В комнате с белым потолком,
С правом на Надежду.
В комнате с видом на огни,
С Верою в Любовь.
Из песни
Ключ, зажатый в моей руке, нагревался медленно, нехотя отдавая свой холод. Мне никогда не приходилось держать в руках подобных вещей. Массивный, тяжелый, потемневший от времени, с причудливо изрезанной бородкой, витым стержнем и потёртым кольцом, он был покрыт смутно различимыми узорами или письменами. Ключ внушал уважение, дарил ощущение надёжности и основательности, на что способны только настоящие старинные вещи.
Я шел вперёд, не задумываясь о цели и направлении пути, не испытывая сомнений и колебаний. Напротив, мною владела уверенность в правильности и точности маршрута. Уверенность эта особенно окрепла, когда ко мне стали присоединяться люди. Они не производили впечатления случайных попутчиков, не забегали вперёд и не отставали. Группа росла как снежный ком, вместе с тем, не превращаясь в беспорядочную неуправляемую толпу. Все шли спокойно, организованно, будто подчинённые одной общей цели.
Среди идущих было мало мужчин. Основную массу составляли молодые женщины, почти все – с детьми. Самых маленьких несли на руках, те, что постарше – семенили рядом со взрослыми, держась за руку и подстраиваясь под их шаг.
В потоке людей изредка встречались седые ветераны с лицами, иссеченными морщинами и, быть может, шрамами.
Непередаваемые ощущения сопричастности и единения переполняли меня. Однако, одновременно, усиливалось мобилизующее чувство ответственности. Ключ, оттягивавший мою руку, был символом какого-то высокого доверия.
Появившаяся передо мной дверь не вызвала удивления, а лишь подтверждала, что цель нашего общего движения близка. Старинная массивная дверь была покрыта многочисленными слоями краски, потемневшей и потрескавшейся от времени. Казалось, что вся поверхность двери изборождена глубокими морщинами. Прикоснувшись к шероховатой поверхности, я вдруг ясно вспомнил, что бывал здесь раньше и дверь эта – мне знакома! Только тогда она была совсем новой, свежеокрашенной, а меня поддерживали тёплые и ласковые мамины руки.
Ключ вошел в скважину с трудом – мешали наплывы краски, но, затем, удивительно легко повернулся на несколько оборотов. Дверь распахнулась, оставив ключ в скважине своего замка.
Перед нами открылся громадный зал, границы которого терялись в полумраке. Ряды кресел, заполнявшие его, тянулись, казалось, в бесконечность. Люди, нескончаемым потоком двинулись в зал и стали постепенно занимать места.
К моему удивлению, входившие в зал, ориентировались без всяких подсказок, не было толчеи и бестолковых встречных потоков. Словно каждый точно знал предназначенное ему место. Вместе с тем, никакого намёка на входные билеты не было и, как я успел заметить, места не имели номеров. Наблюдая за движением людей, я уловил определённую закономерность и, вдруг понял, в чём дело!
Каждый ряд кресел был предназначен определённому поколению, поэтому люди занимали места, соответствующие их возрасту. Пожилые люди сидели разрозненно, ряды их поколений оставались полупустыми. Чем моложе были входящие, тем плотнее заполняли они свои ряды. Дети же, вовсе не имевшие собственных мест, усаживались на колени родителей.
Решив, что и мне пора занять место, я двинулся к ряду своего поколения, который тянулся примерно в середине зала. Направляемый интуицией, я безошибочно вышел к своему креслу. Проходя по залу, я заметил, что у некоторых кресел нет сидений. Они не выломаны, а будто аккуратно сняты. Немало таких мест было и в моём ряду. Устраиваясь в кресле, я замер от внезапной догадки. Кресла, стоящие теперь без сидений, предназначались людям, которых не стало! Они не придут никогда, их никто не заменит, и места их никто никогда не займёт!
Занятый мыслями и чувствами, рождёнными воспоминаниями, я не сразу обратил внимание на соседей по ряду. Через два-три места, слева от меня, компактно расположилась группа мужчин. Одетые дорого и нарочито небрежно, они явно принадлежали к слою нынешних «хозяев жизни». Сидя в весьма свободных позах, надменно оттопырив губы, они лениво взирали на окружающее. Что привело их сюда? Праздное любопытство или ожидание необычного шоу? К длительному молчанию они, видимо, не привыкли и, вскоре, затеяли разговор, явно касающийся бизнеса. В их профессиональном жаргоне чаще всего употреблялось слово «партия». Видимо, имелись в виду партии каких-то товаров или оборудования.
Разговор становился всё громче, высказывания – всё резче. Делать замечание мне показалось неудобным и, улучив момент, я вставил в чужой разговор фразу из старого анекдота: «Товарищи! Партия у нас – одна!». Оборвав разговор на полуслове, «новые русские» уставились на меня округлившимися от удивления глазами. Юмора они явно не понимали, но галдёж прекратили.
Внезапно, свет стал медленно меркнуть, монотонный гул зала постепенно утих. Всеобщее внимание обратилось к ярко освещенной сцене. Раздвинувшийся занавес открыл пустые подмостки. Задник сцены, отражая свет, сиял белизной. Секунды тянулись как годы. Каждый из нас, затаив дыхание, ждал главного откровения для себя: оправдания Надежды, укрепления Веры, сохранения Любви…
Наступающее пробуждение кажется несвоевременным и рождает ощущение досады. Однако уже следующая мысль успокаивает – быть может, время открытия Тайны, к которой довелось прикоснуться, ещё не пришло?