Глава 3. Тяжкие опасения

               
 
     Никон решил не заезжать в город Владимир, а пройти вокруг него подальше: опасался, кабы не задержали, подозрительность и мстительность молодого царя была безгранична. Ввиду этих опасений поезд двигался окружной дорогой, довольно глухой даже по тем временам, сам голова сидел в крепком возке на полозьях, рассматривая свитки полученные у Филарета. Дорогу указывал снаряжённый настоятелем монах по прозвищу Федя Верёвка, что-что, а клички на Руси давать умели, как обзовут,так всю жизнь не отклеишь и в бане не отмоешь. Этот Федя был длинным парнем, худым и вихлястым. Ходил он  в полушубке, из-под которого торчало голое тело, на длинной шее болтался здоровый крест чёрный от времени и пота. Дело своё он знал хорошо и вёл поезд уверено, как-будто в голове у него сидел проводник. Вокруг дороги простирался почти глухой лес, лишь изредка попадались небольшие делянки спиленных вековых сосен. Да…,-думал Никон,- может господь и не наделил нас россиян излишним умом, но землёй явно не обидел. Дорогу, вернее глухую просеку, временами переходящую в широкие поляны, то и дело пересекали следы диких зверей. Так не спеша и двигались, не останавливаясь даже на обед, ввиду кратности дня. 
     Солнце уже перевалило за полдень, когда на дороге объявились три кряжистых мужика и сразу схватили идущую впереди лошадь под уздцы. Еремей Портной, стрелец уже в возрасте, повисевший на дыбе при обоих розысках и бывший от енного немного взвинченный, не стал думать, а ударил ближнего мужика саблей плашмя прямо по макушке. Нападавшие, различив длинный обоз, оружных всадников, бросили свои рогатины и скрылись в густом ельнике, опоясывавшем матёрый лес. Вскоре оттуда просвистела стрела и воткнулась в один из возков, возок качнуло на бугорке, стрела выпала под ноги равнодушной лошади…
     Если кто думает, что люди русские триста лет назад были тёмные и забитые, он глубоко ошибается. Это происки тех, кто ненавидит Россию.  Люди были сильные и мужественные, не боялись никого, кроме бога, стойко переносили невзгоды и умели веселиться, причём веселье шло у них изнутри, не то, что сейчас. Была в них великая духовная  сила. И если б этой силы не было, то, пройдя всю Сибирь, Тихий океан не переплыли бы и не гоняли по Аляске знаменитых краснокожих воинов, так что у них перья выпадывали и пятки сверкали.
     Но вернёмся к нашим героям. Этот день дальше прошёл безо всяких происшествий. Как только стало смеркаться поезд остановился чтобы устроить ночёвку. Скоро запылали костры, раздвигая темноту зимнего леса, мигом выросли шалаши из жердей и хвои. Закипели котлы, повис в лесном воздухе запах ароматного кулеша. Кто-то уже затянул песню, наигрывая на балалайке: «Дорога ведёт сквозь темную ночь и ночь нам становиться ближе…..»
     Никон стал обходить табор, внимательно поглядывая как кто устроился, всё было пока неплохо. Вековые сосны окружали лагерь своими колоннами, отблески костров играли на янтарной смоле, а там выше, среди зелёных иголок проглядывало ночное небо с редкими золотыми гвоздиками звёзд. Ночь наступала на людей, постепенно смолкли шум и гам большой артели, повисла обманчивая тишина и только костры немного нарушали своим негромким треском покой людей.
     Ну а домовой только собирался приняться за работу и не спеша вылезал из своего короба. Хорошо, что сегодня не надо колдовать, но много другой работёнки, поэтому он в раздумье почесал свою бородку. Затем пошёл к детям. Глеб с Романом отлично провели день, вдоволь насмотрелись на бесконечную дорогу, сколь интересного в лесу: то увидят невиданную птицу, то странные следы на снегу: может медведь, а может сам леший. Видели настоящего лося с огромными как куст рогами. Да, ещё видели, как дядя Еремей стукнул по куполу лесного бородатого бродягу. Море всего интересного, в Москве за год такого не увидишь. Поэтому братья уже спали, как говорили раньше, без задних ног и только пар валил из под мехового одеяла. Домовой постоял над ними, заткнул одну дырку под одеялом, послушал как дышат и залез в сумку Никона.                Стал внимательно рассматривать дорожные планы, прикидывать какая дорога лучше, смотрел, соображал. Самое хорошая дорога, это через Нижний Новгород, там у Никона много знакомых московских бывших стрельцов, служат у воеводы. Далее лучше всего идти через Вятский край, места глухие, но тихие и люди вятские не разбойники, рады путникам, если это не сборщики податей, платить подати они ещё не научились, ну нет ничего, да и вывезти не на чем. Поэтому царские слуги, промучившись с ними лет триста общим числом, записали всех вятских в государевы крестьяне. Мол, размножайтесь пока, ничего с казны не получите. 
     Обмозговав маршрут, наш домовой прочертил его на плане своим волшебным ногтем, даже послюнявил его предварительно для верности. Сейчас оставалась легкая работка, надо пройтись по табору, узнать о чём думают люди, не замышляет ли кто зла, чтоб самому спать спокойно. Два часа он шастал от кошёвки к кошёвке, от шалаша к шалашу. Всё было спокойно, только один стрелец держал мысль отколоться с семьёй и затаиться в хорошем месте. Это домовой положил себе на ум: затем убрался восвояси, в свой короб.
     Утром Никон проснулся рано, вылез из своего возка, долго смотрел на утреннее небо. Рассветать ещё и не думало, морозец слегка утих, небо, усыпанное алмазами звёзд, висело шатром над притихшим лесом. Неожиданно, почти параллельно земле объявилась падающая звезда, она летела быстро, разбрызгивая небольшие искры,  треща как еловое полено, от неё отлетали маленькие звёздочки и таяли во тьме. "Знак хороший",- решил Никон, он вообще не склонен был искать везде чёрные предзнаменования. На его пути вдруг объявился Федя Верёвка, как он не замерзал ночью в протёртом полушубке и дырявых пимах, было большой загадкой: есть наверно люди которым холод нипочём. На прощанье отец Филарет сказал:"Ты енного Федю оставь себе, толку от него в монастыре никакого, ни одну молитву, ни одно слово божье ему втельмяшить не можем, всё перевирает, толь с умыслом, то ли от скудоумия. Только едино горазд по лесам шастать, яки зверь, ночью и днём. Един раз послал я его в самую стужу в соседский монастырь вёрст за сто с грамоткою, объявился с ответом на пяты сутки, зверь лесной, а не человек". И в самом деле, Никон тоже уже заметил, если скажет Федька  что впереди лог, можешь не проверять, придерживай коней.  Брякнет что надо объехать воду, лучше в то место не суйся, вымокнешь по грудь. Да, подумал Никон, эти кудесники все немного того, не от мира.

