ВЛАДИМИР ВЛАДЫКИН
В ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ
В раскройном цеху по случаю женского дня было устроено праздничное застолье. Пили за женщин, и только исключительно за них. Мужчин было трое: два закройщика пожилых лет и один молодой электрик. Он работал на этом же предприятии. Пришёл сюда по договорённости с женой, которая работала мастером пошива продукции.
Не успел он войти в приёмную, как из закройного цеха, до него доносились громкие голоса мужчин и женщин. Он спокойно, даже как-то нехотя встал в дверях, его тут же заметили и шумно на все голоса пригласили к столу. Из женщин он увидел одну молодую закройщицу и средних лет трёх портних. Ему наливали, но спиртное он не пил уже два года, после переутомления из-за бессонных ночей. И решил с этим покончить навсегда, и здесь он один из всех был трезвым.
У женщин, как и у его жены, задорно блестели глаза, застолье шумело, смеялось.
Потом он встал и подошёл к проигрывателю, поставил виниловую пластинку и на неё навёл звукосниматель с иглой.
– О, будем танцевать! – крикнула молодая закройщица.
– Будем! Наш день! – подхватила вторая.
И несколько женщин стали быстро танцевать, озорничая. С ними была и его жена, мельче тех трёх. Но вполне грациозная. Она была в чёрной водолазке и сером сарафане, со стрижкой крашенных каштановых волос. Он даже минуты две любовался женой, но в этом себе не признавался. Он продолжал стоять возле радиолы, скрестив руки на груди и наблюдал за танцующими. Два закройщика, полноватые, грузные что-то энергично обсуждали с заведующей ателье. Их полные супруги работали портнихами, они беседовали тихо, даже незаметно. Пахло закусками, спиртным и от этого всё воспринималось как-то торжественно.
И только одна закройщица Люда Хорошкевич не танцевала и ни с кем не разговаривала. У неё симпатичное лицо было грустное, но её никто не замечал. Вот уже вторую ночь её муж не приходил домой, который работал ювелиром…
Электрик стоял и думал: вот сейчас всем хорошо, только этой молодой женщине было почему-то не до веселья. А всем так хорошо, что, кажется, лучше уже и не бывает. Впрочем, он любил анализировать и потому считал, что у всех в голове свои думы.
И они рождают какие-то чувства, а они в свой черёд создают подобающее настроение. Если те, кто танцует, то значит, у них всё идёт прекрасно, они получают удовольствие от музыки и своих ритмичных телодвижений. А вот эти две женщины, жёны закройщиков, сидят сосредоточенные, серьёзные и смотрят друг на друга и сочувственно попеременно кивают одна другой после обмена своими секретами, у них какие-то дома проблемы. Да, у них взрослые дети, женатые сыновья и замужние дочери. Он знал об их семейных делах от жены. Конечно, она бы может, ничего не рассказывала, если бы ей не задавал вопросы. Он учился правильно ставить слова, следил за акцентом, ведь в будущем будет журналистом и ему предстоит брать интервью.
Интересно наблюдать за людьми тому, кто начинает свою стезю по призванию.
Закройщик Горнак у него как-то при жене спросил:
– А ну-ка, дорогой, ты мне скажи, Это о тебе по городскому радио говорили, что твой рассказ на городском литкружке получил хорошую оценку и вызвал большой интерес?
Он видел, как на него смотрела жена, которая была противницей его литературных занятий, считая, что из рабочих не получаются писатели. И сейчас этот вопрос Горнака его смутил, а жена улыбнулась и повернулась, держа не без гордости и заносчивости высоко голову.
– Да, ну что вы, Владимир Николаевич, я… не пишу. Это просто был однофамилец.
– А что ты стесняешься? Гордился бы, а ты скрываешь… – рассыпчато засмеялся тот.
И вот за застольем он чувствовал уважительный взгляд закройщика Горнака.
Другой закройщик был очень серьёзный, редко улыбался. Но он на него не смотрел, его привлекла сцена, как заведующая ателье, довольно полная женщина, уговаривала Люду Хорошкевич успокоиться. И он думал, должно быть, она опять страдает из-за неразделённой любви мужа. Опять тот приходит домой поздно или совсем не заявляется. Он у неё часовщик или ювелир. Имеет вольные деньги и гуляет по ресторанам. Если Люда плачет, значит, муж опять изменил. Для неё это настоящая беда.
