Глава 7. Вслед за солнцем.
Но долго рассиживаться за столом нам не пришлось, так как прибежал один из местных парнишек и сказал, что на перевале появились те, кто уходили на ту сторону хребта, и, чтобы не делать лишних концов, решили сразу идти к дому Мудрой Птицы, а оттуда в горы. И нам предложено выдвигаться следом. Я со вздохом отодвинула недоеденную тарелку и предложила всем пойти переодеться во что-нибудь, более пригодное, для походов по горам.
Когда мы, всей толпой, выбрались на улицу, то обнаружили длинную процессию, растянувшуюся по дороге на перевал. Казалось, что собрался весь город, а возможно, именно так всё и произошло. По меньшей мере, гасиенда опустела полностью. Лис уже умчался к своему семейству, а всё мое, включая Генрихов и Адама, присоединилось к процессии. Идти предстояло далеко, место последнего пристанища Мудрой Птицы лежало за границей снегов. И добраться туда мы должны были к тому моменту, как закатное солнце коснется вершины самого высокого пика. И мы медленно поднимались в гору, следуя за лучами уходящего солнца.
Мои двойняшки довольно быстро выдохлись, но их посадили к себе на плечи Че, Кот и Педро, решившие, вместе с Дином, присоединиться к нашей части процессии. Теперь они перекликались между собой и со своими городскими друзьями, многие из которых тоже уже ехали на плечах своих отцов.
Рядом с Педро шла та самая девушка, которую он привел из-за перевала, и она держала за руку малышку Миа. Вольф вез на плечах маленькую Лизу, да еще, и тащил за руку Генриха - младшего, который уже начинал выдыхаться. Это вам не на беговом тренажере километры накручивать. Старый барон шел под руку с Адамом, и неизвестно, кто на кого больше опирался. На мою долю досталась фрау Марта, которая, несмотря на возраст и отсутствие большого опыта горных восхождений, упрямо решила пройти весь путь до конца, стеная, что Клаус не простит ей, если она не сумеет пересказать ему весь обряд похорон, в точности.
А посмотреть было на что! Я еще никогда не видела столько горожан, одетых в старинные национальные костюмы, от обилия вышивок, украшений и старинного оружия из зеленого обсидиана, просто, глаза разбегались. Даже альпаки были украшены. Но более всего меня поразило торжественное - суровое выражение лиц у людей, здесь не было слез, а только глубокая сосредоточенность. Такое, наверное, было и у тех древних инков, что шли по этим горам, чтобы кинуть в жерло вулкана проклятый золотой металл, который привлек на их землю алчных завоевателей, как приказал им, в своем предсмертном письме, последний Великий Инка. Или у тех предков Мудрой Птицы, которые искали самую высокую вершину в мире, чтобы оттуда обратиться к своим ушедшим богам.
Когда мы, все, наконец, добрались до заснеженного плато, то увидели Пабло и Паулу, стоящих рядом с носилками, на которых лежал небольшой сверток, завернутый в узорчатые полотна. Рядом с ними стояли две альпаки. Чуть в стороне расположились Пакита и несколько старых женщин. За ними выстроился почетный караул из юных членов стаи, они тоже пришли в традиционной одежде, но на плечах висели карабины и автоматы. Многозначительная смесь старого и нового.
К нам подошел Лис и попросил меня, пройти ближе к носилкам. Люди, в почтительном молчании, расступались перед нами, даже мои малыши притихли, чувствуя общее настроение. Мне стоило большого труда сохранять видимое спокойствие, подходя к Пабло и Пауле, которые с неподвижными лицами стояли возле носилок. Глаза их были устремлены на последнюю, освещенную солнцем, вершину.
- Твое место – здесь, рядом с ней. Она бы так хотела, - произнес Пабло, слабо улыбнувшись и взглянув мне в глаза.
