Даже не волей – порывом отчаяния
Вспомнить то время: меня еще нет,
Папа заходит и ставит чайник,
Мама заходит и выключает
Чайник и гасит свет.
Вот они в сумерках непроглядных,
Боже, еще их мгновенье не тронь!
Мама его по щеке погладит.
(Время – короткое, как халатик.)
Папа ее поцелует в ладонь.
Что с этим делать, увы, непонятно:
Крикнуть, прижаться, бежать со всех ног?
Я получился такой невнятный
(Равно похожий? Ну, это вряд ли…),
Ломанный, как цветок.
Я им придумал за все, что забыть,
Вроде бы так отдаю должок.
Вот и стою, как цветок, – раскрытый,
Укорененный, втоптанный, врытый –
Там, где меня не должно.
Ната Сучкова (из сб. «Ход вещей», М., 2014)
Короткое, как халатик
С удовольствием причисляю себя к малому проценту людей, любящих стихи. Есть также и немногие попытки строить рассуждения о стихах – мне нравится и к тому же практическая польза для преподавания.
К этому тексту выбрала такой ключ: беру любимые строки и провожу связи между ними. Кстати, считаю, что такой способ анализа для преподавания не подходит. Во-первых, потому что отталкиваемся от вкуса, а вкус у школьников не поставлен; во-вторых, для обучения не нужно, чтоб много выбора. Но более-менее искушенным этот путь подходит, и так же, как и другие пути открывает, если надо, и перспективу к мировоззренческим позициям автора. (Почему бы и не о мировоззрении, если и весь сборник Наты Сучковой называется по-философски «Ход вещей»?)
Итак, здесь у меня две любимые строки: «Время – короткое, как халатик» (9-я строка) и «Там, где меня не должно. (20-ая строка)».
Не сомневаюсь, что автор ценит обе эти строчки. Может быть, даже 9-ю не меньше, чем 20-ю, которая, как заключительная, всегда в сильной позиции, хотя бы из-за того, что все предыдущие на нее работают.
На поверхностный взгляд позиция 9-ой строки – предпоследняя во второй строфе – рядовая. Но в двух первых строфах – картина того, что «придумал» лирический герой: семейная идиллия. И может казаться, что герою немного и надо: чтоб длилась бы эта незамысловатая жизнь с включением и выключением чайника и простыми ласками папы и мамы. Но в параллель с идиллией – мотив тревоги и драмы (отчаяние, меня нет, сумерки непроглядные). И между лаской мамы (8-я строка) и лаской папы (10-я строка) – это «короткое, как халатик» время. То ли 8-я (мама) и 10-ая (папа) окаймляют 9-ю (врямя-халатик), то ли 9-ая разделяет 8-ю и 10-ю, то есть «короткое время» разделяет маму и папу. Логически не разложить однозначно – это как в калейдоскопе: то так, то так. Но в любом случае, оттого, что время короткое – тревога и драма. Кто кому и что должен? Родители – детям? Дети – родителям? В наше время – проблема-гвоздь. Не говорю о сиротстве.
Рифма работает на то, чтоб мы это короткое время восприняли еще и темным. Из первой строфы в наше сознание уже вонзилась точная рифма: «нет»/ «свет», дав картину темноты. А здесь ассонанс «непроглядных» – «халатик». И мы к тому же сильно уколоты тем, что халатику уподоблено время. В результате такого уподобления и получаем нарастание осознания тревоги, драмы. Здесь и мама с папой, и лирический герой – жертвы времени, не только короткого, но и непроглядного. (Не пойму, нравится ли мне, что время – короткое, как халатик. Потому ли, что я, кажется, и не жила в длинных, с вековыми устоями временах, временах? А кто из нас жил?)
Первая строка третьей строфы будто бы перегибает текст пополам: с картины тревожной семейной идиллии на рефлексию лирического героя. (Но первая строка заключительной четвертой строфы вторую половину, с рефлексией, – еще пополам.)
В короткое темное время трудно стать взрослым. В третьей строфе – рефлексия вечного подростка (взрослый не ассоциирует себя со цветком). Которому и незачем и негде проходить инициации. И вопроса такого, похоже, не стоит. Не поймет, что короткое время может стать темным зверем, а не домашним, как халатик. В коротком времени нет связей с другими временами, не прописаны и Заветы, что должно, что не должно. И, конечно, бросится всем в глаза это во многом оксюморонное – «ломанный цветок». К тому же, для хорошего прочтения «ломанный» интересен еще своей орфографией, так как с «нн» – это причастие, а с «н» – прилагательное. Что в данном случае не мелочь. Здесь это причастие от глагола ломать – следовательно, приходим к тому, что именно короткое время и его обстоятельства причина того, что получился «ломанный, как цветок».
При моем прочтении, третью строфу портит вторая строка, которая мне, как ни прикидываю, почти ничего не дает, но которую трудно убрать из-за рифмы «ног» / «цветок». (А сочинять другую строку я не берусь – это, мне кажется, работа автора.)
О четвертой, заключительной, строфе. Когда я выучивала наизусть – первый и, кажется, обязательный этап прочтения стихотворного текста – сделала себе такой вариант (Из педагогического опыта привношу в читательский лингвистический эксперимент.):
Я им придумал за все, что забыто,
Вроде бы так отдаю должок.
Вот и стою, как цветок,
– врытый –
Где меня не должно.
Читатель ведь имеет право на собственное прочтение, может интерпретировать, как музыкант-исполнитель. Ведь нет сейчас пиетета перед каждым словом поэта, ведь другие теперь отношения. И хотя я понимаю, что в данном случае поэт заботится о правильности строфики и ритма, но рулю, как мне угодно – выверенность, дотошность здесь мне, читателю, скучновата, и потому ломаю заданный автором порядок.
Первая строка здесь удивительно хороша и по функции в композиции, и по мысли. В композиции – дать новый, поворотный, ракурс семейной идиллии, которая, оказывается, не явью была, а придумкой. А мысль – нравственная и не так чтобы простая. Будто не персонаж-подросток, а сам автор высказал. И хорошо, органично высказал – в отличие от предпоследней, выкинутой мною при прочтении, строки, где автор, с градацией, заслонил лирического героя.
Во второй строке мне интересен «должок», поскольку он рифмуется с полюбившимся «должно». Должок – это также слово от подростка «короткого» времени. Когда и не только сыновний долг не прописан накрепко в Завете, а вообще перепутано, кто кому и за что должен…
И вот она, моя любимая. На том самом месте, где поэты приучили нас находить золотые, будто с небес, строки – «Там, где меня не должно». В школе эту фигуру речи – анаколуф? силлепсис? – не упоминают, но ведь мимо не пройдешь. И не мной сказано, что есть неизъяснимое обаяние в осмысленном, значимом, нарушении грамматики. «Стою… где меня – не должно» – это и о семи ветрах, и о произволе сиротской судьбы.
Не должно? Делается не по себе, если число тех, кто полагает, что его «не должно» будет больше, чем других. Если не повезло сразу, то почему все же не пробовать свое короткое время превратить в длинное. Ната Сучкова об этом, пожалуй, не говорит ни в этом, ни в других текстах «Хода вещей». А задумывается ли читатель, не знаю.