Синева
На обшарпанных сидушках некогда военного Мормона отец и сын катили по ночному тракту. Сквозь узкие щелки маскировочных ресничек в темноту пробивался свет фар. Старик за рулем щурился, вглядываясь в бездну ночи, с трудом находил дорогу, временами цепляя обочину. Авдеев смотрел вперед и краем глаза на отца. В темной побитой временем кабине, за большим колесом руля, тот выглядел особенно худым и изможденным. "Когда же он успел так постареть? Меня ведь не было рядом всего пять лет!" - спрашивал себя Виктор и не находил ответа.
"157-ой", как он считал, всю жизнь верой и правдой служил армии, и вот теперь, получив отставку за ненадобностью, тащил на себе каких-то пасечников из леса. С лысой, облупившейся от морозов и дождей кабиной ЗИЛ плыл в потемках, мягко покачиваясь на трех осях, как старый бот по тихой воде. Сам себе он казался подсевшим на обиды стариком, бредущим неведомо куда по пустынной дороге с полузакрытыми глазами: "Надо же - так опуститься?! И это после всего, что было!"
И лишь мелодия мотора, вполне приличный тарахтящий соул, скрашивала невеселый путь.
В его полудреме, или былом воспоминании, дорога с цветущими липами была запружена "Москвичками", "Победами", "21-ыми Волгами". В модных костюмчиках и цветных платьях, сверкая никелированными пряжками и колпаками, дамочки сновали, суетились и норовили обогнать бравого военного Мормона, смешливо звеня клаксонами на разные голоса, особенно на перекрестках. А он снисходительно улыбался сверху вниз и уступал кокетливым барышням дорогу. "157-ой" забылся в прошлом.
- Пап, откуда у Назарова взялось такое прозвище: 'Сазан'? Вроде, рыбаком он был обычным, не больше, чем другие, - решил прервать молчание сын.
- Серьезные рыбаки сазанов не любят, - немного помолчав, ответил отец, - считается, что они чуют, где у сети слабое гнилое место, рвут их, а за ними вся рыба уходит. Они, своего рода, противоположность козлам, которые ведут баранов на убой. Назаров Сазаном с отсидки пришел. Он на Мормоне зацепил колхозную телегу, тогда еще они ездили по городу на рынок, попортил товар, кучер отделался испугом, а Назаров 'трешник' схлопотал.
- Да, никогда он про это не рассказывал, - удивился сын.
- Так больше за руль он и не сел, стал после автослесарем и неплохим, - добавил отец с грустью.
На спуске с Алексеевской горы водитель не на шутку раскочегарил колымагу, и сын заволновался за отца, но решил спрятать беспокойство в шутку:
- Пап, держи дистанцию, а то снесем того "жигуля" с дороги. Получится, как у Сазана в истории про "запорожец".
Отец юмора не оценил, но стал притормаживать.
Пневматические тормоза с шумом травили воздух. Мормон упрямился и не спешил сдаваться. И только за мостом, задыхаясь от отсутствия бензиново-воздушной смеси его сердце застучало, забарахлило, и он недовольно сбавил ход.
- Поедем через Падовку (река) под мост, - решительно сказал отец, - срежем пару километров, а заодно объедем переезд и пост ГАИ.
- Там же дорога никакая. Ее что, отремонтировали? - поинтересовался сын.
- Нормальная дорога, я там даже на Москвиче проеду, - привел неоспоримый довод старший.
Отец остановил грузовик, вывернул руль влево, пропуская, слепящую встречную машину, и сразу после ярких фар дал газу в темноту. ЗИЛ пересек дорогу поперек, съехал с асфальта и покатил с ускорением вниз по грунтовой. Выжав сцепление, водитель решил переключить рычаг передач с третьей скорости на вторую для торможения двигателем.
Мормон только этого и ждал. Он сразу врубился, как сможет отыграться на гражданских. Это они забрали его из любимого бокса за бесценок. Это они мучили его все лето в сыром капонире без движения, без смазки, с расстегнутым кузовом, с жужжащими пчелиными ульями за шиворотом. "А если бы мыши сгрызли у меня в моторе все сосуды?! А если бы... А в Армии нас красили ароматной краской самого лучшего на свете цвета, мыли до блеска в боксе, и санаторный регламент строго - каждые полгода!"
