До семи лет от рождения я жил в красивом и славном городе-герое под названием г. Батайск, хотя Батайск того времени, с его обширными частными секторами, городом назвать было трудно, скорее всего это была и по сей день остается большая деревня. Жили мы, как полагалось в то время, в частном доме моего деда по родовой ветви матери моего генеалогического древа. Мама моя была обычной женщиной, просиживала рабочее время в машино-счетном по старому, вычислительном по новому, центре Северо-Кавказской железной дороги. А работал за неё, писал программки и документацию вечером и ночью мой папа.
Мой отец умён, а в те далекие годы был еще в добавок красив лицом и физически силен. Обычно он демонстрировал это исполняя подряд 5 подъемов с переворотом и оканчивая образцово-показательное выступление уголком в течении 20 секунд на перекладине моей любимой детской качельки, а я в это время обычно стоял рядом парализованный, не подумайте, не физической мощью папы, а скрипом и видом прогибающейся хлипкой железной конструкции — переживал, выдержит ли моя любимая качелька такое издевательство или же погнется или ещё хуже — окончательно сломается.
Он окончил РИЖТ, увлекался фотографией, а профилировался по радиоэлектронике. Чтобы скрываться от вечно достающей матери, докучливых советов зятя и бреда продуцируемого (вырабатываемого) тещей, он пристроил к сараю кабинет, занес туда старый, лежавший в сарае для растопки печи, стол, стул, и, из этого же гарнитура 90-х годов еще 19-го века, шкаф. Всякий раз, лазая под этим столом, на оборотной стороне крышки, я рассматривал большое, выжженное клеймо — двуглавого орла, царской еще Руси какая-то мануфактура. Над столом отец прикрутил яркую, восьмидесяти-ваттную люминесцентную лампу, в те годы считавшуюся верхом крутизны и модернизма. Расставил на столе великим трудом добытые приборы, разместил радиодетали в шкафу и заполнил ящики стола разноцветными спутанными проводами. Сто-ваттный паяльник с загнутым жалом и деревянной ручкой был у отца, как говорится, под правой рукой и всегда горячий!
Для меня его кабинет, залитый ярким белым светом, пробивающимся сквозь щели двери, как «белый свет в конце тоннеля» тьмы незнания, был чем-то мистическим (нереальным, ирреальным). Все без исключения приборы были мне неизвестны как названием, так и, тем более, назначением. Я спрашивал: - «Папа, что это?» - тыкая пальцем в переднюю панель одного их них. Он медленно и гордо проговаривал название, назначение и приводил пример использования. К концу его красочного рассказа, название прибора я обычно уже не помнил, а через некоторое время забывал и другие упомянутые атрибуты. Эффект от всего этого усиливали большие, ползающие по полу черные земляные тараканы!!! В моем детском воображении с привлечением изрядной доли фантазии они ассоциировались с содержимым папиной головы. Тараканы были такими же страшными, непонятными и неприступными как названия и функции приборов, которые папа знал без всяких шпаргалок, в любом состоянии и в любое время дня или ночи.
Теперь обратим внимание на внутреннее «убранство» кабинета. Первым на чем останавливался мой детский взгляд был большой, и как я теперь уже понимаю, вольтметр переменного напряжения, висящий на стене над столом. Как и положено, по законам физики, он был с нелинейной шкалой и этот факт я заметил самостоятельно, чем был горд до опуппения. Деления были нанесены с разным шагом, увеличивающимся к концу шкалы. Это был самый сложный вывод для моего детского сознания который я только мог сделать в те годы. Прибор вечером показывал 210 вольт, а утром и днем 230. Отец говорил мне, что в сети должно быть 220 и я не понимая, откуда может взяться несоответствие, списывал разность на влияние днем поля Солнца, а вечером поля Луны. Здесь следует пояснить, что уже к тому моменту жизни, у меня в сознании четко сформировалось понятие поля, вытекающее из многочисленных экспериментов с магнитами. Уже был год как папа выдал мне во владение два больших кольцевых магнита от динамиков. Они притягивались друг к другу несвязанные резинкой и прилипали без жвачки или клея. Другими же сторонами они отталкивались. Это происходило даже когда один магнит «не видел» другой, например был спрятан под простынку или даже колючее верблюжье одеяло. Видя мое молчаливое недоумение отец, поднимая вверх указательный палец, говорил - «Поле сынок!». Смысл слова я не понимал, мне представлялось широкое пшеничное поле, или луг с красивыми ромашками. Несколько раз я попробовал вербализовать (озвучить, высказать) возникший в моей голове образ, но тогда поднятая вверх рука у отца бессильно опускалась и он вздыхая уходил. Так он обычно делал когда я приходил с улицы в мокрой и грязной верхней, а бывало что и нижней, одежде или лазая по кухне переворачивал лоток яиц. И, в последствии, если я не видел непосредственной механической связи, а два события из раза в раз коррелировали между собой (повторялись), ну например, каждый день, в восемь часов вечера, загоняли меня домой смотреть «спокойной ночи малыши», кормили и укладывали спать, то я списывал это на полевое взаимодействие непонятной мне природы. Должно было пройти еще лет десять, чтобы я начал понимать, что никакого прямого влияния Солнца или Луны на вольтметр не было. Всему виной дневной цикл активности людей — потребителей электроэнергии.
