Очень скоро предприятие Барома покинули и другие люди. Он провел глобальную зачистку, оставив горстку лояльных спецов. Завербовал новую мощную команду, которая через круг держала не только Лицер и Високосник, но и несколько окрестных станиц. Они планировали расширение на восток, в соседнюю Антрацитовую плоскость, которую прозвали так за гигантские поля чернозема. Эти места были дальше всего от Центральной, агрегаторов и эпицентра давней катастрофы. Там люди по сей день кормились благодаря своей земле. И почти не имели представления о нейроигрушках.
Переносить бизнес туда было рискованно и нелогично. Но в Лицере стало появляться все больше правительственных компрессоров. Все чаще проводились проверки и облавы. Волна плановых вживлений скрепок уже прокатилась по западным рубежам. По расчетам Барома, Режим мог добраться в его города через круг – другой, и пора было готовить пути отступления.
Прошло шестнадцать месяцев. Он выкупил два цеха на самой окраине Циклотронной плоскости и запустил фабрику эксклюзивных нейродевайсов. К документам не смог бы прикопаться даже Верховный агрегатор, чем Баром очень гордился. Он решил, что до последнего будет поддерживать на плаву Клуб, даже если придется отстегивать компрессорам в три раза больше обычного. Бросить свое детище он не мог, особенно сейчас, когда вокруг него образовалась целая субкультура.
В этом была немалая заслуга Атви. Каждую неделю она собирала новые игрушки – браслеты со сменными фильтрами восприятия, слайды, что стилизовали визуальную реальность под работы дорежимных художников. Разработала серию девчачьих нейростимуляторов с очень тонкой психологической подстройкой под носителя. Баром поначалу посмеивался над этой коллекцией обручей, ведь девушки никогда не были целевым потребителем его продукции. Но, когда продажи подскочили в два раза, сразу посерьезнел.
Она приоделась, отрастила броню, в Клубе ее за глаза давно называли маленькой бончи. В личной же беседе эпитет «маленькая» позволял себе только Ильман, остальные за такую фамильярность могли и отхватить от ее телохранителя.
Атви выбрала себе в охранники немого Оса, который одним видом наводил страх на каждый разумный организм. Немым он не был, однако за всю жизнь произнес десятка три фраз. Зато отлично справлялся с «мясной» работой и не подвел Барома за пять кругов службы. Ос таскался за ней повсюду, держа на виду кобуру с бластоматом. Баром одобрил ее выбор еще и потому, что он не создавал почвы для двусмысленных ситуаций. На один чозер они с Осом не поместились бы, даже будь он вдвое меньше. Атви предпочитала рулить сама, а ее эскорт всегда ехал позади в кабремобиле.
***
– Что ты делаешь! Прекрати! Отпусти меня! – визжала Атви.
– Ноги развела, – хрипло велел ей Баром и намотал ее волосы на кулак.
– А-а-а! Оставь меня в покое, урод! – она ткнула ему локтем под дых и попыталась вырваться.
Это его только раззадорило. Он подмял ее под себя и зажал ей рот ладонью:
– Заткнись, а то хуже будет!
Через пару минут ее писк превратился в стоны.
Он вколачивался в нее, приговаривая:
– Думала, в сказку попала?! Живешь в моем доме, под моей защитой, так отрабатывай!
Наконец он откатился в сторону, тяжело дыша. Его взгляд гулял по разгрому, что они учинили. Она уютно свернулась у него на груди и восторженно прошептала:
– Еще!
Это была одна из ее любимых игр.
– Дай перевести дух, Апельсинка.
***
– Меня мало волнует, что какая-то малявка подумала обо мне при первой встрече, – закатил глаза Баром.
– Да ну? – ухмыльнулась Атви, – хорошо же, я унесу эту тайну по ту сторону сна.
Она вновь склонилась над стеклянным рабочим столом и продолжила копаться в микронастройках своего нового изобретения. Баром сопел в другом конце лаборатории, раскручивая на максимальный вольтаж новую партию шунтов для магазина.
Через час он подошел к Атви со спины и положил бородатый подбородок ей на плечо:
– Показывай, что там мастеришь, мелкая.
– Вот, цени и неистово хвали меня! – гордо заявила Атви.
В ладонь Барома лег серый нейрокулон. Сквозь прозрачную основу можно было разглядеть шестеренки и бегающие по микроплате огоньки.
– Я изобрела новый девайс. Смотри, надеваешь его на шею, чтобы шнур с датчиками прилегал. Включаешь …
– Давно пора. Я знал, что однажды мы забросим наши темные делишки и откроем ювелирную лавку. А лучше – начнем разводить кур! – отпустил саркастичный комментарий Баром.
– Причем тут куры? – воскликнула Атви. – И это не ювелирка. А очень мощная штука. За ней в твоем магазине очереди будут выстраиваться.
– Угу, конечно. Очереди к мусорке?
– Почему ты такой злой сегодня? – обиженно спросила она.
Баром снисходительно погладил ее по голове:
– Я всегда злой. Просто ты плохо меня знаешь.
Она засмеялась:
– Зато с хорошей стороны. Бросай прикидываться негодяем, я никому тебя не выдам.
– Разберусь, – недовольно пробурчал он. – И где ты спрятала панель управления?
– Вот здесь на переключателе выставляешь мощность, вот тут подкручиваешь фильтры восприятия.
– Дай-ка надену ... Че-то ты нахимичила! – заявил он, выкручивая шестеренки игрушки, – я ничего не чувствую.
– Зато я чувствую! Эй, не так сильно, помягче! – Атви продемонстрировала ему такой же кулон у себя на шее и легонько провела по нему пальцем. У Барома перед глазами поплыли круги, жар, окутав затылок, ласково придушил за горло, сердце заколотилось и сделало эйфорическое сальто.
– Когда решим разбежаться – просто поменяемся, – хитро улыбнулась она.
– «Когда»? – уточнил Баром.
– Я имела в виду «если»…
– Святые агрегаторы! А баночка для слез умиления к этому подарку прилагается? – поднял бровь Баром. Она молча крутанула переключатель на своем кулоне.
– Эй, полегче там, я пошутил! У меня сейчас сердце взорвется! Ладно, запрыгивай на спину.
– Куда едет этот поезд? – игриво спросила Атви, обхватывая его ногами и руками.
– В спальню, куда же еще. Расскажешь, что подумала обо мне при первой встрече… Только не гарантирую, что стану слушать.
***
Атви отдала рабочие эскизы парных кулонов на фабрику, и через месяц те лежали на прилавках магазина. Баром смеха ради предложил продавать их в слащаво-розовой упаковке. Продукт стал хитом сезона, прибыль била все рекорды. Вырученные деньги они вложили в двухэтажный домик в излучине реки Сельвы. Туда, в глубину Антрацитовой плоскости, они решили перебраться, когда Режим начнет закручивать гайки в Лицере.
Порой реальность казалась Атви контролируемым сновидением. Она гадала, проснулась ли тогда после операции или происходящее – лишь видения ее умирающего мозга.
Прошел еще круг, бизнес окреп, и эйфориатриум разросся в сеть из четырех торгово-развлекательных точек. Режим поощрял любое усыпление бдительности своих граждан и даже рекламировал заведения Барома по гипновизору. Проверки мощности нейроигрушек были куплены на несколько циклов вперед. Их с Атви не раз приглашали спонсировать государственные праздники и шоу.
Барома немного напрягало, что они превратились в публичную пару – это делало уязвимыми обоих. Впрочем, пока толкачеты текли рекой, эти мысли он успешно загонял обратно на задворки сознания. У них не было обыкновения делиться тревогами, но когда те все же озвучивались, то лопались, словно мыльные пузыри.
Сеть его связей неуклонно росла, он стал частым гостем в доме главы администрации плоскости. Этот Ольфи Нокот стал одним из немногих баромовых друзей со скрепкой. Если при его образе жизни можно было говорить о такой категории отношений, как дружба. Ольфи был типичным агрегатором, иррационально преданным Режиму. Между тем это не помешало ему вырезать контроллер своей молодой жене.
