— Проблема в том, что я ужасно нерешительная. Я даже такси не могу остановить. Не решаюсь. — жалуется Урсула Борисовна. — Последние тридцать лет я непрерывно хочу замуж. Вы понимаете, я врач. Все приходят ко мне и жалуются, у кого это болит, у кого то болит. А я вот никому не жалуюсь. А что жаловаться? Жалуйся - не жалуйся, никто не пожалеет. А если пожалеют - я же не должна соглашаться за первого встречного выходить?
Мы встречаемся рядом с парком у метро. Народу на улице немного. Двое рабочих в ярких жилетках ходят по краю огороженной ямы, поигрывая мускулами. Стайка девушек внимает этой игре, танцуя возле фонарного столба. Макияж сделал их похожими на сестёр. Они чирикают и поглядывают на рабочих - без ажиотажа, просто любуясь. И так же любуются молоденькой мамочкой с коляской на противоположной стороне улицы. От коляски в небо рвётся голубой воздушный шарик.
Урсула Борисовна смотрит на меня вопросительно. Я киваю и развожу руками:
— Их много, а вы одна. Но, кстати, тот кладбищенский сторож был очень даже неплох!
— Да что вы! Побойтесь бога! Он же на четырнадцать лет меня младше! Ему пятьдесят шесть лет. Что я буду делать с таким ребёнком? Няньчиться, что ль? — Она смеётся. — Я вот что давно хочу вас попросить: сходите со мной в публичный дом! Мне просто не с кем туда пойти. Будут говорить чёпапала. А вы, я знаю, не будете. Давайте, сходим ненадолго? Я там ни разу не была.
* * *
Под разговоры мы незаметно доходим до небольшой двери сбоку от Рояль Фредерик Холла. Пышное название на облезлой дискотеке. Я тоже ни разу не была в публичном доме и с интересом всё разглядываю. В небольшом обшарпанно-уютном фойе сидит за стойкой нарядная десятиклассница. Она просверливает меня буравчиками глаз, поправляет на носике очки и вежливо интересуется:
— Вы в массажный кабинет или на маникюр?
Я показываю ей свои ногти и озабоченно качаю головой. Урсула Борисовна радостно восклицает:
— А публичный дом перенесли, что ль?
Я сжимаю её руку в районе локотка и чувствую, как она вибрирует от смеха.
В приёмной один вход и два выхода в коридоры. В левом коридоре открывается дверь в комнату. Оттуда выглядывает лысая девушка с совершенно неподвижным лицом и мрачно кивает. Урсула Борисовна семенит к ней, оглядывается:
— Нет, ты точно не хочешь? В жизни ведь всё попробовать надо.
Я прохожу в залу со следами пребывания там маникюрщицы. Вход в залу из того же коридора, но ближе к фойе. Крохотный столик с пятью флакончиками лака в углу призван переубедить шестидесятидюймовый телевизор, три уютных дивана, несколько кресел и бесчисленные журнальные столики тут и там. Нет, на маникюрный салон это не похоже. Вся мебель изрядно потёрта, но вполне себе чистенькая - достойная старость. Я сажусь в кресло возле маникюрного столика так, что через распахнутую дверь могу видеть коридор и часть фойе.
* * *
В телевизоре мечется юноша в блестящих штанах. Красиво открывает и закрывает рот, страдает очами и руками. Умоляет, чтобы включили звук. Я отворачиваюсь.
В фойе появляется новый, невероятно худой посетитель. Его возраст мог бы порадовать Урсулу Борисовну. На нём шляпа, трость, тёмные очки и приличного покроя пиджак с джинсами. Скромное достоинство в движениях. Он постоянно оглядывается. Возможно, женат. Мужчина о чем-то спрашивает десятиклассницу, та отрицательно мотает головой. Он склоняется ближе и, видимо, спрашивает более настойчиво. Девушка энергично мотает головой и тычет пальцем в мою сторону. Потом достаёт откуда-то книгу и отгораживается от мира.
Мужчина направляется вглубь коридора, замирает в сомнении, заглядывает в мою залу, снова замирает в сомнении. Я кивком приглашаю его зайти. Он усаживается рядом со мной в кресло, вытягивает в разные стороны ноги и кладет себе на колени трость. Стягивает с носа очки, складывает и опускает в наружный карман пиджака. Из внутреннего кармана пиджака достаёт пачку сигарет и прячет обратно. Бросает взгляд в мою сторону и, не глядя в глаза, сообщает:
— Я дядя Вася. — по-французски, для вящей убедительности: — Je suis l'oncle Vassia.
И продолжает говорить по-французски, явно принимая меня за кого-то другого:
— Я не мог опоздать. Я никогда не опаздываю. Произошло какое-то событие из разряда религиозных чудес, о котором мне не сообщили. Или сообщили? Он лезет в карман и долго проверяет свой телефон. - Нет, не сообщили. Перед лицом такой безалаберности даже я бессилен.
Он мечтательно смотрит в сторону выхода:
— В театре есть зрители и актеры. А пожарники, как бы, не существенны. Бессловесны, бесплотны. Даже буфетчица получает свою долю внимания - но не пожарник.
