ОСВОБОЖДЕНИЕ
Мои опасения оказались преувеличенными и не случайно, а лишь потому, что мне ничего неизвестно было о том, что здесь произошло после моего отъезда отсюда. О ночном бегстве с Вацлавы Рогану с сожительницей Франей к утру стало известно всем обитателям.
Оказалось, что после нашего отъезда, поздней ночью на Вацлаву пришла группа партизан с намерением схватить Рогану и увести его. При попытке вынудить его открыть двери за ними никто не отозвался. Партизаны взломали дверь и, оглядев жилье, поняли, что его жильцы сбежали.
На постоянном месте стоянки вблизи отсутствовала бричка, а в самой конюшне пара из лучших лошадей выезда Рогану. Кто-то подсказал партизанам, что якобы о бегстве сестры осведомлена Аня. Перепуганную Аню нашли в коморке, и она рассказала партизанам о том, что знала, не больше, однако ей не поверили.
Позже, когда рассвело, Аня куда-то исчезла, очевидно, подалась к родителям в Моевку или к сестре Кате, проживавшей на «Курятнике», полагали обитатели. Партизаны на Вацлаве организовали отряд самообороны и начальником его назначили некого Алексея Алексеевича, а самооборонцев вооружили винтовками и приказали охранять Вацлаву, не позволив оккупантам угнать отсюда ни одной скотины или грабежа.
Об этом всем мне поведал старик Здановский и очень удивился, что я остановился где-то у скирды, а не приехал на усадьбу. В заключении старик мне советовал немедленно отправиться к скирде, запрячь лошадей, и вернуться на Вацлаву.
Я вернулся к скирде, запряг лошадей и знакомым мне путем от скирды к конюшне доехал до усадьбы, где без посторонней помощи распряг лошадей, увел их на свои места, а сам отправился в свою конуру.
Утром меня кто-то разбудил, сказав, что надо сейчас же явиться в контору. В конторе было несколько обитателей Вацлавы, вооруженных винтовками, а за столом бухгалтера сидел, незнакомый мне белобрысый, лет за сорок мужчина.
– Добрий день! – поздоровался я.
– Здравствуй! – ответил мне из-за стола,– поговорим по-русски. Ведь ты владеешь русским
языком?
– Могу и по-русски.
– Вот и хорошо. Расскажи нам, куда девался Рогану.
Я подробно рассказал о том, что происходило со мной и очевидцем чего пришлось быть, за последние две ночи и один день.
– Выходит, Рогану убежал от нас, а ты от него удрал?
– Выходит так,– согласился я,– а вам хотелось бы, чтобы по-другому как вышло?
– Да нет! – спохватился он, поняв свою бестактность.
– Похвально, не по пути тебе было с Рогану, а то, что лошадей не дал угнать, молодец, по-нашему сделал! Вот тебе винтовка и патроны к ней, будем вместе охранять Вацлаву и все то, что здесь есть, до тех пор, пока нас не освободит советская армия, а это произойдет очень скоро,– заключил он.
В том, что охранять Вацлаву малочисленным отрядом, большинство из которого впервые
держало оружие в руках, и быть уверенным в том, что с такими силами можно оказать
успешное сопротивление бегущим румынским оккупантам или «хлопцям» - полицаям,
не говоря уже о немцах, никто не верил.
Лишь отдаленность от шоссейных дорог и благодаря весенней распутице, вызванной
обильным многодневным снегопадом, превратившие грунтовые дороги в полную непроходимые,
не позволили добраться до Вацлавы тем, кто мог ее ограбить, угнать, увезти с собой
на запад то, что было очень ценным в третий год опустошительной войны.
Нас расставили по определенные местам, с которых было возможно вести наблюдение за
окружающей местностью, а что далее произойдет, никто не знал, мол, там посмотрим, что
предпринять. Мартовские ночи были холодными, и мы часто подменивали друг друга,
спешили к ожившему бараку, где теперь не только было задействовано отопление, но
и оживилась кухня.
Повара Иосифа Петровича обязали получить со склада, имеющиеся там продукты и овощи и по
мере потребности беспрерывно готовить борщ или суп, чтобы кормить обитателей Вацлавы и
без какого-либо исключения тех, кто случайно тут окажется и согласится участвовать в
самообороне.
В первых двух или трех сутках ничего тревожного не произошло, а после как-то ранним утром
со стороны «Восьмерика» показалась высокая фигура одинокого человека. Он медленно
приближался к усадьбе, а наблюдавшие за ним самооборонцы насторожились, ничего не
заметив в нем угрожающего, дали ему возможность подойти ближе, а, разглядев верхнюю
одежду, заподозрили в нем немецкого солдата.