На праздник Нового круга высокопоставленная пара пригласила Барома и Атви поплавать на яхте по реке Марганцовке. В самое большое водохранилище в Лицере издавна сливали химические отходы, что придало водам фиолетовый оттенок и обусловило это название.
Атви совершенно не хотелось идти, но Баром дал понять, что этот вопрос не обсуждается:
– Это не развлечение, Апельсинка, это работа. Мы должны выглядеть лояльными Режиму. Особенно теперь, когда мы у всех на виду.
Атви не могла осмыслить, каким образом лояльность Режиму может сочетаться с удалением скрепок.
– Уж не думаешь ли ты, что все контроллеры одинаковые? – вопросительно уставился на нее Баром. Она копалась в гардеробе и размышляла, что надеть, дабы вписаться в теплую компанию агрегаторов и их жен.
– Своим шестеркам партийная верхушка выставляет на скрепках совсем иные настройки. Не то, что всякой черни, вроде нас! – просветил ее Баром. – Им контролеры помимо верности Режиму обеспечивают абсолютную память и массу других бонусов. К тому же, эти большие шишки в исключительных случаях могут добиться разрешения на удаление по рекомендации психиатра. Делают это дипломированные канцы. Стоит такое удовольствие космическое количество денег. Требуются подписи десятков людей в самых крутых инстанциях. А разрешить удаление могут только одному человеку на семью.
– Так вот зачем ты втираешься в доверие к этому гапу? Хочешь промутить для нас официальное разрешение задним числом? – осенила Атви догадка.
– Только ему не вякни «гап», – сказал Баром и поцеловал ее плечо. – Называй его «уважаемый глава администрации плоскости Нокот».
– А пятки мне ему не полизать? – скорчила рожицу Атви.
– Пятки, как и многое другое, этим управленцам лижут их жены. Думаешь, зачем еще они удаляют им скрепки...
– Подожди, а как ты объяснил этим людям наши с тобой шрамы от удаления? – спохватилась она.
Баром сделал огромные глаза и с наигранным изумлением прошептал:
– Какие шрамы? Где?! – он взял в руки ее голову и покрутил из стороны в сторону, – не вижу никаких шрамов! Может, здесь? – он задрал ее майку, – или здесь?!
– Ай, щекотно! – взвизгнула Атви. Он повалил ее на диван и продолжил свои комичные поиски во всех остальных местах. Когда они абсолютно мокрые отклеились друг от друга, он очень пристально на нее посмотрел и сказал:
– Нет у нас шрамов, запомни это. Нам никогда не ставили скрепок, поддерживай эту легенду. И подчеркивай тот факт, что ты с радостью пойдешь на вживление, лишь только до тебя дойдет очередь. Официальная зарплата у главы администрации достаточно скромная, сама понимаешь. Ольфи прекрасно знает правду, но закрывает на нее глаза – как свои, так и своих людей.
– Потому что он твой «друг», – кивнула Атви, – все ясно.
– Очень, очень дорогой друг, – подтвердил Баром.
***
Они едва успели запрыгнуть на борт до отплытия. Роскошную трехъярусную яхту украшали ковры, цветы и гирлянды с лампочками. Убранство было выполнено в цветах Режима – сером, синем и черном. Именитые гости были одеты в той же мрачноватой гамме. Оркестр скрипок и неялей играл джазовую вариацию на тему государственного гимна. Кут и Ос отправились на нижний этаж, где для сопровождающих выделили отдельный бар.
Мужчины закрылись в кают-компании, чтобы обсудить дела, а их жены в вечерних платьях дефилировали по главной палубе и вели светские беседы. Атви вцепилась в бокал, как в спасательный круг. Не прошло и часа, а ее уже мутило от волн и разговоров женщин, приближенных к администрации плоскости.
– Представляешь, Гамма, мой сын сделал мне фигурку Верховного агрегатора из соленого теста в качестве новокружного подарка!
– А мой потребовал патч на контроллер со сборником его речей, теперь цитирует мне шесть заветов через слово!
От участия в этой беседе Атви спас сам Верховный агрегатор. Он возник на гигантском белом полотне – это включили трансляцию его поздравительной речи. На палубе тут же столпились гости, все переговаривались полушепотом. Они подняли лица к экрану в трепете и ожидании как минимум священнодействия. Оркестр умолк, а из репродукторов заиграла главная тема вечера – гимн Режима.
– Граждане Дымского Краса! – прогремел десятикратно усиленный голос.
Люди воззрились на лицо единственного в государстве человека с двумя скрин-контроллерами. Их бирюзовые огоньки подсвечивали сахарно–белый капюшон по обе стороны от лица. Лоб и щеки главы государства покрывала сеть орнаментальных татуировок.
Он приложил два пальца к точке третьего глаза, возвел очи горе и очертил рукой полукруг в воздухе. Все присутствующие, как один, повторили этот жест. Атви поискала глазами в толпе Барома, но его нигде не было видно.
– Сегодня мы празднуем завершение старого и начало Нового круга. Мы благодарны всем, кто днем и ночью служит на благо нашей родины. Эти люди стоят на страже нашего благополучия и безопасности, охраняют наше здоровье и процветание. Благодаря их усердию, за последние четыре цикла мы обеспечили надежными скрин-контроллерами миллионы граждан, и это только начало.
Особо хочу поздравить служащих компрессорского и проверяющего комитетов, что успешно сражаются с актами самовольного удаления контроллеров. Борьба с подобным терроризмом останется основным направлением нашей работы в Новом кругу. Мы гарантируем: в течение следующих восьми циклов каждый гражданин Дымского Краса сможет с гордостью носить собственный контроллер реакций, покупок и когнитивных аномалий. Будущее нашей страны зависит от того, насколько мы чтим Режим и его законы. С Новым кругом, братья и сестры! Слава агрегаторам!
– Режиму слава! – прокатился по толпе гул.
Заиграла торжественная музыка, и народ принялся поднимать тосты за здравие партийного аппарата. Под шумок Атви выскользнула из толпы, чтобы освежить свой бокал. Рассудок отказывался мириться с происходящим на трезвую голову.
У входа в салон, где разливали напитки, она обратила внимание на большое фото-полотно на стене. Картинка напомнила ретро–коммуну. Педантично остриженная зеленая лужайка, цветущие пионы, голубое озерцо вдалеке. Подпись гласила: «Лето в Циклотронной плоскости». Ей показалось странным, что дата в углу указывала на круг, когда в стране уже правили агрегаторы.
– Чудесная фотография, не правда ли? – обратилась к ней женщина в синем платье с ослепительным декольте.
– Это, скорее, живопись. Ведь Циклотронная плоскость не выглядит так на самом деле, – откликнулась Атви.
– Откуда ты знаешь, что считать «самым делом»? Быть может, мы начинаем видеть мир таким, какой он есть, именно благодаря вживлению?
Атви невольно засмотрелась на ухоженную даму с высокой прической.
– А каким видите мир вы? – спросила она.
– Мрачным и омерзительным, – улыбнулась та и сделала солидный глоток крепленой граппы. – Ведь муж удалил мой контроллер.
– Я, к сожалению, тоже. Но, надеюсь, это скоро изменится, – Атви добавила своей реплике почтительного предвкушения. – А кто ваш муж?
– Глава администрации плоскости. Кстати, я – Юмма.
– Атви.
– Ты пришла с тем игрушечным дельцом, вы женаты?
– Не сказала бы.
– Вот и я бы не сказала, что замужем… – вздохнула Юмма, покачивая пустым бокалом, – пойдем в бар и повторим?
Они пошли и повторили. После официальной части праздник разошелся. Гости курсировали меж фуршетных столов, в лаунж-зонах играли в брицц и покер. Освещение приглушили, и сходка агрегаторов стала напоминать обычную вечеринку.
