Я рисовал клоуна. В его больших глазах стояли слёзы, но лицо искажала саркастическая улыбка. Краплак на полотне ярко алел, и кадмий был плотен, и охра сияла, а уж сажу газовую было не отличить от самого чёрного в мире южного неба! Лучшие кисти из ласкового колонка и шёлковой куницы лессировали его губы и веки. Но видимо слой пудры и грима на его лице был слишком плотен, или слишком бесчувственным он стал от возраста и усталости. Нет, не такой улыбки от моего клоуна я добивался. Слишком был он прост. По носорожьи твёрд, и шёл прямо от моего мозга, а не от глубин моей души. Мало злости было в его смехе и много притворства было в его слезах. Но самого клоуна я в этом не корил, главный виновник устало сидел на краешке моего сердца, печально созерцая уже опустевшую и опрокинутую вазу вдохновения….
Остатки денег я потратил на пару-тройку бутылок самого дёшевого портвейна, но и это не очень помогло. Столько раз я зарекался не пить по вечерам плохой портвейн, а по утрам крепкий кофе…? Мысли только ещё больше расползлись по уголкам моей угрюмой вселенной, но пустые бутылки не заставили клоуна улыбаться с нежной ненавистью, а я остался совсем без денег и тяжело брякнулся с высоких небес моего полёта на серый асфальт слишком твёрдый для моих чувствительных ступней. Небо над городом, тоже бывает красивым, но куда ему равняться до бессмысленной глубины небес простирающихся в душах художников? Творец параллельной вселенной, алчущий и не находящий вдохновения, единственное бескрылое млекопитающие на тверди земной! Нужно было искать работу. Не умирать же с голода…? И не оставлять же моего клоуна с недоделанной улыбкой полным сиротой?
В колесе сансары вращающим мою судьбу подобно мельничному жёрнову, есть ещё несколько более мелких колёсиков превращающих его в земное подобие старинного часового механизма. На одном из них я и подъехал к дверям квартиры, которую мне предстояло ремонтировать. Один мой старый знакомый, хозяин это жилья, узнав о моём ненадёжном финансовом положении, предложил заняться её ремонтом. Квартира была предназначена к сдаче в аренду, и всего-то нужно было просто немного её обновить и освежить интерьеры. Привести в порядок потолки и стены, привести ванную комнату в гармонию с общей эстетикой окружающего мира и вдохнуть разноцветную жизнь в мёртвую серую геометрию дверных проёмов и подоконников. Кроме того, во время этого небыстрого процесса, в этой квартире, находящейся почти самом центре города мне можно было жить. Экономя и время и деньги на перемещение в пространстве. Я кивнул головой и а на следующий день с раннего утра вдумчиво начал процесс преображения, вооружившись шпателем и шпаклёвкой. Слёзы на глазах моего клоуна блеснули ярче! Возможно, он зарыдал над судьбой своего хозяина, художника низвергнутого в презренные маляры…?
Но я лично не огорчался. Аванс из нескольких купюр полученный за предстоящую работу, квадратной гирькой склонял стрелки весов в правую сторону. А правая, звучит почти как - правильная. Да и монотонность работы, давала отдых уставшему мозгу. Скребок и шпатель в руках отвлекали большую часть мозгового кровотока, отводя его от головы в истосковавшиеся по грубой физической работе мышцы. Два дня меня ничто не отвлекало. Кроме перерывов на недолгие чаепития. Это было истинное наслаждение сродни нирване. Верхняя губа моего клоуна на неоконченном полотне застыла в мудром спокойствии. Но окончательно она не успела так зафиксироваться. Гуинплен и Джоконда издалека только взглянули на него. Кисть только намёком прочертила этот изгиб, но была отложена в сторону сразу, как только позвонила Мамаюнас.
