Заметался Хрущев, но были у него опутаны и ноги, и руки, и голова детской идеей Всемирной пролетарской революции, и грозился он мировому капитализму «Кузькиной матерью», барабаня своим лаптем по столу Генеральной Ассамблеи.
При коммунизме, по Марксу, торговля будет заменена снабжением по потребности, и вот товарищ У Ну – руководитель Бирмы (Мьянма), который тоже «строил» социализм (или уж коммунизм), за какие-то наши машины ПОДАРИЛ (!!!) нам эквивалентное количество риса. Не какое-то произвольное количество, а эквивалентное отданному Бирме нашему товару, но рис за этот товар, как заявил У Ну, он не продал, а подарил без денежных операций. При коммунизме машины не могут быть товаром, и рис не может быть товаром, и не должно быть товарно-денежных отношений. Поэтому мы с Бирмой обменялись подарками.
И в это играли на государственном уровне взрослые дяди; т.е. товарищи У Ну и Хрущев искренне верили, что они несут счастье своим народам, да и всему человечеству, и подтверждение этому они находили в том впечатлении, которое на них производила их точка зрения на жизнь народов в СССР.
Когда Таня училась в третьем классе, она как-то спросила меня, почему рабочие Америки не поднимут революцию. На таком примерно уровне понимания в отношении революции находился, в свое время, Ленин, полагавший, что пролетариат Европы только и ждет нашей Красной Армии рабочих и крестьян, чтобы свергнуть своих буржуев, а теперь на уровне Таниного мировосприятия находился Хрущев. Он понимал, что в отношении революционных устремлений рабочих Европы, дело «швах», революция им не нужна, в борьбе они обходились забастовками, но он в бывших колониях видел вполне естественный резерв Мировой Пролетарской революции. С трибуны Генеральной Ассамблеи он предложил ликвидировать колониальную систему во всем мире, будучи уверенным, что, с одной стороны, колониальные народы только и ждут нашей помощи, чтобы строить социализм, а, с другой стороны, в странах капитализма, лишенных возможности грабить колонии, революционная ситуация, на фоне наших колоссальных успехов, созреет естественным путем без нашей «помощи».
Хрущев верил (на уровне Тани) в естественный процесс эволюции человечества в производственных отношениях и, будучи в Америке, пытаясь создать атмосферу доверительности, чтобы они не боялись нас и не мешали нам в остальном мире творить Мировую революцию, он приглашает Президента к нам. К приезду Эйзенхауэра строится для него «дом отдыха» на берегу Байкала.
На этом благостном фоне Эйзенхауэр совершает величайшую глупость, если это не целенаправленная провокация или тех, кто не хотел терять доходы на производстве вооружений, или тех, кто гонкой вооружений надеялся обескровить нашу экономику (и это им, в конце концов, удалось). Эйзенхауэр направляет в наше небо разведывательный самолет У–2, и вся доверительность рухнула. «Дом отдыха» на берегу Байкала стал домом отдыха для трудящихся, гонка вооружений получила новые обороты, экспансия революций ужесточилась. Пика напряжение достигает, когда на Кубе наши, а в Турции американские, появились ядерные боеголовки, но тут все владельцы ядерного оружия, почувствовав холодок могилы, опомнились, и поняли: можно всё – но только не это.
Поддержка авантюристов, которые казались бойцами антиимпериалистического фронта, помощь всем, кто заявлял о своих симпатиях социалистическим воззрениям, и, главное, колоссальные военные расходы и колоссальное число людей занятых, бесполезным трудом на военном производстве, загнали нашу экономику в петлю. Ослепленный нашим кратковременным успехом в ракетостроении, Хрущев вместо того, чтобы вытащить экономику из смертельной петли, пытался заставить ее сердце биться в коченеющем от пут теле.
Задумался Хрущев, почему это на западе автомобили, электронно-вычислительные машины, сельскохозяйственные машины, самолеты лучше, чем у нас, а по ракетам, по его представлению, мы впереди идем? Посмотрел он на «Дженерал моторс», а там все научные разработки сосредоточены под эгидой фирмы, как и у нас в ракетостроении. А в других отраслях серийные заводы у нас отдельно, НИИ отдельно. Заводы продукцию выпускают, а что НИИ делают? А «НИИчаво». Велел Никита подчинить НИИ заводам, чтобы конкретно для заводов работали. Агитационные плакаты выпустили с таким вот «НИИчаво». Не учел он только того, что в ракетостроении завод завтра будет делать то, что сегодня НИИ закажет, своей продукции и плана ее производства у него нет. У них, если Дженерал моторс на день отстанет, то забьет его Форд, или Мерседес, а у нас серийному заводу план надо выполнять не по деньгам, а по количеству изделий, и никто его не забьет. Всякие же изменения затрудняют выполнение плана, – не нужны они заводу. Да, конечно, это известный факт, что многие НИИ высасывали темы «исследований» «из пальца», потому что были они сами себе начальники, но, все же, и находки были, и удавалось им пробиться в серию. Теперь же появился начальник, для которого их бесплодная работа меньше хлопот доставляет, чем плодотворная. О каком уж тут техническом прогрессе может идти речь.
