом ротмистра. К тому же, идея парных погружений с соседом показалась не такой уж плохой.
- Постараюсь.
- И смотри мне! - погрозил ротмистр указательным пальцем. - Еще одна провинность, и я не посмотрю, что у меня нехватка ныряльщиков!
Он еще раз смерил Кусто и Молчуна тяжелым взглядом.
- Проваливайте, чтобы глаза мои вас не видели! А ты, - он задержал Кусто, - до прилета вертолета дежуришь в прежнем режиме. Увольнение - еще не повод отлынивать от работы!
Пока они шли в сопровождении пары охранников по коридору к лестнице на нижние этажи, до них доносился смех ротмистра, радующегося собственной остроте.
Проснулся Молчун резко, не совсем соображая на каком свете находится. Перед глазами еще стоял образ кареглазой незнакомки, которая тянула к нему руки, чтобы вызволить из вязкой трясины. Он почти коснулся ее пальцев. Губы ее шептали, но было не разобрать ни слова. И только за миг до пробуждения, когда стало ясно, что друг друга им не удержать, она тяжело выдохнула одно единственное слово. Вернее, имя - Арчи.
Он не сомневался, что услышал то же имя, которое произнес Кусто. Это могло означать все, что угодно. Материя снов обманчива и тонка. Глупо всецело им доверяться. Мало ли какую шутку задумало против тебя родное подсознание.
Через несколько дней прилетит вертолет и заберет Кусто. После инцидента под водой Молчун больше ни разу не видел своего спасителя - их ставили в разные смены. Молчун ходил чаще обычного на площадку для курения, однако и там Кусто не появлялся. Это было очень плохо, потому что было необходимо многое с ним обсудить.
- И как все произошло? - допытывался Леха.
Каторжане поголовно подозревали, что Молчун хитростью укокошил своего недруга, ведь победа в открытом поединке ему очевидно не светила. Эта версия была ничем не хуже любой другой, отличной от правды. Поэтому он предпочитал многозначительно уходить от ответа.
- Вот не зря все-таки тебя Молчуном прозвали. Слова из тебя не вытянешь!
- Методичку лучше почитай.
Между ними на столе лежало распадающееся на страницы пособие по подводной охоте.
- Книжка от меня не убежит, - отмахнулся Леха. - Мужики говорят, что старину Кусто рассчитали. Отправится домой с первой пташкой. Его ведь списали из-за этой истории?
- Возможно, - пожал плечами Молчун.
Сокамерник хмыкнул, без энтузиазма повертел в руках методичку, но все-таки начал читать, водя по строчкам грязным пальцем. Это движение выглядело чересчур театральным. Может, просто изображает? Молчун открыл «Графа Монте-Кристо», тоже попробовал читать, но буквы не желали складываться в слова. Он отложил книгу в сторону и стал наблюдать за Лехой.
- Ты про побег всерьез говорил?
Леха с укоризной посмотрел поверх брошюры.
- Среди бела дня на такую деликатную тему лучше говорить тише, - строго сказал он.
- То есть, ты не шутил, - понизил голос Молчун.
- Такими вещами не шутят. Мы же тут загнемся ни за грош. Чего ждать?
Леха вполне мог оказаться подсадным провокатором. Однако терять Молчуну уже было нечего.
- Пробиваться к поселенцам, мне кажется, неплохая идея. Если им столько лет удается скрываться от властей, нас это тоже устраивает. Верно?
- Предположим, что так, - согласился Молчун. - Но почему ты доверился мне?
- Ты, хоть и с прибабахом, Молчун, но парень не гнилой, как я погляжу. Ты же… Не знаю даже с чем сравнить… Во, чистый лист бумаги! Сам еще не знаешь, кем тебе быть.
- Ну, хорошо. Допустим, мы окажемся на смене, когда появится вертолет. Но нам точно понадобится еще один сообщник.
- Зачем?
- Чтобы выпустил нас из декомпрессионных камер.
- И кто же на такое согласится? - с сомнением произнес Леха.
- Кусто. Мне кажется, он поможет. Мне бы с ним только встретиться. Ты же на вышке всех знаешь. Это можно как-то организовать?
Молчун постоянно озирался по сторонам, опасаясь, что их могут подслушивать.
С момента окончательного решения бежать он не мог избавиться от чувства тревоги и даже страха. Каждую ночь его настигали приступы панического ужаса, Молчун до судорог в пальцах сжимал край одеяла. Представлял, как с лязгом распахивается дверь, в камеру врываются потные охранники, закованные в броню, с оскаленными зубами, хватают его и тащат по коридорам в карцер, где он в итоге подохнет, больше ни разу не увидев солнечного света. И лишь на прощанье до него донесется приглушенный рокот вертолета, тяжело поднимающегося со взлетной площадки, чтобы унести в металлическом чреве скованного наручниками Кусто. В итоге он проваливался в неспокойную, прерывистую дремоту, через которую постоянно слышал мерный храп Лехи, которого беспокойство, видимо, обходило стороной.
- Плохо выглядишь. Ты спишь вообще? - участливо спросил Кусто.
Оператор стоял к нему спиной, прислонившись к решетке, разделяющей их. На прогулочной палубе никого больше не было. Одному богу известно, чего стоило Лехе все так ловко устроить.
- Мне снова нужна твоя помощь, - проигнорировал вопрос Молчун.
- Не скажу, что я сильно удивлен.
- Я хочу бежать отсюда.
Кусто обернулся.
- Предлагаешь мне опять подставить свою голову?
- У тебя однажды уже нашлись причины вступиться за меня. Я их не знаю, но уверен, что они были. Ты знаешь про меня больше, чем говоришь. Я даже не совсем уверен, тот ли ты, за кого себя выдаешь.
- Ну и шутки у тебя, - рассмеялся Кусто, но, встретив серьезный взгляд Молчуна, умолк.
- Ты спас меня от одного уголовника. Но уже завтра объявится еще кто-нибудь. Только тебя рядом не окажется. Не хочу дожидаться своей участи.
- У тебя есть план?
- Более или менее. Нужно, чтобы нас с Лехой поставили на смену во время прилета вертолета. Охрана будет занята, загоняя остальных за решетку. А ты выпустишь нас наружу.
По глазам Кусто было видно, что идея ему не слишком понравилась.
- Во-первых, меня к вам не подпустят. С вами теперь может работать только Карл, второй оператор. А я должен буду стоять на взлетной площадке, смиренно ожидая посадки.
- Придумай какой-нибудь повод спуститься вниз. Отвлеки Карла или… Не знаю… Выруби его!
Молчун и сам понимал: детально продуманного плана у него нет. Но он чувствовал, что преодолел определенный рубеж. Отступить теперь - ничем не лучше, чем сгинуть при попытке к бегству.
- Если мы даже решим эту проблему, - Кусто по-прежнему сомневался в успехе предприятия, - насколько ты доверяешь своему приятелю?
- Мне не остается ничего другого, как положиться на него.
Кусто покачал головой.
- Как вы рассчитываете добраться до вертолета, а затем еще и захватить его?
- Мы можем взять заложника, - предположил Молчун.
- Для этого, как минимум, нужно оружие.
- Я рассчитывал, что в этом нам тоже поможешь ты, - он опустил глаза.
Его собеседник издал странный звук. Не сразу стало понятно, что Кусто сдержанно хихикает.
- Недаром говорят, что наглость - второе счастье, - сказал он. - Тебе не кажется, что ты требуешь от меня чуть больше, чем это в принципе возможно?
- Кажется. Но я уже сказал: другого выхода у меня нет.
- Что ж, - Кусто погладил лысину, - придется брать в заложники ротмистра Карпова.
После многократного обсуждения и уточнения деталей, они пришли к выводу, что более реального шанса не существует. Никто не воспринимает угрозу бунта и побега всерьез, бдительность тюремщиков заметно снижена, а жилой блок ротмистра никем специально не охраняется. Некоторые камеры наблюдения вышли из строя, но черт их знает, какие именно, признался Кусто. Впрочем, это неважно, потому что, когда приходит вертолет, никто за мониторами не следит - все спешат за посылками с большой земли. «А как мы заставим ротмистра выйти?» - усомнился Молчун. Удивительным образом преобразившийся в матерого заговорщика оператор уверенно заявил, что это не самая сложная часть их операции, волноваться нужно о другом. Например, как они будут действовать, когда доберутся до материка. В здешних краях у жандармов, конечно, не хватает людей, но сколотить поисковый отряд силы найдутся, благо что на острове Диксон недавно достроили опорный пункт. Что на это ответить Молчун не представлял и передал слово Лехе.
«Уйдем вглубь от берега на юго-восток, насколько хватит топлива в баках, - поделился тот своими соображениями. - По рации свяжемся с поселенцами, их позывные у меня есть. Потом бросим вертолет. Дальше - пешком до заброшенной базы геологоразведчиков, - объяснил он, тыча пальцем в зеленое пятно между речками Пура и Агапа на карте, украденной у охранников. - Там дождемся связного из лагеря поселенцев, который поведет нас дальше». «Если нас не успеют повязать к этому моменту», - вставил Кусто. Леха возразил, что не за тем они планируют побег, чтобы потом ложиться кверху лапками, и, к тому же, надолго ли хватит энтузиазма у жирдяев в форме, ведь бегать по тундре за беглыми преступниками - не пикник с шашлыками. Они найдут брошенный вертолет и успокоятся. Радостно рапортуют начальству, что мы сгинули в тундре, потому что до Норильска нам никак не добраться, а если бы и добрались, то все равно пропали бы, потому что уже лет десять никто в городе не живет. Тех немногих, кто оставался после взрыва на металлургическом заводе и закрытия производства, давно переселили в Красноярск. А больше в здешних широтах податься некуда. Дикий край. Даже китайцы брезгуют брать тут землю в аренду.
Его слова едва ли обнадежили Кусто, но лучших идей все равно не родилось. «Может, заправимся на Диксоне и полетим дальше?», - робко подал голос Молчун, догадываясь, что, скорее всего, сморозил глупость. И не ошибся. «С Диксона мы уже точно никуда не взлетим, - авторитетно заявил Леха, разнесут к хренам собачьим». Молчуну оставалось краснеть, молчать в тряпочку и слушать старших товарищей.
Все вышло даже проще, чем ожидалось. Не успев толком опомниться, Молчун очутился в вертолете. Он смутно помнил, как за прозрачным металлопластиковым корпусом барокамеры появился Кусто, вооруженный пистолетом. Используя в качестве живого щита ротмистра Карпова, они втроем, никого не встретив, беспрепятственно поднялись на взлетную площадку. Увидев их компанию, охранники и вольнонаемные, собравшиеся у вертолета, замерли и затихли. Следуя указаниям Кусто, офицеры побросали оружие на палубу. Леха поднял один пистолет, а остальное отнес в салон вертолета.
Лопасти винта, набирая ход, со свистом рассекали воздух. Леха занял кресло рядом с пилотом и ткнул стволом в бок, подгоняя. Перекрикивая шум, Молчун поинтересовался у Кусто, как они поступят с начальником охраны.
- Он нам больше не нужен, - ответил Кусто и пинком вытолкнул ротмистра на палубу.
Кусто захлопнул люк, и через секунду корпус вертолета дрогнул. Молчун поспешно опустился в кресло, вцепился в подлокотники и посмотрел в мутный иллюминатор, через который увидел накренившийся горизонт и поплывшую под ними вихрастую морскую гладь. Кусто протянул наушники с микрофоном и жестом показал, чтобы молодой человек их надел. В наушниках шум двигателя звучал приглушенно, и можно было спокойно говорить, не крича истошно друг на друга.
- Все прошло гладко, - не до конца веря в удачу, сказал Молчун.
- Это мне и не нравится, - вздохнул Кусто. - Слишком гладко.
Он хотел еще что-то сказать, но тут из кабины появился Леха и попросил Молчуна сменить его возле пилота. Когда парень протискивался мимо, Леха вручил ему пистолет. Устроившись на месте второго пилота, Молчун завороженно уставился на раскинувшееся во все стороны море. На поверхности воды играли лучи солнца, пробивающиеся сквозь рваные облака над головой. Пилот боялся пошевелиться и сосредоточенно держался за штурвал.
Молчун забеспокоился, разобрав в наушниках возню и сопение. Он оглянулся и увидел, что в салоне открыт люк, а Леха выкручивает Кусто руку, в которой зажат пистолет. Молчун рванулся из кресла, но не успел. Каторжник вырвал оружие, крутанулся на месте и ткнул соперника ногой в живот. Кусто попятился назад, но вместо опоры его спина встретила резкие порывы ветра за бортом. Лишь на мгновение в его глазах мелькнул испуг, он попытался схватиться, смешно размахивая руками, и кончиками пальцев даже зацепил края люка, но сил не хватило, и Кусто смирился.
От шока Молчун не проронил ни звука. Он перевел взгляд себе под ноги, где через стеклянный пол кабины виднелось море. Темная точка, в которую превратился Кусто, удалялась навстречу бесконечно рождающимся и умирающим волнам.
12
Радоваться ли тому, что скоро каникулы? Вроде бы конец постылой работе. Но с другой стороны… Как представишь себе эти три месяца откровенного безделья (ну, ладно, не три, а поменьше), так тоска стягивает скулы. Раньше-то дни считала, когда наконец придет лето. Чтобы можно было не думать о пустяках и полдня валяться на пляже, если погода смилостивиться. А вечером Игорь, сменив глухой деловой костюм на белые льняные штаны и белую льняную же сорочку, просто так, без повода, вдруг вручит беззастенчиво роскошный букет немыслимых роз, сгребет в охапку, посадит в машину, и через каких-то полчаса вы уже мчитесь на пределе разумного по шоссе, которое змеиться вдоль берега Финского залива. То и дело сквозь деревья и кустарники в лучах закатного солнца вспыхивает водная гладь слева, а в открытые до предела окна с напором врывается воздух, пропитанный запахами застывшей сосновой смолы и закисающих водорослей. Возможно, кому-то такая смесь и не по вкусу, но не тем, кто родился и вырос в этом городе, который считается морскими воротами или унылой провинцией - в зависимости от угла зрения. А потом их ждет приятное во всех отношениях местечко близко к воде, где есть террасы и обязательно мясо на мангале, а также предупредительные и вежливые официанты, которые молниеносно принесут для прекрасной дамы плед, чтобы она не замерзла, если вдруг с наступлением темноты потянется холодный бриз.
Всего этого больше не будет, Карина. Перестань травить себе душу.
А еще прогулки с Арчи. Была у них такая традиция с незапамятных времен: каждое лето они хотя бы один раз обязательно прогуливались всю ночь напролет, нарезая круги и петли по центру города, перебегая от одной набережной до другой, пока мосты ненадолго свели, чтобы пропустить поздних (или ранних?) автомобилистов и пешеходов. У них не было определенного маршрута. Они просто брели, куда ноги ведут, и беззаботно болтали обо всем на свете, иногда вспоминая свои детские и подростковые шалости, ссоры и примирения, а в другой раз - обсуждая качественные отличия пива в банке, бутылке и в розлив, в баре. Обязательно речь заходила и о книгах - самая благодатная почва для скрещивания копий, ломания шпаг и метания камней в вытоптанные огороды. Арчи, по большей части, был равнодушен к отечественной литературе, а некоторых ее представителей и образцы их творчества с большим удовольствием отправил бы в топку. Трудно было удержаться и не поерничать по поводу его англоязычного перекоса. «Смотри, - говорила Карина, - ты же все равно читаешь их на русском. А вдруг переводчики сильно постарались? Откуда тебе знать, достойные ли это произведения на самом деле?». «Оттуда», - огрызался Арчи, а потом засел за английскую грамматику, и очень скоро ей пришлось отказаться от шуток, поскольку он стал читать книги на языке оригинала. «Но Достоевский! Толстой, в конце концов!!!» - беспомощно восклицала Карина, а он смотрел на нее с нескрываемым сочувствием, вынуждая на секунду усомниться в непререкаемости хрестоматийных авторитетов. Поговорим лучше на менее взрывоопасную тему, решали они сообща и сворачивали в знакомый подвальчик на Конюшенной, где вновь начинали спорить - на сей раз по поводу того, какой напиток наиболее подходит сегодняшней ночи, после чего Арчи объявлял, что тут вам не матриархат какой-нибудь - как он сказал, так и будет, а затем протягивал продавщице деньги и тихо просил бутылку красного сухого вина, которое больше всего любила Карина и которое сам, судя по кривой улыбке, не очень выносил. Почему-то всегда оказывалось, что штопора у них нет, хотя каждый год они вроде договаривались, что уж больше его не забудут. Арчи со значением демонстрировал указательный палец и, кряхтя, проталкивал пробку внутрь бутылки. Вино они распивали маленькими глотками прямо из горла. Как плебеи. «Ничего никак не плебеи», - возражал Арчи.
И этого тоже больше не будет. Никогда.
- О чем задумалась?
Она вздрогнула и подняла глаза на вошедшую в комнату Катьку. Сестра щеголяла рискованной мини-юбкой и коротким кожаным жакетом. И грудь как-то заметно увеличилась. Газет старых, что ли, в лифчик напихала?
- Ты, я вижу, опять на гулянку собралась.
- Ага, - веснушки вокруг переносицы забавно сморщились. - Осуждаешь?
- Толку от моих осуждений. Все равно ж пойдешь, коза.
- Пойду. А ты так и будешь тут сидеть и киснуть?
- Да как-то непохоже, что у меня есть большой выбор.
- Так пошли со мной, - предложила Катька.
А ведь не такая плохая идея, как может показаться на первый взгляд. Не старуха же, вполне молодая женщина, хотя уже и не обойтись без определенных косметологических процедур. Красота увядает, и ничего с этим не поделаешь. Пока незаметно, но лет через пять про Карину начнут говорить, что она неплохо сохранилась для своих лет, а потом будет только хуже. Если вдруг не свалится на голову такое счастье, как порция сыворотки. После расставания с Игорем на подобную милость судьбы рассчитывать не приходилось.
Она представила шумных друзей сестры, которые веселятся, смеются и украдкой бросают сочувственные взгляды, думая о том, что вот не дай бог так же вляпаться. Нет уж! Лучше дома удавиться от скуки, пялясь в ящик.
- За предложение спасибо, но мне еще нужно подготовиться к урокам.
Сестра уговаривать не стала, хотя и повела недоверчиво плечиком, тряхнула на прощанье рыжим хвостиком, собранным в пучок на затылке, и усвистала развлекаться. Карина закрыла за ней дверь и пошла на кухню готовить ужин для отца, который в последние дни приходил совсем без сил и в плохом настроении.
Катька вернулась около полуночи. На щеках пылал румянец, глаза блестели. От нее буквально волнами расходились жар и энергия, приправленные легким запахом дорогого алкоголя и чего-то еще. Она много смеялась и щебетала о всяких пустяках, заставив даже отца оторваться от просмотра ночного выпуска новостей. Перед тем, как уснуть, Катька попросила побыть с ней - как в детстве. Карина подоткнула ее одеяло и присела рядом. Сестра вдруг посерьезнела.
- Можно я у тебя кое-что спрошу? - она накрыла ладонь Карины своей. - Ты только не злись.
- Все равно же не отстанешь.
Ей потребовалось какое-то время, чтобы собраться с духом.
- А вот скажи, что такого было в твоем Арчибальде, что ты по нему до сих пор сохнешь?
Карина отдернула руку.
- Ты себе что позволяешь! - возмутилась она.
- Так и знала, что разозлишься. Я же не хотела обидеть!
- Слова бы хоть подбирала, дурочка! Что за глупость такая - «сохну»?
- Я же вижу.
- Это по-другому называется.
- Как?
- Не знаю.
Обычно она была откровенна с Катькой. Но они редко вдавались в детали личной и уж тем более интимной жизни. Старшая сестра не лезла к младшей с нравоучениями, а та не доставала ее расспросами о том, как правильно себя вести с мальчиками. Карина придерживалась той точки зрения, что лучше учиться на собственных ошибках, чем копировать чужие.
- Мне сложно подобрать правильные слова. Не все можно объяснить. Да и не нужно, наверное.
- Но ты его любишь?
- Кого?
- Арчибальда, конечно.
Иногда кажется, что чем моложе человек, тем чаще задает бестактные вопросы. Абсолютные чемпионы в этой сомнительной дисциплине - маленькие дети. Но и девицы без царя в голове стараются не отставать.
- Люблю? - смутилась Карина. - Наверное. Как друга, как брата.
Катька фыркнула.
- Тебе повезло, что ты не Пиноккио. А то у тебя сейчас вот такой нос вырос бы, - она показала какой.
- А кому-то стоит язык подрезать, чтобы меньше болтала, наглая рыжая морда, - отрезала Карина и щелкнула сестру по носу.
- У-у-у, вредина, - притворно обиделась Катька.
- Это у нас с тобой семейное, знаешь ли.
Теперь она все реже вспоминала о маме. Боль давно ушла. Иногда Карина даже не могла точно припомнить ее черты. Хорошо, что в отцовской комнате сохранились фотографии. Только они и помогали восстановить образ матери.
После смерти матери Арчи Карина старалась поддержать друга, говорила, что все понимает, что все пройдет. Но одними словами не поможешь. Да и ситуация другая. Ее мать унесло случайное осложнение после родов - слишком высокая плата за вторую дочь. Карина была слишком мала, чтобы всерьез горевать. У Арчи же мать, можно сказать, забрали. Жестоко и бесцеремонно. До того момента Карина весьма умозрительно представляла, что кроется за словами о всеобщей социальной справедливости. И эта боль, Карина чувствовала, оставалась с ним до самого конца. Боль и гнев.
Отец никогда не винил Катьку в том, что произошло, однако некоторая дистанция чувствовалась. Заниматься с младшей сестрой по большей части приходилось Карине. Впрочем, она была только рада этим заботам. В такие минуты она считала себя маленькой хранительницей домашнего очага. Ей нравилось, как папа с благодарностью и одобрением смотрел на нее, когда приходил с работы, а дома его ждали ужин и две аккуратные девочки, сделавшие домашние уроки.
Арчи любил приходить к ним в гости. Они вместе возились с Катькой, и у него становилось такое серьезное и взрослое лицо, как будто это действительно их общий ребенок. Но особенно довольным он выглядел при папе. Наверное, это происходило неосознанно. Арчи прямо светился и старался изо всех сил, чтобы отец Карины обратил на него внимание. Наверное, в такие моменты ему казалось, что у него есть полноценная семья, а не только странная, нелюдимая мать.
Когда в школе им вслед неслось «жених и невеста», Карина старалась ничем не выдать своего удовольствия. Могло ли такое не нравится девочке? Тем более, если рядом с ней шел один из самых видных мальчиков в школе. Но Арчи хмурился и краснел. На то он и мальчик, тут ничего не попишешь.
В переходном возрасте Арчи увлекся теми делами, которые трудно обойти стороной подростку мужского пола: сигареты, алкоголь и прогулки в сомнительной компании по мрачным закоулкам. Иногда Карине с ужасом казалось, что они больше никогда не смогут общаться, как прежде. От этого ей становилось нестерпимо больно. Ведь у нее в тот период в голове роились совсем другие мысли. Созревание, грудь топорщится и вообще… Это сейчас ей понятно, что она больше напоминала гадкого утенка - непропорционально длинные руки и ноги, неизвестно зачем резко вытянувшиеся. Нескладная походка и прыщи, куда ж без них. Но она все равно строила Арчи глазки и мечтала о том, как они останутся, наконец, в укромном месте наедине. Он же вел себя так, будто ничего не замечал и замечать не хотел. Вечерами Карина роняла на подушку соленые слезы, а Арчи продолжал носиться, задравши хвост, с дворовыми приятелями.
Тогда не потеряли друг друга.
А потом Карина расцвела. В выпускном классе знаки внимания со стороны молодых людей заметно старше ее она воспринимала уже как должное. Арчи метал взгляды-молнии и явно был намерен испепелить каждую особь мужского пола, оказавшуюся с ней рядом. Не без злорадного удовольствия она отмечала, как он стискивает зубы, но держала себя в руках. Хватит с тебя и этого, мстительно думала Карина, отольются тебе мои слезы. К счастью, ей хватило ума не улечься в койку с первым же ухажером, потому что страждущих было слишком много, чтобы каждому оказывать такую честь. Закончив школу на «отлично», она поступила в Университет на исторический факультет. Сокурсницы, даже далекие от идеалов красоты, много и с удовольствием обсуждали, как, с кем, когда и сколько раз. Карине оставалось многозначительно закатывать глаза, давая понять, что уж у нее-то в этом вопросе полный порядок.
Игорь учился на экономическом факультете. На новогоднем студенческом балу Карина протанцевала с ним весь вечер. Он был высоким, так что ему не приходилось, как Арчи, вставать на носки, чтобы казаться рядом с ней одного роста. Игорь был целеустремлен, точно знал, чего хочет, и был лишен того специфического блеска в глазах, который выдает трагичную судьбу. В судьбе Игоря не находилось места трагедии. Начиная со школы, он уверенно шел к поставленным целям. Не пил, что уже само по себе произвело на Карину приятное впечатление, поскольку в тот вечер студенты буквально поголовно перепились (впоследствии она много раз сожалела, что Игорь не выпил свою цистерну спирта в юности). Карина выпила немного шампанского, и пузырьки будоражили молодую кровь. Кружась в паре с ним, она ловила завистливые взгляды сокурсниц. Игорь держался безупречно - красивый, статный, элегантный, вежливый. Он был настойчив, но не груб. Почувствовав его теплые, большие и тактичные ладони на своей спине и талии, Карина поняла, что не хочет, чтобы ее отпускали.
Конечно, это случилось не в первый же вечер. Но уже тогда Карина поняла, к чему все идет. Игорь был терпелив. Красиво ухаживал, был щедр на эффектные знаки внимания. Она купалась в навалившемся счастье. Впрочем, иногда Карина уставала от даже от него. Тогда она звонила Арчи, и они шли в какой-нибудь скромный кабак, как в старые добрые времена. Обычно она называла такие встречи «пятница без тормозов». Арчи делал вид, что ничего не изменилось.
Плохому педагогу ученики мешают, подумала Карина, с тоской обводя взглядом ненавистный класс.
Последние парты оккупировали чернобровые, с угреватой кожей юнцы. Лишний раз к ним лучше было не обращаться, поскольку, во-первых, они не очень хорошо понимали по-русски, а, во-вторых, могли не только при всех послать по матери, но и достать ножи, спрятанные под одеждой. Таких джигитов опасались даже школьные охранники, поэтому вместо положенного досмотра при входе лишь с отеческой улыбкой похлопывали приезжих ребят по спинам. Однажды она написала докладную записку на имя директрисы, где, в частности, обещала дойти до районной управы, если понадобится. Ее пыл заметно остыл после того, как суровая Анна Павловна устроила ей выволочку в учительской на глазах у остальных. Директриса предупредила: чтобы трудиться в школе на благо всех учеников, необходимо принимать определенные правила игры. «Ваша задача как преподавателя - найти решение, не доводя ситуацию до открытого противостояния», - завершила свою отповедь Анна Павловна.
Окончательно Карина сдалась после истории с учительницей физики, которая попробовала взять недосягаемый педагогический Эверест и все-таки включить джигитов в образовательный процесс, но напоролась на активное сопротивление в лице отца одного из них. Сначала физичке предложили скромную взятку за почетную капитуляцию. Однако педагог с двадцатилетним стажем уперлась. Эксперимент закончился для нее весьма плачевно: мстительный папаша подключил своих земляков из жандармерии, после чего на квартире строптивой учительницы случился обыск, в ходе которого были изъяты запрещенные к употреблению и распространению наркотические вещества растительного происхождения. В общем, Карина предпочла за лучшее научить саму себя относиться к группировке на последних партах как к экзотическому панно на стене. Режет глаз и коробит чувство прекрасного, но меньше пахнет, если не трогать. Иногда они, конечно, начинали слишком громко издавать звуки, заменяющие им речь, но даже и с этим можно смириться. Отдельным удовольствием, правда, оставалась расшифровка тайнописи, которую они сдавали под видом контрольных работ и рефератов.
Если уж совсем откровенно, то остальные ученики ушли от них не очень недалеко. Они сносно владели русским языком, но к обучению относились как к скучной повинности. Карина безуспешно искала, чем пробудить их интерес к предмету, а иссушенная и бездушно отредактированная официальная программа по истории в этом деле совсем не помогала. Иногда ей казалось, будто она обращается в бездну без надежды услышать хотя бы эхо. Их волновало только одно: итоговая удовлетворительная оценка, а каким образом - неважно. Они откровенно пользовались тем, что администрация школы не заинтересована в низких оценках, ведь это чревато сокращениями штата, снижением окладов, пенсионных отчислений и т. д.
Со всем этим слабовольным притворством можно было мириться, пока рядом находился Игорь, который поддерживал. Он обещал, что нужно просто перетерпеть какое-то время, а потом найдется хорошее место. Вот увидишь, говорил он, еще несколько лет, пока я поднимусь… Может быть, восхождение по карьерным уступам его и испортило?
Она громко откашлялась и постучала указкой по своему столу, привлекая внимание учеников. Заглянула в классный журнал.
- Запаргалиев!
Самый кучерявый из компании на последних партах дернулся, будто поймал вражескую пулю. Черные, подвижные глаза выстрелили в ответ. Недоумение читалось на изрытом оспинами лице. Выйти из-за парты он не потрудился.
