Глава 16 Переливание крови

Кузьмин Алексей
Смеющаяся гордость рек и озер

Глава 16 Переливание крови


автор: Цзинь Юн

переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин


За глупыми препирательствами шестерых святых из персиковой долины судно пришло в движение – отдали концы, подняли якорь, и корабль пошел по течению Желтой реки. Еще только светало, утренний туман не развеялся, туманные покровы клубились, через их пелену не мог пробиться взгляд – это было чарующее и радостное зрелище.

Через полстражи солнце стало постепенно подниматься, играя в воде золотыми змейками. Внезапно далеко впереди на маленькой лодке развернулся зеленый парус, ветер подхватил кораблик, и помчал им навстречу. В это время дул восточный ветер, лодочка поймала его полным парусом, и пошла против течения вверх по реке. На зеленом парусе белой краской была нарисована изящная нога, во время движения, когда парус расправился, стало ясно, что это изящная и тонкая женская ножка. Ученики клана Хуашань наперебой принялись обсуждать: "Отчего это на парусе нарисована нога, это крайне странно!" Тао Чжи сказал: "Скорее всего, этот кораблик принадлежит "Паре медведей северной пустыни". Ай-йо, госпожа Юэ, барышня Юэ, вам, женщинам, следует быть поосторожнее, люди на этой лодке ясно дали понять, что хотят съесть женские ноги". Юэ Лин-шань сплюнула, но в сердце не удержалась от некоторой тревоги. Когда суда сблизились, из лодочки раздался странный звук, похожий на пение. Звук был мягкий и протяжный, едва слышный, но мелодия была предельно странная, и ни одного иероглифа слов тоже было не разобрать. Постепенно песня становилось громче, и это уже были не то вздохи, не то стоны. Потом песня изменилась, стало слышно что это мужские и женские стоны дикого удовольствия. Молодые ученики и ученицы клана Хуашань разом покраснели до ушей, а госпожа Юэ начала ругаться: "Что за тут за чертовщина?"
Из лодки донесся чистый девичий голос: ""Хуашаньский княжич Лин-ху на корабле?" Госпожа Юэ прошептала: "Чун-эр, не обращай внимания!" Девушка произнесла: "Мы очень хотим узнать, каков княжич Лин-ху из себя, можно посмотреть?" Звук ее голоса был обворожительным и мягким, переливался, трогая сердца и души людей. Вот эта девушка показалась в лодке, встав на носу, она была одета в штаны и рубаху синего хлопка со штампованным узором в виде белых цветов, от груди до колен "сверкал золотом и яшмой" роскошный расшитой передник, в ушах у нее были большие и тяжелые золотые серьги, а ножки были такие маленькие, что могли поместиться в бокале для вина.
Та девушка была лет двадцати семи - двадцати восьми, кожа слегка желтоватая, глаза огромные, черные, будто нарисованные лаком, концы цветного пояса трепетали на ветру, стопы были босые. Хотя она была очень мила, но звук ее голоса значительно превосходил ее внешнюю красоту. Она обладала улыбчивым лицом, а судя по ее костюму, она не была ханеянкой. В этот момент, идущее вниз по течению судно фракции Хуашань едва не столкнулось с лодочкой, корабли начали разворачиваться, коснулись друг друга бортами, маленькая лодочка сбросила парус, и корабли вместе поплыли вниз по течению. Юэ Бу-цюнь вдруг что-то припомнил, спросил: "Уважаемая девушка, не является ли подчиненной наставника Лань [синий] из Юньнаньского учения "Пяти Небожителей?" Та девушка посмеялась, и мягким тоном проворковала: "А Вы наблюдательны, но, тем не менее, угадали только наполовину. Я из юньнаньского учения Пяти Небожителей, но я не подчиненная наставницы Лань".

 [В китайском языке существительные не изменяются по родам.]

Юэ Бу-цюнь встал на носу корабля, выполнил поклон со сложением рук: "Перед Вами Юэ Бу-цюнь, прошу уважаемую девушку поведать ее драгоценную фамилию, осчастливили своим посещением на реке, с какими поучениями явились?" Девушка засмеялась: "Я простая девушка народа Мяо, не понимаю слов, брошенных из мешка с книгами, скажите еще раз". Юэ Бу-цюнь повторил: "Девушка, скажи пожалуйста, какая у тебя фамилия?" Девушка рассмеялась: "Да моя фамилия тебе уже известна, а ты снова спрашиваешь". Юэ Бу-цюнь ответил: "Ничтожный не знает, какова твоя фамилия, только что спрашивал указаний". Девушка улыбнулась: "Ты такой пожилой, борода такая длинная, совершенно точно знаешь мою фамилию, а наоборот, отпираешься". Эти слова были не слишком учтивыми, но сопровождались мягкой улыбкой, и милым выражением лица, не содержали и на шелковую нить враждебности. Юэ Бу-цюнь сказал: "Девушка насмехается". Девушка засмеялась: "Руководитель школы Юэ, какая у тебя фамилия?" Юэ Бу-цюнь ответил: "Девушка абсолютно точно знает, что моя фамилия Юэ, и все-таки спрашивает". Госпожа Юэ заметила, что у девушки совершенно легкомысленные речи, и шепотом произнесла: "Не обращай на нее внимания" Юэ Бу Цюнь вытянул руку за спину, и покачал ладонью, делая знак жене, чтобы она больше не вмешивалась. Тао Гэнь Сян отметил: "Господин Юэ за спиной знаки подает, что это означает? А, госпожа Юэ просила его не обращать внимания на эту девушку, но господин Юэ видит, какая она красивая и ветреная, не слушает свою старушку, не может не обращать внимания".
Девушка улыбнулась: "Спасибо большое! Ты говоришь, что я красивая и ветер... как ты там сказал, не расслышала, но мы, девушки народности мяо, разве можем быть красивее ваших ханьских барышень и барынь?" Она в слове ветреный уловила только иероглиф фэн - "ветер, стиль", и не поняла, что это слово содержит в себе уничижение, ей показалось, что ее только похвалили за красоту, она очень обрадовалась, и снова обратилась к Юэ Бу-цюню: "Ты знаешь, какая моя фамилия, почему снова об этом спрашиваешь?" Тао Гань спросил: "Господин Юэ свою старушку не слушает, какие будут последствия?" Тао Хуа ответил: "Уж точно не ласковые" Тао Гань сказал: "Господина Юэ люди называют "Благородный меч", а оказывается, что это не настоящее благородство, знает фамилию человека, а притворяется, что это ему неизвестно".


Юэ Бу-цюнь был очень смущен болтовней шестерых святых из персиковой долины, он сожалел, что у этих шестерых рот не на замке, и неизвестно еще сколько неприятных слов они еще могут сказать, и какой он будет иметь вид перед учениками и ученицами? Он не стал принимать их всерьез, снова обернулся к девушке, сложил руки перед грудью, обратился: "Тогда прошу передать поклон наставнику Лань, руководителю учения Пяти Небожителей, передайте, что руководитель фракции Юэ желает его старейшеству мира и спокойствия". Девушка тут выкатила глаза так, что они у нее несколько раз по кругу провернулись, она в лице изменилась от изумления, проговорила: "Ты чего это меня "старейшеством" называешь, нежели я уже так состарилась?" Юэ Бу-цюнь перепугался: "Девушка, так ты в самом деле... в самом деле являешься руководителем... руководительницей учения Пяти Небожителей, ты и есть глава учения Лань?" Он знал, что учение "Пяти Небожителей" является предельно коварным, жестоким и опасным кланом, "Пять Небожителей" – это было красивое внешнее прозвище, а за спиной, молодцы с рек и озер называли эту секту не иначе, как учение "пяти ядов", основатель, и предки-наставники, а также самые уважаемые члены этого клана все как один были из провинций Юннань и Гуйчжоу, представителями народности мяо с реки Сянцзян. Впоследствии некоторые ханьцы [подавляющее большинство жителей Китая относятся к народности Хань. Наряду с ханьцами, существует 55 «шаошу минцзу» - малочисленных народностей, в том числе и мяо] были приняты в это учение, они сочли, что "пять ядов" звучит не изящно, и сменили название на "Пять Небожителей". Это учение было искусно в применении заразных болезней, паразитов, ядовитых существ, обольщении, и в применении ядов, и, как север с югом, соответствовали "школе Ста Лекарств". В клане "Пяти Небожителей" большинство составляли представители народности мяо, и, хотя они и уступали по хитрости применения ядов методам "школы Ста Лекарств", но их методы были не просто удивительными и странными, а совершенно фантастическими. От методов школы Ста Лекарств, хоть и невозможно было уберечься, но после отравления, тщательно исследуя происшествие, можно было понять как это было сделано. Но после отравления методами школы пяти ядов, даже после детального и тонкого расследования, было невозможно понять, каким путем это было сделано.