И так много было боли и одиночества в этом взгляде, что по спине у меня побежали мурашки. Я тщетно искала какие-нибудь слова утешения, но вдруг услышала высокий, чистый голос, который невыразимо-печально заметался между горными пиками. Пакита запела погребальную песню. Затем к ней присоединились женские голоса, а потом и мужские. Я не понимала всех слов, песня, похоже, была очень старой, но вскоре мне начало казаться, что песня эта, скорее, прощальная. Так часто там повторялись слова «уйти» и «вернуться». В ней не было безысходности, а скорее, звучало прощание и надежда на новую встречу. Я вспомнила, что согласно верованиям местных племен, с заходом солнца душа умершего уходит в темный мир, а с новым восходом, преодолев вместе с солнцем нелегкое путешествие, вновь возродится где-нибудь в нашем. А тело – всего лишь, оболочка, которую сбрасывает куколка, чтобы превратиться в прекрасную бабочку, свободно парящую в бескрайней синеве.
Песня всё текла и текла, как прозрачная горная река, для которой не будет конца, пока существуют горы и снег, солнце и ветер, день и ночь. Эта песня захватывала и подчиняла всех, кто ее слышал. Мой взгляд медленно перемещался, выхватывая из толпы знакомые лица: задумчиво-печальное у Лиса, прижимающего к груди сверток с крохотным сыном; восторженно-завороженное у Педро-Пули, обнимающего за плечи всхлипывающую Чиа и ее насупленную сестренку; сурово-сосредоточенное у Дина и Че, так и не спустивших с плеч своих детей. Лицо старого барона, который отрешенно смотрел не то в глубины времени, не то в глубину своей души. Адама, который смотрел на поющую Пакиту, и на лице его проступала слабая тень надежды. Генриха – младшего, который испуганно сжимал обеими руками ладонь своего отца, пытаясь найти в нем поддержку и опору. И лицо Барона, такое грустное и понимающее.
Песня всё длилась, а солнце постепенно опускалось за горы, его лучи гасли, наползали сумрачные тени. Лица людей становились расплывчатыми и нечеткими, и на их месте начали всплывать лица давно ушедших родственников и друзей. Дед, бабушка. Умные глаза моего старого пса. Рыжие братья, заявляющие:
- Мы не близнецы, мы - двойняшки!
- У человека всегда есть выбор! - прозвучал у меня за плечом твердый голос Волка, и я вновь увидела его усталое, но непреклонное лицо.
А затем все их заслонило морщинистое лицо Мудрой Птицы.
- Это того стоило! - снова услышала я высокий скрипучий голос, увидела мудрую, понимающую улыбку.
И тут в мое сознание, безумным крещендо, ворвался высокий голос Пакиты.
- Живи! - узнала я последнее слово песни, последнее слово Мудрой Птицы.
- Живи! - прозвучал в ответ слитный хор голосов.
- Живи! - прошептала я, провожая взглядом последний лучик солнца.
И почувствовала, как что-то изменилось во мне.
Вниз, к городу, мы возвращались уже при свете факелов, которые горожане зажгли от костра, разложенного возле небольшого холмика из горных камней. От этого костра зажгли и огоньки в тех странных круглых чашках с рисунками, которые я, так часто, рассматривала в доме Мудрой Птицы. Теперь они прочно стояли в снегу. Огоньки в них образовывали длинные линии, которые шли от покрытой рисунками скалы, и, казалось, уходили прямо в небо. Впереди шли Пабло и Паула, которые первыми ушли от временного пристанища Мудрой Птицы, позднее она обретет свое законное место в лабиринте Луны и Солнца.
Первыми подошли они и к ее пустому темному дому. Процессия остановилась возле изгороди, лишь Пабло и Паула подошли к открытому проему в каменной стене. Здесь Паула остановилась и, пожав брату руку, отошла к своей семье.
- У нее уже есть свой дом, а Пабло должен провести ночь в доме Мудрой Птицы, - прошептал мне на ухо Лис.
Я вздрогнула, представив себе такую перспективу. Пабло чуть повернул голову, как будто услышал мои беспокойные мысли, но сразу пригнулся и, не оборачиваясь, вошел в темноту дверного проема. Через несколько секунд я услышала стук камня о камень и увидела, как в глубине дома запылал огонь в очаге. Люди возле ограды шумно перевели дух и потихоньку начали расходиться.