- Запаргалиев, ответьте, пожалуйста, на следующий вопрос: в каком году и с какой целью была проведена пенсионная реформа руководством Российского триумвирата?
Он моргнул несколько раз и разинул рот, но ничего не произнес. Карина сомневалась, что он вообще понял суть вопроса.
- Вы не можете ответить, Запаргалиев?
Запаргалиев живо закивал.
- Ну что ж, два балла. Следующим отвечает, - она сверилась с журналом, - Мансуров.
Тощий высокий парень, которому едва хватало места за партой, отреагировал спокойно и даже улыбнулся, разводя руками, как будто не ожидал такого каверзного вопроса.
- Тоже два балла, - констатировала Карина. - А что нам скажет Садыков?
Садыков, как и его товарищи, не нашелся, что ответить.
- Послушайте меня, детки, - заговорила она ровным, но уверенным голосом, изучая собственные ногти. - Напоминаю вам, что в конце этого года вас ждут экзаменационные испытания, по результатам которых определится, кто из вас сможет рассчитывать на место в вузе. Я знаю, что среди присутствующих нет ни одного человека, кто бы знал мой предмет на «отлично». Если откровенно, то здесь даже тех, кто мог бы по-честному получить «хорошо». Скажу больше: вряд ли найдется среди вас хоть один, способный написать экзамен без посторонней помощи. Но вас, я вижу, это совсем не беспокоит, поскольку вы уверены, что за вас все сделают. Скорее всего, так оно и есть. Вы - избалованные сукины дети, которым насрать на историю, на учебу и вообще на все. Вам насрать на мое мнение и на меня лично, я это прекрасно понимаю. Но я хочу, чтобы вы, кучка жалких говнюков, знали, что и мне на вас глубоко насрать!
Потом будет очень стыдно, что не сдержалась. Она это знала. Да что там, стыдно было уже сейчас. Ребячество какое-то беспомощное. Но - удивительное дело - дети заткнулись. Она удивленно подняла глаза и обнаружила, что все взгляды устремлены в одном направлении. Неужели проняло?
Ученики смотрели на директрису, застывшую в дверях класса. Она разлепила губы:
- Ко мне в кабинет! Живо!
- Ну как же так можно, милочка, - сокрушалась директриса.
Карина ничего не понимала. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Не чуя ног, следовала за Анной Павловной и представляла различные варианты наказания, из которых выговор с занесением в личное дело и публичный расстрел в учительской были не самыми суровыми. Однако, войдя в кабинет, директриса первым делом предложила стакан воды. «Или, может быть, чего-нибудь покрепче?» - спросила она и улыбнулась совсем по-человечески.
Можно ли так ошибаться в людях! Еще недавно она казалась сатаной в юбке. А теперь?
- Простите, - сказала Карина, сжимая между ладоней пустой стакан.
Директриса, как и прежде, заняла свою любимую позицию у окна - спиной к собеседнице, сложив руки за спиной.
- Я все понимаю - стресс, усталость. Ни у кого из нас силы не беспредельны, и к концу учебного года терпения не хватает. Сама, помню, по молодости, сколько раз думала бросить все это. А у вас, как я понимаю, еще и серьезные проблемы на личном фронте.
- Откуда вы знаете? - вскинула голову Карина.
- Деточка, какие могут быть секреты в педагогическом коллективе, вы что! - обернулась директриса и усмехнулась. - Мы же тут одна семья.
Искренности в ее последних словах верилось с трудом, но все начальники любят при случае вспоминать про общее дело. При этом сами никакой неловкости от своего лицемерия не испытывают. В отличие от подчиненных, которым трудно им верить, глядя снизу-вверх.
- Не волнуйтесь, никто не собирается вторгаться в ваши семейные перипетии. Но, уж простите, нам стало известно, что вы расстались с мужем, а это, я знаю, всегда удар, который нелегко пережить. И все же это не повод, чтобы срываться на детях, - добавила директриса чуть строже. - Они и так нервничают перед экзаменами. Поэтому вы должны держать себя в руках. Должны быть сильной, в конце концов!
Карина слушала и покорно кивала.
- Вот как мы поступим: сейчас вы, деточка, пойдете домой и хорошенько отдохнете. Денька три, я думаю.
- Но… ы
- Никаких «но»! - отрезала Анна Павловна и села за свой рабочий стол напротив Карины. - Не волнуйтесь, мы найдем, кем вас заменить.
Желания спорить у нее не возникло. Идея взять короткий тайм-аут показалась ей совсем неплохой.
- Нужно написать заявление на отгул?
- Ах, бросьте, - махнула рукой директриса. - Пустые формальности. Сегодня у нас что? Среда? Вот в понедельник вернетесь, отдохнувшая, с новыми силами, и оформите в бухгалтерии все, что требуется.
- Вы уверены? - засомневалась Карина.
- Абсолютно. Бегите домой, милочка, и не смейте думать о работе!
Направляясь к двери, Карина несколько раз обернулась, опасаясь, что доброе расположение директрисы всего лишь мираж, но та провожала ее приветливым и ободряющим взглядом.
Чудны дела твои, господи.
- Не очень устал? - спросила она отца, когда он разулся, переоделся и устроился за кухонным столом, приглаживая редкие седые волосы на висках. - Есть силы поговорить?
- Я всегда готов, Карина, ты же знаешь, - ответил он.
Взгляд его при этом был такой обессиленный, что Карина почувствовала угрызения совести.
- Прости, пап, но мне больше не с кем это обсудить.
- Я все понимаю, родная, извиняться ни к чему.
Он отодвинул в сторону тарелку с ужином.
- Нет-нет, сначала поешь.
Отец помешкал, но все же взялся за нож с вилкой. Она смотрела, как он ест, и вновь задумалась, правильно ли поступает. Возможно, все ее терзания недорого стоят. Карина, ты совсем избаловалась за годы жизни с Игорем. Привыкла, что все проблемы решаются сами собой. А теперь нужно заново учиться жить самостоятельно. Ну что такого страшного у тебя случилось? Ушла от мужа, ибо оказался подлец (а куда ты смотрела все это время? или наоборот - не смотрела, куда следовало?). Так ведь люди, бывает такое, встречаются, влюбляются, и хорошо еще, если на прощанье не повыдергают друг дружке волосы. Развод - штука неприятная, конечно, но не конец света. А работа… Большое счастье, если она тебе в радость. Но это уже бонус, отнюдь необязательный. Ведь куда важнее, чтобы работа у тебя просто была. Не будет ее, и тебя вскорости тоже не станет. Спасибо закону о социальной справедливости.
- Я хочу сменить работу, - выпалила Карина.
Вилка в руке отца замерла на полпути ко рту.
- Что-то случилось? Какие-то проблемы?
- И да, и нет. То есть ничего такого, чего не было бы раньше. Все то же самое. Тупые и ленивые ученики. Омерзительные коллеги. Но сейчас уже никаких сил терпеть не осталось. Мне кажется, в любой момент взорвусь.
Он слушал ее, задумчиво кивая.
- И ты уже знаешь, чего хочешь?
- Если бы, - Карина вздохнула. - Когда готовила диплом в университете, успела пройти стажировку в государственном историческом архиве. Мне там нравилось. Тебе, наверное, не понять, но было очень интересно копаться в старых документах. Да просто держать их в руках - запыленные, выцветшие… Это такой кайф, который никакие планшеты не заменят.
- Это-то я как раз отлично понимаю, - отец кивнул на стопку старых журналов, пылившихся сверху на холодильнике; у него была традиция каждый вечер после ужина выходить на лоджию, где он обстоятельно выкуривал две сигареты подряд, перелистывая потрепанные номера.
- Не знаю, с чего начать. Само собой, я не собираюсь прямо сейчас бросать школу. Сначала нужно найти новую работу, которая мне подойдет. Но я до ужаса боюсь, что директриса узнает о моих планах. Она меня точно живьем проглотит.
- Ты же знаешь, родная, я тебя всегда поддержу. И готов помочь, насколько это в моих силах. Но в том-то и дело, - отец тяжело вздохнул. - От меня нынче мало проку.
- Ты себя недооцениваешь, - подбодрила его Карина.
- Мне очень жаль, Карина. Не хотел вам говорить. У вас своих забот хватает. В общем, меня отправляют на пенсию. Работать осталось меньше месяца, - он обреченно махнул рукой.
Призрачные сумерки намекали на скорый приход белых ночей.
Заснуть так и не удалось. Сначала Карина лежала под одеялом, наблюдая за прыгающие по потолку тени и прислушиваясь к мерному ходу старинных настенных часов с маятником, которые висели в прихожей. Тик-так, тик-так, тик, так… На соседней кровати сопела Катька, время от времени аппетитно причмокивая во сне. За стеной ворочался отец - скрипели пружины и иногда доносились протяжные вздохи. Карина никак не могла определить, спит он или нет, поэтому старалась лишний раз не шевелиться.
Она осторожно села на кровати. Поднялась, затаив дыхание. На цыпочках, замирая после каждого шага, добралась до прихожей. Здесь ее ждало самое опасное место - старый и весьма скрипучий паркет на полу. Чтобы преодолеть его, приходилось выверять движения до миллиметра. Карине показалось, что она крадется несколько часов подряд. Стоило половице намекнуть на предательский скрип, и она останавливалась, настороженно прислушиваясь. Чем-то это напоминало те времена, когда она тайком от Катьки, пока отец был на ночной смене или навещал бабушку, выбиралась из квартиры, и они с Арчи сидели у подъезда на скамейке, смолили одну за другой сигареты.
Она прикрыла за собой кухонную дверь. Отцовские запасы хранились на верхней полке буфета. Карина вытряхнула из пачки сигарету, наклонилась прикурить над газовой горелкой на плите, предварительно спрятав челку за ухо, чтобы случайно не спалить над огнем. Забралась коленями на стул, прислоненный к подоконнику, и высунулась в окно. Тихонько откашлявшись, она затянулась. Давно забытые ощущения: легкое головокружение, едва заметная щекотка в носоглотке и что-то похожее на умиротворение. Вот ради того, чтобы вернуть остроту этого момента, может быть, и стоило бросить курить.
Первая сигарета закончилась слишком быстро, и Карина достала из пачки следующую, которую старалась курить сдержаннее. Она выпускала дым в темноту и смотрела, как лохматые завитки растворяются под шелест темных деревьев. Она помнила, что когда-то их кроны раскачивались на уровне ниже этажом, а теперь приходилось поднимать глаза, чтобы увидеть верхушки.
Затушив окурок, Карина разогнала ладонью дым, тщательно вымыла пепельницу и точно также на цыпочках пробралась обратно в комнату. Катька мирно спала, уткнувшись носом к стене. Рыжие волосы ореолом рассыпались по белой подушке.
Было около трех часов. Тик-так, тик-так, тик, так… Карина прилегла, не рассчитывая заснуть. Чуть-чуть подташнивало из-за сигарет. Ее накрыли сожаление, стыд и ощущение непоправимого.
Часы продолжали мерный отсчет. Каждый тик и каждый так уносили ее все дальше от момента рождения, от прикосновения маминых рук, от нежности, от Арчи, от первых слез, от Игоря, от счастья или от того миража, который она принимала за счастье. Каждый тик и каждый так приближали ее к неминуемому концу, и это было настоящей мукой.
Карина увидела себя, вытянувшуюся перед старыми настенными часами. Почему-то они стали выглядеть иначе - над головой возвышались совсем древние ходики, с двумя массивными гирями, которые тянули вниз цепочки хода и боя. Маятник мерно отсчитывал секунды. Однако на часах не было стрелок. А потом в зловещей тишине, аккуратно рассекаемой тиками и таками, с треском распахнулась маленькая дверца над циферблатом. В этот момент Карина поняла, что время подчиняется кукушке, притаившейся внутри. Кукушка управляет не только секундами - в ее власти жизнь Карины. Ей осталось столько лет (часов, месяцев, минут?), сколько раз прокричит механическая птаха, лишенная чувства жалости. От ужаса Карина зажмурилась и приготовилась считать. Перед тем, как разнеслось первое ку-ку, она успела подумать, что страшнее: если кукушка быстро умолкнет или если никак не заткнется. «Не надо!» - закричала Карина и проснулась.
Сквозь шторы пробивалось рассветное солнце.
Игорь явно не ожидал ее увидеть.
- Надо было позвонить, - пробормотал он и осмотрелся по сторонам. Кроме них на корпоративной стоянке никого не было.
- Хотела, чтобы ты услышал это от меня лично.
Супруг заметно напрягся. Он облизнул губы. Карина впервые в жизни отметила, что у губы у него чересчур тонкие и совсем немужественные.
- Я подала заявление на развод.
- Развод? - глупо переспросил Игорь.
- Да. Не вижу смысла тянуть время.
- Я понимаю, но думал, мы хотя бы обсудим это как-то вместе, - он замялся. - Зачем же так с плеча рубить…
- Обсуждать тут нечего.
- Ты очень жестока, дорогая.
- У меня был достойный учитель, - съязвила Карина.
- Могу я хотя бы подвезти тебя до школы?
- Во-первых, у меня сегодня выходной.
- Я могу подвезти и до дома.
- А во-вторых, - ледяным тоном продолжила она, - с тобой вместе я теперь отправлюсь только в суд. Запомни это, пожалуйста.
- Умеешь ты донести свою мысль.
Игорь неловко помахал рукой на прощание и залез в машину. Карина отвернулась и не смотрела, как он выезжает с парковки.
Легче на душе не стало, но, по крайней мере, появилась некоторая определенность. Стало ясно, что фантазии бросить работу в школе, принимая во внимание уход отца на пенсию, теперь совершенно несвоевременны. Лучше запастись терпением и силами. Ты просто не имеешь права больше срываться, убедила себя Карина.
Она открыла глаза и вместо привычной ноющей тоски с удивлением обнаружила пробивающееся изнутри желание поскорее подняться, собраться и пойти в школу. Отношение к работе, пожалуй, не претерпело существенных изменений, но теперь она не сомневалась, что нужно делать.
- А ты сегодня отлично выглядишь, - заметила Катька, когда вошла на кухню. - Отдых пошел на пользу?
Карина загадочно улыбнулась и посоветовала сестре не болтать и скорее садиться за стол, пока завтрак не остыл, и вообще негоже, барышня, опаздывать на первую пару.
По понедельникам она ходила ко второму уроку. Карина вышла раньше обычного, чтобы точно успеть. В школу она вошла без пяти минут девять, когда до звонка на перемену оставалось еще не меньше четверти часа. Охранник в гардеробе не сразу кивнул ей в знак приветствия, а сначала несколько раз удивленно моргнул.
В ее классе горел весь верхний свет. Дети сидели за партами, а учительский стол оккупировал Коневский, второй учитель истории, которого она презирала с первого дня знакомства за заискивания перед учениками. Он удивленно посмотрел на Карину.
- Что здесь происходит? - надменно поинтересовалась она.
Коневский оглядел класс в поисках поддержки, но подростки притихли и ждали, чем дело разрешится. Джигиты с последних парт скалили зубы и явно получали удовольствие.
- Здесь происходит урок, - разродился Коневский. - А в чем, собственно, дело? На каком основании вы врываетесь?!
От такой наглости у Карины перехватило дыхание. Она посмотрела на часы.
- Значится, так. Через десять минут у меня в этом кабинете урок с вот этими самыми господами. Потрудитесь освободить помещение от своего присутствия, господин Коневский!
Что за бардак? Даже на несколько дней нельзя отлучиться! Сразу все перепутают с расписанием.
- Вы заблуждаетесь. Это у меня здесь урок.
По классу пронесся одобрительный гул.
- Безобразие! - Карине совсем не нравилось вести себя, как на базаре. - Сейчас я разберусь, и тогда мы посмотрим…
Она хлопнула дверью и направилась в учительскую, выбивая каблуками неровное стаккато. В учительской никого не оказалось. Неужели все на уроках? Придется идти на поклон к Анне Павловне.
Директриса опять стояла у окна и наблюдала за работой дворника во дворе. Она обернулась и строго спросила:
- Зачем пожаловали?
- Простите, что врываюсь без предупреждения, - смущенно заговорила Карина. - Произошла какая-то ошибка. У меня в кабинете Коневский…
- У вас в кабинете? - перебила ее директриса. - У вас нет кабинета, милочка.
- То есть как? - опешила Карина.
- А чему вы удивляетесь? Кабинеты полагаются только преподавателям нашей школы.
- Простите, а кто же, в таком случае, я?
Ледяные пальцы сдавили сердце.
- Вы, милочка, теперь наш бывший преподаватель.
Карина подумала, что сейчас упадет, и схватилась за спинку стула для посетителей.
- Что?
- Мне очень горько признавать это, - сокрушенно покачала головой директриса. - Я отнюдь не сторонница подобных методов. Но вы мне попросту не оставили мне другого выхода. Я должна заботиться о дисциплине в коллективе. В конце концов, дети берут пример с нас! Не думали же вы, милочка, что будете совершенно безнаказанно прогуливать работу!
- Я? Прогуляла?!
- А как еще это называть. Конечно, прогуляли. Причем без уважительной причины.
- Но вы же сами предложили мне отдохнуть!
В глазах директрисы не читалось ни раскаяния, ни сочувствия.
- Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, милочка. Вы уволены. Обходной лист возьмете в бухгалтерии.
13
Леха на удивление хорошо ориентировался на местности. Когда внизу блеснуло серебром довольно крупное озеро, местами скованное льдом, он прищурился и пояснил, что это, наверное, Надудотурку. На берегу есть метеостанция и рыбацкая деревня, сообщил он. Значит, правильный курс взяли. О трагической гибели Кусто оба предпочитали не вспоминать. Леха только невнятно сказал, что тот сам на него напал и не оставил ему иного выхода. Его слова вызвали у Молчуна обоснованные сомнения, но он решил пока оставить их при себе.
На земле Леха быстро спеленал электропроводом пилота, который почти не сопротивлялся и, кажется, вообще был немного удивлен, что его не застрелили. После этого они слили из баков вертолета остатки горючего, предварительно наполнив на всякий случай небольшую походную канистру. Для надежности приборную панель летального аппарата расколошматили прикладами.
С собой в дорогу взяли по дополнительному комплекту теплых вещей, десяток банок тушенки («Больше нельзя, - предупредил Леха. - Двигаться будем быстро, а этого должно хватить») и по пять литров питьевой воды на брата.
Уже стемнело, когда они отправились в дорогу. Леха все время подгонял Молчуна, но иногда останавливался и напряженно вслушивался.
- Они уже близко? - с опаской поинтересовался Молчун.
- Кто?
- Жандармы.
- Жандармы? - Леха рассмеялся. - Нет, эти вряд ли.
- Кого же ты тогда ждешь? Зверей, что ли?
- Они нас сами боятся, брат. А вот народ в здешних местах лихой бродит.
Молчун остановился.
- Пошли, пошли. Не ссы, пробьемся, - успокоил его Леха, похлопав по карабину, висящему поперек груди.
- Сколько всего нам нужно пройти?
- Проводник будет нас ждать через пять дней. А пройти нам нужно километров сто.
Его слова оптимизма не добавили. Молчун поправил лямки рюкзака и прибавил шаг.
В кострище, тихонько потрескивая, остывали угли. Молчун лежал на спине, сжимая вспотевшими, несмотря на холод, ладонями карабин, и смотрел на звезды. Ошметки облаков, подгоняемые сильным ветром, то и дело скрывали мерцающие точки в черном небе. Он прислушивался к звукам в ночи, но различал только шепоты лысых кустарников и слабый рокот речушки, русло которой проходило метров на триста-четыреста севернее того места среди холмов, где спрятался Молчун. Туда ушел Леха после того, как второпях затушил костер. Прижав палец к губам, беглый каторжанин на прощанье дал понять, что нужно затаиться, и исчез. Оставалось только гадать, что же его так обеспокоило, и, хотя Молчун не заметил ничего подозрительного, оснований не доверять звериному чутью сокамерника не было.
Молчун вздрогнул. Он не смог определить направление, но не сомневался, что отчетливо услышал крики людей. А затем раздалось несколько выстрелов. Точно не сосчитать - эхо умножало каждый звук.
Перекатившись на бок, Молчун упер приклад в плечо и до рези в глазах всматривался в темноту. Занятие оказалось совершенно бесполезным, поскольку он лежал на дне ложбины. Чтобы понять, что происходит, следовало взобраться на холм. Преодолевая приступы тошнотворного страха, он полез вверх. Мелкие камни обдирали колени через штаны. Под тяжестью его тела хрустел мох, покрытый льдом.
С вершины Молчун разглядел черную извивающуюся линию речного русла, но все равно не разобрал, что происходит на равнине. Он начал сползать задом обратно в ложбину и тут увидел слева за рекой две яркие вспышки - одну за другой. Спустя несколько секунд долетел слабый треск выстрелов. Молчун инстинктивно вжался в землю, хотя никто, скорее всего, в него не целился. Сердце бешено колотилось, заглушая все прочие звуки. Отталкиваясь одними руками, он продолжал пятиться, моля бога, чтобы никто не услышал, как под ним гремит каменная крошка.
Над головой на вершине холма послышалась возня. Вскинув карабин, Молчун положил палец на курок, но это оказался всего лишь Леха.
- Пострелять еще успеем, - прошипел Леха, отодвигая ствол в сторону. - Собирайся, живо!
Леха закинул рюкзак за спину, помог молодому человеку надеть свой, и они потрусили по ложбине на восток. Молчун старался ступать за ним след-вслед, чтобы не заработать растяжение или даже перелом, но нередко промахивался из-за сгустившейся темноты.
- Кто там был? - преодолевая одышку, спросил Молчун.
- Потом, - отмахнулся Леха.
Они продолжали бежать до тех пор, пока Молчун не повалился без сил на землю. Линия горизонта начала светлеть. Присыпанные снегом сопки медленно проступали из темноты, как снимки на фотобумаге.
- Далеко ушли?
- Не очень. Километров восемь, - предположил Леха.
По ощущениям Молчуна, они преодолели, как минимум, марафонскую дистанцию. Воздух из его легких вырывался с клокотанием. Волосы взмокли от пота и слиплись в сосульки. Леха же непринужденно скалил лошадиные зубы, дышал ровно и размеренно.
- Догоняют?
- Пока не должны. Думаю, на пару часов я их задержал.
Его кривая ухмылка в предрассветной мгле выглядела особенно зловещей.
- Черные старатели, - пояснил он. - Китайцы, кажется. Или корейцы. Черт их разберет, этих узкоглазых.
- Как их сюда занесло?
- Они здесь частые гости.
- А ты откуда знаешь?
- Лет пять назад тут недалеко золотишко намывал. Но бог миловал, тогда с ними не сталкивался.
- Зачем эти гонятся за нами? - недоумевал Молчун.
- Тут, брат, у всех одна забота - еда. Они наткнулись на наш привал и у них разыгрался аппетит.
- Да у нас тушенки осталось только несколько банок. Неужели ради них стоит палить друг в друга?
- Ты не понял, Молчун. Они не за консервами охотятся. Они охотятся за нами.
Сначала он не понял, что имеет в виду Леха, потом понял и не поверил, но, встретив серьезный взгляд, ощутил, как вдоль хребта встают дыбом волоски.
- Да ты не дрейфь, брат. Им сейчас не до нас. Они пока лакомятся своим приятелем, которого я очень удачно подстрелил.
Молчун только успел приподняться на локтях, и его вывернуло наизнанку.
Поднявшись на вершину очередной сопки, они увидели уходящую вдаль, раскинувшуюся вправо и влево, гладкую, словно стол, равнину, на которой одиноко пестрели чахлые кляксы кустарника. Леха остановился, снял с плеч рюкзак и уселся на него верхом. Цокая языком, развернул карту. С досадой поскреб скулу, заросшую седой щетиной.
- А нам нужно вот туда, - махнул он в направлении горизонта, где край равнины сливался с неприветливым небом.
Оба посмотрели назад, откуда пришли. Преследователей видно не было, но вряд ли стоило испытывать терпение фортуны, которая пока с определенными оговорками оставалась к ним достаточно благосклонна.
- Как на блюдечке, сука, - выругался Леха. - Перестреляют, как куропаток.
Молчун с вопросами к нему не лез и ждал, пока старший товарищ решит, как действовать дальше.
- Вот как мы поступим. Ты, пойдешь по краю холмов, в обход. Крюк придется заложить изрядный. Не представляю, сколько мы на этом потеряем. Но на равнине нам точно не выжить. Я позже тебя догоню, а пока попробую запутать следы. Пусть думают, что мы двинули по прямой. Сечешь?
- Тебе виднее.
- Иди так быстро, как сможешь. Никаких остановок! И, смотри, выбирай дорогу там, где твердая земля и нет снега. Справишься?
Возможно, сил у Молчуна осталось и немного, однако по их следам шла банда каннибалов. Подобные обстоятельства сильно бодрят. Так что он согласился бы бежать столько, сколько потребуется. Леха объяснил, где они примерно встретятся через несколько часов, и проверил карабин Молчуна.
- Патроны зря не трать. Стреляй наверняка. Не пытайся убить всех сразу. По одному. Понял?
Молчун забрал оружие и кивнул.
- Если выманим их на открытую местность, у нас появится шанс, - подбодрил Леха.
Двигаясь вдоль склонов, окружающих равнину, Молчун довольно скоро потерял напарника из виду. Бежать было тяжело, но он заставлял себя равномерно переставлять ноги. Что такое второе дыхание, он узнал еще позавчера, а теперь не ведал, какое именно по счету открылось на этот раз. Он гнал от себя мысли о том, чем сейчас занимаются каторжане на вышке. По расписанию, у них, наверное, обед уже давно закончился, скоро - ужин. Это значит, что можно подняться на площадку для курения. Невыносимо захотелось остановится, лечь на землю, вытянуть ноги и затянуться сигаретой. Молчун вспомнил, каким было наощупь тюремное одеяло…
Споткнувшись на ровном месте, он едва не скатился кубарем в овраг, и похлопал себя по щекам, чтобы привести в чувство. Ты сбежал, потому что не выдержал бы больше, сказал он себе. А сейчас должен бежать дальше, чтобы выжить. Жизнь - это бег. Заруби на носу, Молчун. С препятствиями.
Через полтора часа он остановился для кратковременной передышки. До точки, где они с Лехой запланировали встретиться, оставалась около пары километров. Молчун надергал горсть хвои с крошечной елки, которой не суждено дорасти до нормальных размеров. Разжевав зеленые сухие иголки, он запил их парой скупых глотков из фляги.
Опытный и выносливый каторжанин планировал уйти далеко вперед, а потом повернуть назад, чтобы встретить Молчуна. Это было довольно любезно с его стороны. Мог бы ведь дождаться, пока парень сам доковыляет до него. Возможно, Леха волновался, что китайцы доберутся до Молчуна первыми. Почему? Не потому ли, что парень был для него стратегическим запасом мяса? Раньше Молчуну подобная мысль показалась бы абсурдной и дикой. Но не теперь.
Пробежав еще с километр, он перешел на шаг. Молчун первым заметил силуэт товарища, который вразвалку перебирался через склон холма. Он помахал ему, и Леха почти сразу тяжело опустился на землю. Выглядел каторжанин не лучшим образом: кожа блестела от пота, сквозь щетину проступил нездоровый яркий румянец, а кончик носа побелел.
- Годы-то свое берут, - пожаловался Леха, сплевывая между колен тягучую липкую слюну и вытирая губы тыльной стороной ладони.
Молчун сел рядом. Он тоже выбился из сил.
- Сейчас отдохнем немного и пойдем дальше.
Не меньше четверти часа Леха приходил в себя. Молчун наслаждался каждой минутой этого времени. Потом оба поднялись, кряхтя взвалили на себя рюкзаки и сдержанной трусцой отправились в путь. Остановились уже в полной темноте. Леха забрался на холм повыше, улегся на живот и, опершись на локти, приставил к глазам бинокль. Он покрутил головой из стороны в сторону, тихонько насвистывая блатной мотив. Молчун подполз и пристроился рядом.
- Вот они, родимые, - пробормотал Леха.
Он протянул бинокль и показал, куда смотреть. Молчун подстроил колесико резкости и заметил черные фигуры, пересекающие серо-бурый горизонт слева-направо. На таком расстоянии они сильно напоминали пару ленивых тараканов.
- Почему их только двое? - спросил Молчун.
- Что?! - Леха выхватил у него бинокль и несколько минут всматривался в сумрак над равниной. - Сукины дети, соображают, что к чему. Видишь, чего делают, а? Разделились, сволочи. Двое пошли по моим следам, а остальные - по твоим.
- Я старался не наследить.
- Не оправдывайся, брат. Они ж не дураки, не первый год в тундре ходят.
- А сколько их осталось?
- Не знаю, - Леха нахмурился. - Не уверен, слишком темно было. Человек пять или семь. Одного я положил. Вот и считай.
Молчун снял с плеча карабин.
- Не паникуй. Времени, чтобы подготовиться, достаточно, - сказал напарник, отползая от вершины.
Внизу в ложбине они сложили из камней подобие очага и побросали в него собранные поблизости ветки. Леха скептически оценил плоды их труда и сказал, что этого мало, нужно больше. Только после еще двух заходов по окрестностям он остался доволен результатом. Плеснув на хворост остатки горючего, они развели огонь.
- Один рюкзак и спальник придется оставить, - сказал Леха. Он перегрузил свои запасы к Молчуну и сложил вещи таким образом, что при свете костра их легко было принять за туриста на привале. - Мы займем позиции восточнее. Ты устраивайся на том холме, справа, а я буду ближе, слева. Если что, прикрою твой отход, понял?