Девушка рассмеялась: "Я как раз и есть Лань Фэн-хуан, ты разве до сих пор не понял? Я тебе сказала, что принадлежу к учению Пяти Небожителей, но не являюсь подчиненной наставницы Лань. Кроме самой наставницы Лань, кто в учении Пяти Небожителей может не быть ее подчиненной?" Говоря это, она весело рассмеялась. Шестеро святых из персиковой долины расхохотались, разом вскричав: "Господин Юэ действительно тупой, ему люди ясно говорят, а он ничего не соображает".
Юэ Бу-цюнь знал только, что главу клана Пяти Небожителей по фамилии зовут Лань, только сейчас с ее слов узнал, что полное имя Лань Фэн-хуан - Синий Феникс. Глядя на ее разноцветные яркие одежды, и вправду казалось, что она похожа на феникса. В те времена девушки из служилых родов народности хань хранили свое девичье имя в глубокой тайне, только при помолвке, после вручения подарков невесте, для членов семьи мужа проводили ритуал "вопрошения имени", только тогда оно открывалось. В воинском сообществе, хоть и не держались за ритуалы, но тоже не позволяли девушкам направо и налево при всех называть свои имена . А эта девушка из народности мяо назвала свое имя при большом собрании народа на реке, на шелковую нитку не сконфузившись, держалась естественно, и голос ее был просто обворожительным.
Юэ Бу-цюнь вновь сложил руки перед грудью: "Оказывается, глава учения Лань удостоила личным визитом, некий Юэ не оказал должного уважения, не знает, с какими поучениями явилась глава учения Лань?" Лань Фэн-хуан засмеялась: "Да я неграмотная, какие могу давать научения? Может лучше ты меня будешь учить. Глядя на твой наряд и шапку, видно, что ты ученый книжник, так давай, научи меня читать, хорошо?" Я очень тупая, вы, ханьские черти дотошные, и усидчивые, а я учиться совсем не умею". Юэ Бу-цюнь задумался: "Не пойму, она прикидывается дурой, или действительно не понимает фразы "удостоиться наставлений", глядя на нее, похоже, что она притворяется". Вслух сказал: "Глава учения Лань, у тебя какое дело?" Лань Фэн-хуан рассмеялась: "Лин-ху Чун – это твой младший брат-наставник, или ученик-последователь?" Юэ Бу-цюнь ответил: "Лин-ху Чун – ученик ничтожного". Лань Фэн-хуан произнесла: "О, мне бы так хотелось посмотреть на него, это возможно?" Юэ Бу-цюнь ответил: "Сейчас ученик-последователь болен, сознание спутанное, находясь на великой реке, не сможет должным образом поклониться главе учения".
Лань Фэн-хуан расширила свои глаза, изумленно произнесла: "Кланяться мне? Я не хочу, чтобы он мне кланялся, к тому же он не мой подчиненный по учению Пяти небожителей, к чему ему мне кланяться. И еще скажу, он... хи-хи... очень хороший друг одного человека, даже если он захочет мне поклониться, я не осмелюсь принять поклон. Говорят, он отдал свою кровь, чтобы спасти дочку Лао Тоу-цзы, дал ей выпить, и спас ее жизнь. Значит, он справедливый и душевный человек, мы, девушки народа мяо, восхищаемся этим больше всего, и поэтому хотим посмотреть на него". Юэ Бу-цюнь ответил в глубокой задумчивости: "Это... это..." Лань Фэн-хуан сказала: "Он тяжело ранен, к тому же потерял много крови, я это знаю, не нужно ему выходить, я приду сама". Юэ Бу-цюнь ответил: "Не осмеливаюсь утруждать главу учения великими трудностями". Лань Фэн-хуан рассмеялась веселым щебетом: "Да какие там великие трудности, малые трудности?" Легко оттолкнулась, и перепрыгнула на нос корабля клана Хуашань.


Юэ Бу-цюнь оценил ее непринужденные методы владения телом, и, хотя не знал еще, каково на самом деле ее боевое искусство, тут же отступил на два шага назад, загораживая проход в каюту, подозревая, что попал в трудное положение. Он давно знал, что клан Пяти Небожителей крайне несговорчивый, ведет ожесточенную борьбу с другими злобными сектами, не полагается на честные боевые искусства, раньше он именно из-за этого был предельно вежлив с Лань Фэн-хуан; также он вспомнил, что вчера заметил двух людей из клана "Ста Лекарств", которым было поручено следить за кланом Хуашань, подобное тянется к подобному, вероятно клану "Пяти Небожителей" тоже была поставлена такая же задача. Но отчего школа пяти ядов чинит препятствия клану Хуашань? Школа пяти ядов считается на реках и озерах огромным союзом, глава школы явился с личным визитом, как можно ему препятствовать, но позволить такому коварному отравителю войти в каюту – сердце точно будет не на месте. Он закрыл проход, сказав: "Чун-эр, тебя хочет видеть глава учения Лань, быстрее выходи встречать". Он решил, что позвать Лин-ху Чуна выйти наружу будет самым подходящим. Но Лин-ху Чун потерял много крови, к нему даже сознание вернулось не целиком, он услыхал приказ учителя, слабым голосом ответил: "Да, Да!", поворочался немного, но даже присесть не хватило сил. Лань Фэн-хуан сказала: "Говорят, что он получил тяжелые раны, как он может выйти? На реке сильный ветер, еще подхватит простуду – это не игрушки. Я войду посмотреть на него". Сказав, пошла ко входу в каюту. Она подошла к Юэ Бу-цюню на расстояние четырех локтей, и тут Юэ Бу-цюнь уловил сильный цветочный аромат, исходящий от нее. Он уклонился в сторону, и в этот момент Лань Фэн-хуан вошла в каюту.


Во внешнем отсеке каюты сидели, скрестив ноги, пятеро святых из персиковой долины, а Тао Ши Сянь лежал на кровати. Лань Фэн-хуан рассмеялась: "Так вы шестеро святых из персиковой долины? Я глава учения Пяти Небожителей, вы шестеро святых из персиковой долины. Мы все святые, одна семья". Тао Гэнь возразил: "Вовсе нет, мы – истинные святые, а ты – ложная". Тао Гань сказал: "Даже если ты настоящая святая, то нас шестеро, на одного больше святости". Лань Фэн-хуан рассмеялась: "Ну, опередить вас на одного святого – дело не трудное". Тао Е спросил: "Как это ты нас опередишь? Лань Фэн-хуан ответила: "У нас только пять небожителей, семи нет. Но если вас переименовать в четверых святых персиковой долины, разве у нас не будет на одного святого больше?" Тао Хуа рассердился: "Говоря о том, чтобы переименовать шестерых святых из персиковой долины в четверых, ты разве не хочешь убить двоих из нас?" Лань Фэн-хуан улыбнулась: "Убить – можно, не убивать – тоже можно. Говорят, что вы друзья Лин-ху Чуна, так и быть – не убью, но и вы не хвастайтесь, "надувая воловью шкуру", что вас на одного больше". Тао Гань воскликнул: "А назло будем хвастаться, надувая воловью шкуру, как тебе такое?"


В мгновение ока, Тао Гэнь, Тао Гань, Тао Е и Тао Хуа вчетвером схватились за руки и ноги Лань Фэн-хуан, собираясь поднять ее в воздух, как вдруг все четверо вскричали испуганными голосами, убрав свои руки, и остолбенело глядя на нечто, находящееся у них на ладонях, с выражением крайнего ужаса на лице. Юэ Бу-цюнь бросил взгляд, и внезапно волосы на его теле встали дыбом, а между лопатками заструился холодный пот. У Тао Гэня и Тао Ганя на ладонях сидели огромные зеленые сколопендры, а у Тао Е и Тао Хуа – тоже огромные, но с ярким пестрым узором. Все четыре сколопендры были покрыты длинными волосками, при одном взгляде на них начинало тошнить. Эти четыре ядовитые твари не двигались, только мелко подрагивали, вовсе не кусая четверых братьев. Если бы они их укусили, то четверо уже расстались бы с жизнью, они не кусали, но и не давали четверым святым из персиковой долины шевельнуться. Лань Фэн-хуан ловко смахнула рукой четырех ядовитых тварей, так ловко, что никто не заметил, где она их снова спрятала. Она больше не стала обращать внимания на шестерых братьев, и снова пошла вперед. Шестеро были напуганы так, что их души хунь разлетелись, души по рассеялись, и они больше не осмеливались и рта раскрыть.


Лин-ху Чун и все мужчины-ученики клана Хуашань располагались в средней части каюты. В это время перегородки между средней и задней частями были закрыты, госпожа Юэ и ученицы как раз вернулись к себе в заднюю часть каюты. Лань Фэн-хуан пробежала взглядом по лицам, подошла к кровати, где лежал Лин-ху Чун, тихим голосом позвала: "Княжич Лин-ху, княжич Лин-ху!" Голос был мягкий и нежный, кто его слышал, чувствовал, как внутри все замирало, каждому казалось, что девушка зовет именно его, и всем хотелось откликнуться. Она позвала дважды, и все ученики невольно залились краской до самых ушей, а внутри у них все задрожало мелкой дрожью. Лин-ху Чун медленно открыл глаза, прошептал: "Ты... ты кто?" Лань Фэн-хуан ответила: "Я друг твоего хорошего друга, так что я и твой друг". Лин-ху Чун произнес: "Эн", и снова закрыл глаза. Лань Фэн-хуан сказала: "Княжич Лин-ху, хоть ты и потерял много крови, но не надо бояться, ты не умрешь". Лин-ху Чун задремал, и ничего не ответил.
Лань Фэн-хуан протянула руку к одеялу Лин-ху Чуна, вытащила его правую руку, уловила его пульс, сморщила брови, вдруг издала свист, пробормотала несколько слов, смысл которых никто из присутствующих не смог понять.
Прошло немного времени, в каюту вошли четыре девушки народности мяо, все лет восемнадцати - девятнадцати, одетые в одноцветные хлопковые рубашки с цветочным узором, талии были охвачены расшитыми цветами поясами, в руках они держали квадратные бамбуковые плетенки в восемь вершков каждая.
Юэ Бу-цюнь слегка нахмурился, полагая что вещи, которые принесли последовательницы школы Пяти Небожителей, вряд ли могут быть чем-то хорошим, одна только наставница Лань Фэн-хуан на себе принесла сколопендр; сколопендр с пауками тайно спрятано немало, да вот еще и в открытую внесли целых четыре коробки, боялся, что сейчас начнется неразбериха, но противоположная сторона не обнаружила враждебных намерений, и начинать драку сейчас было не время.
Четыре девушки народа мяо подошли к Лань Фэн-хуан, тихо пробормотали несколько фраз. Лань Фэн-хуан кивнула головой, и девушки открыли коробки. Всем присутствующим было очень интересно, что же такое удивительное было спрятано в этих коробках.


Тут четыре девушки закатали себе рукава рубашек, и показались снежно-белые плечики, а вслед за этим они закатали себе и штаны выше колена. Ученики клана Хуашань смотрели как зачарованные, ошеломленно выпучив глаза и раскрыв рты, замерев с бешено бьющимися сердцами. Юэ Бу-цюнь втайне поразился: "Ай-я, беда! Эти девицы из злобного колдовского учения используют злую магию, хотят совратить моих учеников.
У этого Синего Феникса голос такой соблазнительный, да она еще начала этот дьявольский ритуал, у учеников способности к отстраненному созерцанию недостаточные, не смогут противостоять". Не в силах сдерживаться, начал гладить рукой рукоять меча, полагая, что если эти пятеро из школы Пяти Бессмертных снимут свои одежды, разденутся для проведения злой магии, то лучше всего будет действовать мечом. После того, как четверо девушек мяо закатали рукава и штанины, Лань Фэн-хуан тоже медленно-медленно подвернула свои штаны.


