Ах, старость! Время беззаботности
И привыкания к покою,
Неведомой доселе кротости,
Куртенки вольного покроя.
И птицы в двух шагах насвистывают,
И ветерок прохладный дует...
Теперь тебе не надо списывать
Задачку глупую, пустую.
Ты все решил. Ты сдал экзамены.
Ты от ученья отвертелся.
Теперь тебе поют гекзаметры
Щеглы у самой дверцы сердца.
Теперь тебе в душе покойно
От жизни долгой, как прогулка.
Теперь ты никакой не воин,
Скорее, божия голубка.
Кино.
Детство нам вспоминается счастливым не потому, что это была благополучная пора. Нет, вовсе не потому.
И не благополучная и не безоблачная. А, скажем прямо, и мучительная.
Потому мучительная, что страдания было много.
И не внешнего страдания, а душевного переживания.
А счастливым детство представляется из-за того, что многие вещи в детстве казались нам чудесными. И одно из чудес было кино.
А что же мы там смотрели в своем клубе? Какие картины?
А почти исключительно революционные и, изредка, про Отечественную войну.
Тут были и Котовский и Пархоменко и Человек с ружьем и трилогия о Максиме.
А про войну самый знаменитый фильм был «Подвиг разведчика». И это был откровенно слабый фильм, который сейчас и смотреть невозможно. Настолько он был напыщенный, фальшивый, бесталанный.
А мы смотрели раскрыв рты. И ходили на эту ленту по нескольку раз вподряд.
На что же мы ходили? Отчего замирали наши детские сердца?
А замирали они не от картин самих по себе, а от того чуда, которым был кинематограф. От того, что на каком-то белом холсте протекает живая жизнь. Люди движутся, говорят, действуют. И одеты они по-другому, и прически у них другие и сами лица не такие.
И видно, что они герои. И больше ничего не видно. А мы счастливы.
Мы от самой малости готовы быть счастливыми!
И, если нам для счастья мало дали, то мы, ничего страшного, сами добавим. Воссоздадим, додумаем, домечтаем..
А почему-то детские фильмы- не вспоминаются. Ничего не осталось в памяти. Что же такое нам показывали, что даже со всей чуткостью детской не смогли мы ничего запомнить и запечатлеть?!
Впрочем, один фильм вспомнился- «Вечера на хуторе близ Диканьки». По повести Гоголя. И он бы не вспомнился(непонятен он для нас,детей, был), если бы не мультипликационные вставки, когда галушки летали сами в рот.
А мультфильмы почему-то показывали редко. Классные советские мультфильмы, красочные, талантливые, добрые показывали очень редко. И я не знаю почему.
И почему-то не показывали "Гусарскую балладу"," Девчат", "Высоту", "Весну на заречной улице". Прекрасные фильмы, которые и сейчас смотришь с удовольствием. Их не показывали.
А когда стали старше, гораздо старше, запомнилась живая, легкая, как глоток свежего воздуха, комедия «Три плюс два». Сейчас ее смотришь – ну ничего, неплохо. А тогда сердце замирало от восторга, от свободы, от предощущения юношеского счастья.
А в десятом классе, ходили в дальний кинотеатр и смотрели «Мужчину и женщину» Клода Лелюша. И это уже было современное кино. Которого в детстве нашем мы и представить не могли.
Но, я забежал вперед. Хотелось бы еще некоторые мысли высказать.
Впечатлений в детстве было мало. А душа томилась без них. И самые незначительные впитывала, как губка. Запоминала крепко, хранила, откладывала в уголок. И долго долго жила ими.
Так и фильмы. Так и книги. О которых, надеюсь, мне удастся поговорить отдельно.
Потому, что фильмы, хотя и были чудом, но в жизни никакой роли не сыграли.
Не так книги. Они стали для меня и чудом и откровением и другом и учителем и любовью.
Гитара.
Вы, может, помните, романс: «Поговори хоть ты со мной, гитара семиструнная…» ? Не помните?
Ну и не беда! Поверьте мне на слово- есть такой старинный романс. И первые его строчки как нельзя лучше подходят к той истории, которую я вам хочу рассказать.
Мне тогда было четырнадцать лет.Только только начались зимние каникулы. И мама на день рождения подарила мне гитару. И именно семиструнную.
Как-то утром просыпаюсь, а дома – никого. Все разошлись кто куда. И в окошко солнышко светит сквозь морозные узоры. Слепит глаза. А дома тепло, хорошо. А рядом со мной у кровати стоит гитара. И так мне стало радостно, когда я сообразил, что эта гитара- моя. И теперь я на ней буду играть.
Я быстро вскочил с постели, почистил зубы, застелил кровать и, с чистой совестью, принялся за дело. Я взял гитару и стал старательно бренчать, извлекая нескладные звуки. А дело в том, что играть я на гитаре не умел. А мама, когда гитару мне подарила, посчитала, что на том ее миссия кончена, а остальное уж я должен сам. То есть, научиться играть на этом прекрасном инструменте я должен сам. Сначала я на маму даже и обиделся. А потом подумал, что резон в ее действиях есть. Никто мне ничего не должен. А, как мужчина, я должен научиться сам. И три дня я бренчу на гитаре, отчетливо помня три аккорда, которые мне однажды показали. Пальцы мои огрубели почти до мозолей от тугих струн. Но я не сдаюсь. Бренчу и бренчу. И даже и хорошо, что сегодня никого нет дома- мешать не будут. Да и я никому не помешаю.