Следовало его поблагодарить, но Молчун не мог думать ни о чем, кроме того, что через несколько часов ему придется стрелять в людей.
- Да не трясись ты так! Они же тоже боятся. Всем хочется жить. Откроем огонь - они отступят. Надеюсь.
- А если не клюнут? - Молчун кивнул на фигуру возле костра.
- Тогда выиграет тот, у кого хрен тверже! - заржал Леха. - Ты только не торопись. Дождись, пока я начну стрелять. А там уж как пойдет.
Со своего огневого рубежа, глядя поверх прицела карабина, Молчун неплохо видел площадку возле костра. Хотя иногда глаза начинали слезиться, он не сомневался, что сразу заметит, если рядом кто-нибудь появится. Главное - чтобы огонь не потух. Эх, стоило спросить Леху, что делать, если это произойдет. Придется надеяться, что более опытный приятель предусмотрел и такое развитие событий. Молчуну же оставалось четко следовать его инструкциям.
Едва ли прошло больше часа, прежде чем оптимистический настрой начал улетучиваться. Из-за практически неподвижного лежания на холодной земле руки и ноги буквально окоченели. Приходилось постоянно их разминать, стараясь не издавать лишнего шума. А ритмичная пляска огня вводила Молчуна в состояние, похожее на гипнотический транс. Сказывались усталость и голод. Ему мерещилось, что оставленный возле костра куль оживает и двигается - ворочается с бока на бок, словно человек во сне.
Все-таки он ненароком задремал с открытыми глазами и не сразу сообразил, что все началось. В стороне правее и ниже карабин Лехи с грохотом выплюнул сноп огня. Молчун щелкнул затвором и навел прицел на размытые тени. Ходил ли там кто-нибудь на самом деле? Показалось, на самой границе пространства, освещаемого костром, чьи-то пятки с силой упираются в землю, отталкиваясь, уползая в темноту. Молчун, как учили, набрал в легкие воздуха и на выдохе плавно надавил на курок. Приклад ударил в плечо, которое сразу онемело, а уши намертво залепила звонкая тишина. Ослепленный собственным выстрелом, он не видел ничего, кроме пятна костра посреди черноты. Краем глаза он заметил еще одну вспышку справа, чуть дальше, - видимо, Леха сменил позицию. Точно! Нужно двигаться, ведь местоположение раскрыто! Но стоило Молчуну приподняться на корточки, как далеко впереди белыми лепестками расцвели друг за другом несколько выстрелов. Он ничком бросился на землю и услышал, как одна пуля со зловещим свистом прошла где-то высоко над ним, а другая с животным визгом зарылась в грунт. После этого над холмами прокатился преувеличенный эхом треск оружейного залпа. Молчун сполз ниже и сместился в сторону, чтобы выглянуть с бокового склона.
Костер почти потух. Ярко-вишневые угли пульсировали. Глухота внезапно прошла, и издалека донеслись крики на непонятном диком языке. Он поднял карабин. Но в кого стрелять? За спиной зашуршал щебень.
- Можешь опустить оружие, - тихо сказал Леха и одобрительно хлопнул его по плечу. - Еще один готов. Сдается мне, что это был их проводник-разведчик. Так что до утра они вряд ли с места тронутся. А мы пойдем дальше… Эй, парень, ты чего?
Молчун не понял, как очутился на земле. Вроде бы только что стоял, а в следующий миг спина ударяется о жесткую холодную землю, а перед глазами в прорехах облаков вспыхивают звезды. Да что со мной такое? Молчун прислушался к собственным ощущениям, гадая, отчего голова идет кругом и отнялись руки и ноги. Перенервничал? Адреналиновый криз? Когда Леха принялся его ощупывать, у него не нашлось сил, чтобы сопротивляться. Настырные пальцы бегали по нему, словно пара громадных пауков. Молчун застонал от боли, когда они прикоснулись к ребрам с правой стороны. Леха воззрился на ладонь, перемазанную чем-то черным и блестящим, вытер руки о штанину и расстегнул куртку Молчуна. Тот, закусив губу, терпел пульсирующую боль в боку.
- Могло быть и хуже. Легкое не пробито, вроде, вскользь прошло. Но ребра… Надо тугую повязку сделать.
Доверившись Лехе, Молчун, превозмогая дурноту и слабость, подумал, что нужно не забыть поинтересоваться у рецидивиста-каторжанина, где тот научился оказывать первую медицинскую помощь. Да и прочие его навыки давали пищу для размышлений.
Из оторванных и разрезанных вдоль рукавов запасной фуфайки получилась сносная повязка, которая сразу пропиталась кровью, хотя Леха предварительно обработал рану какими-то средствами из армейской аптечки.
- Сам идти сможешь?
Опершись на плечо товарища Молчун попробовал подняться, но ноги тут же подкосились. Леха вздохнул.
- Оставь меня… Иди… Хоть ненадолго задержу их, - выдавил из себя парень.
- Не думаю, что это хорошая идея, - отрезал Леха.
Впервые Молчун испытал чувство благодарности к этому суровому мужику.
Открыв глаза, он увидел над собой деревянный потолок и удивился. Молчун помнил, что к утру не мог передвигаться даже с помощью Лехи. Каторжанин спрятал его в овраге, а сам пошел искать подручные материалы. Началась лихорадка - Молчун проваливался в беспокойный сон, просыпался, снова засыпал и опять приходил в себя, а товарищ все не возвращался. Он решил, что Леха все-таки решил его бросить, но, к счастью, ошибся. Леха появился, положил раненого на волокушу, связанную из кустарника, а сам впрягся в прилаженные к ней постромки. После этого Молчун вырубился окончательно.
Он приподнял голову. Старая деревенская изба. Потрескивал огонь в печи, вымазанной белой глиной. В красном углу спряталась за паутиной икона. Из мебели - скамья и стол под окном. А еще вонючий матрас, на котором лежал Молчун. Возле двери лежал его рюкзак. Карабин стоял, прислоненный к стене рядом. Через мутные стекла в комнату падал безжизненный пасмурный свет.
Неужели дошли?
Приподнявшись на локтях, он тут же повалился на спину и схватился за бок. Ребра под повязкой жгло огнем. До хрипоты хотелось пить. Молчун провел языком по шершавым губам. Где же Леху носит? Чтобы отвлечься, он стал считать количество бревен, использованных при строительстве избы, и сбился на четвертом десятке. Откуда они бревна-то взяли? За все время после побега с вышки им не попалось ни одного деревца, высотой больше человека.
За окном появилась и исчезла чья-то тень. Молчун сначала дернулся, а потом расслабился, потому что ему все равно было не добраться до карабина. Скрипнула дверь, и в избу с шумом ввалился Леха.
- Проснулся? - он подошел ближе и наклонился. - Болит?
Губы удалось разлепить не сразу.
- Потряхивает. И пить очень хочется.
Леха порылся в рюкзаке и протянул флягу, свинтив крышку. Молчун жадно присосался к горлышку, сделал несколько глотков и закашлялся. Каждый спазм отдавался резью в ребрах.
- Где мы? - спросил он, отдышавшись.
- На месте. Это самый приличный домишко, что остался от геологов. Остальные - без окон, без дверей.
- Где наш проводник?
- Пока не появился.
Леха присел на корточки. Пока он разматывал повязку, Молчун шипел сквозь зубы и царапал ногтями по матрасу, словно хотел разодрать его в клочья. Осмотрев рану, его товарищ помрачнел.
- Так плохо?
- Я не медик, чтобы ставить диагноз. Рану нужно чистить, а нечем. Антибиотики нужны.
Чего-то в этом роде Молчун ожидал. Без квалифицированной медицинской помощи он теперь не жилец. Вопрос только в том, сколько времени потребуется сепсису, чтобы его доконать. Считается, что процесс это индивидуальный и зависит от защитных сил организма. Полгода каторжной диеты и бег на износ в последние дни уж точно не добавили ему иммунитета.
Снова замотав повязку, Леха стал по очереди подходить к каждому окну и подолгу всматриваться, что происходит снаружи. Очень скоро Молчун устал за ним следить. Он прикрыл глаза и почти сразу провалился в темное ничто, где не нашлось места даже кошмарам.
Проснувшись, он обнаружил, что в комнату вползли сумерки. Леха опять куда-то пропал. Карабин, оставленный возле двери, тоже исчез. Молчуна прошиб холодный пот. Может, Леха заметил приближение каннибалов и дал деру, чтобы спасти свою шкуру? Молодой человек представил, как распахивается дверь и в избу врываются дикари с глазами-щелочками, с гнилыми зубами, вооруженные длинными ножами, которыми принимаются кромсать его на части, еще живого. Молчун понимал, что напрасно накручивает себя, однако продолжал прокручивать в голове чудовищные кровавые картинки. Он никак не мог отделаться от желания умереть в этот же миг - только бы не встретиться с людоедами.
Ему показалось, что услышал выстрел. Следом совсем недалеко раздались еще несколько залпов. Пауза затянулась, а потом в окне напротив двери жалобно звякнуло и разлетелось на осколки стекло. Пуля ввинтилась в потолочную балку. Лишь когда по полу потянуло морозным воздухом, в избу долетел звук самого выстрела.
Дверь грохнула об стену, впуская Леху. Он на ходу перезаряжал карабин. Второй болтался у него за спиной. Беглый каторжанин отчаянно матерился, поминая грязными словами всех непристойных китайских женщин, которые нарожали на свет уродов.
Леха бросил карабин на матрас, а сам схватился за скамью и подтащил ее к разбитому окну.
- Справишься тут? - он похлопал ладонью по скамье и показал на оружие.
Превозмогая боль, Молчун перевернулся и встал на карачки. Даже в таком положении его заметно шатало. Леха подхватил его под мышки. Он помог ему занять удобное положение на скамье, упершись плечом в стену. Вместе они очистили оконный проем от осколков, и Молчун пристроил ложе карабина на раму. Проверил затвор. Посмотрел наружу. Ландшафт отличался от того, к которому он успел привыкнуть. На границе тундры растительности стало больше. Слева и справа в землю врастали полуразрушенные хибары.
- Ты только покажи, откуда их ждать, - попросил Молчун.
- Они от нас точно на запад, аккурат между этих развалюх. Километра полтора до них. Не больше. Я буду снаружи следить, чтобы они нас не обошли. А ты, смотри, меня случайно не зацепи, усек?
Каторжанин оставил ему подсумок с патронами и направился к выходу.
- Для себя-то пулю придержать? - мрачно пошутил Молчун.
- Типун тебе на язык, дурень! - погрозил кулаком Леха.
Скрипнули петли. Молчун остался один. Лицо приятно ласкал ветерок, охлаждая пылающие от лихорадки щеки. Никакого движения на горизонте он не замечал. Наверное, преследователи после лехиной канонады затаились и размышляли, как не словить пулю.
Прошло четверть часа, наполненных тревожными ожиданиями и присвистом сквозняка. Для полного удовольствия не хватало подхватить воспаление легких, подумалось Молчуну. Снаружи раздался настойчивый стук по дереву, а следом прилетел треск автоматной очереди. Леха трижды выстрелили в ответ, после чего вокруг разлилась тишина взрывоопасной густоты. Каторжанин устроился на корточках возле покосившегося угла хибарки справа. У него было необычное выражение лица - одновременно злое и веселое. Как такое назвать? Бесшабашное, что ли… С такими лицами в последнюю войну ходили в рукопашную атаку. Леха озорно подмигнул ему.
- Я никого не вижу! - признался Молчун.
Каторжанин кивнул, высунулся за угол, вскинул карабин к плечу, дважды выстрелил и вновь прижался к стене.
- Умные черти, - крикнул Леха. - С двух сторон заходят!
Новая порция свинца забарабанила по бревнам.
Молчун убрал оружие с подоконника и, используя вместо костыля, поднялся на ноги. Он стиснул зубы и сделал несколько шагов. На лбу выступила испарина. Каждое движение казалось последним. Снаружи стреляли, но отвлекаться было нельзя. Впереди мутным пятном расплылась дверь. Бог его знает, сколько потребовалось времени, чтобы доковылять до нее. Уткнувшись лбом в стену, Молчун застегнул куртку на все пуговицы, накинул на голову капюшон и толкнул дверь.
Рискуя пересчитать копчиком ступеньки, он все же благополучно спустился с крыльца. Правой рукой придерживался за стену, левой - опирался на карабин. Он поднял голову - до хибары слева было метров двадцать. Здоровому человеку хватило бы считанных секунд. Молчун же чувствовал себя восставшим с того света мертвецом. Струйки пота, сбегая, щекотали поясницу. Даже когда донеслись крики Лехи - «Куда ты?! Стой!» - он продолжал двигаться к сараю. Кто-то должен занять огневой рубеж. Обсуждать тут нечего! Повалившись на землю под стеной хибары, Молчун поскреб наст и обтер щеки жесткими крупинками снега, похожими на кристаллы поваренной соли.
Он выглянул за угол. Трое преследователей вытянулись во фронт и держали дистанцию. До них осталось не больше пятисот метров. Каннибалы не скрывались и двигались быстро. Такими темпами им оставалось идти не больше нескольких минут. Выдолбив углубление в сугробе, он уперся локтем, прицелился и без всяких мудреных вдохов-выдохов выстрелил. Толчок приклада отозвался резью в боку. Пороховая дымка рассеялась, и Молчун увидел, что китайцы ринулись искать укрытие. Пуля ожидаемо ушла «в молоко», но, по крайней мере, на какое-то время задержала их.
Троица перемещалась то ползком, то короткими перебежками от одного кустарника к другому. Молчун выбрал того, что двигался посередине. На этот раз он выполнил все по правилам и, плавно нажимая курок, верил, что бьет точно в цель. Однако забыл сделать поправку на расстояние, и пуля подняла фонтанчик снега за несколько десятков метров до врага, который рухнул как подкошенный и прикрыл голову руками. Оба его спутника тоже остановились и открыли ответный огонь. Молчун спрятался за стену, а через мгновение по дереву застучали пули. Он снова выглянул. Китайцы неумолимо сокращали расстояние и оказались на прогалине, где не было ни кустов, ни валунов, чтобы спрятаться. Поэтому они просто целеустремленно бежали вперед, пригнувшись. Молчун вновь прицелился, взяв чуть выше.
Он не почувствовал, как отдались болью ребра. Сердце рвалось наружу, разгоняя по телу адреналин - универсальное обезболивающее. Китаец дернулся, схватившись за грудь, и упал ничком. Молчун не ожидал, что убить человека окажется так просто. Впрочем, может, все дело в расстоянии. Если бы стрелял в упор, видел бурые кляксы на снегу и как дергается тело…
Друзья-каннибалы бросились в разные стороны в поисках укрытия. Не давая им опомниться, Молчун принялся палить без разбора, но они двигались слишком проворно. Он истратил всю обойму, но никого не зацепил. Нападавшие скрылись за валунами и больше не высовывались. Что само по себе было не так плохо.
Подбежал взмыленный Леха.
- Ну ты даешь! - восхищенно бросил он.
- Только одного зацепил. Остальные спрятались.
- Все равно молодцом!
- У тебя как успехи?
- Хуже, чем у тебя, - Леха покачал головой. - Это не какие-нибудь браконьеры-любители. Дезертиры, наверное. Умеют вести бой - прикрывают друг друга из автоматов, суки. С карабином с ними не справишься. Можем укрыться в доме, но там мы будем, как загнанные барсуки в норе.
Они помолчали, глядя друг другу в глаза. Леха пощупал лоб Молчуна.
- У тебя жар, брат.
- Что-то мне подсказывает, что сейчас это наименьшая из наших проблем, - вымученно улыбнулся Молчун. - Ответь мне на один вопрос, только честно. Ты все придумал про проводника и поселенцев?
- Пошел ты! - оскорбился Леха. - Лучше молчи и береги силы.
Карабин выскользнул из ослабевших пальцев Молчуна. Воздуха не хватало, и каждый вдох заставлял кривиться от боли. Какая теперь разница, врал Леха или нет. Надежда безвозвратно покидала тело. Он не дернулся даже тогда, когда из-за второго сарая, который раньше оборонял Леха, выскочил китаец и от бедра полоснул автоматной очередью. Пули вспахали снег и мерзлый грунт рядом с ногами Молчуна. Он повернул голову, чтобы встретить неизбежное. Пол-лица противника скрывали защитные очки для горнолыжников. Даже не разберешь, азиат он или еще кто-то. А Леха и не собирался разбираться. Выпущенная им пуля пробила очки, и китаец упал лицом в сугроб. Нужно было что-то делать, но сил не осталось. Молчун просто сидел, привалившись спиной к гнилым доскам, и наблюдал. Леха, похожий на хищную ящерицу, за считанные мгновения оказался возле упавшего тела. Схватил автомат, проверил обойму, нашел пару запасных рожков. Затем высунулся из-за угла, прокричал что-то грозное и непечатное и нажал курок. Автомат заплясал у него в руках. Молчун упал на бок и очень медленно выполз проверить, чем занимаются его китайцы. Преследователи осмелели, вылезли из своих укрытий и быстро приближались. Он пошарил вокруг себя, но карабин валялся сзади. С него сошло семь потов, пока он сумел развернуться. Не успею, подумал он и прижался щекой к ледяной земле.
В короткой паузе между Лехиными выстрелами он не сразу понял, что за звук появился в воздухе. Галлюцинация или просто шум в ушах? Отдаленный рокот постепенно нарастал, приближаясь, и превратился в рев мощного дизельного двигателя. Когда из-за избы появился внушительных размеров капот вездехода, Молчуну показалось, что это лихорадочный бред. Но ведь и Леха обернулся на шум!
Машина подъехала и остановилась между избой и хибарой, за которой укрылся Молчун. Водительская дверца открылась, и наружу выбралось существо, напоминающее пещерного человека: сшитая из шкур животных куртка, покрытая клочками шерсти; штаны - из того же материала; низкие сапоги с мехом наружу, а довершала образ традиционная ушанка, на которую в качестве украшения был нацеплен череп волка.
Я сошел с ума, решил Молчун. Это горячечный бред.
Пещерный человек подошел вразвалку и присел на корточки.
- Живой? - пророкотал он. Их спаситель зарос густой бородой, а из-под кустистых бровей поблескивали черные подвижные глаза.
Ответить Молчун не смог. Пещерный человек выпрямился. Несколько пуль просвистели совсем близко.
- Опять эти желторотые, - с чувством произнес незнакомец и смачно сплюнул.
Словно в тумане, Молчун наблюдал, как пещерный человек направился обратно к вездеходу, залез в кабину и вернулся с ручным пулеметом. Ловко заправил в магазин патронную ленту, переброшенную через плечо, и, опустившись на одно колено, открыл огонь. Молчуна должно было бы оглушить, но выстрелы доносились до него из другой галактики. Вокруг по земле неслышно сыпались пустые гильзы.
Не может быть, чтобы это происходило наяву. Молчун потянулся за упавшей рядом гильзой. Обжегшись, он удивленно отдернул пальцы и потерял сознание.
14
Пространство вокруг освещали яркие прожекторы, вмонтированные в неприступные бетонные стены, уходящие в ночное небо. Здание напоминало крепость. Прислушавшись, можно было различить, как где-то высоко над головой негромко переговариваются охранники на посту. Зачем их туда загнали? Вряд ли кому-то взбредет в голову штурмовать этот последний приют, дом печали и скорби.
Огромные ворота (даже танк через них проехал бы) стояли раскрытые настежь. За ними притаился мрак, от одного взгляда на который поджилки тряслись от неосознанного ужаса. Но времени пугаться не осталось, следовало спешить.
В недрах здания звучали духовые инструменты. Их хор играл нестройно, как будто каждый выводил собственную мелодию. Словно стадо доисторических животных протяжно вздыхает и стонет.
Ударил гонг, прожекторы затопили все кругом нестерпимым светом, и оказалось, что он стоит посреди огромного зала, где буквально каждый предмет стерилен и бел. Чтобы пройти в другой конец зала, где несколько десятков человек толпились в очереди перед гигантским экраном, на котором вспыхивали и гасли разноцветные буквы, ему пришлось идти очень долго. В какой-то момент он даже испугался, что никогда не дойдет, а, значит, не успеет, значит, все напрасно. Люди в очереди никак не отреагировали на его появление, продолжая, задрав головы, следить за изображением на экране. Тогда он похлопал по плечу ближайшего человека и спросил, как найти главного. Тот пожал плечами. Здесь все ждут своего часа. Не суетись, тебя вызовут.
Время от времени буквы на экране собирались в целое слово или имя. Тогда один из очереди подходил к малозаметной белой двери в стене, дожидался сигнала лампочки над ней и заходил внутрь. Обратно никто не возвращался.
Буквы на экране сложились в имя, которое показалось ему знакомым. Все ожидающие разом повернулись к нему. Иди же, твой черед, пронеслось в воздухе. Он повиновался, не понимая, что происходит.
За дверью находился кабинет, не такой белоснежный, как зал, но наводящий на мысли о больничном приемном покое. За конторкой сгорбился писарь в черной рясе. Он делал пометки в зловещего вида книге в кожаном переплете. Кондуит, всплыло в памяти подходящее слово.
Наверное, нужно что-то сказать. Мне нужно попрощаться, произнес он.
Писарь вздрогнул, отложил перо и покачал головой. Слишком поздно. Уже все случилось.
Что же будет теперь?
Писарь сделал несколько шагов в сторону и откинул наружу люк, врезанный в широкую трубу, похожую на мусоропровод. Рука по локоть погрузилась во тьму, а затем выдернула на свет блестящую металлическую капсулу. «Получите и распишитесь, вот здесь», - писарь поставил на полях галочку в том месте, где следовало оставить автограф.
Капсула оказалась теплой на ощупь и пульсировала. Было трудно поверить, что это все, что осталось. Отвинтив крышку, заглянул в урну. Мама лежала на дне ровным слоем. Боясь ее совсем потерять, он, задержав дыхание, бережно закрыл капсулу.
По крайней мере, ей уже не больно.
Не раздумывая, он с размаху ударил писаря капсулой прямо в голову. Темный балахон мелькнул перед глазами и упал на пол. Спустя мгновение во всем здании взревела сирена. Дверь, через которую вошел, не поддавалась, и он в панике заметался по комнате. Здесь было множество дверей, но ни одна из них не открылась. Выход оставался только один - через «мусоропровод». Сначала он заглянул в наклонный лаз, а потом просунул голову и плечи. Там было тесно и ничего не видно. Спрятав маму под куртку, он пополз то ли вперед, то ли вниз, но очень скоро уперся в преграду. Труба закончилась, а назад выбраться он уже не мог. Он начал задыхаться. Ему казалось, что стены сжимаются, выдавливая из него не воздух, но саму жизнь. Пот катился градом, заливал глаза, а дотянуться и смахнуть было нельзя…
Он закричал и проснулся.
Сначала было невозможно понять, где он очнулся. То ли поздний вечер, то ли приближается утро. Что-то похожее на пещеру. Предательски моргали плафоны, прицепленные прямо к скальной породе. Вокруг плясали тени, не позволяя разобраться, что к чему.
Бледные руки, покрытые мелкой испариной, лежали поверх шерстяного одеяла. Его слегка знобило из-за того, что белье вымокло от пота. Боль еще не ушла, но стала слабее. Облизнув пересохшие губы, он вспомнил, как потерял сознание, лежа на мерзлой земле, и все остальное.
- Пить хочешь?
На границе поля зрения появился сгорбленный мужчина в мятом и затертом медицинском халате. В сумраке было не разобрать, но по голосу ему можно было дать сильно за сорок. Он помог раненому приподнять голову и подал железную кружку. Тот принялся было жадно пить, но сразу закашлялся, отплевываясь.
- Ну-ну-ну, нужно выпить. Это лекарство, Паша.
Молодой человек недовольно скривился.
- Я привык, чтобы меня называли Молчуном.
- Хорошо, Молчун, - не стал спорить мужчина. - А ты можешь звать меня Знахарем. Меня тут все так величают.
По вкусу лекарство смахивало на смесь ослиной мочи и хреновухи, но выпить пришлось до конца.
- Наверное, у тебя много вопросов.
Молчун кивнул и устало опустил голову на подушку.
- Я тут отвечаю за лазарет. Доктор Айболит, - Знахарь хихикнул и поставил пустую кружку на тумбочку в изголовье. - Он под деревом сидит, приходи к нему лечиться… Впрочем, я, кажется слишком увлекся.
- Где мы находимся?
- Это Колония. Во внешнем мире нас окрестили поселенцами.
- Значит, добрались, - с облегчением выдохнул Молчун.
- Ну, если можно так выразиться. Рогволд, я уверен, считает иначе.
- Рогволд?
- Наш начальник безопасности. Это он доставил вас сюда. Опоздал бы на пару часов, не быть тебе моим пациентом.
- А что за гадость вы заставили меня выпить? - поинтересовался Молчун.
- Очень, очень полезный напиток. Напар из цветов пижмы с отваром из корня кровохлёбки. Снимает жар, восстанавливает силы и ускоряет выздоровление. Так сказать, форсирует внутренние резервы организма.
Парень отвернул одеяло и посмотрел на свой бок. На ребрах красовалась свежая чистая повязка.
- Рану я промыл и положил компресс с календулой, - пояснил Знахарь.
- Мне бы не помешали антибиотики, - засомневался Молчун.
- Антибиотики?! Что за чушь! Фармацевты их придумали и чуть не погубили человечество! Нужно доверять природе, а не выдумывать всякую отраву!
- Но у меня же сепсис…
- Никакого сепсиса у тебя нет, можешь мне поверить. Идешь на поправку.
Приведенные аргументы Молчуна нисколько не переубедили, но, глядя на грозного Знахаря, у него пропало желание продолжать спор.
- Где мой товарищ? - спросил он.
- А мне почем знать, - хозяин лазарета все еще злился. - Я вам нянька, что ли?!
Где поблизости раздались редкие всхлипы, и кто-то тихонько захныкал.
- Ну вот! Все из-за тебя!
Знахарь гневно сверкнул глазами. Пришлось вывернуть голову, чтобы проследить за тем, как он спешит в другой конец пещеры к занавеске из клеенки, за которой скрывалась ниша. Молчун заметил такой же непритязательный топчан, на каком лежал и сам. С лежанки свешивалась тоненькая детская рука. Занавеска закрылась, а через пару секунд под сводами пещеры зазвучал приглушенный голос Знахаря, который, сбиваясь, бормотал колыбельную.
Хотя Знахарь сразу обижался, стоило поставить под сомнение его методы лечения, но быстро отходил и вновь начинал болтать. Молчуну даже не пришлось просить - тот сам выболтал историю того, как оказался в Колонии.
Родился Витя Кравцов в те времена, когда китайцы еще не шастали по Восточной Сибири, как у себя дома, а трубы норильских заводов коптили небо круглые сутки семь дней в неделю. Мать его работала педиатром в детской поликлинике, а отец тащил лямку в металлоплавильном цехе. «Я его и видел-то пару раз в неделю, - ударялся в воспоминания Знахарь. - Приходил он поздно. Поест, примет для лучшего пищеварения сто грамм или того больше, а потом спать завалится. В общем, никакого воспитания от него я не получил».
Тем не мене, серьезных проблем у матери с ним не возникало. Витя рос мальчиком не слишком крепкого здоровья и вместо того, чтобы гонять во дворе балду вместе с прочими шалопаями («А ты попробуй в сорок градусов мороза в футбол поиграть, я на тебя посмотрю!»), протирал штаны в школьной библиотеке, что, конечно, не могло не сказаться на его авторитете. Бывал он нередко бит и скомпрометирован какой-нибудь хитрой выходкой хулиганистых одноклассников. Беллетристика Витю занимала мало, зато он очень интересовался тем, как устроены организмы на планете Земля, включая и человеческие особи. Краснея, Знахарь припомнил, что заманил на свою сторону очкастую девочку Аню, такого же аутсайдера, как и он сам. Совместное изучение анатомических подробностей человеческого тела происходило в комнате для хранения спортивного инвентаря, где и было грубо прервано уборщицей. Разбор полетов предсказуемо происходил в кабинете директора. В конечном итоге, очкастая девочка Аня перешла в другую школу, а «половозрелого павиана» (по выражению, директора) поставили на учет, как трудного подростка. Кравцов-старший, кажется, вообще не заметил, что произошло некое незаурядное событие. Мать вздыхала и качала головой.
Закончив выпускной класс, Витя объявил родителям, что хочет стать врачом. Отец скривился и отмахнулся, с этого момента потеряв к сыну всякий интерес, если таковой вообще имелся, а мать, напротив, прослезилась и благословила родную кровиночку.
Рейс Норильск–Новосибирск стал для Вити первым опытом авиаперелета. «В какой-то момент я даже сознание чуть не потерял, но спасибо стюардессе», - поведал Знахарь и опять зарделся.
Благодаря отличной памяти и времени, проведенному в библиотеке, он довольно легко поступил в новосибирский медицинский университет. В общежитии, к немалому своему изумлению и огорчению, он оказался в одном блоке с китайскими, вьетнамскими, корейскими и прочими студентами, приехавшими из Азии. Виктор не рискнул качать права у коменданта и предпочел слиться с окружающей обстановкой до такой степени, что довольно долго узкоглазая братия принимала его за своего.