Скорость не включалась. Отец жал на тормоз. Мормон с презрением фыркнул остатком воздуха в тормозной системе и со злорадным тихим хохотом понесся вниз. Водитель судорожно пытался воткнуть хоть какую-то скорость, - все было тщетно. Тонны железа и пчел неслись по крутому спуску под откос. Отец вцепился в руль и старался удержать машину прямо. Сын уперся в пол ногами, схватился правой рукой за круглую металлическую ручку перед собой, пытаясь найти, за что бы зацепиться второй рукой.
Самое время гадать, что их ждет внизу. Они врежутся в опору моста? И ульи превратят кабину вместе с людьми в медовый штрудель. Или они как прыгающий танк махнут, не глядя, в реку со всего размаху? Тут, однако, есть шанс...
Справа в метре от Авдеева увернулся столб электропередач. "Повезло деревянному балбесу. Ну, куда поперся, в третьем-то часу ночи с одной-то бетонной ногой на привязи, да супротив Мормона?!" - проскочила сумасшедшая мысль у сына на краю бездны.
Дорога, поняв в чем тут дело, сбежала на девяносто влево, а артель на ЗИЛе неслась теперь по густой траве, не меняя курса. После небольшой канавы перед кабиной сразу вырос забор из штакетника и сплошной вишневый сад.
На деревянную ограду Мормон даже не обратил внимания: "Не таких ломали!" А вот сопротивление молодой вишни оказалось старику не по зубам. Годы давали о себе знать. Сила инерции затухла, скорость упала, неровный сад добавил крена влево. "157-ой" чуть не свернулся на бок, устоял, но нервные контакты подкачали, сердце заглохло, и бродяга потерял сознание.
Внезапно все стихло и громыхание машины, и треск ломающейся вишни. И только в двигателе шипела и пахла словно кровь вода.
- Остановились, что ли? - оптимистично, как ни в чем не бывало, спросил отец. Будто они именно сюда спешили, боялись не успеть.
- Пап, у грузовика при движении под таким углом скорости нельзя переключать! - выдохнул Авдеев, сделав отцу замечание, впервые в жизни.
Старый пасечник улыбался и был счастлив, что не убил сына, что пчелы, отрада его жизни, не задавили их обоих.
Мормон считал, что для него все кончено - он умер. В лучшем случае его смерть была клинической. Теперь счастливый, в грезах, как только что с конвейера, он катил по широкому длинному тоннелю в небо на скорости 120, а впереди его манил зеленый чистый свет. Нет, к гражданским он не вернется, ни за что!
Отец в потемках суетился, открывал капот, что-то смотрел, трогал внутри, но когда он сел за руль и повернул ключ зажигания, на приборной доске не появлялось даже малейшего признака жизни. В открытые боковые окна шумели только пчелы, возмущаясь, что их везли этой ночью как дрова.
- До дома тут от силы километров пять, - сказал спокойно старый пчеловод сыну, - у соседа в конце улицы тягач, пойду договорюсь, ты здесь покарауль, я часа через два приеду.
- Давай, - ответил сын. Он тоже был благодарен судьбе и не испытывал особенной печали, все могло бы завершиться совершенно по-другому.
Отец пошел наверх к дороге, сын уселся за баранку и стал в темноте на ощупь изучать машину. За водительским сидением он неожиданно нашел маленький радиоприемник в кожаной сетчатой рубашке. Авдеев покрутил ручки, аппарат щелкнул и хрипло отозвался. Видно было, что батарейки работали на последнем издыхании, но новые звуки прибавили оптимизма. Сквозь скрипы эфира, наконец, донеслась песня:
Расплескалась синева, расплескалась,
По петлицам разлилась, по погонам,
Я хочу, чтоб наша жизнь продолжалась
По суровым, по десантным законам.
Я хочу, чтоб наша жизнь продолжалась
По гвардейским, по десантным законам.