— Oncle Vassia, вы, случайно, не пожарник?
— О, какой проницательный вопрос! Но я не пожарник, я хуже, я большой невидимка, я Смерть.
Он очень красив: выразительные брови над огромными итальянскими очами в обрамлении длиннющих угольных ресниц. Его волосы - благородный седоватый ёжик - прикрыты широкополой чёрной шляпой. Под чёрным атласным пиджаком - тонкая батистовая рубашка, тёмно-пепельная, в благородный коричневый рубчик. Стройной спине и осанке мог бы позавидовать любой тореодор. У господина Смерть пронзительно-бессовестный кошачий взгляд и небритость на грани между элегантностью и неухоженностью. Женат? Исключено.
В фойе хлопает дверь, Oncle Vassia от неожиданности вскакивает, снимает шляпу, приглаживает ёршик волос на голове, посматривая в сторону двери, надевает шляпу, садится. Мне не хочется его расстраивать, но беседа повисает и я говорю, чтобы заполнить паузу:
— Таки, в русской традиции смерть представлена женщиной.
Он оживляется и начинает лекцию о смертельных традициях, а я вдруг замечаю в его глазах ветер. Любые его слова не имеют значения. Равно и мои любые слова будут искажены, как след самолёта в небе, и потеряют всякий смысл. Мне становится скучно.
* * *
В фойе тем временем начинается и заканчивается невнятное бормотание и уверенным завсегдатаем в нашу залу заваливает молодой человек с барабаном. Старый полинялый барабан гудит, отзываясь на пружинистую походку хозяина.
Молодой человек мрачен, лохмат и настроен решительно. Он окидывает залу орлиным взором, как теннисным мячиком: стук-стук от стенок, бряк от дяди Васи, шмяк об меня - и затух, кончилась инерция. От мягкой поверхности мячик не отскакивает. К мягкой поверхности мячик притягивается, владелец скачущего взгляда (теннисист) по инерции делает пару неуклюжих шагов в моём направлении, стараясь не упасть, плюхается в огромный диван сбоку от Oncle Смерть и начинает оглаживать свой барабан. Барабан тихонько ворчит, юноша его успокаивает мягкими прикосновениями ладоней, но барабан не унимается. Барабанщик явно нервничает и верный барабан отзывается на эмоцию.
— Ну, где же она! — не выдержав, восклицает вдруг барабанщик. Барабан яростно взрыкивает.
— Да подожди ты минуточку! — кричат из фойе.
В коридоре грохот передвигаемой мебели. Мрачная лысая вкатывает в залу обитый вишнёвым шёлком гроб на рояльных колёсиках, поворачивает его стоймя возле стены. В гробу изящной бабочкой пришпилена белоснежная красавица на чёрной простыне. Белоснежные волосы запутаны в дреды, свисающие поверх белоснежного свадебного платья. На лице алым тюльпаном полыхает рот и вяло мерцают пунцовые щели глаз. Юноша порывисто хватает её безжизненные руки и начинает ругаться:
— Юлька, ты дура или как? Хватит уже дурью маяться, у меня гастроли через неделю, ты хочешь, чтобы я Алиду взял вместо тебя?
Юлька распахивает очи. Красные линзы отлично гармонируют с губами, но жить в пределах досягаемости такого взгляда я бы не захотела. Видимо, мне не хватает барабана. Я зыркаю в сторону дяди Васи, тот явно заинтересован.
* * *
В дверях появляется Урсула Борисовна. Она старательно отводит глаза в сторону и хрипловато бормочет:
— Я тут на диванчике прилягу немного. Что-то поспать захотелось. — Шлёпает к диванчику в углу и ложится спиной наружу.
За время своего отсутствия Урсула Борисовна успела обрить себе голову и нанести на затылок наколку в виде дракончика. Также она оставила где-то своё нарядное платьице от Виндзмур, обменяв его на стильный костюм цвета морской волны с искрой. Мужской костюм, судя по покрою.
Урсула, покряхтывая, поднимает руку и трогает свой воспалённый затылок. Дядя Вася завороженно следит за ней.
— Oncle Vassia! Я наблюдаю в вас живейший интерес к моей подруге! — он снова интересен мне. Наверное, мне интересны не столько сами люди, сколько их любопытство.
* * *
Барабанщик что-то нашёптывает девушке в гробу, красиво открывает и закрывает рот. Я перевожу взгляд на телевизор и тут узнаю его, мне хочется встать и включить звук, но я не решаюсь нарушить идиллию. Юноша гладит свою любимую и нежно касается губами её лица. Покойница поджимает губы и отворачивается.
Он хватает её за руку, та сопротивляется, показывая бурные признаки жизни и, помимо прочих признаков, внезапно обнаруживает утробный голос:
— Отстань, сволочь! Ты у меня уже всю кровь выпил! Я у тебя вечная вонючая подтанцовка!
— Ну, дам я тебе сольник! Будешь во втором “Божью коровку” петь.
— Одну только “Божью коровку”? — страшно визжит покойница.
— Юлька, ты допрыгаешься. Ты мне всю плешь проела. Если сейчас не вылезешь из своего гроба - уеду без тебя.