«Да что уж там, нормальные ребята, хорошие, - говорил Знахарь. - Ничего плохого про них не скажу. Только один у них недостаток - селедку жарят!». «То есть?» - удивился Молчун. «А вот так. Нормальные люди селедку как едят? С подсолнечным маслом, лучком и картошкой. А эти на сковороде ее жарят и только потом жрут. Запашок, я тебе доложу… Как будто в мертвецкой оказался, где летом на неделю отключили холодильник». В остальном азиаты вели себя дружелюбно (Молчун вспомнил опыт собственного общения с ними и убедил себя, что, наверное, не все они одинаковы) и постепенно они действительно стали считать Виктора частью своей компании. Он помогал им освоить русский язык, а они знакомили его с китайской народной медициной, включая точечную акупунктуру и приготовление снадобий на основе растений и животных. В этом месте рассказа Знахаря подрастерял имевшийся ироничный настрой и всякую способность к критическому анализу. Стоило Молчуну высказать лишь намек на сомнение в эффективности восточным медицины, как тот буквально взорвался: «Тебе слова никто не давал! - потрясал он суховатыми кулачками. - Ты не видел, того, что видел я! А я, слава богу, повидал - о-го-го!».
После благополучного получения дипломов азиаты потянулись по домам. В качестве ответной любезности за русское гостеприимство соседи пригласили его в гости в Пекин (в ту пору границы еще были открыты в обе стороны). В Поднебесной Виктор испытал просветление, озарение, катарсис и, может быть, даже нечто большее.
По возвращении на родину он был вынужден постоянно сдерживаться, чтобы не засмеяться, когда старшие коллеги в областной больнице прикидывали, чем еще уколоть пациента, который вот-вот помрет. Пока Виктор сомневался, что готов применить свое сакральное знание. Поэтому запасся терпением и ждал.
Если ты не родственник видного функционера от медицины, твой карьерный путь начинающего врача долог и тернист. Мама-педиатр ничем помочь не могла, поэтому вверх по служебной лестнице он продвигался со скоростью пресловутой самой улитки со склона Фудзи. В тайне от всех он сочинял трактаты о лечебных свойствах редких дальневосточных растений и способах излечения самых тяжелых недугов без медикаментозного вмешательства. До поры до времени он проводил эксперименты только на себя самом и ближайших знакомых, каковых после отъезда китайцев осталось не так уж много. Виктор верил, что успех ждет его впереди.
Возможно, он так и остался бы рядовым ординатором, к которому все относятся как к человеку со странностями, но, в сущности, безобидному. Однако, почувствовав уверенность в своих силах, Виктор позабыл про осторожность и начал опробовать свои революционные методы на некоторых особенно безнадежных пациентах. К его немало сожалению и удивлению большинство из них так и не встали с больничных коек, а отправились прямиком в прозекторскую. Показатели смертности среди его подопечных заметно выросли. Началось служебная проверка, в ходе которой быстро выяснились многочисленные случаи нарушения доктором Кравцовым стандартов оказания врачебной помощи, должностных инструкций и, собственно, клятвы Гиппократа заодно. Последовала молниеносная и суровая расплата. Его с позором уволили и лишили медицинского звания. Странно еще, что не загремел под уголовную статью. «Такой позор… Эти ослы так ничего и не поняли», - в отчаянии дергал себя за поредевшую шевелюру Знахарь.
Трагизм ситуации заключался в том, что ничему другому, кроме как лечить людей, он не был обучен. Кравцов пытался устроиться хотя бы грузчиком-чернорабочим на городской рынок, но и оттуда был изгнан дагестанцами, которые не собирались делиться своей вотчиной. Подоспевшая пенсионная реформа только усугубила его и без того тяжелое положение. Пришло время податься в бега. «Один точно не выжил бы, - цокал языком Знахарь. - Спасибо ребятам бездомным. От облав пенсионной инспекции приходилось прятаться даже в канализации. С каждым днем становилось хуже. Гляжу кругом и понимаю, что в большом городе больше не продержаться. Пора искать места, куда эти нелюди с сатанинскими законами еще не дотянули свои алчные ручонки. И я отправился в Путь…». Именно так, с ударением на заглавной букве «П».
- Ну как, лучше себя чувствуешь?
- Лучше, - признал Молчун.
- А я что говорил! - Знахарь сиял от удовольствия. - Природа не обманет. Она - наш источник силы и здоровья!
Молчун уже понял, что спорить с поклонником народной медицины бесполезно. Он сел на топчане, свесив ноги, и осмотрелся. Единственным источником света были лампы на стенах, а часов поблизости не наблюдалось. Можно было бы ориентироваться по завтракам, обедам и ужинам, но Знахарь всегда приносил одно и то же - безвкусную похлебку, в которой плавали чьи-то косточки с приставшими волокнами мяса неясного происхождения, измочаленные травянистые стебли и огрызки мелкого картофеля. Поэтому Молчун не пытался соблюдать какой-то режим дня, засыпая тогда, когда захочется.
Пещера или зал, где находилась его койка, был чем-то вроде главной палаты, где при необходимости поправляли здоровье взрослые колонисты, которых, правда, Молчун пока не встречал. Для детей организовали отдельные изолированные ниши, чтобы избежать распространения заразы. Хотя у Молчуна были большие сомнения в том, что Знахарь соблюдает даже элементарные методы дезинфекции. Хозяин лазарета ни разу не надевал медицинскую повязку, да и руки, по наблюдениям, мыл нечасто. Кроме Молчуна забот у него было только с тем малышом, которого парень заметил, когда первый раз очнулся.
- Как дела у мальчика?
Знахарь сдержанно откашлялся в кулак.
- Воспаление легких. Тяжелый случай. Слишком поздно мать обратилась ко мне.
Словно в подтверждение его слов, из-за занавески донесся надсадный кашель до хрипоты. Врач извинился и скрылся, а потом вышел, неся кювету, мутное розоватое содержимое которой вылил в мусорное ведро в углу.
- И чем его лечите?
- Как и положено: банки, компрессы, отвары, настои. Все по науке.
- По науке, говорите, - не мог пересилить скепсис Молчун. - И помогает?
Ответа он так и не получил.
- Я хотел бы пройтись. Устал лежать. Хоть ноги разомну.
- Пока это невозможно, - отрезал Знахарь. - Тебе нельзя одному ходить по Колонии. А водить тебя некому - все при деле! Так что потерпи, пока выпишу. Думаю, через пару дней сможешь уйти.
- Да я уже в полном порядке, - сказал Молчун, а про себя подумал, что это весьма удивительно, учитывая, какими методами пользовался местный эскулап.
- Вот только не надо спорить с лечащим врачом!
Было бы забавно посмотреть, как перекосит его физиономию, если удрать из-под присмотра, но Знахарь не терял бдительности и входной люк, похожий на корабельный, всегда за собой закрывал. Пару раз Молчуну приходила в голову шальная мысль, не находится ли он на самом деле в тайных застенках жандармерии, но, принимая во внимание чудачества Знахаря, приходил к выводу, что для такого театрального представления у них кишка, скорее всего, тонка. И все-таки Молчуну не терпелось узнать, что же собой представляет Колония, о которой ходило столько слухов и легенд.
Он открыл глаза и похлопал Знахаря по руке, чтобы перестал его трясти.
- Проснулся я, проснулся, - сказал Молчун.
- К тебе посетители, - со значением произнес лекарь и отступил в сторону.
Из-за его спины появился худой высокий мужчина с длинными серебристыми волосами, аккуратно зачесанными и собранными в пучок на затылке. Из-за седины он, вероятно, казался старше своих лет, поэтому Молчун предположил, что они со Знахарем ровесники. На переносице гостя блестели очки с круглыми стеклами, за которыми прятались водянистые глаза. Вытянутое лицо было гладко выбрито, на щеках пролегли вертикальные морщины. Одет он был неброско, но, в отличие от врача, смотрелся опрятно: поверх вязаного свитера с высоким воротом накинул непромокаемую брезентовую куртку, а штаны защитной расцветки заправил в армейские ботинки с высокой шнуровкой.
Знахарь не сводил с посетителя восхищенного взгляда.
- Знакомься, Молчун, вот наш Председатель.
Не до конца проснувшись, Молчун поднялся навстречу гостю, покачнулся, но устоял на ногах и пожал протянутую костистую ладонь. Приветствие вышло крепким - ему показалось, что пальцы сейчас хрустнут и треснут.
- Добро пожаловать в Колонию, - говорил Председатель негромко, но весомо. - Рад, что идете на поправку. Нам нужны крепкие и здоровые молодые люди.
- Хотелось бы знать, для чего?
- Ничего предосудительного. В свое время сами все узнаете, - ответил он и повернулся к Знахарю. - Ты уже выяснил, что у твоего пациента есть проблемы с памятью?
- Можно подумать, кто-нибудь мне об это сказал, - фыркнул тот. - Он же молчит, как партизан. Если бы мне раньше сообщили…
- Вот сейчас я тебе об этом и говорю. С этим нужно что-то сделать.
- Постараюсь, конечно. Но ничего обещать не могу.
Молчуну совсем не понравилось, что его судьбу обсуждают в его же присутствии так, будто он - неодушевленный предмет.
- Извините, что перебиваю. Но я хочу кое-что спросить. Я ведь сюда не один попал. Со мной был приятель. Думал, он меня навестит. Но я уже больше недели здесь, а его так и не видел. С ним все в порядке?
- Простите его великодушно. Ему просто не хватает свободного времени. Служба на благо нашей общины отнимает много времени.
- Что это значит?
Председатель подвинул себе табурет и присел.
- Позвольте объяснить. У нас в Колонии заведен определенный порядок. Без дисциплины такой большой группе людей попросту не выжить. Каждый житель Колонии, включая детей с двенадцатилетнего возраста, ежедневно получает рабочий наряд, в соответствии со своим навыками и возможностями. Возможно, кому-то это может показаться чересчур похожим на социализм, но у нас все работает без сбоев.
- От каждого - по способностям, каждому - по потребностям?
- Совершенно верно.
- А если способностей не найдется? Или они окажутся бесполезными для остальных?
- О, не беспокойтесь. Мы каждому находим достойное дело, - улыбка Председателя показалась Молчуну слишком добродушной. - Набирайтесь сил и не забивайте голову раньше времени. Надеюсь, скоро увидимся.
Глава Колонии попрощался и отвел Знахаря в сторонку. Они пошептались еще о чем-то, косясь в сторону Молчуна.
Насчет сыворотки жизни у Знахаря тоже имелось свое отдельное мнение. «Эту штуку они придумали, чтобы всех людей подсадить как на иглу», - предупреждал он. Под «ними» он подразумевал могущественные фармацевтические корпорации, которые рано или поздно подчинят себе планету, если только их кто-то не остановит. Когда Молчун интересовался, кто же в силах справиться со столь серьезными организациями, Знахарь смущался, щипал себя за бровь, всем видом давая понять, что только скромность не дает ему открыто произнести вслух очевидный ответ: он, Знахарь, и справится.
«Я давно работаю над этой проблемой и далеко продвинулся, уж поверь мне! Главное - понять, какие биологические механизмы запускают и останавливают биение жизни! - говорил он и прижимал указательный палец к губам. - Вот увидишь, следующее поколение детей Колонии будет вечно юными богами нового мира!».
Несколько раз Молчун своими глазами наблюдал, как тот шаманствует со своими травами и корешками. Получив требуемый эликсир, он привередливо пробовал его на язык, морщился и сплевывал. Затем приводил несколько худеньких чумазых детишек, каждому из которых капал своего снадобья на язык. Молчун как-то раз не выдержал и спросил, насколько этично ставить опыты с неизвестным лекарством на несмышленых детях. У Знахаря случился очередной припадок гнева, во время которого он наградил молодого человека многими выразительными эпитетами, среди которых «недоверчивый тупица» казался едва ли не комплиментом. «Когда я окажусь прав, вы все будете кусать собственные локти и умолять меня поделиться бессмертием, а я еще подумаю, кто из вас больше достоин! - закончил врачеватель, уже успокоившись, и поправился. - Ну, решать, конечно, не мне, а Председателю…».
На этот раз его разбудил приглушенный детский плач. Молчун не стал двигаться и открывать глаза, напряженно прислушиваясь, что происходит. Малыш с пневмонией кашлял и хныкал. Знахарь суетился, успокаивая ребенка. Он с грохотом уронил тазик, в котором разводил растворы для компрессов, и, не сдержавшись, выругался и тут же попросил прощения за несдержанность. Впрочем, юному пациенту явно было все равно. Знахарь отправился шаркающей походкой в другой конец палаты, где хранил снадобья в медицинский шкафу под замком. Звякнули склянки, когда он принялся их перебирать. Наконец он нашел, что искал, и вернулся к мальчику.
- Не бойся, - донесся его сбивчивый голос. - Один разок уколю - и все. А потом станет легче… Вот, видишь, ничего страшного, уже не больно.
Молчун открыл глаза и приподнялся на лежаке. Знахарь сидел на краю топчана, подняв над головой пакет с прозрачным раствором. Вниз тянулся тонкий прозрачный шланг, на конце которого блестела игла, введенная в незаметную вену на сгибе бледной руки. Молчун встретился с затуманенным взглядом ребенка и ободряюще улыбнулся.
- Так-так-так, значит, никаких антибиотиков, антибиотики - это зло, - протянул он, обращаясь к Знахарю.
Знахарь вздрогнул и чуть не выронил капельницу. Невразумительно огрызнулся через плечо и отвернулся. Дождался пока уйдет весь раствор, аккуратно вытащил иглу и перемотал детский локоток бинтом. Только после этого он поднялся, поправил слипшиеся волосы на лбу малыша, задернул занавеску и подошел к Молчуну.
- Что, доволен собой? - желчно поинтересовался он.
- Отнюдь. Это то, что я думаю?
Знахарь помолчал немного и ответил спокойным голосом:
- Да, я дал ему антибиотики. По-другому его не спасти.
- Значит, ты и мне колол антибиотики? - неожиданно для самого себя перешел на «ты» Молчун.
В ответ раздалось невнятное мычание.
- Вот и правильно, - кивнул он и улегся обратно на кушетку.
Эскулап подошел и наклонился над ним.
- Теперь расскажешь Председателю и остальным?
- Вроде не собираюсь. А нужно?
Глаза Знахаря злобно сверкнули из-под насупленных бровей.
- Не бойся. Ничего я им не скажу. Зачем? Главное, чтобы мальчик поправился.
Однако, похоже, Знахарь не очень поверил его словам. Поклонник традиционной медицины хмурился и не отходил, как будто не мог решиться, что же ему теперь делать.
- Поклянись! - в итоге потребовал он.
- Чего?
- Поклянись, что будешь молчать!
Молчун рассмеялся.
- Может, еще и кровью расписаться?
- А ты не умничай, - продолжал злиться Знахарь. - Знаешь, что с любопытными бывает? Смотри, как в поговорке, без носа не останься.
- Ну, хорошо, здоровьем своим клянусь. Так пойдет?
Знахарь немного подумал и согласился.
- Только у меня тоже есть одна просьба, - выдвигать свои требования было наглостью, но Молчун решил рискнуть. - Не могу я больше сидеть в этом каменном мешке! Отпусти меня завтра на свободу, а?
Он с завороженно смотрел, как гневно раздуваются ноздри Знахаря. Отравит же еще, с опаской подумал Молчун. Но тот посопел-посопел, а потом успокоился.
- По рукам, - сказал врач и протянул сухую ладонь.
Знахарь, хотя и не приветствовал лишние церемонии, но попрощаться вышел. Заодно дал последние указания по соблюдению режима и сказал, чтобы Молчун дважды в неделю приходил к нему на сеансы гипнотерапии для восстановления памяти. «Ты и это, значит, умеешь», - хмыкнул Молчун. Знахарь побагровел и захлопнул у него перед носом люк.
- Что это с ним? - удивился Василий, которого назначили Молчуну в провожатые.
Василий был немного старше Молчуна. Ему предстояло не только познакомить новичка с тем, как устроен быт в Колонии, но и разделить с ним комнатушку, по размерам и убранству больше напоминающую монашескую келью.
Колония оказалась похожа на большой муравейник. Несколько сотен человек разместились в тоннелях брошенной шахты, где несколько десятков лет назад добывали золотую руду. Как именно Председатель и Рогволд ее нашли, Василий доподлинно не знал, поскольку оба участника тех событий не распространялись на эту тему. Подобная конспирация объяснялась просто - никто не должен был знать точное месторасположение Колонии. Эту тайну не знал никто, кроме самого Председателя, а также Рогволда и его боевиков из службы безопасности, которых он отбирал лично.
Переоборудование и обустройство тоннелей заняло несколько лет. Трудились все, начиная от самого Председателя и заканчивая первыми колонистами, которых после многочисленных проверок приводил Рогволд. Не все пережили то трудное время - кто-то замерз из-за проблем с обогревом, кто-то задохнулся во сне из-за нехватки в шахте вентиляционных каналов, кого-то завалило в дальних штольнях. Сложнее всего была найти надежный источник энергии. Даже сам Председатель, при всем своем таланте, не мог в одиночку решить такую сложную задачу. Но Рогволд сумел заманить в Колонию нужных людей - геологов, инженеров, строителей. Хотя они оказались ненужными там, наверху, здесь им нашли применение по назначению. В одной из самых глубоких пещер они нашли стремительную подводную реку и построили небольшую гидростанцию, мощности которой хватало для обеспечения Колонии электричеством круглый год.
- К чему такие сложности? Разве нельзя построить дома и жить в лесу? - не понял Молчун.
- Маскировка, - пояснил Василий. - Снаружи нас быстро засекут. Нам и сейчас приходится соблюдать определенные меры предосторожности.
- Да-да, я уже слышал про людей Рогволда.
- Я сейчас не про них, хотя и у них работы много. Я про тихий час.
- Тихий час?
- Каждый день с двух часов дня и до пяти никто не должен появляться на поверхности. В это время над нами проходят спутники-шпионы.
- Откуда вы про них узнали?
- Странный вопрос, - искренне недоумевал Василий. - Про спутники знает Председатель, у которого есть осведомленные источники наверху.
- Ах вот как, - протянул Молчун, но собеседник его иронии не уловил. - Я хотел бы подышать свежим воздухом. Это возможно?
Василий посмотрел на часы.
- Время еще есть. Пошли.
Он повел его по наклонному ходу, который был чем-то вроде центрального проспекта. То и дело они преодолевали перекрестки, и Молчун краем глаза видел уходящие в стороны длинные тоннели, освещенные через равные промежутки лампами. То и дело навстречу попадались рядовые колонисты - одни мужчины. Все они были довольно чумазы и одеты во что попало. Они шагали с очень занятым видом. Некоторые тащили в руках какие-то инструменты, назначения которых Молчун не знал, другие - пыхтели и толкали перед собой тележки с большими кусками породы. Ему казалось, что работяги смотрят на него не только с подозрением, но и с осуждением. Василий с каждым здоровался, но большинство из них на его приветствия не обращали внимания.
- А где все женщины?
Василий ответил не сразу.
- Женщины у нас живут отдельно, с детьми. Мужикам к ним ходить нельзя. Только охране.
Молчун невольно остановился.
- Это как? Я же видел детишек в лазарете. Как же они на свет появились, если вас к женщинам не подпускают?
- Я не совсем верно выразился, - Василий выглядел смущенным. - У нас бывает родительский день.
Его слова мало что объяснили.
- Такое бывает раз в неделю. Или в две. Тем, кто лучше всех поработал, кто принес больше пользы, дается право зачать потомство. Передовики уединяются с дамами, которые готовы к деторождению.
- Какой-то феноменальный бред, - не сдержался Молчун. - А как же свободная воля? Чувства, в конце концов?!
- Тс-с-с, - Василий прижал палец к губам и испуганно осмотрелся по сторонам. - Это изобретение Председателя. На благо нашего общества. Чтобы следующие поколения были лучше, чем предыдущие.
- Очень интересно узнать, кто же у вас считается наиболее достойным?
- Ну, как кто… В первую очередь - Председатель. Потом - Рогволд и его ребята. Инженеры и шахтеры. А остальным уж как повезет.
- И что, тебе часто такая радость перепадает?
- Я - писарь. От меня какой прок…
- Так часто или нет?
- Пока ни разу, - Василий втянул голову в плечи и не поднимал глаз.
До самых ворот Колонии они больше не обменялись ни словом.
Двое охранников у выхода азартно резались в кости. Подчиненные Рогволда отличались от прочих обитателей Колонии, которых довелось увидеть Молчуну. Эти парни выделялись форменной одеждой черного цвета с нашивками на рукавах, крепким телосложением и нарочитой самоуверенностью. Оба встали, широко расставив ноги и запустив большие пальцы под ремни на поясе. У одного на поясе висела кобура, из которой торчала рифленая рукоятка пистолета. Именно он преградил им дорогу и, смотря поверх головы Василия, поинтересовался сквозь зубы, почему они шляются без дела и куда намылились, когда совсем скоро тихий час. Василий торопливо выпалил, что вот новичок, только после болезни, по поручению Председателя, нужно познакомить с внутренним распорядком, а парень столько дней взаперти, что очень просит хоть на пару минут свежим воздухом подышать. Охранник выслушал с показным безразличием и позволил им выйти на пять минут.
Василий заставил Молчуна нацепить темные очки, чтобы не ослеп с непривычки. За воротами коридор продолжался еще метров десять, постепенно сужаясь. Под ногами хрустел щебень. Врывающийся снаружи свет не ослепил, но заставил щуриться. Молчун ощутил на заросших щетиной щеках ласковые прикосновение ветра. Они вышли на небольшую площадку, с которой открывался вид на убегающий вниз каменистый склон, который упирался в сплошное зеленое море, уходящее до горизонта и заслоняющее его собой. Тайга напоминала плотный ковер с множеством складок и внушала уважение - поглотит без следа и имени не спросит. Голова закружилась, и Молчун схватился за плечо Василия.
- Значит, совсем-совсем никто не знает, где мы находимся? - еще раз уточнил Молчун, застилая покрывалом новую постель - панцирную койку в келье Василия.
- Как тебе сказать… Кто в географии разбирается, тот, в принципе, догадывается.
- Ты разбираешься?
Василий сделал страшные глаза, показал в сторону входного люка и прижал палец к губам. Скрипнули петли и в комнату вошел охранник. Из-за черной формы Молчун не сразу его узнал.
- Ты бы рот закрыл, Молчун, а то муха залетит, - заржал Леха и принялся хлопать его по плечам и вертеть, разглядывая, как какую-нибудь куклу. - Вижу, молодцом держишься, брат! Уж не верил, что оклемаешься. А ты вон какой молодец! Прям, огурцом. Залатали тебя на славу, а?
- Я-то что, это Знахарь молодец, - смутился под его напором молодой человек.
- Знахарь - голова! - подтвердил Леха. - Может, он тебе и память вправил? Не вспомнил ничего про себя?
Молчун выдержал его пронзительный взгляд.
- Нет, с памятью пока без перемен.
- Ну, ничего. Будет время, Знахарь и с башкой твоей разберется, верно?
- Вашими бы молитвами…
- Ха-ха, а я и помолюсь, если надо!
Шуму от Лехи было слишком много, и Молчун быстро утомился. Новоиспеченный охранник это заметил и, проявив удивительный для себя такт, удалился по своим служебным обязанностям, пообещав на днях заглянуть еще раз.
Василий помолчал какое-то время, а затем выдавил из себя:
- Вот у тебя друзья какие…
- Обычные друзья, а что?
- Охранники… Они тут, знаешь, на особом положении. Многие хотят попробовать себя в службе безопасности, но мало кому удается пройти отбор. Рогволд очень строг.
- Как же Леха так сразу к ним попал?
- Тебе виднее, ты же его приятель, - в голосе Василия прозвучали недружелюбные нотки.
В комнатушке повисла неловкая пауза.
- А это здесь зачем? - попробовал разрядить обстановку Молчун, указывая на антикварного вида письменный стол с зеленым сукном, на котором возвышалась лампа под выгоревшим абажуром.
- Мое рабочее место. Здесь я пишу. Это мой вклад в общее дело.
- Как-то без особого восторга ты об этом говоришь. Тебя силой, что ли, заставляют?
- Нет, что ты! В Колонии никто и никого не заставляет что-либо делать. К чему душа лежит, тем и занимаешься.
- У тебя, стало быть, душа лежит к тому, чтобы писать?
- В той, прошлой, жизни я был писателем.
- Ого! Может, я читал твои книжки?
- Вряд ли, - покраснел Василий.
- А здесь что пишешь?
- Летопись Колонии. Жизнеописание Председателя. А еще раз в неделю учу малышей азбуке.
- Неужели это лучше, чем писать собственные книги?
- У меня просто не осталось другого выхода.
Василий с младых ногтей увлекся чтением и сочинительством. Едва научившись письму, он принялся терзать пером бумагу, выводя корявыми каракулями выдуманные истории про Шерлока Холмса, Робин Гуда и Звездного Рейнджера. Его аудиторией стали несчастные замученные родители, которым после тяжелой трудовой вахты приходилось терпеть, пока их чадо звонким задорным голосом озвучит истории, написанные за день. Бабушка сначала виртуозно овладела ценным умением незаметно дремать, кивая и вздыхая в ключевых местах рассказа, а затем умерла от старости. В память о ней внучек сочинил недурную сказку, которую впоследствии поставили на сцене школьного самодеятельного театра.
Счастливо избегнув воинской повинности по причине слабого здоровья и плоскостопия, Василий устремился в столицу, где при полном отсутствии протекции с первого захода поступил в Литературный институт. Творческим и нравственным ориентиром он выбрал для себя Николая Васильевича Гоголя. Во многих своих студенческих работах Василий неосознанно ему подражал, а местами и вовсе копировал. То Чичиков подмигнет между строк, то события развернутся на улицах Миргорода.
Когда Василий только начинал учиться, профессия писателя еще имела определенный вес в обществе. К моменту же получения диплома ситуация существенно изменилась - не в лучшую для начинающего автора сторону.
Опасения, что электронные книги убьют не только их бумажных предков, но и литературу в принципе, оправдались лишь отчасти. Сильнее остальных пострадали самые бесправные существа на издательском рынке - писатели. Их труд обесценился многократно, а Сеть заполонили графоманские творения и переведенные в «цифру» классики. Развернутое знамя борьбы с книжным пиратством больше походило на фиговый листок, которым издатели пытались прикрыть собственную наготу. Однако книжная индустрия не умерла совсем, а перешла в разряд государственных отраслей. Основным заказчиком и публикатором книг стал Триумвират Российский. Вполне естественно и логично, что все новые книги выдерживались в определенных идеологических рамках, не допускающих критики существующего режима «окончательной социальной справедливости».
Что оставалось Василию? Он мечтал, как и его кумир, служить на благо общества и клеймить всякую подлость, пошлость и несправедливость, но не ожидал, что жизнь приготовит ему другой сценарий. Оставалось поступить на государственную службу, стать штатным борзописцем (так он называл себя в порыве самоуничижения): «Мне было стыдно, и я держал свое вдохновение на коротком поводке. Хотя это и не была халтура в прямом смысле слова». Василий не хватал с неба звезд, не выбился в ряды значительных авторов, обласканных властью. Но худо-бедно с социальным заказом справлялся. В своих книгах Василий клеймил бездельников, которые хотят лишь паразитировать на теле общества, не давая обществу ничего взамен. Он осуждал всякое проявление индивидуализма и меркантилизма.
Бог его знает, сколько так могло бы продолжаться, но однажды, получая очередное задание от директора издательства, Василий поймал себя на том, что начинает искренне верить в ту чепуху, которую пишет. «Не знаю, что со мной тогда случилось. Наверное, проснулась гордость», - предположил он. Однако вместе с гордостью проснулась и гордыня. Ему до смерти опостылело быть рядовым. Захотелось хоть ненадолго почувствовать себя офицером, блеснуть литературными эполетами. Захотелось звучать на устах молвы, получить настоящее читательское признание, а не ждать подачки от чиновников. Пусть даже и скрываясь под псевдонимом.
Вот тут Василий развернулся во всю широту своего писательского дарования, освободив, наконец, вдохновение от пут. Он обрушил настоящий град сочащихся ядом стрел, каждая из которых надежно впивалась в шкуру Дракона, которым представлялся ему Триумвират Российский. Фигурально выражаясь. Сочинив особенно удачный пассаж, он радостно хлопал себя по коленцам и представлял, как будет купаться в лучах народного признания. Расправляясь на страницах повести с очередным представителем государственной власти, Василий ничего не мог с собой поделать и получал буквально физиологическое удовольствие, как будто в самом деле раскроил ненавистному чиновнику череп.
Поставив финальную точку в произведении, ему не терпелось поделиться своим произведением с публикой. И все же он нашел в себе силы подождать, потратив еще пару недель на редактирование повести. После чего выложил ее на одном из сайтов самиздата и замер в ожидании лавины славы.
Шли дни. Счетчик прочитавших его произведение едва перевалил за пару десятков, а комментариев не было ни одного. «Проклятые графоманы! Они сбились там в кучу, и никто не хочет читать другого! Каждый хочет, чтобы читали его!», - объяснил Василий.
Долгожданный первый отзыв оказался крайне негативным. Анонимный рецензент упрекал автора в излишней эмоциональности, непоследовательности и обращал внимание на брошенные сюжетные линии. Василий включился в острую полемику, но дело закончилась пошлыми взаимными оскорблениями оппонентов.
