Граффити

Вероника Сокольничева
Перед моими окнами огородили сторойплощадку. Вид, конечно, резко ухудшился, вон уже и землю там копают, но разум это понимает, надо - значит надо. Однако, сегодня с утра мой разум восстал: на  заборе, прямо напротив моих окон, появилась нецензурная надпись. Написано красиво, в стиле граффити, но похабно, и, главное, неправда.

Я позвонила в полицию. - А на каком языке написано? - осведомился дежурный.  - На английском, - говорю. - Ну вот и звоните в Лондон, гы-гы-гы!
Остряк тоже.
Я позвонила прорабу. А он: - Я отвечаю за все, что внутри забора, а все, что снаружи - вы уж извините, гы-гы-гы!
Ещё один шутник.
Поняла, что жаловаться бесполезно, объект не на виду у широкой публики. И решила: куплю баночку краски, кисточка у меня есть, пойду и подретуширую эту гадость, чтоб не читалась.

Но сначала позвонила подруге, рассказала ей про граффити, а она мне: - Не трогай это, оставь как есть, сейчас это материальная улика, а замажешь - будет пятно на заборе, и заставят тебя красить весь забор. Лучше попробуй найти художника.

Вышла я во двор, на скамейке молодежь пиво посасывает. Спрашиваю: - Тут у нас художник талантливый появился, хорошо заборы расписывает. Не знаете случаем, кто это? - И один из них с готовностью тут же признался: - А что, правда нравится? - Конечно, - говорю, - но понимаешь, это прямо перед моими окнами, но ты ведь не меня имел ввиду, правда? - Он немного смутился: - Нет, не вас, конечно, это я так, вообще... - А не мог бы ты это немного переделать, чтобы сразу было видно, что это не про меня, а вообще? - Он немного подумал и сказал: - Это легко, сделаю.
 
Наутро смотрю: добавил он в конце одно короткое, из трёх букв словечко, и все сразу стало вообще. Ну пусть хоть так, уже не обидно, можно забыть. Но не тут-то было. Около граффити начал собираться народ - оказывается, многие знают английский, по крайней мере ненормативную лексику. Потом появилась полицейская машина, и, наконец, участковый собственной персоной позвонил ко мне в дверь.
- Я к этому не имею никакого отношения, ни словом, ни делом, - начала я.
- Надо было сообщить в полицию, - сказал участковый.
- Я и сообщила, первым делом, но дежурный послал меня... в Лондон.
- Ну и вы...
- Я поняла, что это значит заграницу, а граница у нас где? Вот этот забор.
- Ну и вы...
- И я позвонила прорабу, а он мне говорит: в моей юрисдикции только то, что внутри моих границ.
- Ну и вы...
- Попросила художника отвести от меня личное оскорбление.
- Ну и он...
- Отвел.
- Но вы понимаете, какой ценой? Путём оскорбления больших групп наших граждан - трудящихся и пенсионеров. Придётся вам с художником завтра посетить прокуратуру.

Когда я вошла в кабинет следователя, художник был уже там.
- Так вот, господа, ваше дело тянет на организацию преступной группы с целью  подрыва общественной морали и оскорбления чувств наших граждан. И это тянет на ..., - и следователь начал зачитывать соответствующую статью.
Художник побледнел, я, наверно, тоже. Глухим голосом, с оттенком безнадежности, я произнесла:
- Может что-то ещё дописать?
Художник мгновенно просиял:
- Ну конечно же! Надо приписать "американцы", по-английски, конечно.
Следователь расплылся в широкой улыбке:
- Сделай! И сегодня же! Можете итти.

Когда мы вышли на улицу, художник с облегчением вздохнул:
- Слава богу, пронесло, Василий Иваныч!
- И меня, Петька, - подыграла я ему.
А про себя подумала: как хорошо, что где-то есть какая-то Америка, а-то что бы мы сейчас без неё делали?