Леву отправили служить на Кавказ, в Чечню. В пути не произошло ничего необычного - собрали призывников в Саратове, потом поездом – в Грозный и в казарму у какого-то чеченского аула. С сослуживцами он быстро поладил, это были ребята, во многом похожие на него: отправили сюда подневольно, кто не попал по конкурсу в универ, кто закончил институт, оставаясь военнообязанным. Идейных не было. Полковники, майоры, другие офицеры, те и то не хотели служить. Поговаривали, что в Чечне – хаос, полный бардак, не пойми кто у власти, какой-то генерал собирает народный конгресс, который в конечном итоге им, военным, придется разгонять. Впрочем, пока все это оставалось только разговорами, и ничего такого Лева своими глазами не видел.
Природа вокруг села, в котором размещалась их часть, была очень красивой. Со всех сторон напирали горы, которые, казалось, подпирают небо своими тупыми вершинами, как Атланты, держащие карниз Малого Эрмитажа в Петербурге. Леса поражали своей экзотичностью и своей отчужденностью от остального мира, вода в реках была кристально чистой, но в то же время ледяной, не в пример озерам, стоявшим в долине гейзеров. Невдалеке был водопад, который не уступал в высоте и Ниагарскому, но в силу своей удаленности от мира, так и не был признан учеными, природа его открывалась лишь местным жителям. По пути к этому водопаду Лева увидал ле в горах, и ему показалось, что кошка бродит, как и он, по миру, пытаясь нащупать неуловимую нить смысла существования, но не находя ответа углубляется дальше в горы. Он смотрел ей вслед и никак не мог понять, то ли он слишком сильно загоняется, то ли сама природа зло играет с ним и проводит жестокую аллегорию, ведь барс упал со скалы и разбился вдребезги.
Что до военных обязанностей, то их выполнение оставляло желать лучшего. В самый первый день службы полковник объявил, что никаких построений не будет, ровно как и прочей солдатской рутины. Раз граница далеко, зарплата идет с задержками, зачем это, спрашивается, надо? - так рассуждал этот вояка. О том, какая безалаберность творилась в гарнизоне по его вине, говорит тот факт, что когда в район чуть было не приехал генерал, защитникам родины пришлось осваивать такие сложные науки как стрельба из автомата, чистка сапог и равнение перед строем. А генерал все равно не заехал к ним, посетил другую часть в Хасавюрте. Полковник сказал об этом так:
- у нас в стране бог весть что, а ребят служить заставляют. Ладно, раньше, там другие времена, но теперь этих юнцов зачем мучить? И генерал, молодец, все понял, не стал трепать людей понапрасну.
Так Лева и жил, ездил в Грозный на выходные, тратил там присланные отцом деньги, возвращался обратно, шел с сослуживцами в аул, там они рассказывали друг другу разные истории, частенько выпивали, пели песни. К ним присоединялись молоденькие девушки из села, устраивали танцы, шуточно исполняли джигитовку и кавказские народные обряды. Среди них было мало чеченцев, в основном все приезжие – украинцы, белорусы, русские. Была и одна чувашка, Юля, которая понравилась Леве. У них, само собой, ничего серьезного быть не могло, он бы такого не допустил, помня о Маше, но пофлиртовать был не прочь и они гуляли все ночи напролет, подолгу разговаривали и засматривались на звезды. Армия, думал Лева, оказалась не таким уж и плохим местом – нормальные ребята, да и места новые можно повидать, жизнь идет полным ходом, в общем.
С Пашей они так и не помирились – он писал, что очень занят больной матерью, поэтому и не пошел служить, не может приехать сюда, повидать Кавказ. Враки! Клавдия Михайловна – еще не старая женщина, все не может быть настолько серьезно. Не хочет мира со старым другом – и пожалуйста, он ни к кому проситься в друзья не станет. Найдет утешение в Машке. Интересно, как там она, совсем одна?.. а, может, и не совсем одна, знает ее характер, сойдется с каким-нибудь проходимцем, и ничего не поделаешь. Но это ненадолго, он вернется и наведет порядок. Тогда жизнь станет совершенно другой, он будет учиться в институте, она - помогать в домашних заботах и волнениях, потом ему дадут Нобелевскую премию за какое-нибудь открытие в физике, а Маша будет стоять рядом и плакать, так вместе и войдут в историю.