Полночи Юмма навязчиво восхищалась государственной идеологией. Особенно ей было важно то, что скрепки подавляют инстинкты людей «безудержно размножаться». В стране с бесплодными землями контроль над рождаемостью – единственно верный путь, вещала она Атви. Каждый новый человек – лишний рот, который нечем кормить. О том, что превратило зеленые поля почти всего Краса, за исключением Антрацитовой, в токсичную пустошь, Юмма предпочла не упоминать.
Будто бы увлекшись выпивкой, она заявила:
– Наши мужья вырезают нам контроллеры, чтобы мы удовлетворяли их четко дозированные вспышки страсти раз в полкруга. Любовников мы себе не можем позволить по статусу. Из простых радостей нам остается только алкоголь да нейростимуляторы.
Атви слегка удивилась такой откровенности:
– Ну а в чем проблема завести кого-то на стороне?
Юмма причмокнула алыми губами вокруг коктейльной трубочки:
– Подумай сама, кто захочет попасть в Оранжерею за пару случек? Свободные люди не связываются с женами агрегаторов, себе дороже. О, вот и мой благоверный, кстати! Беседует с твоим.
Баром и Ольфи Нокот стояли у кормы, дымя сигарами. Они увлеченно общались, посмеивались и похлопывали друг друга по спинам, точно старые товарищи. Рост главы администрации не вязался с его статусом – он едва доставал своему собеседнику до плеча. Баром заметил Атви и подмигнул ей.
– Я тебе даже немного завидую! – шепнула Юмма. – Твой так на тебя смотрит… Сразу видно, у него не скрепка стоит, а кое-что другое!
Атви была уверена, что разучилась краснеть.
«Шикарная провокация, – подумала она. – Но, факт, на чемпионате по таким взглядам ему бы выдали гребаную медаль»
***
– Посмотри – что за идиллия! – почти искренне умилился Ольфи. – Похоже, наши девочки наслаждаются обществом друг друга, несмотря на разницу в возрасте. И как тебе удалось заграбастать себе столь юный цветочек?
– Полагаю, цель этой коммуникации вовсе не наслаждение, Ольфи, – ответил Баром, – а проверка лояльности.
– Как же ты нетактичен! – воскликнул глава администрации. – Рубишь с плеча.
– Что до твоего вопроса,– невозмутимо продолжил Баром, – отвечу: я знаю, чего хочу и соизмеряю свои силы с намерениями. Думаю, как раз это вкупе с тем, что я умею рубить с плеча, и заставило тебя обратиться именно ко мне.
Ольфи вглядывался в горизонт, где лунце повисло, касаясь розовой кромки водохранилища.
– Почему ты не занялся политикой, Баром? Тебя никогда не прельщала власть? Только откровенно.
– Прельщала. Но я решил, что разумнее будет внять гласу рассудка, чем томному влечению.
– Это рассудок подсказал тебе наплевать на генетику? – поинтересовался Ольфи.
Баром нахмурился и отвернулся к воде:
– Я мог бы догадаться. Прежде чем начать работать с человеком, ты всегда копаешься в его биографии?
– Ты не понял. Ты не будешь работать со мной. А будешь работать на меня. А то, что твои родители стояли у истоков агрегаторского движения, для меня забавный факт, не более. Расскажу друзьям за партией в картишки, – самодовольно изрек мужчина и отщелкнул окурок сигары за борт яхты.
Судно плыло вниз по реке, оставляя за собой шлейф из грязной пены.
– А то, каким способом ты планируешь занять место главы проверяющего комитета, ты тоже расскажешь друзьям за игрой в карты?
– Осторожнее, Баром. Твое стремление к респектабельности не делает тебя неуязвимым.
– Знаю. Именно поэтому мне нужны гарантии, Ольфи.
– Я в курсе, с чего ты начинал, дружище. Поэтому уверен, что ты справишься. Я устрою вашу встречу в неформальной обстановке. А когда все будет кончено, мои люди тебя прикроют.
– Так почему ты не прикажешь сделать это кому–то из своих людей? За что мне оказана такая честь? – задал вопрос Баром, уже предвидя ответ.
– Это не честь, скорее наоборот. Когда ты избавишь господина проверяющего от необходимости выполнять свою работу, а меня – от его присутствия в комитете, я в качестве бонуса получу мощный рычаг воздействия на тебя.
– А я – два полностью белых разрешения на операции. Подписанные Верховным агрегатором и датированные позапрошлым кругом. С занесением во все базы данных.
Нокот хлопнул собеседника по спине:
– Как мы и договаривались!
– С тобой приятно иметь дело.
– Наш клиент – человек занятой, так что аудиенции я добьюсь в течение месяца. Дам тебе четкие инструкции о том, что делать и что говорить.
– Так ли важно, о чем мы будем говорить, если моя цель – заставить его умолкнуть навсегда? – заметил Баром.
– Да ты философ, – хмыкнул Ольфи Нокот. – Из соображений безопасности, о месте встречи я сообщу за несколько часов. Будь круглосуточно на связи и во всеоружии.
***
Яхта пристала к берегу только под утро, Баром и Атви сошли на землю, измученные необходимостью поддерживать прорежимные маски. По дороге домой она была подозрительно молчалива и печальна, и его раздражала эта показная грусть. Они ехали на заднем сидении кабремобиля, порядком набравшись граппы. Кут уже подруливал к пустырю, который они еще в прошлом кругу обнесли высоченным забором с воротами.
– Может, к черту эти разрешения? – наконец выразила она свое беспокойство. – Этот глава плоскости будет эксплуатировать тебя по полной за пару документов. А вдруг он заставит тебя сделать что-нибудь ужасное?
«М-да, интуиция у девчонки работает…» – мысленно отдал ей должное Баром.
– Был один такой, пытался меня эксплуатировать. Закопал его у Синильной топи, – проворчал он.
– Я знаю, что ты можешь. Но мне все равно страшно, – поежилась Атви.
– Это чудо, что ты до сих пор не попала под прицел проверяющего комитета, – вздохнул он и приобнял ее. – Я окажу Ольфи небольшую услугу, зато потом мы оба будем чисты перед Режимом на веки вечные. Свобода, Апельсинка моя.
Она молчала.
– Тоскливая была вечеринка, эти агрегаторы совсем не умеют организовывать мероприятия, – задумчиво протянул он. – А знаешь, что будет десятого септабря?
– Ты в курсе про мой день воплощения?! – поразилась Атви, – хотя, что я удивляюсь, ты же копался в моих документах…
– Знать не знаю, о чем ты, – ухмыльнулся он. – В этот день будет юбилей – десять кругов с открытия моего первого Клуба. И мы устроим такой сейшн, что эту дату впишут в анналы истории. В скрижалях высекут! Качнем город так, что мало не покажется!
Она, сомневаясь, покачала головой:
– Стоит ли так светиться?
– Сделаем патриотичные декорации, пригласим двух – трех придурков из администрации, идеальное алиби!
– Не могу представить, чтобы ты занимался всей этой праздничной чепухой, – улыбнулась она.
– Разве я сказал, что буду? Запрягу под это дело команду умельцев из Високосника, выделю фонд... А проект станешь курировать ты, – заявил Баром.
Ее глаза загорелись:
– Покажем агрегаторам, как надо веселиться!
***
Следующие три недели промелькнули в суете приготовлений. Подручные Барома расчистили необъятную крышу главного Клуба, установили на ней пять сферических шатров. Каждый оснастили алкогольной станцией и стилизовали под одну из плоскостей Дымского Краса.
В синем тенте поставили генератор пены и мыльных пузырей. Атви решила, это будет забавной метафорой снега в Февральских станцах. В розовую сферу определили фонтан с малиновой граппой, напоминающий главную реку Циклотронной. Серый шатер с массивной надувной куклой Верховного агрегатора у входа символизировал Центральную плоскость. Зеленый – с настоящим травяным ковром и бочками стаута – Антрацитовую. За огромным куском дерна людям Барома пришлось смотаться к самой границе ареала катастрофы. Старостопольской плоскости посвятили алый ретро–шатер: внутри устроили барахолку дорежимных редкостей и установили граммофон.