Задержанный оказался немецким солдатом, называвшим себя австрийцем по национальности,
предъявил при этом какой-то документ. При нем не было ни оружия, ни каски, в разваленных
сапогах, из которых торчали обнаженные, запекшиеся кровью ступни обмороженных ног.
Солдата поместили в барачной комнатушке, напротив которой, но в несколько большей
комнате, жила Люда. Затем самооборонцам поручили охранять «пленного», что нам казалось,
было излишним, ведь если бы даже он задумал бежать, то физически не смог бы осуществить
этого.
Сама обстановка свидетельствовала, а не фантазия: обмороженными ногами далеко не уйдешь.
А тут еще такое внезапное благородство вчерашних врагов. Мало того, что не убили, а приютили,
да еще накормили горячей пищей!
Алексей Алексеевич – начальствовавший над нами, требовал охранять австрийца, а нас для этого
было недостаточно и ущемляло более важные места. Случалось, когда у дверей австрийца
никого не было, и солдату, не дождавшемуся конвоирования к месту испражнения естественной
надобности около свинарника, приходилось отправиться в одиночку.
Тут его настигла смерть. С открытыми глазами он лежал на спине, как бы глядя в весеннее небо.
Обитателям Вацлавы, собравшимся вокруг убитого солдата, Алексей Алексеевич усердно
объяснял, что охраны у дверей комнатушки, в которой содержался солдат, не было, а он, проходя
мимо, открыл двери и не обнаружил там самого «пленного».
Охваченный тревогой, он вышел во двор и сразу же увидел пытавшегося якобы скрыться за
свинарником солдата, не раздумывая, выхватил из кобуры пистолет, выстрелил в беглеца.
Слушатели этой шаткой легенды, конечно, плохо понимая происшедшее, кривили душой,
соглашаясь с тем, что с расстояния восьмидесяти шагов одиночным пистолетным выстрелом
в голову, удалось предотвратить побег австрийца.
Между собой те, кто имел какой-то опыт в обращении с оружием, пришли единому мнению:
Алексей Алексеевич, не найдя охраны у дверей комнатушки, вывел австрийца к свинарнику и
там выстрелил ему в голову. Зачем он учинил самосуд, мы тогда не понимали. Позже, после
войны подобные случаи объяснялись паническим поведением коллаборационистов, запачкавших
себя сотрудничеством с оккупантами, искавшими алиби, чтобы избежать заслуженной кары.
Убитого захоронил старик Здановский, в одиночку выкопав ему могилу на месте смерти у
свинарника. В последующие нескольких дней и ночей все явственнее доносился неутихающий
артиллерийский грохот приближающегося фронта, однако, из бегущих на запад нацистских
войск и их союзников на Вацлаве никто так и не появился.
Утром 17 марта 1944 года со стороны того же «Восьмерика» мы заметили приближающуюся
группу людей. Шли они один за другим, соблюдая определенную дистанцию, свидетельствовавшую
о том, что эти люди военные, но из-за дальности мы не могли распознать их одежду.
Насчитали мы их более двух десятков, что без малого можно считать взводом, по-видимому,
Хорошо вооруженных и также опытных солдат с офицером. А нас, сбежавшихся со всех постов
к месту события – менее десятка, большая часть которых впервые держала в руках винтовку,
к тому еще во главе с сомнительным, никому не известным Алексеем Алексеевичем.
– Отходим в лес! – послышалась неуверенная команда.
Мы, один за другим, под прикрытием плотины пересекли сочившийся ручеек речки Тростянец,
укрылись в лесу. А тем временем, шедшие к Вацлаве, приблизились к нам настолько близко,
что мы смогли разглядеть их одежду. Она поразила нас: на головах солдат были обычные шапки,
одеты в советские шинели, некоторые в белые полушубки, а на плечах погоны!?
Не доходя до усадьбы, группа остановилась, стала что-то обсуждать. Затем трое из них, взяв
оружие наперевес, отделились от группы, направились к усадьбе. Мы так же, посовещавшись,
решили отправить на усадьбу одного из нас без оружия с тем, чтобы он разведал положение и
вернулся к нам.
Не прошло и часа, как наш «разведчик» в сопровождении советского офицера и солдата подошли
к плотине.
– Товариші! Виходьте, це свої прийшли!
Мы стыдливо с опущенными головами шли по плотине, а встречавшие нас офицер и солдат,
улыбаясь, приветливо пожимали нам протянутые руки.
Вацлава оживленно ликовала. Иосиф Петрович еле успевал отваривать очередные огромные
куски мяса для борща и еще чего-то, накормив все тех, кто впроголодь или вообще голодными
прозябали на Вацлаве на протяжении оккупационного периода, длившегося два года и девять
месяцев