Юэ Бу-цюнь сделал знак глазами, приказывая ученикам отступить назад, чтобы они вышли из-под воздействия злого колдовства, но только Лао Дэ-нуо, уводя еще двоих учеников ушел назад, оставшиеся либо замерли без движения, либо отступили на два шага, а потом вернулись обратно. Юэ Бу-цюнь собрал энергию-ци в киноварном поле, и применил волшебный метод пурпурной зарницы, его лицо озарилось пурпурным сиянием. Он подумал, что злой клан отравителей существует на Юге уже двести лет, злое имя его не стало добрым, и сейчас они проводят один из самых страшных и гибельных ритуалов, не следует их недооценивать, если он не примет мер, то тоже попадет под их воздействие.
Видя, что девушки бесстыдно оголяются, решил, что быть отравленным это еще куда ни шло, а вот опозорить чистое имя клана Хуашань и свое прозвище "Благородный меч" – это уже будет несмываемое пятно на множество поколений. Но тут он увидел что девушки открыли бамбуковые плетенки и вытащили оттуда каких-то извивающихся ядовитых тварей. Четыре девушки стали класть этих тварей на собственные голые руки и ноги, твари тут же присасывались, и не падали. Тут Юэ Бу-цюнь собственными глазами убедился, что это были вовсе не ядовитые существа, а часто встречающиеся в пресной воде пиявки-кровососы, только вдвое больше обычных пиявок. Девушки прикладывали их к себе одну за другой. Лань Фэн-хуан также стала брать из корзинки пиявок, и ставить себе на руки и ноги, прошло немного времени, и все пятеро на руках и ногах были сплошь покрыты кровососами, их там было более двухсот штук. Все, остолбенев, смотрели на это странное зрелище. Госпожа Юэ находилась в задней части каюты, услыхав раздающиеся за перегородкой вздохи изумления и отвращения, не сдержалась, и осторожно приоткрыла перегородку между средней и задней частью. Увидев собственным глазами, что происходит, она тоже не удержалась от возгласа отвращения.


Лань Фэн-хуан улыбнулась: "Не бойся, вас кусать не будут. Ты... ты старушка-жена господина Юэ? Говорят, ты отлично владеешь мечом, это так?"
[Она назвала ее "лаопо". "Лао" означает старый, "по" - свекровь, бабушка. Вместе означают и баба, бабенка, старая жена, жена, наложница. В целом, это неуважительно и грубо. Но сам человек в кругу близких друзей может назвать свою супругу "лаопо" - это немного фамильярно, типа "моя старушка", но допустимо, если между супругами согласие и нормальное чувство юмора.]
Госпожа Юэ через силу усмехнулась, ничего не отвечая, она спрашивала саму себя – не слишком ли грубо называть ее "старушкой господина Юэ", эти слова были слишком грубыми, и она так же спрашивала себя, действительно ли ее методы владения мечом были так уж хороши, если бы это спросил кто-то другой, она бы не стала проявлять уступчивость, но эта Лань Фэн-хуан явно не слишком хорошо знает обычаи ханьцев – если ей сказать, что владение мечом очень хорошее – она может счесть такие слова хвастовством, а если сказать, что плохое – так она может и поверить, так что госпожа Юэ предпочла вовсе ничего не отвечать на этот вопрос. Лань Фэн-хуан тоже не стала снова спрашивать, просто тихо стояла на своем месте. Юэ Бу-цюнь собрался с духом, если эти пятеро выкинут что-то необычное, то, "чтобы поймать разбойников, надо прежде схватить главаря" – решил начать с Лань Фэн-хуан, а дальше – как получится. В каюте установилась полная тишина, только раздавалось тяжелое дыхание учеников клана Хуашань. Прошло довольно много времени, пиявки на руках и ногах пятерых девушек набухли, раздулись, и через них стала просвечивать красная кровь. Юэ Бу-цюнь знал, что столкнувшись с кожей человека или животного, пиявки крепко присасываются, присосавшись, пиявки непрерывно сосут кровь, и отцепляются, только когда насосутся полностью. Когда пиявки сосут кровь, жертва ничего не чувствует, потому что его кожа немеет. Когда крестьяне работают на заливных рисовых полях, пиявки часто к ним присасываются, выпивают немало крови, а люди этого даже не замечают. Он размышлял: "Но для чего эти демоницы дают пиявкам напиться своей крови? Не иначе, она необходима в их колдовских обрядах. Похоже, когда эти пиявки насосутся полностью, они начнут их проводить". Тут Лань Фэн-хуан легонько отвернула одеяло с Лин-ху Чуна и начала осторожно снимать с себя пиявок, полностью насосавшихся свежей крови, и перекладывать Лин-ху Чуну на вены шеи. Госпожа Юэ встревожилась, что она хочет повредить Лин-ху Чуну, крикнула: "Эй, ты что делаешь!", – и прыгнула в среднее отделение каюты, выхватывая длинный меч. Юэ Бу-цюнь покачал головой: "Не спеши, подождем немного".


Госпожа Юэ замерла с мечом в руке, неотрывно глядя на Лань Фэн-хуан и Лин-ху Чуна. Тут она заметила, что пиявки присасываются к венам Лин-ху Чуна и снова начинают сосать кровь. Лань Фэн-хуан достала из-за пазухи фарфоровый флакон, открыла крышку, взяла маленькую щепотку белого порошка, и посыпала им пиявку. Вслед за этим четверо девушек открыли Лин-ху Чуну отвороты рубахи, засучили рукава и штаны, стали снимать пиявок с себя, и перекладывать на Лин-ху Чуна. Более двух сотен пиявок теперь присосались к его груди, рукам и ногам, а Лань Фэн-хуан брала из флакона щепотки порошка, и посыпала им каждую пиявку.

Еще более удивительным было то, что на теле пяти девушек пиявки раздувались, а, приложенные к венам Лин-ху Чуна, стали наоборот, сокращаться. Вдруг Юэ Бу-цюнь догадался, и с облегчением перевел дух: "Оказывается, они обмениваются своей кровью, используя пиявок, как посредников, чтобы те отдавали свежую кровь этих пяти девушек в вены Чун-эра. Не знаю, как они изготовили этот белый порошок, но от его воздействия пиявки извергают обратно выпитую кровь, это предельно удивительно".

[метод абсолютно фэнтезийный, у всех девушек должна быть нулевая группа крови, либо перед переливанием нужно определить групповую принадлежность и совместимость крови доноров и реципиента]

Он понял это, и постепенно ослабил хватку на мече. Госпожа Юэ тоже вернула меч в ножны, и на ее настороженном лице постепенно появилась улыбка. В каюте сохранялась тишина, но это уже было не то напряжение перед схваткой с силами зла. Еще более удивительным было то, что даже шестеро святых из персиковой долины, хотя и смотрели во все глаза, разинув рты, но молчали, и разумеется, не препирались друг с другом. Прошло еще некоторое время, послышался тихий шлепок - одна из пиявок, полностью вернувшая из себя кровь, отклеилась от Лин-ху Чуна, и упала на палубу, несколько раз изогнулась, и замерла мертвой. Одна из девушек подхватила ее, и через иллюминатор швырнула в реку. Пиявки одна за другой отваливались и летели в реку, до самого обеденного времени, когда все пиявки отпали, лицо Лин-ху Чуна слегка порозовело. Крови, которую пиявки высосали и вернули Лин-ху Чуну, было около одной большой чашки, хотя это и не могло возместить его кровопотерю, но теперь ситуация изменилась из критической в спокойную. Юэ Бу-цюнь с супругой поглядели друг на друга, подумав: "Эти девушки народа мяо и глава учения, не колеблясь, предоставили для Лин-ху Чуна свою кровь. Они раньше не были знакомы, а она проявила такое участие. Она сама назвалась другом его хорошего друга. Когда это Лин-ху Чун сумел завести таких влиятельных друзей?"


Лань Фэн-хуан заметила, что у Лин-ху Чуна улучшился цвет лица, снова исследовала его пульс, обнаружила, что сила ударов возрасла, очень обрадовалась, спросила мягким голосом: "Лин-ху гунцзы, как ты себя чувствуешь?" Лин-ху Чун не целиком понимал то, что произошло, но он знал, что эта девушка его лечила, он чувствовал, что ему стало намного лучше, произнес: "Девушка, большое спасибо, мне... мне гораздо лучше". Лань Фэн-хуан произнесла: "Я, по-твоему, старая, или нет? Очень старая?" Лин-ху Чун ответил: "Кто сказал, что ты старая? Конечно, ты не стара. Если ты не рассердишься, то я буду называть тебя младшей сестренкой". Лань Фэн-хуан очень обрадовалась, ее лицо расцвело, как весенние цветы, она стала еще более очаровательной, с улыбкой произнесла: "Ты очень мил. Неудивительно, неудивительно, что такой неоцененный Поднебесной человек попался на глаза тому, кто к тебе так хорошо относится, так что... ах..." Лин-ху Чун рассмеялся: "Ну, раз ты мне напрямую не отвечаешь, как насчет того, чтобы назвать меня Лин-ху дагэ - старшим братом Лин-ху?" Лань Фэн-хуан слегка зарумянилась, произнесла: "Лин-ху дагэ". Лин-ху Чун рассмеялся: "Хорошая сестренка, послушная сестренка!"


Он был очень обходительным, не пренебрегал мелочами, в чем совершенно не был похож на Юэ Бу-цюня, который сам себя называл "Благородный меч". Едва очнувшись, он понял, что Лань Фэн-хуан очень радуется, когда ее хвалят за красоту, услыхав ее вопрос, хоть и видел, что она старше его, однако тут же назвал "младшей сестренкой", считая, что она спасла его жизнь, и заслуживает вознаграждения этой небольшой похвалой. Оказалось так, что Лань Фэн-хуан, едва услыхала его слова, сразу же обрадовалась.
Юэ Бу-цюнь с супругой нахмурили брови, одновременно подумав: "До чего легкомысленный этот Лин-ху Чун, нет на него управы. Пин И-чжи сказал ему, что не более ста дней жить осталось, теперь и того меньше, можно сказать, одной ногой уже в гроб залез, только что очнулся, и уже веселит эту распущенную женщину своими глупыми шуточками".