Но это – потом, сейчас надо снова ехать в Грозный, купить там консервов, еще принести в ремонт ботинки, а то сносились; зайти в комендатуру. Дела, короче. На календаре- 6 сентября, пятница – в городе немноголюдно, все на работе, или сидят дома, смотрят телевизор. Оно и к лучшему, пустынные улицы города выглядят куда живописнее без неопрятных и ленивых грозненцев. Речь, конечно, о чеченцах, не желающих забыть о привычках своих предков-дикарей, и до сих пор тайно верящих в “бога” Аллаха. Русские и украинцы, которые живут в Грозном не в пример лучше, хотя и им, образованным, до сих пор не понятно, что произошло в Москве, но какая разница, ведь на жизнь ни комитет Госбезопасности, ни танки не влияют. Смеются над шутками Задорнова, его впервые пустили выступать на телевизоре. Хорошо, что не плачут, держатся.
Лева приехал на нужную улицу, сдал сапоги. в маленькой каморке, где находился ремонт, было промозгло и сыро. Торгаш-чеченец заломил какую-то нереально высокую цену, но, делать нечего, пришлось соглашаться, куда он еще поедет сейчас, где найдет ателье? Пока тот делал обувь, он побродил по соседней улице, зашел в Дюц. Ничем не примечательное здание, маленькое, аккуратное. Даже немного скучно, что все здания в стране одинаковы – от Саратова до Кавказа, но раз уж так повелось, ничего не поделаешь. Лева вернулся обратно, взял ботинки, поблагодарил за работу, сапожник демонстративно отвернулся. И чего это он злится? Идиот, небось, какой, умалишенный, ему деньги, а он - обижается. А может, это потому, что не говорил с ним по-чеченски? Да ну, бред какой.
Он подходил к автобусной остановке, когда заметил пестрое обилие красок на площади. Любопытство одержало вверх, он снова почувствовал себя маленьким восьмилетним мальчиком, когда-то вместе с другом мечтавшим попасть на первомай. Деловито расталкивая всех, он пробрался через толпу и увидел маленького оратора, стоящего на обтянутой грубой тканью трибуне и что-то вопившим по-чеченски. Напрягая весь свой скудный запас познаний в чеченском языке, Лева смог разобрать только: « русские должны уйти! Свободу! Чечня-Ингушетия - независима!». Ему стало не по себе, и хотя где-то в душе все еще жила надежда на то, что все происходящее не более чем фарс, было жутко. Оратор махнул рукой, и толпа направилась за ним, юношу затянуло, и, несмотря на многочисленные попытки, он уже не мог вырваться.
Карлик опять поднялся на трибуну, готовясь произнести очередное воззвание, а в это время какой-то кавказец, стоявший рядом с Левой с сильным акцентом, обратился к нему:
-Русский?
-да - он ответил еще, не ощутив страха, но тут же понял, какую допустил ошибку.
- так вот что русский, сваливай-ка ты нахер отсюдова, и чтоб ноги твоей больше тут не было, а то глотку перережем!
Кавказец заметил, что произвел верное впечатление, его собеседник на секунду притих, его глаза отразили неведомый ужас, ворвавшийся в одночасье в непорочную душу. Но его лицо тут же приняло прежнее выражение.
- так ведь вас посадят, если меня убьете.
Теперь кавказец сам удивился, и по взгляду русского понял, что теряет вверх в этой перебранке, поэтому напрягся, процедил сквозь зубы:
- никого не посадят, только вас, собак выгоним, завоевали нас, думали, вечно будем под вами? Э, нет, настала наша очередь, брат, и мы покажем, чего мы стоим, выгоним вас!
Лева только сейчас уяснил, что спор идет один на один, и рядом нет никаких верзил, которые могут что-то предпринять в защиту кавказца, так что у него имеется полная свобода действий. Он осмелел, схватил пистолет из кобуры, прикинул как бы его вытащить, как выстрелить, чтобы не задеть жизненные органы. А сам невозмутимо ответил:
- вот что, гнида, не знаю, чем там тебе русские не угодили, но не выражайся. А то еще слово и подохнешь здесь, а о твоей гибели никто и не узнает
- ты думаешь, твоего пистолетика боюсь,а? Расул, Гамзат, подсобите-ка, парни.