Атви предложила обтянуть часть крыши гигантским батутом. Один из приглашенных организаторов скептически уточнил:
– Чтобы гости могли сигануть вниз, если мероприятие покажется им слишком скучным?
Вошедшая в роль куратора, она заявила:
– Уго, в остроумии будешь упражняться дома, в Високоснике. А здесь – делать то, за что тебе платят.
Баром покатывался со смеху, наблюдая за тем, как малявка строит его людей. Он утвердил ее безумную идею и велел обнести батутную часть крыши трехметровой стеной из бронированного стекла. Так у Клуба появился новый этаж.
Фонд праздника раздувался день ото дня. Они планировали собрать не менее трехсот человек и обеспечить каждого бесплатными нейроигрушками, раскрученными на максимальный вольтаж.
– Все это несколько приземленно, – выдала однажды вечером Атви,– хочется воспарить над шаблонами…
Тогда они раздобыли огромный воздушный шар и пришвартовали его к крыше стальными тросами. В корзину посадили музыкантов-электронщиков с аппаратурой и назвали это композицию Воздушной сценой. Ребята сыграли несколько пробных сетов, чтобы проверить акустику. И заявили, что басы будут качать на другом конце Краса.
За сутки до старта приехали грузовики с продуктами и напитками для коктейлей. Два десятка поваров оккупировали кухню, кромсая бесчисленные закуски.
В назначенный день толпа у Клуба собралась еще до темноты. Вход был свободным, но громилы на входе тщательно фильтровали контингент.
Девушки в гиперэротичных костюмах компрессоров фланировали по крыше с подносами нейроигрушек.
– Уважаемые, своей трезвостью вы нарушаете высокое постановление Верхнего круга агрегаторов! Извольте выбрать себе девайс и отправиться в космос, – обрабатывали они гостей.
Сценарии освещения меняли один за другим, а когда опустились сумерки, включили лазерное шоу.
Поначалу гости чинно прохаживались мимо столов с деликатесами и лениво попивали напитки. Но через пару часов поймали общую волну вседозволенности и вошли во вкус. Грапповый фонтан опустел уже к полуночи. Крышу захлестнула коллективная эйфория. Солидные господа поскидывали пиджаки и, разгоряченные стимуляторами, прыгали на гигантском батуте. Со всех сторон пульсировала музыка, валил цветной дым, и плыли радужные пузыри.
Когда стемнело, на танцпол хлынула пена из синего шатра, в центр действа выкатили четырехэтажный торт, на который набросились и стали есть руками. Девушки, изображающие компрессоров, начали показывать огненное шоу.
Баром заметил несколько знакомых лиц из администрации. Парни отплясывали так, словно по гипновизору передали, что завтра конец света.
Он лежал на батуте абсолютно трезвый посреди этой вакханалии и смотрел вверх. Его покачивало словно на волнах от прыгающих вдали. Мысли крутились вокруг Нокота и его задания, открытия новой точки и переговоров с поставщиками.
Атви, задыхаясь от восторга, упала рядом.
– Я словно в шестой плоскости, – проговорила она, когда отдышалась, – сейчас все настолько правильно, что лучше и быть не может.
– Всегда придавал этому выражению иной смысл, – ответил Баром.
– И какой?
– Лимб, – отстраненно произнес он. – Место, где мы очнемся по завершении текущей сессии.
Атви подобралась поближе:
– Это разве не одно и то же?
– Нет. Шестая плоскость – это конвейер раздачи судеб. Вне оценочных категорий – там не хорошо и не плохо, скорее – никак. Когда мы отыграем свое на этой площадке, за этих персонажей, то окажемся там. Выберем себе новые инкарнации и нырнем в новый трип.
– Значит, настоящая я постоянно находится в этой шестой плоскости и сейчас будто играет в видеоигру от моего лица?
– Может быть, – он рассеянно погладил ее по бедру, – а сверхинтеллект, что качает энергию из миллиардов подобных видеоигр, засел с джойстиком на более высоком уровне – в седьмой плоскости.
– И все это происходит на экране еще более совершенного ультра-мега-интеллекта? – подхватила Атви, – и так – неосмыслимое множество раз.
– Да, эта схема встраивается в бесконечный фрактал…
Они помолчали.
– Как думаешь, – спросила она, глядя в небо, – звезды – это иллюзия, встроенная в программу скрепки? Или они существуют, просто их не видно за смогом?
Вместо ответа он достал агатон и сделал звонок. По окрестностям прокатился грохот, черный горизонт расцветили десятки разноцветных всплесков – это запустили фейерверк. Народ издал массовый стон восхищения. Музыка разгоняла празднество со скоростью центрифуги.
– Сама решай, – сказал он и прикурил сигарету, – верить в очевидное или делать зримым то, что хочешь.
Атви вскочила на пружинистой поверхности и запрыгала в сторону многорукой толпы на танцполе, весело крича:
– У тебя температура! Я сбегаю за таблеткой от пафоса!
Баром улегся поудобнее, размышляя о том, что пора отучать малявку плагиатить его фразы.
***
Левая кисть у Атви онемела: за последние три часа она подписала тонну свертков с авторскими нейроигрушками. С самого утра она крутилась за двоих на открытии нового эйфориатриума. Баром в последний момент заявил, что у него образовалось дело государственной важности, и ей придется вывозить все в одиночку.
Конечно, ей помогали ее девочки, да и немой Ос очень сноровисто разогнал компанию неадекватных подростков. Те начали тестировать свои шунты прямо над прилавком. Но уже к середине дня ее лимит социальных взаимодействий был превышен – ей хотелось только одного – скорее попасть домой и залезть в гнездо из одеял.
– Бончи, там, на улице вас требует какая-то женщина, – доложила помощница.
– Скажи ей, что с автографами на сегодня мы закончили.
– Она говорит, ей нужен не автограф. Она пришла по поводу операций.
Живот Атви свело так, будто ей в бок воткнули вертел. Она придала лицу спокойное выражение, встала из-за стола и распорядилась:
– Подмени меня тут, Шасми, наверное, это по вопросу валютных операций в основном Клубе.
Ос тяжелой поступью двинулся за ней на улицу.
У входа в магазин стояла женщина с телом подростка и кислотно-розовым каре. Один за другим она прижигала бычком воздушные шары, на которых настояли оформители. Подойдя ближе, Атви заметила, что лицо ее было сильно заревано, под глазами багровели синяки.
– Вот ты какая, подруженька, – сиплым голосом протянула женщина и раскинула руки для объятий, – а у Барома нефиговый вкус!
– Мы точно знакомы? – отшатнулась Атви, – отойдите немедленно от декораций.
– Знакомы наполовину, я вот тебя знаю, а ты меня – нет!
– Тогда останемся на вы, обозначила рамки Атви, – цель визита?
– Ой, какие мы грозные! – истерично засмеялась розоволосая, – а зря, ведь я сейчас твой самый лучший друг, дорогуша.
– Ос, проводи даму, – обратилась Атви к охраннику. Тот шагнул вперед, но тут незнакомка затараторила:
– Я тебе жизнь спасаю, идиотина ты лябская! Твоего Барома сейчас вяжут агрегаторы! Я написала донос, что он вырезал людям скрепки! И тебе в том числе!
Атви подняла руку, чтобы остановить Оса.
– Это абсурд. Ничем подобным он не занимается.
– Ой, правда? А это что? – женщина подняла волосы и продемонстрировала Атви точно такой же шрам за ухом, как у нее самой.
– Тебе жить надоело? Зачем ты мне это рассказываешь?
– Считай, что из женской солидарности! Более мерзкого ублюдка свет не видывал. А жить мне теперь незачем, нет у меня теперь сыночка! И виноват в этом он! – зарыдала розоволосая,– он грозился убить его и уби-и-ил!