Второй экспонат моего музея памяти — самодельный вентилятор с железными лопастями согнутыми из какой-то большой толстостенной консервной банки. Вентилятор висел на гвоздике вбитом в глиняную стену армированную деревянными рейками — дранкой. Когда отец паял, он включал это сооружение чтобы дым не попадал в нос, рот и глаза. Вентилятор трясся, как ненормальный, и своим корпусом обивал побелку со стены. Мне долго внушали и демонстрировали, что все должно быть направленно на созидание и уход за домом. Дед все время красил полы, белил стены изнутри и цементировал снаружи, чтобы тот не трескался и не рассыпался, а дом все время, то и делал, что облупливался, трескался и рассыпался, а тут, о ужас, я вижу как вентилятор уродует стену и отец намеренно включает его в работу, совершенно не заботясь о разрушительных последствиях. Как-то раз я хотел помешать такому безобразию, удержать вентилятор рукой, чтобы он не ломал стену, но тот больно ударил меня лопастями по пальцам, отскочил, чиркнул винтом по стене и срубил солидный кусок штукатурки. Долго я хранил тайну осыпающейся стены, и только через десяток лет понял, что такое захвативший тебя творческий азарт, когда просто наплевать на окружающие вещи в момент когда тебя посещает муза, приходит вдохновение, а это было стабильное состояние находившихся в кабинете взрослых мужчин — моего отца и приходящих к нему его друзей.
А запах! М-м-м! О, этот чудный, до сих пор пьянящий меня запах еловой канифоли! Это же магия чистой воды. Как в божьем храме кадила, так и паяльник в кабинете отца, вешал легкую дымку в помещении, усиливая ощущение таинства посвящения в электронику. Но, как раз паяльника в кабинете я боялся больше чем кипящего чайника, даже больше чем черных тараканов. Его жар я чувствовал лицом даже на расстоянии чуть более метра. Подобный жар исходит от хорошо растопленной печи зимним морозным вечером, когда смотришь на ее варочную поверхность или заглядываешь в поддувало. А сейчас, без ложной скромности можно сказать, став профессиональным электронщиком я, имею привычку определять температуру паяльника с точностью десятка градусов поднося его к лицу на расстоянии вытянутой руки, и меня до сих пор завораживает и даже возбуждает запах еловой канифоли.
Как-то раз отец позволил мне помочь ему спаять между собой два провода. Это казалось настолько ответственным делом для меня тогда, что я помню все тонкости и подробности случая, подобно тому, как каждый помнит свою первую близость с женщиной, особенно если первый полученный опыт был неудачным. Отец, объяснив, что и как делать, продемонстрировав как правильно брать и держать паяльник, отошел от стола предоставив возможность и пространство для действий. Я, трясущейся правой рукой, взял паяльник за большую деревянную ручку. Было очень неудобно — тяжелое медное жало гигантского стоваттного лудильника перевешивало, а толстый и жесткий провод питания мешал манипуляциям. Ткнув жалом в керамическую чашу со всеми положенными причиндалами для пайки, я с трудом донес набранный припой с канифолью до места пайки, коснулся, а правильней сказать, опер кончик жала о провода, и заняв таким образом комфортную позу стал наслаждаться новыми необыкновенными приятными тактильными ощущениями. Блаженство длилось недолго, ощущение легкого тепла от деревянной ручки сменилось уколом полученного ожога моей левой руки. С криком я бросил паяло на стол. Отец хладнокровно переложил прожигающий клеенку паяльник на подставку. Вот так в первый раз я серьезно облажался. И теперь до сих пор я опасаюсь неудач, когда делаю какую-либо работу впервые. Долго не подступаюсь, как можно сильнее оттягиваю момент начала. А прожженная клеенка еще долго застилала стол, напоминая о неудаче, и приходила ко мне в ночных кошмарах.