Лань Фэн-хуан рассмеялась: "Дагэ – большой старший брат, ты чего хочешь поесть? Я тебе принесу кое-что вкусненькое, хорошо?" Лин-ху Чун сказал: "Вкусненького совсем не хочется, вина бы выпить". Лань Фэн-хуан сказала: "Это легко, у нас есть собственное вино "Нектар пяти сокровищ", вот ты и попробуешь". И она прокурлыкала несколько фраз на языке мяо.
Две девушки приняли приказ, и ушли, принесли с лодочки восемь бутылей с вином, открыли одну бутыль, налили в чарку, и по каюте разнесся дурманящий цветочный аромат.


Лин-ху Чун сказал: "Сестренка, вот это вино, у него очень сильный цветочный аромат, запах вина перебивает, это женское вино". Лань Фэн-хуан улыбнулась: "Если не будет сильного цветочного аромата, тогда будет ядовитыми змеями пахнуть". Лин-ху Чун изумился: ""В вине может быть запах ядовитых змей?" Лань Фэн-хуан ответила: "Точно так. Мы зовем это вино "Нектар пяти сокровищ", разумеется, используем "Пять сокровищ" при его приготовлении". Лин-ху Чун спросил: "Что значит "Пять сокровищ"?" Лань Фэн-хуан сказала: "Пять сокровищ - это пять драгоценностей нашего клана, посмотри". Говоря это, она взяла две пустых чарки, встряхнула бутылку, перевернула ее над чарками, послышался шелест, и оттуда стали вываливаться мелкие существа. Около десятка учеников школы Хуашань, увидев это, одновременно вскрикнули от испуга.


Она поднесла чарку к глазам Лин-ху Чуна, он увидел, что вино очень прозрачное, чистое, будто родниковая вода, а в нем находятся пять маленьких существ: зеленая змейка, многоножка, паук, скорпион, и маленькая жаба. Лин-ху Чун передернулся от страха, спросил: "Зачем в вине оказались эти... эти ядовитые существа?"


Лань Фэн-хуан сказала: "Тьфу, это пять сокровищ, вовсе не ядовитые существа... ядовитые существа – это неправильное название. Лин-ху дагэ, ты осмелишься их съесть?" Лин-ху Чун горько усмехнулся: "Этих... пятерых драгоценностей, я немного побаиваюсь". Лань Фэн-хуан взяла одну чашку, отпила один большой глоток, засмеялась: "У нас, в народе мяо, есть правило: если близкому другу предложить выпить вина, съесть мясо, а друг отказывается, то он перестает быть другом". Лин-ху Чун взял чарку, с бульканьем перелил себе в желудок, и одним глотком проглотил всех пятерых ядовитых существ. Он, хоть и был смел, но не осмелился пережевывать, смакуя вкус.


Лань Фэн-хуан очень обрадовалась, протянула руки, обняла Лин-ху Чуна за шею, дважды поцеловала его в щеки, ее румяна с губ отпечатались на лице Лин-ху Чуна красными печатями, засмеялась: "Вот теперь это хороший старший брат". Лин-ху Чун улыбнулся, мельком взглянул на шифу, который смотрел на него со строгим выражением на лице, в сердце испугался, подумав: "Скверно, скверно! Я так расхрабрился, набезобразничал, перед учителем устроил переполох, не избежать мне от него нагоняя. Сяошимей тоже теперь на меня смотреть не будет". Лань Фэн-хуан снова открыла бутыль с вином, налила в бокал, и тоже высыпала в вино пятерых ядовитых существ, поднесла Юэ Бу-цюню, с улыбкой предложила: "Господин Юэ, прошу тебя выпить вина". Юэ Бу-цюнь взглянул на содержащихся там многоножку, паука, и прочих тварей, ожесточился сердцем, но даже через сильный аромат цветов пробивалась отвратительная вонь ядовитых гадов, он рыгнул, вытянул левую руку, пытаясь оттолкнуть руку Лань Фэн-хуан, в которой была чарка с вином. Но неожиданно Лань Фэн-хуан оказалась проворнее, и быстро отвела чарку назад, засмеялась: "Что же это отец -наставник оказался не смелее своего последователя? Уважаемые друзья из клана горы Хуашань, кто из вас выпьет эту чарку вина? Хлебните хорошенечко". В этот момент на лодке повисла мертвая тишина. Лань Фэн-хуан протягивала чарку, но никто не принял ее. Лань Фэн-хуан вздохнула: "В клане горы Хуашань, кроме Лин-ху Чуна, нет второго героя и хорошего китайского парня". Вдруг раздался громкий возглас: "Дай мне выпить!" Это оказался Линь Пин-чжи. Он прошел вперед, протянул руку, намереваясь взять чарку. Лань Фэн-хуан подняла брови: "Оказывается...". Юэ Лин-шань вскричала: "Малявка Линь, если ты эту дрянь выпьешь, даже если не помрешь, то после этого ко мне даже не подходи, я на тебя смотреть не стану". Лань Фэн-хуан поднесла чарку к лицу Линь Пин-чжи: "Давай пей!" Линь Пин-чжи смущенно ответил: "Я... я не буду пить". Он услышал смех Синего Феникса, невольно покраснел, сказал: "Я не буду пить это вино, но... но не потому, что боюсь умереть". Лань Фэн-хуан засмеялась: "Я разумеется, знаю, ты боишься, что эта милая девушка не будет на тебя смотреть. Ты не малодушный чертенок, ты слишком чувственный паренек, хэ-хэ, хэ-хэ". Подошла к Лин-ху Чуну: "Дагэ, еще увидимся". Поставила чарку с вином на стол, махнула рукой. Четыре девушки народности мяо забрали четыре оставшиеся бутылки с вином, вслед за ней покинули каюту, по очереди перешли на маленькую лодку.


Только слышались сладкие звуки песни, плывущие над водой, удаляющиеся на восток, и постепенно затухающие вдали, маленькая лодочка рванулась вперед, и ушла далеко-далеко.


Юэ Бу-цюнь наморщил брови: "Все эти чарки и бутылки с остатками вина выкинуть в реку". Линь Пин-чжи откликнулся: "Слушаюсь!" Подошел к столу, едва коснулся пальцами бутылки, странный аромат ударил ему в нос, он покачнулся, и схватился руками за край стола. Юэ Бу-цюнь тут же встревожился: "Вино отравлено!" Он махнул рукавом, поднял порыв ветра, и все чарки и бутылки улетели через окно в реку; внезапно в груди поднялась тошнота, он изо всех сил сдерживался, и вдруг услыхал звуки рвоты – Линь Пин-чжи уже вовсю рвало. В другой части каюты тоже донеслись звуки рвоты – и тут и там людей стало выворачивать, даже шестеро святых из персиковой долины и вся корабельная команда не избегли общей участи. Юэ Бу-цюнь некоторое время крепился изо всех сил, но в конце концов тоже не удержался, и изверг содержимое желудка. Каждого рвало очень долго, всю ранее съеденную пищу вырвало дочиста, но это был еще не конец, рвота не останавливалась, люди извергали желудочную кислоту. Когда кислота закончилась, мучительные позывы на рвоту не прекращались, и людям хотелось бы чтобы в желудке что-то было, чтобы вырвало, чем так страдать. На корабле находились десятки людей, и только один Лин-ху Чун не испытывал тошноты. Тао Ши Сянь сказал: "Лин-ху Чун, та ведьма на тебя глаз положила, дала тебе противоядие". Лин-ху Чун ответил: "Да не пил я никакого противоядия. Неужели эта чаша ядовитого вина была противоядием?" Тао Гэнь сказал: "А кто сказал, что нет? Та ведьма увидела, какой ты пригожий, вот и влюбилась в тебя". Тао Чжи сказал: "А я считаю, что не за его пригожесть, а за то, что он похвалил ту ведьму, сказал, что она молодая и красивая". Тао Хуа добавил: "А еще за то, что он проявил смелость, выпил ядовитое вино, и проглотил пятерых ядовитых тварей". Тао Е возразил: "Хоть его и не вырвало, но, возможно, из-за того, что он проглотил пятерых ядовитых тварей, он отравился гораздо сильнее?" Тао Гань воскликнул: "Ай-я, невероятно! Лин-ху Чун выпил чарку ядовитого вина, а мы не препятствовали, если он из-за этого умрет, то Пин И-чжи будет нам мстить, что тут хорошего?" Тао Гэнь произнес: "Пин И-чжи сказал, что он все равно скоро умрет, на несколько дней раньше, на несколько дней позже, какое это имеет значение?" Тао Хуа сказал: "Лин-ху Чуну - никакого, а для нас имеет значение". Тао Ши добавил: "Это тоже неважно, мы умчимся в далекие дали, у этого Пин И-чжи рост маленький, ножки короткие, он нас не догонит". Шестеро святых из персиковой долины без удержу блевали, но успевали в промежутках обмениваться возражениями. Юэ Бу-цюнь видел, что даже корабельная команда вышла из строя из-за рвоты, корабль вертелся по реке без управления, это было очень опасно, так что он перешел на корму, взялся за руль, и повел корабль к южному берегу. Его внутренняя сила была обильна, он двинул энергию, и тошнота несколько уменьшилась. Он плавно подвел корабль к берегу, тут же перебежал на нос судна, и забросил на берег железный якорь. В в нем было около 200 цзиней веса, так что даже матросы могли поднять его только вдвоем. Матросы раньше смотрели на Юэ Бу-цюня, как на невзрачного и хилого ученого книжника, а сейчас, увидев, что он не просто поднял тяжелый якорь, но и зашвырнул его одной рукой на несколько саженей, онемели на некоторое время, и снова забились в рвотных судорогах. Все понемногу перешли на берег, упали на колени, и начали пить речную воду, снова извергая ее обратно, сделали так несколько раз, и рвота постепенно прошла.


Этот берег был пустынным местом, но на расстоянии нескольких ли на востоке виднелись домики, плотно стоящие, подобно рыбьей чешуе – это был городок. Юэ Бу-цюнь произнес: "На корабле ядовитые запахи не рассеялись, продолжать на нем двигаться невозможно. Дойдем до городка, а там и решим, как быть дальше". Тао Гань взял на спину Лин-ху Чуна, Тао Чжи взял на спину Тао Ши, и все направились в сторону городка. Дойдя до него, Тао Гань и Тао Ши первыми вошли в трактир, посадили Лин-ху Чуна и Тао Ши на стулья, и закричали: "Тащи вино, тащи закуски, тащи еды!" Лин-ху Чун провел глазами по трактиру, и заметил сидящего там маленького низкорослого даоса – это был глава фракции Цинчэн Ю Цан-хай. Лин-ху Чун вздрогнул.