– Мне жаль твоего сына, но я уверена, Баром не имеет к этому никакого...
– Себя пожалей, тварь! – завизжала женщина, и Ос встал между ней и Атви.
– Беги, пока и тебя вместе с ним не загребли на поджарку мозгов! – надрывалась она, отступая вниз по улице. – Давай, беги! Счастья, тебе, сволочь! Удачи в личной жизни!
– Ос, кто эта женщина? – спросила Атви, трясущимися руками доставая агатон.
Ос молчал.
– Кто эта женщина, говори, лябь тебя забери! У охранника на лбу выступил пот. Глаза налились кровью.
– Вишенка, – пробасил он.
– Вишенка, значит. Хорошо. – Атви собралась. – Иди внутрь. Пусть все остаются на местах и ждут указаний.
Ос грузно протопал обратно в магазин. Когда Дверь захлопнулась, Атви уже трижды набрала Барома. Номер был недоступен. Она запрыгнула на чозер и помчалась в сторону пустыря.
«Пожалуйста, будь дома, пожалуйста, будь дома» – молилась она.
Охрана распахнула перед ней ворота. Атви заметила, как парни упаковывают оборудование в коробки. Из пристройки вразвалочку вышел Кут:
– Час назад сюда приезжали правительственные компрессоры. Мы не пустили их. И они сказали, что очень скоро вернутся с ордером на арест от Верхнего Круга.
– Кут, задержите их! Мы должны успеть исчезнуть!
– Прости, девочка, мы больше на вас не работаем. Рано мне пока отправляться в теплицу.
Атви резко затормозила у элеватора и чуть не вылетела вперед через руль. Приложила ладонь к сканеру на входе и вбежала в холл.
Баром сидел за столом и собирал пушку.
– Ты же должна быть в магазине! – грозно уставился он на нее.
– Бластомат собираешь? Отлично, нам он пригодится! – Атви выдернула из-под дивана рюкзак и стала пихать в него вещи без разбора, – мы уезжаем!
– С каких это пор ты здесь командуешь? – невозмутимо поинтересовался Баром.
– С тех самых, когда ко мне явилась так называемая Вишенка и сообщила, что накатала на нас донос!
Самообладание он потерял лишь на секунду.
– Так, спокойно. Кут и ребята нас прикроют. А я звоню Ольфи, он все уладит. За пару часов я смогу подтянуть людей…
У Авти самоконтроль был развит куда меньше, ее колотил испуг:
– Кут и ребята продались! Они уходят! Компрессоры уже едут сюда с ордером!
– Валим, – лаконично сообщил Баром, спрятал пушку за пояс и скомандовал:
– Код сто семнадцать!
Панель гипновизора отъехала от стены, за ней показался сейф. Набрав ключ безопасности, он вытащил из недр хранилища две туго набитые сумки и бросил одну Атви:
– Заводи чозер и гони вслед за мной. Поедем порознь, так хоть у одного из нас будет шанс уйти, если нас накроют.
***
Они ехали без отдыха всю ночь, сделав лишь пару минутных остановок на глухих заправках. К рассвету на горизонте показались яркие всполохи, словно кто-то вспорол синее небесное брюхо и выпустил наружу рыжую мякоть.
Деревянные мостовые Лицера остались далеко позади, вокруг бугрились холмы, а уши закладывало от перепадов высот. Воздух становился все свежее, тут и там стали появляться растения. Несколько раз их окатывало ливнем, а когда лунце взошло в зенит, стало парить, и повисла давящая жара.
Под монотонный стрекот насекомых Баром почти отключился на скорости сто двадцать и чуть не проехал поворот в долину. Он очнулся и замигал аварийками, подавая Атви сигнал. Они затормозили у спуска.
На обочине ржавел знак с перечеркнутой надписью «Циклотронная плоскость». Внизу пестрел утопический деревенский пейзаж, и виднелись домики с голубой черепицей. Они слезли с чозеров и без сил упали на траву.
– Здесь я до поры залягу на дно, – задумчиво изрек Баром, жуя соломинку. – Подниму старые знакомства… Ты – поезжай на восток, в Антрацитовую. Пересеки границу…
– Я без тебя никуда не поеду, – оборвала его Атви.
– Глупая, такого шанса может больше не быть. У тебя в сумке почти два ляма, начнешь все заново. Купишь себе квартирку в Синоптиках. Только не вздумай ехать в наш дом на Сельве, сейчас это небезопасно. Я найду тебя, когда все уляжется.
– Я остаюсь с тобой.
– Апельсинка…
– Не смей меня так больше называть! – закричала Атви. – Тебе это не впервой, да? Устроил себе фруктово-ягодный конвейер? Кромсаешь девицам головы скальпелем, навешиваешь прозвища, а потом отправляешь на четыре стороны?!
– А ты думала, что одна на свете такая распрекрасная?! Что я столько кругов тебя одну ждал?! – заорал он и в ту же секунду понял, что это был перебор.
Атви вскочила с примятой травы:
– Знаешь, ты прав. Я поеду. Уверена, даже в этой деревне найдется масса девиц, что будут с удовольствием откликаться на Клубничку или как там ее…
– Стой, – велел ей Баром, – остановись.
– Я больше не слушаю твоих приказов!
– Нет, ты будешь слушать! – он подбежал к ней и тряхнул за плечи так, что она прикусила язык. – Да, я делал ей операцию. Да, у нас были… кое-какие терки. Это было давно. И с тобой все абсолютно по-другому.
– Что значит «по-другому»? – застонала Атви. – Ты даже сказать не можешь!
– И не скажу, агрегатор тебя забери! Потому что все, кому я это говорил, мертвы! Не хочу, чтобы ты последовала их примеру!
Она закрыла лицо руками:
– Значит, ей ты… не говорил?
– Тебя сейчас именно это больше всего заботит?! – изумился Баром.
Атви прислонилась к столбу с дорожным знаком и осела на землю.
Он опустился рядом:
– Ну, иди ко мне...
Она забралась к нему на руки. Покрытые пылью они сидели на обочине и дышали непривычно чистым ветром.
– Ты ведь непричастен к тому, что случилось с сыном... Той женщины? – спросила она.
– Понятия не имею, что стряслось с ее пацаном, – процедил Баром. – Я снял с них слежку больше круга назад.
Атви поднялась и закинула сумку на плечо:
– Ты знал, что я не побегу, можешь не отрицать. Давай, рассказывай, каким был твой настоящий план.
***
Над крыльцом запущенного постоялого двора была прибита табличка «Гостиница». Определение это не подходило даже с натяжкой. Им выделили комнату с заколоченным окном и раковиной в углу. Кран непрерывно капал, сквозь щели в полу мог пролезть таракан размером с мышь.
– Есть некоторый кич в том, чтобы спать на сумке денег в такой дыре, – выразил кто-то из них общую мысль. Но средства решили приберечь, чтобы не вызывать подозрений. К тому же, в этой деревне максимум, что они могли себе позволить – купить трактор. Было решено единогласно, что текущих проблем это не решит.
Атви прикорнула на лежанке и очень быстро отключилась, вцепившись в руку Барома. Когда она засопела, он с трудом разжал ее пальцы, отошел к окну и набрал номер.
С улицы доносился визг и смех играющей малышни. Сквозь просветы между досками виднелся до кощунства жизнерадостный лужок. Неподалеку под лучами полуденного лунца паслись горбатые коровы. В раннем детстве, еще до природного коллапса, Баром видел коров, но те выглядели совершенно иначе.
– Ты наконец соизволил выйти на связь? – прозвучало вместо приветствия.
– Я выключил агатон, когда получил твои инструкции, – мрачно ответил Баром. – Как мы и условились. Потом возник форс-мажор.
– Так ты это называешь? – ледяным тоном осведомился Ольфи. – Ты кинул меня, дружок. Не явился на встречу. Выставил меня идиотом перед уважаемыми людьми. Другого шанса убрать нашего клиента уже не будет.