Кто такая Мамаюнас…? О, если бы мне самому узнать кто она такая. С таким же успехом можно было спросить – где и на какой глубине бьётся сердце великого Атлантического океана, толкающее голубую солёную кровь по венам его течений, или в каком месте Юпитера зарождаются бешенные тысячелетние багровые бури? Понимаю, что вопросы глупые, но поверьте мне, они не глупее попытки познать Кааре. Кааре, это было её имя, а Мамаюнас фамилия. Красивая женщина примерно сорока лет, озарившая мир своей красотой в результате страстного любовного сплетения папы эстонца с мамой литовкой. Этот симбиоз был на удивление гармоничен, и немного излишняя твердость букв К и Р в её имени сразу же компенсировалась мягкостью звуков М и Ю в её фамилии. Для меня, полное произнесение её имени и фамилии напоминало прыжок с невысокого скалистого уступа в тёплое лазурное море. Небольшой разбег жёстко царапающий пятки мельчайшими гранями камня..., бульк..., и глаза омываются чистой зеленью ласкающих тело вод. Поэтому большинство её знакомых и я в том числе, оставляли для пользования и личного обращения только фамилию. Мы так привыкли и она привыкла. Я её знал очень долго. Настолько долго, что стал уже немного равнодушен к её стихам и её картинам. Но, однако, не к её прекрасному телу. А кто, сможет быть равнодушен к груди и ягодицам шестнадцатилетней девушки? Однозначно и неотторжимо принадлежащими телу сорокалетней женщины? Причём, свою очень упругую но небольшую грудь она считала своим пожизненным недостатком, а я полагал огромным достоинством! Ещё это тело было украшено непростой головкой, через прекрасные голубые глаза которой струился мутный блеск её странного интеллекта.
- Слушай, Серый, - сладко дышала она в телефонную трубку, - у меня к тебе два коротких вопроса, один очень простой, а другой ещё проще! Чем ты сейчас занимаешься и где ты сейчас живёшь?
- Милая моя Мамаюнас, - отвечал я ей, - занимаюсь я нынче в основном тем, что слушаю гулкое эхо своих шагов, порхающих по комнатам той квартиры, в которой я живу…!
- Я собственно вот по какому вопросу, - в той же тональности ласкала мой слух она, - мне сегодня негде переночевать, пустишь меня к себе?
- Да, яркое светило моей тёмной души! Можешь обладать моим пространством, как тебе заблагорассудится! И хоть я не владею собственным дворцом подпирающими своими башнями седые облака нашего неба, но одной свободной комнатой с большой кроватью ты можешь располагать вполне. Чистую простынь, наволочку, горячий душ для тела и собственный балкон для просветления ума тоже тебе гарантирую. Со всем остальным не густо, у меня тут небольшой ремонт, но постараюсь разобраться в происходящей последовательности актов этого мюзикла!
- Только ты это…, постарайся без глупостей, ладно…? Часам к восьми буду!
Уголки губ на портрете клоуна поднялись вожделенно. Улыбка стала слащавой, и немного пошлой. Для этого пришлось задействовать самую тонкую кисть, чтобы посмотрев на портрет, Мамаюнас не увидела явного разврата и неудержимой похоти, умело запрятанной под слоем пудры на щеках клоуна. Я просто физически почувствовал, как небольшое тельце птички тревожно затрепыхалось в моей потной ладони. Ключ от дверцы клетки, куда она добровольно запорхнёт, находился в моём кармане. Но…, время неумолимо, и взглянув на часы, я понял, что время встречи уже наступает на пятки сказанным художницей словам!
Супермаркет находился прямо через дорогу, и проложить этот несложный маршрут, было делом половины часа. Одна добрая женщина пристрастила меня к хорошим испанским винам, и я всегда пытался плыть в фарватере этих пристрастий и если и налетал на камни дешёвых напитков, то исключительно от стерильной чистоты моих пустых карманов. Сегодня же они были запачканы презренным металлом, переведённым в бумажные эквиваленты купюр. Богато встретить гостью не получится, но пусть хотя бы будет изыскано. Ровно настолько, насколько это позволит ассортимент этого учреждения делающего упор на пельмени и другие мясные полуфабрикаты. Впрочем, кое-что мне всё же удалось там откопать. Винный отдел был бедноват, но парочка бутылок именно того, что надо, нашлась.