Глава фракции Цинчэн явно был в плотном окружении. Он сидел за маленьким столиком, на столике был чайник с вином, палочки, три тарелки закусок, и сверкающий ярким блеском обнаженный меч. Вокруг этого столика стояли семь скамеек, на каждой сидел человек. Это были и мужчины, и женщины, все довольно свирепого вида, и у каждого был при себе боевой клинок. Семеро молчали, пристально вглядываясь в Ю Цан-хая. Глава фракции Цинчэн был спокоен и сосредоточен, левой рукой держал чарку, потягивая вино, и рукав его одежды и на шелковый волос не дрожал. Тао Гэнь произнес: "Этот коротышка-даос в глубине сердца боится". Тао Чжи согласился: "Разумеется, он боится, их семеро на одного, он не может не проиграть". Тао Гань произнес: "Если бы он не боялся, то держал бы бокал правой рукой, почему его держит в левой? Разумеется, хочет, чтобы правая была свободной, когда придет время хвататься за меч". Ю Цан-хай вздохнул, и переложил чарку из левой руки в правую. Тао Хуа заметил: "Он слышал слова второго брата, но не решился на него посмотреть, значит – точно боится. Однако боится не второго брата, боится утратить концентрацию внимания – если семеро нападут одновременно, разрубят его на восемь кусков". Тао Е хохотнул: "Он и так коротышка, а разрубят его на восемь кусков, наверное, совсем карликом станет?"


Лин-ху Чун был сильно обижен на Ю Цан-хая, но видя его в окружении сильных противников, не стал пользоваться его затруднительным положением: "Уважаемые шестеро персиковых братьев, этот даосский наставник является Ю Цан-хаем, главой клана Цинчэн". Тао Гэнь произнес: "Да разве может глава фракции Цинчэн быть таким? Это твой друг?" Лин-ху Чун ответил: "Я так высоко не карабкаюсь, он мне не друг". Тао Гань сказал: "Он тебе не друг – так это даже лучше. Мы сейчас полюбуемся представлением". Тао Хуа хлопнул ладонью по столу, и заорал: "Несите вино! Лаоцзы будет и вино пить, и смотреть, как этого коротышку-даоса разрежут на девять частей". Тао Е возразил: "Почему это на девять частей?" Тао Хуа ответил: "Посмотри на этого странствующего монаха с парными "кривыми саблями тигриной головы" – он один несколько кусков нарежет". Тао Ху возразил: "Не обязательно. Вот эти люди – у кого-то "молот волчьих зубов", у кого-то "золотой костыль" – как они ими будут резать?"


Лин-ху Чун произнес: "Всем прекратить болтовню! Мы двое не помогаем друг другу, но и не надо мешать главе клана Цинчэн настоятелю Ю Цан-хаю сохранять внимание". Шестеро святых из персиковой долины больше не разговаривали, только тихонько посмеивались, безотрывно уставившись на Ю Цан-хая. Лин-ху Чун однако, с большим вниманием разглядывал семерых, окруживших настоятеля Ю. Один был странствующим аскетом с длинными волосами, падающими на плечи. Волосы удерживались сверкающим яркими лучами бронзовым головным обручем, к столу были прислонены изогнутые в виде полумесяцев "парные сабли запрета тигриных голов".

[Сабли запрета (на убийство) - изначально это короткие ножи без кинжального острия, скошенные наподобие сапожного ножа, с односторонней заточкой, применяемые монахами исключительно в хозяйственных целях, не как орудие убийства. Но оружие этого длинноволосого сектанта явно только формой напоминает буддийский нож, а по функциям это скорее парные сабли шуан дао, украшенные рукоятками в форме тигриных голов.]

Рядом с ним была дама в возрасте за пятьдесят лет, с волосами, в которых пробивалась седина, с мрачным и сердитым выражением на лице. При ней была короткая сабля в два локтя длиной. Потом шли двое - буддист и даос – буддист был накрыт алой рясой цвета крови, при нем были патра - чаша для сбора подаяний, и тарелочка - гонг, они были из стали, а тарелочка была по краю заточена как бритва – с первого взгляда было ясно, что это необыкновенно опасное оружие. Даос был высоким и мощным, на скамейке возле него лежал восьмиугольный шипастый молот волчьих зубов, на вид весьма не легкий. Справа от даоса сидел на скамейке нищий средних лет. Его шею и руки обматывали две непрерывно извивающихся зеленых змеи с треугольными головами. Оставшиеся двое были мужчина и женщина, мужчина был слеп на левый глаз, женщина была слепа на правый глаз, каждый из этой пары опирался на толстый, сверкающий желтым блеском костыль – если эти костыли действительно были отлиты из золота, то их вес должен был быть необычайно тяжелым. Женщине и мужчине было за сорок лет, вид у них был вполне заурядный, они были похожи на обедневших скитальцев рек и озер, но то, что они принесли с собой такие крайне дорогие костыли – такое в голову не укладывалось. Тут глаза странствующего буддиста сверкнули свирепым сиянием, он медленно протянул руки, обхватил рукоятки своих сабель запрета. Нищий размотал одну из змей, уложил ее на плече, направив треугольную змеиную головку в сторону Ю Цан-хая, буддист взял тарелочку, даос поднял шипастый молот волчьих зубов, а седая женщина взялась за свою короткую саблю. Все семеро явно собирались начать нападение.
Ю Цан-хай рассмеялся: "Собраться большинством ради победы, это старый прием сторонников дьявольского учения зла, я Ю Цан-хай, разве могу этого испугаться?"


Одноглазый вдруг сказал: "Ты, по фамилии Ю, мы вовсе не хотим тебя убивать". Одноглазая женщина подтвердила: "Точно. Просто по-хорошему отдай нам "трактат о мече, отвергающем зло", и мы с уважением дадим тебе уйти".
Юэ Бу-цюнь, Лин-ху Чун, Линь Пин-чжи, Юэ Лин-шань и остальные, услыхав, как она упомянула "трактат о мече, отвергающем зло", вздрогнули – они никак не ожидали, что эти семеро добиваются от Ю Цан-хая, чтобы тот отдал им трактат о мече Би Се. Четверо переглянулись друг с другом, разом подумав: "Неужели "трактат о мече, отвергающем зло", оказался в руках Ю Цан-хая?" Женщина средних лет холодно произнесла: "Что с этим карликом разговаривать, убьем его, потом обыщем тело". Одноглазая женщина возразила: "А если он спрятал его в укромном месте – убьем его, а не отыщем, разве это не будет скверно?" Женщина средних лет скривила рот: "Не найдем – так не найдем, не вижу в этом ничего скверного". Она говорила неразборчиво и с присвистом – оказалось, что у нее не хватает половины зубов. Одноглазая произнесла: "Ты, по фамилии Ю, я тебе советую добром отдать. Ведь это и трактат не твой, он у тебя много дней, ты его уже хорошо изучил, тайком достал, а через смерть потеряешь – как будешь использовать?" Ю Цан-хай и слова не ответил, собрал энергию в киноварном поле, и сконцентрировал весь дух. И в этот момент, за дверями вдруг раздался раскатистый хохот, и в помещение вошел человек, все своим видом излучающий счастье и веселье . Он был одет в длинный чесучовый халат [чесуча - шелковая ткань из коконов дикого шелкопряда, изготавливаемая в провинции Шаньдун.], голова наполовину лысая, очень толстый, с лучащимся красным лицом, вид очень любезный. В левой руке он держал изумрудную табакерку, в правой – складной веер более локтя длиной.
Человек обратился к Ю Цан-хаю: "Каким ветром занесло к нам в Хэнань настоятеля Ю из фракции Цинэн? Давно наслышан о "методах меча Сунфэн",

[Сунфэн - можно понять и как "сосновый ветер", и как "гибкий ветер", "гибкий стиль" "расслабленный (без излишнего напряжения, не слабый, но минимально достаточный) стиль" Также название храма Сунфэн, настоятелем которого является Ю Цан-хай]

не имеющего равных в воинском сообществе, сегодня нам скорее всего, удастся наконец, широко раскрыть глаза, раздвинуть горизонты знания". Ю Цан-хай сконцентрировал духовные силы, и не стал обращать внимания. Человек поклонился со сложением рук одноглазым мужчине и женщине, усмехнулся: "Давно не виделись, "Удивительные Павловния и Кипарис" не зря столько лет шатались по рекам и озерам – весьма разбогатели". Одноглазый мужчина засмеялся: "Да какой тут странствующий богач, разве похож на состоятельного человека". Пришедший трижды хохотнул: "Братишка ничего не копит, левой рукой берет, правой отдает, совсем как в его прозвище, понятно, что братишка только с виду красавчик, а внутри пуст".


Тао Чжи не удержался, и спросил: "А какое у тебя прозвище?" Тот человек посмотрел на Тао Чжи, увидел, что шестеро святых из персиковой долины весьма странные, но не знал их историю, посмеялся несколько раз, и произнес: "У братишки не слишком приятное прозвище, его
[Этот лысый красавец с табакеркой говорит о себе в третьем лице]
зовут "В руках не удержать", все говорят, что он любит заводить друзей. На друзей может спустить и тысячу золотых, на волосок не жадничает, но, хоть денег у него и много, да к сожалению, в руках не задерживаются". Одноглазый сказал: "Дружище Ю, а ведь, вроде есть еще одно прозвище". Ю Сюнь рассмеялся: "Какое? Почему братишка его не знает?" Тут раздался ледяной голос: "Скользкий намасленный угорь, в руках не удержишь". Голос был с присвистом, это говорила та самая женщина, у которой половины зубов не доставало. Тао Хуа восхитился: "Невероятно, невероятно! Угорь и так очень скользкий, а если его еще и маслом намаслить, то кто его сможет в руках удержать?"


