Высота была взята без единого выстрела, а оставлена с такими потерями, которые только и можно было списать на русское «авось». Немцы появились, как из преисподней. Погиб комбат, командиры двух рот, от батальона осталось едва ли половина состава. Возобновлённые попытки взять высоту обратно ни к чему не привели. Пулемётный огонь из дота не давал пехоте «поднять головы», а снаряды полковой артиллерии рикошетили, уходя то вверх, то в стороны.
Трагедия заключалась ещё и в том, что реляция о взятии высоты ушла уже на самый верх. Командир полка рвал и метал, но с мёртвого комбата какой спрос, а батальон уже заплатил и продолжал платить своими жизнями за допущенные чужие ошибки.
Земля слухами полнится, дошли они и до командующего фронтом. На НП дивизии, в которую входил проштрафившийся полк, раздался телефонный звонок. Телефонист с побелевшим лицом осторожно, как драгоценный сосуд, передал трубку комдиву. Командующий не стеснялся в выражениях, комдив молчал, оправдываться было бесполезно, да и вина была очевидной, но чья – это уже другое дело. Заканчивая «разнос», командующий вдруг спросил: «У тебя там дивизион тяжелых миномётов, задействуй его». Когда комдив уже хотел положить трубку, последовало указание: «Соедини-ка лучше меня с командиром дивизиона, кстати, как там его фамилия?» – «Бусорин, товарищ командующий. – «Вот, вот, соедини-ка с Бусориным, я сам с ним поговорю».
Когда связист крикнул меня к телефону и прошептал, что на проводе «сам», моё сердце вдруг зачастило, хотя никакой вины я за собой не чувствовал. Но от первых же слов я стал успокаиваться. «Бусорин, слушай, есть у тебя «спец», способный заставить замолчать фашиста?» – командующий почему-то даже не упомянул слово дот. «Так точно, есть товарищ командующий!». О чём идёт речь, мне не нужно было объяснять: штурм высоты проходил у нас «на глазах», и все мы переживали за матушку-пехоту. «Прекрасно, вот и раздолбай его, а о награде тебе и снайперу я позабочусь».
Я не солгал командующему. В дивизионе действительно был наводчик-ювелир по фамилии Пуришкевич. На позиции я объяснил Пуришкевичу, что от него требуется. «Раздолбаем, товарищ капитан, не впервой!» – заверил он меня. Первая мина легла чуть правее. Потирая палец о палец, я попросил наводчика: «Чуть-чуть поправь прицел, дорогой, чуть-чуть». Вторая мина накрыла цель и пулемёт замолчал. Что за причина заставила немцев тут же оставить высоту, не знаю, может то, что год-то был сорок четвёртый, а не сорок первый, и «спрямлять» линию фронта приходилось всё чаще и чаще.
Командующий фронтом не обманул: меня наградили орденом «Отечественной войны 2 степени», а Пуришкевич получил орден «Славы», «за выполнение особо важного задания». Что было, то было.