– У меня проблемы, Ольфи...
– И очень большие проблемы, смею заметить! – перебил Барома собеседник. – Тебя и твою девку сейчас разыскивает целый полк компрессоров из Центральной плоскости, они перевернули весь город. Как ты такое допустил?
– Я в курсе. И все улажу. Но мне потребуется твоя помощь.
– Теперь ты имеешь наглость просить о помощи? Даже требовать? – поразился глава администрации, – воистину, ты не видишь берегов…
– Говорю тебе, я улажу эту ситуацию. И компенсирую твои неудобства.
Шумный вздох Ольфи затрещал помехами в трубке.
– Если информация о твоих делах уже попала наверх, деньги не помогут.
– Ты можешь надавить на нужных людей. Поверь, тебе это окупится сторицей, – Баром закурил и снова выглянул в просвет между досками. Одна из уродливых коров–мутантов подошла совсем близко и флегматично чавкала, глядя на него.
– Я, подумаю, что можно сделать, – отрывисто произнес Нокот, – мы эвакуируем вас за пределы Краса, если мой план сработает. Ты оставил кого-то за старшего на своих объектах?
– У моих людей есть инструкции на случай моего исчезновения.
– Пришли мне свои координаты и жди, – услышал Баром, прежде чем связь оборвалась.
Он сел на пол там, где стоял. Взглянул на Атви.
«Надо было все-таки ее спровадить, – возникла у него болезненная мысль, – слаб я стал и сентиментален до одури. Позорище».
Баром отвернулся – на секунду ему показалось, что он мог бы придушить ее во сне. Нажал кнопку «Отправить» над сообщением с их геолокацией. Привалился к стене. Скоро его накрыла тревожная дрема.
В этом мороке над ним довлел стыд за потерянный контроль. Он ненавидел Вишенку, за то, что та оказалась злопамятной тварью, и ее сына, которому вздумалось сдохнуть именно сейчас. Предателя-Кута и его бойцов, которых надо будет покарать, когда все утихнет. Ненавидел Атви за то, что она намертво засела у него в голове и себя, за то, что позволил этому случиться.
«Если бы не эта сладострастная ересь, я бы предвидел подобные события. И был бы готов…»
Все это время в районе затылка зрело мерзкое предчувствие. Оно пухло, раздувалось и росло, как гигантский гнойник, пока не лопнуло, забрызгав кровью комнату с щелями в полу. Барома передернуло, он очнулся, треснулся виском об подоконник. Подскочил.
– Подъем, быстро, мы уходим! Резче, встала, побежала! – затряс он Атви.
Та бессмысленно захлопала глазами, вспоминая, где находится. У нее хватило ума не задавать вопросов. Они подхватили сумки и выбежали на улицу. Снаружи почти стемнело. Баром понял, что их вырубило часов на шесть.
Он вдруг осознал, что на улице стоит неестественная тишь. Деревня словно вымерла. Ни прохожих, ни голосов, ни даже зуда насекомых.
Издалека приближался рокот ветроплана. Через минуту аппарат показался над ветвями деревьев и начал снижение.
Атви попыталась перекричать шум ветра и стрекот лопастей:
– Это те, от кого мы бежим? Или те, кто прилетел вывезти нас отсюда?
– Если бы я знал.
Эти слова резанули ей по сердцу, с затылка набежала горячая волна паники.
Бегство не имело смысла: ветроплан приземлился, подняв вихрь мусора и песка. Из него выпрыгнули шестеро вооруженных компрессоров.
– Руки за голову! Лечь на землю! – заорал один из них.
Баром и Атви не шелохнулись.
– Парни, я работаю на главу администрации Циклотронной плоскости, – спокойно произнес он, – позвоните начальству.
– На землю, живо!– повторил компрессор. – Мы действуем по его приказу!
***
Атви очнулась на полу тесной коробки метр на метр. Судя по звукам, сделана она была из металла. Под потолком сиял зеленовато-белесый светодиод. Высоты едва хватало, чтобы подпрыгнуть. Ни решеток, ни окон здесь не было. Зато в верхнем углу висел глазок камеры, а в нижнем – стояло ржавое ведерко. Дверной панелью могла быть любая из стен – они казались абсолютно одинаковыми.
Последнее, что она помнила – на запястьях клацают наручники, их с Баромом заталкивают в ветроплан с мешками на головах, а затем ей в шею входит игла.
Ситуация не раз виделась ей в кошмарных снах, и от этого казалась нереалистичной. Транквилизатор до сих пор действовал, притупляя осмысление происходящего. Она обняла колени и села. Обнаружила, что все еще одета в платье и жилетку режимных цветов, в которых отправилась на открытие нового магазина.
«Спокойно, – сказала она себе, – Баром нас вытащит. Он что–нибудь придумает. Всегда придумывал».
Чтобы успокоиться и представлять, сколько прошло времени, она принялась считать. Сбилась на пяти тысячах, коротко всплакнула сухими глазами и начала с нуля. На этот раз ее хватило до семи тысяч. Желудок сводило от голодной боли. Спустя часы или века раздался электронный писк, и одна из стен приподнялась над полом. Снаружи было темно. Чьи-то руки втолкнули в коробку поднос с двумя плошками. В одной оказалась вода, а в другой – порция коричневого биокорма. Того самого, которым она питалась всю жизнь в Старостопольской, и который всегда принимала за нечто иное.
«Интересно, подумала она – будь у меня скрепка, чем бы мне виделся этот обед? Жареным сонгом? Лимонным пирогом?»
После еды ее осенило – кулон! Нужно послать Барому импульс! Рука дернулась к шее, но не нащупала привычной игрушки. Она судорожно стала обшаривать карманы, уже понимая, что ничего не найдет. Его забрали, как и все остальное. Лишь тогда ее припечатала многотонная тяжесть изоляции и безысходности, и она заревела.
Шли часы, и ничего не происходило. Она гадала, когда за ней придут, будут ли допрашивать. Сочиняла версии и репетировала ответы. Со временем вычислила, что корм приносят каждые восемь часов. На третий раз попыталась заговорить с руками, мелькнувшими в прорези:
–Эй, а что насчет ведра?
Ответа не последовало.
Через шесть порций биокорма она пододвинула емкость к двери, страдая от вони. Ее забрали и вернули пустой еще через восемь часов. Чтобы не сойти с ума, она пыталась медитировать, бегать на месте, пересказывать себе в подробностях сюжеты когда-то прочитанных книг. Изобретала оправдания отсутствию скрепки и шраму за ухом. Но большую часть времени – думала о Бароме.
Свет в коробке горел постоянно, и иногда она не могла понять, бодрствует или спит с открытыми глазами. Вскоре она потеряла счет времени. Впала в анабиоз, который прерывался приемами корма. В один из дней произошло сразу два события – она очнулась с кровью на платье, провела подсчеты и поняла, что сидит в этой конуре уже три недели. Подол пришлось порвать на лоскуты. А затем дверная панель неожиданно отъехала в сторону. В проеме показалась высокая фигура.
– Встать лицом к стене, – прозвучал приказ.
Атви повиновалась. Плечи ее больно вывихнули, чтобы застегнуть наручники. На голову снова натянули мешок. Затем ей на плечо легла тяжелая рука и ее куда-то повели.
Она насчитала двести шагов и семь ступеней. Затем ее усадили на холодное стальное сидение со спинкой, закрепили запястья на подлокотниках и сдернули черную ткань. Это была безликая комната с креслом, напоминающим электрический стул. Напротив от пола до потолка темнело стекло. За ним виднелись четыре смутные тени.
– Атавия Холо, – прозвучал низкий голос из невидимого динамика, – вы задержаны центральным комитетом по борьбе с удалением скрин-контроллеров реакций, покупок и когнитивных аномалий. Знаете ли вы, почему здесь находитесь?
– С кем я говорю? – подала голос Атви, – пожалуйста, представьтесь.