Ю Сюнь рассмеялся: "Друзья с рек и озер очень любезны, польстили братишке, на самом деле, искусство легкости не стоящее, есть сходство со скользким угрем, но очень стыдно на самом деле, гунфу мизерное, не стоит и упоминать. Госпожа Чжан, а ты все такая же свежая и крепкая". Говоря, сделал глубочайший поклон со сложением рук. Та пожилая госпожа Чжан глядела сквозь него, не замечая, вскрикнула: "Пустозвон, держись от меня подальше". Этот Ю Сюнь обладал прекрасным нравом, нисколько не рассердился, обратился к нищему со змеей: ""Божественный нищий парных драконов", брат Янь, твои два зеленых дракона все проворнее и энергичнее".


Этого нищего звали Янь Три звезды – Янь Сань-син, по прозвищу "Нечестивый попрошайка с парой змей", но Ю Сюнь изменил его прозвище на "Божественный нищий парных драконов", и, хотя изначально Янь Саньсин был очень свиреп, но, услышав это, не удержался от довольной улыбки. Ю Сюнь признал также длинноволосого странствующего монаха Чоу Сун-няня, буддиста Си Бао, даоса Юй Лина, и каждому бросил несколько льстивых слов. Он улыбался и смеялся, и в один миг лица всех присутствующих сбросили напряжение и стали намного мягче. Вдруг раздался голос Тао Е Сяня: "Эй, скользкий промасленный угорь, а почему ты не похвалишь нас, шестерых святых из персиковой долины, наши несравненные способности?"


Ю Сюнь рассмеялся: "Это... разумеется, хочу похвалить..." Разве мог он предвидеть, что четверо братьев: Тао Гэнь, Тао Гань, Тао Чжи и Тао Е схватят его за руки - за ноги, и подвесят в воздухе, однако рвать пока не станут. Ю Сюнь поспешно начал нахваливать: "Хорошее гунфу, отличные навыки, с древности и до наших дней такое редко встречалось!" Четверо братьев из персиковой долины, услыхав от Ю Сюня три больших похвалы, раздумали разрывать его на четыре части. Тао Гэнь и Тао Чжи разом спросили: "А с чего ты взял, что наши боевые навыки с древности и до наших дней редко встречаются?" Ю Сюнь ответил: "У братишки сторонняя кличка "Скользкий в руках не удержишь", раньше так и было, никто не мог братишку поймать. Но вы четверо. только руки протянули, тут же взяли братишку на захваты, так что не вывернуться и не выскользнуть, у четверых почтенных гунфу могучее, в самом деле, такое с древности и до наших дней редко увидишь, редко о таком услышишь. Братишка теперь, странствуя по рекам и озерам, повсюду будет прославлять имена шестерых превосходительств, чтобы каждый человек среди рек и озер знал, что в мире существуют такие непревзойденные таланты". Тао Гэнь и остальные очень обрадовались, тут же его отпустили. Госпожа Чжан холодно проговорила: ""Скользкий в руки не возьмешь", а имя-то не дутое. Разве сейчас ты снова не освободился из захватов?" Ю Сюнь произнес: "У шестерых высочайших боевое мастерство превосходное, внушили мне благоговение, только к сожалению братишка отсталый и невежественный, не знает, каковы имена шестерых преждерожденных?" Тао Гэнь сказал: "Мы шестеро братьев. прозываемся "Шестеро святых из персиковой долины", Я Тао Гэнь Сянь - святой Корень Персика, он – Тао Гань Сянь – святой Ствол Персика", – и он назвал поочередно всех братьев. Ю Сюнь, хлопая руками, произнес: "Потрясающе, потрясающе. Этот иероглиф "Сянь" - "Святой", "Бессмертный", его разве бы дали к каждому имени, если бы шестеро высочайших не обладали уникальными волшебными навыками, входящими в сферу духа?" Шестеро святых из персиковой долины очень обрадовались, разом сказали: "Ты человек мозговитый, взгляд у тебя верный, ты замечательный человек".


Госпожа Чжан взглянула на Ю Цан-хая, и вскрикнула: "Так в конце концов, ты будешь или нет отдавать "трактат о мече, отвергающем зло"?" Ю Цан-хай не стал обращать на нее внимание.

Ю Сюнь сказал: "Ай-йо, вы хотите отнять трактат о мече Би Се? Насколько мне известно, этот трактат о мече не находится в руках настоятеля Ю Цан-хая". Госпожа Чжан спросила: "А ты знаешь у кого?" Ю Сюнь сказал: "Этот человек прекрасно известен, но если скажу, боюсь, что вы испугаетесь". Странствующий аскет Чоу Сун-нянь заорал: "Говори быстрее! Если не знаешь – так проваливай, нечего нам руки связывать, под ногами мешаться!" Ю Сюнь засмеялся: "Этот уважаемый наставник скушал слишком много жареной свинины и жаркого из баранины, энергия просто огненная. У братишки боевые навыки посредственные, а вот слухи схватывать он мастер. Если есть на реках и озерах секреты и тайны, братишка может за тысячу ли разглядеть, все услышать, хоть это и не легко".


"Удивительные Павловния и Кипарис", госпожа Чжан и другие разом подумали, что он прав, этот Ю Сюнь всегда лез в чужие дела, совал свой нос во все дыры, очень мало дел в воинском сообществе были для него тайной, так что все разом воскликнули: "Что ты тянешь? Продавай уже эту интригу, "трактат о мече, отвергающем зло", у кого находится, в конце концов?" Ю Сюнь произнес, посмеиваясь: "Все уважаемые знают, что братишку на стороне кличут "Скользкий, в руках не удержишь", богатства и деньги левой рукой берет, правой отдает, за несколько дней разоряется до нищеты. Все уважаемые – великие богачи, у вас каждый волосок толще моей ноги. Братишка добыл некоторые важные сведения, для него это невероятная удача, редкий шанс. Пословица верно говорит, что воину подобает драгоценный меч, красавице – румяна, а богачу – нужные сведения. Братишка не драматическими интригами торгует, но сведениями".


Госпожа Чжан произнесла: "Ладно, сперва убьем Ю Цан-хая, потом поговорим с этим скользким угрем. За дело!" Едва она произнесла последние два слова, как раздался лязг и звяканье, и несколько клинков сшиблись в ударах. Госпожа Чжан и остальные семеро вместе вскочили со скамей, и напали на Ю Цан-хая. Семеро ударили и отскочили, взяв Ю Цан-хая в плотное кольцо. Только оказалось, что на ноги буддисту Си Бао и странствующему аскету Чоу Сун-няню свежая кровь течет потоком, Ю Цан-хай держит меч в левой руке, а правое плечо у него раздроблено непонятно кем, но похоже, что это был удар чем-то тяжелым. Госпожа Чжан закричала: "Давай еще раз!" Семеро вместе бросились в атаку, раздался лязг, семеро вновь отступили, оставив Ю Цан-хая в центре круга. Тут оказалось, что у госпожи Чжан на лице льется кровь – удар меча прошел от левой брови до подбородка, оставив длинную рану. Левая рука Ю-Цан-хая вышла из строя – ее рубанули саблей, он больше не мог держать меч в левой руке, и вновь переложил в правую. Даос Юй Лин замахнулся шипастым молотом волчьих зубов, и крикнул: "Настоятель Ю, мы с тобой оба принадлежим к учению "трех чистых сокровищ", советую тебе сдаться!"
Ю Цан-хай хмыкнул, и начал тихо ругаться. Госпожа Чжан, не вытирая кровь с лица, размахнулась короткой саблей, метя в Ю Цан-хая, крикнула "Еще", не успела сказать "раз", как вдруг кто-то крикнул: "Стойте!", – человек пробился в круг, и встал рядом с Ю Цан-хаем, сказав: "Семеро уважаемых против одного, это не справедливо, к тому же уважаемым странствующим господам говорили, что "трактат о мече, отвергающем зло", совершенно точно не находится в руках Ю Цан-хая". Этот человек был Линь Пин-чжи. Он, едва увидел Ю Цан-хая, уже не сводил с того глаз, увидев, что оба его плеча повреждены, понял, что госпожа Чжан с остальными сейчас нападут, и изрубят его в мелкую крошку, хоть его собственная месть к этому человеку была глубока, как море, и не обойдется без поединка, но он не мог позволить посторонним убить его, поэтому выскочил вперед. Госпожа Чжан громко спросила: "Ты кто такой? Почему не даешь его убить?" Линь Пин-чжи ответил: "Я не хочу, чтобы его убивали, это будет слишком несправедливо, хочу сказать несколько слов. Давайте прекратим драться". Чоу Сун-нянь сказал: "Забьем заодно и этого мальца". Даос Юй Лин спросил: "Ты кто? Такой смелый и безрассудный, свою голову подставляешь за другого". Линь Пин-чжи сказал: "Перед вами Линь Пин-чжи из фракции горы Хуашань... "


Удивительные Павловния и Кипарис, Нечестивый попрошайка с парой змей, госпожа Чжан и остальные в один голос вскрикнули: "Ты из клана горы Хуашань? А где же княжич Лин-ху Чун?" Лин-ху Чун обнял ладонью кулак: "Перед вами Лин-ху Чун, возрастом молод, жил в запустелых горах, как можно называть меня княжичем? Уважаемые знают моего друга?" Всю дорогу множество высоких мастеров и удивительных бойцов проявляли к нему уважение и почтение, и все говорили, что у него есть заботливый друг, Лин-ху Чун терялся в догадках, кто, в конце концов, этот таинственный и щедрый друг, когда он с ним познакомился, услыхав, как загворили эти семеро, догадался, что его таинственный друг и тут постарался для него. Как и ожидалось, госпожа Чжан и другие немедленно повернулись к нему, и поприветствовали с великой почтительностью. Даос Юй Лин произнес: "Мы, семеро, получив известия, мчались дни и ночи безостановочно, очень хотелось посмотреть на ваш облик. Встретив вас здесь, мы необычайно обрадованы".