Поставив пакет на стол в зале, я поторопился отправитья в душ. Я к сожалению уже не в том возрасте, когда женщину может опьянить терпкий запах юношеского тела. Теперь, чтобы быть во всеоружии, приходится пристальней следить за собой. Потому что крепкий запах трудового пота не может заменить влаги любовного томления, блестящей на ладонях юности во время первых любовных ласк. А потом мне предстояло сотворить на потёртом столике натюрморт, хотя бы отдалённо намекающий на приличия кухни художника. Первым делом я обнаружил в запасах разнокалиберных тарелок три подходящих для меня и тщательно их вымыл. В одну, заманивающую как в колодец глубоким малиновым цветом, я положил крупную кисть тёмного винограда и два яблока, одно вишнёво-красное, а другое ярко-зелёное. В другое блюдо, проблёскивающее полупрозрачным изумрудом, я крупно нарезал сыр, водрузив наверху крошечный букетик из кинзы и укропа, обложив его по краям креветками, розовыми, как пятки новорожденного младенца. И наконец, в третьем небольшом блюде из обожженного шамота лежал настоящий горький колотый шоколад, посыпанный миндальными орешками в сахаре. Две разнокалиберных бутылки красного вина не очень дополняли этот простой натюрморт, но, по крайней мере, не вредили общей композиции. Если бы стены квартиры были кирпичными, умиротворение в моей душе было бы полным. А так, я только насколько это было можно, просто приглушил свет. Клоун в полумраке ухмыльнулся. Потому что всё той же тонкой кистью я чуть приподнял черточку губ справа. В ожидании, время тащится загнанной лошадью, да и Мамаюнас не торопиться нарушать женскую традицию опаздывать на свидания.
Масса идеально упругого обнажённого тела Мамаюнас, равна объёму массы воды вытесненной ей из ванной. Но массу её тела явно нужно удвоить, оставив тот же самый её объём. Почему? А очень просто…, нужно ещё суммировать все крепкие объятия, которыми будут обязательно отяжелены её хрупкие покатые плечи и все поцелуи, которыми будет облеплено всё её тело от мизинчиков ног до самой макушки. Это пожалуй, может стать очень хрупким местом в законе старика Архимеда. Так я думал, как на крыльях паря по квартире-полуфабрикату украшенной белыми пятнами шпатлёвки, пока Кааре мылась в ванной, и напевала блюзовые композиции, не всегда попадая в ноты, но всегда блистая обширным диапазоном.
Она высунула голову из ванной и попросила у меня халат или майку и шорты, а отличительная черта приличного человека, это способность соблюдать правила приличия даже там, где их соблюдать кажется совсем необязательно. Шорт у конечно меня не было, но свою любимую майку я ей выделил. И она влезла в неё, как бы втискиваясь немного и в меня, занимая мой законный объём. И стесняясь сам себя, я решил, что теперь эту майку стирать не стану очень долго. Чтобы дольше сохранить этот запах, ощущения шёлковой кожи и нежных изгибов упругого тела. И пока садилась она на диван и пыталась натянуть майку до самых колен, потому что больше на ней ничего не было, а я присев на пол включал музыку на старом проигрывателе, успел заметить я, как мимолётно мелькнула перед моим взором внутренняя поверхность её волшебно изогнутого бедра, на мгновенье открылась в том месте где она присоединяется к телу, и эта волшебная данность перекрыла все самые сокровенные мои мечтания. Нет…, Мамаюнас, не сдержу я сегодня ни одного своего данного слова, и не выполню ни одного своего обещания касающегося неприкосновенности твоего тела, потому что для художника нет неосуществимых фантазий, а есть только вечный поиск пути для их воплощения….