Решил Хрущев, что в такой громадной стране не может министерство за всем уследить, всех направить на правильный путь и разбил страну на несколько экономических регионов, управлять экономикой которых должны были Советы Народного Хозяйства. Прошло немного времени, и начались разговоры о местничестве Совнархозов и о необходимости централизованного управления прогрессом.
Что еще сделать, чтобы выполнить задания, намеченные Никитой Сергеевичем, и за 10 – 12 лет обеспечить всех людей отдельными квартирами, в которых комнат будет на одну больше, чем людей? Что еще сделать, чтобы за 20 лет построить коммунизм, в котором будет жить уже нынешнее поколение? Людишки виноваты, ответственности нет.
И принимает Никитка решение, над которым хохотала вся страна. Он в каждой области образует два обкома: обком по промышленности и обком по сельскому хозяйству. По этому поводу мы шутили, что надо бы разбить обкомы еще и по половому признаку. Но не это сгубило Никиту Сергеевича.
Верхушка страны все ему прощала, он мог со страной делать все, что ему заблагорассудится – в очереди за крупой они не стояли.
Во время какого-то съезда, то ли партии, то ли советов мне довелось остановиться в общежитии гостиницы «Гранд Отель» (крыло «Москвы») в пяти шагах от Кремля. В один из вечеров я пришел в гостиницу, не сумев заранее поужинать в какой-нибудь столовой, и пошел в ресторан, где заказал стандартный гуляш или что-то в этом роде. Недалеко от меня в компании за сдвинутыми столами наперебой восхищались ходом съезда. Я понял, что это делегаты съезда. Я не помню, о чем были их восхищенные и хвалебные речи, я помню только, что один из них поднял тост: «За нашего дорого Никиту Сергеевича!»
Подошедший для расчета официант протянул ко мне руку со счетом и словами: «Талончик, пожалуйста», на моем лице возникло замешательство: « Я…», официант понял: «Ничего, ничего», и подал счет. Цены в этом ресторане Первого класса были для делегатов как в столовой – это-то зачем?
Позже, нашего секретаря райкома перевели в Москву в аппарат ЦК. Николай Харитонович делился впечатлениями. Зарплата у работников аппарата, как у молодых специалистов, т.е. в два раза ниже, чем у нас, но их «кормят» – обед можно взять домой. Приходит в столовую жена или домработница и им в судки наливают такой «обед», что его хватает на всю семью. К их услугам особая сеть магазинов, где и цены особые – такие вот копеечные привилегии на блага.
Хозяева страны думали, что они обманут народ, показывая низкую зарплату партийных работников, и одновременно будут держать на поводке партийных работников, подкидывая им «кормление». Порядочному Николаю Харитоновичу противно все это было, но излить душу, он мог только друзьям. Если бы он радовался тарелке щей и куску колбасы, то радовался бы он, молча.
Это не то, что теперь начальник железных дорог получает больше двух миллионов (больше 2 000 000) в сутки, зато пригородные электрички нерентабельны. Нет, вы только сравните: бесплатный обед и 2 000 000 каждый день. Нынешний курс к тому курсу примерно как один к ста, пусть так, но и 20 000 в сутки не мало, и не сравнимо с бесплатным обедом и зарплатами, когда она у инженера была 200 р., а у директора завода 500 р в месяц. Это какой же надо живот иметь, чтобы за один день на 2 000 000 щей съесть. Или он одним маслом сливочным питается? А может быть, вместо 2млн. дать ему возможность судки с обедом из Кремлевской столовой носить, и электрички станут рентабельны? Пожалуйста, не принимайте эту шутку всерьез, а то обвинят в экстремизме.
Конечно, среди высших руководителей были и те, кто мысленно не одобрял судорожных действий Хрущева в экономике, другим не нравилось его вмешательство в жизнь искусства, но все они молчали. Они помнили, как были отправлены на пенсию (но не расстреляны) Маленков, Каганович, Молотов и «примкнувший к ним» Шатилов. Советские высшие руководители, отправленные в отставку, не голодали, они получали персональную пенсию, но и только. Богатства у них не было, а возможности пенсионера всегда меньше, чем у работающего руководителя. Однако не это было главным – они лишались интересной и увлекательной работы, когда они олицетворяли власть.
Чтобы на что-то решиться, нужны были особые обстоятельства. Они наступили, когда Никите Сергеевичу пришла очень правильная мысль о том, что необходима ротация кадров, в том числе и высших партийных кадров. Любой новатор, освоившись с положением, кабинетом и стулом, становится консерватором.