— Сил моих больше нет! — бушует Юлька.
— Конечно, сил не будет. Столько в гробу лежать - это никому для здоровья не полезно. Я вам как врач говорю. — Урсула Борисовна не выдержала шума, развернулась на своём диванчике и села, свесив ножки. — И вообще, что это за безобразие вы себе тут разводите! Это вам не дурдом какой-то. Тут приличное заведение.
Девушка в гробу внезапно стихает и направляет на Урсулу свои задумчивые фары. Её лицо дёргается. Кажется, она пытается удержаться от ухмылки.
— Я у него вечная подтанцовка, — сообщает она Урсуле. — Сил моих больше нет.
Oncle Vassia демонстрирует на лице работу ума и решается донести до барабанщика свои выводы:
— Понимаешь, чувак, она что-то съела и теперь в ней растёт личинка инопланетянина.
Молодой человек внимательно смотрит на него и задумчиво поворачивается к покойнице.
— Ой, ну какая личинка, я вас умоляю! — Урсула энергично машет ручкой на дядю Васю, словно пытаясь создать ветер, способный унести его в какие-нибудь дальние страны. Она хихикает: — Разве что, личинка барабанщика. Огурчиков солёненьких ей надо, а не сольник. Вечно эти барабанщики всё перепутают. Вам лишь бы побарабанить. А пожениться вы не хотите?
— Я раньше на Альфу Центавру улечу, — мрачно сообщает красноглазая Юлька.
Барабанщик свистит, издаёт фантасмагорическую барабанную дробь и хватает покойницу за руку.
Я хохочу в голос. Я уже не в силах сдерживаться.
— Идём отсюда. — Урсула Борисовна склоняется надо мной, вынуждая меня встать. Я сопротивляюсь, уворачиваюсь от её крепкой хватки и тычу пальцем в направлении гроба.
Там покойница отталкивает барабанщика, выскакивает из гроба и пинает барабан. И снова пинает. И снова.
Oncle Vassia достаёт что-то из своего кармана, вкладывает в руку барабанщика и крепко сжимает его ладонь в кулак. Барабанщик подносит кулак к своему носу, разжимает - на ладони сверкает колечко. Он снова хватает Юльку за руку, теперь уже пытаясь надеть на неё это колечко.
— Идём отсюда. — Урсула уже не улыбается, её глаза погрустнели.
Я снимаю с себя шёлковый цветастый шарф и она наматывает себе тюрбан из моего шарфа.
И мы уходим.
* * *
Девушка за стойкой смотрит, как я иду под ручку с маленьким джентельменом в пёстром тюрбане и костюме цвета морской волны, машет нам рукой и утыкается в невидимую из-за стойки книжку.
На улице сухо, солнечно и сентябристо. Нарядные дети идут из школы со своими ранцами и воздушными шарами. И какая-то девочка с глазами вечности протягивает Урсуле шарик в виде глобуса. Та машинально берётся за верёвочку и сама становится похожа на мальчишку-первоклассника. Мы идём дальше, оборачиваемся и видим, как девочка несётся вприпрыжку, нагоняя своих подружек.
* * *
Я поддразниваю Урсулу Борисовну:
— Но, между прочим, Oncle Vassia очень даже неплох.
— Жулик он, — Урсула Борисовна говорит неохотно, как будто расстроена тем, что дядя Вася жулик или обижена на него. — Жулик и вор. — Она не любит плохо говорить о людях. Вероятно, Oncle Vassia и вправду жулик и вор. — А пойдёмте в кафе? Что-то я ужасно есть хочу. Давайте, возьмём маленькие колбаски с помидорами и какое-нибудь розовое вино. Обязательно, чтоб розовое.
Мы сидим на террасе в кафе, разглядываем прохожих. Земной шарик, привязанный к ручке пластикового кресла, рвётся в небо. Урсула блаженствует над едой и я решаюсь спросить:
— А где же ваше шикарное платьице, Урсула Борисовна?
— В карты проиграла. И волосы проиграла и вообще вчистую продулась! В жизни всё надо попробовать. — Она снимает с головы шарф, хихикает и гладит свой затылок. — А вы что подумали?
Урсула отвязывает шарик и отпускает его на свободу. Она закидывает голову кверху, отражая глазами солнце и парящий в небе воздушный земной шар. Руки Урсулы Борисовны порхают вокруг головы, водружая шарф на место.
— Всю жизнь мечтала на воздушном шаре покататься, — сообщает она. — Давайте, покатаемся!
— В жизни надо всё попробовать, - соглашаюсь я.
Мы выходим к светофору. Урсула Борисовна закладывает в рот два пальца и резким свистом подзывает такси. Визжат тормоза, две машины останавливаются с нашей стороны дороги, ещё две - с противоположной. Щёлкают распахивающиеся дверцы. Урсула Борисовна проходит мимо них и резко сорвав с себя шарф, взмахивает им перед новым автомобилем - ярко-голубым, цвета морской волны. Зеленоватым? Не знаю. С этой женщиной ни в чём нельзя быть уверенным.