- Раз, огонь снова горит в очаге, значит, история семьи не закончена, и дух Мудрой Птицы может, однажды, вернуться к своему народу. Пабло же принял на себя бремя хранителя, - добавил Валерка и вместе с Паулой и детьми пошел к своему дому.
Меня удивило, что соплеменники Мудрой Птицы, как должное, восприняли то, что именно Пабло, а не Паула, стал хранителем очага своей семьи, преемником Мудрой Птицы. Быть может, всё дело в замужестве Паулы, а, может, и в чем-то еще.
Когда мы добрались до ворот гасиенды, уже совсем стемнело. Педро, Че и Кот передали нам малышей и, вместе с Дином, который нес на руках уснувшую Машку, пошли дальше, к дому Лиса. Укладывать малышей пришлось нам с Бароном, потому как бедная фрау Марта была уже абсолютно без сил, а Хуанита осталась где-то в городе с остальными женщинами. Правда, двойняшки, против обыкновения, уже и не сопротивлялись, так за день намаялись. Поэтому, вскоре, раздев их и выдав каждому по стакану молока, мы с Вольфом, старым бароном, Адамом и Генрихом – младшим собрались в маленькой гостиной.
Сын Барона усиленно продолжал расспрашивать нас о людях и событиях, что в корне отличалось от его начальной позиции неприязненной отстраненности. Адам больше слушал, но иногда задавал, по ходу рассказа, непростые вопросы. Разговор, пока, касался, в основном, недавних событий, но я всерьез начала задумываться, что нам всем, вскоре предстоит выработать согласованную и отредактированную версию более ранних событий нашей жизни. Старый барон, довольно быстро, понял наше нежелание, слишком подробно обсуждать наше прошлое и, сославшись на усталость и необходимость всем нам отдохнуть, повел мальчиков с собой в гостевые комнаты. Вольф пошел вместе с ними, чтобы помочь донести вещи сына.
Я осталась одна, и тут, наконец, на меня накатила волна спада нервного напряжения, подогретого недавним разговором. Я подошла к окну и, закусив губу, смотрела на тот склон ущелья, где, в темноте, прятался дом Мудрой Птицы, а слезы катились по моим щекам. Услышав шаги приближающегося Барона, я попыталась успокоиться и вытереть слезы рукавом рубашки, но не очень в этом преуспела, и осталась стоять у окна.
- Ты перестала доверять мне, Инь? - тихо спросил меня Вольф, остановившись за моей спиной.
- С чего ты взял? - пробормотала я, пытаясь справиться с голосом.
- Ты прячешь свои слезы! - в его голосе слышалась явная обида. – И я слишком давно знаю тебя, чтобы понять, что мыслями ты, весь вечер, совсем в другом месте!
Мне оставалось только кивнуть головой, подтверждая его наблюдения.
- Тебе налить, чего-нибудь выпить? - спросил Барон, отходя к журнальному столику и щедро наливая ром в свой бокал.
- Нет, пожалуй, - ответила я, обхватив руками свои плечи, чтобы как-то сдержать нервную дрожь.
- Я так и думал! - раздался из-за спины его голос.
И что-то такое прозвучало в нем, что я резко обернулась в его сторону:
- О чем ты?
- Ведь, ты опять ждешь ребенка? - сказал он, глядя, как колышется в бокале темно-медовая жидкость. – И если этот малыш, по времени, скорее всего, не может быть моим, значит – он Алешкин. Или нет? И в этом-то всё и дело?
- С чего ты взял? - потрясенно спросила я его.
- Ну, ты опять не пьешь. И еще. В твоей спальне я нашел вот эту вещицу, - ответил Вольф, вынимая из кармана глиняную фигурку альпаки на кожаном шнурке.
Я машинально положила руку себе на грудь.
- Я знаю, что твоя на месте! - сказал Вольф, глядя туда же. – Я видел ее в больнице. И эта пахнет по-другому. Мне остается предположить, что отец твоего будущего ребенка – тот мальчик, внук Мудрой Птицы.