А потом мы пили вино из глубоких бокалов. Вино действительно было хорошее. Кисловатое, терпкое, после того как оно согревалось во рту, в нём чувствовалось тёплое дыхание солнечного испанского неба, даже отдалённая аллегория запахов каменистой почвы просачивалась сквозь явные оттенки привкуса виноградных листьев. И вкус тяжелой сладости верхних виноградин щедро омываемых солнцем, и тех, что находятся внутри грозди, им солнца досталось меньше, поэтому и вкус их несколько отличается, придавая вину всю гамму вкусового звучания. А если прислушаться к этому звучанию, то где-то явно слышались отголоски фламенко. Они очень явно слышались даже в сыре, который мы ложили в рот отламывая по небольшому кусочку, потому что танцевали этот танец любви баскские крестьянки, чьими руками сыр был замешен и сделан, фламенко слышался во вкусе креветок, потому что рыбаки их ловившие потом сжимали этими нервными руками грифы страстных гитар. И даже во вкусе шоколада присутствовал фламенко. Потому что именно грузчики, разгружавшие в порту мешки с какао-бобами для производства шоколада, отдавали в пространство звуки страсти, вырывающиеся из их просоленных морским ветром и проспиртованных ромом гортаней!
И мы с Мамаюнас сидели рядом, крепко прижимаясь друг к другу плечами, слушали это фламенко. Потом слушали уже почему-то сидя без маек и даже подпевали, крепко обнявшись и прикасаясь губами к губам. Потом слушали уже лёжа без маек. А потом уже и вовсе танцевали по очереди, лежа и извиваясь друг вокруг друга, друг на друге и друг под другом лишившись последних предметов связывающих нас с цивилизацией бетона и асфальта. Танцевали страстно, прижимаясь друг к другу так, что размывались физические границы тел и из всех ощущений оставались только тактильные, очень тактильные. А потом, когда вино было почти допито до самого конца, она играла со мной в интересную игру. Которая называлась - «угадай шкатулку». Она брала моего розового удава в руку и спрашивала меня, в какую шкатулку сейчас она его спрячет? В ту, в которой как в раковине находятся тридцать две розовые жемчужины? В ту, которая по форме напоминает прекрасную розу? И я никогда не угадывал, каждый раз утомлённому удаву приходилось вылезать не из той шкатулки, которую я называл.
Когда шторы на окнах просочились светом, мы лежали с Мамаюнас, крепко обнимаясь, глядя друг другу в глаза в полутьме. Мой усталый питон прижимался поникшей головкой к её бёдрам, гладким как бархат, её зацелованные соски нежно упирались в мою грудь. Иногда она целовала меня в шею и тихо шептала:
- Ну всё, давай немного поспим, - но глаза не закрывала и продолжала целовать меня.
- Хорошо! Давай немного поспим моя принцесса! Только скажи мне, ты почему сегодня приехала ко мне? Тебе действительно ночевать было негде? Ты просто хотела ко мне, или с родителями поссорилась…?
- Да нет, Серенький, - не поссорилась, - явно раздумывая говорить мне это или нет, произносила она, но, всё же немного подумав, продолжала, - но всё равно получилось стыдно, очень стыдно..., понимаешь, вчера приехал в гости старший брат. И я попросила его с отцом, чтобы они переставили диван в моей комнате. Диван кожаный и очень тяжелый, одному не сдвинуть. И вот отодвигают они его вдвоём от стены, и…, из под подушки выпадает фаллоимитатор. Причём самый большой из тех, которые я брала у подруги, нет, ты не подумай чего, взяла просто для испытания, подойдёт мне или нет? Он падает на пол, вдруг внезапно сам включается и лежит, вибрирует. Бьётся судорожно мягкой головкой об пол, как странная большая рыбина по глупости вдруг выпрыгнувшая из аквариума. Брат с отцом стоят и по очереди смотрят, то на него, то на меня. Я его быстренько хватаю, пытаюсь затолкать в сумочку, а он длинный входит с трудом, и почти выбегаю из квартиры. Вот теперь стыдно возвращаться домой. Ну, вот что родители подумают…?
Я смотрю на клоуна и пытаюсь представить своё искаженное смехом лицо со стороны, чтобы лучше понять, какое выражение бывает у людей, когда в нежной насмешке спрятано искреннее сочувствие…?