– Вопросы здесь задаем мы. Знаете ли вы, почему здесь находитесь?
– Нет.
– Вы были задержаны по подозрению в самовольном извлечении скрин-контроллера. После врачебного осмотра было обнаружено, что вы удалили его внешнюю панель, основное тело аппарата установлено в соответствии с образцом. Однако его настройки были изменены без обращения в государственный сервисный центр, что также преследуется в соответствии кодексом Режима.
Атви молчала. Она знала, что на нее смотрят сквозь стекло и силилась придать лицу ту нечитаемость, которой научилась у Барома.
– Кто производил настройку вашего скрин-контроллера? – последовал вопрос.
– Одна женщина, – произнесла Атви, – я не знаю ее имени.
– У нас имеются данные, что манипуляции с вашим контролером производил гражданин Баром Ярмс. Можете ли вы подтвердить или опровергнуть этот факт?
– Опровергаю.
– Знаете ли вы, что он также задержан по подозрению в незаконной хирургической деятельности?
– Это мне неизвестно.
– В каких отношениях вы находитесь с упомянутым гражданином?
– Он мой работодатель.
– Ввиду дачи ложных показаний инициируем запуск фазы два, – услышала она.
Динамик смолк. Атви отстегнули от кресла и снова поместили в металлическую будку. Через какое–то время свет в ней померк. На одной из стен возник белый экран. Глазок под потолком, что она принимала за камеру, был проектором.
***
«Крайняя необходимость» – прочел Баром заглавие очередного раздела кодекса Режима. На желтой выцветшей страничке брошюры теснились машинописные буквы:
«Нарушение кодекса Режима не является преступлением в случае необходимости устранения опасности, угрожающей гражданину, если указанная опасность не могла быть устранена иными средствами».
«Это можно обыграть, – размышлял он. – Да, я сделал ей операцию, но только чтобы ликвидировать опасность летального исхода вследствие врачебной ошибки и установки двух контроллеров… Но тогда они спросят, уважаемый, а почему же вы не обратились в государственный сервисный центр? Нет, не вариант…»
Третью неделю он обретался в месте, которое прозвал пансионатом. В его аскетичной резиденции был стул, рукомойник, деревянная койка и дырка в полу. Иллюминатор с решеткой выходил на невзрачный двор-колодец. У стены стоял шкаф с множеством дверок и ящиков. В его пыльных недрах он и нашел брошюру с кодексом. Она была единственным доступным чтивом, и Баром уже выучил ее наизусть.
Надсмотрщики менялись каждые два дня, и среди них оказался один из его бывших бойцов.
«У меня есть связи даже в этом карцере, – говорил себе Баром, – выберусь, никуда не денусь. И мелкую вытащу»
Знакомый охранник приносил сигареты и двойные порции биокорма, но на вопросы отвечать отказывался. Как и делиться информацией о других заключенных. Зато развлекал байками, чем помогал убить время.
«Нарушение кодекса Режима не является преступлением в результате физического принуждения, если вследствие оного лицо не могло руководить своими действиями» – прочел Баром следующий параграф.
«А что, – хмыкнул он, – это мысль. Скажу на допросе, что делал ей операцию, стоя на мушке у Ольфи Нокота и по его приказу. Хоть посмеемся…»
Железная дверь с лязгом отворилась, и за прутьями показался глава администрации собственной персоной.
Ольфи широко улыбнулся, словно не мог желать более радостной встречи:
– Литературку почитываешь?
Баром отложил кодекс и подошел к решетке:
– Ага, фантастику. Ничего общего с реальностью. Что с девчонкой?
– Баром-Баром! Только посмотри на себя! – покачал головой Нокот, – сейчас тебе лучше подумать о том, что с твоими объектами. Ты знаешь, что ассортимент трех точек из пяти твои сотрудники уже растащили по домам? Но не волнуйся, я отправил своих ребят присмотреть за клубами, пока ты в отпуске.
– Ценю твою заботу о моем предприятии, Ольфи, – осклабился Баром, – но я задал иной вопрос.
Глава Циклотронной плоскости достал из портсигара папиросу и лениво закурил, будто раздумывая о чем-то своем.
– Она находится под стражей в точно такой же камере, возможно, даже в этом корпусе, – снизошел он до ответа. – Представляешь, вы видите из окон один и тот же пейзаж. Романтично, не правда ли?
Баром промолчал. Он не верил ни единому слову. Нокот прочел его мысли:
– Зря не веришь. Я впрягся за вас обоих, даже когда ты меня подвел. Организовал вам пребывание в столь комфортных условиях, – он жестом экскурсовода обвел камеру. – Где бы ты был, если б не я? Скажу – в металлической коробке в застенках комитета по борьбе с нелегальной хирургией. С круглосуточной иллюминацией. Срал бы в ведерко и дышал галлюциногенным паром до фиолетовых соплей.
– Лучше скажи, где я сейчас и дадут ли мне вызвать адвоката.
– Я пришел не отвечать на твои вопросы – на это у меня нет ни желания, ни времени, – отмахнулся Ольфи. – Я здесь, чтобы предложить тебе сделку.
Баром не мигая смотрел на своего горе-благодетеля.
– А про старый уговор ты позабыл? Ты должен был вывезти нас из страны. И, думается мне, четыре миллиона толкачетов, что были в наших сумках на момент ареста, ты уже присвоил.
– Присвоил, а как же. В виде обещанной компенсации за неудобства. Ты сорвал дело, помнишь?
– Полагаю, теперь мы в расчете.
Нокот добродушно развел руками:
– Поэтому я и здесь! И предлагаю тебе соглашение. Я выступлю свидетелем по вашему делу и вытащу тебя на свободу. Ты даже сохранишь свое предприятие. Не целиком, разумеется. Процентов сорок…
– И почему я должен отдать тебе шестьдесят процентов своего бизнеса?
– Это цена моей защиты. И моих показаний. Сделаем так, что обвинения в проведении операций лягут на ту девку. О, не смотри на меня так, Баром. Она красива, я не спорю. Но подумай, хочешь ли ты провести остаток жизни в виде овоща из-за пары сисек?
Баром сплюнул на пол:
– Нужен другой способ.
– Он есть! – с наигранным энтузиазмом заверил его Ольфи. – Ты можешь взять всю вину на себя, изобразить на допросе, будто ты похитил ее и удалил контроллер насильно и все это время держал в подвале… и отправиться в Оранжерею. Там тебя стерилизуют, почистят лишние нейронные связи в мозгу. Может, это и не плохо, забыть все и начать с чистого листа, как считаешь? Ты сможешь стоять у станка, но вот думать и воспринимать – вряд ли! – глава администрации рисовал эту картину с театральной мечтательностью.
– И тогда она будет свободна? – хмуро уточнил Баром.
– В некотором смысле – да. Ей снова пришьют контроллер, настроят его на подавление некоторой группы воспоминаний. Отправят на исправительные работы на круг–другой. Если ты хочешь, я даже подтвержу твои показания. Забавы ради.
Баром не находил такой расклад сколько-нибудь забавным.
– Я смогу переписать на нее свое предприятие?
– Сомневаюсь. С большей вероятностью оно отойдет в собственность государства, – с фальшивым трагизмом произнес Ольфи.
– Или?
– Или ты можешь спасти себя и свой бизнес. Кто знает, возможно, я даже смогу избавить тебя от повторной операции…
Баром по привычке потянулся к нейрокулону, напоминавшему о его главной слабости, и в который раз осознал, что его больше нет. Игрушку сорвали при обыске. Ольфи истолковал это движение по–своему:
– Что, за сердце хватаешься? А кто мне втирал про то, что слушает лишь глас разума, м?
Баром проигнорировал этот выпад:
– Как я могу доверять тебе после всего? Как могу знать, что ты сдержишь слово, даже если я соглашусь?
– Никак, – пожал плечами Ольфи, глядя на Барома словно на малое дитя, – Но я до сих пор тебя ни разу не подвел, дружище.