Я ошеломленно покачала головой, удивляясь, как быстро он сумел сложить вместе все кусочки мозаики:
- Во-первых, я еще сама не уверена, что у меня будет ребенок, прошло еще слишком мало времени, да, и вероятность очень мала. Но если, всё же, так случится, то – да, это будет ребенок Пабло. И мне придется его оставить.
Барон недоуменно покачал головой:
- А тебе, обязательно, всё так усложнять? Мы с тобой и с Хорьком-то, не всегда, находили общий язык, а тут еще одна, непредсказуемая, составляющая! Я понимаю, что мальчишка давно тебя любит, этого не заметил бы только слепой, но ребенок–то вам зачем?
Я крепко зажмурила глаза и потерла пальцами виски, пытаясь сформулировать всё покороче, но затем, отчаявшись пригладить историю, махнула рукой и выложила всё, как есть. Когда я замолчала, переводя дух, и взглянула на Вольфа, тот пораженно молчал, так и оставшись, стоять с бокалом в руке.
- И если я решу избавиться от ребенка, то боюсь, что мальчишка не захочет жить дальше, особенно, в сложившейся ситуации, - закончила я, твердо глядя ему в глаза.
Барон, наконец, отхлебнул из бокала и пожал плечами:
- А его, непременно, нужно ставить обо всем в известность?
Я криво усмехнулась:
- После всего того, что произошло в последнее время, я не смогу его обмануть! У меня и от тебя-то ничего скрыть не получается.
Вольф вернул мне невеселую улыбку:
- От меня-то, как раз, и незачем скрывать! Мое отношение к тебе никакая твоя очередная блажь уже не изменит, главное, чтобы ты просто была на этом свете и считала меня своим другом, а остальное всё, как-нибудь, утрясется.
Я передернула плечами:
- Когда ты так говоришь, то я еще сильнее ощущаю себя моральным уродом!
Барон снова отпил из бокала и покачал головой:
- Не ешь себя поедом! Ненормально в тебе лишь желание сделать лучше весь мир, да, и дарить свою любовь всем тем, кто этого попросит. А это - не самые плохие качества. Но на твоем месте, я, всё же, попытался бы убедить Пабло, что у него может быть своя, отдельная от тебя, жизнь. Ведь, он еще так молод!
Я тихо прошептала:
- Только не сегодня! Не в такой день.
Вольф понимающе кивнул.
- Тогда иди сейчас к нему! Так будет правильней, - предложил Барон, поставил бокал на стол, быстро подошел ко мне и, сжав мои плечи, поцеловал в лоб, а затем ушел в свою комнату.
А я, не в силах совладать с собой, выбежала прочь. Всё, вечно, запутывать – это моя карма!
Ни долгий путь в гору, ни ночная прохлада не помогли мне успокоиться, к каменной хижине Мудрой Птицы я подходила с таким же смятением в мыслях, как и пару часов назад, когда уходила отсюда. Сквозь открытую дверь был виден мерцающий огонь очага, который указывал мне направление в сгустившейся темноте. И лишь подойдя вплотную к незанавешенному дверному проему, я вдруг остановилась и подумала о том, что, придя сюда, возможно, собралась нарушить какой-нибудь обычай или табу. Но замерев на секунду на пороге, я упрямо тряхнула головой и вошла внутрь. Я знала, что нужна Ирбису именно здесь и сейчас.
Только переступив порог, я сумела разглядеть его силуэт в неярком свете очага. Пабло в традиционной позе сидел спиной к двери, глядя на колеблющиеся языки пламени.
- Прости, если я нарушила какой-то обычай, но я не могла не прийти! - тихо промолвила я, не решаясь подойти ближе.
- Огонь горит для тех душ, что хотят найти путь сюда в эту ночь! - услышала я тихий ответ. – Переступив порог, ты заявила о своем праве, на участие в судьбе моей семьи. Но будь готова к тому, что и твоя судьба может измениться. Старые люди говорят, что эта ночь – время изменений в судьбах семьи, что понесла утрату, а место перед очагом, потерявшим хранителя – место, где завязываются новые узлы, место, где ушедшая душа, в последний раз, может повлиять на что-то в этом мире.