Это был тяжелый удар. Неделю он не подходил к компьютеру и не отвечал на телефон. Пил. А потом решил, что раз так, то и нечего плевать против ветра. Значит, не посчастливилось ему родиться в то время, когда его талант будет востребован. Остается довольствоваться тем, что имеется в наличии.
Василий вернулся к прежней работе, но безмятежное существование продлилось недолго. Через некоторое время в дверь его квартиры позвонили двое суровых мужчин, которые представились сотрудниками идеологического управления министерства финансов. Даже когда они присели в любезно предложенные кресла, на их похоронных костюмах не образовалось ни единой складки. Им понадобилось всего несколько минут, чтобы вывести его на чистую воду как автора гнусного пасквиля, разлагающего умы доверчивых россиян.
Пережитое унижение Василий запомнил навсегда. Он стоял на коленях, умолял, плакал и клялся, просил прощения и снова умолял, но представители власти были непреклонны. Со скоростью пробки от шампанского Василий вылетел из Союза писателей, а за попытку антигосударственной пропаганды его оштрафовали практически в размере почти всего накопленного пенсионного счета. На новую работу его никто не брал, потому что кому он нужен с такими сомнительными талантами и диагнозом от министерства финансов.
По ночам его терзали кошмары про чадящие трубы крематория. В конце концов, Василий не выдержал. Он не стал дожидаться пенсионных исполнителей и подался в бега, не слишком рассчитывая, что спасется.
- Следи за часами, - приказал Знахарь.
Они сидели друг напротив друга в сдвинутых креслах. Рядом на металлической этажерке трепетали языки пламени нескольких свечей. Между узловатыми указательным и большим пальцами Знахарь сжимал длинную блестящую цепочку, на которой раскачивались подобно маятнику жилетные часы с осыпавшейся поддельной позолотой. Провожать их глазами сначала было забавно, а затем стало утомительно.
- Сконцентрируйся на часах, - повторил Знахарь. - Расслабься и не сопротивляйся. Только покой и тепло. Тепло окружает тебя со всех сторон, оно согревает и поглощает…
Молчун сдержал зевок.
- Твои веки наливаются приятной тяжестью и закрываются…
Веки жгло так, что впору промывать холодной водой.
- Веки закрываются, и ты погружаешься в горячую ванну, каждая твоя мышца расслаблена. Твое тело покачивается на волнах…
Прислушавшись к ощущениям, Молчун чуть-чуть поерзал, пытаясь найти положение, в котором бы неисправная пружина под обивкой не колола его в зад.
- Ты освобождаешь свое сознание, ничто больше не сдерживает его, и ты пускаешься в путешествие, в конце которого выберешься на берег своего настоящего «я» и все вспомнишь…
Что за чушь!.. Ему пришлось плотнее сжать губы, чтобы не улыбнуться.
- Ты слышишь меня? - с подозрением спросил Знахарь.
- Слышу, - машинально ответил Молчун, продолжая зажмуриваться.
- Вот, дьявол! - судя по звуку, неудавшийся гипнотизер запустил часы об стену.
Притворяться дальше надобность отпала, и Молчун открыл глаза. В приступе гнева Знахарь пошел пунцовыми пятнами, которые в мерцающем пламени свечей смотрелись пугающе. Из затемненной части лазарета неслышной походкой приблизился Председатель.
- Как успехи? - вкрадчиво поинтересовался он.
- Черта лысого, а не успехи! Не знаю, что он себе думает, но, сколько мы ни пробуем, он не поддается!
- Может, это все из-за моей травмы? - Молчун постучал костяшками пальцев по виску.
- Не было никакой травмы! - не унимался Знахарь. - Я проверял - не били тебя по голове. То есть, может, и поддали немного, но без повреждений, способных нарушить память!
- Плохо! - Председатель едва скрывал раздражение. - Болтаешь ты много, Знахарь, а толку от тебя, когда нужно, никакого.
Он схватил Молчуна за рукав и потащил за собой, оставив обиженного Знахаря в одиночестве. Председатель передвигался по тоннелям стремительно. Ему нисколько не мешало то, что фонари уже переключили в ночной режим, и горели через один, так что иногда приходилось идти практически впотьмах. Молчун с трудом поспевал за ним.
- Почему вам так важно, чтобы ко мне вернулась память? - спросил он.
На мгновение Председатель обернулся в профиль.
- Мне… Вернее, нам нужна ясность. В Колонии нет секретов. Тайны угрожают нашему существованию. Я должен быть уверен в каждом человеке. Поэтому нам и нужно узнать, что же скрывается в твоей голове.
Они прошли еще метров тридцать по главному тоннелю и свернули в темное ответвление, в конце которого уперлись в стальную перегородку с дверью - стандартный вид жилого отсека в Колонии. Председатель постучался. Лязгнул засов, и в проеме появился немолодой мужчина, чисто выбритый, с аккуратной прической, какую в тоннелях редко у кого встретишь. Увидев молодого человека, он радостно заулыбался.
- Ну, наконец-то! Здравствуй, племянник! - сказал мужчина и крепко обнял остолбеневшего Молчуна.
15
Пожалуй, со студенческой скамьи Коростеля так не отчитывали. Начальственный гнев был вполне объясним: в тот момент, когда казалось, что до заветной цели осталось всего ничего, операция внезапно вышла из-под всякого контроля. Руководителю его ранга непростительно перекладывать вину за провал на неблагоприятное стечение обстоятельств и ошибки подчиненных. Коростель отдавал себе отчет в том, что всегда существует риск в один миг лишиться звания и наград. Но дамоклов меч столько лет провисел над его головой, что Коростель успел привыкнуть к легкому покалыванию в затылке, а привыкнув - утратил бдительность. Просто до сих пор ему отчаянно везло.
Сначала Тюлень сообщил о покушении на Арчибальда, в ходе которого ему лишь чудом удалось не допустить гибели объекта. В то же время агент поставил под удар основную цель своей миссии. В отсутствие пространства для маневра Коростель санкционировал начало операции «Побег». Больше на связь Тюлень не выходил.
Первые недели статс-инспектор старался не поднимать панику, надеясь, что агент по веским причинам перешел в автономный режим. Последнее распоряжение Коростеля, в общем, это и предполагало. Заполучив копии внутренних протоколов службы исполнения жандармерии, он выяснил, что, по официальной версии, имела место неудачная попытка побега, в результате которой погибли двое осужденных, а также внештатный сотрудник исправительной буровой. Один из каторжан носил фамилию Кривопятов, под которой скрывали Арчибальда, а внештатным сотрудником предсказуемо оказался агент Тюлень. Поначалу личность третьего участника побега Коростеля не заинтересовало. Но очень скоро его насторожил тот факт, что, согласно жандармским отчетам, из моря выловили только одно тело - Тюленя, а остальные двое числись как пропавшие без вести. Тут-то Коростель и решил внимательнее присмотреться к персоне второго каторжанина. Поиск информации дал весьма обескураживающие результаты: по данным национального реестра граждан, Алексей Федотов уже три года, как скоропостижно скончался, успев до этого десять лет прослужить в службе исполнения жандармерии. Коростель перечитал донесение Тюленя, в котором тот делился подозрениями, что на вышке действует внедренный агент силовиков, и головоломка сложилась.
Ситуация усугубилась, когда неожиданно выяснилось, что бесследно исчез и старший Полунин. По словам соседей, его не видели уже несколько недель, но никто не смог с уверенностью назвать время, когда именно он перестал попадаться на глаза. Скорее для очистки совести, чем рассчитывая на положительный результат, Коростель дал ориентировку пенсионным исполнителям, но след старика, что называется, давно остыл.
По всему выходило, что силовики успешно перевели партию в эндшпиль и теперь имели на руках обоих Полуниных. Это означало сокрушительное фиаско, и Коростелю не оставалось ничего другого, как покорно ждать наказания.
Экзекуция происходила в конференц-зале на одном из последних этажей небоскреба «Славянка», где обосновались высшие чины и объединенная канцелярия министерства финансов и пенсионной инспекции. Через бронированное стекло во всю стену открывался вид на Москва-град, где полыхали огромные рекламные экраны, за которыми было не разглядеть зданий. Яркие разноцветные картинки сменяли друг друга, отражаясь в нахмуренном небе, которое угрожало в любой момент разразиться проливным дождем.
Ходили слухи, что штаб-квартира финансистов имеет под землей не меньше этажей, чем над поверхностью. Коростель никогда не спускался ниже гаража, но, даже если там вправду существовали секретные уровни, сотрудник его уровня не имел допуска к подобной информации.
Он вытянулся, расправив плечи, и ждал приговора. Его судьба сейчас находилась в руках пяти мужчин, сидевших за вытянутым полукругом столом. Среди них Коростель лично был знаком только со своим непосредственным руководителем - Теодором Максовичем, получившим свое имя в честь то ли Драйзера, то ли Рузвельта. Теодор Максович занимал должность вице-директора пенсионной инспекции и курировал оперативно-розыскную деятельность. Из его соседей Коростель опознал только начальника контрольно-ревизионной службы из министерства финансов и его личного ассистента. Оставшихся двоих, которые вели себя так, словно хотели казаться невидимками, он раньше не встречал.
- Мы ознакомились с вашим отчетом, - взял слово Теодор Максович. - Думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что мы очень, очень разочарованы.
Во время выматывающей паузы Коростель находился в прицеле пяти пар глаз.
- Я мог бы напомнить, что мы оказали вам, Виктор Григорьевич, не только высокое доверие, но и большую честь, поручив дело особой важности, - продолжил Теодор Максович. - Но не стану, потому что знаю вас давно, и, уверен, вы сами все прекрасно понимаете. Не сомневаюсь также, что вы, как и все здесь присутствующие, искренне переживаете из-за этой неудачи. Ведь так, Виктор Григорьевич?
- Так точно.
- Отрадно, что я не ошибся. Мы с коллегами до вашего прихода обсуждали дальнейшие перспективы нашего дела. Хотелось бы выслушать ваше мнение на этот счет.
Предельно умиротворенный тон Теодора Максовича не ввел Коростеля в заблуждение. Решение по его будущему, скорее всего, уже принято, а весь этот спектакль - необходимая дань формализму. Ему самому не раз доводилось принимать участие в подобных представлениях.
- Оптимистических прогнозов я дать не могу. Сотрудники шифровального отдела не прекращают попыток раскрыть код доступа к архивам профессора Вольфа, но безуспешно. Надежда, что когда-нибудь они расколют этот орешек, близка к нулю. Единственным носителем пароля является Арчибальд Полунин, который в настоящий момент, скорее всего, находится под опекой специалистов министерства внутренних дел. По косвенным признакам можно предположить, что память к нему еще не вернулась. На мой взгляд, продолжать искать Полунина нецелесообразно и бесполезно. Более перспективно перенаправить оперативную работу: обеспечить круглосуточное наблюдение за всеми выявленными сотрудниками жандармерии, которые засветились в нашей комбинации. Также необходимо срочно заняться внедрением…
- К черту внедрение! - раздраженно перебил его начальник контрольно-ревизионной службы. - Вы тут стоите перед нами и так спокойно рассуждаете!.. Вы вообще отдаете себе отчет в том, что нас ждет, если силовики получат доступ к архивам?!
- В общих чертах догадываюсь, - сдержано ответил статс-инспектор. - Не подумайте, что пытаюсь снять ответственность с себя. Но мне не кажется, что обладание установкой Профессора даст силовикам существенное преимущество.
Соседи одновременно повернулись к Теодору Максовичу: они явно не совсем поняли, о чем ведет речь статс-инспектор. Теодор Максович замешкался на секунду, после чего призвал их жестом к соблюдению тишины.
- Давайте будем уважать точку зрения нашего коллеги, - попросил он. - Обсудим все, когда он нас покинет. Спасибо, Виктор Григорьевич, за резюме. В заключение хотел бы услышать ваши соображения, каким вы видите собственное будущее в нашем ведомстве?
На Коростеля произвела сильное впечатление неожиданная мизансцена при упоминании аппарата Вольфа, поэтому он не сразу переключился и сообразил, чего от него ждут.
- Я должен написать рапорт о переводе?
- Не должны, - поправил Теодор Максович. - Мы не заставляем вас, Виктор Григорьевич. Только рассчитываем на вашу сознательность и…
Подходящий эпитет он так и не нашел, поэтому просто замолчал.
- В какой форме?
- В стандартной. Только оставьте открытую дату, - любезно улыбнулся Теодор Максович. - Мы с коллегами еще посовещаемся, как это все лучше…
- Представить, - вдруг подал голос один из человек-невидимок.
Коростель посмотрел на него с интересом. Кто бы это мог быть? Он-то считал, что знает большинство руководителей финансовых служб. Неужели ребята из отдела ликвидации?
Коростель не заводил двигатель. Он положил ладони на руль, уперся в них подбородком и курил сигареты одну за другой.
С рапортом все было ясно еще до аудиенции. А вот имевшая место недосказанность с «машиной сновидений» Вольфа наводила на определенные размышления. Объяснений могло быть два. Либо Теодор Максович не рассказал своим партнерам про аппарат Профессора (но тогда не совсем понятно, под каким соусом он представил им операцию), либо ценность архива Вольфа заключалась в чем-то таком, о чем Коростелю по званию знать не полагалось.
Начинало темнеть. Телефон пропел мелодию из «Болеро». Коростель ответил супруге, что скоро будет.
В подвальном гараже оставались десятки автомобилей, поскольку в канцелярии считалось плохим тоном уходить со службы «по часам», а сверхурочная работа всячески приветствовалась и поощрялась. Коростель вывел машину на пандус, миновал площадь с круговым движением перед небоскребом и оказался на проспекте Вернадского. Основной поток машин следовал, а точнее медленно тащился и дымил по направлению к Кольцевой. Дорога в центр, куда направлялся Коростель, была относительно свободна, поэтому он почти сразу обратил внимание, что, держась на почтительном расстоянии, за ним следует черный джип с наглухо тонированными стеклами - даже не определить, сколько человек в салоне. Коростель несколько раз сбрасывал и набирал скорость, чтобы удостовериться наверняка. Внедорожник сохранял дистанцию, не отставая и не вырываясь вперед. На углу с Университетским проспектом светофор подмигнул желтым, и статс-инспектор с силой надавил на газ. Двигатель рассерженно взревел. Джип, едва разминувшись с троллейбусом, выехавшим на перекресток, терять Коростеля не собирался.
Шутки в сторону, Виктор Григорьевич! На группу наружного наблюдения это уже совсем не похоже - слишком приметная машина. Коростель вспомнил таинственных человек-невидимок из конференц-зала. Неужели все-таки ликвидаторы?
Время утекало сквозь пальцы. По прямой до дома оставалось не более пяти минут. Вот уже и мост над «Воробьевыми горами» проскочили. Счет пошел на секунды.
Стирая рисунок протектора, Коростель, почти не сбрасывая скорость, свернул на 3-ю Фрунзенскую. Невдалеке показались знакомые эркеры. В столовой горит свет. Марина ждет с ужином.
Он припарковал машину возле подъезда и к немалому удивлению не увидел в зеркале заднего вида джип. Неужели отстали? Коростель открыл бардачок, однако травматического пистолета на месте не оказалось. Что за черт! Он несколько раз перерыл стопку старых квитанций и чеков на бензин, но оружие бесследно исчезло, хотя Коростель не сомневался, что еще сегодня днем оно находилось там, где положено.
По бритому виску побежала капля пота. Отстегнув ремень безопасности, Коростель толкнул дверь наружу и выглянул в приоткрывшуюся щель, но ничего подозрительного не заметил. Он вылез наружу и пока думал, ставить машину на сигнализацию или нет, справа ударил яркий свет фар и оглушил рокот дизельной турбины. Не повернув головы, - а зачем, если и так все ясно, - Коростель изо всех сил оттолкнулся от земли и бросился на капот своего автомобиля. Вечерний покой на тихой улочке разорвал чудовищный удар и скрежет металла. Ему даже почудилось, что джип чиркнул по пяткам, когда промчался мимо. Коростель скатился по капоту и упал на еще теплый асфальт между своей и соседской машиной. Остановившись поодаль, тонированный внедорожник постоял и неспешно тронулся задним ходом. Тащить их за собой в дом, к Марине, нельзя ни в коем случае.
Из внутреннего кармана пиджака Коростель вытащил дорогую монблановскую ручку - подарок жены на годовщину свадьбы. Снял колпачок. Блеснуло отточенное перо. Платина, конечно, мягкая, но в данном случае, может быть, даже надежнее - не сломается. Коростель прижался к земле и по-пластунски пополз вдоль ряда припаркованных машин, прячась за ними.
Джип остановился рядом с автомобилем статс-инспектора. Хлопнули двери. Коростель нырнул в просвет между бамперами.
- Эй, лысая жаба, вылезай! - донеслось до него.
Коростель на доли секунды выглянул из-за капота. От убийц его отделяло не больше десяти метров. Он рассмотрел водителя за рулем, который высунул в опущенное окно локоть. Отвернувшись, водитель наблюдал, как двое его подельников - рослые плечистые молодчики в спортивных штанах и кожаных куртках - вертятся вокруг автомобиля Коростеля. Один помахивал бейсбольной битой, другой сжимал монтировку. Похоже, гибель статс-инспектора собрались обставить, как случайное убийство после ДТП.
Дождавшись, когда амбалы отвлекутся, чтобы заглянуть под его машину, Коростель выскочил на дорогу и побежал так быстро, как, возможно, не бегал ни разу в жизни. Расстояние до джипа он преодолел не хуже олимпийского чемпиона по спринту - водитель успел только повернуться к нему. Надежная монблановская ручка с омерзительным чавкающим звуком пробила правое глазное яблоко и застряла намертво. Раненный удивленно хрюкнул, подставил ладони под что-то склизкое и брызнувшую толчками кровь. Коростель оттолкнул слабеющие руки и, привстав на подножку, сдернул куртку с плеча водителя и, - хвала богам! - обнаружил пистолет в подплечной кобуре. Он молниеносно выхватил «Глок-19», взвел затвор и снял с предохранителя. В этот момент из-за дальнего крыла джипа высунулся здоровяк с монтировкой. Коростель поднял оружие и дважды нажал на курок. Выстрелы привычно походили на громкий треск. Как и учил инструктор, первая пуля попала в грудь. Вторую следовало направить в голову, но Коростель немного промахнулся: бугай упал на дорогу, зажимая пробитое горло.
Статс-инспектор обогнул внедорожник. Оставшийся молодчик, замахиваясь битой, как заправский игрок в бейсбол, пятился, не сводя взгляда с наставленного на него пистолета. Пока не уперся спиной в стену дома.
- Сука, все равно подохнешь! - процедил он и харкнул, целясь в Коростеля, но плевок шлепнулся на асфальт, не долетев.
«Глок» треснул еще раз, и парень сполз на тротуар, оставляя на сером облицовочном камне бурую мазню.
Коростель осмотрелся по сторонам и больше никого не увидел. Он поднял глаза. В освещенном окне на четвертом этаже знакомое лицо исказило ужасом. Прости, одними губами попросил он.
Жена обеими руками вцепилась в занавеску.
Выкинув на дорогу хныкающего водителя, Коростель занял место за рулем, обыскал бардачок, но тот был пуст. Тогда он отогнул солнцезащитный козырек и обнаружил в кармашке с внутренней стороны синий спецпропуск финансовой полиции.
Коростель откинулся на спинку кресла. Вот, значит, Теодор Максович, как вы решили все это представить.
***
Ты никогда не привыкнешь к этой гнетущей атмосфере, которая окружает очередь в коридоре службы занятости. Впрочем, не питай иллюзий, Карина: если в ближайшее время ты не придумаешь, как выбраться из той задницы, куда угодила, привыкать не придется - все закончится весьма скоро.
Вокруг кабинета инспектора все диваны и кресла были заняты, а вновь пришедшие соискатели, не нашедшие свободного места, подпирали стены, делая вид, что изучают полезную информацию на стендах. Среди прочего к фанерной доске был пришпилен листок с распечаткой отчета Госстата, согласно которому в последнем квартале количество безработных сократилось на 3,2 процента, что делает вполне реальным прогноз службы занятости о снижении этого показателя на докризисный уровень в 5 процентов от общего числа работоспособного населения. Было бы интересно сравнить эти данные с показателями в Центрах покоя.
Еженедельное посещение инспектора стало для Карины пыткой. Сидеть среди людей, большинство из которых смирились со своей участью и просто ждали конца, оказалось совершенно выматывающим душу занятием. Домой она возвращалась без сил и с непобедимой головной болью.
- А моя-то чего придумала, - вдруг обратился к соседу старичок, сидящий напротив нее.
Сосед, среднего возраста худощавый мужчина с потухшими глазами, даже не пошевелился, продолжая смотреть прямо перед собой.
- Говорит, давай мой счет поделим! Нет, ты слыхал?! Я говорю: да ты сбрендила на старости лет! Я на такое не подписывался! А она: как это не подписывался! Мы, говорит, муж и жена, а раньше так и обещали друг другу - в радости и в горе, в болезни и в здравии… Короче, говорит, хочу умереть с тобой в один день! А, каково?!
Тощий хранил молчание.
- Нет, ты не подумай, я же ни жестом, ни словом не показал, как мне тяжко и неохота, вот так, за ни за что, отдать богу душу… Не такой я человек, чтобы брать у женщины, то что она заработала. Не ее же вина, что я накопил меньше пенсии, чем она! Правильно я говорю? А она все одно свое талдычит: мне без тебя жить радости не будет, руки на себя наложу, так и знай! Уперлась и ни в какую!
Старичок ждал от соседа реакции, но тот лишь безразлично моргал.
- Вот! И я не знаю, что делать! Если не найдет этот упырь кабинетный мне какое-нибудь занятие, придется уступить, уж я ее знаю - вправду удавится. А так хоть поживем еще немножко вместе…
- Это кабинетных крыс пора удавить. Всех, - вдруг ожил худой.
На него зашикали со всех сторон.
Карина не дослушала, чем закончится дело, потому что подошла ее очередь, и вошла в кабинет. Инспектора-мозгляка было не разглядеть - из-за монитора торчали только оттопыренные уши и рыжий чуб. Он мямлил себе под нос и не заботился о том, понятна ли его речь. А Карина и так знала все наперед: в настоящей момент подходящей вакансии в банке данных не найдено и неизвестно, когда таковая может появиться. Приходите на следующей неделе, может, что-то изменится.
В почтовом ящике ждали два извещения: из службы пенсионных исполнителей и из районного суда. В первом Карину Валерьевну Вечтомову уведомляли, что на ее пенсионном счету осталось только тридцать пять суток, по истечении которых, если не явится для кремации по собственной воле, она будет препровождена принудительно. Во втором документе сообщалось, что, по причине неявки участников бракоразводного процесса, заседание суда перенесено на два месяца.
Она переводила взгляд с одной бумажки на другую и не могла удержаться от истеричного хихиканья. Как же Игорь удивится, когда явится в суд, а там выяснится, что он уже как бы и не женат, вот умора… Будет благородный вдовец, а не разведенный с подмоченной репутацией. Наверное, поблагодарит сотрудников почты, которые не донесли вовремя повестки на первое заседание суда.
Атмосфера дома тоже была безрадостной. Даже обычно беспечная Катька ходила по квартире, боясь проронить хоть звук, и имела пришибленный вид. Я - мертвец, все чаще ловила себя на такой мысли Карина, зомби наоборот.
Она не сидела сложа руки, предприняв множество попыток, но всякий раз утыкалась лбом в стену. Например, нашла пару приятельниц по студенческой поре, которые неплохо устроились. Не так шикарно, как еще недавно жила Карина, однако по нынешним временам им не стоило жаловаться. Но их радушие и готовность помочь в поисках работы сразу сменились прохладным отчуждением, стоило им узнать, что ее выгнали из школы с «волчьим билетом». «Сама понимаешь, мать, с таким не шутят», - сказали они ей.
Ей уже было все равно, какая работа. Пусть эта работа просто будет! «Карина Валерьевна, очень жаль, но мы не можем себе позволить держать специалиста вашего уровня на такой низкоквалифицированной должности. Это нарушение закона», - объясняли ей.
На телефоне высветился номер Игоря. Мелодия звонка несколько раз назойливо повторилась от начала и до конца, не желая завершаться. Карина следила за трубкой, как будто рядом притаилась мерзкая тварь. Экран потух, но через несколько секунд аппарат задребезжал вновь.
- Надеюсь, у тебя что-то действительно важное, - неприязненно сказала она, взяв трубку.
- Я тоже рад тебя слышать, - бодрился Игорь. - Ни от чего не отрываю?
Она обвела взглядом ненавистную кухню, которая в последние дни превратилась в ее темницу. Какие еще занятия у нее остались, кроме как по десятому разу наводить чистоту и выдумывать что-нибудь новенькое на ужин для Катьки и отца?
- А то ты не знаешь…
- Что я должен знать?
- Ты меня совершенно не отрываешь, поскольку с недавних пор я безработная.
- Да как же так! - довольно искренне встревожился Игорь.
Карина недолго колебалась, а затем, опуская лишние подробности, рассказала, как с ней обошлась директриса.
- Вот двуличная сука! - подвел он итог ее истории.
- Ну, мало ли, у кого сколько лиц, - многозначительно заметила она. - Я сама дура, что купилась на ее театральное представление.
- Надеюсь, ты не думаешь, что я имею какое-нибудь отношение…
- Отрицать не стану: такие мысли приходили мне в голову.
В динамике раздалось возмущенное сопение.
- Карина, какая бы кошка между нами не пробежала, мои чувства не изменились! Я совершил ошибку в прошлом, но я ни за что не причиню тебе вреда!
- Какая теперь разница, - прервала его тираду Карина. - Так чего ты хотел?
- Теперь и не знаю, что сказать… Ты меня просто шокировала. Я-то планировал обсудить, хм-м-м, наш развод, поскольку мне пришла повестка.
- Можешь не беспокоиться. К этому моменту меня уже не будет.
- Прости, что?!
Интересно, это он так успешно имитирует ужас или действительно переживает?
- Мой пенсионный счет почти на нуле, а работы нет и не предвидится.
- Так… подожди… Ведь должны же быть какие-то варианты…
Да уж, она и сама была бы рада найти выход из столь непростой для нее ситуации.
- Послушай, - решительно заговорил Игорь. - У меня, кажется, есть одна идея. Ты, конечно, будешь против, но прошу тебя сначала хорошенько подумать. Твое решение подать на развод причиняет мне большую боль, но я уважаю твой поступок. В некоторой степени даже восхищаюсь! Однако теперь, после того, как все обернулось… Если ты заберешь заявление в суд, я смогу перевести на твой пенсионный счет часть своих накоплений.
- Еще одно слово, и я положу трубку, - ледяным тоном отрезала Карина.
- Да нет же, послушай! Я готов хоть сейчас поделиться с тобой! Но не могу! Когда инициирован бракоразводный процесс, взаимные операции по пенсионным счетам блокируются!
- Мне от тебя ничего не нужно.
- Ты выиграешь время! А я смогу найти для тебя работу!
Она дала отбой и, не дожидаясь пока он снова позвонит, отключила телефон. Сердце бешено колотилось. Все-таки не нужно было ему ничего говорить.
Отец вернулся домой позже обычного. Как только он появился в прихожей, Карина заметила стойкий запах перегара. На него это было не очень похоже, но виду она не подала. Он не сразу совладал со шнурками, а потом еще какое-то время воевал с вешалкой, пытаясь водрузить на нее потертый кожаный пиджак.
- Новостей никаких? - спросил отец, прежде чем она поставила перед ним тарелку с едой.
Карина покачала головой.
- Я тут вот какую штуку нашел, - сказал он и положил на стол смятый лист бумаги, который оказался очередным напоминанием из службы пенсионных исполнителей.
- Прости, забыла проверить ящик. Не хотела, чтобы ты это видел.
Отец накрыл ее ладонь своей и посмотрел прямо в глаза, как давно уже не делал.
- Ты должна была мне рассказать.
Его взгляд был абсолютно ясным, прозрачным, как будто он и не пил.
- От меня, наверное, выхлоп…
- Ерунда. Я бы и сама выпила, наверное, - смягчилась Карина.
Он отпустил ее руку, поднялся из-за стола и вышел, а через пару минут вернулся, держа древнюю бутылку коньяка, на этикетке которой красовались пять звезд.
- Вот, бог его знает, сколько лет прождала своего часа, - сказал отец. - Уже и не помню, кто ее принес. Наверное, мама еще была жива.
- Коньяку лишние годы только на пользу. В отличие от нас, - улыбнулась она.
Сорвав пластиковую обертку, он вытащил деревянную пробку и тихонько потянул носом воздух из горлышка.
- Божественно, - благоговейно прошептал отец.
Он достал из буфета пару неказистых стаканов, капнул в них коньяк, а затем порылся в холодильнике и вытащил на белый свет лимон, который незамедлительно порезал на несколько долек.
- Я никогда этого не афишировал, родная, но в молодости, еще до того, как ты родилась, у меня были серьезные проблемы с алкоголем.
- Что? - от удивления Карина не выдержала и рассмеялась. - Ты шутишь? Ты про тот случай, когда хватанул лишнего на свадьбе тети Лёли?
Но отец был серьезен.