Мамин царский подарок был для меня совершенно неожиданен. Я, когда слышал гитару по радио, или, однажды, отец пришел с гитарой и показывал класс, от всего окружающего отключался и ничего вокруг себя не слышал, кроме струнного перебора.
Но у мамы я ничего не просил. Думаю, она сама заметила эту мою «стойку». А мне ничего не сказала. А на день рождения взяла да купила гитару.
Я про гитару рассказал всем ребятам во дворе. И они, преодолевая робость, один за другим приходили смотреть на дивный инструмент. И послушать. Но слушать, по правде, было пока нечего. Только непритязательный друг мой, Вовка Калужин, задерживался и с интересом наблюдал мои бесконечные упражнения.
«Как, Вовка?- спрашивал я у него ,- получается?»
«Хорошо. Получается, - поддерживал меня Вовка.
«В самом деле? Ты меня, Вовка, не обманываешь?
Вовка чуть опустил глаза. А я заметил.
«Говори,- приказываю я ему,- говори как есть»
«Струна немножко дребезжит,- сознается правдивый Вовка.
«Какая?- спрашиваю я, как будто он может мне ответить. Но Вовка легко отвечает:
«Вторая и четвертая».
«Да?- удивленно спрашиваю я- а откуда ты знаешь?»
«А я слышу,- спокойно отвечает мой приятель
Ай да Вовка! Он слышит. А я вот ничего не слышу.
«И что же мне делать?- спрашиваю.
«Надо гриф поднять. Тогда и дребезжать не будет»
«А чего же ты молчал, дурья башка!- сержусь я на Вовку.- ты же все слышал. «
«А ты не спрашивал,- отвечает он.
«В самом деле не спрашивал- говорю я и подтягиваю гриф.
Играть становится легче. И струны уже не дребезжат, как прежде. И я берусь за дело с новой энергией. А Вовка сидит рядом со мной. Слушает и помалкивает.
Через две недели я уже разучиваю песенки. Я тяну, завываю и вывожу. И у меня неплохо выходит. Наша вечно занятая мама пробегает мимо меня по направлению из школы в школу( она преподает в нашей школе черчение) и я вижу на ее лице легкую гримаску. Едва заметную, на долю секунды.
«Постой!- говорю я.
«Мне некогда. Я тороплюсь,- кидает она мне на бегу.
«Подожди,- настаиваю я.
«»Ну что тебе – останавливается она, смирившись.
«Говори»
«Что говорить?»
«Ты сама знаешь- упрямо настаиваю я.
«Ничего я не знаю,- уходит она от ответа,
«Знаешь- и добавляю- говори!»
«В конце припева не так»
«Что не так?»
«Что? Фальшивишь ты, вот что»
Я хотел спросить, где именно, а она уже убежала. И оставила меня в глубоком раздумьи. И, можно сказать, смятении.
Я упорно осваивал инструмент. И пел. У меня и репертуар свой сложился. Тут были два романса: «Выхожу один я на дорогу» и «Ты жива еще моя старушка». Две песни, того жанра, которой впоследствии назовут авторской песней, а тогда называли просто студенческой песней: «Люди идут по свету» и «Когда зимний вечер…» И еще одна песня – из дворовых, неясного жанра. Жалостливая. И начиналась она так «Там, где пески бархан…». У меня уже не дребезжали струны(я научился правильно их прижимать).Кроме того, я освоил бой, называемый в простонародьи «восьмеркой».
Но, и это страшно меня огорчало и удручало, я по-прежнему фальшивил. Мой неизменный слушатель и доброжелательный критик Вовка Калужин, скрепя сердце, говорил мне правду. А правда состояла в том, что я по-прежнему вру. И беру не ту ноту, которую надо.
Я старался. И так тянул и эдак вытягивал, но дело не шло.
Наступила весна. Солнышко уже грело не только через окно. Мы перебрались на завалинку. И испытывали тот непонятный подъем и восторг, который связан с приходом весны.
Начались весенние каникулы и я целыми днями пропадал на улице. Мы с друзьями либо во дворе играли, либо ходили на Байгору смотреть. А посмотреть было на что. Байгора наша, спокойная и неширокая, забурлила, разлилась и мы с трепетом и ужасом смотрели с высокого берега ледоход, когда мощные льдины, бились друг о друга, издавая гулкий шум. Ноги мерзли в холодных сапогах, из носу текло, но мы стояли и стояли…
Я почти забросил гитару и только изредка брал ее в руки. Однажды утром я проснулся и почувствовал, что мне снова хочется петь. Внутри меня что-то происходило. Я стал напевать одну из студенческих песен. Вошла мама и прислушалась.
«Ага!- сказала она,- совсем другое дело»
«Какое другое дело?»- спросил я. Но мамин уже и след простыл.
Она упорхнула. А до меня дошло. Оказывается я уже больше не фальшивил. Вовка Калужин- известный эксперт- с радостью подтвердил: спето правильно.
С тех пор я и пою на гитаре. Конечно, только для себя. Или для друзей. Для близких друзей.
Раньше я пел «Клен ты мой опавший»а теперь пою Окуджавскую «После дождичка…»
И гитара у меня давно другая. Немецкая. Шестиструнная. И я не фальшивлю. И струны, славу богу, более не дребезжат.