Жутковатая перспектива, теперь понятно, почему Паула не захотела остаться.
Я подошла поближе и, поджав одну ногу, села возле огня так, чтобы видеть лицо Пабло.
- Я уже столько раз вмешалась в судьбу твоей семьи, что без меня здесь, в эту ночь, будет чего-то не хватать! – невесело усмехнулась я, заглянув ему в лицо, освещенное колеблющимися языками пламени.
Пабло медленно поднял голову:
- Ты не до конца понимаешь опасность происходящего! Древние легенды гласят, что душа умершего может не захотеть, начать процесс перерождения, и решить, занять чье-нибудь место в этом мире, чтобы не потерять память о прошедшей жизни и завершить незаконченные дела. Именно поэтому, в такую ночь, из дома уводят маленьких детей и беременных женщин, что именно слабые, неокрепшие души легче прогнать из тела. А в нашей семье бытует предание, что дух древнего хранителя долины переходит в такие ночи из одного потерянного вместилища в какое-то другое, подходящее к его задачам, тело. Мою бабушку многие считали носительницей этого духа, а теперь она ушла.
У меня нехорошо похолодело на сердце, но я деланно-равнодушно пожала плечами:
- Наши с тобой души слабыми не назовешь! У нас, вполне, хватало сил, чтобы отстаивать свою жизненную позицию и сопротивляться давлению извне. Далеко даже и ходить не надо.
Пабло потряс головой, волосы заколыхались вокруг лица и по нему заскользили нечеткие тени:
- Не говори так, не зли ее! Мне, и без того, постоянно кажется, что мы лишь тешили себя надеждой, что поступаем по-своему, а на самом деле шли по тому пути, что она выбрала для нас. Я и сейчас, в мельчайших подробностях, помню тот миг, когда ты впервые появилась в этом доме и села у очага. Это был день, следующий после дня памяти предков, на закате которого Мудрая Птица пыталась узнать мою судьбу и судьбу моей сестры. Тогда она сказала, что появится путник, двойственная природа которого изменит направление линии жизни каждого из нас. Когда я тебя увидел, то сразу понял, что именно ты изменишь судьбу. Ты – женщина-воин, мать, приводящая в этот мир новые жизни, и воин, убивающий наших врагов. Я очень хотел, чтобы ты помогла мне выбраться из пут предопределенности, о которой постоянно говорила мне Мудрая Птица. Я не хотел быть носителем духа хранителя долины, я хотел идти своим путем. Но мне всегда казалось, что Мудрая Птица толкала меня назад, как только я сбивался с нужного ей пути, используя все мыслимые и немыслимые средства, включая и тебя.
Я нахмурилась, у меня тоже временами бывало похожее ощущение, но я не собиралась в этом признаваться. А с настроением моего адъютанта пора было что-то делать. Во вселяющихся духов я, конечно, не верю, но впечатлительный человек может убедить себя в чем угодно. Здесь же всё усугублялось чувством вины из-за ссоры с бабушкой перед расставанием.
- Тот, кто испугался – сдался на милость победителя, еще не начав сражения. А душа – это последнее, что стоит уступать кому-либо! - заявила я, вставая с колен. – Когда, согласно легендам, кончается опасное время?
Пабло поднял голову, чтобы посмотреть мне в лицо:
- С рассветом, конечно!
Я взяла с полки чайник, зачерпнула воды из большой глиняной емкости и повесила над огнем:
- Нет лучшего способа скоротать время, чем рассказать интересную историю. Сейчас заварим чайку, и я расскажу тебе о тех событиях, что происходили со мной, когда я была, как раз, в твоем возрасте. Однажды я тоже встретила человека, который, круто и навсегда, изменил всю мою жизнь. А потом ты уже сам решишь: судьба управляет человеком или человек – судьбой!
Я, в очередной раз, поразилась астрономическим познаниям древних индейцев, а также тому, насколько они подчиняли свою обыденную жизнь древним обычаям по отслеживанию движения солнца, луны и звезд, когда сквозь дверной проем увидела, как первые лучи солнца окрасили главную вершину долины. Хижина была ориентирована точно на восход, а освещенная вершина, если смотреть от очага, полностью укладывалась в дверной проем. И я вспомнила, что назначила свой отъезд из долины на раннее утро. Пабло сразу почувствовал изменение моего настроения:
- Тебе пришла пора - уходить? Ты покидаешь долину?