- На свадьбе тети Лёли - это так, цветочки по сравнению с тем, сколько я пил. Я пил много и постоянно. Только ваша с Катькой мама отвела меня от пропасти. Наверное, она была бы против, чтобы я рассказывал. Но сейчас это уже неважно. Вы с Катькой никогда не виделись с бабушкой и дедушкой, родителями мамы. Они были категорически против нашего союза. По большому счету из-за меня. Обеспеченная семья с высоким достатком, а тут - я, безродный голодранец, еще и с нездоровым пристрастием к спиртному. Короче, сплошной мезальянс. Но мама твоя была женщина решительная. Она поклялась, что откажется от родственников и выйдет за меня, но с одним условием: я должен был бросить пить, - он повертел в руках стакан. - Вот почему, дорогая, мы с тобой никогда не сидели вот так, по душам. А теперь, я думаю, что, может быть, и зря.
У него заблестели глаза. Он резко выдохнул, чокнулся с растерявшейся Кариной, опрокинул в себя коньяк и, поморщившись, прикусил дольку лимона.
- Ты пей, дочь. Я знаю, что закусывать коньяк лимоном - варварство, но нам с тобой простительно. В конце концов, чем мы хуже царя Николая?
Алкоголь обжег гортань и опустился огненным шаром по пищеводу. Послевкусие с нотками ванили оказалось весьма приятным, согревающим. Карина вытерла глаза и посмотрела на отца по-новому.
- Хорошо? - подмигнул он.
- Вполне. Наливай.
Они повторили еще по одной. Кровь прилила к щекам, а тело вновь испытало подзабытое чувство легкости, которого так не хватало.
- Папка твой, Карина, вообще по молодости много глупостей совершал, - разоткровенничался отец, разливая. - До сих пор удивляюсь, как ваша мать решилась жить со мной. Но она поверила в меня. Не мог же я обмануть ее ожидания. До сих пор не могу.
Он вдруг посерьезнел и погрузился в себя, но ненадолго. Отец встрепенулся, улыбнулся и ткнул пальцем в скомканное извещение.
- Об этой ерунде больше не думай.
- Что ты сделал? - у нее похолодело внутри.
- То, что и должен был, - он допил коньяк и крякнул. - Я переписал свою пенсию на тебя.
Выйдя с кладбища, она решила, что готова. Грехи отмолены. Прощение, пусть и не услышано, но, хочется верить, получено. В конце концов, однажды Арчи уже все понял. И сейчас не стал бы осуждать.
Остановившись перед многоэтажкой, Карина, задрав голову, смотрела на здание, как будто видела его впервые. Вместе с Игорем они прожили не так уж долго, но она успела привыкнуть к этому месту и не обращала внимания на детали. А сейчас она вдруг заметила, каким уродливым нагромождением геометрических фигур карабкаются в небо апартаменты на последних этажах, сколько грязных разводов на стенах, и, самое главное, насколько неуместно выглядит этот мастодонт в окружении ветшающих хрущоб. Раньше подобный контраст ее нисколько не беспокоил.
Она позвонила в домофон, но никто не ответил. Устроившись на скамейке возле подъезда, Карина приготовилась ждать. Жильцы, проходя мимо, косились, но от комментариев воздерживались. Солнце свалилось за пятиэтажку напротив, и стало стремительно холодать. Пришлось плотнее запахнуться в плащ и время от времени вставать и ходить взад-вперед. Ее терпение подпитывала вера в то, что она делает это ради отца.
Знакомый BMW появился во дворе уже после одиннадцати, когда Карина была готова убираться восвояси, пока не перестал ходить общественный транспорт. Увидев ее, Игорь замер на месте.
- Врасплох меня застала, - он неуклюжим движением выудил из кармана пластинку жвачки и отправил в рот.
Судя по расхристанному виду и нетвердой походке, он снова играл в карты.
- Ты сейчас способен на серьезный разговор?
Игорь собрался, застегнул верхнюю пуговицу рубашки и утвердительно мотнул головой.
- Твое предложение еще в силе?
- М-м-м, которое? А то я, знаешь ли, много каких предложений тебе делал… Руки и сердца, например.
Карина резко встала и сделала вид, что собирается уходить.
- Стой, стой! Подожди! Неуместная шутка. Виноват, - Игорь прижал руку к груди. - Все, больше не буду. Конечно, мое предложение в силе.
- Но мы не будем снова жить как муж с женой, - предупредила она, глядя под ноги, потому что было стыдно перед самой собой. - Я останусь с отцом и Катькой. Такой вариант тебя устраивает?
- Меня устроит любой вариант, который предполагает, что ты останешься жить.
- Не думай, будто между нами что-то изменилось, - Карина строго посмотрела ему в глаза. - Я никогда не забуду, что ты виноват в смерти Арчи.
Игорь ничего не ответил и только рассеянно теребил нервными пальцами пуговицы на рубашке.
***
- Тебе не кажется, что ты допустил ошибку, отправив старика в Колонию? - спросил Петр Минин.
Аббасов не удивился. У господина замминстра нередко возникали собственные соображения по методам ведения оперативной работы, которые, безусловно, имели право на существование не только потому, что он курировал всю операцию «Лазарь», но и потому, что за плечами у Минина имелся огромный опыт, к которому Аббасов испытывал уважение. Все-таки в отличие от большинства своих коллег, которые больше времени провели под охраной в уютных кабинетах и набивая пузо в элитных столичных ресторанах, замминистра перед пулями не кланялся.
- Не думаю, - ответил майор.
Конечно, доверять хитрому пенсионеру не стоило. Аббасов хорошо помнил, что тот ни капли не стушевался, когда его притащили в допросную камеру в филиале под Лубянской площадью. Обычно даже крепкие мужики не выдерживали местного антуража и через пару минут пели соловьями. Полунин-старший, в определенном смысле, тоже исполнял партию, но сольную.
- Он себе на уме, - признал Аббасов. - Я это учитываю. Но в остальном… Финансисты его выкинули, как паршивую собаку. А ему жить хочется. Вот он к нам и пришел. Мы для него последний шанс протянуть подольше.
- А что если его подослали наши товарищи из минфина?
- Вряд ли. Мои осведомители в инспекции рассказали, что Полунин встречался с Коростелем, но никаких инструкций старик не получал. Всего лишь хотел убедиться, действительно ли его племянник мертв.
- Понятно. И что предприняли финансисты?
- Они свернули операцию. Зачистили хвосты. Правда, загубившему операцию офицеру удалось уйти.
- Любопытно. Где же он сейчас?
- Неизвестно. Для нас он не представляет ни угрозы, ни интереса. Подозреваю, через месяц его тело где-нибудь всплывет. Не такие они ишаки, чтобы отпустить его.
- Хорошо, предположим все так, как ты говоришь. Почему ты не оставил старика при себе, под рукой? Похоже, он очень хотел добраться до племянника, а ты ему в этом только помог, - Минин наставил на Аббасова обвиняющий указательный палец.
- Я и хотел, чтобы он так думал. Пусть считает, что запудрил мне мозги. Ситуация такова, что без его помощи, неизвестно когда к парню вернется память. Наши специалисты сказали, что близкий человек сможет сильно его подтолкнуть. И кому Арчибальд раньше отдаст ключ - нам с вами или родному дяде?
Минин продолжал с сомнением хмурить брови.
- А что он может, этот старик? - терпеливо продолжил объяснять Аббасов. - Сбежит с Арчибальдом под мышкой? В Колонии они оба под постоянным присмотром. От Рогволда еще никто не уходил.
- С каторжной вышки до сих пор тоже никто не убегал.
- Но на вышке-то мы сами все организовали.
Господин замминстра замолчал и принялся опять листать досье, лежащее перед ним на столе. Остановившись на странице с фотографией Председателя, он пробежал глазами пояснительную записку и отодвинул папку в сторону.
- Ты уверен, что полностью владеешь ситуацией?
Намек Минина был понятен.
- Вы сомневаетесь, можно ли доверять Председателю?
В своей жизни Борис Мананьев не проработал ни дня. С младых ногтей он привык путешествовать автостопом, был завсегдатаем туристических слетов и любитель походов (впрочем, у Аббасова оставались серьезные сомнения в достоверности предоставленной самим Председателем информации, однако проверить ее не было возможности). Он исколесил весь Урал и всю Сибирь. Он сторонился больших городов, поэтому даже когда вступил в действие новый пенсионный закон, умудрился не попасть в поле зрения ни силовиков, ни пенсионной инспекции.
Шли годы. Даже такому бродяге хотелось иметь свой угол, чтобы остановиться. Ему посчастливилось найти приют в группе таких же отщепенцев, как и он сам. Они обосновались в заброшенной деревне Созонова на берегу безымянной речушки в полусотне километров к востоку от Тобольска. Натуральное хозяйство они, понятное дело, вели из рук вон плохо, так что от голода их спасала только регулярная помощь сердобольных жителей окрестных деревень. Без всяких усилий со стороны членов этой странной коммуны слухи и легенды о них расползались и множились. К ним стали стягиваться неформалы со всей Сибири. Не все среди них были бездельниками, так что жизнь постепенно стала налаживаться. О своем личном вкладе в общий успех Борис Мананьев предпочитал не распространяться, но, судя по уклончивым ответам, занимался он, по большей части, тем же, чем и всегда - портил девок и дул шмаль. Одному Аллаху ведомо, сколько бы просуществовала эта богадельня, но информация о незаконном поселении дошла до региональной пенсионной инспекции в Тобольске. В ту пору финансисты еще не успели обзавестись собственными военизированными структурами, а боеспособные части регулярной армии как раз расформировали за ненадобностью. Пришлось обращаться за помощью к коллегам из жандармерии. Как и теперь, эти ребята деликатности обучены не были и просто сравняли бульдозерами несчастную деревеньку с землей. Народу погибло немало. Часть выживших скрутили на месте. Остальные бросились врассыпную, и синепогонники еще несколько недель отлавливали их по деревням и заимкам.
Масштабная по тобольским меркам акция по ликвидации незаконного поселения естественно вызвала повышенный интерес местного управления комбеза. Какому-то умнику пришла в голову идея, что в сибирской глуши зреет антигосударственный заговор, а то и вовсе революция. На усиление профилактической работы перебросили контингент из Тюмени, где в ту пору Аббасов стажировался, дожидаясь перевода в Москву. Ему досталась весьма утомительная и малопродуктивная работа - допросить некоторых задержанных и выяснить, какие цели преследовало их преступное сообщество. До определенного момента процесс протекал вяло и скучно, поскольку поселенцы не горели желанием давать показания, при использовании мер физического воздействия плевались, матерились и ничего существенного не говорили. Но потом на допрос привели Бориса Мананьева и стало веселее. Хотя тот и выделялся среди неформалов довольно зрелым возрастом, Аббасов не собирался делать ему какие-то поблажки. Впрочем, даже угрожать не потребовалось. С удивительной невозмутимостью Мананьев раскрыл личности руководителей группы, а также выдал возможное местонахождение тех, кто успел улизнуть от нерасторопных жандармов. Аббасов даже слегка оторопел от его откровений.
Теперь уже не вспомнить, сам он придумал использовать Мананьева для создания новой колонии социальных изгоев, благодаря которой можно будет контролировать протестные настроения, или же это ренегат подкинул ему идею. Уверенно можно сказать одно: именно Аббасов подготовил проект «Лепрозорий» и отстоял его перед консервативным руководством комбеза.
- Председатель - хитрый подлец. С этим фактом не поспоришь. Но он прекрасно знает, кто ему дал власть. И кто ее может забрать в любой момент, - майор приложил определенные усилия, чтобы его слова не прозвучали чересчур самоуверенно.
- И как же вы контролируете его отсюда, из этого кабинета? - хитро улыбнулся Минин.
Аббасов не считал, что заслужил подобные намеки на недостаток компетентности, однако быстро взял себя в руки.
- Все эти годы Мананьев действует под постоянным надзором Рогволда. Вам это хорошо известно.
- Известно, известно. Но, майор, люди с годами сильно меняются. Особенно в таких непростых условиях. Когда Рогволд последний раз проходил тест на устойчивость?
Аббасов поерзал в кресле. В связи со спецификой проекта «Лепрозорий», Рогволд уже лет пять не вылезал из своей глуши и проходил реабилитацию. Это было серьезным нарушением должностных инструкций, принятых после нескольких ЧП, спровоцированных расстройствами личности внедренных агентов. Мерами профилактики пришлось пожертвовать ради соблюдения «легенды». Маловероятно, чтобы замминистра не знал всех обстоятельств дела.
- Я так понимаю, что это был риторический вопрос.
- Совершенно верно. Мне кажется, засиделся ты, майор, в столице. Пока не случилось ничего непоправимого, отправляйся в Красноярск. Не мне тебе объяснять, как вести оперативное управление.
Господин замминистра захлопнул досье, давая понять, что встреча закончена.
16
Колеса вагонетки спотыкались на стыках рельс, разбивая на такты непрерывный лязг железа. В отличие от жилых тоннелей здесь не хватало освещения. Дежурные фонари встречались по одному на сотни метров. Мимо в темноте проносились изгрызенные каменные своды, до которых можно было дотянуться кончиками пальцев.
Молчуна окружали суровые горняки. Грязь и пыль впитались в поры их кожи и не отмывались никакими средствами. Спиной ощущался тяжелый взгляд охранника, приставленного к бригаде после назначения новичка, - якобы в целях соблюдения всех норма безопасности. Шахтеры были сильно недовольны, что им приходится работать под присмотром, и не скрывали неприязни к Молчуну. Приходилось смиренно терпеть напряженное молчание, выросшее непреодолимой преградой между ним и остальными людьми в вагонетке.
Перестук колес стал реже, застонали тормоза и вагонетка замерла. Горняки включили фонари на касках и полезли наружу. Последними выбрались Молчун и соглядатай. Воздух был тяжелый и его не хватало. В хорошо освещенном забое, уходящем в сторону от основного ствола, словно пулеметы стрекотали отбойные молотки предыдущей бригады, которая еще не закончила смену. Мужики вырубали массивные куски породы, а затем бросали на ленту транспортера, которая уползала по наклонному узкому ходу куда-то вверх.
Пересменка прошла без лишних церемоний. Шахтеры пожали друг другу руки и разошлись, чтобы одни поднялись наверх, а другие заняли их место. Бригадир подозвал Молчуна и вручил ему старенькое кайло с рукояткой, отполированной прикосновениями сотни рук.
- Для начала киркой махать научись, а там посмотрим, - пробурчал он себе под нос и его голос утонул в грохоте отбойных молотков.
Молчун не возражал против физической нагрузки. В любом случае ему было пора восстанавливать силы после выздоровления. Он нашел подходящий участок стены и стал врубаться кайлом в неподдающуюся породу. Молчун сосредоточился на работе. Это проверка. Они хотят узнать, из какого теста ты сделан.
Его запал иссяк минут через десять. Молчун надел перчатки, но на ладонях все равно вздулись пузыри, готовые лопнуть в любой момент. Поясницу ломило, а руки потяжелели на несколько тонн. Каждый следующий взмах мог стать последним, но неизвестно откуда силы находились, и тяжелый инструмент вновь рассекал воздух над головой. Впрочем, так не могло продолжаться вечно. Молчун прикидывал, каким образом оставить кирку так, чтобы это не выглядело слабостью, когда кто-то подошел сзади и похлопал его по плечу. С трудно скрываемым облегчением он прекратил кромсать породу и обернулся. Перед ним стоял бригадир.
- Передохни чуток, - крикнул он.
Охранник, до того момента без особого интереса подпиравший стену, сделал шаг вперед. Бригадир жестом остановил его и показал, что просто хочет кое-что объяснить новичку.
- Тебя Председатель послал? - бригадир подобрал кирку и несколько раз перекинул из руки в руку. - Вынюхиваешь для него?
Молчун потряс головой.
- Я сам вызвался работать!
Горняк размахнулся и ударил кайлом по стене в считанных сантиметрах от головы молодого человека. Несколько мелких осколков породы задели его по щеке.
- Учти, несчастные случаи у нас не редкость, - наклонился вплотную бригадир. - Если хочешь подняться наверх целым и невредимым, не болтай и не суй нос, куда не следует.
Глядя вслед бригадиру, Молчун с ужасом понял, что самое трудное начинается теперь. Но деваться было некуда, и он потянулся за кайлом.
- На черта тебя в шахту понесло! - ворчал Знахарь, обрабатывая его стертые в кровь руки.
Молчун лежал на кушетке с закрытыми глазами и прислушивался, как умирает от усталости и боли каждая клеточка его тела. Теперь, наверное, целую неделю в себя приходить. Стоило ли оно того? Горняки все равно смотрели на него как на непрошеного чужака и за весь обратный путь в вагонетке не перекинулись с ним и парой слов. Только бригадир сжалился и бросил ему на колени чистую тряпицу, чтобы обмотал ладони.
- Как тот малыш, поправился?
Пальцы старика замерли, и Молчун открыл глаза. Знахарь тоскливо озирался через плечо на нишу, где раньше лежал мальчик с пневмонией. Молчун вздохнул и предпочел сменить тему разговора.
- Когда я смогу вернуться к работе?
- Завтра на перевязку придешь, тогда и решим, - подумав, ответил Знахарь. - Но если бы кто-нибудь спрашивал моего мнения, я бы сказал, что тебе это крайне вредно. Рана зажила, но организм еще слабый. Надорвешься и опять ко мне загремишь.
- Все равно здесь больше нечем особо заниматься, кроме как камни ковырять. Кстати, зачем это делают? Тоннелей-то уже более чем достаточно.
- Здесь золотоносная руда. Ее перерабатывают в специальном месте. Только я не знаю, где, потому что это страшный секрет.
- Золото? - удивился Молчун. - А зачем оно вам здесь? Что с ним делать?
- Без него мы давно загнулись бы. Рогволд меняет золото на продовольствие, топливо, необходимые инструменты, одежду, строительные материалы…
- То есть он поддерживает связь с внешним миром?
- У него есть проверенные люди в соседних городах.
- В каких?
- Ты хочешь от меня слишком многого, - насупился Знахарь. - Я здесь на тех же основаниях, что и остальные. Мне Председатель и Рогволд не докладываются.
- Я же не заговорщик какой-нибудь, - успокоил его Молчун. - Просто хочу разобраться, где оказался.
- Во многой мудрости многие печали. Кто умножает познания, умножает и скорбь.
- Экклезиаст.
Вырвалось это спонтанно. Молчун прикусил язык, но было поздно. Знахарь встрепенулся и с подозрением воззрился на него.
- Неужели читал? - строго спросил он.
- Даже не знаю, - Молчун судорожно соображал, что ответить.
- А с дядей часто видитесь? Он тебе помогает вспомнить?
- Да почти и не встречаемся. Председатель почему-то не очень ему доверяет. Не разрешает нам общаться с глазу на глаз. Так что у нас случаются короткие свидания, как у заключенных, под присмотром Рогволда.
- Я подумаю, что с этим можно сделать, - протянул Знахарь.
В родительский день Колония оживленно гудела. Впору сравнить с потревоженным ульем, но испещренная сетью тоннелей гора больше напоминала муравейник.
Василий с кислой физиономией периодически мрачно вздыхал и старательно полировал щеткой утратившие форму ботинки. Он что-то бубнил, но разобрать можно было только отдельные слова, типа «счастливчики», «сволочи» и «не пойду». Поведение его не было удивительным. Молчун успел вдоволь наслушаться его нытья: ему, Василию, видать, никогда не выслужиться, не ценит его Председатель, а сам только требует и торопит, чтобы поскорей закончил книгу, так и говорит, мол, давай, чернильница, сублимируй, воздержание полезно для творческого процесса, а уж как допишешь, так сразу будут тебе и почет, и уважение, и женская ласка. Только можно ли верить словам Председателя? Обещания он дает многим, особенно гвардейцам Рогволда, а женщин, в особенности, молодых и симпатичных, в Колонии по пальцам пересчитать можно! По секрету, Василий признался, что ему мила лишь одна из них, черноглазая Нина из Красноярска. Она в Колонии недавно, но в родительские дни уже выставлялась. Пока бог миловал - не понесла.
Натянув штаны, Молчун подошел к рукомойнику. Из-за повязок на ладонях обычный утренний моцион требовал определенной ловкости и сноровки. Он сполоснул рот и причесался, стараясь представить цельную картину из фрагментов своего отражения в крошечном ручном зеркальце.
- Значит, Нина о твоих чувствах не догадывается?
- Конечно, нет.
- Тогда, может быть, она и о твоем существовании не знает?
Василий проверил, насколько чисто блестит ботинок, и поставил его на пол.
- Мы виделись пару раз на кухне, - вполголоса сказал он.
- Разве правила такое допускают?
- Обычно охранники следят строго. Но все ж мы люди.
- И что же, - заинтересовался Молчун, - вы с ней говорили?
- Нет, но ты знаешь, как это бывает… Смотришь ей в глаза - и сразу все понятно!
- Ты про любовь с первого взгляда?
Василий смутился.
- Я же не подросток какой-нибудь, - обиделся он. - Ты разве не слышал, что мужчина и женщина уже в первые три секунды определяют, подходят ли друг другу? Ну, ты понимаешь, о чем я…
- Я-то понимаю. Но тебе лучше меня известно, что в Колонии ты сам не решаешь, с кем тебе спать.
Спорить с непреложным фактом Василий не стал.
Для проведения родительского дня половину обеденного зала освободили от столов и скамеек и водрузили у дальней стены грубо сколоченную сцену. Молчун присмотрелся к людям в толпе. Отутюженные комбинезоны, выбритые щеки, в кои-то веки помытые и причесанные волосы.
Когда появились женщины Колонии, над головами прошел одобрительный гул. Те, кому не приходилось рассчитывать на милость Председателя, приходили сюда хотя бы полюбоваться женскими прелестями.
Они брели гурьбой, затылок в затылок. Одежда на женщинах почти не отличалась от мужской - те же нейтральные серые тона. Невыразительные, усталые лица, на которых вызывающе алели разводы вульгарно нанесенной косметики. Одну от другой было бы не отличить, если бы к каждому платью не прицепили английской булавкой кусочек яркой материи: синий квадрат, красный круг, желтый ромб. Может быть, если их отмыть, расчесать и откормить, они сгодятся для какого-нибудь захудалого гарема степного царька в Монголии. Местная публика же приветствовала их с восхищением. В один момент вокруг обнаружилось множество жадно заблестевших глаз.
- А где Нина? - Молчун ткнул Василия в бок.
- Да вот же она, вот! - обиженно зашипел тот.
Писатель указывал на ничем не выдающуюся девушку. Она выглядела чуть моложе остальных и ниже ростом, но более ничем на их фоне не выделялась. Молчун даже подумал, что обознался, но томный взгляд Василия, одновременно полный вожделения и обреченности, не оставлял места для сомнений. Молчун отметил зеленую елочку на груди Нины. Что ж, как известно, на вкус и цвет единомышленника найти трудно.
По сторонам процессии вышагивали бойцы Рогволда, отпихивая в сторону зазевавшихся работяг. Они строго следили, чтобы никто не прикасался к женщинам.
Распределение на пары оказалось довольно скучной и крайне формализованной процедурой. Взобравшись на трибуну, Председатель по бумажке зачитал имена десяти передовиков, которым на этой неделе выпала честь поделиться своими лучшими качествами с будущими поколениями. Среди них места Василию ожидаемо не нашлось, и он сразу сник, избегая смотреть на сцену, где развернулось основное действо. Герои родительского дня по одному поднимались на сцену, крутили барабан и вслепую тащили из него сложенные бумажки, на которых красовались синий квадрат, красный круг, желтый ромб или что-нибудь еще. Избранная жребием барышня брала под локоть кавалера, и они удалялись в специально отведенное для утех помещение. Радости у женщин Молчун не заметил - одну лишь равнодушную покорность.
Под занавес мероприятия вращать барабан выбрался Леха. Беглый каторжанин, а ныне - охранник, решительно вытянул бумажку с зеленой елочкой, взял за руку смущенную Нину и потащил за кулисы.
На Василия было больно смотреть.
- А теперь - праздничный обед! - объявил Председатель.
Работяги бросились расставлять столы и скамьи. Они перекатывали двадцатилитровые бидоны с компотом из сухофруктов, волокли кастрюли, из-под крышек которых вырывались ароматы кислых щей и тушенки с картошкой. Обитателям подземелий полагалось благодарить за этот пир Председателя и Рогволда. С особой бережностью и осторожностью из рук в руки передавались фляжки с коньячным спиртом.
Для соблюдения приличий Молчун и Василий присоединились к общему столу, хотя писатель и порывался уйти. После скудного ежедневного пайка с преобладанием вяленого мяса, надкусить которое было не легче, чем подошву ботинка, а также галет, сильно напоминающих горсть песка, сцепленного канцелярским клеем, угощение на столах казалось даром богов. В обычные дни свежие овощи с огорода, располагавшегося ниже по склону, под пологом тайги, полагались только детям, женщинам и больным. Но сегодня голод был наименьшей проблемой Василия. Он равнодушно гонял капустные ошметки по миске и сидел с понурой головой. Не дожидаясь официального окончания трапезы, Молчун помог ему подняться и повел домой. Войдя в комнату, Василий сразу же, не разуваясь, забрался на лежак.
- Как-то все это несправедливо и не по-людски, - высказал очевидное Молчун.
Придворный летописец перевернулся на спину и сложил руки на животе.
- Я тебе соврал, - вдруг сообщил он.
- О чем это ты? - не понял Молчун.
- Когда я говорил про свою книгу… Я сказал, что затеял спор с отпетым критиканом, которому она сильно не приглянулась.
Он кивнул, припоминая.
- Вот про это и соврал. Не было никакого критикана.
- Может, оно и к лучшему.
- Ты не понял, - глаза Василия заблестели. - Я сам написал разгромный комментарий.
Один из инженеров, которые редко появлялись в жилых тоннелях, нашел время и починил разбитые часы Знахаря, однако нового защитного стекла не нашлось, и циферблат делила наискосок изломанная трещина. За ее движениями из стороны в сторону и следил Молчун. В отличие от первых сеансов, Знахарь не злился, а монотонно повторял процедуру, без лишних эмоций. Он устало поймал раскачивающиеся часы, обмотал цепочкой и спрятал в карман.
- Давно ты все вспомнил? - усталым голосом спросил он.
Молчун изобразил непонимание.
- Что-что?
- Не придуривайся, а то Председателю расскажу.
Постоянно скрываться за маской Молчуна было весьма утомительно, и Арчи с облегчением перестал хмурить брови.
- Где я прокололся? - спросил он.
- Я заподозрил, как только понял, что ты, стервец, намеренно сопротивляешься гипнозу.
- Спасибо, что не сдал, - поблагодарил Арчи.
- У каждого есть секреты, - отмахнулся Знахарь. - Но Председатель от своего не отступит. Не думай, что сможешь долго валять дурака. Тебе нужно решать, что делать дальше.
- Я же могу быть с тобой откровенным? Признаюсь, я не хочу здесь задерживаться. Колония меня сильно разочаровала.
- Осторожнее в выражениях, молодой человек! - обиделся Знахарь. - Многие люди сложили голову для благополучия нашей общины!
- Я отдаю должное тому, что вам удается выжить в таких условиях и скрываться от властей. Но тут все так организовано, - Арчи подался вперед. - Ты же умный человек, Знахарь. Посмотри вокруг. Председатель построил систему, ничем не лучше Триумвирата.
- По крайней мере, он никого не убивает! - запальчиво возразил Знахарь, но прозвучало это не очень убедительно.
- Рано или поздно все к тому придет. А иначе свора Рогволда растерзает его самого.
Лекарь сдался и больше не спорил.
- Мне кажется, в Колонии должны быть люди, недовольные правлением Председателя. Кто-нибудь из шахтеров. Мне бы установить с ними контакт…
- Считай, что я тебя не слышал! - Знахарь метнулся на цыпочках к выходу, резко открыл дверь в коридор и выглянул. Потом вернулся на место. - В этом деле на мою помощь не рассчитывай.
- Я так и думал. Ты поможешь мне с другим. Я хочу встретиться с дядей с глазу на глаз. У тебя нет идей, как нам хотя бы на десять минут избавиться от опеки охранников?
Трудно было решить, что делать со знанием, захлестнувшим его, пока он валялся в горячке на койке в лазарете. Это было странное и жутковатое путешествие по лабиринтам памяти. Как будто вновь потерял мать. Еще раз навсегда простился с Кариной. С ужасом увидел Могильщика, склонившегося над телом Профессора. Прочитал свою судьбу в холодном взгляде Аббасова.
С первого дня Председатель показался подозрительным типом. Чем больше Арчи узнавал о жизни Колонии и ее руководителе, тем сильнее убеждался, что доверять ему нельзя. Настырное желание Председателя вернуть Арчи память мог объяснить только один факт: ему что-то известно про тайны, скрытые в голове молодого человека. Но откуда? Кто мог ему рассказать? Иногда Арчи начинал подозревать, что, возможно, сам в бреду выболтал что-нибудь важное. Но Знахарь не подтвердил эту версию, заявив, что ничего вразумительного ни разу не слышал: «Ты мычал и стонал, а больше ничего». Вариантов оставалось не так уж много. Анализируя события последних месяцев, включая побег с каторги, Арчи пришел к выводу, что появление в его камере Лехи не было случайным. Пока они бежали от погони по тундре, времени толком подумать не оставалось. Но теперь у него не шли из головы и лехины провокационные разговоры о прошлом, и дикая смерть Кусто, которой не находилось разумных объяснений. Мысль о том, что Леху - подсадной, а побег организовали специально, уже не казалась сумасшедшей. Похоже на шизофренический сюжет в духе Филипа Дика? Что ж, пусть так. Но если вы параноик, это еще не значит, что за вами никто не следит.