Ю Цан-хай получил довольно серьезные раны, увидев, что его защитником перед семерыми нападавшими неожиданно оказался Линь Пин-чжи, очень удивился, но скоро понял его скрытые намерения. Увидев, что окружавшие его люди сгрудились подле Лин-ху Чуна, беседуя с ним, он понял, что другого момента убежать у него не будет. Его ноги были не ранены, он внезапно рванулся, ворвался в заднюю дверь кабачка, и выбежал через задние ворота. Янь Сань-син и Чоу Сун-нянь издали крик, но было очевидно, что гнаться бесполезно. "Скользкий, в руках не удержишь" Ю Сюнь повернулся к Лин-ху Чуну, посмеиваясь, произнес: "Братишка прибыл с восточной стороны, от многих друзей слышал славное имя княжича Лин-ху Чуна, в сердце зародилось великое почитание. Братишка узнал, что десять руководителей учения, главарей банд, главарей пещер, хозяев островов прибывают на Холм Пяти гегемонов для встречи с княжичем, поспешил присоединиться к такому событию, не ожидал что мне так повезет, и я еще раньше встречусь с княжичем. Успокойтесь, не волнуйтесь, в этот раз на Холм Пяти гегемонов доставят не сто, так девяносто девять волшебных лекарств, чудодейственных эликсиров, и болезнь княжича как рукой снимет! Ха-ха-ха! Вот здорово". Говоря все это, он с самым сердечным видом пожимал и встряхивал руку Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун встревожился, спросил: "Что за десять руководителей учения, главарей банд, главарей пещер, хозяев островов? Что за волшебные лекарства, чудодейственные эликсиры? Я ничего не понимаю". Ю Сюнь рассмеялся: "Княжич Лин-ху, не волнуйся, братишка, хоть и смел но об этом болтать не будет. Не беспокойся об этом, ха-ха-ха, братишка если будет чепуху молоть, даже если княжич не осудит, так услышат посторонние, а у меня сколько голов? Ю Сюнь если даже будет более скользким в десять раз, а в конце концов придется головой расплатиться".


Госпожа Чжан мрачнейшим голосом произнесла: "Не смей чепуху молоть, с этим-то делом как заканчивать? То, что произойдет на холме Пяти гегемонов, княжич Лин-ху сам увидит, к чему сейчас об этом болтать? Я тебя спрашиваю, наконец, у кого находится трактат о мече Би Се?" Ю Сюнь сделал вид, что не расслышал, обернулся к Юэ Бу-цюню с супругой, похихикивая, повел речь: "Ничтожный, едва вошел в дверь, сразу заметил обоих уважаемых, сам себя в сердце спрашивал: этот господин с супругой так изящны и очаровательны, облик и осанка несравненные, наверное эти двое высокие мастера боевого искусства? Двое уважаемых прибыли вместе с княжичем Лин-ху, наверняка это глава клана горы Хуашань, "Благородный меч" Юэ Бу-цюнь и его супруга". Юэ Бу-цюнь слегка улыбнулся, произнес: "Не смею".


Ю Сюнь сказал: "Пословица гласит: "Есть глаза, а гору Тайшань не разглядел. Ничтожный сегодня не разглядел гору Хуашань. Недавно господин Юэ одним ударом меча ослепил пятнадцать врагов, потряс своей мощью реки и озера, ничтожный трепещет и преклоняется. Отличная техника меча! Отличная техника меча!" Он говорил с такой уверенностью, будто видел все собственными глазами. Юэ Бу-цюнь хмыкнул, и на его лице будто пробежало грозовое облако. Ю Сюнь продолжил: "Госпожа Юэ, дева-рыцарь Нин..."
Госпожа Чжан крикнула: "Ты все болтаешь, когда уже твоя болтовня закончится! У кого трактат о мече, отвергающем зло?" Она слышала имена господина Юэ и его супруги, но не обратила на них внимания. Ю Сюнь рассмеялся: "Давай сто лянов серебра, и я тебе скажу". Госпожа Чжан ахнула: "Да ты в предшествующем перерождении, видать, совсем серебра не видел? Что ты все – давай денег, давай денег, давай денег!" Одноглазый мужчина из пары "Удивительные Павловния и Кипарис" вынул из-за пазухи слиток серебра, передал Ю Сюню: "Тут не меньше ста лянов, говори живее!" Ю Сюнь принял серебро, взвесил на руке, произнес: "Премного благодарен. Пошли, выйдем наружу, и я тебе скажу". Одноглазый ответил: "Зачем нам выходить? Говори прямо здесь, пусть все слышат".


Все тут же поддержали: "Точно, точно! К чему эти чертовы увертки?" Ю Сюнь покачал головой: "Нет, нет, не выйдет! Я прошу сотню лянов серебром, так пусть каждый выкладывает по сотне лянов, а то получится, что я величайшую тайну продаю всего за сто. Да разве можно так продешевить, разве так дела делают?" Одноглазый махнул рукой, и Чоу Сун-нян, госпожа Чжан, Янь Сань-син Си Бао и другие образовали кольцо, окружив Ю Сюня, как до этого Ю Цан-хая. Госпожа Чжан произнесла ледяным голосом: "Он у нас скользкий, в руки не возьмешь, так что нечего его руками ловить, все беремся за оружие". Даос Юй Лин поднял свой восьмиугольный молот волчьих зубов, со свистом описал над головой круг, и сказал: "Точно, посмотрим, сможет ли его голова ускользнуть от моего молота". Все посмотрели на его молот с острыми шипами "волчьих зубов", сверкающими, и играющими лучиками, потом посмотрели на наполовину лысую голову Ю Сюня, маслянистую и тусклую, и поняли, что этой голове вряд ли суждено счастливое будущее. Ю Сюнь взмолился: "Княжич Лин-ху, только что молодой дружок из драгоценной фракции спас настоятеля Ю, попавшего в окружение. А к некоему человеку, также попавшему в такую же беду, у вас нет никакого сочувствия?"


Лин-ху Чун сказал: "Если ты не скажешь, где находится трактат о мече, отвергающем зло, то ничтожный тоже сочтет, что встревать в дела братишки будет не слишком вежливо". Сказав это, он почувствовал горечь в сердце, невольно посмотрел на Юэ Лин-шань, подумав: "Даже ты, и то несправедливо считаешь, что это я присвоил трактат о мече мальца Линя".
Госпожа Чжан и остальные разом вскрикнули: "Замечательно, княжич Лин-ху, просим присоединиться к нам". Ю Сюнь вздохнул: "Хорошо, я скажу, только вы вернитесь на свои места, зачем меня окружать?" Госпожа Чжан сказала: "Ты такой скользкий, так что нам лучше принять меры предосторожности". Ю Сюнь вздохнул: "Это называется, оговорив, предать смерти, мне не выжить. Почему я не буду со всеми на оживленном холме Пяти гегемонов, а расстанусь здесь со своей жизнью?"


Госпожа Чжан прикрикнула: "Ты в конце концов, будешь говорить?" Ю Сюнь сказал: "Скажу, скажу, отчего не сказать? Йи, Глава учения Дунфан, что это почтенный затруднился лично прибыть?" Последние две фразы он выкрикнул очень громко, одновременно выпятив глаза, вглядываясь в западный выход из кабачка, и все его лицо приняло выражение величайшего ужаса. Все вздрогнули, и тоже посмотрели на западную сторону – по улице к ним медленно приближался человек с корзиной зелени – обычный зеленщик, пришедший в город поторговать, разве это мог быть потрясающий Поднебесную глава учения Дунфан – Дунфан Бу-бай? все повернули головы обратно, но Ю Сюня уже и след и простыл, только тут все поняли, что попались на его уловку. Госпожа Чжан, Чоу Сун-нянь, Юй Лин и остальные стали ругаться, разрывая рты, прекрасно понимая, что скользкий угорь с его искусством легкости убежал, и спрятался так, что его уже и не поймаешь.


Лин-ху Чун закричал: "Оказывается, этот "трактат о мече, отвергающем зло", в руках Ю Сюня, вот уж не думал, что он сумел его присвоить". Все разом спросили: "Да неужели? Его Ю Сюнь заполучил?" Лин-ху Чун сказал: "Конечно, он у него, иначе, что же он предпочел убежать, спасая жизнь, а не сказать правду?" Он говорил так громко, как мог, так, что исчерпал все силы. И тут вдруг за воротами раздался голос Ю Сюня: "Княжич Лин-ху, что это ты на меня напраслину наговариваешь?" Вслед за этим Ю Сюнь и сам вошел в дверь. Госпожа Чжан и другие очень обрадовались, сразу взяли Ю Сюня в кольцо. Даос Юй Лин засмеялся: "Ты попался на хитрость Лин-ху Чуна!" Ю Сюнь сделал скорбное лицо: "Верно, верно! Если бы я после этих слов, что некий Ю Сюнь присвоил себе "трактат о мече, отвергающем зло", скрылся, то где бы нашел после этого спокойное место? На реках и озерах, уж и не знаю, сколько людей бросились бы разыскивать меня, это было бы ужасно. Да будь у меня три головы и шесть рук, и то бы не отбился. Княжич Лин-ху, ну ты и мастак, одной фразой сумел выскользнувшего "скользкого угря" обратно поймать". Лин-ху Чун слегка улыбнулся, подумав: "Да что тут такого? Просто меня самого вот так же напрасно обвиняли". Не удержался, и украдкой взглянул на Юэ Лин-шань. Она в этот миг тоже смотрела на него. Взгляды встретились, оба покраснели, Ю Сюнь завертел головой. Госпожа Чжан произнесла: "Братец Сюнь, ты только что спрятал трактат о мече, чтобы мы его не нашли при обыске, так или нет?" Ю Сюнь воскликнул: "Горе, горе мне! Госпожа Чжан, твои слова обрекают несчастного Ю Сюня на смерть. Ну вы все подумайте, если бы у меня в руках действительно был трактат о мече, отвергающем зло, у меня бы точно был при себе меч, да к тому же, я бы точно обладал высоким мастерством меча, что же у меня, во-первых нет меча при себе, во-вторых, я не использовал меч, в-третьих, отчего мое боевое мастерство такое посредственное?" Тут все подумали, что его слова и в самом деле резонны.