Я, молча, кивнула головой. Он печально улыбнулся:
- Ты не можешь остаться, а я не могу идти с тобой! Всё, как ты и предупреждала. И даже эта ночь ничего не сумела изменить.
- А мне не нужно чужое воздействие! Я уже приняла решение и не смогу оставить долину навсегда, - я осторожно прикоснулась к его лицу, провела пальцами вдоль уже начавшего подживать шрама. - Я взяла твою кровь, вмешалась в твою судьбу и не собираюсь от этого отказываться. Сегодня я была нужна тебе – и я здесь. И я надеюсь, что эта ночь поможет тебе научиться принимать и отстаивать свои собственные решения, реализовывать свои собственные желания. У долины, теперь, есть достаточно людей, которые будут ее защищать. А ты можешь подумать о том, что бы ты хотел увидеть или сделать во внешнем мире. Со мной или без меня, у тебя хватит для этого сил. А сейчас я также жизненно необходима Хорьку, как была необходима тебе этой ночью, поэтому теперь я уезжаю. Однако, я скоро вернусь обратно. Я вернусь к тебе, Ирбис, потому, что за эти дни ты тоже стал неотъемлемой частью моей жизни, ты тоже изменил ее.
Подбегая к воротам гасиенды, я поняла, что люди уже вернулись в нее, и чтобы не вступать в объяснения с ними, я обогнула здание и поднялась к своему окну по виноградной лозе. Очередной раз, взглянув через окно на разгорающийся рассвет, я заметалась по своей комнате, запихивая в сумку вещи, которые были бы необходимы в ближайший месяц мне и Хорьку.
Через десять минут я стояла в дверях своей комнаты, оглядывая ее в поисках забытых вещей и решая, зайти ли мне в детские спальни или не рвать душу, сомневаясь в правильности решения. Мне очень не хотелось расставаться с ними сейчас, после всех этих треволнений, но в долине им безопаснее. Я понимала, что стронула камень, который может породить лавину. Но вдруг услышала, внутри себя, печальный звон рвущейся струны. Кому-то рядом со мной было очень плохо, и в следующее мгновение я поняла – кому. Я бросила на пол сумку и вошла в комнату Барона.
Он сидел в кресле, у окна, и смотрел на рассвет, было похоже, что тут он провел всю ночь.
- Ты не хочешь пойти проводить меня? - спросила я, подойдя сзади.
- Я хотел бы поехать с тобой! - ответил он, повернувшись ко мне.
- Но ты знаешь, что для вас с сыном было бы лучше, если бы ты сейчас остался с ним в долине, вам стоит побыть вдвоем, чтобы получше узнать друг друга, упрочить появившееся взаимопонимание. К тому же, последнее столкновение с сальвадорским наркосиндикатом может вызвать такую лавину непредсказуемых событий, что долина может оказаться самым безопасным местом для всех нас. Я даже своих детей с собой брать не рискну, ведь, здесь их будет защищать всё местное население, включая горных духов, хотя, мне очень бы хотелось встретить с ними новый год, - ответила я, печально улыбнувшись и запустив руки в его густые волосы. – Но мне просто необходимо уехать в Лиму, боюсь, что Алешке без меня не выкарабкаться. Однако я буду ждать, когда ты приедешь туда, мне будет очень нужна твоя поддержка! Столько всего, опять, скрутилось в узел, и я не уверена, что сумею распутать всё сама.
Вольф поднялся с кресла, обхватил руками мое лицо и заглянул в глаза:
- Ты, правда, этого хочешь?
Я уверенно встретила его обеспокоенный взгляд:
- Без тебя моя жизнь будет пустой!
Барон крепко обнял меня:
- Я верю тебе, потому, что моя – тоже!