А тут еще, словно черт из табакерки, появился дядя. Конечно, Арчи не забыл его предательства. Если совсем по-честному, у него душа ушла в пятки, когда он увидел родственника. С трудом вытерпев первый позыв бежать со всех ног, Арчи, соблюдая заветы Станиславского, привычно разыграл больного амнезией. В рамках конспирологической теории следовало предположить, что дядя вступил в сговор с тем, кто приложил столько сил, чтобы Арчибальд оказался в Колонии. На роль закулисного кукловода лучше всех подходил один человек - Аббасов.
- Как тебе удалось договориться с охранником?
Арчи повременил с ответом и продолжил тянуть дядю следом за собой вглубь плохо освещенного коридора, в конце которого, если Знахарь не соврал, ждала подсобка, где им никто не помешает.
- Я не договаривался. Это Знахарь, - объяснил он, пропустив внутрь дядю и заперев за ним дверь.
- Ты ему доверяешь?
- Пришлось рискнуть. Я хорошо усвоил твой урок: доверять нельзя никому.
- Что это значит? - дядя наморщил лоб.
На его лице не отражались ни страх, ни сомнения, ни чувство вины. Только недоумение. Он держался как человек, которому нечего скрывать и стыдиться. Впрочем, без выдающегося актерского таланта ему ни за что не удалось бы столько времени проворачивать свои схемы и оставаться безнаказанным.
- Хочу, чтобы ты знал, - собрался Арчи с духом. - Я никогда не забуду, что ты отправил Могильщика убрать нас с профессором.
Дядя достал из нагрудного кармана очки, водрузил их на переносице и какое-то время с интересом изучал Арчи, как будто впервые увидел. Затем наклонил голову и посмотрел на него поверх очков.
- Теперь-то я понял, почему ты пустился в бега, - проговорил он. - Ну и дурак же ты, сынок. Как ты вообще додумался до такого? Включи мозги и подумай, появился бы я здесь, если раньше, как ты уверяешь, планировал от тебя избавиться.
- Тебе нужен ключ к архивам Профессора, - предположил Арчи, сбитый с толку. Он собирался припереть дядю к стенке, а на деле выходило иначе. - Я огорчу тебя и того, кто тебя послал, потому что пароль так и не знаю.
- Я как будто с безнадежным тупицей говорю, - дядя снял очки и принялся протирать краем фуфайки. - На архивах Профессора я давно поставил крест. Не люблю ворошить могилы. Я искал тебя, потому что хочу спасти. Вырвать из рук тех, кому до зарезу понадобились архивы старика.
- Даже если все так… Как мы выберемся отсюда? Что будем делать на свободе?
- Для начала нужно сбежать от Председателя и Рогволда. А потом я хотел бы перебраться за кордон!
- Теперь я вообще ничего не понимаю. За границу?
- Именно. На родине отвратительный климат, подлые людишки, нищета… Нечего нам тут больше делать.
- Если перейти границу так просто, странно, что еще полстраны не сбежало.
- Не настолько просто, но у меня есть пара идей.
- И зачем же тебе я?
- Ты не допускаешь мысли, что к старости я стал сентиментальным? - тоном оскорбленной невинности спросил дядя.
- Хватит играть, - попросил Арчи.
- Извини, немножко переборщил. Ладно, буду откровенен. Прости за грубость, но ты - мой счастливый лотерейный билет. Мой главный пенсионный капитал!
- Я польщен. Но по-прежнему мало понимаю.
- Не переживай, со временем все встанет на свои места. Просто я собираюсь вернуть тебя отцу.
В подсобке стало нестерпимо тесно, жарко и душно. С момента, как память вернулась, Арчи почти не думал об отце. Его фигура не казалась важной в сложившихся обстоятельствах. Он надвинулся на дядю и схватил за грудки. Тот не сопротивлялся.
- Кто мой отец?
- Вряд ли ты это узнаешь, если придушишь меня, - насмешливо заметил старший Полунин.
Помедлив немного, Арчи отпустил его.
- Не принимай близко к сердцу, сынок. Пока я ничего не скажу. Ведь когда ты узнаешь, кто он такой, я стану тебе не нужен. А в мои годы это, знаешь ли, очень горько и обидно.
Старый лис все рассчитал. Как и всегда.
Вдруг на стальную дверь подсобки обрушился град тяжелых ударов. Оба испуганно вздрогнули.
- Открывайте! - донесся приглушенный голос Председателя. - Или будет хуже!
Оглядевшись по сторонам, Арчи не обнаружил ничего подходящего, что можно было бы использовать для обороны: полки были завалены старыми дырявыми сапогами, стопками постельного белья, респираторами и прочим хламом.
- Что будем делать? - прошептал он.
- Не бойся, Арчи, открывай, - на удивление спокойно сказал дядя. - Я все возьму на себя.
Арчи отодвинул засов и прыгнул в сторону. Дверь распахнулась, едва не сбив его с ног. В подсобку ворвались несколько охранников, которые принялись заламывать им руки. Согнувшись в три погибели, Арчи задрал голову и увидел Рогволда, образ которого до сих пор казался ему плодом измученного лихорадкой сознания. Тот действительно оказался до неприличия громаден, носил одежду из звериных шкур и сам был похож на диковинное животное, вставшее на задние лапы. Теперь Арчи рассмотрел, что ушанку Рогволда украшает череп крупного медведя без нижней челюсти. Из-под ряда редких пожелтевших клыков поблескивали подвижные черные глаза. Следом появился и Председатель. Для полного сходства с рассерженным Зевсом ему не хватало только парочки молний в горсти. Арчи испугался, что их четвертуют прямо на месте, но местный божок ограничился тем, что отвесил старшему Полунину смачную оплеуху.
- Что здесь такое происходит? - потребовал ответа Председатель.
Пока парень медлил, голос подал его дядя:
- Это была моя идея. Я думал, без посторонних он разговорится.
- И как, разговорился? - голос Председателя сочился ядовитым сарказмом.
- К сожалению, нет. Он ничего не помнит.
Старший Полунин получил еще одну затрещину.
- В карцер его! До моего особого распоряжения пусть сидит там.
Старика вывели, и Председатель приказал отпустить Арчи и выгнал охранников. В подсобке остался только Рогволд. Он опустился на корточки и привалился спиной к стене. Из-за расслабленной позы могло показаться, что ему глубоко наплевать на то, что происходит вокруг, но его цепкий взгляд ни на мгновение не выпускал из виду Арчи и отмечал каждое его движение. Один неверный жест, и Рогволд сорвется с места, как хорошо обученный цепной пес. Пока этот головорез рядом, Председателю вряд ли стоило кого-нибудь опасаться.
- Как думаешь, когда я отпущу твоего дядю?
Арчи не имел об этом ни малейшего представления.
- А я скажу. Это зависит от тебя, парень. Он выйдет из карцера только после того, как ты расскажешь мне все, что вспомнишь.
- Что ж ему всю жизнь там сидеть, если я не смогу вспомнить?
- Вот именно. Он ведь уже далеко немолод. Вряд ли бедняга долго продержится в карцере, - сочувственно произнес Председатель. - Так что тебе лучше поторопиться.
День ото дня Василий мрачнел. Придворный летописец почти перестал разговаривать, побледнел и осунулся; сидя за рабочим столом, частенько замирал, не дописав строчку до конца, и застывал, уставившись бессмысленным взглядом в стену прямо перед собой. Арчи пытался его встряхнуть, но Василий как будто ничего не замечал. Оставалось следить, чтобы писатель хотя бы съедал дежурную пайку.
Руки практически зажили, и Арчи вновь попросился в забой. Но распорядитель работ, строго следующий приказам Председателя, остался непреклонен. Когда молодой человек в очередной раз заявил, что не может бездельничать и должен трудиться на благо общины, распорядитель воздел руки к небу и отправил Арчи в наряд на кухню. Вообще на кухне работали только женщины, и пускали туда только охранников. Ему следовало чувствовать себя униженным. С одной стороны, его окончательно признали негодным для мужской работы, а с другой - не считали, что его присутствие на кухне угрожает заведенному в Колонии матримониальному распорядку.
При его появлении женщины не выказали ни удивления, ни смущения. Равнодушие, которое он отметил еще в родительский день, кажется, абсолютно сковало их. Арчи высматривал среди них девушку с зеленой елочкой на груди, но так и не нашел. Несколько раз он пытался расспросить о ней, но женщины шарахались от него, и ему достались лишь профилактические подзатыльники от бдительных гвардейцев Рогволда.
О неудачных розысках Нины, Арчи решил не распространяться.
И все же кое-что полезное узнать удалось. В обмен на два суточных пайка Арчи выяснил, где находится карцер, в который упекли дядю. Необходимость в тюремном заключении в Колонии возникала нечасто - чтобы утихомирить бузотеров, с лихвой хватало и других дисциплинарных мер. Если урезания пайка было недостаточно, в дело вступал Рогволд, помимо всего прочего, мастерски управляющийся с грозным хлыстом. Под карцер приспособили бесполезную келью, пустовавшую на одном уровне с гидроэлектростанцией, куда доступ был только у охранников и инженеров.
Дело оставалось за малым - заполучить одну из магнитных карт, с помощью которых люди Рогволда проходили ворота, отделявшие разные сектора Колонии. Правда, на повестке дня оставался открытым вопрос, что делать дальше, даже если Арчи вызволит дядю из карцера.
Близился час отбоя, когда Леха вошел в их комнату, как к себе домой - без стука, без приветствий, - и плюхнулся на кровать Василия, придавив заодно ноги писателя, который свернулся калачиком. Тот подскочил на месте, спросонья хлопая глазами. Потом присмотрелся и узнал охранника. Стиснув зубы, откинулся обратно на подушку и с остервенением выдернул ноги из-под непрошеного гостя.
- Ох, сердитый какой! - подначил Леха, но все же переместился на край лежанки. - Ты прости, чернильница, не заметил! Кушаешь, наверное, мало, вот и маленький такой. Не вырос, а?
Василий высунул нос из-под одеяла, явно собираясь резко ответить, но сдержался.
- А ты чего молчишь, Молчун? Не рад меня видеть?
- Рад, - Арчи представил, как себя повел бы Молчун. - Давно не виделись.
- Ох, давно! Это ты верно подметил! Дел по горло! Не скажу, что загоняли, но постоянно: то на входе поставят, то за инженерами присматривать, то на делянке следить, чтобы огородники не разбежались. Это вам не бездельничать на всем готовом, доложу я тебе!
Василий ворочался под одеялом. Арчи показал Лехе ладони, на которых еще оставались следы от кровавых мозолей.
- Один раз кайлом помахал и уже герой труда? - рассмеялся охранник. - Ладно, извини, молодец, конечно, что от работы не отлыниваешь. Это тут ценят, точно.
- Ты по делу пришел или так?
Леха хитро прищурился, а затем показал кивком на Василия.
- Он тут хозяин. Не могу я его выгонять, - сказал Арчи.
Охранник поднялся и пересел к нему на кровать.
- Ничего такого секретного. Просто хотел поболтать со старым приятелем, - нарочито громко объявил он, следя за неподвижным Василием, а затем наклонился к самому уху Арчи и продолжил почти неразличимым шепотом: - Чего от тебя Председатель-то хочет?
Неожиданный поворот. Они ведь должны быть на одной стороне с Председателем. Или нет?
- Ему нужно то же самое, что и всем остальным, - тоже шепотом ответил Арчи.
Леха задумался.
- Я тут краем уха слышал, что ты вроде никакой не Кривопятов, не вор вовсе. Это правда?
- Так говорит человек, который выдает себя за моего дядю.
- Вот! А ты мне не верил! Я же сразу сказал, что тебе не подходит это дурацкое имечко Паша. А ты морду воротил, а!
- Спать мешаете! - раздалось раздраженное из-под одеяла.
- Не злись, чернильница. Чем я тебе насолил?
Василий скинул с себя одеяло и сел на кровати. К впалым щекам прилила кровь. Он шумно дышал и был готов взорваться от одного неосторожного прикосновения.
- А ты не догадываешься? - патологически задушевным голосом поинтересовался он. Впервые писатель выглядел столь грозно.
Леха не подал виду, что догадывается к чему идет разговор, но Арчи обратил внимание, что его правая рука незаметно переместилась поближе к дубинке, прицепленную на поясе.
- Ты, братишка, если претензии имеешь, говори прямо, а то я университетов не заканчивал, намеков не понимаю. Сечешь?
- Сволочь, - словно выплюнул Василий. - Животное!
Леха приосанился, выпятив грудь.
- Так и быть, малахольный, дам тебе поблажку. Даю минуту, чтобы одуматься и извиниться, - он говорил и скалил лошадиные зубы.
Василий демонстрировал удивительную выдержку. Он не дрогнул, не стушевался, а наоборот - в его глазах разгорелся какой-то дьявольский огонь. Арчи напрягся.
- Думаешь, боюсь тебя? Хрен тебе!
Охранник поднялся и шагнул вперед.
- Ну и дурак, - сказал он. - Пока я тебя не обработал, объясни хоть, во имя чего ты решил сдохнуть, а?
- Тебе не понять.
- Неужели из-за бабы весь сыр-бор? - заржал Леха. - Книг своих начитался, что ли? Ни одна мокрощелка не заслуживает…
Придворный летописец взвыл и бросился вперед. Получилось у него совсем нескладно и не так ловко, как он, вероятно, планировал. Охранник с легкостью отбросил его обратно на топчан, отвесил несколько затрещин, схватил за ворот, поднял и несколько раз грохнул спиной об стену. Василий треснулся затылком о камень, и взгляд его сразу помутнел, а тело обмякло.
Что произойдет дальше, Арчи осознал уже сжимая в руке дубинку, которую сорвал с пояса охранника. Леха успел бросить удивленный взгляд через плечо, а потом на его затылок обрушилась пара крепких, размашистых ударов. Он отпустил Василия, захрипел и без сознания рухнул на того сверху.
Арчи обыскал охранника, нашел наручники и сцепил его запястья за спиной. Затем выудил из карманов электрошокер и пластиковую карту от магнитных замков.
- Эй, Вася, - похлопал он писателя по щекам и показал ключ. - С этой штукой можно пройти в сектор шахтеров?
17
Лесосибирск, растянувшийся на полтора десятка километров вдоль Енисея, туристического интереса не представлял. Городишко, не больше полсотни тысяч жителей, продлил свою агонию на неизвестный срок за счет лесопилок, речного порта и канифольного завода. Случайным приезжим, которых нелегкая все же заносила в эту глушь, предлагали скромную культурную программу, ограничивающуюся посещением Крестовоздвиженского собора, самого большого православного собора не только в Красноярском крае, но и во всей Сибири. В давние времена собор считался средоточием духовной жизни. Но на заре Триумвирата иерархи Церкви совершили опрометчивую ошибку, посчитав, что имеют все основания присвоить главенствующую роль как в обществе, так и в государстве. Ни одной из сторон Триумвирата это не понравилось, и очень скоро священнослужители лишились всех преференций, которыми их щедро одаривала прошлая власть. Теперь Крестовоздвиженский собор, как и прочие православные святыни, представлял собой музейную реликвию.
Судьба умирающего Лесосибирска Аббасова не занимала. В городе он остановился потому, что отсюда было удобнее добираться на другой берег Енисея, в деревню Рудиковка, на окраине которой Рогволд встречался со своими поставщиками, курсирующими по реке и ее притокам. Эти ребята были довольно отчаянными головами: за золото доставят любой товар, если он вообще существует в природе. Их давно следовало прижать к ногтю, но пока они приносили пользу проекту «Лепрозорий», Аббасов прикрывал глаза на их криминальную деятельность.
Майор поселился в гостинице «Кедр» на улице, носящей имя Шестидесятилетия ВЛКСМ. На козырьке трехэтажного панельного здания по вечерам мигали русские буквы, складывающиеся в слово «хотель». На рецепшене, похожем на регистратуру в районной поликлинике для негосслужащих (включая дежурную угрюмость располневшей женщины, сидевшей по ту сторону стеклянной перегородки), отчаянным приветом из другой жизни висело отпечатанное на принтере объявление о том, что жильцам номеров «люкс» доступ к сети wi-fi предоставляется бесплатно, а имя и пароль для подключения нужно спросить у администратора. Степень убожества стандартного номера оставалась загадкой, ведь удобства хваленого «люкса» исчерпывались полуторной кроватью, тумбой со старым кинескопным телевизором, накрытым сверху для красоты разноцветной тряпицей, а также совмещенным санузлом с душевой кабиной.
Даже проклятый Аллахом город Петра на болоте не вызывал у Аббасова такой изжоги. Или взять, к примеру, Красноярск - всего каких-то две сотни километров на юг от Лесосибирска. Если вечером выйти на центральный проспект, легко представить себе, что прогуливаешься где-нибудь в пределах Садового кольца. Но тут…
Аббасов попробовал отужинать в ресторане «Беккер», который в путеводителе именовался лучшим в городе. Порядок цифр в правой графе меню действительно был сопоставим с московскими, а вот качество блюд вызывало недоумение. Майор впал в уныние, когда оказалось, что официанта нужно предупреждать заранее, чтобы в еду не добавляли майонез, поскольку по умолчанию все местные кулинарные изыски предполагали его обильное использование. Уже одного этого, в общем, было достаточно, чтобы поднять скандал, но Аббасов не хотел привлекать лишнего внимания. Однако он опрометчиво не принял во внимание особенности местного менталитета. Майор не успел разделаться с подметкой, сдобренной слоем майонеза и расплавленного сыра, гордо именуемой в «Беккере» мясом по-боярски, как возле него материализовался плечистый славянин, а следом подтянулся и его приятель, чуть пониже ростом, но тоже впечатляющей комплекции. От обоих за версту разило водкой, луком и чесноком. Перебивая друг друга, они настойчиво бубнили про то, что таким, как Аббасов, здесь не рады, что тут собираются только достойные мужчины, а всякие черножопые, понаехавшие, должны прятаться по углам и носа не показывать, как крысы, потому что хватит! Думаете, Москвабад устроили, так всю нашу землю под себя подмяли? Хрен вам! Здесь так-то Сибирь! У нас не забалуешь!
При других обстоятельствах Аббасов без лишних прелюдий насадил бы обоих на первые попавшиеся под руку столовые приборы. Но полевые условия требовали от него сдержанности. Он заверил уважаемых господ, что попал в этот ресторан по незнанию и недомыслию и удалится, как только доест свою порцию. Пьянчуги, несколько раздосадованные, чтоб обошлось без рукоприкладства, вернулись за свой стол, где, оживленно жестикулируя, рассказывали своим некрасивым спутницам, какие они героические защитники родины.
На следующий день Аббасов допросил с пристрастием даму на рецепшене. Следуя ее указаниям, он нашел в припортовом районе кафе, в котором заправляли собратья-мусульмане, и впредь питался только там. За смешные по столичным меркам деньги здесь можно было отведать настоящую толму с чем-то и правда очень напоминающим мацони, утолить голод сытным бешбармаком, а на десерт полакомиться сносным вареньем из грецких орехов.
К концу недели Рогволд так и не вышел на связь, нарушив все договоренности. Это было не похоже на него, и Аббасов занервничал всерьез. Он часами просиживал над картой Енисейского кряжа, но ситуация не менялась. Майор отказывался верить, что допустил ошибку. Что могло пойти не так?
Аббасов решил пока не докладывать замминистра Минину и вызвал спецназ комбеза.
Под брюхом вертолета медленно полз зеленый с прогалинами ковер тайги. Ландшафт чем-то напоминал родные места. В детстве Аббасову чаще доводилось прятаться внизу, наблюдая сквозь листву за проходящими над кронами железными птицами с выкрашенными в красный цвет боеголовками под коротенькими, будто обрубленными крыльями. Мальчишеское сердце замирало, когда ракеты срывались с подвесок и после вспышек огня устремлялись вдаль, оставляя дымный след, а через какое-то время доносился ослабленный расстоянием грохот взрыва.
Пилот ткнул пальцем в плексиглас, но Аббасов уже и сам заметил медленно тянущуюся в небо ниточку серого дыма. По его просьбе, они сделали несколько кругов, прежде чем вертолет осторожно опустился на площадку, расчищенную спецназовцами на краю леса, обступившего кряж.
Встречал капитан, возглавивший группу захвата. Он откинул матовый щиток на шлеме, козырнул и без лишних предисловий доложил обстановку, перекрикивая шум лопастей вертолета:
- Операция проведена успешно. С нашей стороны потерь нет, двое трехсотых. Со стороны противника - около пятидесяти двухсотых. Еще не всех нашли, подсчитываем.
- Что?! - вскипел Аббасов. - Ты в своем уме? Я же приказал брать живыми!
- Виноват, господин майор! Неверно выразился! Они сами друг друга поубивали, еще до нашего появления.
Аббасов дернул воротник, который не давал вдохнуть.
- Показывай! - приказал он.
Трупы уложили в ряд на полу основного тоннеля. Майор шел и всматривался в искаженные смертью лица. Большинство погибших были одеты в черную форму. Глядя на их переломанные тела, можно было подумать, что их пропустили через камнедробилку. Он не мог поверить своим глазам.
- Похоже, у них произошло что-то вроде бунта. Мятежники захватили арсенал и расправились с теми, кто пытался оказать сопротивление, - офицер держался у него за спиной.
Аббасов замер, как вкопанный, увидев знакомую фигуру в звериных шкурах, почерневших от запекшейся крови. Рядом с ним скорчился Председатель. На переломанном носу Бориса Мананьева каким-то чудом держались разбитые очки, а лицо застыло в выражении безмерного удивления и разочарования. Чем же он так досадил этим людишкам?
Преклонив колено, майор опустил веки Рогволда.
- Кажется, эти двое до последнего держали оборону, - поделился капитан своими соображениями.
Чуть дальше Аббасов нашел и Христо, агента, подосланного к Полунину на каторге. Узнать его удалось не сразу - ему выбили все зубы и рот распахнулся, словно черная дыра в преисподнюю.
- Тут нет тех, кто мне нужен. Где остальные люди?
Командир спецназа повел майора за собой. Когда они проходили мимо, бойцы отдавали честь.
Население Колонии согнали в большую залу, служившую столовой. Люди со связанными руками сгрудились у дальней стены, исподлобья поглядывая на шеренгу спецназовцев, каждый из которых держал наизготовку автомат. Немного особняком держались женщины, боявшиеся поднять головы. Большинство из них были в разорванных одеждах и неловко пытались прикрыть наготу. Нельзя было не заметить ссадин и синяков на их телах. Дети цеплялись чумазыми ручонками за юбки матерей.
Аббасов поманил капитана пальцем.
- Потрудись объяснить, капитан, - показал он на женщин.
- Не наша вина, господин майор! Это они тоже до нас успели.
Многие мужчины, услышав, виновато уставились в пол. Аббасов направился к ним и прошел перед строем. Никто из колонистов не рискнул поднять голову. Капитан не отставал ни на шаг.
- Больше никого не осталось? - на всякий случай уточнил Аббасов.
- Никак нет, господин майор.
- Не хватает двух человек.
Спецназовец растерялся и не нашелся, что ответить.
- Вот, - Аббасов ткнул пальцем, - мне нужно допросить этого человека.
По знаку капитана двое бойцов вышли из шеренги и уверенно взяли под руки сгорбленного человека в засаленном медицинском халате. Вместе они вышли из столовой. Аббасов сам сориентировался в лабиринте тесных коридоров и привел их к лазарету. Внутри словно прошелся маленький ураган: распахнутые шкафы, опрокинутые стулья, битые склянки под ногами, разорванное постельное белье, истоптанное грязными ботинками.
- Развяжите его, - приказал штабс-капитан, поднял стул, отряхнул сиденье и сел.
Пленник растирал покрасневшие запястья. Пальцы его заметно дрожали.
- Воды?
Он кивнул, и один из спецназовцев, повинуясь властному жесту Аббасова, отцепил и протянул собственную флягу. Когда человек в медицинском халате утолил жажду, майор отправил бойцов за дверь.
- Здравствуйте, Знахарь! Или лучше называть вас Виктором?
У колониста заметно расширились зрачки.
- Удивлены? - ухмыльнулся Аббасов. - Теряетесь в догадках, откуда мне известно ваше имя?
Знахарь, не вымолвив ни слова, сложил руки за спиной и покорно опустил голову.
- Я достаточно осведомлен о вашей колонии. На каждого из здешних обитателей, и вас в том числе, имеется досье. Нет смысла запираться.
Но пленник хранил угрюмое молчание.
- Расскажите, что здесь случилось. От этого никому не станет хуже. Что за идиотское восстание?
- Не думал, что такое возможно, - наконец ответил он. - Они были как звери, сорвавшиеся с цепи.
- Хорошенькое начало, - поощрил его Аббасов. - Кто ими руководил?
- Все началось с шахтеров. Они завладели ключами, а потом даже Рогволд не смог их остановить…
- Вы чего-то не договариваете. С чего вдруг шахтеры подняли бунт? Я знаю, что здесь были еще два человека. Дядя и племянник. Их нет ни среди мертвых, ни среди живых. Где же они?
Губы Знахаря сжались в ниточку.
- Зачем вы их покрываете? Разве не они устроили все это безумие? - Аббасов обвел разрушенный лазарет.
- Они хотели как лучше, - прошептал Знахарь и умолк.
- Я правильно понимаю, что больше говорить вы не намерены?
Напряженная тишина подтвердила подозрения майора.
- Жаль, - вздохнул он, поднялся, выглянул в коридор и негромко потребовал привести ему одного ребенка из столовой, неважно какого. После этого вернулся на место и принялся разглядывать собственные ногти, насвистывая какую-то ерунду.
Дверь открылась, и спецназовец втолкнул внутрь девчонку в лохмотьях. Ей было лет шесть или семь. Она споткнулась о порог, растянулась на полу и жалобно захныкала. Знахарь бросился ей на помощь: помог встать на ноги, отряхнул коленки и вытер щеки.
- Заберите ее у него, - распорядился Аббасов, глядя в сторону.
Боец схватил девчонку за шиворот и оттащил в сторону. Она опять захныкала, а Знахарь, кажется, был готов броситься на майора и придушить его. Но зачем предоставлять ему такой шанс? Аббасов вытащил из кобуры пистолет и взвел затвор.
- Чтобы вы не сделали глупостей, - пояснил он.
- Неужели вы способны…
Действие всегда эффективнее разговоров. Так учил Далягмаса отец. С возрастом Аббасов выяснил, что отец несколько преувеличивал. Все-таки иногда правильные слова быстрее достигают цели. Однако чаще всего проверенный способ оказывался самым эффективным. Он подошел к девчонке и приставил дуло пистолета к ее виску.
- Сюда смотреть! - рявкнул майор, когда Знахарь отвернулся. - Потом вы станете говорить себе, что ее застрелил я. Но все равно будете знать, что малышка погибла по вашей вине! Ведь для ее спасения было достаточно сказать самую малость.
До выстрела осталось одно небольшое усилие указательного пальца, и Аббасов по привычке прикрылся левой ладонью, чтобы не забрызгало кровью. Знахарь рухнул на карачки и пополз к нему.
- Не надо! Остановитесь! - взмолился он.
Аббасов убрал оружие в сторону.
- Я жду.
- Обещайте, что с ней ничего не случится.
- Она будет в порядке. Гарантирую.
Он разрешил спецназовцу увести ребенка обратно к матери и спрятал пистолет в кобуру.
- Мятеж - дело рук Полуниных. Я прав?
- Не совсем, - голос старого врача был похож на шелест листьев на ветру. - Молчун как-то раздобыл ключи охранника и принес их шахтерам. А те давно имели зуб на Председателя и Рогволда. Вместе они освободили дядю Молчуна, а затем…
- Освободили? В каком смысле? - перебил Аббасов.
- Председатель посадил его в карцер.
- За что?
- Это лучше спросить у Председателя. Только, боюсь, он уже ничего не ответит, - вздохнул Знахарь.
- Вы назвали парня Молчуном вместо настоящего имени. Он так ничего и не вспомнил?
Пленник замешкался с ответом на какие-то доли секунды, но это не укрылось от Аббасова.
- Хватит, Знахарь. Сюда снова приведут девчонку. Только на этот раз я не стану ждать, пока вы договоритесь со своей совестью, - предупредил майор. - Он рассказывал что-нибудь?
- Нет. Мальчик скрывал от всех, что к нему вернулась память. Я и сам случайно догадался.
Аббасов пристально посмотрел на него, но, похоже, Знахарь говорил правду.
- Считайте, я вам поверил. Что было дальше? Где он и его дядя?
- Я не представляю, где они сейчас.
Майор потянулся к кобуре.
- Подождите, я не договорил! - встрепенулся Знахарь. - Они забрали вездеход Рогволда.
- Куда они собрались? Ну же, старик, не расстраивай меня!
- Ангара! Дядя Молчуна сказал, что они доберутся до берега Ангары, а там попробуют сесть на какое-нибудь проходящее судно. Чтобы попасть в Иркутск. А потом двинут еще дальше.
Аббасов не ожидал подобной прыти от немолодого Леонида Семеновича. Интересно, он по собственной инициативе развил такую деятельность или его направляют пенсионники? От ответа зависело очень многое. Если старый Полунин сам провернул эту комбинацию, то можно было бы списать все на удачу. Но если к разгрому Лепрозория причастны товарищи из финансового блока… Что же вам понадобилось в Иркутске, Леонид Семенович? Куда вы собрались?