Тао Гэнь сказал: "Этот трактат о мече, отвергающем зло, может быть у тебя не было времени прочитать, а если и было время, так ты может, и неграмотный. При тебе меча нет – так его, может быть украли". Тао Гань добавил: "У тебя в руках складной веер, это все равно, что короткий меч, ты только что им махнул – это ведь как раз был прием из трактата о мече, отвергающего зло". Тао Чжи подтвердил: "Точно, смотрите все, он наискосок махнул – это же пятьдесят девятый прием из трактата о мече, отвергающего зло – "Ударить зло", – на кого он укажет своим веером – того и хочет жизни лишить".
В это время кончик веера Ю Сюня показывал прямо на Чоу Сун-няня. Длинноволосый аскет заорал, и начал рубить Ю Сюня своими парными саблями запрета. Ю Сюнь уклонился, вскричал: "Это была шутка, эй, эй, эй, а ты поверил!" Цзинь-цзинь-цзинь-цзинь - лязгнуло четыре раза, Чоу Сунь-нянь по два раза рубанул справа и слева парными саблями, но Ю Сюнь отбил все удары. Судя по звуку, веер в его руках на самом деле был из литой стали. Он был пухлым и белокожим, внешностью походил на избалованного богача, но его передвижения оказались ловкими и четкими, его веер легко порхал, он выбил кривые сабли Чоу Сун-няня, показав свое полное превосходство в боевом искусстве над длинноволосым странствующим монахом, но понимая, что окружен его друзьями, к контратаке не прибегал. Тао Хуа закричал: "Это тридцать второй прием меча, отвергающего зло, называется "Черная черепаха выпускает газы", а тот, которым он выбил сабли – это двадцать пятый прием "речная черепаха переворачивается""". Лин-ху Чун спросил: "Господин Ю, тот трактат о мече, отвергающем зло, если и в самом деле не у тебя, то у кого?"
Госпожа Чжан, даос Юй Лин и остальные поддержали: "Точно. Говори быстрее. У кого он в руках?" Ю Сюнь засмеялся: "Я только от того не говорил, что надеялся еще немного серебра получить, а вы такие скаредные, денежки приберегли, ладно, я скажу, пусть вы услышите, мне самому уже не терпится рассказать. Этот трактат о мече, отвергающем зло, в настоящее время, как я надеюсь, находится у присутствующего здесь господина... это как раз... именно, ... это" Все присутствующие затаили дыхание, надеясь услышать имя обладателя трактата о мече. Вдруг снаружи раздался топот копыт, скрип повозки, кто-то мчался по улице. Ю Сюнь тут же замолчал, прислушиваясь, пробормотал: "Ой, кто это явился?" Даос Юй Лин и другие вскричали: "Говори быстрее, у кого сейчас трактат о мече?" Ю Сюнь ответил: "Я разумеется, скажу, к чему так торопиться?"


Тут звук повозки раздался у самого ресторанчика, и неожиданно повозка остановилась напротив, старческий голос прокричал: "Княжич Лин-ху здесь? Ничтожный клан прислал повозку, специально приветствует". Лин-ху Чун очень хотел услышать, где же находится "трактат о мече, отвергающем зло", чтобы снять с себя подозрения шифу, шинян, шимей и всех братьев, он не стал отвечать, а только поторопил Ю Сюня: "Кто-то пришел, давай, говори скорее!" Ю Сюнь ответил: "Прошу княжича умерить пыл, кто-то пришел, при нем говорить неудобно".


Вдруг на улице снова раздался стук копыт, примчались семь или восемь верховых, подскакали к кабачку и разом остановились. Раздался могучий голос: "Почтенный глава клана Хуан, ты тоже прибыл встречать княжича Лин-ху?" Старик ответил: "Точно. Владыка островов Сыма, а ты зачем пришел?" Обладатель могучего голоса усмехнулся, раздались тяжелые шаги, и в двери кабачка вошел богатырь могучего телосложения, громко произнес: "Кто из вас княжич Лин-ху? Ничтожный Сыма Да, заранее прибыл встретить и сопроводить княжича Лин-ху на холм Пяти гегемонов на собрание героев".
Лин-ху Чун сложил руки в приветствии: "Перед вами Лин-ху Чун, не осмеливаюсь затруднять владыку островов Сыма". Владыка островов Сыма произнес: "Ничтожного зовут Сыма Большой, это потому, что родился крупным и крепким, вот родители и дали такое имя . Княжич Лин-ху, называй меня Сыма Да, а не хочешь – так и А Да тоже пойдет, зови так, а какой-то там владыка островов - невладыка островов, А Да не дерзает так называться". Лин-ху Чун ответил: "Не смею". Вытянул руку, указывая на Юэ Бу-цюня с супругой: "Эти двое уважаемых – мои отец-наставник и матушка-наставница". Сыма Да обнял рукой кулак: "Давно наслышан". Обернулся к Лин-ху Чуну: "Ничтожный опоздал встретить, прошу княжича не винить".


Юэ Бу-цюнь уже более двадцати лет был главой фракции Хуашань, прежде всегда был высоко почитаем на реках и озерах, но эти госпожа Чжан, Чоу Сун-нянь, даос Юй Лин, и им подобные с благоговением относились к Лин-ху Чуну, а на него, руководителя фракции, вообще не обращали внимания, если и проявляли капельку уважения, то только перед лицом Лин-ху Чуна, по их виду это было совершенно очевидно. Если бы его ругали и оскорбляли, это взбесило бы его гораздо меньше. Но Юэ Бу-цюнь отлично владел своим характером, и ничуть не выдавал своей ярости.
В это время глава клана Хуан тоже вошел внутрь. Это был человек за восемьдесят лет, с белой бородой до груди, но с энергичным взглядом и бодрым видом. Он слегка поклонился в поясе Лин-ху Чуну, и произнес: "Княжич Лин-ху, прости ничтожного, люди моего клана заняты поблизости сбором милостыни на пропитание, не смогли как следует принять княжича, в самом деле заслуживают десяти тысяч смертей".


Юэ Бу-цюнь взрогнул в сердце своем: "Неужели это он?" Он давно слыхал, что в нижнем течении Хуанхэ есть клан Небесной Реки, глава клана Хуан Бай-лю в воинском сообществе является уважаемым старейшиной, да только правила в этом клане нечеткие, добро и зло не разделено, так что бывают и преступления, и злые дела, так что этот клан Небесной Реки не обладает высоким именем. Но людей в этом клане много, силы его велики, сильных мастеров в клане немало, это могучая сила на территориях бывших царств Ци и Лу, провинций Хэнань и Хубэй, неужели этот старик и есть тот самый "Серебрянобородый морской дракон", Хуан Бай-лю? Ну а если это он, то почему проявляет столько почтения к молодому и малоизвестному Лин-ху Чуну?
Сомнения Юэ Бу-цюня разрешились очень быстро, когда "Нечестивый попрошайка с парой змей" Янь Сань-син произнес: ""Серебрянобородый морской дракон", ты тут "голова змеи" – местный босс, нас, прибывших издалека приятелей, пригласил бы тоже". Белобородый старец и в самом деле оказался "Серебрянобородым драконом" Хуан Бай-лю, он посмеялся, и сказал: "Если бы не счастье встречи с княжичем Лин-ху, как бы еще мог затруднить приглашением такое множество героев и отличных китайских парней? Уважаемые прибыли в Хэнань и Шаньдун, все являетесь драгоценными гостями клана Небесной Реки, разумеется, все приглашаются. Ничтожный клан приготовил на холме Пяти гегемонов выпивку и закуски, может быть, княжич Лин-ху и остальные уже отправятся?"


Лин-ху Чун видел, что кабачок совсем маленький, битком забит людьми, в таком шуме и гаме Ю Сюнь ни за что не станет раскрывать свои секреты. В этой суматохе шифу и шимей значительно уменьшили свои подозрения, впоследствии правда все равно выйдет наружу, так что он не стал настаивать на немедленном раскрытии тайны, а обратился к Юэ Бу-цюню: "Шифу, мы идем или нет? Прошу дать указания". Юэ Бу-цюнь подумал: "Это собрание на холме Вубаган – там точно не будет никого из истинных школ, к чему нам там собираться вместе со всеми? Все их показное уважение и ритуалы рассчитаны на то, чтобы завлечь Лин-ху Чуна в сотоварищи. Лю Чжэн-фэн из клана южная Хэншань шел по этой колее, сдружился с последователем колдовского учения, в конце концов, потерял семью и разрушил имя. Но, глядя на ситуацию в целом, как можно выговорить эти два иероглифа - "не пойдем"?"


Ю Сюнь произнес: "Господин Юэ, сейчас на холме Вубаган будет очень оживленно! Множество хозяев пещер, владык островов десятками лет не показывались на реках и озерах. Все собираются ради княжича Лин-ху. Ты воспитал такой талант, совершенный и в военном, и гражданском отношении, непревзойденного героя, молодого рыцаря, несомненно, ты этим прославил и себя самого. На холм Пяти гегемонов ты разумеется, должен пойти. Если уважаемый господин Юэ не прибудет, разве он не огорчит всех?" Юэ Бу-цюнь промедлил с ответом, Сыма Да и Хуан Бай-лю вдвоем подхватили Лин-ху Чуна, и так, полуобняв, полу поддерживая, посадили в большую повозку. Чоу Сун-нянь, Янь Сань-син, "Удивительные Кипарис и Павловния", шестеро святых из персиковой долины и другие стали один за другим протискиваться к выходу.
Юэ Бу-цюнь и госпожа Юэ одинаково подумали: "Этим людям нужен только Лин-ху Чун, а пойдем мы, или нет – это им все равно".
Юэ Лин-шань была поражена, попросила: "Батюшка, пойдем, посмотрим, чего хотят от дашигэ все эти удивительные люди". Она вспомнила про тех "Белого и черного медведей", которые пожирают человеческое мясо, по-прежнему вздрогнула, но подумала, что они отпустили ее по приказу Лин-ху Чуна, и не посмеют кусать ее пальцы, к тому же, на холме Пяти гегемонов, она не будет отходить далеко от батюшки.


Юэ Бу-цюнь покивал головой, вышел за ворота, только что у него все содержимое желудка вывернуло наружу, он не пил не ел, и едва волочил ноги, пошатываясь, его внутренняя энергия была не очищенной, и он с тревогой подумал: "Эта глава учения пяти ядов Лань Фэн-хуан и в самом деле могучая".
Хуан Бай-лю и Сыма Да с остальными привели множество лошадей, предложили Юэ Бу-цюню, госпоже Юэ, госпоже Чжан, Чоу Сун-няню, шестерым святым из персиковой долины и прочим сесть на коней. Некоторым ученикам из клана Хуашань лошадей не хватило, и они пошли пешком вместе с толпой клана Небесной Реки и подчиненными владыки острова Длинного Кита Сыма Да в сторону холма Пяти гегемонов.