Я, на мгновение, прижалась к нему, чтобы ощутить тепло и надежность его большого и сильного тела, а затем отстранилась и взяла его за руку:
- Тогда пойдем вниз, пока я снова не разревелась! Негоже кому–нибудь еще видеть волчицу с заплаканными глазами, а то растеряю свой авторитет.
Когда мы спустились в холл, то обнаружили там не только фрау Марту и старого Генриха, но и Пакиту с Адамом, а в дверной проем я увидела, что во дворе собралось всё население гасиенды.
- Они пришли проводить Вас, сеньора! - сказала запыхавшаяся Хуанита, взбегая на крыльцо.
- Но, я же, не навсегда отсюда уезжаю! – совершенно искренне возмутилась я.
- Будет лучше, если Вы сами им об этом скажете, - ответила мне няня.
Я недоуменно пожала плечами:
- Видимо, у меня нет другого выхода!
Затем я обернулась к фрау Марте и барону Генриху:
- Поцелуйте за меня малышей, Марта, и скажите, что я скоро вернусь! И я верю, что с Вами и Генрихом они будут в большей безопасности, чем со мной.
Старый барон подошел ко мне и, обняв за плечи, поцеловал в лоб:
- Обещаю проследить за ними! Не беспокойся и поскорее возвращайся назад, деточка. Ты нужна всем нам!
От столь неожиданной ласки слезы навернулись мне на глаза, я судорожно вздохнула и, благодарно кивнув, пошла к выходу. Стоя на крыльце, я поблагодарила людей за поддержку и сплоченность в трудный период и пообещала, что мое отсутствие будет недолгим. Спускаясь во двор, я вдруг почувствовала, как в мою ладонь ткнулся мокрый холодный нос, и поняла, что совсем забыла про Хатку, который так хорошо послужил мне в последние дни. Я погладила его по голове, а потом нашла глазами конюха и попросила его принести из конюшни три поводка, на которые прицепила Хатку и еще двух, наиболее послушных, собак. На нашей вилле, в Лиме, они могут оказаться очень полезными.
Когда мы с Вольфом подошли на вертолетную площадку, то увидели там не только Дина с еще спящей Машкой на плече, которые собирались лететь с нами, но и Лиса, Че, Кота и Педро-Пулю. А также всё новое поколение стаи, пришедшее проводить нас. Не было только Пабло. Я тяжело вздохнула, похоже, что и здесь придется говорить речь.
- Я рада, что вы сегодня собрались здесь, все вместе, потому, что это значит, что отныне вы, все – одна стая, одна большая семья. И я со спокойным сердцем могу, на время, покинуть долину, потому как знаю, что она – в надежных руках. У молодых волков хватит мужества, чтобы ее защищать, а у ветеранов – знаний и опыта, чтобы помочь им в этом. Я верю, что вам, всем, хватит упорства для того, чтобы обрести нужные знания и мастерство, а у каждого из моих друзей есть чем поделиться с молодежью. Мастер Лис составит график занятий и дежурств, он же будет главным в стае до моего возвращения. И если мы всегда будем помнить свою цель и держаться выбранного пути, то никому нас не одолеть! - сказала я им, стоя у вертолета, откуда уже выглядывал Арнольд.
Затем я, по очереди, обняла каждого из своих друзей.
- Присматривай за Пабло, пусть у него будет столько работы, чтоб не оставалось времени на депрессию, а если что не так – звони мне! - прошептала я на ухо Лису, к которому подошла в последнюю очередь.
После чего послала в вертолет, куда Барон уже забросил мою сумку, своих собак, залезла сама и приняла из рук Дина его дочку. Он запрыгнул следом и задвинул за нами дверь, и вертушка тут же поднялась в воздух. Пилот, словно услышав мою невысказанную просьбу, сделал прощальный круг над долиной. Я увидела, блистающий на солнце, шпиль собора, гасиенду, где люди, стоявшие на ее дворе, махали нам вслед. А затем я увидела и домик Мудрой Птицы, рядом с которым тоже стояла маленькая фигурка и смотрела на нас. И величественные снежные вершины, уже окрашенные рассветными лучами в розовые цвета надежды. И я подумала, что непременно вернусь обратно, потому, что тут мой дом.