Из-за спины Левы выросли два здоровенных детины, один из них выдернул у него пистолет, а другой ударил прикладом по голове. Кавказец расплылся в чувственной улыбке, видимо означавшей у него прилив небывалого великодушия.
- ну что, защитничек, как теперь с нами тягаться будешь, или силы не те? Лады, не тронем тебя, сосунка, ты только посмотришь, как мы тут с вами, русскими, поступаем.
Толпа тем временем подошла к дому радио, здоровые амбалы, как по команде вломились внутрь здания; оттуда послышался грохот, женский визг и мужское « вы не имеете права!» . Так продолжалось с минуту, а потом все было кончено. Один за другим из 8 этажа здания выбрасывали корреспондентов, репортеров, ведущих местных программ. Как установят потом, все эти люди были русскими. Даже украинцев из редакции не трогали, было не до них.
Закончив экзекуцию, шествие двинулось дальше, к дворцу республики, где были сооружены импровизированные баррикады и трибуна. Там уже стояли до зубов вооруженные люди, впереди на стуле за трибуной сидел невысокий пожилой мужчина с генеральскими звездами на плечах. Это был Дудаев, который орлиным взглядом смотрел на подходящих все ближе людей и усмехался. Когда последняя колонна вышла из проулка, он заговорил. Голос у него был мягкий, но все сказанное звучало как-то зловеще и грозно.
- мы все знаем, для чего собрались здесь в эту тяжкую минуту. Нас, чеченцев, били и унижали веками. Русские, эти варвары, ворвались в наши аулы, и разрушили все, что было, убивали не жалея женщин и детей. Но мы не сдались захватчикам а напротив, воспряли духом. Народ не погиб, а копил в себе силы для возрождения. Русским не удалось обмануть нас и заставить верить, наши народы братские и что чеченец будет любить русского. Нет, чеченец никогда не признает в этом монголе своего брата. Я был генералом в русской армии, но только сейчас понял, как заблуждался. Теперь я понимаю, что они – захватчики, и мы должны прогнать их с наших земель. И теперь я готов снова стать генералом, но теперь уже настоящим, чеченским.
Народ взвыл. Казалось, что никогда еще не бывало в Грозным столь продолжительных оваций. Леве на глаза навернулись слезы. Еще мальчиком он читал о том, как после завоевания Кавказа сюда потянулись учителя, врачи, деньги из России. Появилась культура. А эти люди говорят обратное, и главное, с этими людьми не поспоришь, а иначе можно и лишиться жизни. Тем временем Дудаев движением руки приказал прекратить хлопать, и продолжил:
- я спрашиваю у моего народа, долго ли мы будем это терпеть? Долго ли еще российские свиньи будут насиловать чеченских женщин, забирать их детей на свою кровавую бойню? Нет, мы не допустим этого. Сейчас народ должен показать свое истинное отношение к захватчикам, которые пришли и разграбили нашу землю. И эти захватчики сейчас сидят в этом самом доме- он качнул головой в сторону дворца республики- так сколько им еще здесь сидеть? Не пора ли им убраться вон?
Толпа загудела.
- на кол их всех!
- убить!
-четвертовать!
- ну не надо так жестко - примирительно начал Дудаев. - Мы, чеченцы, народ добрый и терпеливый. Но показать свое отношение к оккупантам должны. Разгоним всю эту шайку!
Никто не запомнил, кто первым ворвался внутрь и призвал остальных к себе, но вскоре дворец уже кишел дудаевцами. Лева и кавказец остались стоять у входа, не решаясь войти и наблюдая за тем, что происходит. Тем временем внутри крушили и ломали все, что попадалось под руку, слуг народа били арматурой и стальными прутьями. Некоторые депутаты, в том числе мэр Куценко, заперлись на третьем этаже. После многочисленных попыток, осаждающие взломали дверь. Мэра связали по рукам и ногам и выбросили с балкона, он расшибся головой об асфальт, и раненный, звал о помощи. Кавказец, стоявший с Левой опять улыбнулся своей загадочной улыбкой, подошел к мучающемся в агонии Куценко и выстрелил из пистолета, отобранного раннее у парня.
Он сказал:
- вот теперь иди, ты свое дело сделал.
И Лева, покачиваясь от страха ушел, часто оглядываясь назад, боялся, что и его прикончат. Но никто не думал его убивать, ведь дело было сделано, и власть наконец-то перешла народу.