Не думаю, что Хрущев понимал, что действенной ротация может быть только в том случае, если она производится в результате конкурентной борьбы конкурирующих партий, иначе это будет только имитация ротации. Он, безусловно, был непоколебимым Марксистом - Ленинцем, и считал, что только одна монолитная партия способна обеспечить достижение полного счастья трудовому народу. Себя он, полагаю, считал необходимым сохранить на вершине партии, иначе, кто же будет проводить ротацию.
Впрочем, Хрущев был творческой личностью и не исключено, что он бы пришел к много (двух) партийности.
Когда Хрущев ухватился за ножки стульев, на которых сидели высшие партийные кадры, чтобы выдернуть эти стулья из-под них, – они сплотились в обороне и выдернули кресло из-под него, а первым их постановлением была отмена ротации (хоть бы постеснялись).
Да и народу надоели его дерганья, казалось, без дерганья все утрясется и само пойдет. Главное было сделано: освобождение страны (НАРОДА!) от страха! Паспорта крестьянам и жилье горожанам.
Хрущев не смог слепить из себя гениального вождя – небожителя, он был наш, только более удачлив, поэтому его снятие народ воспринял безразлично, и даже с некоторым одобрением – зарвался, мол.
Забыл народ даже то, что живет он не в коммуналках, а в хрущевках и в гости в соседний район домохозяйка на самолете летала, чтобы товарке банок для соления завезти.
Естественно, Хрущева после увольнения начали нещадно ругать (есть у нас такая привычка), и, в частности, за кукурузу, но освоив кукурузу и найдя оптимальное ее соотношение с другими культурами, сейчас уже невозможно представить наше сельское хозяйство без кукурузы. Ругали, а некоторые и сейчас ругают Никиту за целину.
Да, были черные бури, были песчаные бури, бывало, что и семян не могли вернуть. Но вот от каких-то полей отказались, разработали технологию обработки полей (безотвальная вспашка), подобрали удобрения, нашли оптимальный набор твердых сортов пшеницы, зерна которой как будто стеклянные – так богаты клейковиной, и теперь оставшиеся в обороте две трети целины в Казахстане дают одну пятую – 18% мирового производства первосортной муки.
Так что я только Хрущева, который за всю историю России провел настоящую, как Петр и Сталин модернизацию России, но не только в интересах государства, но и в интересах её граждан, могу назвать Великим.
Оценка Хрущева у именитой по части зрелищ интеллигенции диаметрально противоположна моей – мужиковат, простоват, не образован, и они правы. Достаточно вспомнить, как Никита предложил изменить грамматические правила Русского языка. Уж очень хотелось ему сделать жизнь «простых людей» проще, общение их с остальным миром – с миром грамотных, доступнее. И он предлагает писать так, как слышится: зачем писать «счастье», когда говорим «Щастье», и прочее в этом духе. Какие-то ученые сидели, корпели над этим дурацким предложением, и опубликовали проект на нескольких разворотах газеты. Глупость была настолько очевидна, что «обсуждения» не получилось, и кануло в лету в качестве курьёза.
А кроме таких курьезов, Хрущев откликнулся на инициативу Академии Наук, и началось планомерное изучение Антарктиды, Хрущев откликнулся на инициативу деятелей культуры, и начали проводится международные конкурсы им. Петра Ильича Чайковского.
Как-то за столом, кто-то из моих друзей в ответ на мою оценку, назвал его: «Великим дураком». Высшей мерой его величия, как дурака, служила его искренняя вера в коммунизм, когда уже все поняли, что это не больше, чем красивая фантазия. И, все-таки, именитая по части зрелищ интеллигенция по отношению к Хрущеву и в отношении «оттепели» не справедлива.
Люди забыли, или не поняли, какую ставку поставил на кон Хрущев, чтобы осуществить эту оттепель. Люди, подумайте: что значит организовать заговор против Берии! Малейшая осечка – и «Японским шпионом» был бы не Берия, а Хрущев.
Они помнят бульдозерные выставки, но забыли, что он головой рисковал ради того, чтобы сломать государственную систему превентивных репрессий – это была не оттепель, это была смена политического климата. В стране с этим новым климатом стали возможны: «Один день Ивана Денисовича», «Теркин на том свете», «Доктор Живаго», возможность на Красной площади протестовать вводу войск в Чехословакию. Не ради них он это делал, он свергал с пьедестала Сталина, но рискуя своей головой, он освободил от этого риска головы Даниэля и Синявского, Алексеевой и Новодворской и позволил Горбачеву провозгласить гласность и плюрализм, будучи уверенным, что его могут свергнуть, демонстрантов и писателей посадить, но никого не расстреляют.
Хрущев был последним политическим деятелем, который ради модернизации политической системы должен был поставить на кон свою жизнь. И поставил. И выиграл. И мы пользуемся этим выигрышем.
Коротка и избирательна наша память.
Брежнев, чтобы за его спиной не сплотились, обязал всех высших постоянно информировать его о своем местопребывании. Устинов при посещении нашего завода сразу из кабинета Кузнецова позвонил и сообщил: «я тута».