Заведующая выполнила свою роль утешительницы, встала и пошла к себе, извинилась, попрощавшись со всеми А теперь несколько молодых женщин подошли к закройщице и что-то горячо при Людмиле стали обсуждать, поворачивались к ней, как бы что-то доказывая той и друг другу. Вероятно, обсуждали её мужа, или наставляли, как ей надо действовать…
Закройщик Горнак сидел со своей упитанной самодовольной тихой женой и рассказывал вполне пристойный анекдот своему коллеге Горячеву о женщинах и сыто улыбался выпуклыми серыми преудивительными глазами. По бокам крупной головы у него залысины. Теперь их жёны обменялись своими семейными секретами и сидели отдыхали, слушая своих весёлых супругов, которые не любят говорить о своих домашних, им есть о чём поговорить и выказать остроумный юмор, который на время отвлекает от своих дум о порочности жизни. Ведь они уже седовласые, надо думать о внуках, как их уберечь от всего дурного, что бродит по жизни...
Наш наблюдатель грустно думал, наверное, никому и в голову не придёт о мгновенности всего, чтобы не делал человек, а эти весенние дни так хороши, что они вот тоже промелькнут и никто о них не вспомнит, так как будут заняты своими повседневными делами. И только опомнятся, когда жизнь промелькнёт, и они вспомнят о том, как жили, и всё, что было раскрутится перед глазами, как кадры старого кино, которое им самим порядком надоело. Вот и закройщики, думает он, веселятся, забавляясь анекдотами, и для них будто проблем нет...
И тот про себя гнёт своё: кто вспоминает такие же прошлые праздники?
Разве только тому вспоминается, кому удалось проводить девушку и завязать с ней близкие отношения. И эта дата, как самая счастливая, ему останется на всю жизнь.
А вообще, многие люди живут одним днём, прошёл, да и ладно, наступит следующий. Но он был не такой. И сейчас, пока застолье продолжалось, он углублялся в себя, и всё сильнее начинала посасывать под сердцем тоска. О чём или о ком? Он не мог определить...
Люда кое-как успокоилась. Теперь она старается улыбаться, но у неё это получается натянуто, и она готова снова заплакать. Не удаётся ей быть беззаботной, как это делают все её коллеги. И она слегка хмурится, пытаясь снова уже свободней улыбнуться... У неё происходит борьба и как ей не посочувствовать.
И как хочется ему посоветовать влюбиться в кого-нибудь назло мужу. Она чувствительная, и не как вечно его ледяная жена, всегда расстраивалась. Сейчас его жена, чтобы развеселить Люду, сдержанно смеялась с девушками-диспетчерами, с которыми она работала, и мужа, впавшего в сплин, не замечала. Но он в этом не нуждался. Ему хотелось отсюда уйти и гулять по весеннему городу, охваченному первым теплом. И так сильно пахло озоном, что думалось о непреходящей силе влияния космоса на людей и природы.
Он подумал, если бы у него появилась любовница, его бы жена, как Люда, ни за что бы так не убивалась. И он стал её ненавидеть за то, что у неё холодная душа. А тоска сосала, ныло сердце, и всё больше и больше, что хотелось закрыть глаза и не думать о том, что ты живёшь один раз. Надо веселиться, потому что это праздник, а придёт беда, тогда не будет до веселья и разве так часто в жизни наступает момент, когда ты чувствуешь счастье досыта? Нет, так не случается! Всё проходит, и этот день улетит даже из памяти, и будем жить дальше на горе или счастье?! Собственно, что Бог пошлёт, да и сами постараемся не ударить в грязь лицом, сотворим свой мир…
Играла музыка, женщины танцевали, и, кажется всё должно так и быть всегда: играть музыке и танцевать мужчинам и женщинам. Но между ними нет вечной гармонии, а только временный союз, но и тот по несогласию одного рушится из-за его нарушения. Но пройдут годы, думает он, и мы уйдём навсегда из этого мира.
Смерть всё изменит; она похоронит наши тайны и радости, наши мечты и надежды. А потомки, если они появятся, только будут воображать, как мы жили и станут нами восхищаться, как мы живём прошлым веком, веком, который подготавливал будущее.
Скоро все разойдутся, женщинам надоест танцевать, мужчины выпьют всю водку, а женщины вино. И только все, кто здесь был, будут помнить этот день, а затем незаметно забудут и станут жить ожиданиями новых праздников…
1977