- Давно они ушли?
- Почти пять дней прошло.
Много, слишком много!
- Что теперь будет с нами? - шепотом спросил Знахарь. - Вы нас отпустите?
- Как же я вас отпущу, - ответил Аббасов. - Вы же все преступники.
Капитан проводил его до вертолета.
- Не забудьте забрать все золото, - вспомнил Аббасов.
- Так точно! - козырнул спецназовец. - А что делать с людьми?
Пилот завел двигатель. Лопасти со свистом рассекали воздух над головой.
- Их никогда не должны найти, - ответил майор, давно принявший непростое решение.
- Виноват, я, кажется, не совсем понимаю…
- Задание государственной важности, капитан. Ваша карьера зависит от того, как вы справитесь. Найдите способ. Не хотел бы лезть с советами, но, думаю, проще всего завалить их породой в каком-нибудь дальнем забое, а вход забросать гранатами. Но это на ваше усмотрение, капитан.
Он залез в кабину, пристегнулся, и машина натужно оторвалась от земли. Спецназовец продолжал стоять, растерявшись. Пилот надавил педаль, потянул штурвал, и офицер скрылся из виду. Аббасов бросил прощальный взгляд на Енисейский кряж и поймал себя на ощущении горечи и потери. «Лепрозорий» был его детищем. Столько лет труда пошло прахом. И все из-за проклятых Полуниных!
***
В Лесосибирск Аббасов вернулся подавленный. Коростель заметил перемену, наблюдая за комитетчиком из укрытия, и предположил, что господин майор побывал в глубоко законспирированном лагере нелегалов, которых силовики вот уже с десяток лет держали под контролем.
Если верить обрывкам информации, силовики планировали использовать поселенцев для провокаций и последующего подавления революционного движения, благодаря чему союзники из МВД и комбеза подмяли бы, наконец, под себя лидирующие позиции в Триумвирате. Неоднократные попытки раскрыть местоположение нелегалов успеха не имели, и в руководстве финансово-пенсионного блока к перспективе подобного поворота предпочли относиться с умеренным скепсисом.
В свое время Коростель, сопоставив данные, прикинул, что лагерь находится где-то между Подкаменной Тунгуской и Ангарой. Но снимки со спутника ничего не показали. И вот теперь, после исчезновения обоих Полуниных, ключевой агент комбеза спешно отправился в сибирскую глушь, практически в тот самый квадрат, который столько времени не давал Коростелю покоя. Это не могло быть случайным совпадением, и беглый статс-инспектор пустился по следу майора комбеза.
Подозрения только усилились, когда в аэропорту Лесосибирска приземлился грузовой борт без маркировки, из которого вытащили прикрытые маскировочной сеткой штурмовые вертолеты и бронетранспортеры. Также на взлетно-посадочную полосу высыпали три десятка бравых парней в форме без знаков отличия. Коростель даже пожалел, что уже не является кадровым сотрудником, поскольку подобные открытия могли бы неплохо повысить его шансы на продвижение по службе.
Несмотря на унылый вид после возвращения, Аббасов не стал попусту тратить время. Коростель еще размышлял, можно ли покинуть наблюдательный пост, а майор уже появился с дорожной сумкой на выходе из гостиницы. Куда он направится, сомневаться не приходилось.
Войдя в аэропорт, Коростель сразу заметил Аббасова, который пытался отмахаться служебным удостоверением от сотрудника службы безопасности, требующего пройти проверку на рентгеноскопе. Молодой человек попался незаурядного упорства и, кажется, всерьез считал, что должностные инструкции распространяются на всех граждан, независимо от ранга. Определив, на какой рейс садится майор, Коростель направился покупать билеты. Кассирша долго хмурила брови, не понимая, почему пассажир не хочет лететь прямым рейсом, а желает сначала махнуть в Кемерово и уже там пересесть на самолет до Иркутска. «Вот же, посадка еще идет! - настаивала она. - И свободные места есть». В принципе, он подозревал, что при встрече Аббасов его не узнает, поскольку Коростель отпустил бороду и усы, носил парик, а также не снимал массивные очки в роговой оправе. Тем не менее, лишний раз попадаться майору на глаза не стоило. Кто знает, как еще дело обернется.
В Иркутске он приземлился только следующим утром. Сначала прошелся по таксистам, кормящимся за счет приезжих. Но никто из них не запомнил Аббасова. Как, спрашивается, теперь искать его в малознакомом городе? От безнадежности Коростель обратился к барышням в билетных кассах, и одна из них замешкалась, когда он назвал фамилию майора. Пришлось на ходу сочинять мелодраматическую историю про случайное знакомство с соседом в самолете. Мол, случайно перепутали кейсы друг друга, а теперь у обоих будут большие проблемы, если не вернуть свои вещи. В итоге девушка призналась, что Аббасов взял билет до Читы.
***
Только на перроне, протягивая билет проводнице, Аббасов сообразил, что название приграничного городка ему знакомо. Заняв полку в двуместном купе, он достал планшет и подробнее изучил справку по Краснокаменску. Возник как поселок геологов во второй половине прошлого столетия, после того как в предгорьях Аргунского хребта было найдено месторождение урана. Здесь находилось одно из крупнейших в мире производств по добыче природного радиоактивного топлива. Так-так-так, интересно, но не совсем то… Население колеблется на отметке в 40 тысяч человек и поддерживается только за счет отправки на опасные работы граждан, подлежащих кремации и пожелавших продлить пенсионный срок. Опять не то.
Он открыл карту. Краснокаменск находился в 540 километрах от Читы, шесть часов железнодорожной тряски. Увеличив в несколько раз масштаб, Аббасов наконец понял, что привлекло его внимание. Рядом с Краснокаменском, не больше полусотни километров, на границе с Китаем, находилась застава Кайластуй, куда он отослал Тагира.
Аббасов еще злился на сына. Но прошло достаточно времени, чтобы трудно сдерживаемый гнев развеялся. К тому же, шли дни, а знакомые из штаба округа, которым было велено присматривать за юным джигитом, ни о каких нарушениях со стороны Тагира не сообщали. В глубине отцовской души затеплилась надежда, что, может быть, из сына выйдет дельный офицер, хотя с выводами спешить не стоило. Лет десять назад ведь тоже казалось, что мальчик двигался правильным курсом. А потом связался с этими мутаржибами и, похоже, неизвестно когда последний раз был в мечети. Даже последний ураза-байрам пропустил, за что обязательно поплатился бы, если отец не застрял бы в Петрограде.
Стоит ли звонить матери Тагира? Опять запричитает-заноет, мол, нужно обязательно встретиться с сыном, передать гостинцев (какие, к иблису, гостинцы, у кого она нахваталась этих русских обычаев?!), проведать и убедиться своими глазами, что все у него хорошо. А даже если нехорошо! Что Аббасов должен сделать: сопли его на рукав намотать?! В конце концов, майор забрался в самую глушь по делу государственной важности, а не за тем, чтобы присматривать за сопляком, пусть тот и родной его сын!
В общем, он решил, что говорить с женой не нужно, а вот с Тагиром все-таки нужно повидаться, если представится такая возможность.
Зачем Полунин тащит своего племянника на самую окраину страны? Понятно, что урановые рудники, пусть и крупнейшие, ему неинтересны. Значит, он либо планирует двигаться дальше на восток, либо будет искать варианты для нелегального перехода за кордон. Второй вариант показался майору наиболее вероятным. Общеизвестно, что в Забайкальском округе самый слабый контроль за границей, и китайцы регулярно переходят ее в обе стороны. К тому же местные пограничники не брезговали золотыми юанями.
Маловероятно, что в Краснокаменске у Полунина имелись знакомые. Скорее всего, ему потребовалось время, чтобы найти нужных людей. И тут еще важно, чтобы китайские контрабандисты не почувствовали вкус золота и не удавили обоих беглецов с целью пошлого ограбления.
Городской жандармерией Краснокаменска руководил немолодой подполковник с ярко выраженными монголоидными чертами. Развалившись в кресле, он сцепил короткие ручки на объемном животе и рассматривал Аббасова. В его взгляде не чувствовалось ни пиетета перед офицером более могущественной организации, ни неприкрытой неприязни, которая нередко встречалась среди рядовых сотрудников органов правопорядка. Лишь спокойствие и умиротворение, из-за чего полковник сильно напоминал каноническое изображение Хотэя, восточного божества счастья. Этим своим благодушием он безмерно раздражал Аббасова. Подполковник не отказывался от помощи, но… «Но посудите сами, господин майор, у меня два взвода на уличном патрулировании и четыре оперативника. А тут еще прошел приказ по министерству об усилении. Без сна, без отдыха на посту. Конечно, дадим знать, если заметим что-нибудь подозрительное. Проследим, нет ли какой возни вокруг китайской диаспоры. Но большего обещать не могу, потому что буквально каждый человек на счету». Аббасов пояснил, что большего ему, в принципе, и не требуется, но главное, чтобы оперативники не трепали языком. Никто в Краснокаменске не должен знать о появлении агента комбеза. Это понятно?
Предположение, что его подчиненные могут кому-нибудь проболтаться, похоже, несколько задело подполковника, но он лишь чуть-чуть поморщился, а потом вновь стал похож на Хотэя: «Как изволите, господин майор. Молчание - золото, кхе-кхе».
Оставив свой номер для связи, Аббасов поспешил уйти. К чему тратить попусту время.
Больше всего его приводило в бешенство не то, что подполковник позволил себе в мягкой и учтивой манере продемонстрировать свое превосходство, а то, что сделал это, прекрасно понимая, что здесь, в пяти тысячах километров от Москвы, у Аббасова вместо реальной власти одна лишь служебная «корочка», которой можно сколько угодно размахивать перед местным упитанным божеством.
В крайнем случае, майор мог бы запросить группу зачистки, оставшуюся до дальнейших распоряжений в Лесосибирске, но опасался слишком большого шума. Не успеет он оглянуться, как Полунин опять скроется из виду.
Форма пограничника сидела на Тагире ладно, добавляла ему мужественности, и вообще он выглядел в ней на несколько лет старше. От смущения сын не знал, куда девать руки, и постоянно теребил зеленый берет, то снимая, то опять водружая на макушку. Наверное, все еще чувствует себя виноватым, подумал Аббасов и немного смягчился. Положив руку ему на плечо, он повел Тагира в непритязательное уличное кафе с шашлыками на мангале. Пока они ждали заказ, сын чаще смотрел в пластиковый стакан с лимонадом, чем на отца. На сдержанные вопросы отвечал односложно. То, что и так было трудно назвать разговором, плавно зашло в тупик. Но тут, хвала Аллаху, принесли мясо. Спасибо за передышку. Майор даже вспотел.
- Ты какой-то озабоченный, - заметил на ногайском Аббасов после того, как разделался с мясом.
- У меня тут еще дела, - нехотя выдавил из себя Тагир.
- Что-то по службе?
Мальчишка смутился и потянулся за стаканом.
- Опять вляпался в какую-то историю?
Майор старался, чтобы его голос звучал достаточно строго, но в его планы не входило доводить сына до обморока. Тот же никак не мог решить, что для него опаснее: разгневать отца молчанием или своими словами.
- Ты только пойми, - запинаясь, начал Тагир, - я ничего такого не думал и не хотел. Но я же тут салага, новичок… Они что скажут, то я и должен делать, а иначе… Я все тебе расскажу, потому что ты мне отец, но поклянись, что не станешь вмешиваться и об этом никто больше не узнает!
- Хорошо. Не стану я тебя подставлять.
Тагир наконец посмотрел отцу в глаза.
- Ты же догадываешься, что тут действуют немного другие правила, чем в Москве.
- Правила везде одни и те же. Просто здесь порядка меньше.
- Его здесь нет совсем, - сказал Тагир и залпом допил лимонад. - Ты хотел, чтобы я набрался уму-разуму? Вот и набираюсь. Сегодня я должен встретиться с одним человеком и договориться, чтобы мы, то есть наш старлей и взвод, перевели его через границу.
- Что за человек? - подобрался Аббасов.
- Не знаю. Тебя только это заинтересовало? - удивился Тагир.
- Я не сомневался, что местные погранцы берут взятки. Этим меня не удивишь.
- Ты не злишься на меня?
Майор покачал головой.
- Расскажи еще о человеке, которого вы поведете за кордон.
- Вообще-то их двое.
Неисповедимы пути Аллаха, так, что ли?
- Встречаюсь я с тем, который постарше. Но есть еще второй. Им обоим нужно в Китай.
- И как они собираются с вами расплачиваться? - спросил Аббасов, чтобы удостовериться наверняка.
- Старлей сказал, что у них туго с наличными, поэтому заплатят золотом. А нам так даже выгодней.
Впервые за многие годы майор посмотрел на сына с отеческой благодарностью.
***
Навыки чтения по губам оказались бесполезными. Коростель несколько раз протер окуляры бинокля, но все равно ничего не понял из того, что эти двое говорили друг другу - речь их была абсолютно незнакомой. Только когда им принесли заказ, он догадался, что Аббасов разговаривает с сыном на их родном языке. Ничего удивительного, но все равно он растерялся. Они обсуждали что-то важное. Несколько раз Аббасов явно произнес фамилию Полунин. Потом майор достал планшет и что-то долго объяснял сыну.
Аббасовы закончили трапезу, вышли из кафе и душевно попрощались. Коростель не сомневался, за кем следовать. Логика и интуиция в унисон подсказывали ему одно и то же: иди за пограничником. Папаша живет в единственной гостинице Краснокаменска и найти его не составит труда. А вот сынок может привести к чему-то действительно важному.
Коростель из предосторожности держался на расстоянии. Он проследовал за юным Аббасовым мимо несколько пустынных кварталов, где иногда приходилось терять его из виду, а потом нагонять. Среди малоэтажной застройки, на ровном, как стол, ландшафте, было очень нелегко оставаться незаметным. Может, зря послушался интуицию? Но нет, не зря. Юный пограничник дошел до торгового центра на проспекте Шахтеров, главной улице в Краснокаменске, рассекавшей город на северную и южную части. Остановившись перед входом, он принял праздный вид и закурил. Парень только выбросил окурок, как из разъезжающихся дверей торгового центра появилась знакомая фигура. Леонид Семенович Полунин быстро осмотрелся, уверенно взял пограничника под локоть и потащил за угол. Тот не сопротивлялся. Лишь обернулся несколько раз через плечо. Тут Коростель испугался, что допустил фатальную ошибку, когда не убедился, куда направился майор. Коростель зашел в ближайший магазин и через стеклянную створку несколько минут изучал обстановку на проспекте, но не заметил никого подозрительного. Майор не появился. Тогда бывший статс-инспектор покинул наблюдательный пункт и устроился на скамейке, с которой отлично просматривалось пространство в обе стороны от торгового центра.
Сначала из-за угла появился пограничник, перебежал на другую сторону дороги, почти сразу поймал частника и укатил восвояси. Коростель отвернулся, когда машина проезжала мимо. Пока он отвлекся, Полунин успел пройти несколько десятков метров по проспекту в противоположном направлении. Поднявшись со скамейки, Коростель отряхнул брюки и не торопясь пошел за ним.
Полунин хотел захлопнуть дверь, но Коростель оттолкнул его вглубь прихожей. Пожилой мужчина с трудом удержался на ногах и потянулся под пиджак. Коростель перехватил его руку, вытащил из-под ремня свой заранее взведенный «глок» и помахал им перед носом Полунина.
- Давайте без резкий движений, Леонид Семенович. Положите оружие на пол.
В ответ раздалось что-то грубое и нечленораздельное, после чего на линолеум тяжело упал пистолет.
В конце коридора появился встревоженный племянник.
- Арчи, беги! - крикнул Полунин, однако тот замер в дверном проеме, словно загипнотизированный.
Молодой человек выглядел усталым. На лбу проступили морщины, как если бы он часто хмурился. Заострившиеся черты и висевшая мешком одежда подсказывали, что в последнее время питался он кое-как.
- Здравствуй, Арчибальд, - Коростель постарался говорить дружелюбно, но продолжал удерживать его дядю на мушке. - Я догадываюсь, как это все выглядит со стороны, но поверьте мне, что я не собираюсь причинить вам вреда.
Коростель подобрал с пола пистолет и сунул в карман.
- Если вы обещаете, что мы побеседуем, как взрослые люди, я уберу и его, - предложил он, опуская «глок».
- К чему церемонии? Зовите уже своих головорезов, - зло бросил Леонид Семенович.
- Я здесь один.
- Не слишком ли самоуверенно?
- Вы неправильно понимаете ситуацию, - покачал головой Коростель и спрятал «глок» за пояс.
- Кто это такой? - вклинился в разговор молодой человек.
- Моя фамилия Коростель. Я познакомился с твоим дядей, Арчибальд, когда работал в пенсионной инспекции, - представился Коростель. - Но теперь я такой же беглец, как и вы оба.
Было заметно, что молодой человек не может решить, что ему делать, пока дядя пребывал в очевидном замешательстве. Нужно было торопиться, пока они не придумали какую-нибудь безумную выходку.
- Этот человек следил за нашей лабораторией, - пояснил Полунин племяннику.
- Не жандармы? - уточнил Арчи.
- Жандармы тоже, - вздохнул Коростель. - И это только те, про кого известно мне. Но я не исключаю, что существуют и другие структуры, которые заинтересовались вашей подпольной деятельностью.
- Только не вешайте лапшу про то, что сыр-бор разгорелся из-за долбанной машины Профессора! Я и в первый раз не поверил!
Приходилось признать, что он сильно недооценил старика при первой встрече. Если бы Коростель отнесся к нему со всей серьезностью, возможно, не оказался бы сейчас в этой дыре.
- Машина нас тоже интересовала. Но, конечно, в меньшей степени, чем сыворотка.
Дядя и племянник уставились на него, разинув рты.
- Давайте присядем, и я все объясню, - предложил он.
Хотя в воздухе все еще витало всеобщее недоверие, изображая из себя цивилизованных людей, они переместились в убогую комнату, которая была одновременно и гостиной, и столовой, и спальней. На покрытом засаленной клеенкой столе у окна громоздились банки консервов. На стене красовался невообразимо пыльный ковер с изображением картины Шишкина «Утро в лесу». Две продавленные панцирные кровати, притиснутые к противоположным стенам, жалобно заскрипели, когда Полунины и Коростель устроились напротив друг друга.
- У меня примерно такая же обстановка, - предпринял попытку навести мосты Коростель.
- Не отвлекайтесь, пожалуйста, - попросил старший Полунин.
- Хорошо. Начну, пожалуй, с того, что вы, Леонид Семенович, и ваш старый приятель Вольф все-таки недостаточно хорошо заметали следы.
- То-то наша лаборатория проработала столько лет, - насупился старший Полунин.
- Не питайте иллюзий, - хищно улыбнулся Коростель. - Вы проработали ровно столько, сколько вам позволили.
Старый аферист недовольно хмыкнул, сложил руки на груди и принял воинственный вид.
- Речь сейчас не о том. Я говорю про работу вашего дорогого профессора в Институте мозга. Ему следовало внимательнее следить за тем, чтобы все материалы его исследований были уничтожены.
- Я не очень понимаю, к чему вы клоните. Как это все связано с сывороткой?
- Похоже, я понимаю, - неожиданно влез в разговор Арчибальд.
Дядя и Коростель с удивлением воззрились на него.
- Во время исследований в Институте мозга Профессор обнаружил неожиданное побочное действие тоназина. Что-то там с уменьшением концентрации погерина, - поделился молодой человек.
- Чем больше мутировавшего погерина в клетках, тем быстрее стареет организм, - подхватил Коростель. - Судя по сохранившимся протоколам, созданный Вольфом тоназин - путь к получению сыворотки, которая ничем не будет уступать продукции «Феникса». Но формула препарата нигде не сохранилась… Откуда ты узнал про побочное действие, Арчибальд? Ты это прочитал в его архиве, не так ли?
- Он будет молчать, пока вы не выложите все начистоту! - отрезал Полунин.
- Ну, хорошо, - не стал нагнетать обстановку Коростель. - Проведем небольшую лекцию по политинформации. Как известно, сейчас наше государство представляет собой Триумвират, власть в котором поделена между тремя силами - силовики, финансисты и законники. Впрочем, если вдаваться в подробности, то внутри каждой из этих структур существуют отдельные персоны, готовые в любой момент заключить негласный союз с представителями, скажем так, противника. Очевидно, что такая возня не может продолжаться бесконечно долго. Власть должна принадлежать одной силе. Это понимают все стороны, однако никто из них до сих пор не владеет решающим преимуществом. Но мечтает его приобрести. Своя сыворотка - лучший способ прибрать власть. На наше счастье… - он осекся. - Простите, это я по старой памяти. Пенсионной инспекции и финансистам вовремя стало известно, что силовики напали на след профессора Вольфа, который, оказывается, задолго до появления сыворотки «Феникс» был близок к аналогичному открытию, но в то время никто не оценил его результаты. Мы… - простите великодушно еще раз! - то есть финансисты, силовики и, надо полагать, законники - все желали получить профессора Вольфа в свои руки живым. После его гибели надежда осталась только на архив. Но пароль доступа к нему остается тайной. Как и прочие участники событий, я подозреваю, что он известен одному человеку. Я говорю о тебе, Арчибальд. Я прав?
- Не отвечай ему, Арчи! Черт его знает, что он задумал.
- Ваше недоверие объяснимо, Леонид Семенович. Насколько могу судить, вы планируете сбежать в Китай. Правда, не очень понимаю, что вы собрались делать дальше. Золота вам надолго не хватит. Что потом?
- Там видно будет, - пожал плечами Полунин.
- А вы знаете, что у вас на хвосте висит Аббасов?
Леонид Семенович явно не знал и даже не подозревал.
- Я неплохо знаком с его личным делом. Поверьте, он собственными руками убьет вас обоих, лишь бы не выпустить за кордон.
Дядя и племянник переглянулись.
- Вы хотите что-то нам предложить? - наконец спросил старший Полунин.
- Именно, - просиял Коростель. - Я хочу помочь вам перейти границу.
Теперь пришел черед Леонида Семеновича расплыться в довольной улыбке.
- Вы чуть-чуть опоздали, почтенный. Мы уже обо всем договорились с опытными проводниками.
- Ах, да! - спохватился Коростель. - Вы, наверное, про того пограничника, с которым давеча встречались. Такой молодой, кавказского происхождения, верно?
Зрачки старшего Полунина сузились до пары черных точек.
- Жаль, Леонид Семенович, что вы не поинтересовались его фамилией. Это вас сильно отрезвило бы.
Собеседники Коростеля ждали продолжения.
- Его фамилия - Аббасов, - сказал он и позволил себе насладиться произведенным эффектом. Дядя и племянник подавленно молчали.
- Вы гарантируете, что с вами мы сможем уйти? - неожиданно взял слово Арчи, хотя дядя пытался его одернуть.
- У меня есть несколько влиятельных знакомых на той стороне границы, которые мне многим обязаны. Со мной ваши шансы заметно возрастут. Без меня, боюсь, у вас их не будет совсем.
- Что взамен? - деловым тоном осведомился старший Леонид Семенович.
- После того, как мое начальство решило от меня избавиться, мне стало как-то не очень уютно оставаться в России. Но чем мне заняться за границей, особенно без денег? Все очень приземленно, господа. Не сомневаюсь, конкуренты «Феникса» выстроятся в очередь, чтобы купить у вас секреты Вольфа. Меня устроит скромная сумма… Не знаю… Ну, скажем, тридцать процентов?
- Ничего не выйдет, - возразил Арчи. - Я так и не вспомнил пароль к архиву. Так что никакими секретами мы торговать не собираемся.
- На что же вы рассчитываете? - растерялся Коростель.
- Найти моего отца.
- И кто же сей влиятельный муж?
- Глава компании «Феникс», - ответил за племянника Полунин.
***
Застава Кайластуй находилась посреди ровной и лысой степи, где пограничная река Аргунь врезалась рукавом в российскую территорию. От казармы до нее - меньше минуты пешком. Осмотревшись на местности, Аббасов задумался, не зная, где укрыться. Сопки остались позади. Не дойдя пары десятков метров до зоны отчуждения на берегу, он наконец обнаружил подходящие овраги. Он сверился с показаниями навигатора и приготовился ждать.
С Тагиром договорились, что он отправит беглецов не туда, куда велел командир, а в узкое место Аргуни, в километре к востоку от заставы. Как раз туда, где притаился Аббасов. Он решил, что не может доверять никому, кроме сына, и убедил Тагира, что крайне важно, чтобы его сослуживцы до последнего момента ни о чем не догадались. А если пойдет не так, как запланировали, Тагир должен сразу сообщить по рации.
Посматривая время от времени на часы, Аббасов продолжал следить за степью. Майор размышлял, каким образом обеспечить Тагиру возвращение домой. Понятно, что после такого инцидента ему нельзя оставаться на заставе. Вообще, можно было бы представить его к награде и повышению в звании - за помощь в проведение операции государственной важности (отцовское сердце испытало незнакомую доселе гордость). Но не будем бежать впереди каравана.
Аббасов представил, как они вместе возвращаются в столицу, как их встречает жена, как она утирает слезы радости и обнимает обоих сразу, потом - по очереди, а затем, уже дома, накроет стол, который будет ломиться под грузом лучших блюд и напитков. Соберется вся родня и можно будет, не стесняясь, не краснея, сказать, что вырос наш джигит, возмужал…
Однако пора бы им уже и появиться на горизонте. Но сколько он ни всматривался в сумрак, даже в инфракрасном диапазоне не видел ничего подозрительного.
Рация ожила, и Аббасов вздрогнул от ее шорохов и скрежета.
- Отец, слышишь меня? - услышал он встревоженный голос сына.
- Слышу тебя, прием!
- У нас тревога по заставе! - затараторил на ногайском Тагир. - Замечены нарушители в квадрате пять бэ! Это на запад от нас. Нас всех перебрасывают туда!
Аббасова прошиб холодный пот.
- Какие нарушители?
- Неизвестно. Предположительно - три человека. Идут в сторону Китая! Старший говорит…
Связь оборвалась. Штабс-капитан несколько раз позвал сына, но динамик в ответ только шипел и трещал.
Его прошиб холодный пот, когда он догадался, что происходит. Ждать дальше не имело смысла. Он покинул укрытие и побежал к заставе, проклиная себя последними словами за то, что не вызвал спецназ.
Запыхавшись, Аббасов приближался к шлагбауму у въезда на заставу, когда услышал первые отдаленные выстрелы - сухие одиночные, из пистолета, а затем забухала автоматная дробь. Навстречу из будки выскочил караульный. Выпучив глаза, он присел, упирая приклад автомата в бедро, и не закричал, а заверещал что-то на пределе слышимости. На секунду Аббасову показалось, что это последнее мгновение его жизни - сейчас грудь прошьет свинцовая очередь, и он глупо замер, словно муха в янтаре. Однако смерть так и не наступала. Караульный продолжал трясти автоматом и голосил, требуя стоять, где стоишь, и показать документы. Аббасов вытянул руки вверх, выдохнул, а потом очень медленно, чтобы не смутить нервного солдата, запустил руку во внутренний карман и достал офицерское удостоверение. Караульный при виде характерной рубиновой «корочки» расслабился и опустил ствол. Убедившись, что внешность майора соответствует фотографии в документах, паренек уважительно поцокал языком: «Что ж вы так, без предупреждения, господин майор? У нас тут переполох большой, вдруг я пальнул бы… Дело государственной важности, говорите? Так тревога же! Проходите, если надо, но только смотрите, чтобы вас Ахмат на той стороне не подстрелил».
С Ахматом договориться оказалось проще - стоило перейти на родной язык. Тот даже показал, куда идти, и для безопасности офицера комбеза отправил вместе с ним салажонка, недавно прибывшего из Саратова. Рядовой всю дорогу плелся за спиной, тяжело дышал и бряцал амуницией.
На границе зоны отчуждения они столкнулись с двигающейся навстречу процессией. Впереди шел старший лейтенант с непокрытой головой. За ним четверо рядовых понуро тащили брезентовый куль.
Когда Аббасов представился, старлей помрачнел.
- Что ж не предупредил никто… Кто знал, как оно обернется? - пробормотал он.
- Доложить по форме! - гаркнул Аббасов.
- А чего докладывать, - продолжал игнорировать субординацию пограничник. - В нарушение устава, ослушался командира, отделился от отряда, убежал вперед. Вступил, как говорится, в неравный бой…
- Какой неравный бой?! Ты что несешь, старлей?!
Рядовые опустили ношу на землю.
- Сын ваш, господин майор, погиб. Геройски. Пытался в одиночку остановить нарушителей государственной границы.
Не чуя под собой ног, Аббасов подошел к брезентовому кулю, опустился на колени и откинул край плащ-палатки. Можно было подумать, что Тагир просто задремал, чуть прикрыв глаза, если бы не пропитанная кровью гимнастерка.
- Где они? - услышал свой голос со стороны Аббасов.
- Ушли, суки, - с сожалением произнес старший лейтенант. - На той стороне их не перехватили. Или врут, суки узкоглазые.
Сдерживая ком в горле, чтобы не вырвался наружу смертным криком, Аббасов окинул взглядом темную степь. Она уходила вдаль, к неразличимому в сумерках китайскому горизонту. Не стесняясь побежавших по щекам слез, майор беззвучным шепотом произнес священную клятву кровной мести.