- Эх, Виктор Степаныч, - вслух произнёс и улыбнулся Авдеев, обращаясь по имени отчеству к Мормону, Витьке Сазану, - жаль, что куплет последний. Небось, ты и не слышал этой песни?! У нас в Джелалабаде у Витьков она в большом почете. Это я про Витю Абрамова тебе рассказываю. Понимаешь, подстрелили духи нашего тезку в горах. Мы с Давыдовым приехали его навестить в медроту на 23 февраля, а он нас просит: "Не могу я без этой песни, запала она мне в душу, запишите мне ее на кассету, буду на мыльнице ее слушать". А через пару дней вбегает к нам в комнату батальонный фельдшер Сан Саныч: "А ну-ка, Вороненок, лети шементом на аэродром, Абрамова твоего в Кабул переводят, не срастаются в здешнем климате его кости в ступне. Очень он тебя увидеть хотел". Я, первым делом, - к зампотеховскому Шарпу двухкассетному, "Три топора", как Вермут, ну, ты знаешь. Переписал несколько раз эту песню. Бегу в штаб, там майор Кондратьев, начальник, мировой мужик(!) по такому случаю дал дежурный БТР, и я полетел на аэродром. Влетаю на перрон, а Абрамыч уже перед рампой самолета на носилках. Обнялись мы с ним, включили "Синеву..." и чуть не плачем оба от радости, что живы остались, что ДШК тот гребаный в Черных горах взяли, а главное, что успел я эту песню ему на аэродром притащить...
Понесли его санитары на носилках в самолет, а он на полную мыльницу врубил и поёт: "Расплескалась синева расплескалась..." и на меня смотрит.
Это еще не все, Виктор Степаныч.
Дождался я, когда Ан-26 скроется за Дарунтой и в обратный путь рванул, а вечерело в конце февраля рано.
Несемся мы с водилой на дежурном БТРе под восемьдесят, подъезжаем к апельсиновым садам, они там у нас Соловьиной рощей зовутся. А перед мостом через сухую речку детишки большенькие у дороги сидят, с двух сторон, лица у них не добрые, а прямо перед носом нашего БТРа стали перебегать дорогу по очереди, видимо, кто будет последним, тот и победитель. Водитель мой чуть вильнул рулем, чтобы не зацепить мальчишку справа, тот в последний миг остановился.
Слева от насыпи - сухой арык полтора метра, за ним сад, справа - обрыв с дамбы метров десять и сухое русло. А нас давай таскать по асфальту из стороны в сторону с юзом, и амплитуда с каждым разом все шире и шире. Водитель еле вытянул машину с правой обочины, и мы ушли в арык налево.
Признаюсь честно, у меня наверху не выдержали нервы, и я на ходу спрыгнул с БТРа, ну, и прокатился кубарем с вытаращенными глазами, разглядывая правое огромное колесо перед своим носом. Так оба и остановились.
С этой самой дамбы, Виктор Степанович, в русло улетел УАЗик в конце января. Погибла девушка, которая ох как была мне не безразлична, и офицер, сидевший за рулем, Пашка, кажется, его звали. Никто не мог понять, как же он не справился с управлением на хорошем-то сухом асфальте? Мы в Черных горах выжили, а они в Соловьиной роще погибли.
Вот как детки постарались. Ты, Степаныч, нас в их возрасте с деревьев стаскивал, мы все шалаши плели, а они технику норовят под откос пустить. Кто-то же их такому научил? Думаешь вырастут героями? И я не знаю.
Такие вот бывают повороты там, где уж совсем не ожидаешь, а ты пеняешь: "Воздуху мол в тормозах не хватило".
Авдеев повернул ключ зажигания, загорелась маленькая красненькая лампочка.
- Спасибо, старина! Я знал, военные друг друга не бросают.
Виктор выжал сцепление, чтобы у машины хватило мочи прокрутить движок, воткнул заднюю передачу и повернул ключ на стартер...
Через десять минут "157-ой Мормон" подъехал к дому. Виктор благодарно заглушил машину, по молодецки выпрыгнул из кабины и тут только заметил под сидением зеленое яблоко среднего размера. Он взял его, с улыбкой повертел в руке:
- Что там баба Лена говорила? Cегодня Яблочный Спас?
Август из года в год преподносил сюрпризы...