Когда Нокот ушел, Баром долго стоял у иллюминатора. Глядел на мизерный квадратик неба, доступный обзору из его камеры. Он вспоминал, как впервые увидел Атви перед взрывом в заведении. Как она залезла к нему под одеяло после эпизода у карты Дымского Краса. Как они гоняли по ночам на чозере, крича в темноту всякую чушь и распевая песни. Как мотались в Антрацитовую на просмотры домов и в итоге купили тот, что приглянулся ей – невзрачный, зато у самой воды. Как уснули в корзине воздушного шара на излете третьих суток празднования дня ее воплощения. Дату которого он тоже отлично помнил. Детально и тщательно – привык так подходить к каждому делу – он вспоминал ее любимые словечки и ужимки. Потому что знал – очень скоро ему предстоит навсегда отсечь эти воспоминания.
***
Люди в белой униформе стояли у потоковой ленты и соединяли детали. Десятки рабочих синхронно повторяли вкручивающее движение правой рукой. Раз за разом, час за часом. Они выполняли работу молча и сосредоточенно. Что за исполинский конструктор они предполагали собрать из сонма этих деталей? Атви не знала.
Теперь в ее камере круглосуточно демонстрировали этот беззвучный фильм. Время от времени в кадре появлялся человек в сером рабочем костюме – он прохаживался по рядам, контролировал процесс. И выглядел единственным разумным воспринимающим существом среди биороботов. Говорил по агатону, иногда держал руки в карманах.
Два раза в день люди как по команде выстраивались в шеренгу и стройной колонной покидали цех. Лента останавливалась, и Атви наблюдала пустое заводское помещение. Они возвращались ровно через час и продолжали выполнять сборку. Иногда одна группа оставляла рабочие места, чтобы их тут же заняла другая.
В такие моменты из углов ее камеры начинал сочиться сладковатый пар. Он восхитительно пах свежескошенной травой. Успокаивал ум и приносил видения. Она видела отца, сидящим напротив. За его спиной зеленели поля Старостопольской. Жалела, что так и не поговорила с ним, боясь подставить под удар. Или все же поговорила? Мысли путались. Ей все чаще мерещилось собственное лицо среди рабочих у ленты.
Атви расковыряла отросшими ногтями место, где прежде сидела скрепка, чтобы убедиться – ее там нет. Кровь заляпала будку и вскоре засохла на руках и полу коричневыми пятнами. Она решила, слова агрегаторов о том, что контроллер на месте, были провокацией. Они ожидали признания в удалении. Но зачем им было ее признание?
В голове ее засела навязчивая мысль: «А вдруг он там, глубоко внутри, вдруг Баром действительно только поменял настройки? Вдруг мир такой, каким он виделся мне в коммуне, и не было никакой катастрофы?»
Но затем она вспоминала Юмму и Кута, Йорна и остальных. Кажется, они говорили об экологическом коллапсе и его последствиях. Не могли же они быть частью лживого спектакля? Или все же могли?
Атви понимала, что репортаж из Оранжереи был призван сломить ее. Старалась поменьше глядеть на экран. Но за отсутствием иных раздражителей в коробке, внимание неизбежно возвращалось к людям в белой униформе. Тело постепенно срасталось с одеждой и пускало корни в пол. С каждым днем отделить реальность от галлюцинаций становилось все сложнее.
Когда ее снова вызвали на допрос в комнату с черным стеклом, она уже с трудом осознавала себя. Разум будто подернулся плесенью и источал вонь безумия.
– Атавия Холо, вам предъявлены новые обвинения, – пробасил динамик, – у нас есть показания свидетеля, неоспоримо указывающие на то, что вы лично проводили операции по извлечению скрин-контроллеров.
Ценой нечеловеческого напряжения Атви заставила речевой аппарат работать:
– Это ложь.
– Назовите имя того, кто проводил манипуляции с вашим аппаратом, и комитет рассмотрит вопрос о вашем освобождении с условием повторного вживления.
– Я не могу, – тихо сказала она.
– Осознаете ли вы, что отказ от дачи этих показаний будет расценен в качестве признания в совершении указанного преступления?
Атви промолчала. Она была далеко отсюда – на крыше их с Баромом Клуба, под ночным небом Лицера с искрящими залпами фейерверков.
Так и не дождавшись ответа, голос вынес вердикт:
– За преступление кодекса Режима Верхний круг агрегаторов приговаривает вас к пожизненной ссылке в Оранжерейную плоскость с условием прохождения процедуры прижигания мозговых рецепторов.
Атви засмеялась. Надрывно хохотала, пока ее отстегивали от кресла и вели по коридору. Задыхалась от смеха, пока конвоир не ударил ее наотмашь по лицу. Она с улыбкой смотрела на канцев, когда те обривали ей голову и подсоединяли к черепу провода с липучками, ведь эта шутка была до боли забавной.
«Оранжерейная плоскость, вот уморили! – думала Атви. – Плоскостей лишь пять, а шестая – лимб. Так сказал Баром, а он врать не станет. Это место, где завершится текущая сессия. Где мы очнемся свободными. Место, где мы непременно увидимся…»
***
Чесс не был слишком усердным работником. Может, поэтому ему вечно делали выговоры и лишали премий по итогам цикла. Вот и сегодня он очень формально прошелся по «грядкам», проверяя, как овощи трудятся у потоковой ленты. А затем умостился поудобнее в продавленное кресло смотровой и включил радио. До обеденного перерыва оставалась еще четверть часа. Он достал из холодильника бутылочку стаута, а из кармана – агатон и написал своей подружке. Она обещала заглянуть вечером и принести пару забавных девайсов.
– К другим новостям... – зазвенел бодрый голос ведущего, – глава администрации Циклотронной плоскости объявил об открытии сети просветительских центров, созданных на базе клубных заведений нейроигрушечного магната Барома Ярмса. Как сообщает агентство «Крас-пресс», господин Ярмс лично передал в распоряжение плоскостной администрации все пять своих эйфориатриумов…
– Какая щедрость! – встряла вторая ведущая, – Умо, как же прокомментировал столь широкий жест сам господин Ярмс?
– Отличный вопрос, Лана! Источник указывает, что он сделал это в рамках благотворительной акции, посвященной борьбе с самовольным удалением скрин-контроллеров среди молодежи. Также сообщается, что сам он переехал из Лицера к Амальгамовому морю, откуда и передает нашим радиослушателям пламенный привет.
– Спасибо, Умо, – продолжила дикторша, – Комздрав напоминает: удаление контроллеров преследуется в соответствии с третьей статьей кодекса Режима. Если у вас возникли неполадки с вашим аппаратом, обратитесь в государственный сервисный центр.
– Спасибо, Лана, – подхватил ведущий, – а теперь о погоде...
Будь Чесс повнимательней, он бы заметил, что к этому моменту радиопередачи работа в его цеху нарушилась. Двое разнополых овощей прекратили работу. Они стояли, сцепившись руками над конвейером, а под их ладонями плыла лента со свежеиспеченным браком. Их бездействие внесло сумятицу в отлаженный ритм. Рабочие тупо глядели на детали, которые не были соединены по инструкции. Лента плыла все дальше, постепенно парализуя бригаду. А те двое продолжали стоять, держась друг за друга, словно это и было их основной функцией.
Чесс был слишком рассеян, чтобы это увидеть. Он строчил сообщение, уткнувшись в свой агатон. А радио звучно оглашало Оранжерею:
– В Циклотронной плоскости пасмурно и сухо, десять градусов выше ноля. В Февральских станцах опять метель, не зря же они Февральские! В Старостопольской – ветрено, плюс семь. В Антрацитовой – переменная облачность, вероятны грозы. И только в Центральной плоскости стоит прекрасная погода, благодаря системе купольного климат-контроля. Плюс двадцать два, солнечно, – энергично оттарабанил ведущий. И с чувством добавил:
– Слава агрегаторам!
– Режиму слава! – весело откликнулась его коллега.