Отчетливо вспоминается летний вечер и начало трансляции по телевизору «Семнадцати мгновений весны». Песню, с которой начинался фильм, было слышно на подходе к парикмахерской на Ленина, 46.
Ее ни с чем не спутаешь и не забудешь никогда. Возраст забыл, а мелодию помню, и попытки перевести картину в цвет — это как у первой твоей любви где-то на уровне подсознания изменить цвет платья или трусиков. Помнишь запах, упругость и нежность кожи, слова, а вот цветовую гамму как отшибло.
В этот момент Самарканд вымирал. Даже пацанва неохотно выходила на улицу. Может, передавался общий настрой, а может, по блеску родительских глаз чувствовали, что прикасаемся к чему-то более трепетному и интересному, чем чмокание на съездах. Особенно сильно это проявлялось через полчаса после начала фильма и двух бутылок пива, выпитых отцом за это время.
Ощущалось, что терпению его приходит конец, но оторваться от фильма он не мог. И вот удача, как только хрипловатым и берущим за душу голосом Копелян сказал: «Штирлиц шел по коридору»,— отец пулей полетел в конец двора, до сортира, видимо, чувствуя, что демонстрационный показ ковровой дорожки и стен он может с легкостью пропустить и обязательно успеет к тому времени, когда полковник Исаев дойдет до его конца.
Но к счастью для Штирлица и к сожалению для отца, это был коридор не каттакурганской тюрьмы, а всего лишь гестапо. Закончился он быстро, и пропустить физиономию с репликой Мюллера «По какому коридору?» казалось неосмотрительным с его стороны.
До этого показывали коридор роддома, из которого выходила Катя с ребенком. В конечном итоге при слове «коридор» отец поглядывал на входную дверь, повторяя рефлекторно те же действия будущих поколений при слове «реклама».
Сцена встречи нашего разведчика со своей женой в кафе никого не оставила равнодушным.
Задушевная мелодия Таривердиева, блеск глаз супругов, не видевшихся много лет, слезы моей матери, парикмахерская на следующий день и прическа под «евоную жену», анекдоты, появившиеся сразу про черную папку Штирлица и Адольфа на узбекском языке,— все это было данью уважения и любви к мастерам жанра.