       
     Так незаметно и добрались да самого Нижнего Новгорода. Привольно раскинулся он на берегу великой реки, много народа разного живет: русские, чуваши, татары, черемисы. Есть и свой Кремль, только немного облупленный, а так ничего - большой. Кремнёв не стал вести своих людей в центр города,а остановился в одной из многочисленных слободок под названием Малина. Народ сразу разошёлся по многочисленным баням и питейным заведениям, однако предприимчивый Никон, ещё накануне поотбирал деньги у самых злостных питухов, оставил так мелочь, на раз клюнуть. Сам же Никанор, во главе семейства, отправился в гости к дальнему родственнику Ивану Пушкарёву, бывшему в Москве сотником стрелецким, теперь он служил в охране таможни.
     Встретил их Иван очень душевно, рассказал про своё житьё - бытьё, а когда узнал, что царя Петра всё ещё трясёт при слове стрелец, то ни мало опечалился, думал он, что пронесло грозищу. Долго сидели  вдвоем, жёны ушли на рынок, мозговали, как прожить. Связанный по рукам большой семьёй, не мог Пушкарёв никуда уехать, опасаясь нового царского розыска. Позавидовал немного дальнему назначению родственника, говорил ему уверенно:"Там тебя не тронут, пишись в казачье войско другим прозванием, не такой ты известный человек, спасешься там, на Уральском Камне". Долго сидели за столом, вспоминали как ходили в дикое поле, как спасали друг друга от настырных мусульман. Захмелевший вконец Иван вынул из сундука клинок персов, весь покрытый жилками узоров, сказал: "Владей, мне уже не помахать такой саблей, да и воевода уже не раз на неё зарился, продай, да продай". Вскоре вернулись жёны с торжища весёлые и довольные, ребята так наелись там всего, что еле сидели за столом, клевали носами, вскоре их увела спать заботливая мать Арина. Утром долго прощались с Пушкарёвым, прощались явно навсегда, почта тогда ещё не ходила. Никон протянул Ивану деньги за клинок, тот обиделся сначала, после принял и добавил ещё тульскую пистолю крепкой работы. Похвалил он путь, выбранный Никоном, прощаясь, сказал:"Крепок ты разумом Кремнев, чаю не пропадешь на Камне".