Мальчик рос (это я про себя) и как-то услышал, что Земля круглая да к тому же и вращается. Так как многочасовые наблюдения с крыши давали диаметрально противоположные результаты, то было решено разрешить эту разницу в беседе с отцом. Папа как всегда не разделял мнение своего юнца, и отказался на стороне противника. Я принялся спорить, даже помнится догадался вылить несколько детских ведёрок воды с бочки на дорожку возле дома и продемонстрировал, что вода далеко не растекается, мол — «Плоская земля, и все тут!». Да, кстати, тем самым вызвал укоризненный взгляд деда и штатную его реплику: — «Ну заяц, погоди!». В большой алюминиевой двухсот литровой бочке, из которой я черпал воду, по сложной системе жестяных желобов, собиралась дождевая вода с крыши дома и сарая. Мягкая отстоянная вода предназначалась для особых случаев, купания самого Меня и полива молодой рассады, а я тут, эту драгоценную воду, перевожу, да еще и грязь на тропинке образовалась, которую нужно было обходить по огороду (огород топтать, понимаете ли), вдобавок собака, влезла в нее лапами и затоптала все крыльцо, которое женщины, драя с каким-то особым остервенением, поддерживали постоянно в чистоте. В общем, мои глубоко научные изыскания выглядели со стороны как обычная проказа, коих за день на гора я выдавал штук по десять (пай мальчиком я не был). Отвлекся, так вот, вернемся к «опыту Фуко». Блин, проговорился. Догадались? Теперь Вам наверное неинтересно будет слушать или читать дальше, ладно, ну так вот...
Папаня решил воочию продемонстрировать мне, 6-ти летнему мальчику, вращение Земли. Для этого сначала объяснил, что математический маятник поддерживает плоскость своего качания. Чтобы полностью развеять мои сомневался, закрепил прототип — гайку на нитке в штативе фотоувеличителя «Юность» и вращал основание. И действительно, гайка качалось вдоль края стола и действительно не хотела поворачиваться. Затем маятник был модифицирован. Массивное свинцовое грузило удочки-донки на тонкой леске было вывешено в дверной проем, на гвоздь вбитый в косяк, а грузило пролетало в сантиметре над порогом. Я был поражен получившемся столь большим периодом колебаний и тем, как надолго «зависает» груз в верхних мертвых точках. После нескольких пробных пусков леска раскрутилась, грузило перестало вращаться и отец объявив начало чистого эксперимента, отклонил и опустил маятник. Затем поставив деревянный спичечный коробок (кто может помнит еще что были и такие) на банку кабачковой икры, аккуратно пододвинул ее так, чтобы маятник пролетал в миллиметре от спичечного коробка. Сев на стул вдалеке от установки (инсталляции как сейчас модно говорить) сказал: - «теперь сын стой и внимательно смотри». Терпение на протяжении опыта у меня закончилось несколько раз. Я сходил и в туалет, и пару раз посмотреть, не показывают ли по ящику «Спокойной ночи, малыши», и, убедившись, что все остальные прилипли к выпуклому экрану ч./б. телевизора, метнулся было, на кухню стащить из хрустальной вазы «Кара-кум», как услышал неистовый крик отца: - «Э-э-э, быстрей сюда, он чиркнул!» Охваченный азартом физика-экспериментатора, он походу забыл как меня зовут. Выбегая на крыльцо с конфетой за щекой, я успел заметить, как грузило валит спичечный коробок. На лице отца, сумасшествие смешалось с удовлетворением и растянулось в насмешливой улыбке. «Ну как, понял?» — отдышавшись, как будто пробежав стометровку, произнес он. Признаюсь тебе читатель, к этому моменту я уже забыл с чего все началось. Видя мои хлопающие ресницы, папа, тактично напомнив мне ход эксперимента, подытожил: - «маятник сбил коробок потому, что Земля вертится». Я не верил, как в каком-то г. Батайске, на основании каких-то манипуляций с леской, грузилом, спичками и банкой можно утверждать, что «Она вертится!». Я также стал указывать на нечистоту эксперимента, веским было предположение о наличии сквозняка, но отец сказал, что комната глухая и сразу же подтвердил слова еще одним опытом, зажжа свечу поставил ее на банку вместо коробка спичек. Пламя выровнялось и больше не шевелилось, даже дым поднимался вверх ровной струйкой. На дворе стоял тихий сентябрьский вечер.
В последствии, чтобы меня не могли обмануть, а также чтобы мочь объяснить происходящие природные явления, я стал самым настоящим ученым — физиком.
2009 – 2014 гг.